Когда я выходила с журфака, зазвонил телефон. Мика.

— Ты мне не скажешь, почему в последнее время, мы общаемся только по телефону? — поинтересовалась я, натягивая перчатки.

— Не знаю, — ответила она с ноткой удивления. — Стали не совпадать…

— Да.

— Мы все еще в ссоре? — проговорила она внезапно.

— А мы все еще в ссоре? — повторила я.

— Нет. Кажется, нет. Надеюсь, нет, — поправилась она. Мика блуждала в лабиринте сомнений. — Да, я что звоню… Ты прости меня за то, что я наговорила.

— Ладно, Мик, хватит. Никогда не слышала, как ты извиняешься, и лучше не начинай!

— Почему это? — удивилась она.

— Слишком траурно ты это делаешь. Ладно, все нормально, правда. Особенно если учесть, что ты права.

— Что?

— Хоть кто-то мне сказал это.

Мы помолчали.

— Да, видела сегодня утром твои фотографии. Поздравляю! Второкурсница на стенах журфака!

— Это уже становится нормальным. У нас сейчас не фотографирует только ленивый!

— Да, но это не значит, что у всех также получается! — сердито откликнулась она.

— И правда, не значит.

Мы рассмеялись. Я стала узнавать старую Мику. Правда, это все равно была уже немножко не она и я бы все отдала, чтобы ее вернуть, но не знала, как это сделать. Правда, не знала. В серьезных вещах мы допускаем самые тяжелые ошибки, но вынуждены серьезные проблемы чаще всего решать в одиночестве. Я была ей не помощником здесь. Она должна сама разобраться со своим отцом.

Я могла бы лишь подсказать ей… Но она не принимала советов, считая самое тяжелое свое решение правильным.

— И да, слышала я сегодня, слышала, — внезапно заявила Мика.

— Что?

— Факультет гудит, как потревоженный улей!

— Опять клише, Мика! Избавляйся от них!

— Прекрати, — это были обычные журфаковские шутки, которые не понимал никто, кроме нас. — Ради той новости, что я узнала, можно в каждой фразе использовать хоть десять клише.

— Что же за новость? — я остановилась, пропуская машину, а потом полетела на красный свет со всех ног. Мне не хотелось стоять на месте.

— Стрелин и ты! Ты и Стрелин! В столовке вот только об этом и разговоров!

— Да уж, — хмыкнула я. — Тупые девки! Девчачий факультет!

— Да, а некоторые парни тоже обсуждают это!

— Ну если такие парни, как бабы…

— Ей смешно, ну надо же! Нет, поверить только, ты и Стрелин! Я сразу почувствовала что-то неладное между вами! Еще на первом курсе!

— Начинается! — я закатила глаза. — Так ты считаешь это неладным?

Мика усмехнулась.

— Это самое ладное в жизни. Только больше никому не рассказывай, а то отнимут, — шепотом заметила Мика.

Из голоса ее вмиг пропали веселые нотки. Отлично…

— А что там у тебя, Мика? Как дела?

— Я рассталась с Марком. — Бухнула она.

— Ты…

— Все, Варь. Да, рассталась. И никаких больше комментариев, ладно?

— Ладно. Но и поздравлять я тебя не буду, ладно?

— Ну, конечно, он же твой друг.

— Нет. Не только поэтому. А потому что ты еще моя подруга!

— Все, Варь, — повторила она.

— Все. Больше ты не услышишь от меня ни слова. А что там с замужеством?

— Убедила отца отказаться от маразматических планов. Я согласилась познакомиться с тем самым молодым человеком и обещала не отказываться от него так сразу. Но про всякие замужества… И, в общем, он признал, что погорячился. Ему пока хватило нашего с Марком расставания. Да, и еще моего обещания, что я больше не буду менять парней.

— Мик, ты…

— Я знаю, что ты хочешь сказать. Что я не я, что жизнь одна, что отец не при чем… но я на все согласна, лишь бы он не болел. Его забрали в больницу, с сердцем, Варь. И в этом виноват мой побег. Но я больше не хочу таких потрясений для него. Все. Устраиваюсь на работу, хожу прилежно на занятия, встречаюсь с положительным мальчиком.

— А у него что, своего мнения нет, у этого положительного мальчика? — выдавила я.

— Видимо, он был еще не в курсе этих коварный планов. И повезло ему, что отец ему не сказал. Он избежал маразма.

— Но ведь все это временно, да? Я имею в виду этого парня?

— Отец очухается и забудет про него. Но сейчас… — у нее внезапно изменился голос. — Нет, Варь, с Марком все останется по-прежнему. Даже не думай.

— Да я и не думаю. — Буркнула я. Меня всерьез беспокоил ее голос.

— И все у меня будет хорошо.

— Конечно, Мик, — с преувеличенной уверенностью проговорила я. Ну не могла я ей желать счастья в том, в чем она заведомо не согласна была быть счастлива! Быть может, я была плохой подругой?

Она почувствовала фальшь.

— Ладно, я пошла. Встретимся завтра на журфаке?

— Конечно.

