— У меня есть простое объяснение тому, почему я не прихожу к восьми утра на первую пару.

— Да, и какое же? — промычала я, зачеркивая целое предложение в переводе по английскому языку.

— Я же нормальный человек, и даже не будильник, который может позволить себе включаться вовремя. Будильник не отвечает за меня. А я не отвечаю за пробки, которые присутствуют в городе. Значит, получается, что никто не виноват. Так что математичка может успокоиться, дело не в ней и даже не в ее предмете, как ей кажется, а в том что никто в здравом уме и твердой памяти на журфаке не встанет на предмет, который не принесет никакой пользы журналистскому сообществу и мировому сообществу в целом.

— А преподавательнице по физкультуре ты тоже самое рассказываешь?

Мика рассеянно крутанула в пальцах ручку.

— Нет, с ней я еще не встречалась.

Я усмехнулась, не отрываясь от словаря.

— Мика, ты неисправима!

— Вот-вот, ты все время это говоришь! Можно придумать и что-то пооригинальнее.

— Можно, — согласилась я. — Но как-то не хочется.

Мика помялась еще немного, пометалась, покрутила ручку, затем все-таки не выдержала.

— Варька, прекрати! Сколько можно уже! Оторвись от английского! Я что-то до этого не замечала у тебя такой прилежности.

Я с наслаждением откинулась на спинку стула.

— Ну, наконец-то ты сдалась. А выкрикивала, что можешь разговорить любого самого неисправимого ботаника. Если у тебя так плохо со мной получается, что будет с настоящим ботаником! Он даже рта не раскроет. Не поймет, что это с ним заговорили.

— Считай, что я тебя пожалела. Нет, в самом деле, что ты так возишься с этим домашним чтением?

— В самом деле, ты же знаешь, как меня англичанка любит, — парировала я.

— Варя, ты неисправима, — прогнусавила Мика.

Я засмеялась.

— Исправима.

— На самом-то деле тоже нет, просто мы не можем быть вдвоем неисправимыми. Но ты по сути такая и есть. Неисправимый мечтатель.

— Ну спасибо, — протянула я, сгребая в стопку все тетрадки и вешая сумку на плечо. — И вообще, пошли уже отсюда, меня скоро тошнить будет от факультета….

С Микой я познакомилась случайно, как, впрочем, и со всеми здесь. Она не врывалась в мою жизнь, не влетала, не зашла с торца, как написал бы какой-нибудь изворотистый писатель, она будто всегда в ней и была.

В один из первых сентябрьских дней мы сидели с Никитой в столовой и спорили по поводу какой-то ерунды, когда хрупкая светловолосая девушка, в длинном цветастом платье и с лентой хиппи в волосах подошла к нашему столику и спросила:

— Ребят, вам арбитр не нужен? А то я могу. — Она с такой серьезностью спросила это, что мы расхохотались.

Она училась в телевизионной группе, и к нам имела мало отношения. У нас еще присутствовал некий налет высокомерия к студентам из других групп, впрочем, достаточно ложный.

Так вот, она просто вытащила стул, села и представилась:

— Мика. А тебя я знаю, ты Никита, да? Мы ходили вместе на курсы.

— Да, да, — Кит, рассеянно моргнул. — Помню, точно, Мика.

— Ты что? — я пихнула приятеля в бок. — Дар речи потерял?

— Наверно от моей неземной красоты, ну конечно, — согласилась Мика. У светловолосой хрупкой барышни имелся низкий хрипловатый голос, весьма заманчивый. Мне вообще нравилось слушать голоса людей. А в студии Смирнитского низкий голос всегда считался плюсом, и сам «главный» нередко по этому принципу отбирал актеров на роли. В общем, приучил меня не только смотреть и слушать, но и слышать.

— Прости за вопрос, наверно тебе его часто задают… — витиевато начал Никита.

— Папа у меня сумасшедший. Повернут на американцах и их истории, — тут же отозвалась девушка.

— В смысле? — мы не поняли.

— Ну ты же про имя хотел спросить? Мое полное имя — Миакода, — терпеливо разъяснила Мика. — имя вышло из каких-то коренных американских племен — сейчас уже не помню из каких, ну и чтобы не произносить эту страхолюдину каждый раз при знакомстве, я называюсь Микой.

— Но потом-то все равно приходится разъяснять, когда спрашивают про имя, — резонно заметила я.

— А чаще всего люди думают, что это вроде прозвища, и не выспрашивают. А глядя на меня — на все эти феньки, ленты, платья — они имени не удивляются.

— Да, ты очень… гармонична.

— Хм, ну да. Верно подобрала.

— Погоди, — остановил нас Кит. — А нам-то ты почему тогда сходу рассказала про имя?

— Ну считайте, что вы мне понравились, — запросто ответила Мика.

— А… а… ну теперь-то все ясно, — заткнулся Никита, отпивая из стакана. Мика ему тоже понравилась.

— Да, я, кстати, Варвара.

— Да, очень приятно, тебя я тоже уже видела. У тебя улыбка красивая. А еще ты постоянно всех фотографируешь.

— Да, — смешалась я.

Кажется, придется привыкнуть, и как можно скорее. К этой ее забавной манере вести разговор.

Теперь пришла очередь Никиты смеяться.

— Она не просто Варвара, а Варвара Трубецкая.

— Да ладно? — удивилась Мика. — Тогда мне тем более очень приятно сидеть здесь.

Я вдруг почувствовала себя так, как будто сто лет знаю эту Мику. Это странно, я редко чувствую расположение к девчонкам. Последний раз дружила с ними наверно в глубоком детстве. В школе и на танцах у меня был Андрей, а мы с ним никого не допускали больше в свой круг, все одноклассницы, даже самые близкие, играли роль приятельниц. Затем Марк. Максим. Исключение составляла лишь Тоня, но и та была слишком далеко.

