#img_25.jpeg
ТРОЕ ДУМАЮТ НАД ПИСЬМОМ
Под лучами мартовского солнца с красных крыш сползал последний рыжеватый снег. В город вступала весна, пьянящая, всемогущая. Весна всегда приносит хорошее настроение, а с ним — новые мечты, желания, планы…
Мысли Ивана Ивановича оборвал требовательный телефонный звонок.
— Слушаю!
— Товарищ полковник! Это капитан Середа из Мостиски. Разрешите прибыть. Необходимо доложить лично вам, — долетело из трубки.
Начальник райотдела Комитета государственной безопасности капитан Середа — опытный чекист. Он зря беспокоить не станет. Что же произошло?
— Приезжайте!
Начальник отдела управления КГБ по Львовской области полковник Иван Иванович Чубенко пригладил волосы, тронутые сединой, и сел за бумаги.
Прошло немного времени, и в кабинет вошел сухощавый, подтянутый капитан Середа. Он сразу же начал докладывать:
— Три часа тому назад на станции Мостиска в экспрессе Варна — Бухарест — Варшава у пассажира Романа Григулы таможенники нашли золотой перстень с бриллиантом… в объективе фотоаппарата. Григуле предложили сойти с поезда, чтобы внимательнее проверить его багаж. Он было возражал, спорил, но пошел. Золота, других драгоценностей больше найдено не было…
— Обождите, товарищ Середа, — перебил полковник. — Значит, безосновательно оскорбили пассажира Григулу, да еще и с поезда сняли? А теперь продолжайте… Но не спешите, — полковник усмехнулся и этим как бы поддержал Середу.
— В кожаном чехле транзистора «Селга» у Григулы обнаружено письмо на польском языке.
— Письмо изъяли? — полковник слегка придвинулся к Середе.
— Нет. Вот фотокопия. После проверки Григула на несколько минут отлучился, а один из таможенников решил послушать звучание «Селги»… и обнаружил письмо, которое сразу же передал нам. Григула об этом не знает.
Полковник углубился в фотокопию документа. Какой-то Янек писал своему дяде. Благодарил за полученные известия и подарки, за новый адрес. Он просил организовать дальнейшую переписку через друзей в Польше, рекомендовал присмотреться к «сестре Лесе», с которой Янек когда-то учился в гимназии. О себе автор сообщал, что работает, как и раньше, «на пользу общего дела», но, к сожалению, дети теперь не те и уже давно перестали слушаться родителей. И все же он, несмотря на трудности, не теряет надежд на будущее. Ожидает племянницу, которую очень хочет увидеть. По его мнению, она могла бы приехать в гости как туристка в июле или августе. Он был бы очень полезен племяннице… Обычное письмо. Сколько таких пишут ежедневно? Для простого глаза — ничего интересного, подозрительного в письме нет. Но адресовано оно в город Нюрнберг…
— Солдатенштрассе, 84, Андрею Шусту! — многозначительно подчеркнул Середа. — Вот почему я и хотел доложить лично.
— Да, снова Шуст, — медленно выговорил полковник…
Для обоих не было секретом, что адрес подставной и используется американской и западногерманской разведками в качестве «почтового ящика» для переписки с бывшими оуновскими головорезами на Украине. Знали они и человека, стоящего за никчемным пьяницей Шустом.
— А обратный адрес указан? — спросил полковник.
— Да. Варшавский. Вымышленный. На письмо надо было только приклеить марку и опустить в почтовый ящик в Варшаве.
— Значит, письмо предназначено К-3, «референтуре связи с краем», а точнее Ивану Паськевичу. Григула… Кто он такой? Вы поинтересовались?
— Ему 44 года, — четко, но спокойно докладывал Середа. — Работает бухгалтером на одном львовском заводе. В Польшу едет третий раз по приглашению сестры. Она в Зеленой Гуре живет. Вот пока что все…
— Когда Григула должен выехать в Польшу?
— Завтра в четырнадцать тридцать.
Полковник снял трубку.
— Пригласите ко мне майора Панчука! — Посмотрев на письмо, добавил: — Вместе с ним срочно займитесь проверкой личности Григулы. Главное — как можно скорее определить его бывших и нынешних друзей. Нужно разобраться, кто же автор письма, выступающий от имени Янека. Письмо и вправду с начинкой…
*
Конечно, можно было бы сразу конфисковать письмо, ибо перевозить корреспонденцию за границу запрещается, и приступить к допросу Григулы. Но что бы это дало? Ведь нет никаких гарантий, что он знает Янека, его «дядю», «племянницу». Возможно, он их и не знает, а человек, выступающий от имени Янека, использует Григулу через вторых, а то и через третьих лиц. Нет, это не подходит…
К вечеру майор Панчук и капитан Середа доложили о Григуле интересные сведения. Оказалось, что во время оккупации этот солидный немолодой человек с тоненькими усиками, смотревший с фотокарточки на полковника, служил в организованной гитлеровцами сельской полиции. До 1947 года Григула находился в банде оуновского палача Серого, который бежал в Западную Германию с награбленным на Львовщине золотом и драгоценностями. Когда банда Серого была блокирована со всех сторон и бандитов начали вытаскивать из схронов, в Каменко-Бугский райотдел милиции пришел с повинной бандит Григула, носивший тогда кличку Волохатый. Он даже показал несколько пустых бандитских бункеров, в которых раньше прятался Серый. Работники милиции и государственной безопасности не сразу поверили откровенности Волохатого, но помогли ему начать новую жизнь, устроиться на работу. Вскоре Григула выехал во Львов, поступил работать на завод, получил квартиру. Он ничем не отличался от других рабочих предприятия. Его никто не упрекал прошлым, и он жил так же, как и другие рабочие и служащие завода.
«Так почему же он снова начал вредить государству, которое было к нему столь гуманным? — спрашивали чекисты. — Почему его снова потянуло к садисту Серому, к Шусту, ведь на их руках кровь невинно замученных женщин, детей и стариков, которых находили в колодцах на протяжении еще двух десятилетий после разгула фашистских наймитов?»
