I

Пантикапейский демос шумел, возбужденный новыми событиями. Сначала на рыночной площади появились купцы-навклеры, корабли которых были протаранены римскими либурнами. Они поднимали руки к небу и взывали зычно:

– Граждане пантикапейцы! Разве это справедливо – римляне опять топят наши торговые суда! Вот вам и друзья-благодетели!

– Великие боги! Мы потратили все средства, снарядили корабли, погрузили пшеницу и полбу в надежде обменять их в южных портах на вино и маслины! Все наше достояние лежит на дне морском! Товары, суда и люди погибли от руки пирата злодея Сервилия!

К ним подходили почтенные судовладельцы, торговые люди, также заинтересованные в морской торговле. Озабоченно спрашивали:

– Да не ошиблись ли вы? Может, не Сервилий, а пираты напали на ваши суда? Не могут римляне топить боспорские корабли, ведь Рим – друг и союзник царевича Махара, нашего правителя!

– Какой там союзник! Был союзник, а теперь – лютый враг! Разве вы не знаете, что Помпей разбит Митридатом и бежал из Фасиса?.. Теперь его войска с позором покидают кавказские земли и спешат в Сирию за легкой добычей! А флот Сервилия остался в нашем море и грабит нас, ибо признал нас за врагов!

– Да почему же так? Кто сказал это? Спасся ли кто из людей ваших?

– Как же, спаслись двое матросов и один гребец! Вот они, пусть поведают народу правду!

Толпа обступила троих моряков, которые рассказывали громогласно о том, как их корабль был атакован в море римскими либурнами, как они оказались в плену, а потом бежали и еле живые добрались до Пантикапея на рыбачьей лодке. Пока были в плену, многое узнали.

Число случаев потопления боспорских торговых судов нарастало, умножились и свидетели. Возмущение горожан было так велико, что напоминало бунт. Известия о вероломстве римлян передавались из уст в уста, ревущие толпы затопили площади и улицы, всюду слышались выкрики, направленные против Рима. Наиболее горячие головы требовали немедленно проклясть Помпея и Сервилия и даже пойти на мировую с Митридатом.

– Римляне нарушили клятву дружбы! Они предатели!

– Чем хуже был преславный царь Митридат? Он помог нам оборониться от скифов, он усмирил мятежных рабов и полонил Савмака, он помогал нам, а Рим оставил нас и даже вредит нам!

– Митридат разгромил Помпея! Теперь Митридат снова станет великим царем и опять поможет нам!.. Слава Митридату!

Пантикапей раскололся на два лагеря. Архонты и люди богатые поддерживали царевича Махара. Они боялись новых потрясений и недоверчиво относились к странным слухам, продолжая называть себя друзьями и сторонниками Рима. Им противостояла масса купцов, судовладельцев и ремесленников, которые сильно пострадали от нарушения морской торговли и были готовы опять склониться перед Митридатом, признать его своим «предстоятелем». Этому способствовали все усиливающиеся слухи о поражении Помпея и торжестве Митридата. Теперь понтийский царь вновь рисовался всем, как великан, потрясающий землю. Его называли и Зевсом Громовержцем и Фениксом, восстающим из пепла. Тысячи людей теснились у храмов и возглашали ему славу и просили богов помочь им примириться с великим царем, смягчить его сердце.

Потрясенный Махар метался из угла в угол, не зная, на что решиться. В горячем самоубеждении он не верил и не хотел верить рассказам о плохих делах Помпея и новом взлете Митридата. Измученный бессонными ночами, царевич проводил долгие часы перед жертвенниками, стараясь привлечь весь пантеон греческих и восточных богов на помощь Помпею.

– Да, да! – шептал он настойчиво, как бы стараясь уверить самого себя. – Да!.. Не успеет выколоситься пшеница на боспорских полях, как Митридат и его могущество перестанут существовать! Да помогут боги Помпею! Да ниспровергнут они Митридата!.. Это будет концом великой войны, и тогда мир и благополучие воцарятся всюду!

Пожалуй, не было в то время человека на всем Боспоре, который так страстно желал бы поражения Митридата и победы римлян, как Махар. Его желание разгоралось, словно пожар, раздуваемый ветром. Этим ветром был непреодолимый страх, который испытывал царевич при одной мысли о встрече с отцом. Ему хотелось увидеться с Сервилием и узнать от него все обстоятельно. Но римский наварх пиратствовал на море и не мог появиться в пантикапейском порту, так как топил боспорские корабли, а боспорцев брал в плен и продавал в рабство. Махару это было непонятно, казалось нелепостью! Зачем потребовалось Риму опять объявлять Боспору морскую войну, если Махар заключил союз еще с Лукуллом?..

Обстановка сложилась необыкновенная. Боспор вдруг оказался вне зависимости как от Митридата, так и от римлян! Первому изменил Махар, вторые изменили Махару! Совершенно неожиданно Махар стал суверенным главой государства и теперь должен был самостоятельно принимать ответственные решения. Но никакой радости от этого не ощутил. Наоборот, почувствовал себя одиноким и покинутым. Сначала он правил Боспором от имени отца, потом от имени Рима. Эти два гиганта являлись попеременно опорой его власти, ставили его вне и выше круговорота боспорских дел. Он не зависел от боспорцев и мог смотреть на них сверху вниз, как завоеватель или ставленник завоевателей. Теперь же остался глаз на глаз с вероломными греками, стал уже не представителем понтийского или римского могущества, а местным архонтом и принужден будет искать опоры и поддержки среди той толпы, которая сейчас бушует на рыночной площади и славит Митридата. Получит ли он эту поддержку?.. Или пантикапейский демос столкнется с архонтами и жрецами и, не рискуя ничем, свергнет его власть, а его самого забросает камнями?

В распоряжении Махара была сила – набранные воины, они располагались за городом в лагерях. Но стойкой понтийской пехоты было не так уж много. А устоят ли бывшие рабы и бродяги против ополчения городов – сказать трудно. Да и что даст такая перепалка? Разрушения и смуту, которыми воспользуются таврические скифы, с целью учинить опустошительный набег.

Но это не все! Главное – в Диоскуриаде сидит его отец! Кто знает, что там произошло и что произойдет завтра…

Царевичу казалось, что боспорские архонты и жрецы, расточающие перед ним льстивые речи, как-то странно обособились от него и так же проникнуты чувством ожидания. Чего они ждут? Кто ответит на этот вопрос? Может, Неоптолем?.. Но старый вояка весь ушел в заботы о войске, плохо разбирается в тонкостях государственных дел, и если сослужит службу, то как военачальник в грозный час боевой тревоги. Или Фрасибул?.. Правда, косматый перс при всей его подозрительности и злости не обладает очень проницательным умом. Но он предан, деятелен и достаточно осведомлен о настроениях и замыслах боспорских интриганов. Его предположения иногда оказываются удачными.

 

II

Фрасибул вошел в дворцовую палату, опустив, по восточному обычаю, глаза и приложив руки к сердцу. Царевич сидел в раздумье за столом, на котором стояли амфора и недопитая чаша с вином.

– Скажи, Фрасибул, – начал Махар, повернув к вошедшему невеселое лицо, – почему мы ничего толком не знаем? Кто же, наконец, торжествует победу за морем? Помпей, который, как трус, внезапно отступил из завоеванных земель, или Митридат, все еще отдыхающий в Диоскуриаде?.. Была ли между ними решающая битва, и если да, то чем она кончилась?.. Почему Помпей ушел в Сирию, оставив врага недобитым? Неужели правы крикуны, что вопят на рынке о победе Митридата? Если это так, то мог ли Помпей после поражения, с расстроенным войском, пойти в новый поход?.. Неясно!

– К сожалению, и мне это неясно, царевич! Вот уже десять тайных людей отправлены в Диоскуриаду, но ни один не вернулся!.. Жду вестей со дня на день!

– Надо выяснить – жив ли Митридат и в каком состоянии его рати? Почему Сервилий топит наши корабли и не заглядывает в Пантикапей? Или Рим объявил нам войну?

– Это я стараюсь выяснить, преславный царевич. Возвратятся лазутчики, и все станет ясным.

– А что ты сам думаешь об этом?

– О царевич, трудно думать о делах таких людей, как Митридат или Помпей!.. Трудно разгадать их помыслы!

– Но все же?

– Есть у меня такая догадка: раз Сервилий объявил нам войну и топит наши корабли, значит, Митридат жив, еще в силе и находится в Диоскуриаде или где-то вблизи от нее! Сервилий стремится разъединить нас и Митридата, не дать Митридату возможности морем проникнуть на Боспор или получить из Боспора поддержку!

– Но у меня клятвенный союз с Римом, я сенатом признан другом и союзником Рима! Какую же поддержку может получить от меня Митридат?

– Прости, царевич, за смелые и грубые слова!

– Ничего, говори.

– Помпей вправе предположить два пути такой поддержки: первый путь – это примирение твое с батюшкой, которое сейчас крайне нужно Митридату и ради которого он не поскупился бы на обещания! Другое дело, как он поступил бы после примирения. Ему важно захватить Боспор.

– И второй путь? – с неожиданным раздражением перебил Махар, хмурясь.

– Не гневись, пресветлый царевич, я же говорил, что слова мои смелые и грубые. Второй путь – это примирение Митридата с Боспором, минуя тебя!

– То есть, бунт против меня и против Рима?

Фрасибул втянул голову в плечи, развел руками и закрыл глаза.

– Хитры боспорцы, не просто узнать их тайные замыслы.

– Или ты уже узнал что-то?

– Пока ничего достоверного. Но кто знает, может, и есть в Пантикапее люди, которые не прочь тайно связаться с Митридатом. Разыскиваем таких людей, но пока безуспешно!

– Ага!.. Но скажи, Фрасибул, так ли нуждается Митридат в боспорской поддержке? Ведь для него открыты пути обратно в понтийские земли! Было бы очень странно, если бы отец не воспользовался уходом Помпея и не вернулся в свое царство!

– Думал и я над этим, царевич! Хотя мы и не знаем, почему ушел Помпей из понтийских и кавказских земель, но нужно предполагать, что он получил приказ от сената. Помпей – воин, приказано идти в Сирию – он пошел! Но, уходя, сам видишь, оставил Сервилия с флотом, с целью запереть Митридата со стороны моря! И, наверное, оставил часть войск, которые должны отрезать царю все пути на юг, в свое царство! Большие эти войска или малые, а Митридату надо воевать с ними, а чтобы воевать, нужны люди, провиант, оружие! Все это он мог получить здесь, на Боспоре!

– По-твоему выходит, – с явной нервозностью заключил Махар, – что нам опять-таки надо ждать Митридата в гости? Что ж, поход на Рим через Скифию – его давняя мечта!

Фрасибул видел, что при одной мысли о возможном появлении Митридата с войском у стен Пантикапея Махар меняется в лице, и поспешил успокоить его:

– Едва ли Митридат располагает такими могучими ратями, которые были бы способны преодолеть скифские запоры, то есть, горные перевалы, занятые враждебными племенами! Он мог бы пробраться к нам морем, но Сервилий препятствует этому. Сервилий топит боспорские корабли – это плохо, но он защищает нас от вторжения Митридата – это хорошо! Вот, по моему слабому разумению, и получается, что Митридату нет пути ни на юг, ни на север! Дни его сочтены!

– Стало быть, и Сервилий не враг мне?

– Думаю, что не враг.

– Но боспорцы кричат славу Митридату и проклинают Рим и Помпея! Ты не думаешь, что кто-то мутит народ?

– Допускаю, что в городе могут быть тайные люди от Митридата!

– Посланцы отца? – встрепенулся Махар.

– Да, – уклончиво ответил Фрасибул, – но это лишь моя догадка.

– Надо учинить облавы на рынке и в нижнем городе! Всю рвань – на работы за город! Подозрительных – на пытку, а коли выявятся лазутчики, казнить их лютой смертью!

– Слушаю и повинуюсь, государь мой! Все будет исполнено.

– Иди, оставь меня.

Отпустив Фрасибула, Махар наливал чашу за чашей, пил вино, как воду, но хмель не брал его. От дум ломило голову. Пойдет ли Митридат на юг с целью восстановления своего царства или попытается пробраться на Боспор – разница небольшая. В том и другом случае положение остается отчаянным. Незадачливому правителю казалось, что произошло страшное недоразумение. Его ослепление римскими победами, наивная уверенность в скорой гибели отца представлялись сейчас прискорбным заблуждением. И вот он, старший и лучший сын Митридата, его опора и наследник, так нелепо и безрассудно оказался в стане врагов!.. Более того – те, что восхваляли его за измену отцу, сейчас готовы с приветственными криками встречать Митридата! Подлая и неверная община пантикапейцев!..

Думая так, Махар не делал разделение боспорцев на сохранивших ему преданность и тех, которые кричат на рынке славу Митридату. Ему казалось, что все они в сговоре – купцы, архонты, жрецы и чернь! Они лишь выгадывают время и ждут удобного часа для открытой измены! А может, уже связались с Митридатом через тайных людей!.. Боги! Да что же это такое?

Отяжелев от вина, правитель одиноко бродил по палатам дворца, уже не способный к ясному мышлению. Ему почему-то все время приходил в голову Асандр.

– Куда скрылся этот лис в образе человека?! – раздраженно вскричал Махар, останавливаясь перед окном. – Не он ли содействовал всему тому, что свершилось, называя измену «царственным» выходом из положения?

Сквозь хмельной туман вдруг пробивалась предательская мысль, от которой сразу становилось душно: а что, если помириться с отцом?.. Как все было просто и понятно, когда он был ставленником Митридата! Попытаться вернуть это?.. Нет, отец не простит изменника сына, да и римляне не за тридевятью горами. Сирия не так далеко, а у Рима не одно Помпеево войско! Длинные руки у «вечного города». Но почему же эти руки не хотят его поддержать?..

Тяжело думать самому, искать выхода и не находить его, не знать, на кого опереться!

И неожиданно для себя сделал вывод, что пришло время вернуть опального Асандра во дворец, проявить к нему милость. В любом случае этот человек окажется кстати. Он умен и обладает способностью разгонять мрачные мысли. Он пользовался влиянием среди жрецов, он пригодится, если придется вести переговоры с отцом! Теперь его близость к дворцу уже не будет дурно истолкована кем-то. Римлян, которые могли бы косо посмотреть на основателя фиаса евпатористов, на Боспоре нет!

 

III

Весть о желании царевича вновь увидеть Асандра сразу облетела Пантикапей. Аристопилиты насторожились, стараясь разгадать, что это значит. Особенно был встревожен Фрасибул, который расценил это как первый шаг Махара на пути к примирению с отцом. Фрасибул знал, что в случае такого примирения он ответит за все!.. Царь не простит ему того, что он, как советник, не только не удержал Махара от измены, но сам ездил за море к Лукуллу с венком из золотых монет, явился посредником между Махаром и римлянами! Это Митридату хорошо известно. Если он явится на Боспор, то не замедлит посадить на кол незадачливого и неверного слугу… Нет, допустить примирения Махара с отцом нельзя! Да еще при посредничестве ненавистного Асандра, который хочет обойти его, Фрасибула, возвыситься и на его гибели построить свое благоденствие! Одна мысль об этом была невыносима.

Надо действовать, пока не поздно!

Состоялась келейная беседа Фрасибула с Парфеноклом, который также ненавидел Асандра и готов был действовать с персом заодно. Но архонт не мог определить своего отношения к возможному примирению Махара и Митридата. После беседы с Фрасибулом он направился за советом к Левкиппу.

Старый жрец выслушал его и ответил своим тягучим, проникновенным голоском:

– Примирение с Митридатом было бы несчастьем для Боспора! Тогда все мы опять окажемся игрушкой в руках безумного царя, который бросит нас, как охапку дров, в угасший ныне пожар римско-понтийской войны! Мы разделим участь гибнущего Митридата и после его окончательного падения ответим за его дела перед Римом! Ибо не одолеть Митридату Рима! Поэтому надо удержать Махара от рокового шага и не позволить ему пойти на мировую с отцом! Рим вечен и могуч, он рано или поздно наложит свою руку на Боспор!

– Что же нам делать?

– Надо ободрить Махара, поддержать его, дабы он почувствовал, что мы за него! Нужно послать к нему людей с дарами и заверить его, что Пантикапей и все города верны ему и хотят видеть его своим правителем. Это его успокоит, и он перестанет искать выхода в разрыве с Римом!

– Значит, мы будем обороняться от войск Митридата?

– Войска Митридата сюда не проникнут. С моря их не пустит Сервилий, а с суши преградят путь горные племена! Сейчас главное – не допустить, чтобы Махар сам протянул руку отцу! А дальше – боги подскажут, что делать!

– Так. Но как же быть с Асандром?.. Он завтра будет во дворце!

– С Асандром я встречусь и поговорю. Он верный сын Пантикапея и слуга его богов…

Асандр прибыл в Пантикапей верхом на лошади, в сопровождении Гиерона. Сразу же был приглашен к Левкиппу, с которым беседовал более часа. Перед уходом из храма жрец благословил его и сказал торжественно:

– Да помогут тебе боги!.. Махар не должен примириться с отцом!

Прежде чем явиться во дворец, Асандр завернул в свой городской дом. С помощью слуг привел в порядок одежду, напомадил волосы и, глядя в металлическое зеркало, старался придать своему лицу выражение беззаботности и довольства.

Когда он ступил на дворцовую лестницу, то вновь выглядел тем беспечным гулякой, каким его раньше любил видеть Махар. От него пахло благовониями и старым вином. Представ перед правителем, он протянул к нему руки с возгласом благожелательности и радости, словно не удержавшись от нахлынувших чувств.

– Приветствую тебя, господин мой! – произнес он весело и тут же про себя заметил, что царевич постарел и обрюзг.

– Ну? – встретил его Махар с некоторой колкостью. – Хотелось бы мне сейчас услышать твои предсказания, неудачный авгур и отгадчик мыслей!

– Я счастлив видеть тебя вновь, преславный царевич! Ты, к счастью моему, все так же молод, и в глазах твоих горит все тот же огонь страсти и мудрости! И шутки твои неистощимы, они острее стрел!

На эту явную лесть правитель ответил снисходительной усмешкой. Он в свою очередь заметил, что Асандр стал старше, и лицо его обтянулось. Только глаза сверкали по-прежнему, в них отражались те удаль и склонность к разгулу, которые всегда нравились царевичу.

«Похоже, он не затаил на меня обиды? [так] – подумал Махар. – Да, собственно, за что он посмел бы на меня обижаться! Бедняк, живущий подачками, маленький человек! Разве такие могут быть опасны для правителей и царей?»

«Ясно, что царевич выбит из седла и теперь ищет, на кого бы опереться, чтобы не свалиться с ног!» – в свою очередь решил Асандр, стараясь предугадать дальнейший ход их беседы.

– Известно ли тебе, как моему советнику, – начал Махар, прохаживаясь по светлице, – что римляне вдруг оказались в Сирии, а Сервилий опять топит наши корабли?

– Слыхал об этом, преславный царевич!

– Тогда тебе ведомо и то, что царь Митридат пребывает в Диоскуриаде и, как говорят, полон боевого духа, здоров и мечтает перешагнуть через скифские перевалы и ступить ногой на землю Тавриды?

– Дошло до меня и это, – подтвердил Асандр с осторожностью.

– Так вот, не кажется ли тебе, что тот, кто бросает камень в облако, получает его обратно прямо в темя? А?..

Махар хотел рассмеяться, но лишь некрасиво оскалился. Такое вступление показалось Асандру не обещающим ничего хорошего. Махар был явно подавлен и преисполнен страха перед отцом.

– Если бросающий камень стоит на горе, выше облака, то ему нечего бояться за свое темя, – ответил боспорец как бы шутя.