А Мика… С чего я вообще взяла, что мы подружимся?! Мы и знакомы-то всего десять минут. Необъяснимо, но факт. Все мои глупые предположения при первой встрече успешно затем подтвердились.

Сейчас она шла и трещала про какую-то очередную постановку в очередном подвальном театрике. Я даже почти не слушала, пока она не дернула меня за длинную косу.

— Мы точно пойдем, поняла?

— Поняла. Отстань.

— Я обиделась, учти.

— Ну да. Как скажешь, дорогая!

— Вот вечно ты так. Ты неисправима, Варя, — снова пронудила она.

— Дай мне хоть раз сделать нормально английский, пожалуйста, — я молитвенно сложила руки и заглянула в глаза.

— И не смотри на меня своими синюшными глазами, не проймешь, — пробурчала она, таща меня к остановке. — Все равно ведь сейчас кинешь свои книжки и попрешься фотографировать какие-нибудь закоулки в Центре.

— Закоулков в Центре не бывает, — заявила я.

— Логику включила, да? Ты меня бесишь.

— Ты меня тоже, — моментально откликнулась я на всякий же случай.

Она затеребила меня за ремешок сумки и запрыгала на одном месте.

— Ну, пожалуйста, Варька, я хотела тебе такого парня потрясающего показать, он должен играть одну из главных ролей.

— Ах, вон оно что… — скучающе заметила я. Со стороны мы наверно смотрелись комично. Блондинка и брюнетка останавливаются через каждые два шага и простирают руки, и прыгают, и жестикулируют. — Ладно, ладно, ладно. Пошли. Но ты просто обязана помочь мне сложить эту рухлядь в сумку. Одна я это не засуну.

— Да, кстати, где этот твой театрик, наполненный прекрасными парнями?

— М-м-м, на Садовой, знаешь, напротив Гостиного двора есть такой переулок Крылова, и там, если перейти через…

— Ох, ладно, пошли. Опять какие-то дебри.

— Ничуть не дебри. Почти Центр.

— У тебя все почти в Центре.

— Да глядя на то, где ты живешь, у нас действительно весь город почти Центр.

Я упиралась, препиралась, «делала лицо», заговаривала зубы и все для того, чтобы не показать, как сильно я рада, что не придется так рано идти домой.

То есть в то место, что так и не стало домом. Если я оказывалась там слишком рано, то к ночи я готова была плевать в новые желтые обои, потому что мне было невероятно и невозможно скучно там. Я могла выдумывать себе кучу дел, смотреть телевизор, готовить, слушать музыку, делать уроки, болтать по телефону и читать книги, но эта комната и вся квартира стала ассоциироваться у меня со сплошной тоской.

Клавдия Петровна стала придираться абсолютно ко всему. Не знаю, с чем это было связано, но у меня были сильные подозрения, что это связано с ее бывшей квартиранткой, «чудной, чудной девочкой!», которая вот-вот должна была приехать в Питер и ей негде было остановиться.

Милая старушка завела чудную игру «кто-кого». Она негодовала по поводу моего позднего прихода, удивлялась моему раннему приходу («Ведь я хотела покрасить волосы, а в такие моменты, я могу ходить голой по квартире, это так неудобно!»), интересовалась, почему я так редко готовлю на кухне, триста раз напоминала собирать свои волосы, вылезая из ванной, хотя меня так и подмывало сказать, что, возможно, оползает тот, кто так часто красится. Она вламывалась на балкон по утрам, просила меня купить по дороге из университета некоторые продукты и давала километровый список, причем разные продукты покупались в разных магазинах, а не в одном, как я могла бы подумать изначально. И все эти разные магазины находились в трех километрах друг от друга. А еще она постоянно советовала мне обогатить мои знания об астрологии сведениями из журнала «Оракул» и потчевала меня историями из своей бурной молодости и жизни ее внучки, постоянно попадающей во всевозможные комичные ситуации.

В первое время меня это все веселило, и я пересказывала эти чудные истории Никите и Мике, но в последнее время мне стало не до шуток. Особенно после третьего подобного похода в магазинчик. В конце концов, я была не служанкой, как она возможно подумала, давая объявление о сдаче комнаты в наем. Быть может, она просто забыла сделать приписку в газете, куда подавала объявление?

А еще она постоянно настойчиво расспрашивала меня о том, не интересовался ли кто у дома вопросиком, в какой квартире я живу. Это было равносильно вопросу: «Хвоста не привела?»

Ну что ж, если милая старушка затаила мыслишку избавиться от меня, мне это, в принципе, только на руку. Вопрос лишь в том, что мои просмотры объявлений о сдаче квартиры или комнаты ни к чему не приводили. Очень сложно было найти какое-либо место на Васильевском острове, то есть чтобы это было достаточно близко к факультету, и при этом меньше всего я бы хотела связываться опять с какой-нибудь старушкой.

Объективно я понимала, что мне просто не повезло, но искать и выискивать свою идеальную старушку не было времени, я ведь не для этого приехала в Питер. А с пожилыми людьми вообще достаточно сложно уживаться, как, в принципе, и с любым человеком.

