I

Асандр уехал из Пантикапея малоуважаемым и бедным человеком, прислужником заносчивого наместника. А возвратился богачом и вельможей, соратником самого Митридата, отмеченным его царственным вниманием и милостью.

Он сошел на берег в окружении вооруженной стражи. Друзья устроили ему восторженную встречу. После дружеских объятий последовал беглый обмен новостями, местными и заморскими.

– Побеждает царь Митридат кичливых римлян?

– Боги помогают ему. А как дома, все в порядке?

– В твоем доме все благополучно. А вот Неоптолем отряд твой разогнал, а «ледовых братьев», что слонялись по городу без работы, похватал, в железо одел и, как рабов, послал за город землю копать!

– Да?

Асандр остановился на мгновение как бы в раздумье. Но тут же коротким жестом дал понять, что обсудит это позже. С приветливой улыбкой оглядел людей на пристани и знакомый облик города.

После шумной Синопы и циклопического круговорота римско-понтийской войны Пантикапей показался ему захолустным и тихим.

Толпа горожан собралась на берегу посмотреть, как рабы и матросы переносили с кораблей Асандра узорчатые тюки, плетенки из ивовых прутьев, увесистые ящики, сотни опечатанных больших и малых амфор.

Думая, что весь этот груз принадлежит Асандру, горожане завистливо и удивленно чмокали губами, показывали пальцами, крутили головами.

Асандр, весело смеясь, крикнул дружественным тоном:

– Приветствую вас, о боспорцы!

По его знаку вперед вышел Гиерон, еще бледный после морской болезни. Он стал разбрасывать горстями медные деньги, которые были подобраны с радостными возгласами. А потом раздал более десятка малых амфор с вином.

– Слава богатому и счастливому Асандру! – слышалось в ответ.

И когда Асандр проследовал мимо, то простые люди провожали его приветственным поднятием рук. Говорили:

– Нет, как хотите, а Асандр знает тайную науку чародейства! Ему служат демоны!

– А может, его счастье в острой голове и бесстрашном сердце?.. Он далеко видит и ничего не боится. Этот человек мог бы стать одним из архонтов нашей общины, ибо умен и удачлив!

Греки всегда преклонялись перед удачниками, помеченными рукой богов. И старались выбирать в совет города таких людей, которые носят за плечами невидимый мешок, полный удачи и счастья. Они верили, что, вручая власть счастливому и сильному, они косвенно могут рассчитывать на долю его успехов. Кому же не хочется урвать в свою пользу кусочек чужого счастья!

Примечательно, что Асандр не кинулся немедля во дворец, чтобы пасть ниц перед Махаром и доложить ему о благополучном завершении плавания, как полагается исправному слуге. Но в сопровождении вереницы рабов, нагруженных пестрыми свертками и тяжелыми сосудами, окруженный празднично одетыми друзьями, не спеша направился к храму Зевса Спасителя. Это означало, что он теперь богат, почувствовал силу и считает себя вправе поступать как один из знатных людей Пантикапея.

Увидев жреца Левкиппа, спускающегося навстречу по ступеням храма, он с достоинством приветствовал его.

– Прими, отец, посильные приношения мои великому богу в благодарность, по обету! – сказал он, подняв кверху мускулистые руки, украшенные золотыми браслетами.

Затем воскурил перед ликом бога привезенные из-за моря индийские благовония и совершил благодарственное жертвоприношение. Заморские дары были приняты самим Левкиппом и под его присмотром внесены иеродуламн в храмовую кладовую.

За принесением жертв последовало посещение бани. После освежающей ванны Асандр вошел в свой дом и в компании друзей вкусил от блюд, приготовленных искусными руками Антигоны. Преданная рабыня вручила ему папирус, свернутый трубочкой.

Это было письмо Икарии – художницы из Нимфея, написанное и присланное много недель назад.

Икария сетовала на одиночество и ухудшение здоровья в связи с длительным и печальным ожиданием того, кто люб ее сердцу. Звала его в Нимфей. Пыталась заинтересовать его делами виноградника, ранее купленного для нее Асандром, но теперь за отсутствием хозяина-мужчины пришедшего в упадок. «Приезжай, я жду тебя!» Этим призывом заканчивалось письмо.

Асандр вздохнул, задумался. Нет, сейчас он не мог покинуть Пантикапей ради встречи с Икарией. Это будет несколько позже. Обратившись к Панталеону, попросил его съездить в Нимфей, отвезти художнице ответное послание, подарки, привезенные издалека, произвести осмотр имения и уплатить долги.

– Захвати с собой двух лучших рабынь, из тех, что я получил в подарок от Митридата. Пусть они служат ей. Сделаешь все – возвращайся немедленно!

– Что передать прекрасной Икарии на словах?

– Скажи, что я занят делами! Освобожусь – приеду!.. И что я всегда помню о ней!

 

II

Одетый в чистые одежды, пахнущие благовониями, Асандр явился во дворец и направился к царским воротам. Здесь, как всегда, толпились аристопилиты в ожидании приема. Словно не замечая пристальных взглядов боспорских вельмож, он подошел к Неоптолему и, сделав приветственный жест рукой, обратился к нему с непринужденностью старого знакомого:

– О почтенный и непобедимый стратег, у меня есть к тебе дело, о котором скажу после приема у наместника!

Лицо старого флотоводца покрылось краской, он не знал, как вести себя с этим удивительным человеком, который сумел воспарить из бедности к богатству и знатности и сейчас держался с достоинством человека, знающего себе цену.

– Что ж, – ответил он сдержанно, – я готов выслушать тебя!

Асандр подошел к царским дверям, и все увидели в его руках пергаментный свиток со свисающей восковой печатью, на которой виднелся оттиск полумесяца и солнца – прославленного герба Ахеменидов. И каждый понял, что это послание самого Митридата. Асандр получил его из рук великого царя и привез, чтобы вручить Махару…

Словно по команде, аристопилиты одновременно преобразились, сбросили маски надменности и спесивой сдержанности. Они обратили к Асандру дружелюбные взоры и улыбки и склонили головы в знак глубокой преданности повелителю, от имени которого явился сюда этот предприимчивый и смелый человек.

Двери распахнулись. Асандр первым оказался в покоях наместника. Аристопилиты переглянулись, но никто не нарушил молчания каким-либо замечанием.

Асандр преклонил колена перед Махаром и вручил ему свиток. При этом сказал, что его богоравный отец здоров и полон сил, милостив к преданным людям, доволен присланным караваном продовольствия.

Теперь Махар уже не смотрел на Асандра свысока. Асандр стал отличившимся кораблеводителем, с успехом осилил важное и опасное поручение, а главное – лицезрел самого Митридата. Наместник встретил его с известной торжественностью и объявил, что утверждает его в высокой должности наварха, ведающего кораблями, отправляемыми в Синопу.

Оставшись наедине с удачливым мореплавателем, Махар с дружеским смехом положил ему на плечо мягкую руку.

– Да сопутствуют тебе боги, Асандр, – сказал он, – ты оказался на высоте! На тебя упал взор моего венценосного родителя, твои уши слышали его голос, ты дышал одним воздухом с ним! Ты удостоился присутствия на его пиру! Честь тебе и слава!.. Ты стал лучшим из пантикапейских греков! Отныне бывай во дворце всегда, когда захочешь! Твое место – за моим столом, его никто не займет! Не придешь ты – оно будет пустовать!.. Давай выпьем вина!

Наместник хлопнул ладонями и приказал безмолвному как тень рабу принести вина. Взяв с подноса блестящий кубок, сказал, лукаво прищурив выпуклые глаза:

– Может быть, это не такое старое вино, какое ты пил за столом моего отца, и не столь сладкое, как то, что ты привез на двух кораблях из-за моря!.. Но все же неплохое!

Асандр рассмеялся непринужденно. Он не чувствовал смущения в присутствии наместника и держался уверенно и смело. Махар теперь казался ему одним из многих, которые раболепно толпятся у трона Митридата, на лету ловят его приказания и силятся хоть чуточку походить на своего державного владыку. Что Махар – сын и наследник Митридата, не меняло дела. Царь был строг к детям и менее всего подвержен родительским слабостям. Все знали, что Ариарата, родного сына, он отравил, а другого, Митридата-младшего, казнил по подозрению в измене. Он раздавал дочерей, так же, как и перстни, царям и вождям варварских племен, используя их в своих далеко идущих целях. И Асандр не сомневался: если Махар ошибется, ему несдобровать.

Ведя беседу об отце-государе, Махар был ясен и милостив и не проявлял и тени неудовольствия в ответ на непринужденное поведение боспорца.

– Ты побывал в Понте на редкость удачно, – говорил он, смакуя вино. – Сумел доставить груз, привез сокровища, которые отец переправил на Боспор в мои казнохранилища. Да и сам не остался внакладе – стал собственником двух кораблей, толпы невольников и немалых богатств!

Асандр поперхнулся, закашлялся, пораженный осведомленностью наместника в его делах. Ему не было известно, что, прежде чем он явился к царевичу, тот уже принял соглядатаев, которые сопутствовали Асандру в его путешествии, наблюдали за каждым его шагом. Махар и в этом следовал примеру отца. Митридат содержал сотни тайных осведомителей и даже убийц, приставленных на всякий случай ко всем важным лицам в государстве.

– О великий наместник, – ответил Асандр с поклоном, – ты знаешь о событиях раньше, чем они произойдут! Твой глубокий ум и божественная проницательность недоступны моему пониманию!

– Скажи, – спросил Махар, смеясь удовлетворенно в ответ на лесть боспорца, – что же ты будешь делать с тем старым заморским вином, которое выменял на зерно у виноградарей Синопы? Торговать?

– Видят боги, не спешу с этим! Да и не для продажи приобрел его, а для того, чтобы внести по обету в храмы города, а главное – для фиаса евпатористов! Фиас должен располагать запасом вина, по качеству достойного имени твоего великого, божественного отца! А так как ты – отражение отца и глава фиаса, то, значит, и вино это твое!.. Уже сегодня вечером, если соблаговолишь, я наполню твой кубок этим вином на тайном собрании лучших евпатористов! И ты выпьешь его под звуки нашего гимна!

Это было сказано так естественно и просто, что не вызывало сомнения в искренности похвальных замыслов и намерений Асандра. Хотя он лишь сейчас мгновенно обдумал это, заподозрив, что Махар завидует ему, владельцу такого количества прекрасных вин. Видимо, местная кислятина надоела царевичу.

– Да? – раскрыл широко глаза Махар. – Но ты спрятал вино в подвалы своего дома!

– Именно так! Иначе твои ключники и дворцовая челядь прежде тебя самого разопьют его! Известно, что цари не выпивают и тысячной доли того, что расхищается жадными слугами!

– Это верно, ты предусмотрителен, Асандр! Ты достоин стать хранителем царских сокровищ! Так, значит, подвалы – твои, а вина в подвалах – мои?

Он расхохотался, Асандр поддержал его.

– О великий Махар, ты мудр и проницателен. Ты не мог сомневаться в этом!.. Я хорошо помнил, что боспорские вина тебе не по вкусу, а заморские стали редки, привоза нет!

Асандр продолжал держаться в той развязной и одновременно почтительной манере, которую Махар и раньше терпел. Теперь эта манера даже нравилась ему. Так надоело скучать одному среди раболепно согбенных спин, слушая медоточивые речи из лукавых уст. Наместник еще не миновал того возраста, когда хочется окружить себя не только вельможами и слугами, но и веселыми друзьями, провести время за чашей, отбросив утомительные и однообразные церемонии. И сейчас слушал вкрадчивый говорок Асандра с добродушной усмешкой.

– Ты угадал, – кивнул он головой, – мне многое не по вкусу здесь, многое надоело. И плохие вина, и одни и те же «козочки» из храма Афродиты Пандемос!.. Тесен Боспор, нет в нем того простора, как в Понте! Вот сейчас отец с воеводами ведет победоносную войну, а я принужден сидеть здесь, томиться и даже терпеть строптивость какой-то Фанагории! А почему?.. Все потому, что следую замыслам великого Митридата – снабжаю его войско питанием, пополняю воинами… Но я разделаюсь с Фанагорией, и вы, боспорцы, хотите или не хотите, поможете мне в этом!

– Истинно так, о великий Махар! – произнес с чувством Асандр, опускаясь на колени. – Ты же знаешь, что я и евпатористы готовы к походу хоть сейчас! Только разреши мне собрать их в один отряд. Пока я был в отлучке, наварх Неоптолем отряд распустил, многих добрых воинов послал на земляные работы. Разреши вернуть их и создать отряд вдвое больший, который будет тебе предан до смерти!

– Разрешаю, действуй, я верю тебе! – ответил Махар милостиво.

Они допили вино, постояли перед открытым окном, из которого хорошо были видны прибывшие из-за моря корабли. Люди, что толпились у причалов, казались отсюда совсем маленькими.

– А теперь расскажи подробно, что ты видел у отца и каким показалось тебе его окружение.

– Окружение великого царя блестящее, войско его способно разбить хотя бы армию Александра! Оно превратило в грязь отряды Котты копытами коней и стальными косами колесниц! Я был потрясен стремительностью и мощью атаки!

– О! – не удержался впечатлительный, горячий Махар. – Как я хотел бы в тот час быть на твоем месте!

– А когда государь вернулся с поля битвы, то его белые кони стали наполовину красными, его колесница была залита кровью врагов! А сам он был покрыт кровавыми брызгами, как рубинами, и походил на страшного в своем могуществе Ареса! И, клянусь богами, я ясно и отчетливо видел вокруг его головы и за его спиною божественное сияние! Это было сияние победы!

Махар стал серьезен, его глаза остановились в наивном изумлении, как у ребенка.

– Ты… ты это в самом деле видел или тебе показалось?

– В самом настоящем! Не могло мне показаться, я не был пьян. Ведь не показалось же мне сияние за спиной Таксила, он стоял рядом, или у Менофана, который помогал царю выйти из колесницы!

– Это хварно, хварно! – вскричал царевич.

– Что такое хварно?.. Прости, великий наместник, я второй раз слышу это слово и не знаю, что оно означает.

– Ты не знаешь, что такое хварно?.. Достаточно, что ты его видел! Это священное сияние, окружающее великого бога Агурамазду! Оно исходит также и от его избранников, посланных на землю управлять людьми. Хварно означает, что на отца снизошли божественная сила и благодать! Хвар – по-персидски солнце!

– Ага, понимаю, – протянул Асандр и вспомнил, что видел в восточных храмах изображение Агурамазды в центре сияющего, крылатого солнца.

– Это великое откровение, Асандр! Это знамение богов! О нем должны услышать все в городе, знатные и незнатные, военачальники и простые воины! Пусть и в Скифии узнают, что боги пометили Митридата сиянием, чем уподобили его самим себе! Это знамение гласит…

– Оно гласит, – подхватил Асандр вдохновенно, – что наш живой бог и царь Митридат Евпатор Дионис – победит!

– Да исполнится! – в суеверном восторге прошептал Махар.

Его щеки стали серыми от волнения. Он взялся рукой за сердце. Асандр поспешил поддержать его под локоть.

– Где ты оставил лагерь отца моего? – спросил царевич.

– Под Кизиком, в разгаре осады. Думаю, что Кизик уже пал, и царь воздвиг трофей победы!

– Несомненно!.. Так вот, в честь победы отца моего да будет праздник на Боспоре на протяжении двух дней! – сказал Махар в упоении. – А теперь оставь меня, я буду беседовать с богами! А затем прочту и обдумаю послание отца и государя моего!

 

III

Конские ноги скользили по глинистому грунту. Жирная грязь смачно чавкала под копытами, брызгая жижей прямо на свисающие с седел плащи богатых всадников. После ночного дождя земля парила под солнцем.

– Ты не прав, достойный муж! – говорил Неоптолем, трясясь в седле. – Я не повелевал хватать евпатористов и участников ледовой битвы!

– Как же они могли оказаться на земляных работах за городом? Это свободные-то боспоряне?

– Так ведь и свободным, если они нищие, надо что-то есть! И я уверен, что многие из них были рады работе, надеясь получить за нее чашку полбяной каши!.. Заметь, Асандр, Пантикапей был переполнен бездельниками, которые валялись целыми днями по углам рыночной площади, не желая работать! Чем они жили? Воровством, нищенством и ночным разбоем! Хорошо ли это?.. А сейчас улицы и площади города опустели, по ним ходят лишь приличные люди, имеющие свой дом и доходы! Всю рвань и нищету я устроил на земляные работы и кормлю их!

– Вместе с рабами? Как ты унизил честь свободного человека!.. И главное – распустил отряд лучших евпатористов и героев ледовой битвы, той битвы, которая принесла тебе славу и награды! Без этих людей ты не одолел бы варваров на льду!

– Оставим это, – сморщился Неоптолем, едва не свалившись с лошади, когда та споткнулась о камень посреди лужи. – Пусть боги решат, кто настоящие герои этой битвы! А твой отряд после твоего отъезда за море сам разбежался! Твои молодцы больше любят спать, пить вино и играть в кости, а нести тяготы службы не хотят. А кто же будет кормить бездельников?.. Пришлось собрать их в разных местах и послать на постройку лагерей!

– Но ты уравнял их с рабами! И приказал бить бичами! Хорош кормилец!

– Не говори так! Ты не вправе забывать, что я спас тебя от смерти. Твои сограждане вместо награды за геройство хотели казнить тебя.

– Верно! Ты спешил покинуть лед, желая спасти свою жизнь, и оставил меня с ранеными и убитыми на произвол морской бури, которая взломала лед… Вот из-за тебя я и был обвинен! Значит, мы квиты!

– Согласен! – примирительно ответил Неоптолем, кося нечистыми, заросшими старческим студнем, глазами. – Теперь ты советник правителя, ставленник Митридата, и спорить с тобою невыгодно!

Они обменялись взглядами, усмехнулись каждый своим мыслям. Дорога свернула направо и пошла вдоль рва, на дне которого в грязи копошились бесчисленные землекопы, работая лопатами и кирками. Это были совершенно черные от грязи и загара рабы, казалось, слепленные из той земли, которую рыли. Большинство голые, даже без тряпок на поясе. Они поднимали головы, желая взглянуть на всадников, и тогда белки их глаз сверкали странно, как перламутровые. Обросшие волосами, бородатые, чумазые, они напоминали сказочных пещерных обитателей. Трудно было поверить, что их сердца могли испытывать человеческие чувства или трепетать в надежде на лучшую участь. На возвышенном месте, среди лопухов и полыни, стояли надсмотрщики и стражи с мечами и копьями. Увидев Неоптолема, они засуетились, защелкали сыромятными бичами. Послышались хлесткие удары по голому телу, приглушенные стоны, исторгнутые невыносимой болью.

– Здесь не ищи, – равнодушно произнес Неоптолем. – Среди этих нет свободных!

В числе сопровождающих был и Гиерон. Одетый в скифские штаны и кафтан, он чувствовал себя на спине спокойной лошади куда уютнее, чем на борту корабля среди взбесившихся волн. Но сознание благополучного исхода злоключений омрачалось новыми заботами. Взглянув на толпу рабов, он невольно вздрогнул, поежился, как от холодного ветра. Ему показалось, что перед ним разверзлась земная твердь и открыла его взору страшный подземный мир, населенный злосчастными душами умерших, осужденных богами на муку и вечное прозябание. Мир без солнца, без надежд, без радости! Одно неизбывное горе и нескончаемое страдание!.. Гиерон ощутил мгновенную дрожь во всем теле, но не от жалости к несчастным, ибо сам всю жизнь был рабом. Это был мимолетный приступ страха, мучительной боязни за собственную судьбу, одного поворота которой достаточно, чтобы потерять равновесие и скатиться туда, вниз, оказаться среди обреченных… Сам собою возникал вопрос: надежно ли он защищен от черного рабства милостью хозяина и действительна ли та свобода, которую он получил от Митридата? Чем он может подтвердить и защитить ее?.. Это было неясно и рождало болезненное беспокойство.

Однако Гиерон был по натуре человек веселый, унывать не любил, старался цепляться за жизнь любой ценой и выжимать из нее те капли радости, которые делали ее сносной. И сейчас попытался встряхнуться и больше не смотреть на земляных невольников. Но другие мысли пришли в голову и опять-таки не порадовали его. Они были обращены к Евпории, которую он не нашел в ее домике.