Ответа на это пока что дать никто не мог.
…Город уже спал, когда Чубенко пошел к начальнику управления. В большом, просторном кабинете спокойно, по-дружески беседовали два поседевших чекиста. Каждая деталь задуманной операции анализировалась, оценивалась, сопоставлялась. Взвешивались все «за» и «против». Проведение операции, которую тут же назвали «Выстрела не будет», начальник управления решил поручить Панчуку и лейтенанту Загайному.
К КОМУ ВЕДУТ СЛЕДЫ
Мирно стучат колеса. Пролетают рощи, овраги, дома, заводы, фермы, линии электропередач. Под стук колес легче думается, особенно когда у человека хорошее настроение. Поезд мчался к станции Мостиска, и Григула, возвращаясь домой, радовался не только тому, что везет подарки жене, дочери, родственникам. Третья поездка тоже окупится. Кое-что можно будет продать. Это не беда, что нашли перстень с бриллиантом. Сумел провезти главное — письмо Профессора. Незаметно опустил его в Варшаве. Теперь Профессор должен стать добрее. Рисковал же собственной головой не он, а Григула… Попробуй не выполни — поплатишься жизнью! Вместе же когда-то за «соборну и самостийну» боролись. И всплыла в памяти картина из прошлого, 1946 год. Холоевский лес.
Григула содрогнулся… Тогда привели в схрон молоденькую учительницу. Всего несколько дней как она приехала с Житомирщины в соседнее село, обходила дворы крестьян и записывала детей в школу, выступила на митинге. Профессор, который тогда укрывался на базе банды Серого, приказал схватить ее. А за неделю до этой «акции» Серый ограбил аптеку и вместе с лекарствами принес сорок ампул быстродействующего яда. Профессор обрадовался: «Уничтожим коров во вновь созданных колхозах, а заодно и некоторых активистов на тот свет отправим…»
И когда Оксана Петренко, придя в себя после бандитских истязаний, попросила воды, Профессор, глядя зелеными, будто стеклянными глазами на Волохатого, велел подать ей кружку.
Девушка выпила… Ее крик разрывал Григуле душу, но Профессор приказывал не отворачиваться, чтобы «укреплять силу духа». С тех пор Григула не мог смотреть на своего главаря. А глаза девушки не дают ему покоя и сегодня.
Поезд остановился. Григула еще не успел поставить на перрон чемоданы, как попал в объятия старшей дочери и жены.
— Таточку, а мы для тебя уже заказали такси! — суетилась жена. — Страшно скучали! Целый месяц ждали тебя…
Настроение было хорошее еще и потому, что на этот раз таможенники не долго рылись в содержимом чемоданов, а в конце еще и пожелали всего наилучшего. Уже под вечер, после вкусного обеда с чаркой и рассказов о жизни родственников в Польше, Григула вышел на прогулку. Вместе с младшей дочерью он долго гулял по аллеям Высокого Замка. Сидели на лавочке, весело шутили, а когда наступили сумерки, возле телевизионной вышки с Григулой поздоровался высокий, представительный мужчина.
— Ты, доця, иди вперед, немного побегай, а я с дядей поговорю…
До десяти вечера ходили они по аллеям парка, но, конечно, и не подозревали, что утром об этой прогулке будут детально докладывать полковнику Чубенко.
Докладывали майор Панчук и лейтенант Загайный. Майор положил на стол фотокопию письма, написанного Янеком, образцы рукописей и заключение эксперта, что все это исполнено одним человеком. А Владимир Загайный добавил к делу несколько фотоснимков двух солидных граждан, которые вчера вечером гуляли по аллеям старинного парка.
Чекисты уже знали: новый знакомый Григулы — Петр Стасив, которого когда-то в банде величали Профессором. С ним полковник Чубенко познакомился еще летом 1948 года. Сынок богатого львовского адвоката, имевшего несколько собственных жилых домов, как и отец, злобно ненавидел «советы». Адвокат мечтал о «самостийной», в которой он был бы, по крайней мере, министром. А сыночка своего начинял писаниной донцовых, маланюков и прочих националистических вдохновителей, готовивших в Галиции почву для «твердой власти» — фашизма и неплохо на этом гревших руки.
Сынок был «патриотом». Входил в состав так называемой экзекутивы юношества, носил «мазепинку» и постепенно возвышался в националистических кругах. А во время войны и совсем превзошел своих сообщников, вступив в батальон «Нахтигаль».
Он умел легко перевоплощаться в солидного или откровенно циничного, спокойного или нахального — и все в зависимости от того, с кем имел дело. Когда его «боевку» окружили в схроне, он не задумываясь выпустил в своих побратимов-охранников очередь из немецкого автомата и начал выкрикивать бойцам органов безопасности, чтобы не кидали гранат, не стреляли, потому что он хочет жить…
Во время следствия плакал, пытался играть роль невинного, обманутого человека, который лишь слепо выполнял волю главарей. Много злодеяний Стасиву удалось скрыть. И военный трибунал сохранил ему жизнь, осудив к 25 годам лишения свободы… А в 1956 году Стасива освободили, и он вновь появился в своем особняке, где жили жена и двое уже взрослых детей. Приехав во Львов, он сразу направился к полковнику Чубенко с просьбой помочь устроиться на работу.
— Гражданин полковник, уверяю вас, что за восемь лет тюрьмы и лагеря я многое передумал. Оуновский провод обманывал нас. У меня никогда не поднимется рука на Советскую власть. Хотите, я это скажу открыто, даже в газете, пусть только опубликуют. Свое прошлое я проклинаю… А может быть, я еще смогу быть полезным органам безопасности? У меня же за границей остались близкие друзья, они в проводе занимают высокое положение.
— Ваши заверения мы примем к сведению, но в услугах не нуждаемся. Вопрос о работе и прописке в городе решайте на законных основаниях, — ответил тогда полковник.