Может быть, я была неправа, не знаю. Не хотелось бы оправдывать общественное мнение, что молодежь никуда негодна и ни во что не ставит старших. Но, в конце концов, я знаю, что это по меньшей мере несправедливо. Я всегда уступаю место в автобусе пожилым, обожаю свою бабушку, у меня замирает сердце при виде стариков, кажется, мне никого и никогда не бывает так жалко, как их, но не все же пожилые люди одинаковы, и сами они наверно со мной согласятся. Дети становятся взрослыми, взрослые рано или поздно превращаются в пожилых. Так почему же считается, что пожилые люди становятся еще к тому же и ангелами? Как бывают склочные, мелочные, завистливые, жестокие, глупые, пошлые люди, такими могут они остаться и в старости. И не думаю, что говорю какие-то крамольные вещи.

Ладно, у нашего поколения полно недостатков, и молодых в принципе принято судить и проверять на прочность. Но я также знаю абсолютно точно, что нельзя всех загонять под одну копирку. Мы по определению должны высказывать уважение старшим, но неужели мы сами не заслуживаем хоть немного уважения? Я говорю не о том, что к нам надо относиться как к полевым цветам, но и слушать, как меня и моих друзей называют отбросами, я тоже не хочу. За что? Только лишь за то, что мы молодые?

В последние недели эти темы стали уж очень актуальными. Я ждала какого-то разрешения ситуации, потому что было чувство, что без какого-то важного события это разрешение не состоится.

— Переезжай ко мне, — предложила Мика.

— Ты обалдела? У тебя отец, что он подумает о какой-то приблудной подружке, которая припрется с кучей вещей? Это неудобно, и вообще… — я теребила замусоленные страницы рекламной газеты.

— Тогда почему бы тебе ни переехать к Киту? Ты что молчишь? — она пихнула Никиту в бок, отрывая его от написания какого-то текста.

— Да?

— Что ты об этом думаешь?

— Вы о переезде? Я давно ей твержу об этом, но она упирается, как баранье!

— А это что за слово такое? — прицепилась Мика.

— Отвали.

— Ага. Ну, и что молчишь? — переключилась она на меня.

— Не знаю.

— Брось, Варька, это даже смешно, — снова оторвался от текста Никита. — У меня двухкомнатная квартира, у тебя взбалмошная бабка с хитроумными планами. Мне же удобней — отец будет сумму в два раза меньше платить и пилить меня перестанет за мои нищенские подработки. К тому же, ты и так у меня чуть ли не ночуешь. Не особо что изменится. Только вещей прибавится, а так…

— Я уже заплатила за октябрь.

— Пусть возвращает хотя бы половину.

— Как же! Она уже все потратила на рассаду, на красу для волос и на тортики для своей любимицы-квартирантки.

— Это ее проблемы.

— Не смеши меня, это мои проблемы. — Я постучала карандашом по столу. — Ладно, я подумаю.

Только теперь я по-настоящему оценила родительскую помощь. У меня лежали на карточке средства — деньги, вырученные за время работы в кафе. Они конечно неумолимо истекали, но основная их масса оставалась в целости и сохранности. Настанет день, когда и эта сумма закончится. С переездом в квартиру Никиты это произойдет быстрее. Но, тем не менее, медленнее, если бы я жила одна.

В общаге я жить не хотела с самого начала. И копила-то в Воронеже для того, чтобы не жить в общежитии.

Сейчас придется срочно искать какую-то подработку, потому что я не хотела много просить у мамы и, соответственно, у графа.

Пусть мама считает, что у меня все относительно устроено. Не буду ее тревожить и теребить по пустякам.

— Ну, ты что задумалась?

— Что? — я отняла взгляд от светильника и посмотрела на Мику, которая ручкой рисовала на моей руке какие-то цветы. — Ты бы лучше лекцию записывала с таким усердием.

— Ну конечно, мамочка. Никиточка вон все запишет.

— А я тебе не дам копию, — шепотом отозвался Кит, тряся уставшей рукой.

— Как говорил один мой сосед, парень простой в поступках и выражениях: «Куда ты денешься, когда разденешься!»

— Очень мудро, — хохотнул Никита.

— Зато коротко и по делу.

— Ну и дела у вас с ним были!

Мика наклонилась, почти легла на парту и раздельно прошептала:

— Отвали, а!

— Ладно, — наконец произнесла я. — Я согласна. Месяц только начался. Скажу Клавдии Петровне — пусть возвращает сумму хотя бы за полмесяца.

— Ну и правильно, что раздумывать? — бросила Мика. — Будь бы я на твоем месте, я бы ни за что не стала терпеть так долго.

— Намекаешь, что я размазня?

— Намекаю, что я невоздержанна на язык. И на поступки… Сколько со мной папашка из-за этого намучался! И не только он, кстати. Первый мой парень бросил меня прямо в больнице, когда у меня была сломана нога. Он сказал, что она у меня костяная. Ну я и долбанула его… костылем. И больно ему было наверно…

— Интересно, — поежился Никита, возвращаясь к своим конспектам.

— Сколько же тебе было лет? — заинтересовалась я.

— 14.

— Это я к тому, что ты сейчас можешь с человеком сделать!..

— Ну, сейчас я руки не распускаю, не оставляю, так сказать, следов. С тех пор у меня и мышцы окрепли и язык оставшихся костей лишился.

— Да зачем они ему… — закатил глаза Никита, не переставая слушать лекцию.

Я смеялась.

— Мика, ты прелесть.

— Правда? А вот папашка упорно зовет меня чудовищем.

— Это наверно от слова «чудо», — съехидничал Никита.

— Послушай, Кит! — грозно зашептала Мика. — Сиди на своей глубине и не высовывайся. Ты хоть и огромный, но все-таки рыба.

— Все, не мешайте. Иначе никто не получит конспектов. Вообще.

Клавдия Петровна сдалась почти без боя и даже согласилась вернуть деньги за полмесяца. Видимо, девчоночка уже была на подходе.