Пользуясь временем, пока Асандр посещал дворец, Гиерон успел сбегать на знакомую улочку в надежде встретиться с подружкой и вручить ей заморский подарок – коралловое ожерелье, его единственную военную добычу. Он ожидал, что в ответ на его условный свист и стук, как всегда, выйдет верная Дидона и скажет с сонной усмешкой, что госпожа дома и готова его принять. Но был неприятно поражен, когда из калитки высунулась угрюмая физиономия плечистого раба-кавказца, который сдерживал за ошейник лохматую овчарку, готовую броситься на незнакомого гостя.

– Я хочу видеть почтенную хозяйку дома Евпорию, – с некоторой робостью заявил Гиерон.

– Нет здесь никакой Евпории! – грубо ответил привратник, ломая греческую речь. – Уходи, пока я не спустил собаку! Ищи свою потаскуху в другом месте!

Озадаченный Гиерон поспешил отойти прочь, оглядываясь на оскаленную песью морду и мысленно проклиная чересчур ретивого слугу. «Что-то случилось!» – решил он, но никак не мог представить, что именно.

Сейчас он испытывал тревогу за судьбу Евпории, мучаясь догадками о ее местопребывании.

Они миновали ров с рабами, направившись через пустырь к следующему участку, где также производились работы по возведению зимнего лагеря для размещения войск. Лагерь должен был находиться в кольце земляных укреплений, рва и частокола из сосновых бревен. Здесь кирки стучали громче, каменистый грунт плохо поддавался усилиям тысяч рук.

– Эй, Флегонт, это ты? – вдруг вскричал Асандр, сдерживая лошадь.

Один из землекопов поднял голову. Он был одет в рваную экзомиду и мало чем отличался от черных рабов.

– Я самый!

– Выходи сюда!

Тот немедля бросил кирку и, обтирая рукой со лба грязный пот, выбрался из ямы.

– Как ты попал сюда, доброй волей или насильно?

– Кто пойдет в это пекло по доброй воле! Вот она, воля, посмотри! – Он повернулся спиной и показал кровоточащие рубцы.

– Выходит, тебя поработили?

– Нет!.. Сказали: работы кончатся – отпустим! А кому ведомо, когда они закончатся?

Асандр повернулся к Неоптолему, тот пожал плечами, усмехнулся.

– Возьми его! Только тебе придется кормить его, он гол как сокол!

Постепенно были отобраны те, кого искал Асандр. Несколько десятков евпатористов и «ледовых братьев», опустившихся до уровня рыночных бродяг и насильно завербованных на работы. Получилась изрядная толпа грязных и оборванных людей.

– Видно, очень богатым стал ты, Асандр, если берешь всю голытьбу. То их кормил наместник, а теперь это твоя забота. Пьяницы и бездельники, толку от них чуть!

– По воле наместника они станут воинами и отправятся в поход за пролив, – ответил Асандр, вспоминая разговор с Махаром. – Там дело назрело!

– Ой ли! – с насмешкой сказал Неоптолем. – А я знаю другое – поход на Фанагорию отложен до лучших времен! Такова воля Митридата, изложенная в его письме! В том, которое ты привез из-за моря!

Асандр невольно посмотрел на Панталеона, тот недоуменно пожал плечами. Панталеон особенно ратовал за освобождение друзей от земляной каторги и включение их в войско. Тем более что воины были нужны, и Махар дал милостивое согласие на восстановление отряда с целью отправки его на штурм Фанагории. Но то было до прочтения царевичем отцовского послания. Теперь обстановка менялась и это озадачило Асандра.

Освобожденные спросили, куда они должны идти. Асандр достал из кошелька несколько серебряных монет и дал Флегонту с наказом купить для всех хлеба и луку.

– Идите в город, к моему дому! – приказал он.

 

IV

Всадники обогнули бугор и оказались около каменоломни, имеющей вид глубокого грота, откуда валили клубы пыли и доносились удары кайл. Кандальные рабы, звеня цепями, выламывали и дробили серые глыбы. Им помогало до полусотни женщин, одетых в тряпье, одинаково серое от пыли и грязи. Они наполняли камнями плетенки из лозы и волоком тащили их в низину.

– Пантикапейские «бродячие козочки», – сказал кто-то со смехом. – Преславный царевич и их заставил строить лагеря!

Женщины закрывали головы и лица платками, стараясь сохранить волосы от выгорания, а лица – от загара.

Гиерон с любопытством рассматривал еле прикрытые плотные бедра и округлые руки женщин, испытывая сожаление, что их поставили на такую тяжелую и грязную работу.

И тут среди незнакомых фигур заметил одну, которая выглядела стройнее других. Женщина обматывала тряпками ладони, чтобы не натереть их о шероховатый камень.

– Кто это?.. Боги, не сплю ли я? – воскликнул он, натягивая поводья и отделяясь от других всадников.

Он подъехал ближе, боясь ошибиться. Но сомнения рассеялись. Это она, – но какая! Полураздетая, запыленная, немытая! Кто надел на нее эти старые кожаные скифские шаровары и постолы с мужской ноги?.. А руки, ее белые руки были обветрены, опалены солнцем, покрыты ссадинами!

– Евпория, это ты? – дрогнувшим голосом окликнул он.

– А кто же еще! – ответила женщина неприветливо, откидывая рукой волосы, упавшие на лоб.

– Как ты попала сюда?

Она поглядела на него отчужденно и неприязненно, как на человека, задающего праздные вопросы. Ответила язвительно, с горечью:

– Благодаря твоему подарку – накидке, которая принадлежала Миксту, рабу Парфенокла!

– Как так?

– Очень просто. Микст бежал, а хозяин мой Клитарх появился в его накидке. Подумали, что он помогал рабу бежать, а накидку взял в уплату за это!

– Ай-ай!.. Ну, что же дальше?

– Дальше? Жабу-Клитарха схватили и бросили в темницу. Хотели казнить, но пощадили. Лишили гражданства на время.

– Жаль, что не навсегда! Но при чем ты?

– А при том! Когда заимодавцы узнали, что Клитарх схвачен, то кинулись делить его добро! За долги! Мой домик разграбили, служанку Дидону увели, а меня заставили таскать камни. Теперь я черная рабыня!.. Тьфу!

Она отвернулась от нарядного и сытого Гиерона и сплюнула в сердцах. Ей было невыносимо чувствовать на себе его взгляд, ее мучили стыд за свою внешность и обида на безжалостную судьбу, которая низвергла ее в бездну беспросветного горя. Что ему надо, этому противному, самодовольному слуге, преуспевающему около хозяина? Не он ли повинен в том, что она оказалась в каменоломне?.. Не его ли подарки приносят несчастье?.. Краска залила ее лицо. Гиерон заметил, что она выглядит не хуже, чем раньше. Видимо, тяжелый труд, недоедание и скотские условия жизни еще не успели сломить ее сильной натуры.

Неясные мысли замелькали в голове сметливого слуги. Неожиданно он рассмеялся.

– Ты что, насмехаешься? – досадливо огрызнулась женщина, оправляя свой неприглядный наряд. – Блюдолиз хозяйский! Что тебе до черной рабыни!..

Но Гиерон не слушал ее. Следуя внезапному решению, он хлестнул коня и поскакал вперед. Поравнявшись с хозяином, зашептал ему торопливо:

– Господин, утром ты говорил, что царевичу надоели «козочки» из храма Афродиты Пандемос?..

– Ну, говорил, а ты подслушал?.. Чего тебе?

– А вот вернись назад, посмотри, как воспитанную и прекрасную Евпорию заставили таскать тяжелые камни!.. А она за свою красоту и здоровье заслужила лучшей участи! Если ее вымыть в бане и нарядить в заморское платье, она сойдет за наложницу самого Митридата!

Гиерон хитро сощурился, глядя в глаза Асандру.

– Ну, и что тогда? – спросил тот.

– Ты угодишь царевичу, и благо тебе будет за это!

– Гм…

Оба отстали от кавалькады и опять оказались у каменоломни. Асандр посмотрел на рабыню в кожаных рваных штанах и хотел обругать слугу за неудачную шутку. Но женщина выпрямилась и посмотрела на них ясными глазами. Асандр невольно остановил взор на свежем, красивом лице и пушистых волосах, оттеняющих молочную шею.

– Погляди на ее стан, – подсказал Гиерон. – Пряма, как кипарис!

– Кто она? Откуда?

– Рабыня пьяницы Клитарха, прозванного Жабой! Он берег ее как зеницу ока!.. Хотел продать за большие деньги и поправить свои дела!.. Но когда он был схвачен за связи с беглыми рабами, она попала в каменоломню, вместо того, чтобы украшать собою дом богатого хозяина! Это все равно, как если бы взять драгоценный камень и заткнуть им дырку в полу дома!

– Ты говоришь мне правду?

– Сущую правду, господин, смею ли я врать тебе?

Они удалились. Но Евпория заметила, что Гиерон что-то предпринял для улучшения ее положения. И почти не удивилась, когда ее бывший дружок появился опять, теперь в сопровождении двух вооруженных всадников.

– Волею наместника! – важно сказал он, поднимая руку. – Рабыня по имени Евпория отныне взята служанкой во дворец! Эй, Евпория, бросай лопату и следуй за мной!

Теперь он разглядел начальника стражи, видного детину, в котором узнал ранее знакомого ему Митрааса. Бывший сотник отбывал здесь наказание, ночевал в мазанке, обедал с воинами у костра, рассказывая им о своей жизни при дворе великого царя. Он наметил Евпорию себе в подружки на следующую ночь и, услышав голос Гиерона, заупрямился, требуя отложить исполнение приказа на завтра. Гиерон скривился с надменностью и спросил многозначительно:

– Ты, доблестный воин, как я вижу, соскучился по деревянной кобыле и ясеневым палкам! Изволь, ты получишь то и другое еще до заката солнца! Или ты глух и не расслышал, что я действую именем царевича-наместника Махара?

Евпория послушно размотала тряпки на руках и пошла рядом с конем Гиерона, сопровождаемая завистливыми взглядами толпы невольниц. Раздосадованный Митраас изругался им вслед, но перечить не посмел.

«Гиерон стал важный, как военачальник, – подумала смягченная Евпория. – Он не забыл нашей дружбы!.. Напрасно я обидела его!»

И взглянула на него с уважением и надеждой, поражаясь его изворотливости и умению использовать обстоятельства.

 

V

Послание Митридата, написанное искусными переписчиками на дорогом пергаменте, явилось неожиданностью, оно сразу изменило обстановку.

До этого покорение Фанагории и Танаиса вкупе со всеми землями, к ним прилегающими, было основным требованием Митридата и входило в его замысел подчинения всего северного побережья Понта Эвксинского. Теперь он повелел прекратить воинственные речи и бряцание оружием. Более того – он приказал установить дружественные связи с этими городами, так же, как и с воинственными племенами, обитавшими к востоку от пролива. И развивать торговлю с ними. При этом не требовать за товары высоких цен, дабы привлечь сердца греков и варваров. А князей племен и лучших людей за проливом одарить ценными подарками, используя для этого те сокровища, которые отправлены на Боспор в трюмах кораблей Асандра.

Хлебную дань с Боспорского царства царь велел взыскивать в прежнем размере – сто восемьдесят тысяч медимнов пшеницы в год, что составляло четыреста пятьдесят тысяч пудов! Да еще двести талантов серебра в слитках!.. Это была тяжелая повинность, выполнимая с трудом. Она истощала хозяйство Боспора и легла очень тяжким грузом на плечи боспорских хлеборобов. Недовольство год от году разрасталось, ропот подневольных пахарей и стоны обездоленных рабов становились громче с каждым днем. Махару неоднократно намекали, что он должен считаться с настроениями черного люда и нуждами городов. Но он отмахивался с досадой. Для него Боспор был всего лишь понтийской колонией, взятой Митридатом на меч. Побежденные должны молчать и терпеливо трудиться на благо победителя!.. Ему грезились впереди великие победы над Римом, власть его отца над миром, которая в будущем перейдет по наследству в руки достойного!.. Это он, Махар, унаследует великую империю Митридата, станет царем над царями и будет обожествлен, подобно отцу-государю! Ради этого Боспор должен потерпеть. Боспорцы потом получат свою долю привилегий в могущественной державе Ахеменидов, властелином которой предстоит быть ему, Махару!

И сейчас, стоя перед аристопилитами с письмом Митридата в руках, он говорил возмущенно:

– Слепы и глухи боспорцы, если проявляют недовольство! Или они не хотят получить кусок шкуры, которую великий родитель мой готовится содрать с римской волчицы?.. Рим будет сокрушен очень скоро! Он уже получил первую кровавую рану в Вифинии. После взятия Кизика наступит очередь Лукулла, ему не удастся спрятаться в горном лагере. Это будет вторая рана, уже смертельная…

Аристопилиты склоняли головы, умащенные маслом, поднимали холеные руки в знак полной убежденности в победе Митридата. Наиболее усердные заглядывали в глаза наместнику и восхищенно чмокали губами.

– Тем более странно, – продолжал Махар, сдвигая мохнатые брови, – что не все города боспорские радеют душой за дело Митридата! Они забывают, что великий царь взыщет со строптивых старые долги! Тогда как верным за каждый медимн зерна после победы отдаст талант чистого золота!..

На почтительные предупреждения о том, что скопление рабов за городом, на земляных работах, отсутствие хороших ночлегов и уменьшение хлебных выдач, равно как и общее ухудшение содержания рабов, могут привести к рабским волнениям, Махар ответил, смеясь:

– Вы боитесь, что найдется новый Савмак, который попробует захватить власть в свои руки?.. Этого нечего опасаться, восстания рабов не будет! Создавая сильное войско, мы берем в него не только свободных, но и лучших из рабов. Это мудрость Митридата! Он всем сильным и неспокойным рабам дает возможность не только стать свободными, но и взять военную добычу! Он рабское недовольство направляет в единый поток своего дела – великого дела покорения Рима и всей ойкумены! Нет, сейчас рабского бунта не может быть! Покажите мне самого сердитого из рабов! Я дам ему меч и щит и отправлю за море к отцу! Там его ждет удача, свобода, добыча!

– Но, отнимая рабов у хозяев, мы ухудшаем работу на полях и в мастерских!

– После победы у нас будет рабов больше, чем надо! И хозяева получат по десятку за каждого отданного сейчас! Пусть потерпят! Победа окупит все!.. Нет большего счастья, чем служить великому царю, который щедр на награды и озолотит после войны всех вас!..

Отпустив аристопилитов, Махар продолжал перечитывать и обсуждать послание Митридата наедине с Неоптолемом. При этом ерошил волосы и хмурился, пытаясь понять сокровенное значение отцовских предначертаний. Говорил с недоумением:

– Государь приказывает одарить золотом тех самых племенных царьков и даже фанагорийцев, которые в не столь далеком прошлом воевали против него. И мы собирались идти против них всеоружно… Или он решил подкупить их золотом, проявить милость, вместо того чтобы наказать? Какая нужда в этом сейчас, когда одержаны неслыханные победы, и сам Рим трепещет перед понтийской мощью?

Неоптолем почтительно внимал словам царевича и ответил с поклоном:

– Замыслы великого государя так глубоки и видит он так далеко, что сейчас трудно предположить, что именно он задумал!.. Но полагаю – все это он велит делать тебе не зря! А как он приказывает поступить с теми лагерями, которые мы достраиваем? И набирать ли войска?

– Набранные войска повелевает обучать всем видам боя! Лагеря строить! А когда будут готовы, начать большой набор пеших воинов!.. Для чего – не пишет!.. Может, для отправки за море?.. Войск у него там много! Неужели он продолжает лелеять давний замысел двинуться на Рим через Скифию? Это после того, как он занял берега Пропонтиды и Эгейского моря, разбил Котту, осадил Кизик и загнал Лукулла в горы!.. Осталось сделать предпоследний шаг – вторгнуться в Элладу и готовить флот для высадки, он не сможет отразить натиск великого войска! Какой же смысл теперь готовить северный поход, как ты думаешь?

– Думаю, что великий царь, невзирая на успехи, хочет оградить себя от каких-либо неожиданностей. Рим – сильный враг, и в борьбе с ним всегда надо иметь запасные войска на всякий случай!

И, подумав, добавил с осторожностью, выбирая слова:

– Не испросить ли тебе, царевич, волю богов и не оставить ли часть присланного золота про запас?.. Приберечь на черный день?..

– На черный день? – нахмурился Махар, испытующе взглянув на воеводу. – Нет, черного дня не будет! Указания Митридата должны быть выполнены!

Вскоре боспорцы узнали, что поход против Фанагории отложен на неопределенное время. Купцы встрепенулись, предчувствуя оживление торговли с азиатским берегом. За пролив были направлены послы, которые встретились с фанагорийскими архонтами и сообщили им о великих победах Митридата и о том, что царь милостив. Он требует от фанагорийцев немногого, в том числе восстановления торговли через пролив.

С великой осторожностью и оглядкой фанагорийцы восприняли неожиданные миролюбивые речи послов, опасаясь тайной каверзы. Но как бы то ни было, щедрые подарки и начало выгодной торговли оказались действеннее угроз. Отношения с азиатскими городами и племенами улучшились. И впоследствии, когда Митридату пришлось двигаться на север вдоль кавказского побережья с целью проникнуть на Боспор, дорогие подарки Махара племенным вождям дали свои всходы, как зерно, брошенное в жирную почву. Они облегчили поход, оказавшийся более успешным, чем предпринятый ранее, ибо тогда Митридат полагался лишь на силу оружия. Но это произошло в конце великой войны. Сейчас же, в начале ее, Махар старательно выполнял предписания отца, не всегда понимая их скрытый смысл.

 

VI

Все было готово к вечернему таинству евпатористов, обычно начинавшемуся с пения гимнов и жертвоприношений, за которыми следовала общая трапеза с распитием вин. Ожидали царевича, поэтому участниками могли быть лишь избранные.

Антигона, набрав полный рот булавок, наряжала Евпорию в заморские наряды, делала ей какую-то сложную прическу, вплетая в волосы нити жемчугов. Евпория после земляных работ чувствовала себя воскресшей. Она вымылась в горячей бане, умастила тело елеем, а главное – наелась и выспалась, после чего стала выглядеть как знатная женщина, жена богача или князя.

– Будешь прислуживать наместнику во время трапезы, – говорил Асандр, оглядывая ее со всех сторон, как призовую лошадь перед скачками. – Смотри не зевай, не урони чашу с вином и не скажи какой-нибудь глупости! Больше молчи… Имя тебе да будет Клео!

Появился улыбающийся Гиерон. Обождав, когда хозяин выйдет, он приблизился к Евпории с хитрым видом, довольный своей удачной выдумкой.

– Прекрасная Евпория! – обратился он к ней торжественным тоном. – Видишь, боги любят тебя и не дали тебе сгинуть в каменоломне!.. Я же хочу надеть на твою шею вот это ожерелье, добытое мною в бою под Халкедоном!

Он протянул ей кроваво-красные кораллы. Подарок был неплохой, каждая бусина горела, как огненная. Но женщина вздрогнула и попятилась, изобразив на лице суеверный страх. Потом перевела взгляд на самодовольную физиономию Гиерона, словно в нерешительности. Сделав молитвенный жест и прошептав заклинание, сказала:

– Страшусь, Гиерон, твоих подарков, в них всегда скрыто тайное значение! Не смейся, ты и сам этого не знаешь! Боги или демоны незримо используют тебя в своих целях! Поэтому я хотела бы отказаться, но не смею… Давай твое ожерелье, будь что будет!

С опаской протянула белую руку, как бы боясь обжечься. Антигона первая взяла кораллы, рассмотрела их, восхищенно прищурилась и надела ей на шею.

– Красиво! – сказала рабыня, любуясь украшением.

Асандр после осмотра нарядов Евпории пришел в хорошее настроение. Спустившись в погребок, нашел здесь Панталеона, недавно вернувшегося из Нимфея. Кривоногий моряк был уже навеселе, так как смешивал в большом кратере вина и пробовал их чаще, чем требовалось.

Асандр взглянул и усмехнулся. Делая вид, что не замечает блуждающей улыбки на лице друга, предупредил:

– Не забудь сделать для царевича отдельную смесь из лучших вин с добавкой малого количества воды! А для остальных наоборот! А то наши евпатористы к хмельному жадны и перепьются на глазах Махара, чем вызовут его неудовольствие!