И вот снова знакомый почерк бывшего оуновского верховоды. Теперь он уже Янек…
Значит, мы правильно поступили, дав Григуле возможность провезти письмо за границу. Но кто такая Леся? Операция приобретает довольно зримые очертания… Будем думать… Шуст и Паськевич из референтуры К-3 недавно подготовили и заслали на Украину и в Польскую Народную Республику группу оуновских эмиссаров. Часть из них после перехода границы добровольно явилась в органы госбезопасности. Леся в Польше… Янек-Профессор ее хорошо знает… Ясно, что он и его соучастники в отношении Леси договорились заранее… Но как?
И снова сотрудники госбезопасности напряженно думали, сопоставляли факты, события. Снова — поиски, волнения, бессонные ночи, анализ деталей из жизни Профессора, Волохатого, Шуста. Знакомство с разными людьми. Тяжелый, напряженный труд, который требует настойчивости, большого внимания и осторожности. Труд, обеспечивающий мир и безопасность Родины.
СОГЛАСИТСЯ ЛИ ЛЕСЯ?
Доцент Львовского университета Василий Иванович Горовой после лекции спешил на кафедру. Нужно было позвонить домой и предупредить, что задерживается. Его, как бывшего активиста участника партизанского движения, пригласили на встречу ученики. А школьникам Василий Иванович отказать не мог, хоть и перегружен работой.
На кафедре его ожидал бывший студент Панчук. Горовой обрадовался, начал расспрашивать о здоровье детей, супруги.
— Почему это мы, дорогой товарищ, давно не виделись? Давно! А вы возмужали. Минутку… Я позвоню домой, а потом мы с вами побеседуем. Был у меня товарищ ваш, который работает в районе. Семен Шевчук. Мы с ним так засиделись, что и на лекцию пришлось опоздать. Прекрасный, замечательный у вас друг…
Пока Горовой говорил по телефону, Панчук обдумывал, с чего начать. Усилиями многих работников государственной безопасности было установлено, что Леся, сестра доцента, когда-то была связной у Стасива. Правда, она уже давно отошла от оуновцев, вышла замуж, стала матерью двух детей.
— Василий Иванович! У меня к вам неотложное дело. Оно касается вашей сестры.
Доцент удивленно приподнял густые брови.
— Два года тому назад я гостил у нее. Живет хорошо. А что касается ее прошлых ошибок, то ведь это давно прошло, теперь она совсем другая…
— Вы не волнуйтесь, Василий Иванович, но бывшие главари снова вспомнили о Лесе и пытаются втянуть ее в грязное дело, — добавил Панчук.
— Как? — удивился Горовой. Он начал нервничать. — Неужели такое может повториться? Я этого не позволю! Я сам к ней поеду. Никому не дано права разбивать ее счастье! В последнем письме она просила приехать в гости, но у меня много работы. И я не торопился. Но раз такое дело — поеду обязательно!
— А возможно, спешить не стоит? Вы к ней приедете, испугаете сестру и этим навредите делу.
— Как же поступить? Я не хочу, чтобы она снова связалась с этими подонками. Достаточно того, что ее обманывали раньше… Вот я поеду в Перемышль…
— Возражать не буду. Но перед отъездом нам, Василий Иванович, надо было бы обменяться мнениями.
Горовой выступил в школе. А вечером, у себя дома, рассказал Панчуку много интересного из жизни Леси: как обманным путем втянули ее в ОУН, о своих родителях, которых замучили бандеровцы, узнав о партизанских листовках, запрятанных Василием Ивановичем дома. Тогда он считал, что все это произошло случайно, но позже оказалось, что выдал провокатор, который ухаживал за Лесей.
— Я не верю, что Леся согласится сотрудничать с националистами! — твердо заявил Горовой.
— Очевидно, она все вам расскажет. Возможно, с ней уже говорил кто-то из оуновцев. Они, вне сомнений, уже проверили Лесю, знают о ее нынешних взглядах и поэтому могут отказаться от нее. Если поедете, постарайтесь найти правильный тон в разговорах с сестрой, не беспокойте ее.
На следующий день Горовой позвонил Панчуку, Он сказал, что договорился с деканом о двухнедельном отпуске и хотел бы как можно скорее выехать к сестре. А вечером оба они встретились с Чубенко. Их разговор был долгим и неторопливым. Еще и еще раз обсуждали все детали поездки. Чекисты советовали Горовому, как беседовать с сестрой, чтобы выяснить, чего хотят от нее оуновцы. В общем надо было сделать так, чтобы Леся помогла вскрыть новую аферу продажных политиканов, доживающих свой век на подачках иностранных разведывательных служб. Нужно убедить Лесю в этом.
Через три дня Горовой выехал в Перемышль.
*
Профессор и Волохатый виделись очень редко. Для встреч выбирали неприметные кафе или заброшенные скамейки. И каждый раз на другом месте. Но с каждой очередной встречи Профессор уходил неудовлетворенным. Григула не мог найти надежной квартиры, где можно было бы встречаться и принимать представителя провода. По дороге домой Стасив молча спорил с собой: «Григула постарел, отпустил брюхо, боится. Люди совсем изменились, стали мелочными, потеряли веру в соборную Украину. Григула никуда не годится, он трус… Однако дело не в Григуле. Он действительно предан тебе, хочет помочь, но люди стали другими, живут лучше. Посмотри, как строят новые дома, как растет их культурный уровень. Учатся в школах, в вузах. Советская власть дала им многое… Это уже не бывшая Галиция, где перед богачами издали шляпы снимали… Люди научились думать, раскусили политику оуновцев… Мы стали банкротами…»
Но то, что в отцовских трех- и четырехэтажных домах живут простые рабочие, от которых Профессор теперь не может получить ни гроша, его бесило, доводило до исступления:
«Резать, вешать, выкалывать глаза! Мстить за потерянное! В этом смысл жизни! Уничтожать отступников, приспособленцев… Молодежь, молодежь надо брать под свою опеку, потому что старики уже ни на что не способны…»
Но и в этом Профессору не везло. Иногда пробовал за чаркой намекать своим же детям или их друзьям «положить голову за идею», но в ответ они откровенно смеялись:
— А зачем нам эта ваша «идея»? Мы учимся, работаем. Никто не возбраняет нам воплощать в жизнь наши мечты. У нас свое государство, свои интересы и все, что нужно для настоящей жизни.