Я решила переезжать по частям. Отнесла одну сумку вещей и фотоаппарат. Все равно, действительно целыми днями торчала у Никиты.

Он, кстати, устроился на подработку в кафе официантом на вечернюю смену и теперь целыми вечерами пропадал на работе.

Отец квартиру оплачивал, но и нервы трепал не меньше. Никита решил подсократить родительские вложения в него. Я же решила, что не пойду официанткой. Не могу, не хочу. Наработалась уже. Все это осталось в прошлом, а точнее, еще в этом году, но уже как закрытая страница. Вернуться к этому значило вернуться к той себе, которой я уже не могла быть. Сменить Воронеж на Питер, чтобы вновь стать официанткой! Никакого развития, одна лишь горизонтальная мобильность.

А вечера нужно было как-то занимать.

«В танцевальную группу Аллы Насмешевой приглашаются девушки и парни, которые любят танцевать и хотят получать за это деньги. Отбор — пятница, суббота, воскресенье, с 17.00 до 19.00. Место проведения уточняйте по телефону. Тел…»

Это было объявление, которое я увидела на дверях журфака.

Интересно… танцевальная группа.

И чем дальше, тем все больше я думала об этом. Танцевальная группа.

Кажется… нет, не знаю, как это прозвучит, но кажется, я снова хотела танцевать. Сильно. Так же сильно, как в 11 классе.

Еще тогда, когда все было хорошо.

— Прекрати сидеть с таким глупым выражением лица.

— Для начала его нужно хотя бы иметь, — отвлекаясь от своих мыслей, заметила я.

— Вот-вот, — Мика отпила из одноразового стаканчика и тут же переключила свое внимание на кого-то другого. — О, смотри какие люди! А я-то думала, что четверокурсники практически не ходят в универ.

— Ты о ком? — я закрутила головой.

— Тихо, не буйствуй. Вон там столик, видишь? Парень, который только что сел за него…

— Да, — Мика указывала на того самого парня, который окатил меня на своей машине первого сентября.

— Это Артем Стрелин. Красивый парень, правда? Звезда факультета.

— Звезда? — усмехнулась я.

Артем Стрелин объективно был красивым парнем, с этим не поспоришь. Темные волосы, нос прямой, тонкий, скулы высокие, улыбка обаятельная — в общем, полный набор. А еще взгляд из-под сводящихся к переносице бровей был каким-то… не жестким, но с глубиной.

Понятно… У всех у них с глубиной.

— Ну да. У него же целая команда. Со своими однокурсниками и друзьями с других курсов создал… ну, что-то вроде студии. Они организовывают всякие праздники на факультете, вплоть до Первокурсника и Студенческой Весны, а также Новый год, день Студента, день… не знаю чего еще. А еще они пишут сценарии и для других факультетов тоже. Ну вроде как на заказ. Снимают для них ролики, брызжут творческими идеями.

— Ясненько. Что ж, на других факультетах некому брызгать?

— Не знаю. Видимо где-то и нет. Соглашаются они, кстати, далеко не на все. А просят их, естественно многие.

— Они уже доросли до того, чтобы выбирать?

— Ну просто, видимо, времени не хватает всем все делать.

— Забавно. А ты-то откуда все это знаешь?

— Слышала. Мы на курсы когда ходили, нам тут некоторые старшекурсники здорово мозги прочищали. Ну в плане того, как тут все устроено. Такая, знаешь, рекламка. Все самое интересное и классное. Смотри, у них там за столом сейчас почти вся их компашка, кстати.

Я снова подняла глаза на их столик.

— Ну может и не все, но самый костяк здесь. Вон и Алла Насмешева. Она обычно танцы ставит.

— Алла Насмешева? — я кинула быстрый взгляд на ребят.

— Та девчонка, что сейчас смеется со Стрелиным. Его подруга близкая.

— Странно.

— Что?

— Да так… просто я сегодня объявление одно видела.

— О танцевальной группе? Я тоже видела. А что, хочешь пойти?

Я пожала плечами.

— Не знала, что ты умеешь танцевать, — заявила Мика, глядя на подсаживающегося к нам Никиту.

— Кто умеет танцевать? — заинтересовался он.

— Мадемуазель Трубецкая.

Я улыбнулась.

— Вам еще много предстоит обо мне узнать. Я больше десяти лет танцевала.

— Больше… — поперхнулся Никита.

Я смотрела на столик Стрелина. Мика смотрела на меня.

Закованная в три стальных мундира, вооруженная до зубов, все еще садящаяся на шпагат (я проверяла!), я подошла к стеклянной двери в заветную аудиторию.

Было страшно.

Было страшно так, что вспотели ладони, хотя судить и отбирать собиралась такая же девчонка, как я, ненамного старше, хотя, возможно, и намного талантливее. Но боялась я не ее. Себя. И того, как поведет себя мой организм, оказавшись перед незнакомой аудиторией.

Но позвольте… А как же занятия у Смирнитского? Как же выступления на сцене? А как же этот изъедающий мозг спектакль, хореографией которого занималась исключительно лишь ты?

Но тогда все было по-другому. Проще. Теперь же я ни в чем не уверена.

Я смотрела на них сквозь стеклянные двери. Их было немного. Человек 10–12. В основном, девушки.

Ох.

И они выглядели такими дружными. Сплоченной компанией.

Брось, благословенная графиня Трубецкая может и не прийти к тебе на помощь сегодня, но у тебя есть ты сама. Тоже Трубецкая, если кто-то еще не забыл об этом.

Я не забыла.

— Привет.

— Привет, — отвечают вразнобой.