– Все будет сделано как надо! – весело ответил моряк, сверкая глазами. – Вот это вино, в кратере, – для царевича!.. А то, другое, в деревянном жбане, – для друзей!

– Не спутай, кому и в какую чашу наливать!

– Что ты, что ты, Асандр!

– Я пойду в трапезный зал, посмотрю, как накрыт стол. – Асандр направился к двери, но Панталеон остановил его:

– Подожди, у меня есть дело!

– Какие сейчас дела! Может, потом?

– Нет, его надо обсудить до прихода Махара.

– Говори, но недолго!

– Хлебни вина. Вот этого, из чаши Махара. Послушай, Асандр, ты владелец двух кораблей, не так ли? Это же богатство!

– А что я буду делать с этим богатством? Торговли-то нет!

– Корабли могут принести доход!

– Какой доход, Панталеон? Ты просто пьян!.. В плавание их не пошлешь – Сервилий потопит! А в гавани они бесполезны.

– Не обязательно в дальнее плавание. Я, будучи в Нимфее, кое-что обдумал!

– Выражайся яснее, – рассмеялся Асандр, смакуя душистое вино. – Что ты задумал? Или хочешь купить у меня оба судна?

– Купить не могу, денег нет, – вздохнул Панталеон. – Я хочу дать тебе совет – использовать примирение Махара с Фанагорией и взять в свои руки переправу через пролив! Скоро пойдут товары туда и обратно, скот начнут переправлять, рабов… Дело выгодное, поверь мне!

Асандр поднял брови с удивлением:

– Так ведь перевоз в руках рыбаков-перевозчиков!

– Не беда! На кораблях перевозить людей и грузы скорее, а главное – безопаснее, чем на утлых рыбачьих барках! Все будут рады этому!.. Правда, ты отобьешь заработок у рыбаков. Но они прокормятся рыбной ловлей, это их основное занятие.

– Странные слова говоришь ты, – покачал головой Асандр, однако задумался.

– Ты сейчас в милости у Махара, и он тебе не откажет! Тем более что и для самого Махара твоя переправа окажется кстати! А вдруг в Фанагории опять вспыхнут волнения? Ты на двух кораблях сразу перебросишь войско на ту сторону!

– Мысль неплохая, – ответил Асандр в раздумье. – Но скажи, почему ты так горячо убеждаешь меня, словно и тебе в этом деле есть какая-то выгода?

Панталеон усмехнулся, разведя широкие ладони.

– Нет, Асандр, для меня выгоды в твоем перевозе нет! Но если бы так случилось, мы смогли бы устроить на корабли гребцами тех голодных «ледовых братьев», которых ты освободил от земляной каторги!.. Сам видишь – лагерных ратников из них не получилось, воевать не с кем, а потеть на учениях и строить палисады они не хотят! Но на кораблях ходить будут! И тебе не придется раскошеливаться на раздачи им хлеба и чечевицы… Да и рабов твоих заморских надо посадить за весла. Тоже дармоеды! Право!

Асандр поднял голову, веселые искры мелькнули в его глазах. Он был тронут заботой Панталеона о друзьях и о его собственном кошельке.

– Ты, как всегда, добрый друг, и я ценю твои советы! Но не думаешь ли ты, что кто-нибудь раньше нас перехватит это выгодное дело?

– Нет, не думаю! Переправа отдана на откуп общине рыбаков-перевозчиков, и сам город не нарушит их прав. А богатые судовладельцы мечтают больше о крупной хлебной торговле с заморьем, чем о таком мелком деле, как перевоз!.. Сам Махар тем более не займется перевозом, ему корабли нужны для отправки Митридату очередного каравана с хлебом!

– Что ж, я подумаю!

– А я и капитана подобрал, старшего!

– Кого же?

– А Флегонта!.. Он хоть и мрачно настроен, но человек верный и голову имеет острую!

Махар явился на трапезу фиаситов не один. Его сопровождал наварх Неоптолем и обычно державшийся в тени молчаливый Фрасибул, распорядитель дворцовых дел и советник царевича. Асандр знал, что Фрасибул его ненавидит, как выскочку, внезапно оказавшего в милости и даже волею Митридата возведенного в равное с ним звание. «Зачем эта ворона пожаловала сюда, – подумал Асандр, скользнув взглядом по смуглому лицу перса. – Старику здесь тоже делать нечего!» Оба спутника царевича не были членами фиаса и по уставу не могли присутствовать на его таинствах. Да и по выражению лица царевича можно было заключить, что он больше жаждет вина и веселья, чем скучных жертвоприношений и гимнов. Смекнув это, Асандр отменил таинства и ритуальные песнопения, сразу объявив начало ужина.

На улице толпились воины из личной охраны царевича. Отсюда были видны ярко освещенные окна Асандрова дома, а через короткое время стали слышны выкрики и хохот, заглушаемые пением застольных песен.

Фиаситы и сам Махар не очень стеснялись в выражении своих чувств, вели себя свободно, чему способствовали крепкие заморские вина. Поэты выступали со стихами. Прочел и Гиерон хвалебную оду в честь Митридата и его наследника-сына. Ода была составлена им самим и изобиловала лестными сравнениями. Опьяневший Махар велел увенчать поэта лавровым венком и наградил его чашей вина, того самого, которое находчивый слуга и так пил ежедневно, пользуясь дружбой с ключницей Антигоной.

Потом появились танцовщицы из храма Афродиты Пандемос. Они хорошо исполнили групповой танец с вуалями, но большого успеха не имели, царевич хорошо знал каждую из них. Даже молодая чернявая красавица меотка Итона, что недавно появилась в храме и сейчас всеми силами старалась обратить на себя внимание наместника, не тронула его сердца. Он не удержался от зевка. Тогда Асандр хлопнул в ладоши, и из дверей заднего покоя вышла Евпория-Клео с чашей вина на подносе. Все умолкли, уставившись глазами навстречу красивой рабыне, одетой в пышные одежды. На ее молочно-белой шее горели алые кораллы, подарок Гиерона.

Никто не знал этой женщины или постарался выглядеть незнающим. Махар поднял голову, его глаза сверкнули, Евпория подошла к нему с поклоном, потупив томные очи, протянула ему поднос. Он взял чашу и, отпив половину, предложил женщине выпить остальное.

Все были свидетелями того большого впечатления, которое произвела Евпория на женолюбивого Махара, и решили, что теперь Асандр еще выше поднимется по лестнице успехов. Особо остро почувствовал это Фрасибул, но постарался скрыть гримасу досады, припав к чаше с веселящим вином. Итона поглядела на неожиданную соперницу с чувством неприязни, крайне обескураженная своей неудачей.

 

VII

Прибрежный городок Парфений был известен как место наилучшей переправы через пролив, на азиатском берегу которого также был городок – Ахиллий.

Привилегией Парфения было закрепленное законом право на перевоз людей и грузов. Правом этим владела община рыбаков-перевозчиков, которая платила условленный налог и сама следила за тем, чтобы кто-либо не нарушил ее монополии и не вздумал перехватить прибыльное дело.

Привилегия эта была дана общине после разгрома рабского царства, возглавленного рабом-бунтарем Савмаком. Пантикапейские власти высоко оценили поведение рыбачьей общины в грозное время войны с рабами.

На вопрос, за что они получили такое право, рыбаки отвечали с гордостью:

– Мы люди свободные, среди нас нет рабов, мы не держим их! В рабском мятеже мы участия не принимали!.. Более того – наши отцы в роковую ночь восстания благополучно и быстро перевезли царицу Алкмену с дандарийским царевичем Олтаком на ту сторону, когда они спасались от расправы мятежников! Мы переправили и свиту царицы, ее охрану и слуг вместе с лошадьми и тюками царского имущества!.. После восстания нам это зачли как подвиг!.. Тогда же был создан фиас перевозчиков, который избрал покровительницей Афродиту Судоначальницу! Никто не смеет отнять у нас перевоз или заменить нас!

И вот пришла весть, что заморский правитель Махар даровал своему любимцу, хитрому человеку Асандру, такое же право на перевоз!.. Рассказывали, как во время пира Асандр вывел из тайного покоя красавицу рабыню, привезенную из Синопы, и пленил ею царевича. Царевич расчувствовался и в обмен на новую наложницу отдал Асандру выгодную переправу.

Сначала этому не поверили, перевозчики даже смеялись, считая это пустым слухом. Но вскоре в гавань Парфения пришли два быстроходных корабля, не очень больших, но многократно превосходящих своей емкостью самодельные барки рыбаков. Корабли были удобнее и безопаснее барок. На них можно было перевезти одновременно столько людей и грузов, сколько рыбаки-лодочники могли перебросить с берега на берег за целый день.

Такое событие вызвало бурю возражений со стороны общины перевозчиков. Но их припугнули, объяснив, что это сделано по велению самого Митридата!.. И разъяснили, что они могут продолжать переправу своими средствами, если пожелают. Но всем было понятно – едва ли кто захочет плыть на утлой барке, держась руками за мокрые борта, если можно спокойно сидеть на палубе корабля. Раздраженные рыбаки грозили расправой. Тогда по приказанию Махара в Парфений прибыли на постой заморские гоплиты числом более сотни. Их задачей была охрана царского перевоза.

Рыбаки-перевозчики притихли на время, продолжая глухо роптать. Потеряв источник привычных доходов, они принуждены были расширять рыболовецкое дело.

– Вот и хорошо, – отозвался Махар, – пусть поработают сетями. Благо нам потребно много-много копченой рыбы для войск отца!

Это было расценено услужливыми придворными как проявление мудрости и государственной зрелости царевича.

Но Асандра многие осудили, особенно недоброжелатели с Парфеноклом во главе.

– Возвысился Асандр и обнаглел! – злорадствовали они. – Он дурно использует свое счастье, это его и погубит!.. Боги не любят тех, кто зазнается!

Парфенокл попытался использовать дело с перевозом, желая поссорить Асандра с городской общиной и добиться его всенародного осуждения. Он даже заявлял, что Асандра следует проклясть перед храмами, как вероотступника и нарушителя законов! А потом лишить «огня и воды», то есть изгнать из города навсегда. Но народ ждал, что скажут жрецы, а те что-то медлили, выжидали.

Асандр обращал мало внимания на происки злопыхателей. Он спешил укрепить свое положение и увеличить состояние, понимая, что Митридатовы дары скоро растают, как снег под солнцем, и он опять окажется в рядах неимущих и презираемых. А пока держался с достоинством человека состоятельного, хорошо зная, что богатому многое прощается. Во все храмы приносил дары, а Левкиппу вручил золотой кораблик в благодарность богам за перевоз. Участвовал в жертвоприношениях и молениях, как и подобно благочестивому гражданину.

На задаваемые по этому поводу вопросы Левкипп отвечал примирительно:

– Асандр не так уж плох, он не забывает ни интересов народа, ни богов своего города! А что он захватил перевоз, то это не его дело, а Махара, который хочет наладить надежную связь с тем берегом!.. Зато Асандр, взяв на откуп перевоз, дал работу многим беднякам-общинникам, из тех, кто участвовал в битве на льду! Это уже благо!

– Он стал слугой Махара, увивается перед ним в чаянии стать еще богаче и знатнее! – не сдавались недоброхоты.

– Это так!.. Но разве другие, лучшие люди Пантикапея, не стали слугами Махара и разве они не увиваются перед ним! Все хотят богатства и власти!

 

VIII

Злые языки передавали неясные слухи о странной затяжке войны Митридата против Рима. Говорилось об этом шепотом, с оглядкой, люди не знали – верить ли?.. Многие считали это просто сплетней. Но тяжелая зимовка Митридата под Кизиком после такого сокрушающего удара по войскам Котты прошлым летом оставалась необъяснимой.

А слухи ползли, разрастались. Получалось, что Кизик доселе не взят, войско царское от голода разбрелось. А сам Митридат, поверить страшно, бежал на пиратском корабле сначала в Синопу, а затем в Амис! А свое распадающееся войско оставил под началом римского изменника Мария Одноглазого!..

Потом пришли вести с далекого запада. Союзник Митридата Серторий, затеявший войну за захват власти над Римом, убит в Испании своим бывшим другом и соратником Перперной! А войско его развалилось, как сырая глина под дождем! Испанская угроза Риму, как называли восстание Сертория, оказалась не такой уж большой и серьезной.

– Видимо, та волшебная лань, которая подсказывала Серторию смелые решения, не помогла ему на этот раз! – изрекли боспорцы с нескрываемой насмешкой.

А вот и рабский бунт Спартака, угрожавший спалить Рим в огне сражений, оказался подавленным! Рим преодолел внутреннюю немощь, избавился, хотя и с большим трудом, от разъедающей его кровавой междоусобицы.

И непобедимый, божественный Митридат Евпатор остался глаз на глаз с римским могуществом и терпел одно поражение за другим.

Толки и тайные разговоры среди греческой общины усиливались. Росло и крепло убеждение, что Митридату приходит конец. Римляне сломили его гордыню в третий раз, разгромили его войско и вот-вот двинут флот к берегам Тавриды с намерением высадить на них свои непобедимые когорты. А это значило, что Боспор принужден будет расплачиваться собственной кровью и свободой за дела Митридата! Можно ли такое допустить?

Смуглолицый перс Фрасибул как тайный советник, приставленный к Махару самим Митридатом, пытался смягчить воздействие печальных известий на царевича. Он ободрял последнего и говорил с подчеркнутой уверенностью:

– Велика военная мудрость Митридата! Заманивает он Лукулла в разоренные, обедневшие области, старается ослабить римское войско непрерывными переходами, голодом!.. А потом, как лев из засады, ринется на врага и уничтожит его!

Однако Фрасибул и все льстецы, окружающие Махара, прикусили языки после того, как один вернувшийся из пиратского плена боспорец привез важное известие. Митридат потерпел решительное поражение под крепостью Кабирами и налегке бежал к своему зятю, царю Армении Тиграну Второму. А жен и сестер, которым угрожало пленение врагом, приказал умертвить, что и было выполнено его подручным, евнухом Бакхом.

– Слух этот важный, но непроверенный, – сказал Махар приближенным. – Не нужно болтать, народ не должен знать о временных неудачах моего отца!..

– Поздно! – смело и просто ответил Асандр, стоящий в толпе приближенных. – Уже каждый раб в вонючих кожевнях знает, что и как произошло! На рынке женщины во весь голос обсуждают победы римлян и неудачи царя понтийского!

– Что? – вспыхнул Махар. – Рабы и женщины? Да как они смеют!.. Всех, кто клевещет на имя моего отца, хватать и допрашивать под пыткой, откуда эта клевета, кто сеет слухи… Я не позволю!..

Лишь самым близким людям, в том числе и Асандру, было известно, что под маской самоуверенности и надменности Махар скрывает мучительные сомнения. Он был потрясен неудачами отца и уже заглянул с замиранием сердца в ту бездну, которая вдруг разверзлась перед ним. Эта бездна неожиданно преградила ему путь к царской диадеме. Более того – поражение Митридата означало конец его боспорскому наместничеству, так как римский флот Сервилия не замедлит высадить на таврический берег войска Лукулла.

– Что будет тогда? – спрашивал себя царевич в сотый раз. – Неравный бой?

Ответ был прост: нет, никакого боя не будет!.. Ему, Махару, придется отступить с преданными людьми куда-нибудь в степи. Ибо оставаться в Пантикапее бессмысленно. Хитрые греки не захотят сражаться с римлянами, они сразу же перейдут на их сторону! Они и так ропщут и задорно поглядывают на дворец, где живет Митридатов сын. И думают, как лучше захватить понтийского ставленника, расправиться ли с ним своей рукой, или выдать римлянам!..

Ну, а если бежать в степи? Можно ли рассчитывать на гостеприимство и поддержку скифского царя Фарзоя? Какой смысл скифам драться с римлянами? Тому же Фарзою и его многоумной супруге Табане куда выгоднее пойти на мировую с Римом и выдать изгнанника или беглеца!.. Боги, какое падение!.. Что же делать?

Наместник пытался сохранить позу гордой уверенности в окончательном торжестве своего отца. И, собрав жрецов и членов совета города, объявил всеобщие моления о ниспослании скорейшей победы Митридату. Потом вместе с ними отправился в храм Зевса Спасителя, спеша лично принести жертву богу и обратиться к нему с молитвой. Внешне это выглядело как стремление с помощью богов ускорить гибель Рима и испросить для Митридата победный триумф. Но скрытая суть его обращения к божеству сводилась к вопросу, полному душевной тревоги:

– О всесильные боги и ты, Зевс-громовержец, дайте хоть намек на то, что вы задумали и предрекли?

Но боги молчали, не выдавали своих тайн. Жертвенный дым бесследно рассеивался в воздухе, оставляя лишь запах горелого мяса, от которого щипало в горле.

Пока Махар пребывал в храме один на один с Зевсом, Левкипп предпринял большое жертвенное гадание. Он обнажил до локтей сухие старческие руки, вооружился каменным ножом и сам рассекал туши жертвенных животных. Вместе с другими жрецами склонялся пытливо, стараясь в рисунке внутренностей и по расположению печени найти разгадку тайны будущего, получить указания богов.

Лишь на пятом баране жрецы остановились. Левкипп вынул окровавленную печень, еще дымящуюся, и с многозначительным выражением на лице показал всем окружающим. Ее углубления и борозды необычно изгибались, напоминая буквы греческого алфавита.

– Смотрите, смотрите! – заговорил он строго. – Чтобы потом не было споров и разделения мнений! Вы видите?

– Видим! – как эхо отозвались жрецы, еще не уразумев, куда клонит Левкипп.

– Здесь то, чего я опасался! – вздохнул главный жрец, зловеще оглядываясь. – Вот они, начало и конец!.. Имеющий уши да слышит, а кто не слепой – тот видит!

Неожиданно жрецы расступились и дали проход Махару, который вышел из храма. Наместник выглядел утомленным, сосредоточенным. Уставившись с любопытством на печень барана, спросил:

– Ну что, Левкипп, нашел ты приметы будущего?

– Нашел, царевич! Вот здесь альфа и омега всех дел! Закончился круг событий, начинается другой!

– Как это понимать? – сморщился обеспокоенный Махар.

– Боги не дают прямых указаний владыкам и царям. Они лишь намекают и предупреждают. Это – предупреждение тебе и всем нам, идущим за тобою!

– Идущим за мною?.. Гм… В чем это предупреждение?

– В том, что закончился день и начинается ночь, а за ночью настанет новый день! Большие, большие испытания! Перелом событий, смена людей и решений!.. Большего не знаю, говорю то, что вижу!

– Да?.. – Царевич оглядел толпу жрецов хмурым и подозрительным взором. Круто повернулся и ушел, окруженный свитой.

Левкипп завернул печень в кусок холста и унес в задний отдел храма. Там его ждали Парфенокл и Атамб, как представители самых сильных и к тому же враждующих родов, от взаимоотношений которых сейчас зависело многое. Тем более что они были выборными архонтами города, стоявшими у кормила власти.

– Совершилось, – прошептал он проникновенно, как авгур, передающий волю богов, – совершилось! Теперь никто не смеет говорить, что круг не замкнулся! Змея взяла в рот хвост свой!

И запачканными кровью пальцами развернул холст, показывая жертвенную печень.

– Думайте, как быть! – сказал он архонтам. – Надо на что-то решаться! Ибо Боспор оказался между двумя гигантами, готовыми столкнуться, подобно плавающим скалам… Речь пойдет не о личных делах и успехах, а о спасении нашего священного города и всего царства Боспорского! Быть им или не быть!.. Погибнет Боспор – погибнем и мы вкупе с нашими мелкими страстями и соперничеством!.. Объединитесь, братья, сплотитесь вокруг алтарей города, забудьте взаимные раздоры! Так велят боги!

Левкипп указал узловатым пальцем на изваяние Зевса. Седой, в белых одеждах, жрец напоминал собою странствующего пророка, прорицателя тайн грядущего. Его по-юношески живые глаза испытующе скользили по лицам именитых боспорцев, словно пытаясь прочесть их скрытые мысли.

Полное красное лицо Парфенокла, выбритое и лоснящееся, отражало выжидание. Ему не хотелось выступить первым, рядом стоял Атамб в позе раздумья. Пусть сначала он скажет, что думает.

– Это очевидно! – пробасил Атамб с грубоватой простотой. – Митридат допел свою песню, Рим одолел его! Завтра за нас возьмется!