– Э, друг мой, ты мастер говорить, я это знаю! Ты и раньше пытался видеть дальше всех и туманил мне голову россказнями о «царственном выходе»! Не так ли?

– Нет, не так, Махар! – с той же фамильярностью ответил Асандр, воздевая руки кверху. – Я лишь повторял вслед за тобой то, что ты задумал и решил! Ты слишком мудр, чтобы слепо следовать чьим-то советам. Не я, а ты видел так далеко, как мне и не снилось! Ты предугадал разгром Понта и победу римлян. И вовремя спас Тавриду от карающей руки Рима! Твои решения единственно правильны, ибо навеяны волей богов! Ты сделал смелый ход, ты пожертвовал своей преданностью отцу ради спокойствия государства, которым управляешь!.. Это было мудро, это было смело и достойно твоего величия! Пять лет прошло с тех пор, как ты предложил Риму дружбу. Многие государи, процарствовав спокойно пять лет, считают свое царствование удачным! Ты же управляешь Боспором в мире пятнадцать лет! Почему же ты хулишь прошлое? Разве оно себя не оправдало?

Царевич слушал уверенную и гладкую речь Асандра настороженно и жадно.

– Да, – кивнул он головой, – прошлое себя оправдало, но лишь на короткое время… Мы, сами того не зная, катились в бездну, воображая, что взлетаем к небесам! Мы мирно дремали в доме, охваченном пожаром! Это ли удача, о которой ты говоришь?

Последние слова он почти выкрикнул с неожиданной резкостью.

– Ай-ай, Махар! – ответил Асандр с мягкой укоризной. – Ты всегда восхищал меня своей мудростью и рассудительностью! А сейчас готов пойти на поводу у разгоряченного сердца! Прости, но я вижу в этом Ахеменида! Да! Наследственная пылкость!.. Всему миру известна горячность твоего отца, ты такой же!.. Но, скажу тебе, не способность к взрывам страсти сделала твоего отца сильным! Как раз наоборот! Сильным его сделало умение держать сердце в узде рассудка! И я уверен, что если мы с тобою спустимся в тот погребок, где стоят вина, и усядемся около большого пифоса, то, хлебнув из чаши и отведав шашлыка, ты сразу станешь иным!

Асандр соблазнительно чмокнул губами и зажмурился, как бы смакуя старое вино.

– Подожди, – отмахнулся Махар, чувствуя однако, что его внезапная гневливость вдруг рассеивается, как туман при восходе солнца, – продолжай свою речь, я хочу выслушать тебя до конца!

– Ты прекрасно знаешь, что минувшие пять лет не были для всех нас бесплодными! О каком пожаре и о какой бездне ты говоришь? Да, был пожар – это война Понта с Римом! Да, катился в бездну великий царь Митридат, ибо боги предопределили его поражение! А ты благополучно управлял Боспором и добился его процветания! Ты своевременно избежал ненужной для тебя войны, ты спас жизнь и имущество целым народам и городам, ты – спас Боспорское царство! И достоин всяческого восхваления!

– Восхваления? – опять взъярился Махар. – В городе подлые люди сговариваются встретить Митридата с почетом! Это ли восхваление?.. А то, что среди знатных боспорцев есть такие, которые хотели бы схватить меня и выдать отцу, чтобы ценой головы выкупить себе прощение, – это тоже восхваление?

Асандр улыбался, безбоязненно смотря в глаза Махару.

– Опять заговорило твое сердце! – сказал он дружеским тоном. – А разум умолк! Сразу видно, что ты сегодня не ел шашлыка и не пил заморского! Пока ты не прочистишь души глотком вина, мы не поймем друг друга! Ты так говоришь, словно не знаешь, что большим людям суждены и большие испытания!.. И только люди ничтожные и глупые полагают, что жизнь правителей и царей безмятежна! Нет, чем выше взлетел человек, тем больше у него врагов, ненавистников, тайных недоброжелателей! Твой отец был величайшим царем, но всю жизнь ожидал из-за угла предательского удара, боялся отравления и пресекал измену!

– Ты опять упоминаешь об отце так, будто он умер! А он здравствует!

– Говорил и повторяю: хотя Митридат еще не ушел в царство теней, как великий царь он давно мертв! И тот, кто достоин, наследует ему. Боспор в твоих руках с его людьми, городами и богатствами! Царство большое! Твой предок Митридат Третий, основатель Понтийского государства, начинал с меньшего! Не так ли?

– Так-то так…Ты, Асандр, неплохо знаешь родословную понтийских царей, разбираешься и в делах государственных. Вот и скажи – что делать дальше?

– Управлять Боспором! Заметь, преславный Махар: сейчас ты уже не подданный своего отца и не зависишь от Рима! С отцом ты порвал, а Рим отрекся от тебя! Это освобождает тебя от всех обязанностей перед ними. Ты остался один на престоле! Боги знают, что делают. Они дают тебе испытания с той же целью, с какой кузнец кладет кусок железа сначала в пылающее горно, а потом – в воду! Они хотят сперва закалить тебя, а затем вручить тебе судьбу Боспора! Да, возможно, и не только Боспора! Кто знает, они еще возложат на тебя великое бремя восстановления царства Митридата!.. Так покажи, чего ты стоишь в минуту затруднений! А обвинять друзей и соратников в плохих советах – в твоих ли правилах? Если бы все повторилось, разве ты не поступил бы так же, как раньше?.. Или ты выбрал бы горестный путь участия Боспора в войне, в которой сгорели бы и Боспор, и ты сам?! Нет, ты отсрочил войну на Боспоре на пять лет, и это не будет забыто ни боспорцами, ни их богами!

– Гм… Это все?

– Нет, не все! Остались вино и шашлык!.. Не вытягивай из меня, Махар, того, что тебе известно лучше, чем мне!

Махар неожиданно повеселел, рассмеялся и сказал:

– Кажется, я и впрямь возжаждал! Пойдем в погребок!

В тот же день во дворец явились представители пантикапейской общины с дарами. Они торжественно заверили Махара в своей преданности ему как правителю. И заявили, что будут по-прежнему поставлять провиант его войску, дабы оно было в состоянии отразить натиск любого врага.

Это ободрило Махара, он вновь ощутил под ногами твердую почву и увереннее глянул в будущее. Однако ночью, поразмыслив как следует, пробормотал с оттенком досады: – Они назвали меня своим правителем, но ничем не намекнули на царскую диадему!.. Ну да это дело будущего!

И, повернувшись на другой бок, уснул так крепко, как не спал уже давно.

Страшный демон неуверенности и одиночества покинул его покои.

 

IV

С возвращением Асандра во дворец Махар изменился, повеселел. В городе стало известно, что бывшие фиаситы-евпатористы опять устраивают шумные ночные попойки с танцами и песнями.

Но Махар понимал, что возврата назад нет. И, несмотря на льстивые заверения окружающих, был полон дурных предчувствий. Мысль о том, что Митридат готовится проникнуть на Боспор, гвоздем сидела в голове. Теперь римляне не помешают этому. Помпей далеко, Сервилий слаб… Тревога охватывала душу. Но Асандр и веселые сотрапезники славили его, курили ему фимиам лести и неумеренных похвал. И одуряющий поток сладких речей действовал. Махар успокаивался и подставлял чашу под струю терпкого кавказского вина. Асандр сам наливал ему чашу за чашей, а царевич, не считая их, пил до дна.

– Твое будущее светло и ясно, как морская даль в погожий день! – твердил Асандр. – Погляди туда, за море! Все страны покорны Риму, твоему другу! Что осталось Митридату? Городок Диоскуриада?.. Но и там он окружен враждебными племенами! А с моря ему угрожает Сервилий! Своего флота у царя нет, а если бы и был, Сервилий потопил бы его корабли! А на юге – враждебный ему Тигран, да и Помпей ненадолго ушел в Сирию, он вернется!

– Но почему Помпей поступил так опрометчиво и к тому же беспечно? – бормотал царевич сквозь хмельной угар.

– Помпей не мог преодолеть перевалы, его войско утомилось, провианта не было, добычи тоже! Войско же лишь тогда сносит лишения, когда они восполняются победой и богатой добычей! А на Кавказе его ожидали лишения без побед! В Сирии римлян ждут победы и богатства, там воины Помпея нагуляют жир, насытятся грабежом и насилием! Там еще не тронутые войной области, богатые хлебом и скотом! Вот он и пошел туда!

– Но этим он дал Митридату передышку, отец опять соберет войско!

– Тогда Помпей вернется! Как мы теперь узнали, он ничего так не желает, как встретиться с Митридатом в настоящем бою! Он сказал, что Митридат в бегстве страшнее, чем на поле битвы, ибо за него воюют горы!

– Митридат попытается проникнуть на Боспор!

– Нет, Махар, этого не будет! Скифские запоры крепки! Это непроходимые горы и страшные горные племена! Не пропустят они царя с его голодной ратью через свои земли! Митридату суждено погибнуть в Диоскуриаде – об этом говорят все жертвенные гадания. Я слышал, что его люди едят человечину. Конец его близок!

– Дай-то великий Зевс! – мямлил пьяный Махар. – Да будет так!

И в приступе внезапного веселья и удали хлопал Асандра по плечу с криком:

– Эй-ла!.. Гуляй, пей!

Пиры и многоконные выезды на охоту сменялись вновь жаркими ночными кутежами в узком кругу собутыльников и веселых портовых гетер, которых поставляла Евпория – теперь главная жрица Афродиты Пандемос. Она еще больше раздобрела, даже разбогатела, внесла выкуп за себя в храмовую казну и стала считаться вольной. Продолжала пользоваться покровительством Махара при снисходительно-терпеливом отношении городских властей.

О фиасе евпатористов уже не вспоминали. Все, что его облагораживало и возвышало, умерло вместе с культом Митридата. Осталось лишь беспробудное пьянство и неприкрытое сластолюбие. Махар и его компания прожигали жизнь, стараясь не думать о завтрашнем дне.

Злые и насмешливые люди в городе говорили, правда, не очень громко:

– Раньше Махар был жрецом и оргиастом, а теперь он просто пьяница и бабник!

 

V

Человек бросил на дощатый прилавок медную монету и получил взамен ячменную лепешку и две луковицы. Не обращая внимания на мятущуюся толпу, стал жевать, смачно хрустя луком.

Он был одет в скифские штаны и постолы из сырой воловьей шкуры. Через плечо висела старая суконная хламида. Его можно было принять за воина, отпущенного из войска после похода и теперь проедающего скудное войсковое жалованье. Широкое лицо его, небритое, заросшее колючей бородой, по самые глаза закрывали спутанные, грязно-русые волосы, выбивающиеся из-под старого войлочного колпака.

Продолжая жевать, он толкался среди разномастного люда, казалось, не интересуясь ни куплей, ни продажей. Это и понятно – у таких продавать нечего, а покупать не на что! Пантикапей был переполнен бесприютными людьми, живущими случайными заработками, однако гордыми своим званием людей свободных, которым для полного благополучия не хватало лишь какой-нибудь собственности, приносящей доход.

Однако внимательные водянисто-голубые глаза довольно осмысленно шарили по лицам сотен людей, как бы выискивая кого-то. Когда появлялись рыночные астиномы с палками в руках, он предусмотрительно избегал встречи с ними, равно как и тех вопросов, которые эти люди любят задавать. Сохраняя внешне безразличный вид, с вниманием прислушивался к крамольным крикам толпы, громогласно возглашающей славу царю Митридату, заступнику и предстоятелю Боспора.

Новые слухи о потоплении боспорских судов римлянами обострили обстановку в городе. Притихшие ненадолго боспорские граждане вновь зашумели. Атмосфера накалялась быстро, не предвещая ничего доброго.

– Надо пойти всем дружно к акрополю и просить правителя Махара примириться с отцом! Тогда и Митридат будет более милостив к нам, поддержит нас! – предлагал высокий боспорец в скифском колпаке и старом кафтане.

– Мы попросим Митридата, чтобы он полонил Сервилия и потопил его пиратские суда! – вторил ему другой, в одежде побогаче.

Более осторожные стояли поодаль, или, махнув рукой, спешили уйти от крикунов и избежать беды. Но число любопытных росло, отовсюду бежали люди поглазеть и послушать, а то и принять участие в словесном бунте против Рима и его ставленников. В ответ на крамольные выкрики появились группы вооруженных людей в железных шапках, с копьями. Они следовали за астиномами, которые с решительным видом размахивали палками.

– Кто такие? – грозно спрашивали они. – Почему шумите на рынке? Чего народ мутите?

– Граждане мы, пантикапейские общинники!

– И купцы!

– И мастеровые!

– Римляне топят наши торговые суда, пускают ко дну труды наши! Разве это закон?

Понтийские воины схватили было крикунов за руки, намереваясь увести на допрос, но толпа зашумела и стала проявлять признаки опасного возбуждения.

– Оставьте, не касайтесь свободных пантикапейцев! – закричали все разом.

Общинники Пантикапея пользовались полной свободой выражения мнений в пределах города, и правитель Махар не мог «хватать» их по своему произволу. Их судил суд общины, если в этом была нужда.

– Мы не рабы и не иноземцы, чтобы нас неволить!

В воздухе просвистел первый камень. Астиномы что-то разъясняли воинам с озабоченными лицами. Те неохотно отступили. Старший все же постарался узнать имена зачинщиков и подстрекателей уличной смуты, запомнить их лица.

Человек продолжал доедать свою лепешку. Усмешка искрилась в его прищуренных глазах. Вдруг он увидел юркую фигуру с корзиной в руке, что вынырнула из толпы. Корзина с зеленью и дешевая одежда выдавали слугу, закупающего продукты для хозяйского стола. Слуга с большим интересом взирал на мятущихся горожан и прислушивался к их разговорам.

Волосатый человек подошел к нему сзади и, положив руку на его плечо, спросил сдержанным басом:

– Гиерон, почему же ты не кричишь? За кого ты – за римлян или за царя Митридата?

Корзина выпала из рук слуги, он в изумлении оглянулся и, всмотревшись в небритое, грязное лицо незнакомца, не удержался от восклицания:

– Ой-ой! Не сплю ли я?.. Это ты, Евлупор?

– Тсс… Был Евлупор – и нет его!.. Называй меня Кир! И считай меня человеком пришлым! Воин я и намерен стать в ряды войска Махара!

– Так, так! Кир! Да как ты посмел сунуться сюда, волку в пасть? Тебя с твоей щетиной и светлыми глазами сразу опознают – тогда прощай твоя свобода! Или ты сошел с ума? Ты бежал из этого города и сам же вернулся обратно, в хозяйские лапы!

– Тише говори, а то и впрямь кто услышит. Я уже третий день шатаюсь здесь, в нижнем городе, сплю в порту под старой лодкой, все чаю тебя увидеть. Вот и увидел!

– Что ты хочешь делать? Может, ты соскучился по эргастерию Парфенокла и его палкам?

– Не то, Гиерон. Прибыл я морем от самого Митридата!

– От Митридата?.. Разве он жив и действует?

– Послушай, все кричат ему славу. Значит, жив! Больше того – собирается в Пантикапей!

– Вот это новость! Да как же он пройдет через эти самые, как их… через горные проходы?.. Ведь они непреодолимы.

– Для великого царя все преодолимо! Я немного обогнал его. Он послал меня с письмом к сыну Махару! Помоги мне передать письмо так, чтобы никто не знал! Ты силен на выдумки!

– Ай-ай! Боги мои, как страшно! Да ведь за это нас обоих – на кол!

– И это возможно, если ты будешь дальше расспрашивать меня посреди рынка! Устрой меня куда-нибудь в надежное место, там и поговорим!

Их прервали. Крики усилились, на площади опять появились стражи Махара и вооруженные ратники из загородных лагерей. Они стали окружать рынок, имея намерение проверить людей, которые осмелились славить Митридата, а также выловить бродяг и подозрительных крикунов, не принадлежащих к городской общине. Положение стало угрожающим.

– Схватят тебя, – опасливо промолвил Гиерон, поеживаясь в страхе.

– Надо куда-то уйти отсюда. Поспешим!.. Лучше в порт!

– Ты прав. Бежим к порту, с той стороны еще не видно стражи!

Они кинулись в дальний конец рынка и исчезли в толпе.

 

VI

Облава распространилась на весь «нижний» Пантикапей. Новые и новые отряды Махаровой гвардии появлялись в переулках, задерживали прохожих. Общинников тут же отпускали, а людей без роду и племени хватали, крутили руки за спину, волокли куда-то с ругательствами, подкрепляемыми пинками и ударами ножен.

Гиерон сообразил, что дело оборачивается серьезнее, чем казалось вначале. Пока он докажет, что он слуга почтенного хозяина, ему придется испытать большие неприятности. Встреча с Евлупором усугубила обстановку. Если его схватят одновременно с тайным посланцем Митридата, то обвинят в связи с врагом! А это пахнет уже не батогами и не ночевкой в той серой башне, которой все боятся, как преисподней. Его потянут на дыбу и применят пытку огнем!.. Нет, надо попытаться избежать встречи со стражей, спрятаться куда-нибудь!

Опасность и страх придали сил Гиерону. Он понуждал Евлупора бежать быстрее. Ему казалось, что они не успеют выбраться из кольца облавы.

Им удалось юркнуть в знакомый переулок, который вел к портовой части города.

– Скорей! Скорей! – задыхался Гиерон, не привычный к долгому бегу.

– Можно не торопиться, – ответил Евлупор с мрачным спокойствием, – впереди я вижу воинов, они преградили нам путь!.. Если схватят, скажу: «Ведите меня к самому Махару!»

С этими словами он ощупал за поясом самое дорогое – скиталу царя Митридата. Гиерон схватил его за руку.

– Ого! – вскричал он. – Ты думаешь, что все так просто? Да прежде чем тебя допустят к Махару, из тебя жилы вытянут, чтобы узнать правду! Пойдем сюда, тут есть лаз!

Оба нырнули в кусты около повалившегося забора. Наткнулись на колючую живую изгородь, но она не остановила их. Ободравшись до крови, пробрались в соседний переулок и оказались перед тенистым садом храма Афродиты Пандемос.

– Слава богине! – возликовал Гиерон, преодолевая одышку. – Она спасет нас!

Они вбежали в сад, окружающий ветхое строение храма, распугали священных кур и чуть не наступили на пьяных, храпевших под кустами.

– Стой, – прошептал Гиерон. – Теперь надо идти спокойно, а то сразу выдадим себя. Гляди весело, будто мы во хмелю и пришли поклониться богине и совершить жертвоприношение!

Обнявшись, друзья негромко затянули пьяную песню, стараясь принять вид беспечных гуляк. Проследовав по аллейке, они увидели служительниц богини и приветствовали их, потом обратили лица к храму и приложили руки к сердцу в знак уважения к Афродите.

– Вы что, хотите сделать посвящение богине? – спросила появившаяся вдруг вертлявая женщина с черными глазами. Это была младшая жрица, хорошо известная Гиерону как завистница и тайная соперница Евпории.

– Да, уважаемая Итона, да! – ответил он, беззаботно улыбаясь.

– А, это ты, Гиерон? – отозвалась Итона, вскидывая подведенные брови. – У тебя завелись деньги? Дай их мне, я передам твой дар богине!

– Спасибо, сестрица, ты очень добра! Но я и мой друг хотим поклониться богине сами! Мы вручим наш дар Евпории!

Итона досадливо повела плечом, изобразив на смазливом лице презрительную гримасу. Удаляясь, бросила испытующий взгляд на оборванца, которого Гиерон назвал другом.

– Хитрая и ревнивая, – кивнул головой Гиерон, – ее опасайся!