— Меня зовут Варвара. Я… на отбор.

— Привет, — рыжеволосая девушка — та самая, которую я видела в столовой, спрыгнула с парты и модельной походкой приблизилась ко мне. — Я Алла. Ты звонила сегодня?

Я кивнула.

— Вроде все, кто сегодня звонили и спрашивали о месте отбора, здесь. Вас немного, всего четверо. Для начала хочу рассказать.

Я оглянулась на «новичков» — они сидели обособленно, их было сразу видно, да и позы слишком сжатые — и приткнулась на ближайшее место.

В этот момент вошел Стрелин, позвякивая ключами от машины. Алла сказала ему пару слов, улыбнулась и повернулась к нам.

— Ну так вот. Коллективу нашему два года. Я организовала его на втором курсе. Сначала не было ничего серьезного — так, выступления на перваках, участие в концертах на других факультетах, потом всякие городские выступления. Затем мне помогли с залом, и у нас появилось небольшое помещение для репетиций. Нас стали приглашать на банкеты, дни рождения, затем включили в некоторые клубы с постоянной программой. В общем, сейчас, нас уже кто-то знает, у нас есть определенный процент приглашений на всевозможные мероприятия. Затем те, у кого мы выступали, передают наши контакты по цепочке. Единственная проблема, что у нас за последние два года постоянно варьировался состав. Сейчас нас десять человек, а из прежнего состава осталось, кажется, всего трое. Хотелось бы как-то укрепить уже существующий костяк, поэтому в этом году мы решили устроить отбор в последний раз. И он будет посерьезнее всего того, что было у нас до этого. Потому что наконец появилась реальная возможность что-то заработать. И намного сложнее будет не попасть сюда, а удержаться, потому что график репетиций достаточно серьезный. В общем, если у вас есть желание танцевать и при этом еще и что-то зарабатывать, то добро пожаловать. Думаю, надо начинать.

Это было не очень сложно. Мне так казалось.

Я вышла первой, потому что оказалась с краю. Ну что ж, первой так первой.

Что-то меня смущало в этой обстановке. Никак не могла понять что. Даже сейчас, стоя перед всеми и рассказывая о том, где и как я танцевала, я нервничала.

Я старалась смотреть на всех, не только на одну Аллу, но глаза мои все равно тянулись к ней. Не такая уж чтобы очень красивая, она была невероятно эффектна. И пластична. Это чувствовалось в том, как она закидывала ногу на ногу и как откидывала волосы со лба, как переплетала пальцы.

Услышав про бальные, три девицы, сидевшие за спиной у Насмешевой, переглянулись и зашептались.

Та даже не повернула головы, но, как видимо, оправдала перешептывания девиц.

— И сколько же? Десять лет! Хм… сложновато будет с базой бальных танцев перестроиться на обычные. — Парень сверху почему-то засмеялся. Девицы заулыбались. Я не поняла, в чем дело, но поспешила объяснить.

— Я уже год ими не занималась…

— Ну, это ничего не значит, опыт-то остается, — протянула черноволосая девушка из троицы над Насмешевой.

— Дайте мне закончить, — тихо попросила я. Девица прихлопнула рот. — Я год не занималась бальными, ну и так получилось, что… — не хотелось рассказывать им про мои хореографические заслуги, — мне пришлось принимать участие в спектакле молодежного театра, где я танцевала в десяти танцах. Большая часть из них были современными эстрадными. — Я действительно буквально принимала участие в этих танцах — я же их все ставила. — Так что, я немало нового освоила за этот год.

— А спектакль-то как? — поинтересовался кто-то из девушек. Я не поняла по интонации, это был вопрос с подвохом или нет, но на всякий случай ответила:

— Спасибо, хорошо, недавно вернулись с ним из Германии.

Парень сверху присвистнул.

Я отступила на шаг назад. Ну да, выпендрилась, но уж больно напряженная обстановка складывалась. Точнее, для них конечно не напряженная, а вот для меня…

— Ладно, все это к делу отношения не имеет, — пристально взглянула на меня Алла. — Может быть, ты умеешь делать шпагаты или колеса или что-нибудь акробатического характера?

Зная, что у меня школа бальных танцев за спиной, она могла бы предположить, что «что-нибудь акробатического характера» мне в принципе не должно быть доступно. Но я села на шпагаты, сделала колесо, мостик стоя, и это уже было для меня чем-то вроде небольшой победы, потому что я не делала этого слишком давно.

Стрелин сел рядом с Насмешевой и закинул руку ей на плечо, с некоторой ехидцей во взгляде наблюдая за мной. Это меня тоже немного нервировало. Одна из девиц переместилась сверху и что-то зашептала на ухо Алле, поглядывая на меня. Насмешева засмеялась.

Я не выдержала. Представила себя такую красную, с растрепанными волосами, перед незнакомыми людьми и выговорила, почти на одном дыхании:

— Воспитанные люди не обсуждают других за спиной.

Девушка хмыкнула.

— Мы обсуждали не тебя, — откликнулась Алла и повернулась к остальным как ни в чем не бывало. — Ну что скажете?

— Можно попробовать поставить музыку. Пусть она подвигается, — предложил парень сверху.

— Хорошо. Но пока есть у кого-то соображения?

— Я думаю, ей будет тяжело у нас. Все-таки бальные танцы — это немного не наше. Там люди совсем по-другому двигаются. Она будет белой вороной среди нас.

— Это экзотично, — фыркнул парень сверху.

Я усмехнулась и неожиданно поймала спокойный взгляд Стрелина. И быстро отвела глаза.

Эти ребята не промах. Обсуждают меня так, будто стоя на рынке, решают, стоит ли запечь морского ежа, и тут же презрительно отказываются, потому что у него колючки.