– Ты говоришь так, словно рад этому! – не удержался от колкости Парфенокл. – Еще неизвестно, какой хозяин окажется лучше: понтийский или римский!

– Тсс… – остановил его Левкипп, видя, как лоб Атамба становится багровым. – Если Рим побеждает, то волей-неволей мы должны с ним считаться! И если удастся – предотвратить его вторжение на Боспор!..

– А для этого, – продолжал Атамб, косясь неприязненно на Парфенокла, – надо сейчас же отколоться от империи Митридата и сделать заверение Риму в нашей к нему дружбе!

– Ой, какой бойкий! – заметил пренебрежительно Парфенокл. – В Пантикапее сидит Махар, он сегодня силен как никогда! Вокруг города – лагеря, а в лагерях сотни молодых парней обучаются рукопашному бою! Да еще есть понтийский отряд с медными щитами!.. Южане истосковались по настоящему делу и с радостью прольют нашу кровь, если Махар прикажет! А боспорцы едва ли захотят штурмовать дворец – отвыкли жертвовать своими животами!

– Как так отвыкли?! – вскричал хриплым голосом воинственный Атамб, распространяя вокруг винный дух. – Я сразу же выставлю до трех сотен боевых ребят, они не побоятся скрестить мечи с понтийцами!.. Это не трусливые Ахамены!

Сказав это, Атамб почувствовал жажду и хлопнул в ладоши. Появился молодой раб с кувшином вина и кружкой. Хозяин от кружки отказался, взял кувшин в обе руки и стал пить долго, без передышки.

Парфенокл повернулся с яростью во взоре, готовый ответить бранью и угрозами на обидные слова. Но Левкипп сморщился и замахал руками:

– Не то, не то говорите!.. Ай-ай! Где же ваше единение перед лицом великих событий? Вы готовы передраться! Какое уж тут восстание!.. Да и не о восстании идет разговор! Времена не те!.. И не в том выход, чтобы устраивать новую резню в Пантикапее! Махар совсем не худший из правителей Боспора, и едва ли боги одобрили бы нас, если бы мы вздумали восставать против него!.. Не заговорщики же мы! И не на ваши мечи рассчитывал я, приглашая вас сюда, а на ваши головы!

Атамб оторвался от питья, поднял брови, выражая недоумение. Он хотел задать вопрос, но Парфенокл опередил его, заявив:

– Верно, справедливы твои слова, Левкипп! Не восстанием мы решим судьбу Боспора, как того хотел бы Атамб! Но умом и хитростью!.. Но скажи, Левкипп, как ты собираешься поклониться римлянам и не тронуть Махара, наследника престола, верного своему отцу?..

– Я еще не получил всех откровений свыше, – осторожно ответил жрец, – и буду ночью вопрошать богов… Но уже сейчас знаю, что боги не одобрят ни восстания против Махара, ни его убиения! Боги еще не исчерпали своего благоволения к Махару, который уже ряд лет сохраняет для нас мир, тогда как за морем стервятники объедаются человеческим мясом!.. Потеряв Махара, мы сразу потеряем внутреннее равновесие. Боспор распадется на отдельные города и станет добычей если не Митридата, как ныне, то скифских и сарматских орд! Ибо начнутся раздоры между городами, да и сильные орды не дружны!..

Сказав это, он красноречиво посмотрел на Атамба и Парфенокла.

– Так зачем ты созвал нас? – спросил прямо Атамб. – Только для того, чтобы возгласить здравицу Махару?

– Нет, не затем. Но я хочу призвать вас к единению перед лицом грядущих испытаний! Нужно прекратить споры и действовать по уговору! А уговор простой – кто-то должен взять на себя опасное дело, склонить Махара к разрыву с Митридатом и заключению дружбы с Римом!

– Ого! – одновременно воскликнули архонты, широко открывая глаза. Предложение жреца оглушило их неожиданностью и казалось нелепым. Все знали, насколько предан Митридату наместник, да и как можно склонить сына к измене родному отцу и благодетелю?

– Только так, – спокойно заключил Левкипп.

– А если он откажется? – спросил Атамб возбужденно. – А он наверняка отвергнет такой совет как предательский! Тогда полетят наши головы!

– Вот тогда-то мы и выступим с оружием в руках! Другого выхода не будет!.. Но для этого требуется единение, которого так не хватает нашим сильным родам! Однако это крайняя мера, и, я полагаю, до нее не дойдет. Махар неглуп и должен согласиться с нами!

– Кто же возьмется сказать Махару слова измены?.. Пусть это сделает Парфенокл, у него чешется умная голова! А я воин, буду точить меч!

– Я не настолько близок к Махару, чтобы он внял моим увещеваниям! – поспешно возразил Парфенокл. Его лицо и шея покрылись краской и каплями пота. Он не ожидал такого оборота дела и вопросительно уставился на жреца.

Тот сделал рукой успокаивающий жест.

– Ни ты, Атамб, ни ты, Парфенокл, не должны делать столь опасных шагов! Повторяю: вы, как архонты города, обязаны объединиться в час испытаний и быть готовым ко всему! А для переговоров с Махаром я уже нашел достойного мужа!

– Кого, кого? – с любопытством спросили оба архонта.

– А вот!..

Из глубины опистодома показался человек с закрытым лицом. Он откинул край плаща, и архонты издали одновременный возглас удивления. Перед ними стоял Асандр. Он был богато одет и смотрел смело, чуть насмешливо. Его сухощавое лицо при слабом свете казалось изваянным из мрамора, как у статуи Зевса.

Парфенокл после мгновенного замешательства издал вызывающий смешок.

– Явился! – сказал он с язвительной гримасой. – Явился! Где бы коза ни бегала, она вернется в свой хлев! Так и ты, Асандр! Видно, защемило сердце, когда узнал, что твой бог и покровитель подхватил полы плаща и бежал из-под Кабир, потеряв на горных перевалах и диадему и все войско!..

– Видят боги, – спокойно ответил Асандр с тем внешним достоинством, которое он умел сохранять в любых условиях, что всегда бесило завистливого Парфенокла, – не сам я пришел сюда и не ради счастья видеть твою противную толстую рожу! Позван я жрецом Зевса – почтенным Левкиппом. А вот ты и твои прихлебатели впрямь засуетились, как крысы во время пожара!

– Ты смеешь появляться в храме Зевса, которого ты оскорбил, создав этот богопротивный фиас евпатористов! Ты нарушил законы полиса, ты сделал много вреда Боспору!

– Я еще не все сделал, Парфенокл! Мои дела будут закончены, когда я увижу твою могилу!

– Свидетель Зевс, этого тебе не дождаться! – вскричал Парфенокл, хватаясь за меч.

– Это мы сейчас проверим! – ответил Асандр, делая тот же угрожающий жест.

– Прекратите, прекратите! – досадливо прервал их Левкипп, укоризненно качая седой головой. – Не оскверняйте храма дерзкими словами, а тем более насилием! Сейчас речь идет о судьбах Пантикапея и всего царства, а не о ваших спорах!

– Вот ради священного нашего царства я хочу показать Асандру свой меч!

– Смотри, как бы я не показал всем сейчас твою печень! Я всегда был предан городу, его общине, его богам!.. А что служу Махару, так и вы делаете то же! Но моя душа чиста перед народом!..

– А как перевозчики из Парфения, которых ты обидел?

– Не обидел я их! А вот общинников-бедняков устроил, теперь они при деле и сыты! А рыбаки издревле живут рыбной ловлей, прокормятся и ныне!.. И торговать вам стало удобнее, при хорошем-то перевозе!.. Нет, почтенные архонты, моя совесть чиста! А вот вы испугались и не знаете, что делать и как. Восстать против Махара боитесь: а вдруг он побьет вас!.. Продолжать служить ему – тоже опасно: ан прибудут римляне и вздуют вас за приверженность к сыну Митридата!.. Не хватает ума, как поступить, что предпринять!.. А я вот предан городу и царству и знаю, что делать для их пользы!

– Скажи, что же?

Асандр осмотрел испытующе недружественные лица архонтов, переглянулся с Левкиппом и начал:

– Я верен общине, но так же верен и правителю Боспора Махару!.. Да, да!.. Ибо Махар уже десять лет правит нами и он один достоин стать царем Боспора!.. Мы искали царя, которому подчинились бы все города, теперь мы нашли его – это Махар!.. Вот и все! Горе Боспору, если он потеряет правителя Махара и не приобретет царя Махара! Перегрызутся его архонты за царскую диадему!

Парфенокл и Атамб с возмущенными возгласами схватились за мечи.

Левкипп поднял руку. Авторитет его был велик. Архонты ограничились бурчанием и угрожающими взглядами, которые очень мало трогали Асандра. Он знал, что каждый из архонтов в отдельности согласен с ним. Ибо думает: лучше иметь царем Махара, чем уступить трон сопернику. А дальше время покажет, что делать!..

– Слышали тебя, Асандр! – заключил своим высоким голосом Левкипп, – и верим, что ты благорасположен к общине и боспорской державе. Действительно, Махар достоин остаться нашим правителем, а может, и царем… Но боги изрекли свою волю, осудив Митридата на поражение! Пора Боспору сбросить со спины этого всадника и вернуть свободу!.. Ты, как близкий к Махару человек, должен сказать ему правду и спросить его: с кем он и против кого?.. Если он хочет сохранить власть над Боспором, пусть порвет с отцом и заверит римлян в своей дружбе к ним! И этим отвратит от нашей земли и народа римский гнев и римское оружие!.. Согласен ли?

Асандр задумался, продолжая скользить взором по лицам архонтов.

– Что ж, – наконец ответил он, как бы рассуждая, – если моя голова не скатится с плеч, я сохраню свое положение и имущество!.. Но, великий жрец Левкипп, ты должен взять клятву у архонтов, что в любом случае меня не будут ни в чем обвинять, ибо я не уверен в успехе! Махар может и не согласиться со мною!.. Но в случае удачи обещайте закрепить за мною право на должность стратега города, ибо народ знает, чего я стою на бранном поле! И не только это… Я хочу получить на откуп соляные налоги со всех городов! Соляные сборы запущены и не попадают в казну Пантикапея! Я хочу наладить их для блага города!

– Не много ли захотел? – с той же язвительностью спросил Парфенокл. – Из пьяниц да в стратеги! Проси стратегии у Махара, ибо его милостью живешь!

– Пьянство – порок, но мало чем хуже врожденной глупости! – отпарировал Асандр, чем вызвал одобрительную усмешку на лице Атамба. – Если ты не согласен, то сам обратись к Махару и предложи ему изменить родному отцу!.. Не хочешь?.. Тогда не преграждай мне дороги как к смерти, так и к славе! Ибо ни по уму, ни по благородству предков я не ниже тебя, хотя и не имею твоего богатства и многолюдного рода!

– Твои родичи – бродяги с рыночной площади!

– Довольно, прекратите! – опять вмешался Левкипп. – Рано делить почет и должности!.. Но скажу – ради великой цели – спасения Боспора – мы должны чем-то поощрить Асандра: он идет на опасное дело! И можно клятвенно обещать ему признание его заслуг и полное забвение былых проступков!.. Не так ли, архонты? Остальное обсудим после завершения задуманного дела!

– Нет, – начал торговаться Асандр, – вы должны твердо обещать мне соляной откуп! И стратегию…

После препирательств было решено закрепить за Асандром соляной откуп. А от стратегии воздержаться. Архонты без большого подъема произнесли формулу клятвы перед изваянием Зевса. Атамб был равнодушен к соляному делу, считая его бездоходным. Парфенокл злорадствовал в душе, так как был почти полностью убежден, что Асандру теперь не сносить головы. Ибо Махар отцу не изменит.

– Иди, сын мой! – произнес Левкипп торжественно, обращаясь к Асандру. – Иди и действуй на благо родины! Если ты погибнешь – мы похороним тебя за счет города и поставим памятник с твоим именем…

– Но для успеха дела мне нужны деньги и десяток амфор лучшего вина!

– Деньги и вино ты получишь!

 

IX

Пристрастие к обильной пище и сладким винам вкупе с однообразным времяпрепровождением способствуют излишней полноте. Махар чувствовал это по нарастанию тяжести в теле и по поясам – они становились узкими, их приходилось время от времени менять. А тут еще появилась сонливость, леность ума и тела.

Царевич пытался растрясти жир ежедневными упражнениями в палестре, но это быстро надоело ему. Он даже приказал разыскать провинившегося Митрааса, намереваясь брать у него, как когда-то, уроки гопломахии. Митраас возликовал, полагая, что его опала кончилась, и явился перед царевичем в чистой одежде, с завитыми волосами. Однако был разочарован, когда царевич после первого урока отослал его обратно, ссылаясь на утомляемость и одышку. Да и к ударам и ссадинам, неизбежным при фехтовании, изнеженный правитель стал слишком чувствительным. Бегать он также не мог, испытывая болезненное сотрясение в отвисшем животе. Оставалась верховая езда на спокойной лошади. Слуги втаскивали его в седло, и он в сопровождении свиты выезжал на гон зверья. Возвращался измученный, но удовлетворенный.

Однажды после удачного полевания царевич возвратился в Пантикапей и тяжело сполз с седла. Десяток сильных рук приняли его набухшее тело. Потный и усталый, он с вожделением предвкушал удовольствие оказаться в скифской паровой бане с римским бассейном. Появился сухопарый Фрасибул, который подхватил его под локоть, спеша торопливым говорком рассказать новости.

Перс доложил о новых подробностях разгрома Митридатова войска и бегства самого царя в Армению. Заметил про себя, что царевич уже не возмущается, услышав новые подтверждения неудач своего отца. И тут же стал убеждать его не верить боспорцам.

– Ложь и предательство, – горячо доказывал он, – вот что вижу я в глазах этих коварных полуэллинов!.. Ты и сам знаешь это не хуже меня, ибо взор твой и ум острее моих! Не жди хорошего от них, когда твой царственный родитель переживает небывалые трудности в войне!.. Они уже подготовили кинжалы и держат их под плащами, чтобы в решительный час обнажить против тебя!

– Что же ты советуешь?

– Надо усилить дворцовую охрану, подчиненную мне, твоему верному рабу! Я с воинами буду еженощно обходить улицы города и хватать бунтовщиков, буде они появятся! Сейчас настало время опасаться не рабов, а свободных и знатных боспорцев. Я слежу за боспорскими архонтами, этими шакалами, что кружат около тебя!.. А Асандру не верь! Это лисица имеет два хвоста – одним пытается заслонить тебе глаза, а другим щекочет под мышками у жрецов и архонтов!.. Он двулик, как Янус!.. И служит не столько Митридату и тебе, сколько тайной измене!..

– Ты насторожен и зол, это хорошо! – кивнул головой Махар. – Продолжай надзор и розыск!.. А пока иди, не мешай мне отдохнуть в бане и смыть с себя пыль и пот!..

– А еще, великий царевич, – добавил Фрасибул, готовясь уйти, – мне известно, что архонты собирались в храме Зевса Спасителя и что-то обсуждали с этой хитрой вонючкой Левкиппом!.. И Асандр был приглашен! Выходит, что Асандр на виду у всех соперничает с Парфеноклом и Атамбом, а втайне обнюхивается с ними, как пес!.. О чем они говорили, пока неизвестно!

– Ага!.. Иди действуй, узнавай и сообщай мне!

Махар допускал, что Асандр обманывает его, так же как и другие боспорцы. Но у него не было веских подтверждений их измены. Однако слова Фрасибула усилили его подозрительность и недоверие. Он и так старался лучших людей города – Ахаменов, Гераклидов, Эвиев и Килидов – держать поближе к себе, дабы всегда иметь их перед глазами. Он хотел таким образом затруднить их предполагаемые заговорщицкие действия, внушить им страх, а при необходимости мог дать начальнику стражи сигнал, по которому их перебили бы тут же за пиршественными столами.

Во дворце каждый вечер гремели застольные песни, шел нескончаемый пир, лились вина и произносились здравицы в честь наместника и его отца. А с наступлением темноты, когда пьяные и объевшиеся боспорские главари возвращались домой, на улицах появлялись многолюдные отряды понтийских воинов в тяжелом вооружении. Всю ночь ходили дозоры по опустевшим улицам, поглядывая на двери домов, прислушиваясь к каждому звуку. Схватывали запоздалых прохожих, допрашивали тут же, на мостовой.

– Кто такой?.. Куда идешь?.. По чьему повелению?

И если это оказывался раб или слуга, его сразу же отправляли на земляные работы по постройке лагерей или на починку каменных береговых укреплений.

В готовых, уже построенных лагерях, всегда были начеку сотни воинов, набранных из рабов и неимущих. Они ненавидели Боспор и боспорских богатеев и готовы были по слову Махара начать разгром и разграбление Пантикапея и других городов царства.

Отныне в ночных обходах решил участвовать сам Фрасибул.

 

X

Толстый и красный, заросший черными волосами, Махар вышел из бассейна. Отдуваясь, принял простыню из рук любимой рабыни Евпории.

– Клео! – обратился он к ней. – Дай напиться и приготовь елей!.. Умасти меня, а потом принесешь что-нибудь поесть!

Евпория-Клео обнажила до локтей пышные, белоснежные руки и, пока господин тянул из фиала кислое вино, налила в плошку масло и смешала его с благовониями.

Теперь она стала подлинной хозяйкой в неуютных покоях наместника. Он засыпал и просыпался согретый ее вниманием.

И все же она не вошла в круг избранных наложниц боспорского правителя, хотя Махар ради нее забыл о других сожительницах. Они надоели ему, эти заспанные, тупые девки, одуревшие от безделья и затворнической жизни. Они ничего не знали, ибо нигде не бывали и ни с кем не встречались. Красавицы зажирели, обленились, утратили живость чувств, это наскучило царевичу. Стоило ему прийти в дворцовый гинекей, как зевота и сонливость овладевали им.

Совсем иной оказалась деятельная, живая душой и телом Евпория-Клео. С ее появлением во дворце повеяло свежим ветром. Подметив в ее характере властность и склонность к наведению порядка, почувствовав ее заботу о себе, Махар не включил ее в число наложниц, полагая, что в одуряющей скуке гинекея она быстро утратит эти ценные качества. Он оставил ее «при себе» в спальных покоях, как хозяйку-распорядительницу, старшую над слугами.

Евпория вступила под своды царского жилища с внутренним трепетом, еще не зная, что ее здесь ожидает. Она слыхала о великолепии дворцовых палат. И в первые дни была подавлена мрачной полутьмой и безлюдьем каменных коридоров. Приглядевшись, испытала странное чувство недоумения, даже усомнилась на миг – туда ли она попала? Закоптелые потолки, обрывки черной паутины в углах, обгорелые факелы в бронзовых кольцах, ввинченных в облупившиеся колонны, и выщербленный каменный пол, местами покрытый старыми цветными кошмами, – все это как-то не вязалось с ее представлениями о дворце Спартокидов. Поражали запустение и нежилой дух, воцарившиеся в палатах, когда-то прославленных своими украшениями и настенными росписями, ныне поблекшими от пыли и копоти. «Великая Кибела, мать богов! – воскликнула мысленно Евпория. – И здесь живет повелитель всего Боспора, самый большой человек в царстве, почти царь!»

Она сморщилась брезгливо, увидев засаленные цилиндрические подушки, на которых отдыхал царевич, его помятое ложе, неуютное и холодное. И пахло в его покоях не то конюшней, не то псарней. Одежды Махара пропитались конским потом, а в углах возились собаки, выкусывая блох. Псы, как и рабская дворцовая челядь, встретили фаворитку сердитым ворчанием.

Пользуясь благорасположением сластолюбивого властелина, женщина сразу показала свой норов, что крайне не понравилось обленившимся спальникам. Она быстро освоилась в новой обстановке, сама определила свои обязанности, найдя в них возможность утолить снедавшую ее жажду деятельности, тягу к самостоятельной роли в жизни.

Она начала с уборки покоев наместника, для чего вооружила обленившихся слуг тряпками и ведрами с водой. Тех, которые вздумали огрызаться и проявили строптивость, усмирила угрозой отправить завтра в каменоломни.

Пока ее голос слышался лишь в ближайшем окружении Махара, остальные слуги мало тревожились, даже одобряли ее деятельность. Все видели, как мало порядка в личных покоях царевича. Но женщина проявила смелость и напористость в своих требованиях, которые коснулись и других дворцовых служб.