Войдя в храм, оба были охвачены чувством безмятежности и тишины. Здесь пахло остывшим дымом ароматных курений и гнилым деревом. Увидев в сумраке усмехающуюся каменную физиономию богини, сделали вторично жест приветствия и остановились в почтительных позах. Их сердца стучали так громко, что казалось, богиня слышит их биение. Прислушались к звукам извне.

– Кажется, около храма воинов еще нет! – сказал Гиерон.

Появилась Евпория, которая выглядела как живая богиня, красивая и дородная, одетая в ниспадающие жреческие одежды, с цветком в руке.

– Евпория, Евпория! – с живостью обратился к ней Гиерон. – Ты знаешь, что на рынке облава? Хватают всех подряд! Я еле спасся. Помоги нам обоим спрятаться до темна, а потом мы уйдем отсюда! Ты же понимаешь, – если я попаду в руки Парфенокла, он мне припомнит все!

– Понимаю, понимаю, – чуть сморщилась Евпория с неудовольствием, – ты любишь затруднять меня неожиданными просьбами. К тому же ты не один!

Она не очень доброжелательно оглядела с головы до ног оборванца, которому не место в храме, ибо он грязен и не имеет гроша за душой. Более того – он может что-нибудь стащить и этим разгневать богиню! Евпории к тому же не хотелось навлекать на себя подозрение в порочащих ее сан связях. Как-никак теперь она была старшей жрицей, женщиной свободной, поддерживаемой милостями Махара!.. Правда, она попала сюда не совсем почетным путем – ведь ее из дворца сплавили недруги. По их проискам Махар решил удалить ее от своей особы и нашел ей место в храме Афродиты Пандемос, где жрицей могла быть каждая красивая женщина, даже бывшая рабыня. Но все же положение хозяйки в храме было высоким и довольно независимым. Рисковать им было бы неразумно.

– Евпория, – продолжал Гиерон, видя ее колебания, – да ведь это Евлупор!.. Тот Евлупор, о котором я тебе много говорил. Он был воеводой у царя Митридата!

– Евлупор? – изумилась жрица, уставясь на странного пришельца широко раскрытыми глазами. – Да полно, он ли это? Разве воеводы ходят в лохмотьях, с грязью на щеках?

– Ходят, почтенная жрица, – ответил Евлупор, сдерживая могучее гудение своего голоса, – ходят, если не хотят, чтобы их узнали! Ты же знаешь, что я был рабом в этом городе!

– Да?.. Зачем же ты вернулся? Ведь хозяин схватит тебя и распнет на перекладине, по-римски!

– Вот потому-то мы и пришли к тебе, – вмешался Гиерон с нетерпением. – Евлупор – тайный посланец Митридата!

– Ах!..

– Да! Ему надо вручить Махару скиталу от отца. От этой скиталы зависит, быть ли Пантикапею или лежать в развалинах!

– Боги мои! Что это ты говоришь?

– Я говорю дело. Митридат с войском уже близко, хотя здесь никто этого не знает! Придет великий царь и снимет головы изменникам и врагам своим! А тех, кто ему содействовал, – наградит! Он шлет письмо сыну, и надо помочь Евлупору проникнуть к Махару втайне от всех!

Евлупор достал из-под лохмотьев продолговатую шкатулку черного дерева. С замиранием сердца Евпория увидела золотой герб Ахеменидов – солнце над поверженным полумесяцем.

– Теперь веришь? – спросил Гиерон с некоторой колкостью.

– Верю, – ответила жрица, опасливо оглядываясь.

Ей пришло в голову, что Гиерон и его друг – люди совсем не такие малозначительные, как это можно было подумать. А Гиерон всегда появляется у нее с каким-нибудь удивительным делом или сообщением. Ей и раньше думалось, что боги как-то влияют на поступки этого человека и ей не остается ничего другого, как следовать их тайным предначертаниям.

– Вы хотите, чтобы я спрятала вас обоих дотемна? – спросила она в раздумье.

– Да, да, Евпория, поторопись! Разве ты не слышишь, за оградой будто люди говорят и звякает оружие?

– Это очень опасно! Но да поможет нам великая богиня!

Она повернула голову к статуе Афродиты с немым вопросом, как бы прося ее разрешения. Богиня ответила на ее вопрос все с той же, что и всегда, застывшей улыбкой.

– Богиня дала свое согласие! – торжественно молвила Евпория и жестом увлекла за собою обоих друзей в низенькую дверцу, почти незаметную для посетителей. Они оказались в кладовке, где хранились факелы, масло для светильников, разная рухлядь.

– Оставайтесь здесь, не шумите, я запру вас!

Евпория оставила их, звякнула ключом и, пройдя мимо статуи, вышла на освещенное крыльцо храма. Увидела группу воинов – они беседовали с Итоной. Младшая жрица делала быстрые жесты, указывая на двери храма.

Воины приблизились и спросили, где находятся двое подозрительных людей, о которых им сообщила Итона.

– Кого вы ищете? – спросила Евпория с достоинством.

– Смутьянов! Мы задерживаем всех, кто не имеет боспорского гражданства, рабов и бродяг, выспрашиваем, кто они, откуда. Вот молодая жрица сказала нам, что двое зашли в храм – Гиерон, раб Асандра, и какой-то оборванец. Где они?

– Гиерон приходил, он передал мне от хозяина дар для богини. Дар, золотую монету, я приняла! А второго я совсем не знаю, – это носильщик, его Гиерон будто бы нанял нести корзину с покупками!

– Где они сейчас?

– Доблестный воин! – ответила жрица довольно высокомерно. – Храм – не убежище для бродяг и рабов! Каждый, кто совершил обряд и принес жертву богине, покидает храм! Он может задержаться в садике, поговорить со служительницами, отдохнуть на траве, но в храме – никогда! И если вы хотите оскорбить богиню и потом быть наказанными утратой вашей мужественной силы, идите в храм с вашими копьями и грязными чувяками!

Она с оскорбленным видом отошла от двери, как бы давая проход воинам. Те переглядывались и топтались на месте в нерешительности. Старший обратился к Итоне грубым тоном:

– Ты нам говорила о двух бродягах, так помоги найти их!

Итона встретилась взглядом с Евпорией и смутилась. Как-никак Евпория была старшей над нею, а со старшими приходится считаться.

– Значит, они успели уйти, – пожала она узкими плечами и тряхнула волосами.

– Куда они пошли?

– Мне кажется, они ушли через заднюю калитку, – спокойно ответила Евпория и удалилась под своды храма, не желая вести дальше разговор.

Воины посоветовались и направились к заднему выходу из храмового двора.

– Плохо, Итона, – сказала старшая жрица младшей после ухода стражи. – Плохо, что ты вместо служения богине гневишь ее своими неосмотрительными словами и поступками! Привлекла воинов к храму, чуть не опозорила жилище богини грязными подозрениями и даже насилием этих скотов!

– Они сами пришли!

– Но не сами решили, что в храме скрываются якобы чужие люди! Какая ложь! Стыдись, Итона!

 

VII

Сидя в полутемной кладовке, друзья беседовали. Гиерон опять выразил удивление тому, что Евлупор решился рискнуть головой, дал согласие на опасное посланничество.

Евлупор лишь усмехнулся в ответ.

– А что мне оставалось? Ведь свобода моя в руках Митридата! Что он прикажет, то я и должен делать!

– Ты прав, у царя – все рабы, я хорошо понял это!

– Э, Гиерон, той свободы, когда человек ни от кого не зависит, не было и нет!.. Раб во власти хозяина, а пират боится как огня своего пьяного вожака! Так уж лучше служить великому государю, власть которого – от богов! Вот я и решил: пока жив, буду верен Митридату! Сейчас для меня важнее всего передать царскую скиталу Махару, и ты помоги мне!

– Думаю, тебе надо обратиться или к Евпории, она вхожа во дворец, или к Асандру, хозяину моему! Без этих людей не обойдешься!

– Подумаю над этим. Но Митридат сказал, чтобы втайне! Понимаешь?.. Видимо, он и Асандру не доверяет!

– Не знаю, кому он доверяет, но один ты не проникнешь к Махару, нужны верные люди! Вернее Евпории и Асандра не найдешь никого!

Когда настала ночь, послышались шаги и звякнул замок. Вошла Евпория с бронзовым светильником в руке. Она принесла хлеб и кувшин с водой.

Смотря, как друзья утоляют голод и жажду, добавив к хлебу луковицы из корзины Гиерона, Евпория с любопытством останавливала взор на медведеподобном царском посланце. Рассматривая его воловью шею и тяжелые сильные руки, думала, что этот может постоять за себя.

– Через час уйдем, – сказал Гиерон, продолжая жевать. – А тебе – великое спасибо!

– Куда вы пойдете ночью? Всюду ходят воины, хватают каждого, кто появится в неурочное время!

– Нам надо пробраться в дом хозяина!

– Едва ли удастся. Схватят вас, и царское письмо попадет совсем не в те руки!

– Это было бы несчастьем! – ответил Евлупор. – Но Гиерон прав, оставаться здесь бесполезно, да и небезопасно. И с тебя надо заботу снять. Иначе ты окажешься в ответе за наши дела.

Евпория подумала, потом сказала:

– Если вас схватят на улице, то все равно до меня доберутся. Оставайтесь до утра. С рассветом, когда народ выходит на улицы, вы проберетесь в дом Асандра.

– А не поможешь ли ты передать Махару отцовское послание? – спросил Евлупор.

– Не знаю, как это сделать, ибо совсем редко бываю во дворце.

Она погасила светильник и оставила друзей, не заперев коморки. Пока она пробиралась к выходу, протянув руки во тьме, раньше ее из храма выскользнула бесшумная тень женщины, закутанной в покрывало. Незнакомка сбежала по ступенькам и притаилась за деревянной колонной. Старшая жрица не заметила ее. Выйдя из храма, Евпория лишь притворила двери, не щелкнув ключом. Потом прошла мимо колонны, коснувшись ее рукой, и при свете мерцающих звезд направилась к своему домику по аллее храмового сада.

 

VIII

Среди ночи в дом Парфенокла постучался одинокий человек в рваном плаще и нахлобученном на глаза войлочном петазе. Стражи осветили его факелами и, узнав Жабу-Клитарха, хотели угостить его палками. Но тот надменно усмехнулся и заявил, что принес для архонта известие, которое стоит горсти серебряных монет.

– Достойный Парфенокл, – добавил он хриплым голосом, – не простит вам, если вы прогоните меня. А к утру птичка может улететь.

– Какая птичка?

– Та, которую Парфенокл давно мечтает поймать!

– Погоди здесь.

Через полчаса Клитарх был принят архонтом. Последний выглядел заспанным и сердитым. Увидев, кто пришел, еще больше нахмурился.

– Это ты, Клитарх, недостойный гражданин, опозоривший себя связями с беглыми рабами? И ты осмелился явиться ко мне в дом, да еще в такой неурочный час? Говори, в чем дело, да поскорей!

– О почтеннейший и славнейший архонт! Я знаю, как дороги тебе слава и могущество Боспора! Ты – единственный радетель и лучший человек нашего царства! – залепетал Клитарх с раболепным видом. – Идя к тебе, я был уверен, что ты еще не склонил голову на ложе, но обдумываешь, как обеспечить счастье для всех! Потому-то я и осмелился явиться к тебе ночью. Прости, если нарушил плавный ход твоих мыслей! Прояви милость, употреби свою силу и ум для справедливого решения моего дела! Помоги мне и, боги слышат, не пожалеешь об этом!

– Говори, чего хочешь от меня? – спросил Парфенокл сквозь зевоту, еще не зная, с какими новостями пришел Клитарх. Поток льстивых слов несколько смягчил его сердце.

– Тебе известно, что я пострадал и лишен гражданских прав! Теперь я живу на положении чужака-метека. Помоги мне вернуться в общину, ибо я исконный боспорец, хотя и обедневший!

– Слышал тебя. Говори, что еще?

– Ты знаешь, что моя рабыня Евпория была незаконно отнята у меня в те дни, когда я оказался в темнице по навету злых людей.

– Каких злых людей? Ты наказан поделом, за тайные связи с беглыми. Ты помог бежать моих рабам Миксту и Евлупору!

– Богам и тебе ведомо, что это неправда!

– Но ты не смог оправдаться перед судом!

– Трудно оправдаться маленькому человеку, если его обвинителем оказался всесильный архонт Боспора! Прости, дело прошлое, но это так. Ты прекрасно осведомлен о моей невиновности! И знаешь, что эту историю с накидкой Микста разыграл Гиерон, негодный слуга Асандра! Оба эти человека уже тогда решили разорить меня, мою рабыню Евпорию прибрать к рукам, а тебе доставить неприятности, способствуя побегу рабов!

– Плохо помню все это, скажи точнее.

– Гиерон ограбил твоего раба Микста и передал накидку Евпории. Та подсунула ее мне и таким образом навлекла на меня ложное обвинение в помощи беглым!

– Так ли это?

– Это истинная правда! А когда меня схватили, Асандр и Гиерон освободили Евпорию от земляной работы и передали Махару. Девка была моложе и красивее, чем сейчас, а Махар, как известно, слаб к женской прелести! Она стала близка к Махару и служила Асандру как передатчица тайн царевича!

– Что еще? Говори покороче.

– Теперь Евпория, по прихоти Махара, стала жрицей Афродиты и хочет получить свободу! А я, потомственный гражданин, стал метеком! Вот я и хочу, чтобы мне вернули гражданство и всю мою собственность, в том числе и рабу Евпорию!

– Но известно, что она выкупила себя!

– У кого?

– У богини, как жрица Афродиты! Ведь Махар передал ее храму!

– Не Махар ее хозяин, а я! Выкуп должен был совершиться перед толпой свободных людей, на ступенях храма, в моем присутствии и с моего согласия! И выкупные деньги должны быть переданы мне, как хозяину!.. Этого не было, нет и свидетелей ее выкупа на волю! Махар мог забавляться с моей рабыней, но не распоряжаться ею, как собственностью!.. Слава богам, законы владения рабами не отменены!

– Пожалуй, это так, старый хорек!.. Продолжай!

– А теперь я узнал, что Евпория продолжает служить тайным замыслам Асандра и действует через посредника этого противного, поганого Гиерона!

– Каковы замыслы, говори быстрее, не тяни! – воскликнул Парфенокл, теряя терпение. В словах Клитарха он почуял что-то важное для себя.

– А замыслы я уже разгадал: Асандр через Евпорию получает вести от Митридата и готовится сдать наш город царю, если тот приблизится к Боспору!

– Ты имеешь доказательства?

– А ты обещаешь помочь мне?

– Обещаю. Говори!

– Сейчас в храме богини живет, незаконно, скрываясь от всех, твой раб Евлупор! У него письмо-скитала от Митридата для Махара! Жрица Итона помогла мне – все подслушала, подглядела! А с Евлупором вместе – Гиерон, слуга Асандра!

Парфенокл вскочил с места и схватил Клитарха за грудь:

– Раб Евлупор в Пантикапее?.. И с письмом от Митридата?

– Истинно так!

– Если ты не врешь, помогу тебе, даже награжу! Получишь и гражданство, и рабыню! А с Евлупора я сдеру кожу! Где Итона? Я хочу допросить ее сам!

– Нет, нет, почтенный! Если ты сейчас пошлешь за Итоной, то твои слуги наделают шуму, злоумышленники все поймут и постараются скрыться. Их надо схватить внезапно. Они сидят в самом храме, под замком в каморке…

– Ай-ай! Осквернители храма! Ну, они узнают, что такое пытка огнем! А Евпория тоже хороша – изменила городу и творит тайные умыслы!

– Творит, великий архонт, творит! Она заслужила того, чтобы снова стать моей рабыней! Пойдем с воинами и схватим их всех!

– Гм… Так просто не пойдешь. Ведь Евпорию поддерживает сам Махар! Нужно раскрыть глаза царевичу, он разгневается и отдаст ее нам в руки!

– Э, почтенный, пока ты открываешь глаза царевичу, будет поздно!

– И это верно.

Парфенокл задумался. Он был трусоват и на самостоятельный шаг, могущий не понравиться Махару, не решался. Да и вторжение в храм, святыню города, без ведома совета города и жрецов, было чревато неприятностями. Как бы ни был богат и знатен Парфенокл, он должен был считаться с общиной и выборными властями города, хотя и сам принадлежал к ним. Решил обратиться к Фрасибулу и обсудить с ним щекотливое дело.

 

IX

Новое возвышение Асандра, его примирение с Махаром, их дружеские встречи и кутежи не давали спокойно жить Фрасибулу. Он кипел от досады, чувствуя, что с появлением во дворце пронырливого боспорца его роль становится третьестепенной. Махар уже не советуется с ним, да и все окружающие не взирают на него, как на правую руку царевича, стараются избегать встречи с ним.

А тут еще неудачи его розысков и тайных предприятий. Лазутчики, посланные в Диоскуриаду, не возвращались, неведение рождало самые мрачные предположения, которые разрастались в чудовища. С каждым днем усиливалось предчувствие близости важных, возможно, роковых, событий.

Обещание выловить каких-то опасных людей, что мутят пантикапейский народ, оставалось невыполненным, хотя все подвалы и темницы были забиты черным людом, захваченным во время облав на рынке и в порту.

Чувство тупика, охватившее Фрасибула, было так велико, что он, не находя ответа на мучительные вопросы, обратился к богам, стал ходить по храмам, выслушивая жертвенные гадания. Но предсказания пантикапейских авгуров были противоречивы и вызывали в душе раздражение и неудовлетворенность. Уверившись в равнодушии небожителей, косматый перс решил обратиться к тем богам, которые живут под землей и вершат дела в ночной тьме.

В сыром и глубоком подвале он преклонился перед идолами зла, подчиненными царице подземного мира Персефоне. С помощью «черных» жрецов принес им кровавую жертву – бесплодную корову. Вместе со жрецами рылся во внутренностях жертвенного животного, измазался в крови, но и здесь не нашел ясных ответов и желаемых откровений.

Разочарованный Фрасибул вернулся домой и, приняв ванну, хотел заснуть, но безуспешно. Бессонный и злой, ворочался на мягком ложе. Вошел доверенный раб и доложил, что у дверей стоит боспорский богач и архонт Парфенокл, а с ним какой-то бедный человек. Оба хотят видеть хозяина.

– Парфенокл? В ночное время? – удивился перс, не имея желания принимать в позднее время кого бы то ни было. Но, сообразив, что люди пришли неспроста, приказал: – Введи их в трапезную, я выйду!

И, позвав рабыню, приказал подать ему длиннополый «кандий» и расчесать волосы и бороду.

Увидев в трапезной Парфенокла в сопровождении Клитарха, посаженного в свое время в яму и осужденного за темные дела, Фрасибул почуял нечто необыкновенное.

«Не случайно я лишь два часа назад принес кровавую жертву всесильной богине тьмы», – подумал он.

Когда Парфенокл передал ему новости, полученные от Клитарха, Фрасибулу показалось, что боги решили вознаградить его за благочестие и терпение. Новости были как нельзя более кстати. Теперь Махар воочию убедится, что его любимец Асандр – предатель! Фрасибул возликовал душой, почувствовав, что в его руках оказалось начало той связующей нити, которая тайно протянута между Пантикапеем и Диоскуриадой. И одновременно был поражен тем, что обвинения, которые он неоднократно возводил на Асандра и которым сам в душе не верил, так неожиданно и блестяще подтвердились!

«Вот оно что! – сказал он мысленно, озаренный догадкой. – Выходит, боги незримо руководили мною, внушая мне мысли и подозрения, а я не всегда был убежден, что это так… А теперь, после обильной жертвы в подземном храме, боги решили завершить свой замысел и отдать в мои руки злейшего врага!»