— Могу дать тебе шанс, — медленно повернулась ко мне Алла. — Попробуй, порепетируй с нами. Мы за тобой понаблюдаем.

— И вообще, — неожиданно добавила брюнетка, которой я, видимо, не понравилась. — Ты знаешь что-нибудь про сценический макияж? Мы обычно ярко красимся на выступления. У тебя… не будет с этим проблем?

— С чего ты взяла, что у меня могут быть с этим проблемы? — ледяным тоном осведомилась я.

— Просто ты совсем не накрашена.

— Я не очень люблю краситься. К тому же, я сейчас не на сцене.

— Ну если для тебя это неважно…

— В конце концов, я просто хотела танцевать. Но если тут все так поставлено… я думаю, это вы мне не подходите.

Я развернулась, подхватила свой плащ и сумку и вышла под прекрасный звук абсолютной тишины.

Пока я шла по коридору на улицу, щеки у меня горели.

Мне 13. Я сижу на дьявольском шпагате, одна нога на стуле, другая на полу, секунды тянутся медленно, нога болит неимоверно, сползает, не держится. По лбу течет пот, я прижимаю его к прохладному полу, а наш капрал все продолжает свой тягостный термоядерный счет, специально останавливаясь, чтобы заставить кого-то выпрямиться или дать Трубецкой еще пару затрещин. Я ее любимая мишень. До сих пор.

Она села на бордюр за чью-то машину, бросила рядом сумку, достала оттуда зеркальце, посмотрелась: лицо как лицо…. Ну подумаешь, она давно перестала краситься, но глаза у нее голубые, а ресницы темные и длинные, краска им особенно не нужна, да она и не зацикливалась на этом никогда.

Закинула зеркальце обратно в сумку, обняла колени руками, глубоко вздохнула и, казалось, застыла — задумалась.

— Прости… тебе машина не мешает? — услышав чей-то насмешливый голос, я обернулась. И вскочила.

Стрелин крутил брелок в руках, прислонившись к капоту своей машины. Той самой, за которой я сидела.

— Извини.

— Ну и переполох вы устроили, мадемуазель, — слегка поклонился он.

— Правда? — я поморщилась, прикрыла рукой глаза. — Я не хотела.

— Я тебя понимаю. Нет, правда. Сам терпеть не могу участвовать в таких кастингах, это всегда очень… нервно проходит.

— У меня вечно так, — я судорожно закинула сумку на плечо. — Обязательно нужно было ляпнуть что-нибудь под конец, этого-то я и боялась! Надо вернуться к ним и извиниться…

— Не думаю, что это хорошая мысль.

— Почему?

— Они сейчас вряд ли оценят. Да и потом, зачем раскаиваться в содеянном, вряд ли ты испытываешь свою вину. Ну, на самом деле.

Он был прав.

— Я чувствовала себя, как на рынке. Прости, я…

— Да хватит уже извиняться, — он дернул рукой. — К тому же, ты наверно правильно сделала. Они не этого ждали.

— Хочешь сказать, что все это было продуманно?

— Ну… — он замялся. — Скажем, это у Алки такая тактика поведения по отношению к новичкам. Они не знали, что столкнутся с сильным противником.

— Брось.

— Серьезно. Ты просто не видела себя со стороны.

— Ну конечно, — пробурчала я. — Как всегда.

— Что?

Я вздохнула.

— Не обращай внимания. Это у меня вообще больная тема.

— Что именно?

— Танцы. И люди, которые ими занимаются.

— Ясно. Если ты так хочешь танцевать, приходи на репетицию Первокурсника. Я все это организую. Да, кстати, я Артем, — он протянул мне руку лодочкой через капот.

— Варвара, — он сильно сжал мои пальцы.

— Ну что ж, Варвара. Давай подвезу.

— Нет, спасибо. Я… пройдусь.

— Как хочешь, — он опустил очки на глаза. — Приходи на Первокурсник. Я думаю, тебе там понравится. Все, кто попадают туда, уже не могут расстаться до конца учебы.

Я усмехнулась.

— Правда? Ну так я живо изменю традицию.

Он засмеялся, садясь в машину.

Засмеялся.

Интересно, почему, когда я попадаю в какой-то танцевальный коллектив, у меня всегда неизменно возникают какие-то проблемы с людьми? В чем дело? Я же просто хочу танцевать… Быть может, это такой тонкий намек, что танцевать мне не стоит?

Да, такие мысли на меня все равно не действуют. Это подтвердилось еще раз, потому что я все-таки пошла на репетиции Первокурсника.

Концерт должен был состояться в конце ноября. Работа кипела ключом, потому что некоторые факультеты уже выступали. Среди первокурсников звучали воззвания, что надо бы прокрасться на их концерты и шпионить. Но Стрелин заявил, что лично нам это вредно, потому что сбивает с рабочего лада.

— Блин… какой же красивый парень! — вздыхала Мика во время одного из перерывов — она участвовала в номерах комических. — Поверь мне, такие достаются только как суперприз в лотерее без правил! Как подарок тысячному покупателю! Да и то, если он тебе достанется, не факт, что он будет твоим!

— Да ладно, — насмешливо улыбалась я.

— Вот и ладно. Обычно девки так теряются, получив это сокровище, что сокровище успевает оценить обстановку и смыться. Так что… без шансов, моя дорогая. В эту сторону даже смотреть нечего. Да ты посмотри, как он одевается, как говорит. Принц, блин! На жесты на его посмотри — они абсолютно естественны, а все потому, что отточены годами тренировок. Как он очки снимает, а как улыбается — заметь, каждый раз по-разному!