«Отщепенцы, лжепатриоты!.. — ругался в душе с собственными детьми, которые не хотели его понять. — Чужие, оборотни. А была же, была молодежь, которая шла в дивизию СС «Галичина»! Эх, где же она, молодежь? Тогда все говорили о походах, о саблях, о будущих победах, а теперь о футболе и театре, о выставках картин! Разве это молодежь?»
И он выходил на улицу, шел в центр города. Заглядывал в церковь и смотрел, как кланяются старые женщины, вымаливая что-то у бога. Бродил по паркам. Иногда встречал знакомых, с которыми учился в гимназии или сдавал зачеты в университете, реже — бывших «патриотов», дружков по кровавым акциям «Нахтигаля». Ведь ротой командовал! Большинство избегали встреч или вообще отворачивались. Но были и такие, которые, оглядываясь по сторонам, быстро шепотом сочувствовали: «Пане Профессор? Да к чему же все это идет? До каких же пор судьба будет издеваться над нами? Такая неопределенность, такая неразбериха, нужда… Не откажите, возьмите пятерочку. Больше не могу. Но знайте, я всегда был сознательным… я всегда с вами. Боже, какое бы положение вы занимали, если бы не советы…»
Таких ненавидел еще больше. Вернувшись домой, скрежетал зубами, метался по комнате, куда в это время запрещал заходить даже жене. Не спал. По ночам вспоминал прошлое, сжимал кулаки:
«Еще прийдет мое время! Вы еще сапоги у меня лизать будете! На пятерку расщедрился, хам! А где же их честь, где совесть? Почему молчат? Подождите, свиньи! Меня в беде не оставят, В проводе знают, кто я такой. Григула опустил в Варшаве письмо! А это, господа-товарищи, доллары, о которых вы и не мечтаете! Я еще подожду! Леся должна отозваться…»
И ожидал, предаваясь приятным воспоминаниям, когда он пулями затыкал рот каждому, кто пытался стать ему поперек дороги. Профессор смело шел к своей цели, к власти, к славе, хотя и приходилось ему ступать по колени в крови. Об этом хорошо знали там, в Мюнхене! Об этом знали и здесь, во Львове. И чекисты внимательно и осторожно изучали его каждый шаг, понимая, сколько горя может принести Профессор советским людям.
ПРОФЕССОР НАГЛЕЕТ
Требовательный звонок заставил Стасива быстро выбраться из ванны. Набросив халат, он кинулся к прорези в дверях. Внизу, за металлической сеткой, увидел мужчину в фетровой шляпе.
Снова принесло кого-то из домоуправления. Ишь ты, с папкой…
Дома никого не было, и Профессор должен был сам спуститься вниз к воротам особняка, Свои никогда не звонили, имели ключи.
— Уважаемый пан Стасив?
— Да, это я.
— Извините, я к вам на минутку. Только что приехал из Польши, сестру проведывал. Она там заболела, да, слава богу, врачи спасли. К ней заезжал один господин из Америки, турист, и оставил для вас посылочку…
— Прошу вас, уважаемый! Заходите в гостиную. Вы уж извините. Я дома один. Дети на работе, жена на базар пошла… Проходите, я придержу собаку. А то она у нас не лает, а сразу… зубищами. Сохрани боже, такого гостя укусит. Видите, собаку держать приходится, а то разные бродяги шляются…
Пока Стасив придерживал волкодава, Горовой быстро прошел к широкой веранде.
— Рад вас видеть! Будьте любезны, раздевайтесь. Ведь вы же брат Леси? Я вас сразу узнал. Но постарели… Тяжелые годы пережило наше поколение! Правда, вам повезло больше. Слышал, как вас любят и уважают. Такими людьми край наш может только гордиться! А я вот, видите, вовремя не сориентировался, и теперь. Вы же, очевидно, помните, что никто лучше меня не знал римского права. Я тоже мог бы стать ученым. Люблю право… М-да, значит, жива-здорова Леся? Детки есть? Прошу, уважаемый, садитесь на тахту. Лесю мы все так любили… Какая была девушка! Умница, красавица! А училась, а пела как! Очень приятно, что она и детей воспитала, и мужа имеет хорошего. Рад за нее, от души рад! А как ваши успехи? Слышал, что докторскую защищать собираетесь… Поздравляю, поздравляю. Желаю вам всего наилучшего в жизни, новых горизонтов в науке! О себе говорить не стану… Сам, очевидно, виноват, что оказался в таком положении. Но и время было такое, тяжелое, смутное… Кто знал, к какому берегу приставать… Вот и вернулся из лагеря. Грехи отрабатывал. Теперь на службе… Вы не откажете выпить со мной рюмочку?
— Спасибо, но меня ждут студенты. Я перед лекцией выбежал. Лесю попросили через кого-нибудь передать вам деньги и письмо. А я как раз приехал по ее вызову.
— Одну, хотя бы маленькую!
— Большое спасибо, но не могу! Работа. В другой раз. Будьте добры, посчитайте деньги. Ровно пятьсот рублей. А вот и письмо от вашего дяди.
— Вы встретили там дядю?
— Нет, я приехал позже. Письмо уже давно лежало. Не с кем было передать. А я Лесе не мог отказать. Почему не сделать доброго дела? Ведь вы теперь политикой не занимаетесь. Ну, счастливо вам! Авось когда-нибудь встретимся…
Стасив снял с вешалки плащ, помог гостю одеться, подал шляпу и проводил Горового до ворот. А когда тот скрылся за поворотом, быстро схватил письмо, долго рассматривал конверт, даже обнюхал его, и, наконец, осторожно вскрыл.
«Не мог, говорит, отказать сестрице. Письмо пришло по адресу. Все отлично. Значит, Леся снова наша! А то, что ответ принес сам, — тоже хорошо. Таким образом, не все еще потеряно. Теперь я знаю, что делать. А если донес? Нет! Не захочет, чтобы его и сестру тягали…»
Стасив приступил к расшифровке текста. Карпяк прислал 500 рублей. Это родной брат отца, давний член провода, выехавший в Америку. Шифр знал только Шуст и он… Если кто и читал письмо, то, конечно, содержания понять не мог.