Суеверный перс проникся мистическим воодушевлением. Ему показалось, что он стал вдруг сильнее, чувства тяжести как не бывало, сознание безысходности враз сменилось уверенностью в успехе и ощущением собственной значимости. «Боги не помогают людям малым, – подумал он с самодовольством, – очевидно, они уже избрали меня орудием своей воли!»

Он уставился блестящими черными глазами в заросшее бородой, неумытое лицо Клитарха и вдруг почувствовал смущение. Мелькнула мысль, что этот пьяница и низкий человек, который сидел в темнице и был осужден судом города, не совсем подходящая фигура, чтобы быть вестником богов… Он нахмурился, лицо его стало суровым, лохматые брови сдвинулись, большой нос навис над смоляными усами и бородой.

– Если все это ты выдумал, – произнес он медленно, но зловеще, – я посажу тебя в подвал с крысами, пусть они обгложут твои кости! Поклянись, что все сказанное тобой правда!

Клитарх поднял обе руки и, потрясая ими, призвал в свидетели всех богов как небесных, так и подземных. Фрасибул сморщился и отвернулся, не желая видеть его грязных ладоней и обтрепанных рукавов.

– Хорошо, я верю тебе, – ответил он. – Пойдешь со мною. И ты, Парфенокл, тоже! Ибо тебе, как члену совета, приличнее первому войти в храм, принадлежащий городу, нежели мне! Сейчас я кликну воинов!

– Как? Сейчас? Не посоветовавшись с царевичем?! – опасливо воскликнул Парфенокл. – Не разгневается ли он?

– Сейчас, только сейчас! Иначе мы там никого не захватим. Ничего, ты, Парфенокл, постараешься завтра успокоить совет и жрецов города, а я возьму на себя труд уговорить Махара! Лучшим доказательством нашей правоты будут захваченные злоумышленники!

– Это так. Только ты не взял во внимание еще одной стороны.

– Какой?

– Народ волнуется и проявляет склонность к Митридату. Если общинники узнают, что мы ворвались в храм, да еще преследуя Митридатова посланца, – начнутся беспорядки!

– Надо разослать тайных людей и распространить слух о том, что Евпория оскорбила богиню и осквернила храм связями с пиратами! И хотела помочь пиратам разграбить Пантикапей!.. А Евлупор – известно – пират!

– Господин, господин! – вмешался Клитарх с подобострастным выражением лица. – Это поручи мне! Я много бываю среди людей и растолкую всему городу о преступнице и ее целях!

– Гоже! Но помни, Клитарх: если ты проболтаешься обо всем, что слышал здесь, – горе тебе!

 

Х

– Самое правильное – довериться Асандру! – убеждал Гиерон. – Без него тебе не пробраться к царевичу. Сам видишь, Евпория бывает во дворце очень редко!

Евлупор смотрел напряженно в узенькое оконце. В ночном небе мигали белесые звезды. Поручение, ради которого он пробрался в Пантикапей, оказалось далеко не легким. Он колебался, обратиться или нет к Асандру, но и сидеть в храмовом чулане не хотел. Ему мерещилась какая-то опасность именно здесь, под сводами храма. Хотелось действовать, не теряя дорогого времени.

– Нечего нам валяться в этой мышеловке, – наконец решил он, ощупывая стены их убежища. – Будем пробираться к твоему хозяину. Скажешь ему, что я прибыл в Пантикапей по своим делам и могу рассказать ему кое-что новое. А насчет скиталы я еще подумаю. Недолго, конечно. Время летит, мы медлим, а Митридат грядет!

Добравшись до невидимой во тьме дверцы, он с удовлетворением убедился, что она не заперта. «Жрица-то с головой», – одобрительно подумал он.

Шагая тихо, с опаской, они покинули сначала чулан, а потом храм и оказались среди садика, еле освещенного звездами. Гиерон хорошо знал расположение храмовой ограды и места, где обычно дремали не очень бдительные сторожа.

Не выходя на широкие аллеи, они миновали храмовой перибол и прислушались. Было тихо. В конце города лаяли собаки. Соблюдая предосторожности, чтобы не наскочить на ночной вооруженный обход, они скользили от дома к дому, готовые и к бегству и к отчаянной схватке. Добрались до дома Асандра именно в то время, когда более сотни воинов бесшумно окружили храм Афродиты Пандемос и перекрыли его выходы, не зная, что тех, кого они ищут, здесь уже нет.

Ночная тревога началась с того, что один из сторожей проснулся и издал крик, почувствовав, как чьи-то сильные руки схватили его сзади.

Евпория еще не спала. Услышав крик, она поспешно вышла во двор со светильней в руке.

– Кто кричит? – окликнула она. – Эй, сторожа!

– Тише, тише, почтенная жрица! – раздались голоса рядом.

Испуганная женщина в страхе увидела, что ее окружают серые тени воинов с копьями.

– На помощь! – крикнула она, но ее схватили и зажали рот.

Ошеломленных сторожей сбивали с ног и крутили им руки за спину. Девушкам, которые с воплями выбегали из своих келий, давали тумака и угрожали, что, если они будут поднимать шум, их потащат в башню!

Фрасибул и Парфенокл спешили, подгоняя воинов негромкими, но внушительными окриками.

– Скорее к храму, они там! – горячился Фрасибул.

Не зажигая факелов, оба метнулись к храмовой двери. Остановились перевести дух. Одновременно подумали, что злоумышленники могут оказать сопротивление, а потому войти в храм не отважились.

– Дайте огня, больше огня! – потребовал Фрасибул.

Когда факелы вспыхнули и осветили полураскрытую дверь, все решили, что внутри кто-то есть. По знаку перса воины ворвались в храм, но никого не нашли, только богиня встретила их насмешливой улыбкой.

– За пьедесталом богини, – подсказал Клитарх, прячась за спины вооруженных латников, – есть дверца в кладовку! Злодеи там!

Кинулись к дверце, которая легко открылась, осветили факелами небольшую конурку, заваленную рухлядью, но преступников не нашли. Не было и каких-либо следов их пребывания.

– Никого! – произнес ошеломленный Фрасибул. – Никого нет!

– Они бежали! – предположил Парфенокл.

– Или их здесь и не было! – отозвался с досадой перс, бросая угрожающий взгляд в сторону Клитарха.

– Как не было? – жалобно протянул тот, поеживаясь от страха перед обещанным наказанием. – Ведь Итона не могла соврать!

– Где Итона, где она?

В храмовых помещениях Итоны не оказалось.

Евпория услыхала, что ищут Итону, и все поняла. Было очевидно – Итона пронюхала, где скрываются оба мужчины, и донесла властям. Что ж, от нее этого следовало ожидать!

– Злодеи бежали! – послышался противный, плачущий голос Жабы-Клитарха. – Но они были здесь!

«И Клитарх вмешался, этот ком грязи!» – подумала Евпория и вспомнила, что в последние дни он частенько появлялся около храма, беседовал с Итоной.

Собравшись с силами, старшая жрица спросила спокойно, но с оттенком негодования:

– Скажи, почтенный Парфенокл, и ты, Фрасибул, с каких пор вы ночами нападаете на храмы города! И кого вы ищите в жилище богини?.. Вы осквернили храм!

– Это ты осквернила храм! – вскричал в бешенстве Клитарх. – Ты приютила в храме врагов города!

Он размахнулся, намереваясь ударить ее, она увернулась и ответным толчком сильной руки повергла его на пол.

– Облезлый кобель! – вскричала она, раздувая ноздри от волнения. – Да как ты смеешь возводить напраслину на меня, жрицу богини!

– Я хозяин твой, подлая! Ты подняла руку на хозяина! Ты оскорбила меня!

В словах Клитарха был свой резон. Независимо от выкупа, бывшая рабыня или раб до конца дней своих оставались в зависимости от хозяина, обязаны были служить ему, уважать его, даже переносить побои при случае. Поэтому поступок Евпории не понравился Парфеноклу и Фрасибулу.

– Какую напраслину? – вдруг взъярился Парфенокл. – Разве в храме не ночевали двое бродяг?

Евпория поняла свой промах и ответила с поклоном:

– Почтенный Парфенокл! Кто же может ночевать в жилище богини, кроме нее самой?.. Клитарх зол на меня, и он ответит перед общиной за то, что привел сюда воинов и обманул вас, таких мудрых и больших людей!

Фрасибул и Парфенокл переглянулись, не зная, что предпринять. Неужели Клитарх выдумал всю эту историю с целью насолить старшей жрице?

– Ну, Клитарх, – сказал Фрасибул, – или ты сейчас докажешь, что не лгал, или тебе придется ответить за все!.. Не забудь о подвале с крысами!

– Итона говорила! Если она солгала, ей и отвечать! – слезливо оправдывался Клитарх, оглядываясь в надежде увидеть Итону. Но ее не было.

– Итона мстит мне за то, что я заняла место старшей жрицы, – пояснила Евпория. – И добивается моего смещения!

В душе она испытывала чувство признательности к Евлупору и Гиерону за то, что они не остались в храме и своевременно ушли. Несомненно, Гиерон обладает даром провидения! Он предчувствовал опасность и избежал ее! Он не пропадет!.. Да и она, глядишь, вывернется из беды. Уверенность и спокойствие возвратились к ней.

Но тут послышались шум и крики. В освещенное факелами место у входа в храм ворвалась полураздетая женщина. Это была Итона. Она упала к ногам представителей высшей власти и завопила:

– Я выследила их, выследила!.. Я видела, как они покинули храм, и шла за ними, пока они не укрылись в доме Асандра! Идите туда и схватите их!

– Спасибо, спасибо тебе, Итона! – вскричал Клитарх, помогая младшей жрице встать на ноги. Он, как и жрица, обливался слезами. – А меня уже хотели схватить за ложь и выдумку! Нет! Есть правда на земле, есть боги на небе!.. А ты, Евпория, змея и подлая тварь! Теперь ты ответишь за дела свои и опять будешь моей рабой!

 

XI

Дом Асандра являл собой подобие крепости, охраняемой вооруженными людьми. Его запоры были крепки. И проникнуть внутрь дома было совсем не просто.

Парфенокл и Фрасибул знали это. Но они знали и другое: после грубого вторжения в святилище города им надо чем-то оправдать этот поступок, а потому нельзя останавливаться на полпути. Оставив храм и его жриц, они с поспешностью устремились по ночным улицам к дому Асандра. Фрасибул послал за подкреплением и отдал приказ оцепить дом Асандра так, чтобы оттуда не смогла бы выскочить даже собака.

Асандр вернулся поздно с гулянки из загородной виллы царевича. Когда они разъезжались, Махар сказал, тупо смотря охмелевшими глазами:

– Завтра выедем в море на прогулку. Я приказал приготовить суда!

Пройдя во внутренний двор, где вповалку спало около трех десятков вооруженных «ледовых братьев», Асандр приказал Антигоне подать холодного питья и приготовить постель. Хотел приказать Гиерону вычистить к утру одежду, но того не оказалось.

– Где он в такую позднюю пору? – удивился хозяин.

– Пошел на рынок еще днем и не вернулся, – ответила Антигона, держа в руках сосуд с питьем.

– Ах, бездельник, опять загулял с портовыми гетерами! Избаловался! Вот ужо вернется, поговорю с ним по-свойски!

С этими словами он принял из рук рабыни фиал и, подув на прохладную брагу, жадно вытянул ее до дна. Почувствовал приятное облегчение после винного угара. Однако отдохнуть ему не удалось. Вошел сторожевой воин и доложил, что явился Гиерон с каким-то дружком, похоже, рыночным бродягой.

– Пьян, подлец?

– Будто и не пьян, но что-то встревожен.

– Зови сюда обоих!

Устроить допрос слуги и выгнать его за дверь не удалось. На улице внезапно загрохотали сапогами и огласили ночную тишину криками какие-то люди, неизвестно откуда появившиеся. Запылали отсветы многих факелов, яркие блики забегали по потолку, окна осветились снаружи.

– Еще что такое? – с неудовольствием сморщился Асандр, подавляя зевоту.

Вбежал другой страж с обнаженным мечом.

– Хозяин! – вскричал он. – У порога дома стоят архонт Парфенокл и понтиец Фрасибул, оба с сильной охраной! Требуют тебя к ответу!

– Меня к ответу?.. Они с ума сошли, что ли?

Выйдя на верхнюю галерею дома, Асандр был изумлен при виде оживления, царившего на улице. Сотни факелов освещали улицу, как днем. Встревоженные соседи выглядывали из слуховых окон.

– Эй! – крикнул Асандр. – Чего вам? Или потеряли рассудок?

– Именем богов закона, – ответил Фрасибул, – мы пришли за тем вражеским лазутчиком, который нашел убежище в твоем доме!

– Какого лазутчика?.. Вы пьяны, не иначе!

– Не пьяны мы, Асандр! А какого лазутчика, ты хорошо знаешь! Того, который прибыл от пиратов, врагов города!.. Он выдает себя за посланца Митридата. При нем тайное письмо! Если не хочешь отвечать за измену, выдай этого человека!

Асандр был озадачен и рассержен. О каких пиратах и о каком лазутчике идет речь!.. Хотел задать вопрос Фрасибулу, но тот с угрозой в голосе заявил, что разговаривать некогда, и сейчас воины начнут ломать двери дома.

– Нас много, Асандр! – добавил Парфенокл своим высоким голосом. – Не доводи до кровопролития, тебе не устоять!.. Повинись, выдай врага государства! Мы тебя не тронем, ты ответишь перед Махаром, он решит твою судьбу! А пиратского лазутчика возьмем!

– Господин, – послушался голос сзади, – выслушай меня!

– Кто это?.. А, это ты, Гиерон! Может, ты знаешь, что все это значит?

– Знаю, господин. Это значит, что царь Митридат уже на подступах к Фанагории, а здесь его посланный Кир! Он послан царем к Махару со скиталой! А насчет пиратов – это выдумка. Ее цель – одурачить воинов!..

– Посланный Митридата?.. Кир?..

Асандр оторопел и не знал, что говорить. Неожиданная новость оглушила его как обухом. При свете факелов он увидел в проходе человека, который стоял на лестнице, лишь на голову возвышаясь над дощатым полом галереи.

– Кто ты такой?

– Гонец я, – ответил тот решительно и спокойно, – от царя Митридата! Привез царевичу известие – его отец скоро будет здесь с великим войском!

– Митридат будет здесь?.. Да как ты смеешь говорить это? Или хочешь так просто обмануть меня?

– Не обманываю я, говорю чистую правду! А еще – помоги мне вручить царевичу скиталу, и как можно скорее! Иначе разгневается великий государь!

– Подожди! – Асандр потер лоб ладонью, размышляя. – А где скитала?

– Вот она!

В руках незнакомца оказалась черная шкатулка с золотым гербом Ахеменидов. Осмотрев шкатулку, Асандр убедился, что человек не врет. Вглядевшись в небритое лицо, узнал его.

– Так это ты, Евлупор? Боги мои, а сказано – Кир!.. Зачем же ты морочишь мне голову?

– Кир – это мое новое имя, данное самим Митридатом!

– Почему же ты, Кир, с таким громом прибыл сюда? Разве не мог тайно и сразу зайти ко мне? Или кто помешал?

– Задержались мы в храме у Евпории, где скрывались от облавы! А жрица Итона выдала нас. Вот мы и прибыли к тебе, спасаясь от преследователей!

Голова Асандра лихорадочно работала. Он понял обстановку с полуслова. Если Митридат в самом деле намеревается проникнуть на Боспор, то ему важно склонить Махара к примирению. И он послал верного человека с письмом! Это было просто и ясно. Но это означало, что настают новые времена, и гончарный круг судьбы готов повернуться на полный оборот! Выиграет тот, кто сумеет предугадать стечение обстоятельств и не окажется под колесом событий! Сейчас готово совершиться то, что Асандр смутно предчувствовал, о чем задумывался, чего опасался.

– Ай, Кир-Евлупор, и ты, Гиерон! – сказал он с укоризной, неожиданно мягким тоном. – Разве не очевидно, что прямая дорога от Митридата к Махару проходит через мой дом? Надо было сразу явиться ко мне, и скитала была бы уже в руках Махара! Ведь я жрец и глава евпатористов! Я и пострадал за это, был изгнан из Пантикапея, ибо, как слуга великого царя, был против союза Махара с римлянами. Но плохие люди свернули царевича с правильного пути! Только я говорил Махару правду, но он не послушал меня!.. Не так ли, Гиерон?

– Так, именно так, господин! – с жаром подтвердил Гиерон. Сметливый слуга сразу сообразил, о чем сейчас надо молчать и о чем говорить. Ибо грядет тот, кто рассудит всех и воздаст каждому по делам его!

Приняв решение, Асандр сказал Евлупору и Гиерону:

– О приближении Митридата молчите! Об этом раньше других должен узнать Махар! По всему видно, что Парфенокл и Фрасибул ничего не ведают. Будем сопротивляться! Тебя, Евлупор, я не выдам и помогу тебе, как гонцу бога живого и великого царя, выполнить его волю!

 

XII

Обратившись к Фрасибулу и Парфеноклу, Асандр крикнул:

– За произвол будете отвечать перед царевичем Махаром! Он не простит вам этого!

– Слушай, Асандр! – ответил Фрасибул увещевательным тоном. – Перед царевичем мы все в ответе и не боимся сказать ему правду! Но выдай лазутчика, и тогда мы оставим тебя в покое. А завтра во дворце, перед лицом правителя, все разъясним! Кто прав, тот будет оправдан!

– Пусть сам царевич Махар прибудет сюда. Только его я впущу в свой дом, и только ему позволю осмотреть каждый угол! Если он найдет лазутчика, он его и возьмет!

Фрасибул изругался в ярости и, обратившись к Парфеноклу, сказал:

– Как раз этого и нельзя допустить! Если царевич явится сюда, то Асандр своими мерзкими чарами повлияет на него и склонит на свою сторону! Кроме того, неизвестно – кому царь посылает скиталу и что в ней написано. Это послание не должно миновать моих рук!

Парфеноклу объяснения Фрасибула показались туманными. Но он не стал возражать, ибо сам неясно представлял, что надо делать. Ненависть к Асандру пересилила, и он решился довериться Фрасибулу, стороннику решительных действий.

– Что ж, почтеннейший, – сказал он, – тогда вели начинать! Что будет… Но если мы не захватим лазутчика, нас обвинят в святотатстве, ночном разбое и самоуправстве!

– Ничего, теперь отступать нельзя!

Штурм дома начался. Воины Фрасибула принесли бревно и начали его раскачивать. С силой нанесли удар по дубовым дверям, окованным медью.

Бум! – разнеслось по городу, который уже начал просыпаться от необычного шума и криков. Из-за каменной ограды посыпались стрелы и увесистые камни. Послышались озлобленные выкрики и ругательства. Раздался стон боли и мягкий звук падения тела.

– Воины! – кричал Фрасибул. – Схватим изменников, накажем Асандра за тайные связи с пиратами! Рим вознаградит нас!

– Копье тебе в печень! Ты сам разбойник и пират! – ответили ему из окон дома.

Обе стороны старались подбодрить своих воинов. Но хотя осажденные были полны боевого задора, их было мало. Двери не выдержали ударов тарана и рухнули. Нападающие с факелами ворвались в дом вместе с клубами дыма и пыли. Началась свалка. Асандр размахивал мечом, прорывался сразиться с Фрасибулом или Парфеноклом. Но те стояли посреди улицы и руководили боем издали.

– Трусы! – в негодовании вскричал Асандр.

Однако сам принужден был отступить после отчаянной, но кратковременной схватки. Перевес сил нападающих был слишком велик. Они потоком вливались в дом, сбивали с ног его немногочисленных защитников, одних вязали, других оставляли умирать на земляном полу с пронзенными внутренностями.