Я зашла на работу, потом в магазин, застряла на полчаса с фотоаппаратом возле трех кошек, которые облизывали сосульки, доползла до дома, поговорила по телефону с Артемом, проверила почту, неожиданно обнаружила там предложение о работе — заняться дизайном сайтов. Я задумалась — с этим я еще была пока слабо знакома. В университете мы только одной ногой ступили в это болото, а самостоятельно я тоже пока что практически ничего не освоила. В последнее время стало катастрофически мало времени. На все.

Прошлась от комнаты до кухни, поставила чайник, скорчила рожу в зеркале, написала ответ — спросила, что за сайты, какой тематики и устраивает ли их мой небольшой опыт в этом деле. Будь что будет. Ответят, что устраивает, займусь. В конце концов, можно попробовать. Просто опыта немного. А его-то здесь я и поднаберу. Я решила отказаться от своих случайных факультетских заработков в виде верстки — хотя бы постепенно, не вызывая бурю эмоций. На факультете полно увлекающихся дизайном. Подойдешь и попадешь.

В разгар моих мыслительный операций ввалился Никита. В прямом смысле этого слова.

— Все. Финита ля комедия.

— Что? — я повернулась к нему на вертящемся стуле.

— Я уволился.

— Ты что сделал?..

— Точнее, это меня уволили.

— За что?

— За… за очное отделение факультета журналистики. Сказали, что их это не устраивает.

— Но ты же работал там как-то год!

— Как-то! — усмехнулся Никита, бессильно падая в кресло. — Я им сказал тоже самое. Но они сказали, что занимаются серьезными делами, а я хочу и там успеть и тут. Так не бывает. Что-то будет страдать. Им проблемы не нужны со мной. И потом, в июне надо будет лететь в Германию на чемпионат, а у меня сессия. В общем, они мне давно предлагали перевестись на заочку, но у нас заочные места только на договорной основе. Получать зарплату и раздавать ее пополам — за квартиру и за учебу, которой-то особо и не будет — я не согласен. В общем, я объяснял им это, объяснял, но нет… Но знаешь, у меня шеф-редактор шикарный мужик, он написал мне отличные рекомендации, сказал: «Это тебе прощальный подарок, чтобы не загубить молодой талант». И в общем, до лета я перекантуюсь, а летом попытаюсь еще что-то найти. Не пропадать же…

— Но ты по-прежнему будешь на очном отделении. — Заметила я, положив подбородок на колени. — и каждый раз, когда тебя будут спрашивать, почему ты ушел с шикарного места работы, ты будешь говорить о своем дневном. Не думаю, что кому-то из работодателей это действительно понравится.

— Придумаю, что-нибудь, Варька. Быть может, появятся бюджетные места на заочном отделении. В любом случае, у меня теперь будет какой-то опыт. Это в первый раз мне чудом повезло.

— Да.

— Все получится. Все к лучшему, я вот верю.

— К тому же, тебе действительно надо отдохнуть. Я вот вообще до сих пор удивляюсь, как тебе удалось сдать две сессии и не умереть. При том, что дома и на факультете ты не бывал, и практически спал на работе…

— Я уже и забыл, что такое мир свободных людей. Пойдем, выпьем чаю, и ты расскажешь мне, что происходит в реальном мире.

— О, это будет долгая история. Хотя, ты знаешь… — я на секунду приостановилась, — Атлантиду так и не нашли.

— Вот черт! — хлопнул ладонью об ладонь Никита. — Некоторые вещи остаются неизменными.

— Вот уж правда, — сказала я, а сама подумала, что это явно не наш случай.

Я долго думала, прежде чем набрать номер.

Телефон лежал на столе и раздражал мое внимание. А время будто специально остановилось и отбивало такт часами, висящими на стене. У меня дома в кухне тоже висели часы. Часы с котенком, который хвостом и глазками отбивал стройный ритм. Иногда я задумывалась о чем-то и ловила себя на мысли, что не могу отвести от котенка глаз.

Сейчас моими часами с котенком был телефон. Он гипнотизировал, приманивал к себе. Я кусала ноготь и боялась набрать номер.

В конце концов, внизу на улице запиликала какая-то сигнализация, я подскочила на стуле, схватила трубку и быстро набрала номер. В ответ мне полились долгие заунывные гудки. И так было уже в третий раз. Марк не брал трубку, я сходила с ума от беспокойства.

Я не знала его друзей, я не была у Марка в общаге и даже примерно не представляла, кому могу позвонить, чтобы спросить, что там сейчас у него происходит. Нет, вполне возможно, что он на репетиции в учебном театре, но я же не знала этого наверняка. Мне нужно было просто услышать его голос, понять, что все нормально, можно жить дальше, почти так же, как раньше.

Еще неделю назад он расписывал мне их с Микой приключения, и я не переставая улыбалась, потому что такого восторженного, радостного, влюбленного голоса я не слышала у Марка никогда. Но это было тогда. Целых семь дней назад. Целая жизнь прошла с тех пор.

Я дозвонилась через три часа с пятой попытки.

— Алло. — Голос тихий, почти неслышный, почти неузнаваемый.

— Марк.

— Да, — не меняя интонации, ответил он.

— Как… дела? — я глубоко вздохнула и сфокусировалась на каком-то предмете. Электрический чайник. Отлично. Я старалась убрать эти болезненные нотки из голоса. Все нормально, не усугубляй ситуацию! Если не можешь сдержаться, представь, что твой голос звучит по радио.