«Отозвались! А вы думали я зря сидел, зря мучился, дружил с зеками? Я думал!»
*
А на столе полковника уже лежала фотокопия «невинного» письма, в котором некий Карпяк сообщал своему племяннику, что он приехал в Штаты и купил ферму. Постепенно она начала давать прибыль, и теперь у него появляются доллары, которые не знает, куда девать. Супруга умерла. Детей нет, живет сам. Как мог, расхваливал свою ферму, урожаи, породистых коров. Детально описывал красивые поля вокруг фермы. Слов не жалел. Но расшифрованный текст оказался коротким:
«Дорогой друг! По твоей просьбе в августе во Львов на три дня приедет дочь Степана Ясинского — Дарья. Едет как туристка. Ты ее видел девочкой. Теперь ей 27 лет. Блондинка, рост 172, на левой щеке — красноватая родинка. Никуда не отлучайся до 13 августа. Из Одессы получишь от нее поздравительную открытку. Это означает: встреча через три дня в 20.05 около памятника Килинскому в Стрыйском парке. Цель первой встречи — опознать друг друга и убедиться в отсутствии слежки. Следующая — на второй день — в Музее украинского искусства в 14 часов. Говорить можешь обо всем. Подготовь все для передачи. Верим в тебя и гордимся твоей стойкостью».
А теперь докладывал Панчук:
— Как только Горовой приехал, сразу же позвонил мне. Мы встретились. Как мы и предполагали, за несколько дней до его приезда Лесю посетил их бывший знакомый Петр Карпяк. Это пожилой человек, эмигрировавший в Штаты еще в 1934 году. Теперь появился в Польше как турист. Побывал в Татрах, на Балтийском взморье, а потом уже отправился домой. Долго расспрашивал Лесю о родственниках, особенно о брате. Интересовался своим племянником Профессором и другими бывшими участниками подполья на Украине. Леся не скрывала своего отрицательного отношения к ОУН, и, видимо исходя из этого, Карпяк ничего не говорил об организационных делах оуновцев за границей, больше рассказывал о своей ферме, вспоминал отца Леси, с которым дружил в детстве.
Хозяйка тепло приняла своего земляка, накрыла на стол, познакомила с мужем и детьми. Во время обеда Карпяк попросил Лесю передать его племяннику посылочку, но сделать это осторожно, чтобы не навлечь на него беды. В пакете мелочь — немного деньжат, но ведь и это может вызвать неприятности. Племянник «у них» на подозрении: в лагере сидел, отбывал срок. И если узнают о пакете, снова начнут таскать, потребуют объяснений, от кого деньги, зачем.
«Пусть уж меня бог осудит, но не хочу я причинять племяннику новые неприятности! Если хотите, можете прочитать письмо. В нем ни капли политики. Я человек старый, одинокий, и мне не к лицу игра в подполье. А хочется хоть что-нибудь доброе сделать для родственников. Может быть, кто-нибудь заедет из Львова, очень прошу — пусть передаст. Племянник у меня самый близкий человек. Хоть он меня добрым словом вспомнит, свечку в церкви поставит, когда умру… уж очень плохо чувствую себя…»
— Леся не могла отказать, — продолжал Панчук. — В это время и брат подоспел. Если бы кто другой заехал — она тоже передала бы.
— А Профессор не заподозрил Горового? — спросил полковник.
— Естественно, у старого конспиратора не могут не возникнуть сомнения по этому поводу. Но Горовой явился сам, а не пересылал, не передавал через кого-то деньги и письмо. А это, если исходить из психологии Профессора, дает ему возможность шантажировать Горового. Думаю, у Профессора сейчас отличное настроение. Он уже успел повидаться с Григулой и приказал ему найти квартиру. Теперь он начнет действовать увереннее. Весьма возможно, что старая лиса и сама явится к нам с письмом, чтобы убедиться в своей безопасности, успокоиться. Потом, по-видимому, начнет шантажировать Горового.
— Если это произойдет — значит, мы смогли предупредить развитие событий. А ошибаться мы не имеем права. Теперь на очереди Дарья Ясинская, дочь агента фашистской разведки. Посмотрим, кого воспитал бывший владелец ресторана, устраивавший у себя сборища оуновцев… Как вы думаете, Володя Загайный сойдет ей за «жениха»? Парень хотя и молодой, но в сложных ситуациях проявил себя неплохо. Согласны?
— Добро! — ответил уставший Панчук.
А на следующий день на прием к Чубенко попросился Стасив.
Выслушав Профессора, чекист внимательно прочитал письмо и, успокаивая взволнованного посетителя, сказал ему на прощание:
— Мы вам поверили. А теперь еще раз убедились, что вы человек слова. Работайте спокойно. А деньги расходуйте на свое усмотрение…
Профессор был доволен. Леся и Горовой, конечно, ему еще бы пригодились. Но — своя рубашка ближе к телу. Если Горовой даже донес и чекисты сумели прочесть письмо, то Стасив принял меры предосторожности — явился сам. Если же нет, то после встречи с Ясинской он заменит шифр, подберет другие подставные адреса, найдет более надежные способы связи…
Стасив не верил «своим» людям. Понимал, что провал возможен в любую минуту… Но теперь он успокоился и впервые за много лет признал себя разумным человеком, который смелым и решительным ходом окончательно дезориентировал чекистов.
А Чубенко стоял у широкого окна кабинета, смотрел вслед Профессору и думал, сколько горя и крови принесли Стасив и его приспешники нашему народу. Полковник хорошо понимал, что в лице Профессора органы госбезопасности имеют дело с хитрым и опасным врагом. Знал, что права на ошибку у него не должно быть…
«СИМПАТИЯ» ЗАГАЙНОГО
Океанский лайнер медленно разрезал зеленые волны и пришвартовался к причалу. Сотни разноязыких пассажиров в ярких одеждах, размахивая руками, шляпами, платочками, приветствовали одесситов.