В разгаре схватки Гиерон заметил, что Евлупор вооружился мечом и с яростью отбивается от наседающих панцирных гоплитов. Евлупор любил рукопашные схватки, они наполняли его жгучей страстью, ему казалось, что, сражаясь, он делается сильнее всех и в кровавой борьбе побеждает не только врагов, но и судьбу, становится не рабом ее, но творцом! И сейчас забыл о царском поручении, стремясь одолеть хорошо вооруженных противников. Ему удалось свалить одного, другой отступил, намереваясь вернуться с подкреплением. Сбоку подскочил Гиерон и сделал знак рукой, как бы давая сигнал к бегству.

– Поспешим! – произнес он, задыхаясь от напряжения.

– Куда? – спросил Евлупор, разгоряченный боем.

– Надо покинуть дом, иначе ты попадешь в руки Фрасибула вместе со скиталой! Я знаю тайный выход из дома!

– Но здесь Асандр, как мы его оставим?

– Асандр с людьми еще продержится, пока мы поднимем народ! Простой люд поддержит Асандра!

Оба друга исчезли в суматохе из дома и, пользуясь прикрытием ночного мрака, через полчаса оказались в нижнем городе. Здесь они уже не старались прятаться, – наоборот, громко топали по мостовым и кричали истошными голосами: «Тревога!.. Тревога!..» Стучали рукоятками мечей в двери домов и на глухие вопросы хозяев отвечали, что приближается царь Митридат, что Асандр – друг царя и только он спасет Пантикапей от кары страшного Митридата.

– Вставайте! – взывали они. – Довольно спать! Пора, пора! Иначе проспите свою судьбу и будете в ответе за дела Парфенокла и Фрасибула, которые продали Боспор Риму!

В те тревожные времена любой призыв к оружию заставлял всех подниматься с ночного ложа. Пантикапейцев сплачивала постоянная опасность набега степных племен, а также неуверенность в своем повседневном благополучии. Боязнь появления тиранов из среды честолюбивых сограждан, грубого насилия одного рода над другим, а главное – опасность рабских возмущений – вот мотивы военной активности горожан, их постоянной готовности к самозащите. И кто бы ни призывал к оружию, поднимались все без исключения и брались за мечи. Выбегая на улицу, перекликались и становились в боевые ряды, готовые грудью отстоять свои права, достояние, семьи, очаги.

И когда Гиерон и Евлупор взбудоражили население нижнего города, то в короткое время оказались перед толпой суровых мужей со щитами и копьями, готовых к действию.

– Кто такие? Чего кричите? – послышались сердитые окрики. – Что случилось?

– Граждане! – взывал Гиерон. – Граждане!.. Послушайте, что я скажу! Только что прибыл от царя Митридата гонец, вот он, рядом со мною! Он сказал, что великий царь перешагнул через горы и спустился в равнину! Скоро он будет в Фанагории, а оттуда начнет переправу своих войск на наш берег! И он заверяет пантикапейцев, что проявит милость, если ему не будет оказано сопротивления! Но Фрасибул и Парфенокл боятся Митридата, они держат руку Рима! Они узнали, что царский посланец в доме Асандра, лучшего гражданина нашего! И напали на дом Асандра, они сейчас громят его, а самого Асандра хотят убить, чтобы угодить Риму!.. Посмотрите!

Все повернули головы и действительно увидели зарево от факелов в той стороне, где стоял дом Асандра.

– А почему ты здесь? И посланец тоже? – недоверчиво и придирчиво спрашивали горожане.

– Бежали из осажденного дома! Решили просить народ помочь Асандру! Митридат не простит городу, если Асандр погибнет от руки филоромеев! Да и царское письмо надо вручить Махару! Помогите!

– А посланец чем докажет, что его послал Митридат?

Выступил Евлупор, поклонился народу.

– Я был военачальником у Митридата. И Асандр знает меня! А в подтверждение того, что я послан Митридатом, я покажу вот эту скиталу. В ней Митридат требует от Махара проявить сыновнюю покорность и не подвергать Пантикапей опасности разрушения… ибо римляне бежали в Сирию, а великий царь собрал большое войско и приближается к Фанагории. Теперь на его стороне сила, великие боги помогают ему!

При свете факелов шкатулка блеснула золотым гербом. Все ахнули и готовы были поверить, что оборванец не врет.

– О чем же ты хочешь просить народ?

– Надо освободить Асандра, его, наверное, уже схватили. А потом всем миром пойти ко дворцу царевича, и там я лично, из рук в руки, передам ему эту шкатулку. Иначе филоромеи не дадут мне это сделать, они боятся примирения отца с сыном и кары за измену Митридату!.. А когда царевич сам убедится, что отец-государь готов простить его, – он встретит Митридата с почестями и никакого ущерба Пантикапею не будет! Вы опять признаете Митридата царем и предстоятелем своим, жизнь наладится, всем будет много дела и доходов!

Эти слова отвечали настроениям нижнего города, население которого было раздражено римскими поборами и нарушением морской торговли. Все были согласны, что с Митридатом надо примириться, а главное – избежать войны с ним. Только как это сделать? И можно ли довериться ночному гонцу, все ли в его словах правда?

Вооруженный народ разделился на кучки, в которых шли горячие споры.

 

XIII

Наряду с другими защитниками дома Асандр оказался схваченным и был грубо повергнут на пол. Дюжие воины скрутили ему руки. Он лежал на земляном полу и сыпал проклятиями, отплевываясь кровью. Появились Фрасибул и Парфенокл.

– Мы говорили тебе: выдай лазутчика – и мы не тронем тебя! Теперь поздно, ты оказал сопротивление царским воинам, пролита кровь их, есть убитые!.. Ты понесешь за это наказание!

– Нет у меня никакого лазутчика!.. А за насилие ответите!

Ликование победителей оказалось преждевременным. Правда, они схватили своего недруга и могли бы сейчас прикончить его. Это было заманчиво, но опасно. Асандр был в милости у Махара, да и община едва ли простила бы этот произвол. Лазутчика, из-за которого загорелся сыр-бор, в доме не оказалось, так же, как и Гиерона, этого проныры и хитреца, достойного своего хозяина!

«Или они сумели скрыться, или все это выдумки Итоны!» – подумал с досадой Фрасибул. Он уже испытывал тревогу за то, как ему удастся расхлебать кровавую кашу, которую он сам заварил. «Ничего, – решил он, – не один я в ответе! Со мною Парфенокл! Он богат, знатен и властен, ему поверят! Он возьмет на себя большую часть вины!»

– Надо разыскать лазутчика, – сказал он в сердцах. – Если бы он попал в наши руки, все было бы как нельзя лучше!.. А так…

Он не договорил. Вошел воин и заявил, что нижний город полон огнями, толпы людей бегут по улицам с криками, размахивают факелами и оружием.

– Чего они хотят? – спросил Фрасибул, неприятно пораженный.

– Они славят Митридата! И кричат, что Асандр – верный слуга городу и друг Митридата, он один может спасти боспорский народ от гнева великого царя!

– Какого царя? Митридат умер в Диоскуриаде, войско его разбежалось!..

Удалив воина, Фрасибул обратился к Парфеноклу:

– Люди сошли с ума! Но мы справимся с бунтом черни! Надо поднять войска и ввести в город!

– Что ты? – схватил его за рукав перепуганный архонт. – Зачем войска? Уж не собираешься ли ты воевать с боспорским демосом?.. Остановись!

Увидев, что Панфенокл растерян и явно струсил, Фрасибул криво усмехнулся.

– А знаешь ли ты, друг мой, что этот бунт кстати?

– Бунт кстати?.. Что ты говоришь? Нас обвинят в том, что мы своим самоуправством раздразнили народ и вызвали беспорядки в городе!

– Пойми, почтенный архонт, теперь никто не посмеет отрицать, что в городе орудует шайка смутьянов, подосланных Митридатом! И центр смуты – дом изменника Асандра! Ясно – восстание подготавливалось тем же Асандром уже давно!.. Если мы и не поймали лазутчика, нам есть чем доказать нашу правоту! Мы первые раскрыли заговор и первые подняли войско в защиту порядка и царевича!.. Не так ли?

Перс хитро прищурился, глядя в упор на пантикапейского архонта. Тот вздохнул, его лицо расправилось, озарилось светом надежды.

– Дай-то, великий Зевс, чтобы это оказалось хотя бы так, – ответил он без большой уверенности, прислушиваясь одновременно к отдаленному шуму толпы, нарастающему, как гул морского прибоя.

– Надо немедля уйти отсюда! – добавил он поспешно, сообразив, что из нападающих они скоро станут обороняющимися.

Фрасибул приказал воинам нести связанного Асандра на руках. При этом сделал нетерпеливый жест рукой, понуждая их не терять времени.

 

XIV

Ночное предприятие Фрасибула и Парфенокла было ударом грома, за которым разыгралась гроза, охватившая весь Пантикапей.

Общинники победнее и черный люд вооружились и, образовав огромное полчище, затопили улицы. Они двигались по направлению к акрополю с криками: «Митридат! Митридат!»

Потрясенному Махару, которого подняли с постели, сообщили, что в городе мятеж, подготовленный заранее тайными поджигателями.

– Боги! Да верно ли это? – прохрипел правитель, протирая глаза. Он чувствовал себя скверно, хмель разламывал голову, его тошнило, слабость разлилась по телу. – Где Фрасибул?

Ему доложили, что Фрасибул ночует в городском доме, а послать за ним невозможно, так как ночная стража отступает к акрополю, теснимая толпами возбужденных горожан.

– А войска где, войска?.. Позвать Неоптолема!

Неоптолем оказался в акрополе. Теперь его редко вызывали к царевичу, он больше находился у себя дома, где лечил застарелые недуги скифской паровой баней. Обучением войск занимались сотники, а прочие лагерные дела наварх вершил через расторопного Митрааса, которого опять приблизил к своей особе. Узнав, что в городе начались волнения среди мелкого люда, старый воевода, кряхтя и охая, облачился в боевые доспехи. Озабоченный тем, что беспорядки могут перерасти в настоящий бунт, в котором примут участие и рабы, он приказал Митраасу немедля отправиться за город и поднять войска. А сам поспешил во дворец. Обстановка ночной тревоги подхлестнула его, он предстал перед Махаром с уверенной осанкой бывалого военачальника.

– Успокойся, царевич, – проскрипел он надтреснутым голосом, – войска вот-вот войдут в город! Прикажи – и мы отбросим смутьянов и перехватаем зачинщиков!

– Не спеши, Неоптолем, дай мне обдумать!

Махар схватился за голову, пытаясь сообразить, как поступить дальше, но мысли плохо ворочались в мозгу, отравленном винными парами. Он не понимал: что происходит, кто, собственно, поднял восстание и возглавил его? Может, это сделали сами архонты, тот же Парфенокл и Атамб, сговорившись с хитрыми жрецами? Или народ поднялся самочинно?.. Почему славят Митридата и предрекают его скорое прибытие на Боспор? Откуда это известно?

– Надо преградить путь мятежным толпам, – сказал он с усилием, – но кровопролития не начинать! Может, мне самому выйти на стены и обратиться к народу, спросить, чего он хочет?

– Что ты, прекрасный царевич! Зачем тебе унижать свое величие? Что ты скажешь этим взбесившимся полускифам? Они оскорбят тебя ругательствами. Упаси боги, еще кинут камнем да ранят тебя… Нет, прикажи мне действовать, я наведу порядок, а ты не волнуй свою кровь!

В это время тысячная толпа народа подступила к самому холму, на котором стоял акрополь, и здесь остановилась. Увидев, что по освещенным факелами улицам движутся плотные колонны воинов, которых вел щеголеватый Митраас, люди встретили их яростными выкриками. Появился Неоптолем с сильной охраной и прерывающимся голосом от имени царевича потребовал разойтись по домам, не доведя дело до оружия.

– Чего вам надо? – спросил он. – Приходите завтра, да не все, а пришлите выборных, лучших людей! Они поклонятся царевичу и получат ответ на все вопросы! А теперь – по домам!

– Нам надо увидеть царевича Махара и вручить ему письмо от его батюшки, царя Митридата! – кричала сотня глоток. – Царевича окружили изменники, они обманывают его, не говорят ему, что царь идет на нас с великим войском!

– Что? – удивился Неоптолем. – Письмо от Митридата? Дайте его мне, я сейчас же отнесу его царевичу!

– Нельзя! – вскричал Евлупор своим громоподобным басом. – Царь приказал передать вот эту скиталу прямо в руки царевичу! И только ему, а не изменникам, которые его окружают… А если помешаете нам сделать это, с вас спросит сам Митридат!

– Сам Митридат! Сам Митридат!

Это имя, словно шум ночного ветра, пронеслось по смущенным рядам воинов, которые раньше входили в войско Митридата, а теперь оказались в числе его врагов. Им усиленно толковали, что великого царя нет в живых, и большинство было убеждено в этом.

– Откуда Митридат? – спрашивали воины один другого. – Разве он не умер от голода в Диоскуриаде? Может, он жив?..

– Молчать! – раздались окрики военачальников. – Митридат давно умер и похоронен! С того света не возвращаются!

В ответ послышался язвительный смех со стороны горожан.

– Митридат не умер! – заявили многие из них. – Он живет и здравствует! Великий царь прогнал римлян, а теперь идет на Боспор!

– Верно! – послышался могучий голос Евлупора. – Верно! Грядет всесильный владыка и скоро будет здесь! Преданных он наградит, изменников – накажет!

Смятение проникло в сердца простых воинов и даже коснулось Неоптолема, который в измене Махара участия не принимал и втайне скорбел о том, что это случилось. Ему казалось, что сыну следовало оставаться верным государю-родителю до конца.

Прокашлявшись, он сипло, но достаточно громко, обратился к толпе, стараясь разглядеть Евлупора, в руках которого виднелось что-то блестящее.

– Хорошо, – сказал он. – Если это действительно послание от Митридата, то ты, верзила, иди сюда, мы вместе с тобой пройдем к царевичу и ты сам передашь ему эту коробку!

– И этого нельзя! – вскричал Евлупор, обращаясь к толпе. – Ибо не к царевичу поведет меня старый воевода, а прямо в башню! Там у меня скиталу отнимут и царевичу не покажут! Пусть царевич сам выйдет сюда, я отдам ему письмо при народе!

Неоптолему не удалось продолжить этот спор. Появился Фрасибул в разорванном кафтане. При свете факелов была видна кровь на его лице. Он слышал последние слова Евлупора и грубо оттолкнул Неоптолема в сторону со словами:

– Ты из ума выжил, старик! Бунтовщики хотят обмануть тебя, а ты развесил уши! Никакого письма от Митридата нет и быть не может, нет и самого Митридата – он почил и похоронен в Диоскуриаде! Тризна на его могиле справлена, после чего все его люди разбежались кто куда! Вот и к нам проникли, хотят народ смутить и захватить власть в Пантикапее! А посланец этот – беглый раб Парфенокла и пират! Кому вы верите, боспорцы!

Обратившись к воинам, что стояли, понурив головы, он закричал, брызгая слюной:

– Один у нас повелитель – Махар, пресветлый и щедрый! Ему мы служим, его защищаем, его милостями живем! А Митридата нет в живых! Кто еще помянет Митридата – того забью палками! Или продам в рабство!

Фрасибул был возбужден и говорил так решительно, что воины встряхнулись, приободрились. Озадаченный Неоптолем не знал, что ответить, но понял, что Фрасибул вырвался из какой-то перепалки.

– Ты спал, наварх, – продолжал Фрасибул гневно. – А я с вечера был на улицах с людьми, ибо узнал о готовящемся восстании!.. Мы захватили дом изменника Асандра, который метит в тираны! И самого Асандра скрутили! Но глупая чернь поддалась на уговоры смутьянов и освободила нечестивого Асандра!.. Надо действовать, а ты мирно беседуешь с толпой!

И, обратившись к народу, перс потребовал, чтобы все разошлись по домам. Он убедительно говорил о том, как тайные злоумышленники решили погубить город, разграбить его. И призывал не верить беглому рабу, который показывает какую-то шкатулку, выдавая ее за письмо Митридата! Не мог же царь написать с того света?..

Теперь пришла очередь смущаться боспорцам. Шум и крики свидетельствовали о том, что в толпе произошло расслоение. Одни поддерживали Евлупора, другие поглядывали на него с недоверием. Фрасибул использовал это.

– Послан ли этот проходимец мертвым царем – я не знаю, – продолжал он свои речи. – Он не Орфей, который спустился в Аид! А что он осквернил храм Афродиты Пандемос, ночевал там и завел шашни с жрицей Евпорией, это мне известно доподлинно и он отрицать этого не посмеет!

Послышались возмущенные голоса. Пантикапейцы, всегда очень чувствительные к нарушениям их религиозных обычаев, посчитали себя оскорбленными. Фрасибул торжествовал и уже прикидывал в уме, как лучше окружить Евлупора и не дать ему скрыться, когда толпа начнет расходиться по домам. Но тут произошло неожиданное. Появился Асандр в окружении своих людей, вооруженных мечами.

– Вот он, изменник! – завопил перс в исступлении. – Хватайте его, он хочет призвать на город скифов и пиратов и с их помощью стать тираном!.. Хватайте предателя!

Но Асандр, не обращая внимания на неистовство Фрасибула, что-то растолковывал людям, показывая рукой на восток. Все оборачивали головы, многие гасили факелы, чтобы они не слепили глаза. За проливом, на фанагорийском берегу, полыхали отсветы многочисленных огней.

– Что это? Что за огни? – спрашивали друг друга воины, защищая глаза ладонями от ближнего света.

Фрасибул остановился на полуслове, пораженный не менее других зловещим заревом, и не знал, что ответить.

– Это царь Митридат разводит костры на том берегу пролива! – раздался зычный голос Асандра. – Прибыл великий государь, которого Фрасибул хотел было похоронить! Знайте это все, люди из города и воины! С восходом солнца войска Митридата начнут переправу через Боспор!.. Слава Митридату! Встретим царя достойно, да минует нас его гнев, да, смягчат боги сердце его!

 

XV

Задолго до рассвета через пролив переправились первые вестники грядущих событий, пантикапейские купцы-навклеры, которые закупали в Фанагории кавказские вина.

Купцы изнемогали от усталости, так как гребли сами. Их рабы-гребцы взбунтовались и гуртом бежали к царю-воителю, в чаянии стать его воинами и свободными людьми. Поспешные рассказы купцов оказались неутешительными. Они поведали, что грозный царь пребывает в великом гневе и угрожает карами сыну Махару за то, что тот долго не отвечает на его запрос, а также пантикапейским властям, которые не удосужились прислать к нему встречных гонцов с уведомлением о покорности. Говорили, что Митридат усиливает свои войска фанагорийскими головорезами, меотами, дандариями и горцами, которые уже показывают грязными пальцами через пролив и скалят зубы в надежде разграбить Пантикапей и взять великую добычу.

– Сам царь будет пребывать в Фанагории, ибо утомился от горных переходов. А войска его двинутся через пролив и займут Пантикапей и другие города! Воины злы и жаждут крови! Горе Пантикапею, горе царству Боспорскому!

Навклеры стояли перед возбужденными горожанами, издавая вопли и вскидывая руки к ночному небу. Левкипп призвал всех лучших людей немедля явиться в храм Зевса Спасителя для совета. И не успела зардеться заря на востоке, как у подножия истукана собрались встревоженные «лучшие люди» – владельцы промыслов, пшеничных полей и эргастериев с тысячами рабов.

– Великие боги! Такого затруднения мы давно не испытывали!.. Что же нам делать? – спрашивали друг друга греки, протирая заспанные глаза и хватаясь за спутанные бороды.