— А почему ты спрашиваешь? — бесцветно спросил Грозовский.

— Просто хочу узнать, как у тебя дела. Мы давно не разговаривали, балда! Я соскучилась! — сердито откликнулась я.

— Так ты все уже знаешь? — напрямую поинтересовался он.

— О чем?

— Отлично, Трубецкая, пять баллов! А теперь давай представим, что мы не в студии Смирнитского. Ты все знаешь, да?

— Да. Ну и… что? Это что-то меняет?

— Да нет.

— Где ты?

— Это так важно?

— Мне интересно.

— Интересно? Ну что ж. Я сижу в комнате со сползающими обоями и загнивающими цветами.

— Прекрасно. И что там еще?

— Окна тяжело открываются, поэтому в комнате постоянно стоит сигаретный дым. Такое чувство, что находишься в тумане.

— Отлично. Ты можешь почувствовать, каково было ежику, — с какой-то даже энергией отозвалась я. Он начал составлять такие длинные предложения, а значит, еще не все потеряно.

— О да. Тебе это нравится? Здесь еще постоянно толкутся какие-то неизвестные люди, некоторые из них довольно устрашающе выглядят. А хозяина квартиры я не видел уже дня три.

— Ты там уже три дня?

— Это ничего, возможно он потерялся в тумане, сейчас я сяду в свое каноэ и отправлюсь на его поиски!

— Марк, успокойся.

— Я спокоен, абсолютно спокоен.

— И что вы там делаете? Напиваетесь до одури?

— Бесконечно чувствуем себя лучше.

— Лучше, чем когда?

— Лучше, чем всегда, — Марк вздохнул. — Варька, если бы ты знала, как я не настроен сейчас разговаривать!

— Я понимаю, — тихо откликнулась я. — Но ты же тоже понимаешь, что не можешь до бесконечности сидеть в этом тумане? Я не говорю ничего про все будет хорошо и про то, что жизнь не закончена, но, пока ты там, очень легко выйти за черту. Пообещай мне выйти сегодня из этой квартиры. Просто куда-нибудь. Не сиди в этой берлоге, а если каноэ не найдется вдруг, плюнь на это и иди пешком.

— Ладно, — твердо сказал он. — Посмотрим.

— Я позвоню тебе завтра. — Сказала я и положила трубку.

Я позвоню тебе завтра. Я не позволю тебе сидеть в этой яме. А я знаю, как в такие минуты хочется там сидеть! Никто не трогайте меня, пожалуйста, дайте спокойно загнить, прошу! Я не отстану, пока ты не выберешься на поверхность.

Но я далеко. Мне нужны его друзья. Кто еще, кроме меня?

Ответа ждать и не пришлось. Максим.

Но… нет.

Нет, да. Как найти Максима?

Старый номер не обслуживался. Отлично. Посмотреть «В контакте»? Да он там не бывает. С кем же еще общается Максим?

Везде какие-то сплошные обрывающиеся цепочки!

«У него куча идей, он подружился со сценаристами, говорит, что контакты пригодятся. Поддерживает связь с Яшей, а тот познакомил его со своими друзьями в кино и театрах».

Так когда-то говорил мне Марк. Не так давно, кстати. Я схватила телефон.

— Яков Андреевич, здравствуйте. Вы заняты? Мне нужна ваша помощь.

***

…Каждый день после университета я иду на работу, знакомлюсь с еще одни верстальщиком Гришей, шучу с журналистом Игорем, вношу свои предложения Надежде Михайловне, получаю задания, учусь у Гриши ловкости в работе и скорости подачи идей, осваиваю еще одну программу для верстки… Это чудо, что меня взяли, один Гриша стоит двадцати таких, как я, но одному ему тяжело и первое время я боялась, что ничем не помогаю, только мешаю. Но эта работа мне нравится намного больше, меня увлекает процесс, я перестаю бояться, потому что это действительно мешает делу. Не нравится — переделаем, не проблема.

По вечерам я хожу в «Академию танца», где занимаюсь с разными преподавателями и осваиваю разные виды современного танца. Давно пора было серьезно взяться за дело. Я все еще смутно представляю, что из этого выйдет, но не перестаю мечтать. Я не хочу оставить это просто увлечением. Это сильнее, чем просто вечернее развлечение. После танцев я приползаю и падаю в кресло, выслушивая от Никиты последние новости (он повадился держать постоянно включенным свой родимый канал, с которого ушел). Ну да ладно, это все мелочи. Чем бы дитя ни тешилось…

Главное, что он так увлекается рассказами, что готов делать все, что угодно. Принести чаю — пожалуйста, не прекращая болтать. Сделать бутерброд? Нет, он правда нормальный, Варь, попробуй, не бойся! Это даже оригинально.

Вдоволь обсудив все и вся, я садилась за дизайн сайта, на который подписалась. Работа шла медленно, часто приходилось сверяться с помощником, но к концу пятого дня я стала, наконец, работать быстрее.

К концу недели приезжает Стрелин и все выходные я провожу у него. В кои-то веки ощущаю прелесть поданного кофе в постель, дразню его за очки, которые он, оказывается, носит, когда сидит за компьютером. Когда я начинаю его теребить, тормошить и взъерошивать ему волосы, он отвлекается не сразу и первые несколько секунд его слегка рассеянный взгляд вызывает умиление, которое испытывал последний раз в детстве при виде маленького бездомного котенка.