…Среди встречающих был и смуглый парень в белой нейлоновой сорочке. Он тоже дарил улыбки, тоже размахивал руками, что-то выкрикивал. Правда, он не рвался к трапу, не раскрывал рук для объятий. Но на набережной, при заходе больших кораблей, всегда найдется много желающих порадоваться красоте океанских «посудин». И особенно во время курортного сезона. Смуглый юноша с глубокими карими глазами относился именно к ним.
Играя роль безразличного отдыхающего, он тем не менее внимательно следил, как сходили на берег американские и немецкие туристы. А вот и та, которую ожидает Владимир, — блондинка с красноватой родинкой. Володя рассмотрел ее и пошел своей дорогой.
В тот же день блондинка с группой американцев под руководством всезнающих гидов начала знакомство с Одессой. Она, видимо, интересовалась балетом, ибо побывала в помещении Одесской оперы, долго гуляла по Дерибасовской, как и другие туристы, ходила по магазинам. Только на третий день, когда ее соотечественники пошли на фабрику сувениров, отпросилась ремонтировать сбитый каблук. Она быстро нашла мастерскую, где наскоро починили ее туфельку. А оттуда трамваем поехала на пляж, искупалась и снова побрела тихими, малолюдными улочками. Несколько раз оглядывалась, перед зеркальцем, вмонтированным в кожаную сумочку, красила губы, проверялась. Наконец решила: все в порядке, ничего подозрительного. Успокоилась. Зашла в небольшое почтовое отделение, купила открытку, что-то написала и бросила в ящик. А потом не спеша пошла к трамвайной остановке. Это и была Дарья Ясинская. На следующий день после завтрака туристы выехали автобусом на пляж. Искупавшись в море, начали играть в волейбол. К ним присоединились и другие отдыхающие — парни, девушки и среди них высокий юноша в темных очках и голубых плавках.
— Эй, красавица с родинкой, вам пасс!
В ответ — благодарный взгляд, улыбка. Еще несколько подач… А потом море. Они плывут почти рядом. Тактичный, вежливый молодой парень. Нельзя не спросить, откуда он…
— Галичанин! — звучит ответ. — Приехал из Львова в командировку.
— Неужели? — обрадовалась Дарья. — И я родилась во Львове, но еще маленькой родители вывезли меня в Штаты. Львов! Там на каждом шагу архитектурные памятники, каждое здание имеет свое, только свое лицо!
Она даже пропела приятным альтом:
А потом похвалилась:
— Я окончила колледж и теперь работаю в научной библиотеке. Живу с родителями и младшим братом. А вы?
— Я окончил политехнический институт. Инженер-экономист. Работаю в плановом отделе строительного управления. Приехал на несколько дней для закупки стройматериалов. Днем работаю, а утром и вечером — обязательно море! Когда-то в детстве мечтал стать капитаном. Но, как видите, стал экономистом! Моря близко не было. К слову, я холостяк! — и он показал ослепительно-белые зубы.
— В таком случае, надеюсь, вы не откажете показать мне город?
Володя снова улыбнулся.
— С большой радостью! А где мы встретимся?
И вечером они долго гуляли по освещенной набережной, весело болтали о старом и новом Львове.
— Вы знаете, когда я уже собралась в дорогу, мама решила меня не пускать. Она слышала, что здесь у вас на каждом шагу большевистские агенты. Я не поверила, но, скажите, это правда?
— Конечно! Вот, посмотрите. Сзади нас две девочки в розовых платьицах. Те, которые у витрины что-то рассматривают. Это настоящие агенты. А слева, на скамейке, парень обнимает девушку — это они маскируются. А на самом деле шпионят за нами. Да и сам я, если хотите знать, — контрразведчик, с секретной миссией!
Он гордо выпрямился, вытянул голову, прищурил правый глаз. Дарья не могла удержаться от смеха.
— А вы хотя бы служили в армии? Или, может быть, и винтовки в руках не держали? — спросила она сквозь смех.
— Почему вы так думаете? — обиделся Владимир. — Служил и даже проходил военные сборы. У меня брат ракетчик. Я — военнообязанный и не уклонялся от службы, потому что чувствую себя мужчиной…
Ей понравился этот симпатичный и немного наивный парень. Именно таких советовали искать разведчик Голджерс и Паськевич.
— А какие предметы изучали в институте?
Снова исчерпывающий ответ. Даже характеристика хороших и плохих преподавателей, деталей студенческого быта. Галантный кавалер, открытый, но, видимо, несколько поверхностный юноша, шутник. Не проявил никаких подозрений и болтал обо всем, как со старой знакомой. А когда они прощались, уже после полуночи, Дарья шутя спросила:
— Володя, а если посмотреть со стороны, то мы сошли бы за жениха и невесту?
— А зачем смотреть со стороны? Можете считать меня поклонником вашей родинки. Я бы с радостью назвал вас невестой, но вы же туристка.
Она удивленно посмотрела ему в глаза.
— Правда? Мне так еще никто не говорил. Жаль, что я завтра выезжаю во Львов. Поедем вместе?
— Нет, я еще задержусь на несколько дней. Нужно оформить наряды. Утром, если хотите, можно встретиться.
*
На десять Владимир спешил в трест. Дарья выразила желание проводить его до огромного здания «Одесстройтреста». Попросил ее подождать в вестибюле, а сам зашел в кабинет с табличкой «Начальник планового отдела». Он не заметил, как Ясинская быстро прошла в конец коридора и проследила, куда зашел Владимир. Обменявшись несколькими фразами с ожидавшим его в этом кабинете майором Панчуком, Володя с нарядами в руках подошел к Дарье.
— Извините, я еще задержу вас на пять-десять минут, нужно побеседовать с инженером отдела материального обслуживания, и… постараюсь на сегодня совсем освободиться…
И снова они плавали в зеленоватых волнах, говорили о родных, друзьях, знакомых. «Невеста» спрашивала, в каких именно районах Казахстана Владимир служил, был ли на Урале, в Сибири, слушает ли иностранные радиостанции, не пострадал ли от радиации его брат и где именно он служит, чем думает заняться после службы…
— Чем займется? Наверное, женится! — ответил Загайный.