Левкипп внимательно следил за входящими, заметив про себя, что нет главы одного из сильнейших родов – Атамба. Он знал, что последний уже более недели находится «во власти Диониса», то есть пьет, а потому решил начать совет без него.

Зато Парфенокл прибыл одним из первых, в сопровождении сильной охраны. Он еще не оправился после волнений первой половины ночи, еле успел скрыться от разъяренной толпы, которая освободила Асандра, а теперь был потрясен столь неожиданным поворотом событий. Голова шла кругом. Однако он упорно пытался удержаться на ногах во всей этой чехарде и даже рассчитывал использовать необычайные обстоятельства в свою пользу.

– Во всем виноваты те, кто колебался, не зная, как поступить! – веско доказывал он окружающим. – Надо было не уговаривать Махара оставаться верным Риму, как это делал Асандр, а примирить заранее отца и сына! Тогда мы встретили бы Митридата хлебом-солью и не дрожали за свои головы!

– Подожди, Парфенокл, – возражали ему. – Ты обвиняешь Асандра в склонности к Риму, тогда почему же сейчас в городе народ восстал и кричит славу Митридату вместе с Асандром? Асандр – во главе народа! Может, есть два Асандра – один за Рим, другой за Митридата?

– Хитрит! – воскликнул Парфенокл. – Хитрит, пройдоха! Вчера он говорил одно, нынче – другое!.. Вот схватить его сейчас и спросить, за кого он на самом деле!

– Ого! – послышался смех. – Попробуй схвати Асандра. Он сегодня самый сильный человек в городе! Вокруг него тысячи вооруженных босяков и простых людей! Они поверили ему и пошли за ним!

Говорили разное, наперебой. И не было мудрого и проницательного человека, который внес бы ясность в головы пантикапейцев. Левкипп стоял, освещенный неверным светом бронзовых ламп, опираясь на пьедестал Зевса. Он был задумчив, но внимательно вслушивался в путаные речи сограждан.

– Каков же совет твой? – обратился он к Парфеноклу, который говорил больше других.

– Надо схватить Махара, Фрасибула и Асандра и выдать всех троих Мятридату! Царь смилуется над нами и пощадит город!

Двери храма заскрипели, полыхнули огни факелов, произошло неожиданное замешательство. Все повернули головы и раскрыли рты в мгновенном оцепенении. Клубы розового дыма от многих факелов заволокли своды храма. Сотни ног загрохотали гулко, ослепительно вспыхивали отблески огней на обнаженных мечах и в широко раскрытых глазах распаленных мужей, ворвавшихся в храм. Раздался язвительный смех, и все увидели Асандра, возглавляющего это самовольно собравшееся войско. Некоторые пришли в себя и схватились за мечи, готовясь защищаться.

– Не спешите, оставьте ваше оружие в покое! – произнес внушительно Асандр, поднимая руку. – Храм окружен вооруженными людьми, они признали меня своим вожаком и требуют примирения с Митридатом!.. Люди эти – пантикапейцы!

– Чего ты хочешь, Асандр? – спросил Левкипп, тряся старческой головой.

– Отвечу тебе, почтенный жрец! Я хочу свободы и процветания Боспорского царства и Пантикапея, его первого и лучшего города! Вот чего я хочу и чего добиваюсь!

– Для этого не надо врываться в храм с толпой вооруженных парней! Здесь идет совет архонтов и жрецов, и ты должен уважать городские власти и святыни!

– Подслушал я, стоя в дверях, как Парфенокл собирается выдать меня Митридату и этим откупиться! Парфенокл нашкодил, как маленький ребенок, и боится наказания! Что ж, схватите меня и выдайте, если только мои воины позволят вам сделать это!.. Эй, ребята, вы позволите Парфеноклу схватить меня?

В ответ поднялась волна яростных криков и проклятий, которая из-за спины Асандра хлынула на «лучших людей» и заставила Парфенокла попятиться за пьедестал Зевса. Но он не сдавался и издали вскричал:

– Асандр вознамерится впустить в город войско Митридата, он хочет, чтобы фанагорийцы и варвары изнасиловали наших жен и разбили наши сундуки!

– Помолчи, Парфенокл, – ответил Асандр спокойно, – ты глуп и болтлив, как рыночная торговка! Ты виноват в том, что народ перестал верить совету архонтов!

Левкипп, что стоял, опустив голову, поднял глаза и спросил ворчливо:

– Кому же верит народ?

– Сегодня народ верит богам и мне, почтенный жрец! Все сильные и смелые вышли на улицы и готовы мечами поддержать меня! Почему?.. Потому что, кроме меня, нет человека, который смог бы договориться с Митридатом и найти выход из ловушки, в которую попал Пантикапей! Народ требовал расправы с Парфеноклом и другими членами совета, но я удержал его! Ибо хочу блага Боспору, а не распри и крови! Власть в Пантикапее в моих руках, судьба всех вас тоже! Но я не демагог и не тиран! И говорю вам: если хотите сохранить в целости город и свое достояние – вручите мне судьбу Пантикапея и всего Боспора! И ни Митридат, ни его войско не коснутся очагов ваших! Не согласитесь – дело ваше! Тогда в храм войдут все те, кто против вас, разговаривайте с ними без меня! А я уйду, ибо был верным сыном города, верным и остаюсь! Решайте сейчас – через полчаса будет поздно!

– Ты надеешься, что Митридат будет милостив к тебе, а народ послушает тебя? – продолжал свои вопросы Левкипп.

– Народ уже послушал меня и послушает впредь! А Митридат знает меня, я уже долгие годы служу ему, как богу! И только я смогу защитить вас от его гнева! Так же, как и от гнева народа!

– Чего же ты требуешь? – опять спросил Левкипп.

– Для блага города и его храмов, для блага Боспора в тяжелый час испытаний – хочу возложить на себя тяжелое бремя – стать законно избранным стратегом города и первым среди архонтов города! Если вам дороги храмы и очаги боспорские, вы согласитесь на это! Если не дороги – пеняйте на себя! Сейчас надо действовать, а не говорить!

Такое сочетание благонамеренности с угрожающим тоном, уверенный и звонкий голос Асандра, его твердый взгляд, а главное – стена копий и мечей за его спиной и зловещий шум толпы за пределами храма заворожили всех присутствующих. «Лучшие люди» после короткого колебания прониклись убеждением, что иного выхода нет, и кормило судьбы сейчас в руках этого человека. Он оказался единственной силой, способной сдержать стихию народного возмущения и договориться с понтийским владыкой. Стоит ему уйти – и чернь ворвется в храм и совершит насилие над самыми богатыми и уважаемыми гражданами, осквернит жилище великого бога. И если не перебьет городских властедержателей, то выдаст их Митридату как сторонников Рима!

Каждый понимал, что Асандр рвется к власти и хочет поймать крупную рыбу в том мутном водовороте, который готов затопить Пантикапей. Но боги явно снисходительны к нему, поставили его во главе событий и вручили ему пучок молний, которыми он может сразить противников и защитить друзей. Большинство горожан и беднота сплотились вокруг него. Митридат – его бог и благодетель! Противопоставить ему некого, да и едва ли нужно. Ясно, что боги избрали его орудием своей воли и он, как опытный кормчий, проведет боспорский корабль между Сциллой и Харибдой невредимым!.. Асандр – это хват! Человек с золотым мозгом и стальной рукой! В крайние минуты он не теряет ни разума, ни мужества!

Греки сдержанно зашумели, разводили руками, советовались накоротке, бросая на смелого мужа взгляды, в которых первоначальное изумление, досада и страх все более уступали место уважению и надежде. Парфенокл умолк, чувствуя себя побежденным. Он смотрел на свои сандалии со смешанным чувством, в котором было и невольное доверие к Асандру, и изумление его неожиданным взлетом, и зависть к его удивительным способностям.

Левкипп, прищурившись, бегал взглядом по толпе «лучших людей» и видел, как весы Фемиды решительно склонились в сторону Асандра.

– Скажи, Асандр, – раздался голос жреца, – что ты предпримешь прежде всего, если мы утвердим тебя народным стратегом и главой города?

– Запру ворота города и выведу на стены войска!

Все присутствующие ахнули от неожиданности.

– Выходит, ты намерен сразиться с Митридатом?.. Говорят, у Митридата огромное войско! – не выдержал Парфенокл, поднимая голову.

– Кто очень глуп и не проспался после вчерашней пьянки, получит мои разъяснения позже! Остальные, я думаю, не забыли, что сильному всегда больше почета, чем слабому! Но долго разговаривать некогда! Ближе к делу!

– Это верно! – заметил жрец в раздумье. – А как ты поступишь с Махаром и его войском?

– Махара надо схватить! – выкрикнул Парфенокл.

– Махара не трогайте, предоставьте его мне! А если вы попытаетесь схватить его, горе вам!

– Что мы будем делать, если Митридат подступит под стены? Воевать?

– А кто сказал, что мы должны валяться перед ним в пыли? Мы вольные люди и достаточно сильны и многочисленны, чтобы говорить стоя, а не на коленях!

Все обратили вопросительные взоры к Левкиппу и увидели, что тот усмехнулся с явным одобрением.

– Жрец! – обратились к нему. – Скажи свое слово!

Левкипп склонил голову, продолжая размышлять, потом решительно поднял сухую руку, как бы приглашая всех обратиться к Зевсу.

– Асандр – достойный муж! – сказал он негромко, но внятно. – Без таких доблестных людей Пантикапей и царство наше существовать не могут!

– Ай-ай, – пробормотал в небывалом волнении Парфенокл, – какая честь этому человеку!

Жрец продолжал держать руку протянутой в сторону статуи Зевса.

– Боги, зримо и незримо присутствующие здесь, – произнес он вещим тоном, – изрекли истину! Смотрите!

И, к изумлению всех собравшихся, в тот же миг произошло знамение. В верхнее окно храма проник первый розовый луч утреннего солнца и осыпал золотыми искрами суровый лик большого бога. Казалось, Зевс проснулся и сейчас поведет очами на смертных, а потом громовым голосом изъявит свою волю.

Суеверные пантикапейцы схватились за головы. Левкипп выждал минуту и объявил:

– Поспешим, поспешим, почтенные мужи! Времени осталось мало!

Воинство Асандра, заполнившее половину храма, расступилось и образовало проход, по которому архонты и жрецы вышли из храма. Боспорские властители оказались перед мятущейся толпой, освещенной первыми лучами солнца. Асандр протянул руку и показал всем на многочисленные красные паруса Митридатовых бирем, которые преодолевали водную преграду, отделяющую Фанагорию от Пантикапея.

Глашатаи потребовали тишины и внимания. Была объявлена общегородская экклезия, наспех, без принесения жертв богам. Левкипп заверил, что он все предвидел, жертвы принесены заранее, и боги сказали свое слово.

– Они указали нам на сильного мужа, – заявил он, выступив вперед, – способного возглавить народное ополчение и отразить врага, если кто-либо посмеет подступить к воротам священного города нашего! Асандр – доблестный и мудрый гражданин Пантикапея! Он своим разумом превзошел многих, а главное – снискал поддержку богов… Да будет он стратегом города и его первым архонтом! Такова воля богов!

Были произнесены краткие речи, и Асандр после единодушного поднятия рук – хиротонии – был объявлен главой города, ему была вручена судьба Пантикапея.

В этот час Асандр оказался выброшенным волною событий на самую вершину власти. Обстановка сложилась так, что он стал правителем не только Пантикапея, но и всего Боспорского царства на тот короткий промежуток времени, который образовался между концом правления Махара и прибытием Митридата. Это был блестящий взлет на фоне грозовой тучи, нависшей с востока.

– Асандр, – шептали за спиной более робкие из «лучших людей», – тебе не удастся ни остановить, ни смягчить Митридата! Ты ввергнешь Пантикапей в войну! Разве мы готовы сопротивляться Митридату? У него большое войско, а в загородных лагерях тысячи воинов, которые сразу же примкнут к нему, едва он появится на нашем берегу!

– Не пугайтесь, – ответил Асандр, – не будьте малыми детьми!

Более дальновидные, как Левкипп, понимали острую игру Асандра и говорили одобрительно:

– Асандр смел и предусмотрителен! К тому же умная и хитрая бестия! Он один не растерялся в грозный час и действует наверняка!

Ворота города были немедленно закрыты. На стенах показались сотни движущихся копий. Весь город был на ногах. Рабы несли охапки стрел, катили камнеметы, наливали в котлы смолу и разжигали под котлами огонь.

На высоких башнях вспыхнули зловещие сигнальные огни, поднялись столбы черного дыма, оповещавшие другие города о вторжении врага. Отсюда было видно, как такие же дымные колонны появились на далеких башнях Мирмекия и Нимфея, вековая слаженность Боспорского царства, поколебленная в последнее время, вдруг сказалась в час опасности. Боспор забывал свои внутренние споры и неурядицы, доставал меч и щит и вооружался для отпора врагу. Не впервые в истории внешний враг служил на пользу единению сплоченности народа.

И удивительное дело – все, кто час назад выкрикивал славу Митридату, с великим рвением натягивали жгуты камнеметов и готовили луки и стрелы, говоря при этом, что так повелел новый стратег города Асандр, а он знает, что делает!.. Да ведь и не одно и то же царь Митридат и те шайки грабителей из Фанагории и ее окрестностей, которые, по слухам, примкнули к войску царя и изъявили готовность первыми ворваться в ворота богатого Пантикапея, где есть что взять на меч!

– Эй, Асандр! – спрашивали простые люди. – Сразу отвечать на стрелы врагов или выжидать?

– Выжидать, обязательно выжидать! – отвечал весело Асандр. – Когда начинать метание стрел, я скажу!

Всем казалось очевидным: если царь Митридат явился с миром, то и войны не будет, а если ему хочется разграбить Пантикапей, то он узнает, как остры мечи и копья простых людей Пантикапея!

 

XVI

Утро застало Махара в состоянии странного оцепенения. Он тупо глядел на то, как спальники натягивают на его ноги козловые сапожки, расшитые желтыми и зелеными нитками, и послушно протягивал отяжелевшие руки, чтобы попасть ими в рукава персидского полукафтанья.

Таким его увидел вошедший Фрасибул, которого поразили вялость и равнодушие правителя в это грозное утро.

И царевич, подняв голову, заметил, что его советник не такой, как обычно, выглядит помятым, к богатой одежде пристала грязь, серо-смуглое лицо осунулось, только выпуклые глаза горели тревогой и ожесточением.

– Ну что? – усталым голосом спросил Махар. – Восстание глупых пантикапейцев подавлено или продолжается?

– Хуже, великий правитель, хуже! – вскричал Фрасибул осипшим голосом. – Одевайся скорее!

– Но в чем дело? Разве мало тех войск, которые Неоптолем ввел в город?.. Надо поднять остальные!

– Не то, не то, преславный царевич! Царь Митридат в Фанагории с великим войском! И уже начал переправу на нашу сторону! Море зачервонело от алых парусов!

– Что?..

Лицо Махара сразу стало более осмысленным, он недоуменно замигал глазами и болезненно сморщился, как бы стараясь проглотить большой кусок. В этот миг ему показалось, что на него смотрит не Фрасибул, а сам отец, прищурив язвительно-насмешливые глаза.

С неожиданной прытью он вскочил на ноги, растолкал слуг и схватил Фрасибула за грудь.

– Ты пьян или шутишь? Откуда взял такое?.. А где люди, Неоптолем, Асандр?..

– Неоптолем с войском охраняет акрополь, а Асандр во главе взбесившихся пантикапейцев намеревается открыть ворота города и пасть ниц перед Митридатом! Он хочет примирения города с царем за счет тебя и против тебя, Махар!.. Вот какова цена твоему дружку, которому ты доверился!

Выхватив из рук слуги кубок с вином, Махар стал жадно пить, стуча зубами о край посуды. Бросив опорожненный кубок на пол, сказал возбужденно:

– Я хочу сам увидеть корабли Митридата!

– Для этого далеко ходить не надо, подойди к окну!

Махар выглянул в окно и ахнул от изумления и ужаса.

Он увидел сотни бирем с разноцветными парусами, медленно приближающихся к Пантикапею.

– Что же делать? – растерянно спросил он, хватаясь за голову.

– Бежать, и немедленно, пока выход в море не закрыт. Ты заказывал корабли для увеселительной прогулки. Они готовы и ждут тебя!

Вся свита царевича трепетала от одной мысли о том, что придется предстать перед Митридатом. Каждый был уверен, что независимо от того, простит Митридат сына или нет, им придется испить горькую чашу расплаты. И лучше попытать счастья на морских просторах, чем добровольно идти навстречу мучительной смерти. Бежать, как можно скорее бежать!

Иначе думал седой человек в воинских доспехах, который вдруг появился во дворце. Он грубо оттолкнул приближенных Махара и упал на колени. Это был Неоптолем. Он задыхался от небывалого волнения, лицо его налилось синюшной кровью.

– Царевич! – завопил он старческим голосом. – Царевич! Спеши навстречу отцу своему и пади ему в ноги! Повинную голову меч не сечет!

– Ошалел, старый! – взревел вне себя Фрасибул, бросаясь на старика с кулаками. – Да ты знаешь или нет, что Митридат гневен и поклялся предать смерти всех, кто изменил ему? Не иначе – ты хочешь царевичу смерти, а нам – пытки на дыбе!

– Царевич, отец простит тебя! – убеждал Неоптолем.

– Нет! – покачал головой Махар с выражением горести на лице. – Никогда отец не простит меня! Надо бежать!

– Верно, о мудрый, верно! – поддержали окружающие. – Мы на быстроходных судах двинемся на запад и достигнем берегов, где власть в руках Рима! Римский сенат оценит твои решительность и твердость! Он посадит тебя на трон отца там, в Понте! А здесь тебе оставаться нельзя!

– Смирись, царевич! – еще громче взывал Неоптолем, стоя на коленях и протягивая корявые руки.

Он даже хотел обнять колени Махара, но тот, словно ужаленный, отскочил и ударил старого наварха ногой в грудь. После этого царевич преодолел оцепенение, охватившее его душу, почувствовал лихорадочную жажду действовать.

– Скорее, скорее в порт! Надо спешить! Мы успеем выйти в море, у отца рыбацкие суда и биремы, они не очень резвы!

Он нервно расхохотался, оглядывая верных слуг и соратников.

– Если пантикапейцы вздумают задержать нас, пробьемся! Вперед!

– Остановись, царевич! – плачущим голосом увещевал его Неоптолем. – Я видел в руках посланца царскую скиталу, якобы письмо тебе от отца! Царь хочет простить тебя и предлагает явиться к нему с повинной.

– Ложь! – взвизгнул Фрасибул вне себя. – Ложь! Я узнал, что скитала подложная! Это выдумка Асандра, он хотел заманить тебя прямо к отцу в руки!.. Уж не подкуплен ли ты Асандром, старик, а?

Дворец зашевелился, как потревоженный улей. По коридорам забегали люди, которые тащили охапки пестрой рухляди, расшитые покрывала и дорогую посуду. Стража грохотала ногами по каменным лестницам, воины собирались во дворе в походную колонну. Фрасибул приказал им быть готовыми к рукопашному бою. Махара нарядили в блестящий панцирь и шлем. Но попытка опоясать его боевым мечом не увенчалась успехом. Махар сам не помнил, когда в последний раз надевал это снаряжение. Наборный пояс никак не сходился на разбухшем, жирном животе. Царевич приказал нести меч Фрасибулу, причем заметил, что важнее не забыть сундук с драгоценностями и золотую утварь, которые теперь составляли его последнее достояние.

Ворота акрополя распахнулись, нестройная рать беглецов устремилась вперед, исполненная решимости проложить себе путь в гавань мечами и копьями. Но улицы пустовали, народ находился в большинстве своем у храма Зевса Спасителя, продолжая обсуждать события. Там же строились боевые отряды городского ополчения. Было видно, как на стенах города шевелятся копья и сильно чадят костры, на которых кипят котлы со смолою.