В воскресенье я ловлю его на увлеченном просмотре диснеевских мультиков, и это становится шуткой на день. Правда, Артем любит добавлять, что не прошло и пяти минут моих подколок, как я сама с радостью уставилась в экран телевизора.

Весь день мы гуляем и попадаем в музей-квартиру Пушкина, а, выходя оттуда, встречаем Аллу Насмешеву, у которой улыбка сползает с лица при виде наших сцепленных рук. И хотя она включается в милую и веселую беседу, но я вижу, что она напряжена и старается поскорее попрощаться.

Мне не дает это покоя и, поприставав к Стрелину, я выясняю, что она долго пыталась начать с ним встречаться, но у них ничего не получилось.

— Почему? — допытываюсь я.

— Мы были друзьями, и в этом плане меня нисколько к ней не тянуло.

— Но она согласилась терпеть эту роль, которая ей была нисколько не нужна. Смотреть на твоих девиц, ждать, когда ты позвонишь ей, чтобы вывести на прогулку, повесив табличку «друг» на шею!

Он иронично посмотрел на меня.

— Меня всегда поражает, как образно ты умеешь выражаться…

— Я серьезно, Стрелин!

— Все было не так просто. Мы подолгу не виделись, я уезжал к отцу в Англию и потом, когда приезжал, все становилось на круги своя.

— Это лишь потому, что она тебе ничего не говорила? — закатила я глаза.

— Нет! Она серьезно влюблялась, я не интересовал ее совершенно.

— А сейчас, видимо, все вернулось…

— Я думаю это еще из-за того, что ее мучает, что с того момента, как мы с тобой начали серьезно общаться, я практически перестал видеться с ней. Уже в начале этого последнего учебного года все было не так, как раньше. Она потому и в Первокурснике не хотела принимать участие.

Я задумалась, облокотившись на него. Согласилась бы я на такую же скромную роль? Да, пока эта роль была главной. Но я уже отказалась раз, когда все позиции изменились.

Вечером я учу Стрелина танцевать вальс, сальсу и ча-ча-ча, и обещаю углубиться еще в меренге и пасодобль. Он сыплет проклятиями и поминутно оступается, но все же танцует, и я обещаю ему мировую славу или, по крайней мере, занесения в книгу рекордов Гиннеса, как первого человека без слуха и вкуса в музыке, который отлично танцует бальные танцы.

— А еще сияет ослепительной улыбкой, — почему-то смеялась я, валяясь на диване.

— Я скоро параноиком стану, — мрачно обещает он. — Как только включается какая-нибудь латина, у меня сразу глаз дергается!

— Ну ладно, Артемка, не злись! — садясь ровно, заметила я. — Садись вот рядышком, сейчас начнется «Мулан» по Первому каналу!

Он не выдерживает и пяти минут и пускает свое главное оружие — щекотку, которой я боялась до ужаса.

От щекотки он плавно переходит к стягиванию с меня кофты и, увы, просмотром Мулан сегодня насладятся другие детишки.

Я ловлю детали, замечаю, что он такой… знаете ли, очень прямой. Это касается как слов его, так и поступков. Во всем, что он делает, всегда есть какой-то смысл. Он прямо излагает свои мысли, честно, точно. Он делает то, что хочет и то, что ему нравится. И когда смотришь на него, понимаешь это так же ясно, как и видишь его лицо: прямой нос, губы, растянутые в легкую, немного детскую улыбку; причудливый изгиб бровей, слегка сходящихся к переносице; темный, наполненный чем-то тревожащим взгляд серых глаз; темные взъерошенные волосы со спадающей на лоб челкой, — его руки с сильными пальцами и легкими бугорками мозолей, его костюмчик явно не с ближайшего рынка: высветленные джинсики — его любимые, водолазки, пиджаки, рубашки с закатанными рукавами.

У него отвратительный вкус в музыке — он слушает все подряд, гнушается, пожалуй, лишь шансоном; читает он что попало, но предпочитает классику, а еще — вот это пассаж! — любит мультфильмы и до ужаса обожает мороженое.

У нас с ним общее чувство юмора — именно оно и сплотило нас, за ним прячешься, как за каменной стеной. У него очень заразительный смех, а заставить его говорить о чувствах, можно лишь привязав, оглушив и напоив. Но при этом о них он говорит как-то так, что не можешь потом забыть ни одного слова. Он разбивает девушкам сердца — куда уж без этого! В конце концов, все привлекательные парни кому-нибудь да разбивают сердца, вопрос лишь в количестве. Он может довести тебя убийственными репликами, а потом иронично и спокойно изучать твое лицо со следами гнева и ждать соответствующей реакции. Удивить его можно, лишь проявив несоответствующую реакцию. С абсолютно каменным выражением лица он будет говорить такие вещи, от которых будешь лежать под столом, с надорванным от смеха животом. Он жуткий эгоист и ужасно себя любит. Но черт знает почему я полюбила в нем даже это. Как и все остальное.

Впервые, после Андрея.

— Все, пора заканчивать с переводами. — Сказал Артем решительно.