— А вы, Володя, были за границей?
— Нет, но очень бы хотел побывать. Посмотреть Прагу, Париж, Варшаву, Нью-Йорк.
— И что же вам мешает?
— Туристские маршруты мне не по карману, У меня, правда, в Польше есть тетка, да все некогда ее навестить.
— А где она живет?
— В Зеленой Гуре. Просила, чтобы я приехал.
Расспросив подробно о тетке, Дарья начала уговаривать:
— Обязательно поезжайте на следующий год, а оттуда, возможно, и дальше. Я могла бы помочь вам. У меня есть знакомый… Ну, прошу вас, поедем вместе во Львов… Если влюблюсь в вас, то тут и останусь…
— Не могу. Нужно отгрузить дефицитные материалы, получить запчасти. Еще на два дня задержусь. Но во Львове встретимся. Вот мой телефон, адрес.
Дарья Ясинская была готова расцеловать «жениха». Если бы он был заодно с этими «большевистскими агентами», то наверняка сопровождал бы ее до Львова. Прекрасное начало! Голджерс, Паськевич могут не сомневаться — задание она выполнит.
По дороге во Львов Дарья не жалела пленки на чудесные виды Украины и на… мосты, переезды, заводы, товарные составы. Никто ей не мешал. Лишь изредка по вагону проходила проводница — разносила чай, газеты и журналы, домино, шахматы. Всюду тихо, спокойно. И Дарья фотографировала. Еле успевала менять пленку.
А в это время находившиеся здесь же в поезде чекисты внимательно следили за каждым жестом Ясинской, незаметно фиксировали на кинопленку все ее действия. Молодая проводница тоже давно уже поняла, с какой туристкой она имеет дело, и, убирая в вагоне, незаметно, но бдительно следила за Дарьей.
ШПИОНКА ПОЙМАНА
В «Интуристе» женщина с родинкой на щеке попросила гида провести ее на улицу Зеленую.
— Я не знаю, придется ли мне еще увидеть место, где я родилась. Не откажите, будьте добры!
И гид согласился. Долго стояла возле трехэтажного дома, где когда-то играла с детьми, гладила рукой железную скамейку около кустов сирени. А теперь чужие дети бегают на родном дворе, играют большим разноцветным мячом. На глазах у Ясинской привились слезы…
Вместе с туристской группой Дарья восхищалась красотой Стрыйского парка, где на озере между ивами плавали белые и черные лебеди, радовалась прекрасным цветникам, тихим аллеям. Вместе с гидом подошли к памятнику Килинскому.
— Когда я была маленькой, мы с отцом любили это место. Давайте присядем, — предложила коллегам.
И пока гид рассказывала о сапожнике, который стал руководителем народного восстания, к группе подошли женщины, гулявшие с детьми, ближе подвезли детские коляски. Слушали гида… Подошел фотограф и предложил сделать на память любительские снимки.
Дарья засмеялась:
— У меня отличный аппарат, и я сама в состоянии фотографировать. Но здесь мало света. Ничего не получится. — Быстро взглянула на часы. Восемь. И тотчас к собравшимся медленно подошел пожилой человек с высоко поднятой седой головой. Гид уже окончила рассказ, а он невозмутимо стоял и о чем-то думал. И Дарья сразу же узнала… Дрогнуло сердце. Это был он, Профессор. Молча обменялись взглядами, и он ушел… А туристы, побродив по аллеям парка, зашли в летний ресторан. Теперь Дарья Ясинская окончательно убедилась, что родилась под счастливой звездой. Ведь основная цель ее поездки почти осуществилась.
На следующий день они встретились в Музее украинского искусства. В обычный день посетителей здесь мало. Ходила, рассматривала великолепные полотна. Вот портрет Новакивского. Можно постоять, подумать.
— Правда, старые художники умели передавать человеческий характер? — к Дарье приблизился Профессор. — Я когда-то знал его. Замечательный мастер. А Манастырский! Посмотрите на лицо этого человека со свечкой.
Дарья оглянулась. Поблизости никого не было.
— Провод рекомендует… — сказала приглушенным голосом. — Нужны документы, карты, схемы… Люди, главное молодежь. Размещение ракетных установок… запасы продовольствия… Система водоснабжения города…
— Они должны понять, что люди теперь совсем другие. Нельзя смотреть на Украину, на Галицию с позиций сорок четвертого. Молодежь не понимает старых лозунгов. Она нас избегает. Кое-что подготовили. Завтра в Природоведческом музее передам…
Разошлись, не попрощавшись. Ясинская зашла в комнату научных работников музея и попросила рассказать ей об украинских иконописцах XV–XVI веков, выразила желание приобрести репродукции некоторых картин.
Внимательно слушала сероглазого искусствоведа, а уходя, горячо поблагодарила его.
На проспекте Т. Г. Шевченко зашла в кабину телефона-автомата.
— Квартира Левицких? Володя дома? А где же он? А когда вернется из Одессы? Что передать? Скажите, что звонила его однокурсница Надя. Я проездом во Львове и хотела его увидеть. Извините.
И, хотя ничего не случилось, долго не могла успокоиться.
— Нет, нет, это не мог быть разведчик. Ведь я видела его удостоверение. И номер телефона настоящий. Ответила Володина мама. И произношение у нее точно такое, как у сына. Я же просила его вместе ехать во Львов… Если бы была «подставка», не отказал бы… Вероятно, сдают нервы. Хорошо им там давать указания, вот сами попробовали бы! Оттого и волнуюсь, что за мной никто не следит. А если проверить? Она остановила такси, громко сказала:
— В Винники!
Дорогой оглядывалась, не едет ли следом за ней какая-нибудь машина, а когда убедилась, что на нее никто не обращает внимания, начала осматривать окрестности.
Это немного успокоило.