Я фыркнула.

— Да брось, тоже мне идеал! Просто красивый парень, вот и все. Наверно у него обнаружится какой-нибудь симпатичный недостаток, вроде неприятного запаха изо рта или он тупой, как пробка — тоже распространенный вариант в шкале недостатков.

Мика засмеялась. Но тут же вновь лицо ее приняло прежнее постное выражение.

— Просто красивый парень, Варя?! — поцокала она языком. — Он объективно действительно красивый парень. А уже одно это дорогого стоит.

— А что, моя бабушка в таком случае говорит: с лица воды не пить!

— Посмотрела бы я на твоих бывших — небось по бабушкиному принципу выбирала, да?

— Ммм, нет, — подумав, ответила я.

— Ну видишь, да? — отрезала Мика. — Так что не выпендривайся!

— А что?

— Сиди молча и наслаждайся красотой издали.

Я рассмеялась и полезла в сумку за блокнотом и ручкой.

— И что это? — с любопытством вытянула шею Мика. Я нарочно закрылась от нее листком и по-идиотски захихикала.

«Развенчание мифов. Опрос привлекательных парней № 1. Старшее поколение при поиске своей второй половины руководствовалось принципом «С лица воды не пить». Как вы считаете, актуален ли данный тезис в наше время, и особенно для девушек? Автор: неизвестный корреспондент студенческой газеты».

В конце концов, я протянула листок ей. Она быстро пробежалась по нему глазами.

— И что ты будешь?.. — начала она, в то время, как я сворачивала листок и писала сверху кому. — Обалдела?

— Просто скучно, — ответила я и, пихнув студента снизу, протянула бумажку и прижала палец к губам.

Паштет — а это оказался он, только глаза закатил и начала передавать вниз. Мы с Микой засмеялись.

Стрелин ходил по сцене и ругался насчет каких-то декораций. Тут же бродили его друзья и участвующие в «Первокурснике» студенты.

— И что, интересно, будет? — прошептала Мика.

— Посмотрим, не совсем ли он тупой… — ехидно зашептала я. — Он вообще, может быть, даже ответ не напишет!

— Ну да, подойдет и лично вмажет, — согласилась Мика.

— Я как-то забыла подписаться, знаешь ли. К тому же, он меня не знает.

— Это, мать, как раз и не проблема. Не знает — узнает!

— Ну, точнее, знает, — я вспомнила свои посиделки у машины. С тех пор прошла неделя. — Да. Но уже забыл, сто процентов.

— Так-так-так, — заявила Мика многообещающе.

— Никаких так-так-так, — отрезала я. — Что там у тебя, кстати, с твоим актеришкой?

— С кем? — вопросила Мика. — Знать не знаю, кто это!

— Ну и вредина! — протянула я, впрочем, вполне беззлобно. Моя подруга — инопланетное существо — славилась своим непостоянством в выборе парней. Они у нее не держались дольше недели. Не проходили проверку на прочность.

— Зачем ты так серьезно отбираешь? Ты же не Фрекен Бок, которая в борьбе за чистоту спальни Малыша! Ни единого пятнышка — так не бывает!

— Ха! Не понимаю вообще, как можно сравнивать отношения и чистоту спальни. Еще бы Майдодыра привела в пример! Откуда еще взяла это… — ворчала она.

— Из счастливого детства! И потом, что это за отношения, которым неделя срок!

— Много ты понимаешь!

— Ну да… Отношения надо выстраивать, между прочим. А так ты хоть имена их запоминать успеваешь?

— Я не могу промахнуться. Мой папашка — человек, безусловно, сумасшедший, но с детства твердил мне простую истину: «Все справедливо в жизни. Везде есть баланс. Ты можешь наделать кучу ошибок — мы все их делаем — но делаем глупо без разбору! Так вот, делай эти ошибки, где угодно: в работе, учебе, в своем диктанте по русскому, но только прошу тебя, не в любви!»

— Какая интересная теория. Ну и как, получается, без ошибок в любви?

— А у тебя? — повернула ко мне голову Мика.

— Сплошные ошибки. Потому и спрашиваю, — заявила я, вставая — Насмешева созывала всех перваков к сцене.

Да, Насмешева и ее команда готовили танцы на Первокурсник. Как и обещались. Но я все равно поперлась туда, как стадо упрямых баранов, хотя и страшно было, что они скажут по поводу того вечера. Алла даже бровью не повела — сделала вид, что ничего не было. Я просто не прошла отбор. Отлично, отлично, все даже к лучшему. Хотя теперь у меня было такое чувство, будто за мной приглядывают и делают какие-то свои выводы. Или я параноик.

Я параноик. Я начинала любить этот журфаковский и такой далекий от него мир с творческими идеями по одной в минуту, с кулисами и стайками «посвященных» в эти тайны, с поздними возвращениями домой и вечерними попытками научить Никиту буйным своим танцам.

Мне нравились эти ребята, которые создавали просто шоу. У Стрелина было все действительно здорово организовано: одна группа отвечала за вокал, другая — за хореографию, третья — за декорации, четвертая — за комические номера, пятая — за конферанс. Сам он был то здесь, то там, выбивал какие-то средства, прослушивал вокал и почти одновременно смотрел танцы, пилил какие-то доски для декораций, внушал всем спокойствие и умиротворение перед выступлением. Эта была подноготная жизнь факультета, которая завораживала и заставляла гордиться всеми, даже собой. Причастность к делу еще никогда так не возносила вверх. Это была почти студия Смирнитского, только более зрелая, более неоднородная и без Смирнитского.