— Что? — я рассеянно оторвалась от лекций по профессиональной этике журналиста, по которой меня через десять минут ожидала контрольная, и посмотрела на Стрелина.

Мы сидели в столовой. Был понедельник, вокруг толпился праздный люд, который восседал в столовой всегда с проникновением весеннего солнышка в окна. Только здесь начинал понимать, что на факультете учится достаточно много людей. На парах не было и половины этого народа. Здесь можно было встретить студентов, которых видел в последний раз разве что на первом курсе 1-го сентября.

— Надо же, а тебя не отчислили? А мы все переживали, что больше не увидим тебя!

— Почти отчислили, но я, как видишь, еще с вами! Я тут просто тихонечко сидел, вот меня никто и не обнаружил!

Я глубоко вздохнула, закрыла тетрадь и откинулась на спинке стула.

— Так. Почему ты решил увольняться?

— Потому что я не чувствую никакого роста.

— Ты всего полгода там работаешь.

— Знаю, но ничего и не изменится! Я устал просто мотаться по городам, смотреть на эти постные иностранные рожи и переводить уже на автомате, улыбаясь где надо и не надо.

— Пфф, он устал мотаться по заграничным городам, подумать только! Другие за счастье считают хоть один раз поехать за границу!

— Варя, ну ты же все понимаешь! Не для того я учился на журфаке, чтобы пропадать в этой фирме. Туда, между прочим, полно желающих и некоторые выпускники факультета иностранных языков очень даже мечтают попасть туда. Зачем я буду занимать чужое место!

— Ты еще обвини бабушку в том, что она вложила в твою голову два языка, а то недалеко до этого осталось.

Мы помолчали.

— Ладно, признавайся, тебе что, предложили альтернативу?

Он улыбнулся.

— Как ты догадалась?

— Очень уж резко ты передумал, — пожала я плечами.

— Предложили поработать в информационном агентстве «СП-Новости».

— Правда?

— Я когда-то практику на ТВ проходил, там у меня отличный редактор был, который сейчас работает в этом агентстве. В общем, я недавно его встретил. Он уже два года там работает с начала создания «Новостей».

— Это здорово. Получишь опыт, в конце концов.

— И еще. Они предлагают мне быть спецкором. В другой стране.

— Правда? — я нахмурилась. — Но спецкоры же живут в той стране, чьи новости освещают.

— Да… — Артем кивнул. — Но у этого информагентства другая практика для новичков. Выездные корреспонденты. Выполняем задание и возвращаемся.

— Что-то не верится, — промямлила я.

— Все так и есть. По крайней мере, мне так расписывали.

— И… ты уже согласился.

— Я пойду на собеседование на этой неделе, все подробнее узнаю. Ну что ты расстроилась?

— Я не расстроилась, — я отвернулась.

— Я же вижу.

— Артем, — я повернулась. — Я очень рада. Правда. Все, ухожу, контрольная.

Я кидала вещи в сумку, а Стрелин следил за мной напряженным взглядом.

— Увидимся, — бросила я, удаляясь.

Я удалилась, чувствуя поступивший к горлу ком. Какая-то дурацкая и глупая женская интуиция не предвещала ничего хорошего от этой новой его работы.

— Я решил покончить со всем этим! — пафосно провозгласил Марк. Но настроение его было совсем не пафосным. Он был зол.

— С чем именно? — переодеваясь для репетиции, поинтересовалась я. Девчонки шумели в раздевалке, и я вышла в коридор.

— С Микой и ее… папашей!

— Марк! — возмутилась я.

— Варь, я не хочу иметь ничего общего с человеком, который своими же руками лишает себя…

— Грозовский, у нее тяжелая ситуация и ты прекрасно это знаешь. Отца только недавно выписали из больницы, он болеет. Ты хочешь, может быть, чтобы она опять к тебе сбежала? Решила, так сказать, все проблемы разом?

— Не смешно.

— В обще-то, да. Скажи, ты можешь предложить ей какой-то выход из ситуации? Отец категорически против ваших отношений. Ты, с его точки зрения — я подчеркиваю это, человек неблагонадежный, потому что не работаешь по профессии, пока. И потом, нет гарантий, что ты будешь востребован. До этого, по крайней мере, надо расти и расти. Ты даже не москвич, если не будет работы, ты отправишься в Воронеж. И что? Все? Никакой семьи!

— Но зачем обязательно сейчас выходить замуж и жениться, я не понимаю?

— А как, поматросить и бросить? Так этого добра у нее и Питере навалом. Так что даже лучше, коли все так!

— Жестоко, Варька, — оторопел Марк.

— Это всего лишь правда, Грозовский! Ты сам сначала разберись, чего от нее хочешь.

— Я всего лишь не хочу, чтобы она садилась на поводок к своему отцу. И этому парню, за которого он ее замуж выдает!

— Он не выдает. Она хочет создать видимость отношений, чтобы отец перестал за нее переживать, — откликнулась я.

— Как бы не так!

— Когда ты разговаривал с ней?

— Сегодня. Можешь сама с ней поговорить, если не веришь.

— Да я верю, верю. Просто, знаешь ли… мы с Микой несколько отдалились друг от друга, — мрачно высказалась я.

— Почему? Так тебе тоже не нравится то, что она делает?