– Похоже, город хочет обороняться? – заметил изумленный царевич.

– Что ты, великий Махар, какая оборона? – поспешил разуверить его Фрасибул. – Я всю ночь отбивался от толпы мятежников, они кричали славу Митридату и требовали твоей смерти. А Асандр со своими головорезами подзуживали чернь на беспорядки, надеясь твоей головой расплатиться с Митридатом! Не задерживайся, времени мало!

Следом за царевичем и его приближенными, охраняемыми тесным кольцом личной охраны, тянулся длинный хвост из слуг и людей, оказавшихся случайно в окружении правителя. Все в страхе и растерянности бежали к порту. Несли узлы, ящики, мешки с провизией и бутыли с вином. Беглецы трепетали перед гневом страшного царя, зная, что он не помилует тех, кто служил его сыну-изменнику. Однако находились и такие, что, оглянувшись, задерживали шаг, перешептывались и исчезали в боковых переулках. Это были те, кто не пожелал связать свою судьбу с незадачливым правителем Боспора. Глядя на них, и другие колебались, не зная, как им лучше поступить.

Это странное шествие разношерстной толпы, покинувшей акрополь, было замечено с высоты городских стен архонтами города, среди которых находился и Асандр.

– Ты совершаешь ошибку, Асандр, – возгласил Парфенокл, обводя вокруг многозначительным взглядом. – Митридат не простит тебе того, что ты упустил Махара! Еще не поздно, действуй!

– Пока власть в моих руках, – ответил Асандр, – я действую, как велят боги и разум! Никто не посмеет преградить путь Махару! Пусть он поступает так, как хочет!

В порту без ведома Асандра, самочинно, собрались собственники кораблей и горячо обсуждали то, что готово было свершиться. Они пронюхали о предстоящей попытке Махара бежать морем и опасались, что их корабли будут захвачены. Вооруженные как попало, они высыпали навстречу Махару, оглашая порт угрозами и ругательствами. Воины Махара легко отбили их сумбурное нападение. Ратники-понтийцы, которым было обещано возвращение домой, проявили преданность и помогли Махару спуститься в лодку и достичь борта наиболее быстроходного из кораблей. Фрасибул, не теряя времени, посадил за весла самых дюжих воинов.

Всего было загружено пять судов, принадлежащих властям города. Судовладельцы начали было успокаиваться, видя, что их собственность остается в гавани. Но взволновались пуще прежнего, когда предусмотрительный Фрасибул громко приказал забросать остальные суда просмоленной паклей и поджечь. Это было сделано проворными моряками на подсобных лодках.

Толпа бесновалась на берегу, но ничего не могла предпринять, осыпаемая с кораблей градом стрел и свинцовых шаров.

Глава фиаса судовладельцев рвал на себе одежду и вопил в исступлении:

– Поглядите, поглядите! Царевич бежит от отца и сжигает наши корабли! Да проклянут его верхние и нижние боги! Что же делает новый стратег города, если не препятствует этому?..

Яркое пламя разгоралось от свежего утреннего ветра, его полыхающие языки взвивались к небу, соперничая в яркости с лучами восходящего солнца.

Махар с палубы корабля угрюмо взирал на огни пожара и толпу людей на берегу. Рядом с ним стоял Фрасибул, который, наоборот, больше поглядывал в сторону пролива, где все яснее вырисовывались Митридатовы биремы.

– Гребите сильнее! – нетерпеливо покрикивал он на гребцов.

Корабли готовы были повернуть на юг, в сторону открытого моря, еловые весла пенили уже не мутную воду гавани, а зеленые волны Боспорского пролива.

Махар облегченно вздохнул, убедившись, что вырвался из клещей, которые угрожали его ухватить. Здесь произошло нечто странное. Неожиданно какой-то человек выпрыгнул из палубного люка и устремился к царевичу, держа в руке небольшой предмет. Махар в мгновенном ужасе предположил, что это убийца, подосланный отцом и укрывшийся здесь заблаговременно. Хотел схватиться за рукоять меча, но меча не было.

– Стой! – закричал Фрасибул, заметив неизвестного. Но тот оказался очень проворным и сильным. Столкнувшись с персом, одним ударом отбросил его. Фрасибул тяжело упал на палубный настил.

– Великий царевич! – вскричал незнакомец, широко раскрывая рот, обросший клочковатой бородой и колючими усами. – Твой отец, царь Митридат, послал меня к тебе вот с этой скиталой! Твои помощники не допустили меня к тебе. Но я пробрался на корабль и спрятался до твоего прихода. И сейчас вручаю тебе послание твоего родителя-государя!

Всунув в руки опешившего Махара черную шкатулку с золотым гербом, странный посланец отскочил в сторону, заметив, что Фрасибул поднялся на ноги и намеревается сразить его мечом. Только теперь перс узнал ночного бродягу, которого безуспешно пытался схватить.

– Это ты, проклятый обманщик! – взревел он в ярости. – Не верь ему, царевич, это Асандр подослал его убить тебя! Эй, люди, хватайте его!

Фрасибул размахивал мечом, но в решительную схватку не вступал, зная, что Евлупор силен и мастер драться даже без оружия.

Но бородатый посланец, сумевший передать Махару скиталу, сразу почувствовал себя легко и свободно, на душе его стало ясно, как никогда. Не обращая внимания на Фрасибула и воинов, он разбежался, сделал прыжок, который оказал бы честь даже горному барсу, и перемахнул через борт. Он исчез в белоснежной пене, потом его голова зачернела среди волн. Легкими взмахами рук он отдалялся от корабля, направляясь к берегу.

– Стреляйте в него! – приказал Фрасибул, пылая яростью. – Эй, лучники, чего оторопели? Сразите его в воде!

Махар разглядел скиталу, потом обратил взор на море, где боролся со стихией бесстрашный гонец, который, видимо, хочет явиться к своему повелителю и доложить о свершенном. Повелитель этот – Митридат!

– Нет, нет! – возразил он, подстегнутый внезапной мыслью. – Не убивайте его! Скитала эта верная, и убивать посланца нельзя! Жизнь его неприкосновенна, пусть плывет!

Лучники опустили луки, ослабили тетивы и вложили стрелы обратно в колчаны.

Все смотрели, как смело плывет человек, и качали головами одобрительно.

– Отважен муж! – пронеслось по кораблям. – Не боится пучины! Такого жаль было бы убить! Да и Посейдон не простил бы нам, сейчас пловец под его покровительством!

 

XVII

Те, кто утверждал, будто Митридат утомлен и намерен отдыхать в Фанагории, пока его войска переправляются через пролив, просто не знали характера неугомонного царя. Он вступил в Фанагорию совсем не для того, чтобы за ее стенами найти покой после трудного похода. Здесь он задержался всего на одну ночь, которая целиком ушла на подготовку кораблей для переправы.

Царь бегло осмотрел город, который ранее представлялся ему захолустной эллинской колонией, бог знает когда основанной теосцем Фанагором среди топей и болот, затерявшейся в непролазных зарослях камыша. Он не ошибся, болот и камышей здесь было немало. И сам облик города сохранил отпечаток седой старины. Но был удивлен многолюдством и величиной Фанагории, обстроенной храмами и двухэтажными домами, имеющей большой торгово-ремесленный пригород.

Здесь были святилища всех богов, среди которых особо выделялся храм Афродиты Апатуры-Обманчивой, покровительницы Фанагории. Митридат принес жертву этой лукавой богине, осмотрел ее изваяние. Афродита сидела на троне со скипетром в одной руке и шаром – в другой. Рядом с нею стоял мраморный Эрос, шаловливый бог любовных встреч. Жрецы Апатуры выглядели важными и откормленными, благо на них гнули спины за городом сотни обездоленных тружеников – пелатов, которые мало чем отличались от рабов. Пелаты трудились на полях храма, жили в землянках, получая за свой труд всего лишь шестую часть урожая, почему их звали также «шестидольщиками».

Митридат заглянул в деревянный акрополь, построенный очень давно, его башни покосились и явно требовали замены. Проехал на коне вдоль городских стен, снизу сложенных из обомшелых камней, а выше рубленых из почерневших сосновых бревен. Заметил про себя, что такие укрепления боятся огня. Обратил внимание на множество ворон, круживших над стенами с протяжным карканьем. «Трусливые и лукавые птицы, под стать фанагорийцам!» – подумал царь, который с первой встречи убедился в двоедушии этих людей, прославившихся своими хитростями.

Посетив морской порт Фанагории, а затем речной, с их оживлением и сотнями грузовых судов, Митридат уяснил себе, что не камышовые заросли и не болота привлекли сюда греческих поселенцев, а сказочно богатая торговля как с заморьем, так и с племенами, живущими вверх по реке Гипанис. Недаром Фанагория считалась столицей азиатской части Боспорского царства и всегда соперничала с Пантикапеем.

В ответ на царские речи фанагорийские полуварвары, считающие себя чистокровными эллинами, кланялись низко. При этом усердно били комаров у себя на щеках и затылках – занятие общепринятое в этой местности, изобилующей летающим гнусом.

Увидев, что и Митридат так же начинает шлепать себя по шее, отгоняя назойливых летунов, они принесли жаровню с сухим коровьим пометом, зажгли его, устроив дымокур, от которого царь закашлялся.

Фанагорийские ораторы выступали с туманными речами, в которых восхваляли понтийского царя и сыпали заверениями в своей вечной преданности ему.

Но Митридат доверял лишь стратегу города Кастору, которого подкупил ранее через тайных людей и который подготовил город к мирной сдаче.

Царь не сомневался в том, что и Кастор имеет фанагорийскую душу, изменчивую и коварную. Но стратег обуреваем жадностью к золоту и честолюбивым стремлением стать первым в городе. Ради утоления этих страстей он готов был служить понтийскому повелителю, пока тот в силе и возвеличен богом. Этот благообразный и статный муж с русой бородою хотел получить из рук Митридата власть и золото, то есть те блага, в которых ему отказали вчерашние покровители города – римляне.

Кастора поддерживали богатые фанагорийцы, которые готовы были любой ценой сохранить целостность города и собственное достояние. Вчера они искали поддержки у всесильного Рима, сегодня склонились перед Митридатом, понимая, что он раздавит их, если они его плохо примут. И старались заверить грозного царя в своей готовности быть его вечными подданными. А дальше, думали они, будет видно! Кто победит, тот и хозяин, тому и почет и низкие поклоны! Сегодня же надо помочь неспокойному гостю переправиться в Тавриду вместе с его прожорливыми ратями, которые в одну ночь съели почти все хлебные запасы города.

Были в Фанагории и явные филоромеи, такие, как трапезит Архидам, разбогатевший благодаря связям с Сервилием, пиратствующим на море. Этому вообще нельзя было встречаться с Митридатом из опасности угодить на кол.

Архидам и еще сотня горожан, открыто служивших Риму, снарядили несколько речных судов. Погрузили на них свои накопления и пожитки и вместе с семьями бежали по реке Гипанису в глубь страны, надеясь найти убежище у тамошних племен.

Кастор, предполагая, что Митридат задержится в Фанагории, готовил для него развлечение – охоту на диких кабанов в камышовых зарослях. Удовольствие острое, достойное мужчины, так как клыкастые секачи яростно бросаются на охотника, если тот преграждает им путь. Чтобы подкрасться к стаду, нужно бесшумно брести по горло в мутной воде, а потом бить зверя копьем под переднюю лопатку.

Но Митридат отказался от кабаньего полевания. Еще не алела утренняя заря, а войско уже начало посадку на корабли. Загремели цепи якорей, извлекаемых из воды. Митридат, исполненный боевого задора, пытался разглядеть во тьме огни Пантикапея, куда он так стремился и где предполагал начать, не теряя времени, усиленную подготовку к новой схватке с Римом. Он проявлял нетерпение и торопил стратегов и навархов с отплытием. «Вперед, вперед! – стучало его неутомимое сердце. – Скорее в столицу северных эллинов, богатую, многолюдную!.. Там все начнется сызнова!.. Вперед, к грядущей победе!»

Рассвет застал корабли среди пролива. Первые лучи солнца осветили берег Тавриды, окрасили его в пурпурные тона вперемежку с искрометным золотом. Стройные стены и башни пантикапейских укреплений, корона акрополя на высоком холме и белые ярусы домов, сбегающие к морю, загорелись красками небывалой красоты. Воеводы и ратники взирали на дивный город в изумлении. Он казался им ожившей сказкой, чем-то наподобие дворца великанов, построенного из золота и драгоценных камней-самоцветов.

Вспыхнувшим взглядом смотрел на эту жемчужину севера Митридат. Около него на передовом корабле стояли ближайшие соратники, также испытывая подъем духа. Среди них был и Кастор, сопровождающий Митридата, как правитель Фанагории, царский политарх, назначенный на эту должность прошлой ночью. Он снарядил десять кораблей за счет города, посадил на них фанагорийских гоплитов и горских удальцов в лохматых шапках. Те и другие всегда мечтали о разграблении богатого Пантикапея. Воинственные горцы распевали свои дикие песни и с гоготанием показывали один другому мешки для добычи и ремни для связывания пленников, которых они продадут в рабство за хорошие деньги.

Пожар в порту и появление пяти кораблей, которые с поспешностью вышли в пролив и направились к югу, вызвали оживленные замечания.

– Кто-то бежит из города, – просто ответил Кастор на вопросительный взгляд Митридата. – Это те, кто боится кары за службу Риму! Они подожгли остальные суда, дабы избежать погони. Прикажи, я попытаюсь догнать их на быстроходных камарах!

– Не надо, – нахмурился царь, упрямо склонив голову. Он, как и все, хорошо знал, кто может так поспешно покидать Пантикапей.

Над городом выросла колонна черного дыма, увенчанная в высоте бурым облаком. Такие же дымы показались в разных местах на берегу, к северу и к югу от столицы.

– Что это такое? – спросил царь Кастора.

– Это, государь, – ответил тот с поклоном, – сигнальные огни, их зажигают, когда надо поднять все города против врага! Это сигналы войны!

– Неужели они намерены сопротивляться? – с досадой молвил Митридат, обращаясь к окружающим. – Осада города нежелательна! Пантикапейцы должны принести свою покорность и встретить меня как законного государя, а не как завоевателя!.. Эй, Менофан!

– Я здесь, великий государь! – отозвался стратег, выступая вперед.

– Нужно выяснить, в чем дело! Поспеши на десяти кораблях вперед и растолкуй боспорцам, зачем я прибыл. Потребуй, чтобы горожане выслали лучших людей навстречу мне для переговоров!

– Спешу!.. Исполняю!..

Менофан немедля перешел на другое судно. Заиграли рожки, на мачтах появились сигнальные щиты. Десять кораблей ударили веслами по волнам и быстро оказались впереди, взбудоражив утреннюю гладь пролива.

 

XVIII

За действиями Митридатовой флотилии следили тысячи глаз со стен Пантикапея. Видя, что авангард из десяти кораблей быстро приближается, все зашевелились, стали готовить оружие. Асандр приказал воинам и их начальникам ни в коем случае не метать стрел и камней самовольно и не выкрикивать оскорблений. Он наблюдал за высадкой отряда Менофана, а вскоре узнал и его самого.

Стратег Митридата, сопровождаемый воинами, приблизился к стенам города и сделал знак рукой. Голосистые глашатаи подбежали к городским воротам и заявили, что законный повелитель Боспора, царь Митридат, прибыл в свои владения и удивлен, почему город вооружился и закрыл ворота… Царь повелевает архонтам и военачальникам явиться к нему для ответа! Никто не будет наказан беспричинно!

– А за какие проступки царь будет наказывать? – спросили со стен.

– За измену! – ответил Менофан кратко и внушительно. – Кто изменил царю, тот умрет!.. Такова воля царя!

Между зубцов стены появился Асандр в блестящем шлеме. Он крикнул:

– Изменил Митридату один царевич Махар! Но он бежал из города! Город царю не изменял!

– А если не изменял, то почему вы вооружились и закрыли ворота? – спросил Менофан брюзгливо.

– Повторяю – изменил отцу Махар. Но он с друзьями уже далеко в море. А город всегда закрывает ворота, если приближаются войска, хотя бы и дружественные!

– Подтверждаете ли вы присягу на верность царю Митридату?

– Подтверждаем, ежели городу будут сохранены его свобода и обычаи, а гражданам – неприкосновенность! Мы не хотим отвечать за проступки Махара!

Асандр имел зычный голос, и его слова были слышны далеко. Воинственный пыл пантикапейцев, поддерживаемый опасениями за целостность своих очагов и храмов, несколько поостыл, когда они увидели, как плотные колонны царских войск начали дружную высадку на берег. Сотни воинов и рабов с криками тащили на сушу огромные камнеметы и тараны с бронзовыми головами. Стало очевидно, что Митридат явился сюда не как беглец, но возглавляет сильное войско. И было бы лучше обойтись без кровопролития. И в то же время каждый пантикапейский ополченец готов был драться насмерть, если придется защищать свой очаг. Надежда была на Асандра, на его мудрость, на его опыт в общении с Митридатом, умение вести хитрые переговоры. Он найдет выход!..

– Кто возглавляет оборону? – спросил Менофан.

– Волею богов и народа – я, Асандр!

– Если так, то тебя и других архонтов города царь требует к себе! Остерегитесь промедлить, дабы не вызвать гнева государя!

Опасная игра вступила в решающую фазу. Асандр понимал, что его жизнь стала в этой игре разменной монетой. Друзья прямо говорили, что если он пойдет к Митридату, тот посадит его на кол, так как хорошо осведомлен о его дружбе с изменником сыном.

– А если я не пойду к Митридату? – возражал Асандр. – Тогда царь разгневается и начнет приступ! Он проломит ворота города, и его воины совместно с фанагорийцами учинят грабеж и насилие! И никакой царь не удержит их, таков закон войны!

– Беги в Танаис, – посоветовал Панталеон.

– Нет! – громко ответил Асандр. – Моя судьба едина с судьбой Пантикапея! Я сын города и лучше умру, но не допущу его разгрома! И явлюсь к Митридату, хотя бы там меня ждали дыба и смерть!

Он пошел в свой дом, надел лучшие одежды, расчесал и умастил волосы, привесил сбоку блестящий меч и оглядел себя в металлическое зеркало.

– Я полагаю, – сказал он с достоинством, – что всем членам совета покидать город не следует. Пантикапей не может остаться без власти!

– Верно! – хором ответили архонты, которых страшила встреча с Митридатом.

– Пойду я один с немногими людьми. И скажу, что совет города готовит торжественную встречу, потому и задержался!

После чего с тем же достойным видом проследовал к городским воротам, сопутствуемый криками толпы:

– Асандр – истинный сын Боспора! Асандр – вождь народа!.. Слава ему!

Многие, восхищенные его смелостью и благородством, устремились за ним вслед, распевая хвалебные гимны. Пока он дошел до выхода из города, толпа разрослась и превратилась в бурную человеческую реку. Люди пели, кричали, возглашали здравицу Асандру.

– Асандр идет на смерть за свой город!

– Асандр уговорит грозного царя не штурмовать город!

Когда ворота распахнулись, огромная масса молодежи последовала за Асандром. Молодые эфебы заявляли громогласно:

– Если царь Митридат вздумает казнить Асандра, то пусть казнит и нас всех!

 

XIX

Появление шумной толпы, которая смело, с воинственными криками, устремилась к берегу пролива, вызвало замешательство среди воинов Менофана, прикрывавших высадку остальных войск и самого царя. По общему сигналу началось поспешное построение в боевую фалангу. Но Митридат уже стоял на берегу и внимательно наблюдал за происходящим. Он сделал Менофану знак не применять оружия.