Вскоре она снова вернулась во Львов. Рассчиталась около автобусной остановки, зашла в универмаг на углу улицы Народной гвардии имени И. Франко, бывшей Трибунальской, купила дешевый платочек. Здесь тоже ничего подозрительного не заметила.
А вот и тихий Природоведческий музей.
Не знала, что такие богатства есть на Львовщине!
Но где же Профессор? Получить бы все скорее да передать на хранение с какими-нибудь сувенирами супружеской чете Горбачей. Так советовал Голджерс. Их, конечно, никто проверять не будет, потому что они — дряхлые старики. Выехали в Америку еще до первой мировой войны. Теперь приехали как туристы «домой», будто их тут ждали.
Ясинская начала кусать губы, хотя понимала, что это злость заставляет ее так думать о стариках, доверчиво согласившихся сохранять ее сумку с сувенирами, в которой были запрятаны непроявленные пленки. А вот и Профессор. В руках у него что-то завернутое в газету. Подождав, пока все вышли, быстро подошел к стенду, развернул. Небольшой зеленый томик. Положил его на стул и сразу же исчез в другом зале. Дарья быстро схватила книгу и бросила ее в портфель, оглянулась…
Еще около часа ходила по залам. Наконец, беспокойство улеглось, и она уже с интересом рассматривала бабочек, рыбешек, гербарии. Даже начала записывать названия неизвестных ей растений и животных в блокнот.
Вышла. Не спеша добралась до стоянки такси.
— В «Интурист» прошу. Здесь недалеко, но меня друзья ждут… Спешу…
Машина завернула за угол, потом еще за один, потом еще…
— Подождите! Мне же в «Интурист». Куда вы меня везете?
— Не беспокойтесь, гражданочка, — весело ответил шофер. — Видите знаки? Я не имею права их нарушать! Сейчас будете на месте. Там ремонтируют водопровод и перекрыли дорогу. Приходится объезжать.
Дарья немного успокоилась.
— А что, у вас часто ремонтируют водопровод?
— Нет, только там, где старые трубы. Прокладывают новые, — ответил шофер безразлично.
Но неожиданно машина остановилась. Еще секунда — и в такси около Дарьи оказались мужчина и женщина. Женщина вежливо попросила:
— Прошу не волноваться. Мы работники госбезопасности, хотим вами поговорить, кое в чем разобраться.
Дарья содрогнулась, лицо ее перекосилось. Хотела ответить, но ее снова успокоили:
— Уже подъезжаем.
Открылись ворота, а потом дверцы машины.
— Просим. Наверх. Вас уже ждут. Портфель держите в руках. Отдадите, когда попросят…
САМОУБИЙСТВО ПРЕДОТВРАЩЕНО
В кабинете только двое. Спокойный, немного усталый полковник и Дарья Ясинская, у которой от волнения лицо покрылось красными пятнами. Долго молчат.
Иван Иванович Чубенко внимательно изучает написанные мелким почерком слова на папиросной бумаге.
— Вот видите — обращение к руководителям провода. Профессор хочет денег. А вот — информация о военных объектах, об экономическом положении, в частности данные о Львове. Схемы, условия связи… Эти документы дорого стоят. Вы бы, конечно, получили большую сумму, если бы перевезли их за границу.
— Я ничего не знаю. Меня привезли к вам без оснований. Я подданная другого государства, и вы не имеете права меня задерживать.
— Но у подданной другого государства в корешке книги обнаружены документы, которые свидетельствуют о шпионско-разведывательной деятельности.
— Эту книгу мне подарил незнакомый мужчина…
— Так просто подарил?
— Я думала — добрый человек. Вы же сами видите, я интересуюсь флорой Львовщины, записываю названия растений.
— Но в корешке книги обнаружены эти документы.
— Они не мои. Я ничего не знала.
— Какой он на вид, тот мужчина?
— Молодой, чернявый, в сером костюме. Назвался Владимиром.
— Это тот, с которым вы познакомились в Одессе?
— А откуда вы знаете?
— Мы знаем и то, что вы фотографировали военные объекты. Вот заявление проводницы. Она так и пишет: «Туристка из шестого купе фотографировала воинские части, оборонные объекты». Что вы можете на это ответить?
— Мне известно, что в моем фотоаппарате пленка без военных объектов.
— Мы ждем от вас правдивых объяснений…
— Я говорю правду…
Полковник снял трубку:
— Прошу лейтенанта Загайного зайти ко мне…
Через минуту Владимир открыл дверь. В том же костюме, в котором он был в Одессе, подтянутый, спокойный…
— Володя, скажи им, — вскочила Дарья.
Но Владимир отрапортовал:
— Товарищ полковник, лейтенант Загайный по вашему вызову прибыл.
— Садитесь, Владимир Емельянович! Будете записывать показания госпожи Ясинской.
Ясинская встала, хотела сделать шаг, но вдруг начала кусать воротник платья.
— Ампулку с ядом вам заменили еще в Одессе, — успокоил ее полковник. — Вы же были «невестой» Володи. А он не мог допустить, чтобы вы воспользовались таким примитивным методом самоубийства, да еще в решающую для вас минуту!
Это был точный удар. Такого конца она не предвидела. Голджерс сам уговорил ее взять эту ампулу на случай провала. Теперь ее родители не получат большой суммы, на которую она себя застраховала. Села, слабым голосом начала:
— Ваш выигрыш! Мне не повезло. Я дам объяснения. Расскажу о Паськевиче, Голджерсе и других. Но… не этому человеку. Не могу смотреть на него.
— Пожалуйста, пройдемте в другую комнату, — предложил полковник. — Помочь или вы сами встанете?
Ясинская вышла.
Вскоре Иван Иванович вернулся в свой кабинет. Лейтенант ждал. Был взволнован.
— Ну вот, Володя, Ясинская дает показания Панчуку. — Полковник сел за стол, подпер рукою щеку.
— Наконец все кончилось — и без выстрела, Иван Иванович! — проговорил Загайный.
— Нет, ошибаетесь, Владимир Емельянович, — тихо ответил полковник. — До конца еще очень далеко. Дело только начинается…
А за окном во Львове зеленело прекрасное лето.