— Конечно, мне не нравится, — я потерла лоб. — Но она немного изменилась, что ли. Она вбила себе в голову, что сама наказана за свои побеги из дома. Ее мучает чувство вины перед отцом. Она сейчас ухаживает за ним, пытается найти какую-то работу и ей, уж поверь мне, ни капли удовольствия не доставляют ваши стычки.

— Я сказал ей все честно, — высокомерно отозвался Марк, и я просто почувствовала его высокомерие в трубке. — Как и она мне.

— Честно, — подхватила я недобрым голоском. — И наверняка довел до слез.

— Нет, — Марк неуверенно затих. — Но она обозвала меня придурком и бросила трубку. И меня бесит, как легко она рассуждает о свои установках! О новом парне, о «правильной» жизни! — в слове «правильный» так и скользило презрение.

— И что же ты ей сказал? — настороженно поинтересовалась я.

— Что люблю ее, — спокойно ответил Марк, и я вдруг прислонилась к подоконнику, возле которого стояла. — Что это самое главное в жизни, хоть нам всего и по 20 и все, что мы произносим, должно считаться заведомо наивным. И если она так не думает, то я ошибся в ней. Я сказал ей, что, то, что она пытается с собой делать, похоже на какую-нибудь сказку, в которой фигурируют мстительные возлюбленные, драконы и наивные и чистые герои. Что ей только кажется, что она стала делать свою жизнь реальнее. На самом деле ее отец может однажды умереть, а она останется с нелюбимым мужем, нелюбимой работой и детьми от чужого человека. И спросит саму себя: «Зачем я все это сделала? К чему меня это привело?». И что отца-то она и будет винить в этом прежде всего.

— Марк, она просто рассталась с тобой. Она еще не собирается выходить замуж и растить малюток от нелюбимого мужчины, — заметила я. — А ты уже нарисовал перед ней мрачные картины будущего. Так вот, чтоб ты знал, оно по-прежнему туманно для каждого из нас.

— Я ничего не знаю про будущее, — откликнулся Марк. — Но я прекрасно вижу, что это не Мика принимает сейчас свои великие решения. Сгоряча она ничего и никогда не решит верно. Эту — что сейчас стонет, ноет и что-то задумывает разрушить в самой себе — я не знаю. Вот и все. И давай не будем больше о Мике!

— Давай, — помолчав, ответила я. Два барана. Два упертых барана! Я взглянула на часы: — Боже мой, я уже половину репетиции пропустила!

— Ладно, созвонимся. Кстати, знаешь, что?

— Да?

— Нет, потом, сейчас некогда и ничего еще не ясно…

— Но это хорошее?

— Да. Очень, если получится.

В голосе Марка было как-то мало энтузиазма.

Я побежала на репетицию, но танцевать нормально уже не могла. Я все думала… не знаю, наверно, это было обычной моей фантазией, но я все думала о той девчонке в длинном платье с цветной лентой хиппи в длинных светлых волосах, которая подсела к нам с Китом в столовой, так смешно сморщив нос, прежде чем спросить: «Ребят, вам арбитр не нужен? А то я могу!».

Я помнила заразительный переливчатый смех этой девчонки, вздорную способность громко отстаивать свое мнение, писать втихомолку рассказы и смущенно протягивать их, повторяя: «Это, конечно, бред, но так, почитай на скучной лекции, вспомни старушку Мику добрым словом!»

У той Мики не было этой холодности в глазах, четкой решимости во всем, даже в ошибках; той Мике не нужна была веселая шутка, чтобы рассмеяться; та Мика не забирала волосы в скучный утянутый хвост; та Мика не ходила в черном. Та Мика вообще была не этой.

Если это взросление, то лучше я навсегда останусь ребенком. Наивным глупым мечтателем. Это вообще бесценок за возможность не превратиться в такую….

У входа в «Академию танца» стояла знакомая машина. Знакомая фигура прислонялась к капоту, сложив руки на груди. На лице было знакомое выражение — ироничное, на глубине серых глаз плескалось что-то новое и странное.

— Какой приятный сюрприз, Ваше Высочество.

— Хм, сомневаюсь, что он приятный, — заметил он, открывая передо мной дверцу. — Садись.

— Что-то случилось? — спокойно спросила я, а сердце мое стучало, как ненормальное.

— Нет. Но есть разговор, — ответил он, садясь за руль.

— Да?

— Я был сегодня на собеседовании, — заявил Артем, выезжая на шоссе.

— И… как?

— Они берут меня на испытательный срок. Через неделю — когда будут улажены все формальности — я полечу в Прагу. Давай… просто постоим, — внезапно заметил он, съезжая к обочине. Из бардачка он достал сигареты и закурил. За все время знакомства с ним я видела его курящим всего второй раз и потому забеспокоилась по-настоящему.

— Артем, в чем дело?

Он искоса взглянул на меня, открыл окно и стряхнул пепел.

— На собеседовании мне сказали, что если я вработаюсь, то со временем, быть может, уже через полгода меня отправят жить в другую страну. Сделают специальным корреспондентом с условием поселения в той стране, чьи основные события я буду освещать.

Я глубоко вздохнула и отвернулась к окну. Этого я и боялась с самого начала.