Любимым блюдом Махара была степная дрофа, начиненная пряностями, посыпанная миндалем. Бывало, он обедал один. Тогда в его покой являлся главный повар Дракон, куда более важный, чем сам Махар. Выпячивая вперед огромный живот и тройной подбородок, он нес аппетитное блюдо и ставил его на стол с поклоном. За ним следовала вереница молчаливых и торжественных стольников с винами, соусами и сладкими угощениями.

Евпория вмешалась в этот церемониал, стала осматривать каждое блюдо и своими руками передавать его господину. Такое рвение, может и напускное, однако понравилось и самому Махару и Фрасибулу, отвечающему за безопасность царевича. Оба стали доверять ей больше, ее положение упрочилось. Однажды она заметила, что дрофа плохо обработана, ковырнула ее ножом и обнаружила обрывок кишки с естественной начинкой. Она в гневе схватила блюдо и опрокинула его на голову остолбеневшему повару. А потом гнала его до самых дверей ударами бронзового блюда. Махар хохотал до слез, его сонливость и скука слетели, он с удовольствием окончил трапезу и, вытерев руки о полотенце, поглядел на Евпорию смеющимися глазами.

– Я приказал бы высечь неисправимого кухаря, но ты его так отделала, что нужды в этом нет! Поступай так же и впредь!

После чего завалился спать и огласил своды опочивальни затяжным храпом.

Дракон считался среди дворцовой челяди большим вельможей. Его все боялись, заискивали перед ним. Из-за тучности он ходил не спеша, был всегда потен, отдувался шумно, как кузнечный мех. Говорил с хрипотой, не глядя на собеседника, если тот был по должности ниже его, причем надменно кривил широкий рот, выпячивая влажные, отвисшие губы. Его окружали угодники, все раболепствовали перед ним. Одни спешили вытереть ему чистым рушником мокрый лоб и дряблые щеки, опаленные жаром очага, другие услужливо протягивали кувшин с питьем, зная, что его всегда мучает жажда. Купался он дважды в день, отдыхал во дворике, развалившись на кошме. Его фаворитка и доверенная Крато стояла около с амфорой и наливала ему в кружку крепкое вино, которое подавалось к столу Махара. Опьянев, Дракон начинал бахвалиться, подняв кверху толстый палец.

– Во дворце есть два человека, которым боги вручили власть, – говорил он. – Первый – царевич Махар, ему подвластно все, что находится за пределами дворца!.. Второй – я, хозяин в стенах дворца!.. У меня ключи от всех кладовых и винных погребов!.. И даже… от тайной двери!.. Тсс… Это подарок богов, великая тайна!..

– Ах, – угодливо шептала Крато. – Даже боги благоволят тебе!

Женщина изображала на смазливом лице восторг, смешанный со страхом, прижимала руки к груди. Она была простая, невежественная рабыня, но за молодость, чистое дыхание и крутые бедра оказалась осчастливленной Драконом, стала его возлюбленной. Теперь она не выгребала из топок золу и угли, не выносила на мусорную кучу медные кувшины с кухонными отбросами и не получала шлепков от всех, кто постарше. Стала следить за чистотой рук и всегда была одета в опрятный хитон. Ее обязанности, помимо обслуживания всесильного повара, состояли в том, что она подавала ему ножи, посуду, а потом научилась украшать блюда зеленью и маслинами. Мечтала о нарядах и блестящих безделушках, в которых видела подлинное счастье. О своем рабском состоянии не думала, ибо родилась от рабыни, выросла в рабстве и не ведала иного.

И вот в жизнь этих людей неожиданно вторглась колючая и самонравная Евпория, которая пришла в дворцовую жизнь со стороны, никому не известная ранее.

Вначале она заставила повара насторожиться, потом, после случая с жареной дрофой, испытать тревогу и беспокойство за свое положение. Он стал думать, как ублаготворить ретивую служанку, а если это не удастся, то опорочить ее в глазах царевича.

До появления Евпории хозяйственный дворик при дворце и кухня являли собой замкнутый мирок, нижний этаж дворцовой жизни, его сумрачный подвал, куда не спускались не только Махар, но и его приближенные. Даже Фрасибул, непосредственный распорядитель жизни дворца, считал ниже своего достоинства бывать на кухне. Там царил Дракон с друзьями и раболепными подручными. И если до дворцовых верхов доходили слухи о разврате среди слуг и рабов, то сановные вельможи только пожимали плечами. Известно было, что рабы – скоты, и требовать от них человеческих добродетелей было бы смешно. Бывало однако, что на конюшне секли обнаглевшую девку, подтягивали на колесе проворовавшегося раба, а то и рубили ему голову. Однако такие случаи ничего не меняли. Все шло своим чередом, тем более что сами властители были не намного добродетельнее рабов.

Заглянув в трапезную для слуг, Евпория поразилась тому, что увидела. Здесь с каким-то свинским обжорством и бесстыдством поглощались припасы и даже вина дворцовых кладовых под видом остатков со стола царевича. Невольно вспомнились «земляные» рабы, которые изнемогали от тяжелого труда на постройке лагерей. Там ячменная лепешка и луковица были единственной пищей несчастных, а мутная вода – их питьем!.. Рабы рабам рознь! Одни падают от непосильной работы и голода, другие объедаются и опиваются под крылышком самой высокой власти!.. Впрочем, и в дворцовой кухне были свои униженные и презираемые – те, что таскали воду, рубили дрова, чистили котлы, выгребали мусор из ям. Они не участвовали в пиршествах, устраиваемых Драконом с определенной целью, питались отбросами и спали на земле, возле ящиков с нечистотами.

Дракон прикармливал ораву друзей и подручных, среди которых были не только повара, конюхи или возничие, но и стражи из дворцовой охраны. Дюжие воины любили поиграть с поварихами, напивались вдрызг и валились под столы. Они храпели, облепленные мухами, до того часа, когда их старшие приходили сюда за тем же, а их прогоняли прочь.

Дракон сделал попытку втянуть Евпорию в этот мутный водоворот. Но она отвергла его посулы с негодованием, проявила явное пренебрежение к поварским знакам внимания, а также и к угрозам, которые дошли до нее.

– Гетера, рыночная потаскуха! – поносила ее заглазно Крато, обращаясь к женской половине кухни. – А вот вошла в силу!.. Надолго ли?

– Ненадолго! – подхватывали поварихи. – Ведь в наложницы царевича она не попала!

– У нее и надеть-то нечего! Великий наместник не балует ее!

Непосредственная и недалекая Крато с самого начала испытывала мучительные опасения и ревность. Ей казалось, что Дракон готов изменить ей ради Евпории. Причем не сомневалась, что стоит Дракону пожелать – и новая рабыня явится ночью в его каморку. Но была буквально потрясена поступком этой женщины, которая отдубасила ее повелителя бронзовым блюдом, осмелилась поднять руку на ее божество. Ей казалось, что возмездие вот-вот обрушится на голову дерзкой, и она была крайне удивлена явной медлительностью Дракона. Теперь она уже не ревновала, зато и простить Евпории ее проступка не могла. Пылая жаждой отмщения, Крато решила опередить события и вмешаться в это дело. Она полагала как нельзя более угодить этим нерешительному повару.

Выждав момент, когда Евпория появилась в коридоре близ кухни, Крато неожиданно выскочила из каморки повара и преградила ей путь с воинственным видом. Евпория знала повариху, но сейчас невольно остановилась при виде бледного, искаженного лица, не обещающего ничего хорошего.

– Наконец ты попалась мне, бешеная сука! – завизжала Крато, вцепляясь ей в волосы. – Сейчас ты получишь сполна за все!.. Мщу тебе за почтенного Дракона!

Ошеломленная таким наскоком, Евпория чуть не упала, но удержалась, опершись спиной о стену. В следующий миг Крато почувствовала такие удары кулаками, что повалилась со стоном на каменный пол.

– Ты что, дурного меду хватила? – спросила Евпория, переводя дух и оправляя волосы. – Или хочешь попасть туда, где дробят камни?

Крато поднялась с пола такая же взъяренная, но полученный отпор охладил ее наступательный пыл.

– Ах ты! – с дрожью в голосе вскричала она, надеясь, что будет услышана на кухне, откуда могла ждать подмогу. – Сперва ты оскорбила царского повара, ударила его, а теперь меня?

– Провинился твой повар, за то и ударила, да и не один раз! А ты сама напросилась, дура!

– Ты поплатишься за это!.. Кто ты такая? Гетера из порта!.. Да знаешь ли ты, подлая, что почтенный Дракон отмечен богами?

– Чем же они отметили его? Толстым брюхом?

– Тьфу, мерзкая!.. Пусть твой язык съедят черви!.. Боги вручили Дракону ключ от тайной двери, вот что!

Евпория не желала продолжения скандального препирательства с глупой кухонной работницей и хотела одного – поскорее уйти. Но последние слова Крато озадачили ее. К тому же она была не чужда любопытства.

– А, испугалась! – вызывающе рассмеялась Крато. – Поняла, на кого подняла руку!.. Поздно! Скоро тебя выбросят из дворца в навозный ров!

– Какой ключ? От какой двери?.. Где он?.. Не врешь ли ты? – спросила Евпория с обидным недоверием, как бы издеваясь.

Это взорвало Крато.

– Я вру?.. Ах ты собачья отрыжка! Я вру?.. Сейчас увидишь!

Глупая служанка вгорячах поспешила в каморку повара, вернулась обратно запыхавшись. В руках она держала изогнутый бронзовый ключ со змеиной головкой и ременной петлей, прикрепленной посредине.

– Вот, видала? – торжествующе спросила она, переводя дух. – Теперь ты уразумела, кто такой Дракон?..

Евпория не растерялась, проворно выхватила из рук хвастливой рабыни ключ и, оттолкнув ее, исчезла, погрозив пальцем. Крато сначала остолбенела, потом с воплем кинулась в поварню, спеша пожаловаться Дракону на самоуправство наглой девки из спальных покоев.

 

XI

Овладев ключом, Евпория сумела узнать правду о тайном выходе из акрополя. Она была удивлена тем, что акрополь, охраняемый сотнями стражей, был в действительности беззащитен перед лукавством хитрого повара.

Запасной выход располагался около кухни и был замаскирован дощатым сарайчиком для дров и кустами дикого шиповника. Имел две дубовых, окованных медью двери: одну – со стороны дворика, другую – наружную. Между ними оставалось пространство, соответствующее толщине каменной стены. Нужно сказать, что выходом этим не пользовались со времени последнего Спартокида и о нем почти забыли. Старинный запор так заржавел, что сам начальник стражи не мог открыть его. А потому и не пытался пользоваться выходом.

Однажды, зайдя в подвал-трапезную для слуг, начальник разговорился с поваром и под хмельком рассказал ему о тайной двери, показал бронзовый ключ. Хитроумный повар насторожился и велел принести еще вина.

Когда болтливый воин свалился с лавки под стол, Дракон отвязал от его пояса бронзовую змейку, осмотрел ее, задумался. Потом позвал одного из подручных, большого мастера на все руки, спросил его: может ли он сделать другую, такую же?

– По отпечатку на глине смогу! – ответил тот с готовностью услужить повару.

Выспавшись, начальник стражи покинул трапезную, а Дракон через несколько дней получил в свое распоряжение второй ключ, точную копию первого. Совместно с умельцем он открыл потайной лаз, смазал «желуди» внутри допотопного замка, налил масла в медные «башмаки», на которых двери вращались, и отныне мог выходить из акрополя в город, минуя стражу, причем бесшумно.

С того времени вина и съестные припасы из царских кладовых потекли на рынок, туда же выносили украденные вещи. Дракон многих вовлек в это грязное дело. И всегда напоминал, что если кто проболтается, то сядет на кол, ибо при допросе ему, главному повару, поверят, а болтуну – нет!.. И все молчали, были немы, как те рыбы, которые поступали на кухню прямо с рыболовецких судов.

Спустя год повар превратился в богача и самого влиятельного человека в своем кругу. Все смазливые рабыни стали доступны ему. Он устраивал с ними ночные оргии в опустевшей кухне, около погасших очагов. Дракон еще больше разжирел, в его взоре появилось что-то нагло-властное, бессовестное и вместе низкое, как у преуспевающего мошенника.

Взбалмошная выходка Крато и утеря ключа взбесили повара. Он избил свою возлюбленную, сорвал с нее подаренный хитон и отлучил от своей особы. Новой фавориткой его стала молодая рабыня, которая недавно появилась на кухне. Теперь Крато опять оказалась в самом низу кухонной иерархии, подавленная и согбенная, одетая в рваную экзомиду. Она вернулась к прежнему уделу – грязной тряпке и кувшинам с вонючими отбросами. Считала виновницей своего падения Евпорию и ненавидела ее так же, как и счастливицу, новую наложницу Дракона.

Повар хотел заказать третий ключ, но умелец отказался, так как не помнил точных размеров его и расстояний между выступами. Дракон изругался и плюнул мастеру в лицо. Как бы то ни было, а потаенный лаз из акрополя в город оказался закрытым, поток людей и краденого добра через него прекратился.

Евпория проведала, что Дракон строит козни против нее, а Крато грозится облить ее кипятком. Но использовать ключ как улику против повара не решалась, считала это преждевременным. Стала осторожнее, почувствовала нужду в друге, который поддерживал бы ее. Вспомнила о Дидоне, стала наводить справки о ее местопребывании. Разыскала свою бывшую привратницу и служанку за городом, где та месила глину ногами. Появлению бывшей хозяйки Дидона обрадовалась, ее малоподвижное лицо отразило теплоту. На вопрос, как она себя чувствует, ответила низким, простуженным голосом:

– Еды мало, а ночью зябко!.. А работа ничего, не тяжелая.

Евпория рассмеялась. Действительно, этой могучей девке, способной померяться силой с портовым грузчиком, трудно было дать работу, которая показалась бы ей тяжелой.

Вскоре рядом с Евпорией в дворцовых коридорах появилась эта могучая женщина-воин, готовая вступиться за свою госпожу против любого обидчика. Так как ножей и кинжалов она не любила, то под полой всегда носила дубовый кистень, окованный железом.

И все же, несмотря на преданность Дидоны и милость наместника, Евпория чувствовала себя все более одинокой. Для Махара она являлась всего лишь временной забавой, источником некоторых удобств. Стоит ему разгневаться – и он не замедлит оттолкнуть ее. Тогда она, бесправная и беззащитная, сразу будет затоптана ногами Дракона и оравы его приспешников!

Об этом она думала сейчас, наливая в ладонь масла и легкими движениями растирая его на жирных телесах всесильного владыки. Тот, убаюканный ласковыми прикосновениями, задремал, посапывая носом.

Сзади послышались осторожные шаги. Евпория быстро оглянулась. Из-за колоннады вышел празднично одетый Асандр с двумя амфорами под мышками. Следом шел Гиерон, как всегда самодовольный, с лоснящейся физиономией. Он нес на голове большое блюдо, покрытое салфеткой.

Махар открыл глаза и медленно повернул голову. Асандр приветственно поднял руку с амфорой и обратился к наместнику довольно развязно:

– Да хранят тебя боги, великий! После купания выпей вот этого старого синопского вина!

– А, это ты, ясновидец и предсказатель! Ты что, пришел угостить меня хорошим вином и еще чем-то вкусным?

– Именно так! О преславный сын бога живого!

– Бога живого?.. Хотел бы я знать, увидел бы ты сейчас за его спиною то сияние победы, которое ослепило тебя когда-то?

– Ты намекаешь на временные неудачи великого государя?

– Временные?.. Гм…

Царевич повел глазами, Асандр сделал жест рукой. Евпория и Гиерон немедленно исчезли. Осталось лишь блюдо под салфеткой и открытый амфориск с елеем для натирания.

 

XII

Слуги остановились за колонной. Молча окинули друг друга взглядами.

– Ой, и разъелась ты, Евпория, отоспалась в царском дворце! – начал первый Гиерон, смотря с невольным восхищением на румяное лицо женщины, на ее белую шею и обнаженные руки. – Живешь в счастье и холе!

– А ты все такой же, – прищурилась Евпория, не разделяя его благодушного настроения.

– Какой?

– Все меришь сытной едой и возможностью поспать, когда другие работают!

Они прислушались к говору хозяев и, чтобы не быть обвиненными в подслушивании, удалились на цыпочках в чуланчик, где стояли глиняные горшки с мыльной глиной и амфориски с душистыми натираниями. Тут же грудой белели льняные покрывала. Пахло свежим бельем и лавандой. Гиерон покрутил носом, осмотрелся и протянул руку к амфоре с вином, которую заметил в углу. Евпория предупредила его, взяла сосуд и налила две плошки. Он выпил, она пригубила.

– Похоже, что ты недовольна? Видимо, жалеешь о том веселом времени, когда таскала камни и получала удары бича?

– Не жалею… Но и невелика радость натирать жирное тело хозяина, питаться его объедками и не видеть солнца иначе как в окно!.. А его ласки мало трогают мое сердце!

Гиерон вопросительно уставился на нее и покачал головой.

– Чего же ты хочешь, почтенная? Царской диадемы?

– Свободы хочу я, хотя и не ведаю, как обрести ее. Человеческой свободы!

– Человеческой? – озадаченно переспросил Гиерон. – А разве есть такая? Уж не бредишь ли ты?.. Я побывал за морем, получил свободу из рук царя, а какой ее вкус, так и не разобрал!

– Трус ты… Я всегда знала это! Ты променял звание свободного воина на место прислужника при хозяине! Потому и не разобрал!

– Свободного воина?.. Да думаешь ли ты, о чем говоришь? Я был воином, испытал голод и получал удары палкой от десятника! Делал то, что мне прикажут, лез в огонь, попал в пучину моря, чуть не захлебнулся в соленой воде! Сидел в трюме у пиратов, как черный раб, которого везут на продажу!.. Вот и вся моя свобода! Спасибо, Евлупор спас меня, и, слава богам, я опять дома!

– И опять слуга, тот же раб! А твой друг и спаситель Евлупор не вернулся же!.. Он храбр, как лев, и не страшится умереть с оружием в руках! Он отстаивает свободу мечом!.. Жаль, я его не видела!

– Муж достойный, это верно! Смерти не боится. Но заметь – он бежал от пиратов, не обрел среди них свободы. И сейчас он свободен, пока в бою. А после боя живет милостью царевича Фарнака. И лезет на рожон, только бы сохранить эту милость! Вам, бабам, куда лучше, вас господа любят, балуют!..

– Мне рассказывали о жене Митридата Мониме, которая потоптала диадему и хотела повеситься, сбежать в мир духов от постылой жизни взаперти! Разве это жизнь – сидеть в гинекее, как в тюрьме, всегда чувствовать, что за твоей спиной, как тень, везде и всегда ходит противный евнух?

– Я слышал больше!.. Монима умерла от руки евнуха по приказу самого Митридата! Царь боялся, что Лукулл ляжет спать с его женами!.. Но то – дело царское, не нам о нем судить! Чего же ты хочешь?

– Убежала бы, право! – вздохнула Евпория.

– Куда?.. В степи?.. Там тебя полонит грязный скиф и заставит сидеть в его юрте и отжимать кислый творог!

– Не знаю, куда бежать, так говорю!.. Но я хочу жить с человеком, которого любила бы, хочу иметь детей и чувствовать себя настоящей хозяйкой в доме!

Гиерон поднял нос и присвистнул.

– Понимаю: тебе хочется быть не только свободной, но и богачкой!.. И жить как богачка!.. Хотя и та жизнь, как мне кажется, не дала бы тебе полной радости: ведь в каждом доме хозяин тот же царь, а его жена сидит в гинекее!

– Я хочу жить не с повелителем, а с другом!

– Ай-ай! Странные слова говоришь ты, Евпория!.. Но все равно ты люба моему сердцу, хотя и считаешь меня трусом и обжорой!..

Женщина, смягчившись, улыбнулась и наполнила плошку вином.

– Выпей!.. И не обижайся на меня!

 

XIII

Оставшись без свидетелей, Махар и его гость продолжали разговор. Асандр услужливо раскупорил одну из принесенных амфор. Аромат старого вина ударил в нос.

Махар отведал прекрасного вина, удивляясь в душе, как сумел Асандр сохранить его со времени плавания в Синопу. Ему было неведомо, что вино это принесено из храмовых тайников.

– Ты говоришь – временные неудачи, – словно в раздумье, произнес он. – Нет, великий Митридат терпит самые настоящие поражения и покинул без славы уже не одно поле боя!