Тот день был самым обыкновенным днем, и все-таки он был особенным. Мы притащились с репетиции, я забрала последние вещи из бабкиной квартиры и, зайдя в коридор и бросив вещи прямо на пол, объявила удивленным Никите и Мике, сидевшим в кухне:

— Итак, сегодня 16 октября я торжественно в последний раз закрыла дверь на улице Кораблестроителей в доме № 27 кв.15, принадлежащей милой старушке Клавдии Петровне… э-э-э… фамилию не помню. Я перенесла все свои вещи к моему другу, товарищу и брату по журналистике Андриянову Никите, тем самым скрепляя наш жилищный студенческий союз. Да, и я купила бутылку шампанского, которую, я думаю, мы будем иметь честь распаковать!

— В честь чего же? В честь переезда? — насмешливо поинтересовался Кит.

— Например. Ну или в честь моего прошедшего Дня Рождения.

— Да ладно, — едва не осела Мика. — Ты что же молчала, брюнетка глупая!..

Они смеются, называют старушкой, угрожают фейерверком и откупоривают уже вторую бутылку шампанского. И я качаю в руке бокал, чокаясь со звездами на темном судорожном небе, снова отражаюсь в зеркале, и глаза голубые кажутся тоже почти синими. Как когда-то. Преувеличиваешь, старушка, право слово!..

Год прошел, ну надо же, целый год! Они были еще вчера, эти люди, эти вечера, этот Summertime и пальцы Максима на черно-белых клавишах, и сопрано Миши, бесконечно влюбленного в музыку.

Год… это многорукое и многоногое чудовище, и зычный голос Владилены, и улыбка Толи в пузатом запотевшем бокале одного певца, Подлого труса, и пустые коридоры большой квартиры, телефонные разговоры почти до утра и брызги капель дождя с волос Марка; это тягучие дни и ночи зимнего ожидания, Аня и Дмитрий, «Что счастье для меня в ненастный день?», безудержные попытки сбежать в холодность многолюдных вокзалов, все тоже танго, последние письма по электронке, новые родственники, дрожащее пламя свечей и Гумилев на своем Жирафе… Последний спектакль в чужом городе, годовщина прощания с детством. Санкт-Петербург.

— Да нет, я не старушка, — безостановочно смеюсь я уже под утро. — Я еще столько всего не испытала! Моя жизнь скучна! Хотите, я зачту вам мое любимое стихотворение у Пастернака?.. «Мне хочется домой в огромность квартиры, наводящей грусть…».

Нет-нет, не снимайте меня со стола!

Октябрь, ноябрь… они промчались в утренних занятиях и вечерних репетициях, в чтениях любовных элегий и «Метаморфоз» Овидия (один сборник на троих), знакомстве с Дафнисом и Хлоей, Прометеем Прикованным и царем Эдипом, Петром и Февронией, а также с кучей других занимательных ребят, с множеством вымышленных и вполне реальных историй, которые соседствовали друг с другом в вагоне метро от Василеостровской до Маяковской, а оттуда до Автово и снова, вверх через Пушкинскую, пока, наконец, не попадали на Гостиный двор. И века смешивались, языки, страны и обычаи переплетались, Петр схлестывался с Дафнисом, а вместе они с хамоватыми уставшими тетками, нагруженными пудовыми сумками, которым сам Эсхил был не указ.

И мы по-прежнему держались за поручни, чтобы не упасть. И дивились первому снегу и, перемещаясь вдоль Мойки к Исаакиевской, а затем и к гостинице «Англетер» (привет, Маршак!), представляли себе совсем не античность и даже не кельи несчастных монахов, а величественную Екатерину, грозного и жалкого Павла, мудрого Александра и многих других, хороводом танцующих под Пятничную «Неву».

Волосы разлетались в сторону. Мы выдерживали недолго на холодном ветру, но живо вставали эти фигуры, куда свободно могли затесаться и мы с Микой, в пышных бальных платьях, флиртующие с кавалерами, выплетающие тонкую нить интриг. А рядом маячил Кит в пенсне, с кудрявой челкой и умными жалостливыми глазами. И даже там у него почему-то оставались странные вкусы в одежде.

…И Первокурсник пролетел, как во сне. Казалось, и не было этих вечерних репетиций, словно все произошло мгновенно, как сплошная удачная импровизация (хоть раз в жизни!). И стоя на краю сцены перед залом, наполненным первокурсниками, старшекурсниками, выпускниками, родителями и преподавателями, я чувствовала, что начинаю безумно влюбляться в тех, кто стоит по эту сторону со мной. И да, мы, кажется, могли гордиться собой.

— Смотри, — сказала Мика, странно посмотрев на меня, когда я вошла в нашу импровизированную раздевалку за сценой. Вокруг гомонили, поздравляли друг друга, снимали на камеру.

— Что? — у нее было непривычное выражение лица, и я перестала улыбаться.

— Вот. — она сунула мне что-то в руку. Распахнув листок, я увидела старую записку, подброшенную Стрелину еще в октябре. Признаться, я уже давно забыла про нее. На другой стороне, под подписью неизвестного автора стояло, выведенное торопливой рукой: «Contra spem spero».

— Самое интересное, что это лежало на твоих вещах. Как он узнал?

Я пожала плечами.

— А что это значит, ты знаешь?

Я была неуверенна и залезла в Интернет в телефоне.

Contra spem spero — Надеюсь вопреки ожиданиям.

— Это он так издевается? Прибедняется, что ли?

— Скорее, шутит, — заметила я. — Но знаешь, меня это как-то мало трогает. Ответил и ответил. Молодец.

— И все-таки это все странно.

— Правда? Да почему?

И правда, почему?