— И… что? — выдохнула я, собравшись. — это же здорово!

Я боялась поднять на него взгляд.

Он помолчал, глядя в свое окно, и быстро посмотрел на меня.

— Варь, я думаю, нам надо расстаться.

Как легко он это произнес, одним жестом стряхивая пепел в окно!

— Что?

Он будто не замечал, ему нужно было поскорее все выложить и смыться на свою новую работу! Меня как будто ударили.

— Знаешь, наверно, нам лучше будет остановить все сейчас, пока не стало слишком поздно, — глядя в сторону, сказал Артем. — Я буду работать, постоянно мотаться из страны в страну. Я редко буду появляться здесь. И ненадолго. Ты в Питере, у тебя здесь своя жизнь. Зачем тебе постоянно ждать парня, который приезжает домой на два дня? Так что лучше…

— Лучше? — ровно поинтересовалась я.

— Спокойнее, удобнее. Не заводить все в такую глубину, когда начнутся постоянные звонки и обиды, скандалы, а я все равно ничего не смогу сделать.

Я усмехнулась.

— Спокойнее и удобнее, значит? Знаешь, Стрелин, ты такой эгоист!

— Я?!

— Ты понимаешь, что ты делаешь? Ставишь меня перед фактом! Если ты просто сам больше не хочешь никакого продолжения, так и скажи! Но не прикрывайся якобы благородными мотивами.

— Я не вру тебе. — Он отвернулся.

— Но сейчас, сейчас ты работаешь абсолютно в таком же режиме!

— Но я не остаюсь в другой стране на две-три недели! — он посмотрел на меня, точнее, не на меня, а куда-то выше моей головы. — Ты сама не знаешь, на сколько тебя хватит.

— А если мне плевать? — поинтересовалась я.

— Вряд ли ты так думаешь на самом деле, — мрачно откликнулся он.

Он ни разу не взглянул на меня. Как будто боялся. Чего?

— Стрелин, посмотри на меня.

Он повернул голову.

— Смотрю.

— Нет, ты не смотришь.

— Зачем тебе это?

Я откинулась на спинку, отстегнула себя от ремня безопасности.

— Отлично. Тебе незачем — сиди и наслаждайся своим гордым одиночеством, возделывая шикарную карьеру!

Я вывалилась из машины, хлопнула дверью. Артем выскочил за мной.

— Варя!

— Ну уж нет. Ты все высказал, можешь ехать, куда собирался. Свою миссию ты выполнил, — я вышла на тротуар и зашагала к остановке.

— Да стой же, глупая! — Артем схватил меня за руку. — Как ты не понимаешь, что потом будет только обиднее, больнее и несправедливее. Я не хочу… не хочу постоянно ссориться с тобой по телефону и метаться, зная, что не могу тут же все тебе объяснить! А что если слова о переводе — полная туфта, и я так и буду мотаться между странами?

— Тогда просто уйдешь с работы, — успокаиваясь, заметила я. — Стрелин, в этом-то вся и прелесть, что невозможно сказать, как все повернется завтра. Но, в любом случае, я не смогу сейчас и сразу оценить свое счастье, ты пытаешься предугадать всю свою жизнь, вплоть до моей реакции!

— Я просто не хочу тебе все усложнять.

— А по-моему, жизнь еще никогда не была такой простой и легкой, как сейчас, — улыбнулась я. Он посмотрел на меня искоса, усмехнулся.

— С тобой-то уж точно.

— Как ты не поймешь! — тихо произнесла я, и он с удивлением посмотрел на меня. Наверное, впервые с начала разговора. — Я хочу ждать тебя, хочу беспокоиться за тебя, разговаривать с тобой вечером по телефону, встречать тебя в аэропорту. Я знаю это так же точно, как то, что ты стоишь передо мной. Но по отдельности нам уже никак, понимаешь? Все уже зашло слишком далеко, и ты это прекрасно знаешь, только почему-то не хочешь в этом признаться.

Он помолчал. Потом притянул меня к себе, обнял. Обеими руками за шею, как маленький.

— Я тоже. Тоже хочу знать, что кто-то меня ждет. Хочу быть уверенным, что если мне нужно будет поругаться с кем-то, то можно позвонить тебе…

Мы одновременно засмеялись.

— Варька, переезжай ко мне.

Я медленно отстранилась. Посмотрела повнимательнее. Он не шутил.

— Вот оно! Начали за упокой, закончили за здравие! — усмехнулась я. — Ты правда этого хочешь?

— Конечно.

— А вся эта великолепная операция — лишь часть плана? Оглушить противника и медленно его размораживать потом!

— Это сиюминутное желание, а не обдуманное решение, — покачал он головой. — Но поверь мне, до того, как мне предложили эту работу, я постоянно думал об этом.

— Я согласна, Стрелин. Раз уж ты принимаешь такие решения необдуманно, то и мне можно не брать время на размышление.

— Как удобно, правда? И не надо ни на кого нагонять тоску своими мыслями.

— Вот уж точно, — засмеялась я.

***

Была середина марта, когда я переехала к Артему. Мне нравилась его квартирка, которую он снимал уже два года. Небольшая, двухкомнатная, она выходила окнами на Крюков канал. Это была квартира старого типа, с широкими подоконниками и деревянными полами. Правда, с тех пор хозяин сделал неплохой ремонт, но широкие подоконники и огромные окна все еще создавали ощущение… свободы.