– Сейчас это так, – вздохнул Асандр, снимая салфетку с блюда. – Но, великий Махар, ведь и солнце не всегда сияет в безоблачном небе, его застилают тучи, и все же от этого божественное светило не становится менее ярким. Оно появляется вновь, такое же прекрасное, лучезарное!.. Так и в великих войнах! В борьбе с сильным врагом от побед до неудач совсем близко – как от Пирея до Афин!.. Зато для такого могущественного царя, как Митридат, достаточно сделать усилие – и поражения сменятся победами! Так оно бывало не однажды!.. Отведай этого кушанья, приготовленного искусным поваром!

– Что-то не верится в это усилие!.. А ты веришь?

Асандр молча пожал плечами и стал накладывать в тарелку царевича куски холодной стерляди с пряностями.

Уже то, что Махар так просто и без обычной заносчивости заговорил о разгроме Митридатовых ратей, означало многое. Ясно было, что он потрясен событиями, выбит из колеи, потерял самоуверенность. Асандр протянул ему второй наполненный ритон. Царевич рассеянно выпил его до дна и улегся на ложе, потный и тучный.

– Чтобы верить – нужно знать, – уклончиво ответил Асандр. – А я не оракул и не предсказываю судеб великим царям!

– Тут и предсказывать нечего! – воскликнул Махар с горечью. – Отец бежал к царю Армении Тиграну, потеряв все – и царство, и войско!.. Теперь Тигран колеблется – выдать его римлянам или нет! Война за морем близка к концу!.. А мы, наоборот, стоим на пороге войны, ибо Лукулл, воздвигнув трофей победы в Синопе, не замедлит пожаловать к нам, на Боспор!

– Не совсем так, Махар, – смелее возразил Асандр. – Война еще не кончена, Синопа держится, римские войска измотаны и требуют у Лукулла передышки. Римский сенат недоволен Лукуллом за затяжку войны!.. Даже завершив победу, Лукулл едва ли будет в состоянии сразу начать поход на Боспор! Для подготовки такого похода потребуется время!..

– Ты хочешь сказать – он съест нас не сегодня, а завтра? Плохое утешение!

– Возможно, это завтра наступит лишь через год! Срок достаточный, чтобы подготовиться!

– Мы располагали не годом, а десятилетием! А разве мы готовы воевать с Римом?.. Твои сограждане лукавят, не надежны они! Нет, Боспору мериться силой с Римом не по плечу!.. Вот и подумай, каково мое положение!

– Выход есть, – заметил Асандр как бы вскользь, нехотя.

– Какой? – нетерпеливо спросил наместник, разгоряченный ванной и вином.

В бане становилось жарче: Рабы-банщики за стеной, куда выходили топки печей, усердствовали, зная, что владыка любит часами потеть в струях горячего, сухого пара. Асандр, чувствуя, что пот заливает его, стал сбрасывать с себя лишнюю одежду.

– Царственной особе, – ответил он просто, но многозначительно, – приличествует царственный же выход из любого обстоятельства!

– Царственный?..

Махар испытующе уставился черными глазами в благообразное лицо своего советника, сейчас покрытое росою пота, сбегающего струйками по бритым щекам.

– Да, милостивый владыка, царственный! Ибо лишь натурам великим, способным на подвиги и жертвы, непосильные простым смертным, доступны великие решения! Именно в час испытаний проявляется величие и богоравность души тех, кто избран богами!

– Слова твои красивы, но темны, как ночь!.. Не пойму, куда клонишь!

Асандр поднял брови с улыбкой.

– О Махар, ты все понимаешь куда лучше, чем я! Но играешь со мною, прикидываешься простаком!.. Однако, Махар, ты должен уже изучить меня и знать, что я тоже не так прост, и твоя игра в непонимание не введет меня в заблуждение. Уж кто-кто, а я знаю, чего стоят ум и проницательность Махара, унаследовавшего характер и размах мысли своего отца!.. Да будут милостивы к нему боги в час испытаний!..

Слова эти, сказанные с нарочитой непринужденностью, польстили самолюбию царевича. Он ощутил вновь утраченную уверенность в себе. И остро взглянул в лицо Асандру.

– Что ж, – сказал он снисходительно, – я знаю, что ты умеешь разгадывать мои скрытые мысли. Такой, как ты, достоин служить великому государю! А вот попробуй угадать мои мысли сейчас!.. Разрешаю говорить прямо, без обиняков!

Говоря это, Махар думал: «Интересно, что задумал этот двоедушный боспорянин?.. И какой выход он может предложить мне?..» При этом вспомнил о тайном совете жрецов и архонтов, о котором говорил ему Фрасибул.

Асандр с той же улыбкой и беззаботным видом налил вина в рог и начал смаковать его маленькими глоточками, думая при этом: «Неужели он пронюхал о том, что говорилось в храме?.. Возможно, он заманивает меня в ловушку? Или сам дошел до мысли о разрыве с отцом и хочет, чтобы я произнес эту мысль вслух?»

Асандр понимал, что наступил решительный миг. И как только он допьет последнюю каплю этого сладкого, красного, как кровь, вина, пустой рог наполнится вновь – настоящей кровью… его собственной.

Но отступать было некуда. Вино убывало и наконец кончилось. Рука с рогом опустилась. А Махар все смотрел черными, как маслины, глазами и был в этот миг похож на ястреба, нацелившегося на добычу, готового ринуться на нее. Его большой горбатый нос казался хищным клювом, а приподнятые плечи – сложенными крыльями.

– Я не колдун и не смогу отгадать твои мысли, – медленно начал Асандр. – И недостаточно мудр для их разумения! Не требуй от меня невозможного.

– Да?.. А я думал, что ты все знаешь через гадания Левкиппа, – с усмешкой заметил царевич.

Асандр понял намек, но только пожал плечами.

– По нашим законам гадать на царственную особу нельзя! Но мне известно, что все жертвенные гадания говорят одно: все преходяще, только Пантикапей будет жить в веках и главенствовать над другими городами царства!

– Что ж, гадание неплохое!.. Как ты мыслишь, имеет оно какое-либо значение для меня?

– И это ты знаешь лучше, чем я!.. Я же скажу: если хочешь быть впереди других и не свалиться в яму, выбирай коня крепкого и нестарого, который не изъезжен и не хромает!.. А с того коня, что запален и вот-вот рухнет на землю вместе с всадником, надо вовремя сойти!

– Ты полагаешь, что Пантикапей – это крепкий конь? А мне кажется, конь этот недостаточно выезжен, норовит сбросить седока! Брыкается, глазом косит!

– Страшен ли опытному наезднику норовистый конь? Наоборот, удалец находит удовольствие в укрощении ретивых скакунов! Ты сам говорил это!.. Зато на лихом, горячем скакуне ты умчишься далеко, и тому, кто загнал свою лошадку, не догнать тебя!

– Допустим, что это так. Но есть еще один всадник – Рим! И, пожалуй, тоже не на плохом коне!.. Как уйти от него?

– Опять-таки я недостаточно просвещен и затрудняюсь ответить тебе! Боюсь, что, услышав мои слабые суждения, ты просто рассмеешься и прогонишь меня! А мне не хотелось бы этого!

– Ничего, говори!

– Я убежден, – начал Асандр с глубокомысленным видом, – что дело Митридата – великое дело, угодное богам, – должно победить! Даже в случае полного поражения и смерти Митридата, когда он из земных богов перейдет в сонм богов небесных и будет взирать на дела наши из-за облаков.

– Да?.. Как же понимать твои слова? Уж не боги ли продолжат дело Митридата после его кончины? Боги не любят прямо вмешиваться в дела земные, у них много своих забот!

– Нет, великий Махар, не боги! Но у Митридата есть сыновья, и среди них первый и избранный – ты! Значит тебе и продолжать!

– Но что продолжать? Войну и отступление перед сильным врагом?

– Я сказал: продолжать дело, но не войну! Это разные вещи! Дело Митридата было в том, чтобы создать великое царство, он создал его! Вторым его шагом было завоевание мира! Этот шаг оказался преждевременным, Митридат споткнулся и упал! Он потерял половину своих владений и сам стал беглецом… Другая половина – в твоих руках! Это Боспор и вся Таврида! Это согласные с тобою скифы и сарматы! Это огромные земли, богатые, многолюдные! Так сохрани эту половину для себя, удержи ее от гибели и римского рабства!.. Ты наследник отца: так наследуй ему, ибо завтра наследовать будет нечего! Сегодня же судьба всех замыслов Митридата зависит только от тебя! Для этого требуется решение, не простое, но достойное сына великого Митридата!.. В этом решении лучшие люди Боспора поддержат тебя!..

Махар нервно поднялся с ложа с легкостью, которую, казалось, давно утратил. Он понимал, куда клонит Асандр, разноречивые чувства закипели в его душе. Он уже хотел сказать резкие, осуждающие слова этому двуличному человеку. Но сдержался, зная, что Асандр был на тайном совете в храме не случайно и сейчас ведет речь не только от своего имени. В ней отражается мнение больших людей Боспора. И все, о чем сейчас говорилось, завтра будет известно и может вызвать их ответные действия. Какие?.. Царевич понимал, что, проявив большое рвение в служении отцу, когда тот разбит и спасается в горах, он ухудшит свое положение, приблизит опасность разрыва с пантикапейской общиной. Боспорские архонты и жрецы сразу убедятся в том, что он полон решимости поддерживать Митридата до конца и готов разделить его печальную участь, увлекая за собою в бездну и Боспорское царство!.. Это было бы опрометчиво и могло ускорить развязку. Но и пойти навстречу лукавому советнику, так легко и просто согласиться с ним, казалось нелепым, оскорбительным!

– Ты был бы во многом прав, – ответил он, сдерживая волнение, – если бы моего царственного родителя не было в живых! Тогда я принужден был бы принять самостоятельное решение. Но государь жив, а я его наместник, связанный с ним клятвой верности!.. Наконец – я его сын и наследник! Как же я могу пойти на вероломство, отделиться от него, объявить себя самостоятельным правителем Боспора?.. А ведь ты к этому ведешь свои крамольные речи! Ты предлагаешь мне измену, не так ли?..

Асандр почувствовал, как волосы оживают на его голове. То, чего он так боялся, готово было свершиться. Он постарался овладеть собою и с беззаботным видом застарелого гуляки стал наливать вино в ритон, говоря:

– Тонок ты, Махар, тонок, как острие вот этого кинжала, что лежит на ковре! Не завидую я врагам твоим!.. Но, прости меня, сыновние чувства в тебе одолевают государственную мудрость! Да, Митридат жив как человек, но он умер как царь и полководец! Подстреленная птица не сразу падает на землю, она еще пытается лететь, хотя это ее последние попытки!.. Вероятно, и Митридат понимает это и, я думаю, в глубине души надеется, что ты поступишь именно так, как мы сейчас говорим!.. Ибо, удержав Боспор, ты сможешь стать могучим государем и, кто знает, возможно, еще высадишься на берег Анатолии и вернешь отцовские владения! И тогда Митридат, уже с того света, благословит и восславит тебя!

Махар подскочил к Асандру с пылающим, потным лицом и схватил его за грудь волосатой рукой. Он задыхался от возбуждения и переполнявших его чувств.

– Да пойми ты, скользкий налим, что Митридат жив и как человек и как царь!.. Он собирает новое войско и еще вернет то, что утратил!.. Ты уже трижды изменил моему отцу, пока говоришь со мною, и втягиваешь меня в богопротивное дело! Чего ты вертишь хвостом, как лиса?.. Говори, от чьего имени пришел сюда, что решили архонты на тайном совете, или я кликну стражу!

Они встретились глазами, но Асандр не увидел в воспаленном взоре царевича подлинной решительности, убежденности. Несмотря на горячность, Махар явно был смущен и испытывал душевное смятение перед неизбежностью выбора. Асандр уяснил это и почувствовал себя увереннее.

– Говорю с тобою от своего имени, никто меня к тебе не посылал! – ответил он. – Я сам пришел, ибо желаю твоего успеха и торжества! Охлади свое сердце и выслушай меня до конца!..

– Говори, – мрачно согласился царевич, опуская руки, – я слушаю.

– Это не измена, Махар, это царственный ход в большой игре! Его надо сделать еще при жизни Митридата. Сейчас Рим тебе поверит, так как боится Митридата и будет рад найти в тебе неожиданного союзника! В случае же смерти Митридата твое обращение к Риму будет понято как проявление слабости! Тогда на тебя поглядят не дружелюбно, не как на союзника, а свысока, как на побежденного, валяющегося у ног победителя!

– А я не собираюсь обращаться к Риму! Я не предатель отца моего!

– Тогда тебе придется воевать с римлянами! А эта война не под силу Боспору, и боспорцы сделают все, только бы ее избегнуть! Пойми это, мудрый Махар!

Царевич остановился перед Асандром, окруженный клубами банного пара. Мокрая простыня свисала с его голого плеча, на распаренном лице отразилось не то раздумье, не то мгновенное оцепенение. Все сказанное оглушило его, ослепило. Пред ним как живое предстало грозное лицо Митридата с огненными глазами, в которых можно было прочесть не только гнев и презрение, но и укор. «И ты думаешь изменить мне? – казалось, спрашивал пронзительный взор. – Или ты забыл судьбу изменников в прошлом? Все они казнены после пыток. То же ждет и тебя, хотя ты и наследник мой!..» Да, страшно и дико изменить отцу и государю!

Впрочем, Асандр не сказал чего-то нового, он только произнес вслух то, что так или иначе уже рисовалось в голове Махара, но было отвергаемо им с негодованием. И весомость сказанного заключалась даже не в том, что лукавый боспорец выполнял тайное поручение совета, а в том, что он как бы подсказал оправдание измены, обосновал ее целесообразность и государственную необходимость! А что если он прав?.. Как старые деревья умирают и падают, уступая место молодым, так и Митридат должен уйти в небытие, в сумрак забвения, оставив за себя его, Махара, если хочет грядущего торжества Понта над Римом! Грядущего, ибо сейчас торжествует Рим! И, чтобы одолеть римского великана в будущем, надо сегодня склониться перед ним, протянуть ему руку преданности и дружбы!

И все же такое можно принять головой, как суровую неизбежность, но не сердцем!.. Сердце бушевало в груди, протестовало, не соглашалось! Махар стал ходить по мокрому полу, шлепая босыми ногами. Потом опять остановился перед Асандром и, устремив на него пристальный взгляд агатовых глаз, сказал с усилием и сдерживаемой угрозой:

– Уходи отсюда!.. Так-то ты служишь великому Митридату, отцу моему!

 

XIV

Амфоры были двух родов: одни узкогорлые, с осмоленными пробками, другие с широким горлом, наподобие кувшинов. В первых булькало старое вино, созревшее за много лет хранения в храмовых тайниках, во вторых, – впрочем, их было всего две, – блестели золотые деньги.

Это был неожиданный дар жрецов и архонтов из запасов города. Махар получил его вскоре после беседы с Асандром.

Война сильно истощила не только Понтийское царство, но и Боспор, подорвала и личную казну Махара. Жизнь дворца значительно оскудела. Сладкие, пьянящие вина перестали поступать в подвалы акрополя из Диоскуриады и Синопы. На море продолжали шнырять триеры Сервилия, они не пропускали купеческие суда, идущие на Боспор или с Боспора.

И вдруг храмы города дают заморскому наместнику золотой заем сами, без принуждения, добавив к золоту несколько десятков амфор хорошего вина!.. Этим Пантикапей как бы хотел показать, что городская община видит в Махаре нечто большее, чем ставленника гибнущего Митридата. Эти деньги и вино – предварительный взнос города в счет оплаты того решительного шага, которого сейчас ждали от Махара.

– Понимаю, понимаю ваши замыслы! – усмехнулся царевич, задумчиво рассматривая дары города. – Хитры вы, но и я не младенец! Оторвавшись от отца, я сразу становлюсь игрушкой в руках пантикапейских властедержателей, а это мне не очень по нутру!.. Если я и стану самодержавным правителем Боспора, а может, даже царем, то не по милости таких, как Левкипп, Парфенокл или Асандр! К тому же неизвестно, не ловушка ли это?.. Может стоит порвать с отцом, как те же низкопоклонные архонты заговорят со мною другим тоном!.. Нет, я должен быть уверенным в том, что после измены отцу царское кресло для меня будет обеспечено!

И наместник предпринял встречные меры. Вино и золото принял, но стал держаться совсем иначе. Фиас евпатористов уже не собирался в обычные дни, храмовое винцо прошло мимо рта Асандра и его друзей – евпатористов. Последние недоумевали и переговаривались, пожимая плечами:

– Что-то случилось с преславным царевичем!.. Скажи, Асандр, может он заболел?

Но Асандр знал не более других. Попытался пройти во дворец, как обычно, и вдруг натолкнулся на скрещенные копья стражей. В ответ на окрик посторонился, уступая дорогу десятку воинов, сопровождавших важную персону. Это был высокомерный перс Фрасибул, который, поглядев на Асандра, оскалился с явной издевкой.

– Да, царевич Махар что-то задумал и хочет сделать это без меня! – вздохнул Асандр, возвращаясь домой. Тут его ждал Гиерон, который через Евпорию узнал, что готовится новый караван судов для отправки хлеба Митридату.

– Какому Митридату? – воскликнул Асандр, удивленно взглянув на слугу. – Кто может сказать, где сейчас Митридат? В какой порт пойдут корабли?.. В том-то и дело, что отправлять хлеб некому, его захватят римляне!

– Хлеб пойдет в осажденную Синопу, – поправился Гиерон. – Ведь город продолжает держаться и ждет возвращения Митридата, который снимет осаду!

– Это другое дело! Кто же поведет корабли? Как видно, не я!

– Евпория сказала, что корабли поведет Фрасибул!

– А-а… – протянул Асандр, начиная что-то понимать.

– Есть еще новость, – добавил Гиерон после краткого молчания.

– Говори, что же ты молчишь?

– Фрасибул не только добился размолвки между тобою и Махаром и захватил в свои руки навархию. Он отстранил от царевича Евпорию, считая, что она тайно служит тебе!

– Отстранил Евпорию?.. Жаль, теперь мы не все новости будем узнавать раньше других!.. Куда же ее спровадил Фрасибул?

– Ты сам знаешь, господин, как Махар привязался к Евпории, хотя ее молодость миновала. И не захотел ее обидеть. Он дал ей должность старшей жрицы Афродиты Пандемос! Она уже перебралась из дворца в храм, туда, к порту!..

– Ну, это не так плохо!

– Совсем не плохо, господин!

Гиерон был очень доволен этим перемещением своей давней подружки, которое давало ему возможность чаще и проще посещать ее.

 

XV

Отвергнув услуги Асандра, отстранив его от дел и закрыв перед ним двери дворца, Махар полагал, что поступает именно так, как учил отец. Да, человек нужен царю, пока он приносит пользу, а как только он утрачивает это качество, его устраняют.

Устранять полагалось не только ненужного, лишнего человека, но и такого, который оказался слишком полезен, сделал чересчур много для своего владыки. Такие люди склонны зазнаваться, начинают приписывать себе большую долю царских успехов и даже считают себя творцами царского могущества. Они легко впадают в недовольство, им кажется, что их мало возвеличили, что они вторые после царя, а при случае могли бы и сравняться с ним… Так зарождается гордыня в сердцах больших военачальников, ближайших советников и сподвижников царских, а от гордыни один шаг к заговору против государя, к покушению на его жизнь и диадему! Поэтому хорошо, если возвеличенные и возгордившиеся друзья, так же как и зазнавшиеся полководцы, неожиданно уходят в страну теней!

Правда, Асандр казался Махару слишком мелкой сошкой, чтобы его следовало отправлять так далеко. К тому же он пантикапеец, член той общины, с которой сейчас невыгодно портить отношения, а также муж деятельный и расторопный, могущий еще понадобиться. Поэтому удел его – временная опала. А дальше видно будет…

Слух о внезапной немилости царевича к Асандру мгновенно стал достоянием всего Пантикапея. Недоброжелатели, и среди них первый Парфенокл, возликовали, но Левкипп и его окружение были встревожены. Им показалось, что попытка Асандра склонить Махара к измене провалилась, царевич разгневан и, возможно, завтра прикажет отправить злополучного советника в пыточное подземелье. А зубчатое колесо и дыба – страшные вещи, они развязывали языки и не таким, как Асандр! А если это так, то на пытке будут выявлены истинные вдохновители и сторонники измены Митридату.

Но Асандр появился на улицах города такой же самоуверенный, как всегда, в окружении толпы друзей. Казалось, он не понимал опасности своего положения. Он всем своим поведением старался показать, что опала его мало беспокоит.

– Или он хочет выглядеть счастливым в беде, или мы чего-то не поняли, – изрек Левкипп, когда ему сообщили об этом. По его указанию с Асандром встретились верные люди из числа младших жрецов. Они попытались открыть ему глаза на его незавидные обстоятельства.

– Смотри, Асандр, – говорили они, – как бы тебе не угодить в колодки!

– Не бежать ли тебе, Асандр, в Фанагорию?

Но Асандр только смеялся в ответ на эти предупреждения. Он с друзьями вышел на пристань посмотреть, как готовится уйти в море очередной караван судов, груженных продовольствием, теперь уже без его участия. Здесь встретился с Панталеоном, тоже отправляющимся в плавание. Фрасибул не без основания полагал, что успех, который сопутствовал Асандру на море, в значительной степени зависел от мореходных талантов Панталеона и крепкой сплоченности матросов, а потому оставил опытного моряка и преданных ему людей на кораблях.

– Да будет милостив к тебе Посейдон Кораблеспасатель! – сказал Асандр, обнимая друга на прощанье.

Караван покинул порт. Асандр остался на берегу и, несмотря на показную самоуверенность, почувствовал себя обиженным, одиноким. И хотя никто не угрожал ему прямо и не искал его с целью заковать в колодки, ему показалось, будто неведомая опасность стала ближе, как бы нависла над ним.

 

XVI

Отвлекшись от дел, Асандр пожелал увидеть прекрасную художницу Икарию, которая уже не раз робкими письмами напоминала о себе. Приказал Гиерону седлать коней и выехал из города, оставив дом на попечение Антигоны.

Дом без хозяина замер, словно уснул. Окна перестали сверкать огнями, в большой зале против закопченного очага уже не собирались фиаситы для ночных песнопений и уютной трапезы.

– Куда мы едем? – спросил Гиерон, когда они миновали городские ворота и оказались на дороге, уходящей на юг. Слуга был опечален необходимостью покинуть Пантикапей, где оставалась Евпория.

– В Нимфей! – коротко ответил Асандр, неохотно отрываясь от своих мыслей.

– Надолго?

– Там видно будет!..

Слуга понял, что хозяин не в духе, и замолчал. Кони цокали копытами, унося всадников все дальше от городского шума и многолюдья. Каждый из всадников думал о своем. Асандр посему-то вспомнил черноглазую, смуглую дочь Митридата, как она удостоила его своим вниманием, наградив ударом плети, и усмехнулся. Что она ему, дочь владыки восточного мира, ныне терпящего поражения, но еще сильного и страшного для врагов своих. Пусть царевна и поглядела на него с озорным любопытством, но это мгновенный каприз. Ни любви, ни союза с нею быть не могло. И показалось странным, что вот идут годы, а он, Асандр, не имеет семьи, потомства!

Следуя каким-то внутренним побуждениям, он понукал лошадь, поднимал ее в галоп. Гиерон не отставал, они молча мчались навстречу соленому морскому ветру. Асандру показалось, что там, впереди, его ждут счастье и уют тихой жизни. Да и что ему надо, в самом деле? Теперь он достаточно обеспечен и мог бы завести жену, детей… Что он оставил в Пантикапее? Ненависть Парфенокла, борьбу, тревоги! Друзья устроены, они теперь сыты и без него! А сам он сослужил службу городу и стал не нужным никому!.. Странно!..

В душе крепло желание остаться в Нимфее, стать членом местной общины, жить личными радостями в кругу семьи. Видимо, боги указуют ему эту долю!

Однако, прибыв в Нимфей, Асандр убедился, что боги отнюдь не заинтересованы в его благополучии. Раньше боги покровительствовали ему, создали ему ореол удачника. Теперь – отвернулись от него!.. Стало ясно, что ящик Пандоры открыт и то, что случилось, только начало потока неудач, сменивших временные успехи.

Та, ради которой он прибыл в Нимфей, не встретила его в дверях маленького домика, увитого виноградными лозами. Спрыгнув с седла, он быстро вошел внутрь скромного жилища и нашел Икарию лежащей на ложе. Около сидела рабыня, ранее подаренная ей Асандром, с печалью в глазах. Икария приветствовала его слабой улыбкой и мановением иссохшей руки.

– Вот и я! – сказал он приветливо, протягивая руки. – Прибыл к тебе!

– Ты опоздал, – прошептала она запекшимися губами. – Моя земная жизнь кончается!..

Неумолимый недуг, который раньше Асандр принимал за томление одиночества, оказался роковым. За время, пока он плавал в Синопу и занимался делами в Пантикапее, Икария увяла, как цветок. Она умирала.

– Наше счастье не сбылось, – с печалью продолжала она, – но спасибо, что ты вспомнил обо мне и приехал!

– Теперь я независим и свободен от дел, – сказал он, но в ответ получил лишь беззвучное движение бескровных губ.

С невольными слезами он сел у ложа умирающей и смотрел на ее все еще красивое тонкое лицо с печалью и нежностью. На лбу ее выступали капли холодного пота и скатывались по бледным вискам, как слезы.

Так он сидел и смотрел на нее, пока она не уснула вечным сном.

Тогда он поднялся со скамьи и объявил окружающим:

– Дорогая мне Икария умерла, как законная моя супруга!

После чего нанял искусных мастеров, которые возвели пирамидальный памятник у моря над родником, где она часто грустила, ожидая Асандра. На памятнике была высечена надпись, идущая как бы из уст каждого, кто в жаркий день остановится отдохнуть и утолить жажду:

Гиерон, составивший эту надпись, получил золотую монету. Асандр приказал ему заниматься хозяйством в оставшемся после Икарии маленьком имении, а сам коротал время, бродя вдоль берега моря или сидя у памятника в горестном раздумье. Чувство одиночества и пустоты овладело им.

 

XVII

Предаваясь печальным размышлениям, Асандр не заметил, как в гавань Нимфея вошел корабль с разодранными парусами и следами пожара. Это был один из его двух кораблей, прибывший из Парфения. Асандр вздрогнул от неожиданности, когда его окликнул грубый голос. Он поднял голову и увидел приближающегося Флегонта. Глава перевоза был ранен, хромал. Его левая рука, обмотанная тряпками, висела на перевязи.

– А, это ты? – спросил безучастно Асандр, словно не замечая растерзанного вида неожиданного гостя.

– Это я! Очнись, Асандр!.. Соболезную твоему горю. Гиерон рассказал мне о смерти твоей возлюбленной. Отвлеки сердце от сожалений, умершую не вернешь!

– Ты прав, Флегонт. К сожалению, я не Орфей и не могу спуститься в царство мертвых с целью вернуть в этот мир покойную!.. Но у тебя, как я думаю, есть ко мне дело.

– Дела наши совсем плохие!.. Как я и ожидал, произошло несчастье!

– Говори, я слушаю, пусть будет одним несчастьем больше!

Флегонт сел на ступеньку памятника, отвязал от пояса кружку, напился холодной воды, вытер губы, после чего рассказал все. Рыбаки-перевозчики проведали о том, что Асандр впал в немилость, сочли это за благоприятный случай и обратились к Махару с просьбой восстановить их монопольное право на перевоз через пролив.

– Ну, и Махар принял их милостиво? Отдал им перевоз?

– Да, в том-то и дело! Он выдал им охранную грамоту. А гоплитов, охранявших перевоз, отозвал!.. Мы остались одни!

– Рассказывай дальше, – кивнул головой Асандр, несколько оживляясь.

Флегонт поведал ему, как рыбаки подговорили рабов на кораблях и те подняли бунт в ночное время.

– Это те рабы, которых тебе подарил Митридат, они очень тосковали по родине… Им помогли какие-то бродяги или беглецы, которые появились неизвестно откуда, тоже, как я думаю, не без участия рыбаков. Я подал сигнал к бою, и со своими людьми начал расправляться с бунтарями, и конечно, преуспел бы в этом. Но на берегу загорелось много факелов, собралась толпа рыбаков с копьями и баграми. Я приказал рубить якорные канаты. Мы поспешили выйти в море, но рыбаки преследовали нас на лодках. На передней лодке было знамя! Оказалось, они привязали к наконечнику копья охранную грамоту Махара! Размахивали ею с криками: «Сдавайтесь!.. Сдавайтесь!» На моем корабле начался пожар. Пока мы доставали бадьями морскую воду и заливали пламя, на другом корабле рабы восторжествовали!.. Они перебили наших людей, подняли паруса и ушли в море!

– Бежали, значит?

– Бежали при поддержке рыбаков!.. А этот корабль мы отстояли, рабов перекололи и выбросили за борт! Но должны были сами сесть за весла и спасаться, ибо нас осталось мало! Считай, половина наших людей погибла!.. Тебе пора обратиться к Махару и с его помощью наказать Парфений!

Асандр усмехнулся и отрицательно покрутил головой:

– Нет, Флегонт! Если боги против нас, то как мы можем противиться их воле?..

Задав еще несколько вопросов, Асандр приказал поставить корабль на якорь, а команду после расчета распустить до лучших времен.

В нимфейском порту появилось несколько десятков шляющихся без дела матросов. Они горланили песни, пропивая полученные деньги.

В числе их оказался и Флегонт, который быстро спустил заработанное и ночевал в порту, не имея пристанища.

– Нет счастья для меня! – говорил он друзьям хриплым, пропитым голосом. – Воевал я под знаменем Асандра на льду пролива – получил одни раны, а награды никакой! Ходил на пиры к Асандру в числе евпатористов, но изгнан за злой язык и дурные предсказания! Был назначен старшим на перевозе, кое-что скопил, но мои деньги оказались на том корабле, который угнали рабы! Опять неудача!.. Что же дальше? Неужели так всю жизнь?.. Нет, видно, один путь неудачнику – в разбойники на большой дороге или вместе с беглыми рабами в пираты!

Голодный и злой, он направился к домику художницы, где сейчас жил Асандр. Здесь увидел Гиерона, как всегда чисто одетого, сытого.

– Процветаешь, раб? – молвил с сердцем моряк, проходя мимо.

– Я не раб, мне дарована свобода самим Митридатом! – ответил с досадой слуга. – А ты куда пробираешься? Хозяина нет!

– Где он? Мне нужно с ним поговорить.

– Ты расчет получил, и говорить тебе с хозяином не о чем!

Изругавшись, Флегонт повернулся и побрел прочь. Гиерон остановил его.

– Слушай, Флегонт, – сказал он с покровительственным видом, – ты всегда был лучшим матросом, и преславный Асандр ценил тебя!.. Тебя погубило твое карканье, ты языком навлекаешь духов несчастья! Да!

– Говорю, что думаю, вот и все!

– Глуп ты, вот что!.. Но мне жаль тебя, право. Я сейчас управляю имением, которое осталось после Икарии. Оно по закону принадлежит Асандру, ибо он купил его для художницы!.. Так вот, приходи работать – я поручу тебе подрезать лозы на винограднике!.. Платы не проси, ибо имение бесприбыльно. Скажи спасибо, что накормлю!

– Как же это, без платы?.. Я же не раб!

– Не хочешь – дело твое! Ты не раб и можешь умирать с голоду под забором!.. Никто даром кормить тебя не будет! А я говорю тебе – приходи, поработаешь, накормлю! Жалею тебя!.. А настанут лучшие времена, получишь больше.

– Хорошо, Гиерон, приду! Видно, никуда не денешься. Только дай мне обол опохмелиться, очень голова болит!

 

XVIII

Время шло, миновало лето, был собран урожай, желтые листья кружились по ветру и падали на каменные мостовые Пантикапея. Архонты города уже не получали приглашений на пиры к наместнику. Об Асандре никто не вспоминал, никто и не разыскивал его. Евпатористы не устраивали ночных оргий. Махар уединился во дворце. Весь ход жизни акрополя стал сдержанным, таинственно-скрытным.

– Что-то произошло, но что?.. – гадали горожане, поглядывая на темные окна дворца, где некогда вели блистательную жизнь гордые Спартокиды.

Все выяснилось лишь после возвращения каравана судов из заморского плавания, оказавшегося не вполне благополучным. Панталеон, сойдя с корабля, направился в городской дом Асандра, но, узнав, что хозяина нет, добыл коня и поскакал в Нимфей. Здесь они встретились как добрые друзья, уединились в уголке домика за очагом, с кувшином подогретого вина.

– Все рассказывай по порядку! – сказал Асандр.

Оказалось, Фрасибул повел корабли не в Синопу, как это было объявлено в день отплытия, а в Армену, уже захваченную римлянами. По пути их атаковали легкие биремы синопцев, причем несколько кораблей с продовольствием было отбито и уведено в осажденную Синопу. Остальные добрались до места назначения и выгрузили хлеб для римлян!.. В Армене Фрасибул встретился с Лукуллом и вручил ему подарок от Махара – драгоценный венок, покрытый тысячью золотых монет!

– Ого! – усмехнулся Асандр. – Видимо, на этот венок ушло все золото, полученное Махаром от города!

К венку была приложена грамота, в которой Махар ставил свои условия: если Лукулл признает его пожизненным правителем Боспорского царства, а также другом и союзником Рима и Рим станет опорой власти Махара, как римского ставленника, то он, Махар, будет всемерно содействовать победе римского оружия над Митридатом!

– Каково задумал? – округлил глаза Панталеон, ожидая, что Асандр возмутится вероломством царевича.

– Я догадывался, что Махар задумал именно это, – спокойно ответил Асандр с видом человека, не причастного к совершенной измене, но и не осуждающего ее строго.

– Как мне удалось узнать, – продолжал несколько озадаченный Панталеон, – Лукулл якобы так оценил этот шаг Махара на тайном совете военачальников: «Однажды изменив отцу, Махар уже не сможет повернуть назад. Митридат не милует изменников, даже если бы они и раскаялись! И Махар знает это! Отсюда можно быть уверенным, что до конца войны искренность Махара вне сомнений! А это то, что нам надо!»

– Что ж, Лукулл прав, – так же спокойно заметил Асандр. – Ну, а насчет Боспора что сказал Лукулл?

– Пантикапейцы, как и все греки, по словам Лукулла, хитрецы, сосуды, наполненные обманом и ложью! Сегодня они будут за римлян, а завтра опять поклонятся Митридату, если это будет им выгодно! И хотя боспорские города не всегда дружны, только крепкая рука может удержать их в подчинении Риму!

– И здесь Лукулл не далек от истины! Ты мастер узнавать секреты, склоняю перед тобой голову!

– Дружка нашел в Армене старого, он подкупил кое-кого из рабов Лукулла. Они многое подслушали, остальное узнали по расспросам! Может, что и не так.

– Как бы то ни было, но свершившееся надо приветствовать!

– О боги! – вскричал изумленный Панталеон, роняя кружку. – Это измену-то приветствовать?.. Ты не пьян, Асандр?

Асандр успокоил его жестом руки.

– Махар изменил отцу – это их семейное дело! Но Махар не изменял Боспору! Наоборот, он выводит Боспор из-под удара римского кулака! За это ему слава и честь! Сегодня Махар выгоднее для Боспора, чем недружные роды Ахаменов и Гераклидов, которые готовы перехватить друг другу глотки ради захвата верховной власти! Так уж пусть остается Махар, хотя бы римский!..

– Так-то так! – протянул неуверенно Панталеон. – Но есть слушок, хотя и взятый с ветру, – Митридат жив и пытается сколотить войско в горах!

– И этому можно поверить. Пока царь жив, он будет бороться. Но едва ли многого достигнет. Рим силен! А с изменой Махара стал еще сильнее. Наше дело сейчас – кричать здравицу Махару… А дальше видно будет.

Панталеон потер лоб мясистой ладонью, пытаясь осмыслить услышанное. Вздохнул и поглядел на Асандра с укоризной.

– Ты вот славишь Махара! – возразил он. – Но ведь Махар перестал доверять тебе. Он отлучил тебя от всех благ! Почему?.. Он полагает, что ты верен Митридату, как главный жрец фиаса евпатористов! Если это так, он закует тебя в цепи!

Асандр невольно рассмеялся, к вящему удивлению Панталеона, не понимающего игры событий.

– Не удивляйся моему смеху, я не пьян, – сказал он. – Я верен Боспору! Но знаю, что стоит прийти к власти Ахаменам или Гераклидам – они снимут с меня голову! А при Махаре, хоть он и дуется на меня, не посмеют!.. Вот я и рукоплещу Махару, пою ему славу! Ибо сам Махар меня не тронет, скорее призовет опять во дворец!

– О боги, ты мудр и все предвидишь заранее!

– Пытаюсь предвидеть, желая сохранить голову на плечах! Это прежде всего!.. А потом – я не хочу, чтобы за ошибки царей и правителей был разрушен Пантикапей, в котором я родился!.. Но погоди немного, скоро все поймешь! А теперь я должен побывать в Пантикапее! Надо увидеться с Левкиппом, получить кое-какой должок с города!.. Эй, Гиерон, вели седлать коней! Поедешь со мною, а за домом и виноградником присмотрит Флегонт!

 

XIX

Когда Асандр появился в Пантикапее, уже весь город говорил о потрясающей новости, измене Махара отцу и переходе Боспора под высокую руку Рима.

Найдя Левкиппа в храме Зевса Спасителя, Асандр приветствовал старца с сыновней почтительностью, после чего обратился к нему со словами:

– Почтенный отец! Опасное поручение, которое ты и тайный совет дали мне, выполнено успешно!.. Не так ли?

– Так, сын мой, – ответил жрец мягко, но сдержанно. – То, что было замыслено нами, совершилось. Римский меч отведен от сердца нашей державы!

– Надеюсь, совет не забыл, что самую опасную литургию, именно переговоры с Махаром, выполнил я?

– Да, да, – подтвердил Левкипп с некоторой заминкой. – Но архонты утверждают, что Махар принял это решение сам, независимо от твоих усилий. Даже считают, что ты говорил ему что-то совсем другое, он не захотел слушать тебя, даже был разгневан! Иначе откуда эта его немилость к тебе?

– Это происки врагов моих, они хотят унизить меня, боятся моего возвышения! А что Махар отстранил меня – в этом его хитрость! Он принял мои советы, но не захотел показать, что порывает с отцом под чьим-то влиянием! Ему хочется сохранить видимость самостоятельности, независимости! Только глупцу это не понятно!.. Мне кажется, что архонты просто не хотят отдать в мои руки соляные откупа, не так ли?.. А ведь дана клятва, и ты эту клятву скрепил именем Зевса! Как же можно теперь отступиться от нее?

– Не только это, Асандр. Для меня совершенно очевидны твои заслуги и рвение!

– Так в чем же дело?

– А в том, что Митридат снова поднял голову! Он набрал войско и спустился с гор, намереваясь дать Лукуллу решительное сражение! Вот архонты и говорят, что мы поспешили с переходом в римский лагерь!

– Почему мы? Махар поспешил, а не мы!.. Если царевич принял решение самостоятельно, как утверждают архонты, значит, я и тайный совет, который меня посылал, не замешаны в измене Махара! Более того – Махар прогнал меня, поверг в опалу! За что?.. Не иначе как за то, что я жрец фиаса, поклоняющегося Митридату!.. Теперь я чист перед грозным царем, так же как и совет города! Перешел Махар к римлянам – слава ему, да будет он нашей защитой перед Римом!.. А если Митридат побьет Лукулла, слава и ему, ибо наше дело – сторона!.. Махар в своей гордыне взял на себя всю тяжесть измены отцу, а раз так, ему и отвечать!.. А мне, жрецу евпатористов, недолго созвать всех поклонников Митридата и вознести гимны, восславить его!.. Пойми, Левкипп, в случае победы Митридата Пантикапей будет ой как нуждаться во мне!.. Пусть и архонты подумают об этом!

Левкипп поднял на Асандра удивленные глаза, словно впервые видел его.

– Я всегда верил в силу твоего разума, – произнес он совсем другим тоном. – Но сейчас убеждаюсь, что ты достойный сын нашей общины и видишь многое впереди, что заслонено от других из-за их близорукости!.. Иди, сын мой, я постараюсь, чтобы ты получил обещанное!