Стены были выкрашены бежевой краской, но они отнюдь не казались пустыми и голыми, потому что Стрелин вешал туда что ни попадя. Нет, он правда постарался. Памятные снимки, волнующие материалы, картины друзей, автографы именитых журналистов (со времен практики на телевидении и в журналах), фотографии друзей и открытки из разных стран. Я пополняла эту коллекцию своими фотографиями времен года, а когда Артем стал регулярно уезжать, я привыкла вешать по фотографии клена, что рос у окон квартиры, в день его приезда из командировок. Была весна, листья росли с оглушительной скоростью, и на каждой фотографии листочки клена, щедро падающие на наши широкие подоконники, становились все больше и больше.

К его приезду я что-то готовила — нельзя сказать, чтобы всегда удачно, но это уже стало своеобразной традицией. Он уезжал на 2–3 недели. Каждый раз по-разному. Время сузилось до этих несчастных двух-трех недель ожидания, а дни его пребывания в Питере становились глотками свежего воздуха. Как будто неделями сидишь в комнате без окон, а потом тебя выводят на свет и ты робко, не успевая привыкнуть, ловишь эти солнечные лучи лицом, улыбкой, руками.

Приезжал он, как правило, под утро. В такие ночи я обычно не могла уснуть и ездила встречать его в аэропорт, хотя он не раз уговаривал меня не мотаться по городу ночью. Я не слушала. И что было делать, если все равно не можешь уснуть?..

Садилась в его машину с расчетом, что на обратном пути он сядет за руль, и гнала но пустынным (отчасти) дорогам.

И не было и не могло быть ничего лучше этих встреч. Он уговаривал, ожидая, что я не буду встречать его, но каждый раз, появляясь в поле зрения, оглядывался по сторонам. Просто на всякий случай. И тут видел меня. И улыбался. И едва не швырял свою сумку, уставший, одичавший, с обросшей щетиной. И утыкался носом в шею, и обнимал, и отрывал от пола, так что кости едва не трещали.

И говорил:

— Варька, люблю тебя…

— Тебя ужасно долго не было, Стрелин, — чувствуя себя безродным щенком, повторяла я. — Как смел ты так долго не являться?

— А ты, что ты делала тут без меня?

— Я?

Дел было много. Университет и приближающаяся сессия, помощь Никите с переездом (узнав, что остается один, он решил найти себе вариант попроще), дополнительный заработок в виде дизайна сайтов, с неизвестно откуда берущимися клиентами, работа в газете, куда я недавно написала парочку рецензий, которые Надежда Михайловна с некоторым удивлением приняла, повторяя, что «взяла на работу сплошной сюрприз», фотографии по вечерам, посещение несравненной Софьи Львовны и «Академия танцев». С «Академией» я, кстати сказать, к июню завязала. Преподавали там базовые навыки, а их я освоила давно. И, подумав, решила после сессии нанять преподавателя, который будет давать индивидуальные. Остальное время — для самостоятельных занятий. Мне просто необходим был преподаватель, чтобы заручиться поддержкой для того, что я собиралась сделать.

В начале июня, сдав сессию досрочно, неожиданно уехала на все лето Мика.

Она пришла ко мне попрощаться накануне. Быстро обошла квартирку, осмотрела стены, поулыбалась фотографиям и протянула задумчиво:

— Это хорошо, что вы вместе.

Мы сидели на моем любимом широком подоконнике, любовались заходящими лучами солнца в воде канала. Задумчиво потягивали вино, больше молчали.

— Так что это все-таки за место, куда вы едете? — решила добиться ответа я. До этого Мика говорила все неопределенно, больше уходя от ответа.

— Ох, я не вдавалась в подробности, куда-то на Черное море. Краснодарский район. И то, мы там на полмесяца. Потом еще куда-то отправимся. — И добавила, поймав мой удивленный взгляд: — С Вадимом, его геологами.

Вадимом звали того парня — сына знакомого Микиного отца, которого он все прочил ей в будущие мужья.

— Так вы все-таки, вы… встречаетесь? — запнувшись, проговорила я.

— Нет, мы просто друзья. Стараемся быть. Он забавный. Пригласил с собой. Мне сейчас только этого и хочется, если честно.

Она потянулась и засобиралась домой.

— Мика, — остановила я ее на пороге. — Скажи, ты как? У тебя все хорошо, ты счастлива?

— У меня все хорошо, — кивнула она. — А по поводу счастья… Знаешь, я теперь не очень-то ищу его. Я не понимаю, что это такое. За чем нам всем предлагается гнаться?.. Оно не очень-то стоит этого. А все потому, что я поняла кое-что: детство — это время, когда за счастье не надо расплачиваться. Поэтому счастье было у нас на каждом шагу, сочилось со всех сторон. Но я выросла… И больше нет смысла по этому поводу напрягаться. Не хочу.

— Ну, давай, — она легко улыбнулась, махнула рукой и скрылась.

И дверь закрылась за ней. И будто отголосок той Мики остановился на мгновение на пороге, взметнув светлыми волосами. Он не помчался за его нынешней обладательницей. Остался со мной.