Через два дня Асандру была вручена грамота, дающая право на взыскание соляных сборов со всех городов Боспора.

Однако от назначения его на высокую должность стратега города совет архонтов воздержался.

– Ничего, – бурчал под нос Асандр, возвращаясь домой, – вы еще сами предложите мне это место!

Он с большим аппетитом пообедал у очага, на котором Антигона жарила мясо на спицах и подавала на стол в горячем виде. Хотел было отдохнуть, но послышались тяжелые шаги и вошел, отдуваясь, возбужденный Панталеон. Его борода была растрепана, на лбу залегла глубокая складка.

– Э-гой, Асандр! – раздался его громоподобный голос. – Вчера ты радовался обороту дела, а сегодня упало первое яблочко с червивой яблони!

– Говори, я слушаю.

– Я и все «ледовые братья» списаны с кораблей и согнаны на берег!.. Махар имеет новых друзей – римлян!.. Римляне берут в свои руки дело хлебных перевозок, а мы больше не нужны!.. А возглавлять караваны будет уже не Фрасибул, а помощник наварха Сервилия – Цензорин!

– Что ж, – с философским видом ответил Асандр, – и это меня не удивляет! Раз Махар прогнал меня, то и друзьям моим возле него места нет!

– Как ты можешь спокойно говорить об этом? Ведь сотни наших людей опять пошли шляться по базарам – кто воровать, кто нищенствовать!.. Махар лишил их куска хлеба!

– Я только что получил папирус, утверждающий за мною откуп на соляные сборы по всем городам! Дело большое, и потребуется много людей. Ты человек дела, берись за откуп так, чтобы нас не ругали! Вот нашим людям и дело, и кусок хлеба!.. А ты – старшой!

Изумленный Панталеон сделал магический жест рукой и сотворил молитву.

– Да услышат нас боги! Ты – первый человек в государстве! Ты мудр и удачлив! Прости за резкие слова… Я сейчас же возьмусь за дело! Но нужны деньги!

– Сундук мой открыт для тебя. Бери, но после и наполни его!

– О Асандр, если дело пойдет хорошо, набьем доверху!

– Мало того – корабль, что стоит в нимфейской гавани, тоже твой. Садись и плыви в любую гавань Боспорского царства! Собирай соляной налог!

– Ну, а если города откажутся платить сборы, что тогда? Будет трудно заставить их растрясти мошну!

– Все знаю! Но времена изменились. Сейчас наш хозяин – Рим! Вот от имени Рима и будем действовать, пусть кто-то попытается возражать! Ведь Боспор должен будет платить Риму дань. А где он ее возьмет?.. У городов, путем сбора налогов!.. Стоит доложить Махару, что города противятся сборам, и Махар натравит на виновных Сервилия с флотом… Разумеешь?

– Разумею, Асандр, восхищаюсь твоим разумом. Но скажи, хозяин, если это не тайна, а что ты сам думаешь делать?

– Опять уеду в Нимфей. Там буду ждать ясной погоды. Да и тянет меня к источнику, где я впервые встретил Икарию! Мне надо о многом поразмыслить!.. А ты – делай дело и сообщай мне обо всем, что творится в мире!

– Слушаю, господин и друг мой!.. Да сохранит тебя Афродита Апатура! Она поможет тебе обойти врагов и недругов!

 

XX

Изменив отцу и перейдя на сторону Рима, Махар уже не спал так сладко, как до этого. С болью нарастало в душе сознание совершенной ошибки. Вначале, когда приходили известия, что Лукулл преодолел свою медлительность и двинулся на Армению с целью принудить гордого царя Тиграна Второго к выдаче Митридата, казалось, что война близка к концу, и победа римлян обеспечена. Но прошло немало времени, а конца войны не видно! Стало известно, что в римских войсках неполадки. Войско не любит Лукулла за его чрезмерную осторожность. Лукулл не сумел достать до сердца простого римского воина, редко появлялся на сходках легионеров, держался высокомерно, в аристократической манере. Затяжка взятия многих городов, а особенно Синопы, также не говорила в его пользу. Очередной караван с боспорским хлебом для римлян был атакован синопскими судами, часть кораблей была разгромлена, и хлеб пошел на прокормление осажденных. Повторилось то, что уже испытал Фрасибул. Но Фрасибул, потеряв несколько кораблей, все же остался жив. А Цензорин, назначенный Сервилием главой каравана, был убит в морском бою с синопцами. Раздраженный дерзостью Синопы, Лукулл сумел наконец сломить упорство этого города – Синопа пала. Это был последний оплот Митридата на понтийских землях. Но победа была не полной. Синопские военачальники Клеохар, Селевк и Леонипп избегли римского плена. Ограбив святыни города, они бежали в Колхиду на нескольких кораблях. Это тоже было поставлено в вину Лукуллу и усилило брожение в его войске.

В довершение всего, Митридат, этот демон войны, разгромленный под Кабирами и нашедший прибежище у своего зятя и союзника Тиграна Второго, опять вынырнул из неизвестности. Он спустился с гор с немалым войском и разгромил авангарды Лукулла, которыми командовали Фабий и Триарий. Говорили, что войско Лукулла в смятении и готово начать позорное отступление обратно к Эгейскому морю, а царь Митридат намеревался вернуть себе наследственные земли.

Ночами, лежа на одиноком ложе, Махар испытывал непреодолимый страх, представляя себе разгневанного отца. Словно кинжалом пронзила мысль: а что, если отец, воспользовавшись неладами между Лукуллом и войском, в самом деле восстановит свои могущество и власть?.. От такого предположения бросало в жар и холод. И насколько раньше Махар мечтал о грядущих победах Митридата и его всемирном триумфе, настолько сейчас жаждал его поражения и смерти… Ибо понимал, что отец не простит ему измены, возврата к прошлому не будет! Одиночество и безысходность терзали душу. Чтобы не коротать в одиночку долгих ночей, он посылал за Евпорией, жрицей Афродиты Пандемос. Только в присутствии этой уверенной в себе женщины он несколько успокаивался.

Слушая ее речи, держа в своих ладонях ее руку, он словно приходил в себя, даже шутил, а потом, умиротворенный, засыпал. Евпория смотрела на него и замечала про себя, что он за короткое время обрюзг и постарел. Его лицо покрылось морщинами, щеки отвисли, левый глаз непрерывно подергивался. Казалось, царевич подмигивает им не то шутя, не то готовясь заплакать.

А время тянулось. Из-за моря известий не поступало, война как бы замерла. И лишь поздней осенью пришли новости, оживившие всех. Боспорцы узнали, что Лукулла уже нет, его сменил более способный военачальник Помпей. Последний уже стяжал себе славу великими победами над среднеазиатскими пиратами и захватом их опорных крепостей в Киликии. Но ему было мало этих побед над разбойниками, он мечтал о великом триумфе. И вот ему были вручены судьбы третьей войны с самым страшным врагом Рима – Митридатом!

Помпей прибыл на арену военных действий и стал на место Лукулла. Война сразу вспыхнула, как потухающий костер, в который подбросили сухого хвороста.

Наконец-то!.. Махар пал ниц перед статуями богов и умолял их даровать римлянам победу, а Митридата поразить небесными молниями.

Видимо, молитвы царевича были услышаны. В пантикапейский порт пожаловал сам Сервилий с частью флота. От него все узнали, что произошло долгожданное решающее сражение под Дастирами, городком в Западной Армении. У реки Евфрата войско Митридата было разгромлено, уничтожено. Это был удар более сильный, чем поражение под Кабирами, после которого Митридат бежал в горы с горсткой телохранителей. Сейчас он якобы покончил жизнь самоубийством, не выдержав превратностей судьбы. Другие говорили, что царь предательски убит своими же приближенными. Как бы то ни было, Митридата не стало!

– Совершилось желанное, благодарю вас, о боги! – шептал Махар, обливаясь слезами радости.

Он воскурил жертвенные благовония во всех храмах, вручил жрецам немалые дары и объявил по городу большое торжество.

Опять праздные, нарядные толпы затопили главную площадь Пантикапея. Опять боспорцы пели и плясали в угоду правителю и его хозяевам из далекого Рима.

Все помнили, как несколько лет назад Махар ликовал по случаю победы Митридата над войском римского сенатора Котты. Тогда богам были вознесены моления и воскурен жертвенный дым в благодарность за их помощь восточному царю-владыке! А сейчас боги приняли великие подношения и выслушали пламенные гимны по случаю поражения и смерти того же самого царя!..

Оба праздника так походили один на другой, то же всеобщее ликование, всенародное торжество. Только теперь Махар радовался не победе отца, а его разгрому и гибели.

На улицах города вперемежку с победными кликами шли толки и пересуды. Всех занимал один вопрос:

– Куда девался Митридат? Неужели и впрямь погиб?

И тут же высказывались сомнения в достоверности этого:

– Едва ли, едва ли! Митридат – хитрая бестия, к тому же занимается колдовством!.. Он живуч, изворотлив, удачлив. Вот увидите, он еще объявится там, где его никто не ждет, и доставит римлянам немало хлопот!

 

XXI

В разгар общегородских торжеств, после принесения благодарственных жертв всем богам как греческим, так и римским, во дворце наместника начался великий пир.

Желая угодить вкусам новых покровителей, представленных навархом Сервилием и его свитой, Махар приказал вынести из трапезного зала скифские скамьи и греческие дифры, заменив их пиршественными ложами. Ныне гости бражничали и угощались уже не сидя плечом к плечу по-братски, как это было принято в полускифской стране, но по-римски возлежали за столами. Одним это понравилось, другие с трудом скрывали неудовольствие.

Атамб с кряхтением взобрался на ложе, он был уже изрядно выпивши и боролся с дремотой. Толкнув локтем своего соседа Парфенокла, он, забыв об их соперничестве, которое с прибытием римлян как бы утратило остроту, пробурчал невнятно:

– Слушай, Парфенокл, если я засну, а тем более начну храпеть, разбуди меня!

Странно и непривычно выглядел пиршественный зал с лежащими гостями. Это напоминало ночлежный дом, только вместо бездомных бродяг и нищих здесь собрались люди богатые и знатные, блистающие златоткаными хитонами и варварски яркими скифскими кафтанами. Атамб надсадно икнул. Послышался сдавленный смешок. Что-то неприличное было в этой толпе богатейших мужей боспорских, лежащих вповалку.

Сервилий возлежал рядом с Махаром, оглядывая стены трапезной надменным взглядом человека, привыкшего к власти. Он пережевывал мясо и фрукты, не раскрывая рта.

Еще в порту, куда сбежалась тысячная толпа поглазеть на римские корабли, все обратили внимание на сутулого человека, который размеренно и неторопливо сошел на берег и поглядел на боспорцев с безразличием, словно не видя их. Зато боспорцы во все глаза смотрели на его гордый шлем с невиданными страусовыми перьями, зеркальный позолоченный панцирь и широкий плащ, волочащийся по земле. Несмотря на осеннюю непогодь, его руки были обнажены и поражали мощной мускулатурой, как бы олицетворяющей римское могущество. Он и его свита уверенно ступали по боспорской земле широконосыми желтыми сандалиями, прикрепленными ремнями к голым ногам. Римский наварх проследовал во дворец, никак не ответив ни на приветствия одной части горожан, ни на насмешливые выкрики другой.

– Он что, не видит нас? – перекликалась молодежь с чувством уязвленного самолюбия.

– Этот римлянин не считает нас достойными его внимания!

– А когда топил наши корабли, то глядел, как они гибнут в волнах!

И сейчас его внешнее равнодушие к лучшим людям Боспора многих коробило. Не нравилось оно и Махару, но царевич сохранял на обрюзгшем лице подобие улыбки радушного хозяина, принимающего за бранным [так] столом лучших друзей. Приподнявшись на локте, Махар взял свободной рукой чашу, в которую проворный виночерпий налил вина.

– Испросив волю богов, я счел за благо, – начал он, посматривая попеременно на гостей-боспорцев и римлянина с его свитой, – порвать связи с богопротивным царем Митридатом еще при жизни его и вошел в союз и дружбу с великим Римом! Рим поддержал меня, назвал своим другом, а теперь, после смерти Митридата, признал пожизненным правителем Боспора! Отныне я управляю Боспором под покровительством могущественного Рима!.. Я намерен строго выполнять требования Рима, взыскивать в его пользу условленную дань! Но, как правитель Боспора, всегда буду отстаивать права боспорских граждан перед римским сенатом!

Он кивнул головой в сторону Сервилия, который ничем не проявил интереса к речи боспорского правителя, продолжая жевать.

– Цель моего правления, – уточнил Махар, – сохранить единство и целостность Боспорского царства, достичь процветание его городов, защитить права и имущество его свободных граждан, обеспечить безопасность от происков варварских племен! Но я буду жестоко карать всех, кто нарушит порядок в государстве или посмеет вступить в противозаконные заговоры против власти нашей, освященной богами! Боги благоволят ко мне, а римляне поддерживают меня!.. Имеющие уши да слышат!

– Ждем твоих повелений! – прозвучало в ответ.

Большинство в изумлении всматривались в усталое лицо царевича, все еще не будучи в силах понять, как мог сын и фанатичный последователь Митридата, его наследник, сразу и неожиданно для всех стать другом ненавистного Рима и врагом собственного отца…

Со времени измены Махара это было первое публичное заявление его о содеянном. Возможно; царевич приберег его именно к приезду Сервилия, дабы не остаться без опоры в тот ответственный миг, когда он во всеуслышание возвестит о полном и бесповоротном переходе на сторону Рима. Оттолкнувшись от понтийского берега и почувствовав себя одиноким и беззащитным перед грядущими опасностями, он вновь ощутил твердую почву под ногами лишь после того, как Сервилий своим монотонным голосом заверил его в римской поддержке.

– Я поднимаю эту чашу с искристым вином в честь и за здоровье нашего гостя, доблестного наварха Сервилия, и его соратников! – возгласил Махар.

Все с криками одобрения подняли чаши и выпили до дна.

И вот в этот торжественный час, когда Боспор и его властители ликовали по случаю победы римского оружия и окончательного падения и гибели Митридата, произошло нечто странное.

Все видели, как Фрасибул был вызван и поспешно покинул место за пиршественным столом. Это было бы неудивительно, ибо ему был поручен надзор за общим порядком во дворце. Но он через короткое время вернулся и, подойдя к ложу Махара, закрыл рот краем одежды и склонился к уху повелителя.

Что сказал Фрасибул, никто не слышал. Но все увидели, как наполненная чаша в руке царевича дрогнула, вино выплеснулось на его праздничный хитон. Махар поставил чашу на стол и обвел стены и потолок зала каким-то отрешенным взором. Так смотрят слепые. Действительно, он не видел в этот миг никого вокруг себя. Перед ним опять с ужасающей отчетливостью выступило коварное и жестокое лицо Митридата, который прожег его насквозь своими демоническими глазами. И усмехнулся язвительно.

Махар с усилием поднялся, свесил ноги и болтал ими, ища табуретку. Не найдя опоры, грузно соскочил на пол, пошатнулся и чуть не упал. Его поддержал Фрасибул. Всем стало ясно, что произошло нечто важное и неприятное.

Ход веселья, и так не очень бурного, нарушился. Гости недоуменно переглядывались, улыбки сошли с их лиц. Махар, опираясь на плечо верного советника, вышел в боковую дверь, ведущую во внутренние покои.

– Правитель почувствовал себя плохо! – сказал Фрасибул, повернув голову. – Он сегодня долго охотился и переутомился!

Через несколько минут Фрасибул вернулся и объявил:

– Правителю уже лучше! Он повелел продолжать пир под главенством наварха Сервилия! Как только головокружение пройдет, он возвратится на свое ложе за столом и примет участие в общем веселье!

Пир продолжался, но о большом оживлении не было и речи. Гости перешептывались, тянули вино без заздравных кликов и речей. Сервилий, казалось, не замечал пантикапейцев. Переговариваясь со своими людьми, он не брезгал чашей. Слушая шепот за столами, презрительно выпячивал нижнюю губу. Эта двусмысленная мина задевала архонтов за живое, казалась им оскорбительной.

– Похоже, он считает нас варварами? – пробурчал Парфенокл.

– Что ж, он недалек от истины, – кивнул головой совсем хмельной Атамб. – У каждого из нас течет в жилах немало скифской или сарматской крови!

Парфенокл недовольно засопел. Он счел замечание Атамба за колкость. Все знали, как гордится род Ахаменов чистотой своей милетской крови, сдобренной какой-то долей крови персидских царей. Но заглазно подшучивали над Парфеноклом и его родичами, считая это неправдой.

Махар, удалившись в свои покои, приказал ввести того, кто привез страшную весть. Фрасибул вышел и возвратился с купцом, который лишь чудом избежал кинжала пиратов, спасался от гибели на обломке корабля среди моря, был прибит к берегу волнами, обогрелся у рыбаков и добрался до Пантикапея на верховой лошади. Он был сильно измучен, еле стоял на ногах, провонял конским потом и морской тиной.

– Повтори то, что ты говорил полчаса назад – коротко приказал Махар.

Купец упал на колени и протянул вперед дрожащие руки. Заявил, что, видно, боги для того спасли его от неминуемой смерти, чтобы он смог привезти великому правителю Боспора важную весть!

Далее он сбивчиво поведал, что римляне потерпели неудачи, а царь Митридат жив, полон сил и боевой страсти. Он окружен преданными людьми, с которыми отдыхает сейчас в Диоскуриаде, наблюдая, как его стратеги набирают новое войско.

– В Диоскуриаде? – почти выкрикнул Махар. – Что же, он хочет продолжать войну?

Последний вопрос вырвался непроизвольно. Он не имел смысла, так как купец едва ли мог что-либо знать о замыслах и намерениях Митридата.

– В Диоскуриаде! – подтвердил купец, несколько удивленный тревогой, которую Махар не сумел скрыть. – А хочет ли он продолжать войну – мне неведомо! Но как известно, войска набирают и снаряжают обычно для войны, а не для охоты!

 

XXII

Не один Махар ощутил холодок в груди, когда стало известно, что Митридат не только жив, но и приблизился к Боспору. Логика событий подсказывала, что бегство страшного царя в Диоскуриаду не случайно. Он бежал туда, где еще сохранились подвластные ему земли и народы. И если придется отступать дальше, ему останется один путь – на Боспор!

– Выходит, что отец опять избежал решительного разгрома, сохранил часть войск и богатств, занял подвластную ему Колхиду, а главное – сберег свою голову!

Повторяя эти слова, Махар метался по дворцовым палатам, не находя места. Самые жуткие предположения, как призраки, преследовали его.

– Что же Помпей, этот новый римский герой?! – восклицал он в раздражении. – Почему Помпей медлит?

Этот вопрос мучил всех, кто боялся победы Митридата и со страхом думал, что удачливый царь не замедлит появиться на берегах Боспора Киммерийского. Он наградит верных и покарает предателей.

Лишь самые рассудительные сохраняли относительное спокойствие. Или старались показать это. Среди них и Фрасибул. Он успокоил Махара, резонно доложив ему, что приближается суровая зима, которая приостановит войну. Уже дождь и снег смешались в серых облаках и падали на землю мокрой кашей. А на юге сейчас ветрено и дождливо. Кто же начинает походы в эту пору года?.. Зима, как и ночь, время отдыха для любого войска, будь оно римским или понтийским!

– Да, ты прав, Фрасибул, – согласился царевич, вздохнув облегченно.

Навигация, и без того вялая, прекратилась совсем. Ее остановили холодные ветры, бури на море. Перестали поступать и новые слухи о делах заморских. Но всем мерещился страшный старик, что сидит в Диоскуриаде с мечом в руке и многозначительно поглядывает в сторону Боспора, готовя ему к весне новые испытания. Флот Сервилия ушел на зимовку. Но не в ближайшие порты, как того хотел бы Махар, а на юг, к теплым берегам Вифинии.

– Ничего, – убаюкивали Махара друзья и советники. – Пусть Митридат зимует на кавказском берегу, около горной речушки Харес! Место скучное, бедное хлебом! Весной Помпей пожалует к нему в гости и заставит его плясать!

– Говорят, – докладывал Фрасибул, как-то добывавший свежие новости, – что в войске Митридата голод и полный разброд! Местные племена и греки Диоскуриады не дают ему провианта. Воины едят умерших! И даже вшей – там это принято! Недаром тамошних горцев называют фтейрофагами – вошеедами!