Оглянувшись на свиту приближенных, сказал с усмешкой:

– Если славного гражданина Боспора, военачальника Асандра так торжественно и пылко сопровождает население города, значит, народ верит ему и любит его!

Свита зашумела одобрительно. Только доверенный евнух Трифон подскочил к царю с поклоном.

– Но, – проговорил он вполголоса, – известно, что именно Асандр уговорил Махара изменить тебе! Разреши – я схвачу его и брошу к твоим ногам!

Трифон сжал костлявый кулак, его глаза стали жестокими, как у ястреба. Но царь сделал движение рукой, и евнух отошел в сторону, продолжая угодливо кланяться.

Митридат приказал встретить смелого грека с почетом и провести его в наспех разбитый шатер, где уже стоял стол с угощениями и винами. Посуда сверкала золотом и самоцветами.

Асандр знал свое место. Он приблизился к царю с видом почтительным и скромным, намереваясь пасть ниц. Но, всмотревшись в облик, ранее знакомый ему, не удержался от жеста изумления. С усилием овладел собою и, сложив руки на груди, упал на колени. Он не узнал в первый миг великого Митридата, которого видел в последний раз десять лет назад. Сейчас перед ним стоял широкоплечий, высокий старик, еще маститый и величественный, но уже опаленный временем. Сине-мраморная кожа обтянула хрящеватый нос и была испещрена на скулах багровыми пятнами. Его лицо напоминало театральную маску, застывшую в одном внутреннем усилии. Только глаза, по-прежнему пронзительные, горели неугасимым пламенем, они стали даже острее, пристальнее.

– Что, Асандр? – скривившись в усмешке, спросил царь. – Видно, ты не узнал меня?.. Или я постарел?

– Не то, не то, великий повелитель! – поспешно ответил смущенный боспорец. – Глаза мои, как и тогда, в прошлом, были ослеплены светом, идущим от тебя!

Приближенные, стоявшие за спиной царя, сдержанно зашумели. Царь задумчиво оглядел согбенную в поклоне фигуру боспорского стратега и приказал ему встать.

– Почему закрыли ворота и вышли на стены? – спросил он без гнева.

– Не знали, что ты сам здесь! – ответил Асандр, забыв слова подготовленной пышной речи. – Думали, что пришли твои сатрапы и хотят за проступки Махара разрушить город!

– И вы стали бы сопротивляться моим воеводам?

Асандр смело поднял глаза и ответил с твердостью:

– Да, великий царь, стали бы драться до последнего воина! Уже подняли другие города, они спешат помочь нам! Даже к скифам послали за подмогой!

– Ну, а теперь что будете делать, когда убедились, что я сам здесь?

– Великий и мудрый царь! – воскликнул Асандр, опять падая на колени. – Только тебе и только в твои руки вверяет Пантикапей свою судьбу! Ибо верит в твою справедливость и ждет от тебя милости! Пантикапей не изменял тебе! Он не восстал против твоего сына Махара, но и не преклонился перед римлянами! Народ кричал на площадях славу тебе, ждал тебя… Так подтверди свои обещания не подвергать город мести и наказанию, подтверди и наши старинные привилегии! А пантикапейцы воздадут тебе преданностью и любовью!

– Слышу тебя. Скажи, ты основал фиас евпатористов?

– Истинно так, государь!

– Что же теперь, фиас распался?

– Нет, великий царь! Фиас, поклоняющийся тебе, не может распасться! Так же, как не может померкнуть твоя слава! Он продолжает молиться тебе и курить благовония твоему гению!

– Много ли боспорцев стали евпатористами?

– Сотни лучших людей, государь! Ты наш живой бог, ты наш покровитель, тебе служим и будем служить всегда!

– А воевать с врагами моими будете? С римскими легионами?

– Всегда готовы, великий владыка! Только будь милостив к Пантикапею!

– Ну, а против моего стратега Менофана тоже дрались бы?

Оба взглянули на воеводу. Тот стоял, как обычно, на широко расставленных ногах, с опущенными глазами. Услышав свое имя, вскинул голову, как боевой конь при звуке сигнальной трубы. Уставился на Асандра вопросительно.

– Чтобы сохранить свободу Пантикапея, – тряхнул волосами Асандр, – дрались бы и против Менофана!

Менофан густо побагровел и угрожающе зашевелил усами. Свита опять зашумела, осуждая дерзость малого человека. Трифон схватился за кинжал. Все смотрели на царя выжидающе.

– Это евпатористы-то? – спросил царь не то язвительно, не то с притворным удивлением.

– Евпатористы!

Неожиданно царь рассмеялся. Все вздохнули облегченно. Только Трифон с ворчанием оставил свой кинжал, как бы сожалея, что не удалось пустить его в дело.

Асандр поднялся на ноги по знаку Митридата, который взирал на самоуверенного пантикапейца с миной снисходительности. Трудно было сказать, что в словах Асандра царь принял за истину и что счел той «ложью кстати», которая ценится не сама по себе, но как удачный ход в словесном состязании, когда каждая из сторон за острыми фразами скрывает свои подлинные цели и замыслы.

– Люблю северян! – весело изрек царь с той воинственной лихостью, которой умел подкупать сердца простых воинов. – Они смелы и готовы защищать свою свободу! Хотел бы я увидеть римлян, сраженных боспорским мечом, и, уверен, увижу их!.. Римляне хотели поработить боспорцев, но этого не будет! Я сам, о боспорцы, возглавлю вашу борьбу против Рима!.. Я пришел не разорять города ваши, а защитить их от коварного врага! А за измену Махара – вы не в ответе! За свое преступление он сам и ответит! Откройте ворота, не бойтесь! Мои войска не войдут в город! А кто обидит хоть одного боспорца или посягнет на его имущество – умрет на колу! Я сказал!

Асандр принял поданную виночерпием чашу с вином и осушил ее медленно, с достоинством. Понял, что страшное позади, грозный царь проявил милость, опасность разгрома Пантикапея предотвращена. С поклоном принял от царя дарственный меч и вместе со всеми вышел из шатра.

В последние минуты встречи с Митридатом он стал свидетелем знаменательной сцены. К царю приблизился седой человек без оружия, в разорванной, испачканной грязью одежде, что свидетельствовало о его скорби и раскаянии. Он хромал, спотыкался на слабых ногах и, наверное, не смог бы прийти сам, если бы его не поддерживал рослый воин, в доспехах, но тоже безоружный.

В трех шагах от царя старик, а за ним и его провожатый, распростерлись ниц, уткнувшись лицами в грязь.

– Кто это? – брезгливо сморщился царь и отвернулся.

– Это я, о великий государь! Раб и слуга твой, преданный тебе до смерти Неоптолем!

– А, это ты, неисправный, обленившийся старик? Ты, которому я поручил заботы о царевиче и который не оправдал моего доверия!.. Как же ты остался в Пантикапее? Или ты не успел сесть на корабль вместе с изменниками и трусами, или места не нашлось для тебя?

– И в мыслях не держал намерения бежать от тебя! Ибо жил радостной надеждой лицезреть тебя! И сейчас чувствую себя воскресшим, удостоившись твоего внимания! И скажу тебе, что Махар изменил тебе не сам!.. Люди подговорили его, отуманили его голову! Главный среди этих людей – Фрасибул!

– Еще кто?

– Было время – и Асандр склонял царевича к измене, но… видно, одумался и вот ныне предстал перед тобою!

– Как же ты позволил кому-то склонить царевича к измене? Почему не уберег его от злых советов?

– Увещевал царевича многократно! Но вначале царевич пребывал в опасном ослеплении и не желал слушать меня, а позже его обуял страх перед твоим гневом!

– Чем ослеплен был царевич?

– Римскими посулами, мощью римской. Поверил в твою гибель и преклонился перед Римом!

Неоптолем старался говорить правду, но он был неискусен в словопрении. Его речи казались той «правдой некстати», которая очень низко ценилась в царском окружении. Всем стало очевидно, что старый наварх рубит сплеча, не предугадывая воздействия своих слов на Митридата. Действительно, царь помрачнел, лицо его заострилось, стало язвительно-жестоким.

– Римскими посулами и моей гибелью? – переспросил он с каким-то свистом в голосе. – Не хочу слушать тебя, ты говоришь, как раб, который пытается спасти свою шкуру от кнута! Известно ли тебе, что я посылал царевичу тайное послание, получил ли он его?

– Сегодня ночью стало известно! Видят боги, хотел я помочь твоему гонцу вручить Махару письмо, да Фрасибул помешал мне!

– Выходит, царевич не прочел моего письма?

– Не ведаю, государь! Утром Махар не захотел говорить со мною. Он пнул меня, как собаку, а потом бежал в порт! Я же остался и вот лицезрею тебя!

Митридат с трудом сдержал приступ ярости, кровь ударила в голову, рука сжимала рукоять меча. Он был взбешен открытыми разоблачениями неприглядных поступков Махара, а также беспомощностью, проявленной Неоптолемом во всем этом деле. Наварх стоял на коленях с поникшей головой, ожидая рокового решения. Он надеялся на царскую милость, ибо полагал, что он меньше чем кто-либо повинен в происшедшем.

Послышались крики. К царю спешили два дюжих воина, они вели за руки странного человека, с которого стекала вода. Лица его нельзя было разглядеть под мокрыми космами волос. Воины повергли его к ногам царя.

– А это кто? – поднял глаза Митридат.

– Это я, великий государь! – взревел громогласно задержанный. – Раб недостойный, имя мое Кир!

– Где скитала? – коротко спросил царь, стараясь выглядеть спокойным.

– Вручена в собственные руки царевича там, на корабле!

– И царевич прочел ее?

– Не знаю, ибо на корабль я пробрался как вор и как вор бежал с него! Спасался от гнева Фрасибула!

Узнав, как было дело, царь задумался с угрюмым видом.

«Казнь для меня придумывает лютую за то, что опоздал я», – подумал Евлупор.

Но Митридат неожиданно смягчился, поднял глаза на Евлупора.

– Что ж, Кир, – сказал он сурово, но без гнева, – приказ мой ты выполнил – доставил скиталу Махару, не щадя жизни своей! Значит, ты ни в чем не виновен… Встань!

Когда Евлупор-Кир поднялся на ноги, сам не свой от радости, что спасен, подошла торжественная процессия городских архонтов и жрецов во главе с Левкиппом. В городе уже узнали об успехе Асандра и поспешили вслед за ним поклониться Митридату.

Парфенокл шествовал чинно, в богатых одеждах. Он всмотрелся в человека, который стоял перед царем и даже удостоился царского внимания. Лицо боспорского архонта стало красным, глаза угрожающе загорелись. Сердце рабовладельца не выдержало, он сразу забыл, как ему подобало держаться в столь ответственный момент. Вне себя, Парфенокл закричал во весь голос:

– Великий царь! Не верь ничему, что говорит этот подлый человек! Это же мой раб – беглый Евлупор! Как он смеет стоять перед тобою!.. Вели передать его мне, и я сдеру с него кожу!

Митридат поглядел на Парфенокла долгим взглядом. Ему пришлась не по душе невыдержанность боспорского представителя. Но он подавил вспышку гнева и ответил многозначительно:

– Не знаю ни тебя, крикливый человек, ни рабов твоих! А если ты плохой хозяин, и рабы твои разбежались, то сам и лови их, а мне недосуг! Тот же, кто тебе показался беглым рабом, – не раб, а свободный человек, мой воин, и я беру его в свои телохранители! Имя ему Кир! Да не назовет его никто иначе!

– Воля твоя – закон! – хором ответили присутствующие.

Евлупор-Кир не чуял ног под собою, ему казалось, что сами боги невидимо присутствуют здесь и способствуют его успеху. Он отошел в сторону, продолжая смотреть на царя увлажненным взором, в котором восторг и преданность слились воедино.

От его разума был скрыт истинный смысл царской милости. Для него было достаточно того, что Митридат дал отпор его жестокому хозяину и всенародно снял с него скверну рабства. Чего же больше?..

Бывший раб, провозглашенный свободным человеком и воином, готов был растерзать каждого, кто посмел бы сказать хоть одно слово против его благодетеля. Если бы сейчас Митридат немедленно потребовал от него смертельно опасного подвига, он, не задумываясь, кинулся бы в огонь и сечу, отдал бы жизнь ради того, чтобы доказать свою верность! Митридат опять обратил взор на склоненного в поклоне Неоптолема, поддерживаемого в этой позе воином. Сдвинул брови.

– Ты стар, мне жаль тебя, – сказал он, – но ты виновен!

– Казни меня, государь, – скрипучим голосом отвечал наварх, – но знай, что я никогда не изменял тебе и не был посвящен царевичем в его тайные замыслы!

– Что ты изменник, ты этого отрицать не смеешь! Ты не остановил царевича от ложного шага и не донес мне об измене своевременно! Это так! Более того – ты, лукавый и подлый, продолжал нести службу в пользу Рима и спать на мягком ложе, полученном от римлян, как получает собака ее подстилку! Был бы ты моложе, я посадил бы тебя на раскаленные уголья, а потом на кол! Но ты стар и жалок и, я думаю, сам поймешь, как тебе поступить! Встань и уйди с глаз моих!

Словно невзначай бросил вопрос воину, сопровождавшему наварха:

– Кто ты?

– Митраас, о великий государь! – ответил тот звучным голосом, падая на колени. – Воин и раб твой!

– Раб мой, а служил римлянам?.. Что ж, будь рабом, если так! Наденьте на него ошейник и прикуйте к обозной колеснице! В помощь быкам!

Стоявший рядом Фарнак вгляделся в статную фигуру новообращенного раба, который, услышав позорное определение своей судьбы, сразу пожух. На его лице появилось что-то страдальческое. Казалось, смертный приговор так не поразил бы его. Царевич помнил этого бравого придворного щеголя и фехтовальщика, у которого он и другие подростки из знатных семей учились владеть мечом. Они даже подражали его манерам, видя в нем образец мужественности и внешнего совершенства. И сейчас казалось жестоким и неправомерным решение великого государя приковать доброго малого к оглобле и обречь на беспросветную жизнь двуногого скота.

Царевич помялся, но перечить отцу в столь суровый час не посмел.

«Играет людьми, как альчиками, – думал Асандр, наблюдая за поступками царя, – рабов освобождает, свободных делает рабами!»

Митридат помрачнел и насупился, словно от внутренней боли. Как бы разгадав мысли боспорца, взглянул на него сухо и надменно. Его колючий взор, казалось, хотел пронзить насквозь изворотливого грека, который был одним из главных действующих лиц в совершенной измене. «Сейчас прикажет схватить меня!» – воскликнул тот мысленно, с замиранием сердца.

– Почему не воспротивился побегу Махара, не задержал его? – спросил царь.

– Ничего не знаю, не ведаю о побеге правителя! Махар волен поступать так, как найдет нужным!.. А помешать его отплытию мог бы лишь тот, кто поставил его управлять Боспором!

– От чьего имени ты здесь и кто назначил тебя правителем взамен Махара?

– Здесь я от имени общины Пантикапея, ею и поставлен, по законам предков, на место стратега и первого архонта города! Не заменял я Махара и не посягал на его власть! Цель моя – защита города, как я уже сказал. А Махар был и остается правителем Боспорского царства по воле твоей! Прикажи – и мы поклонимся ему, ибо ты наш владыка, и слово твое закон для нас! Благословляем и славим тебя, поставленного богами!

После короткого раздумья Митридат поднял руку и изрек:

– Возвращайтесь в город!.. Передайте гражданам Пантикапея – я принимаю их покорность и утверждаю совет города, избранный народом! Обещания свои подтверждаю, имеющие уши – да слышат!

 

XX

С прибытием заморского царя в Пантикапее сложилась необычная обстановка. Новые, небывалые чувства волновали боспорцев. И никто не мог сказать с уверенностью – радоваться ли великой чести, оказанной им Митридатом, или горевать? Что готовит грядущее – торжество и победу или поражение и горькую расплату?

Все увидели, что войско Митридата выглядит сильным, оно многолюдно, хорошо вооружено. А немалый отряд римских перебежчиков во главе с Гаем и Публием так сверкал начищенными шлемами, что горожане были смущены. Им показалось, что к ним пожаловал не Митридат, а Сервилий с морской пехотой.

Въезд Митридата в Пантикапей был великолепен. Ворота города были широко распахнуты, дорога усыпана розами. Все полагали, что Митридат вступит в город на боевой колеснице, как когда-то Махар. Но увидели всадников на белых конях. Первым ехал сам Митридат в зеркальных доспехах, высокой, сияющей китаре и багряной мантии, свисающей до земли пышными складками. В руке он держал высоко поднятый скипетр с мигающими на солнце алмазами. Он вступал в столицу северных эллинов верхом на коне, желая этим польстить чувству людей, полжизни проводивших в седле.

– Глядите, это он! – послышались возгласы в толпе. – Это сам Митридат, да хранят его боги!

– Он накажет вероломного Сервилия за потопленные корабли!

Тут же находились люди недоверчивые и осторожные, которые предвидели потрясения. Они пожимали плечами и, оглянувшись с опаской, говорили негромко:

– Рим силен, его победить невозможно! А с прибытием Митридата мы стали врагами Рима! Хорошего в этом мало. Если не вернется Помпей, то другой полководец пожалует к нам, и тогда Таврида разделит участь Понтийского царства – станет ареной страшной войны!

По-разному мыслили и чувствовали и те, кто следовал непосредственно за царем. Справа и сзади от него ехал Менофан, сутулый, коротконогий. Он трясся в седле, позвякивая золотыми гривнами на шее, отличающими его, главного стратега, от других военачальников. С другой стороны по-молодецки гарцевал Фарнак, одетый в пурпурное с золотым, как сын и наследник царский.

Следом двигался отряд евнухов, личная охрана Митридата, возглавленная Трифоном. Жестокий евнух шарил вокруг желтыми глазами, словно пернатый хищник, выслеживающий добычу. В его костлявой руке сверкал обнаженный меч.

Пантикапейские девушки и юноши встречали царя приветственными кликами и пением гимнов. Они бросали под копыта его коня душистые цветы, лили молоко и вино из кувшинов. Его славили как великого повелителя, встречали как любимца богов, обласканного Никой – богиней победы.

Нет, не беглецом явился гордый царь на Боспор, а властелином, объединившим под своей короной сказочные гиперборейские страны!

– Велик, велик царь Митридат! – говорили пораженные советники, сопровождавшие царя нестройной гурьбой, кто верхом или в экипажах, а кто и пешком. – И мы смели думать, что он просто бежит от врага, надеясь найти прибежище в дымных юртах скифов и сарматов!.. А он привел нас в новое, прекрасное царство, даже большее, чем то, которое осталось в руках римлян! Опять в его власти богатые города и многолюдные земли! И вот такой прекрасный город, как Пантикапей, возлагает к его ногам свою покорность и свои дары!..

Олтак находился среди царских советников. Он улыбался широко, взирая на столь знакомые места, в которых прошла его молодость. И уже предвкушал сладость мести врагам, захватившим его трон. Он мечтал пролить много, много крови, уничтожить изменников, их детей и родичей.

Только Тирибаз, крайне обиженный тем, что не попал в число первых в этом триумфальном шествии, пребывал в угрюмой задумчивости. Лежа на коврах в крытой повозке, он грыз лакированные ногти и старался предугадать ход событий. Но и он был поражен величием Пантикапея и той удачей, которая сопутствовала Митридату в северном походе. Все казалось сказкой после страшных поражений недавнего прошлого и унылого сидения в Диоскуриаде.

«Видимо, боги еще не отвернулись от Митридата!» – с суеверным чувством думал бывший сатрап, испытывая внезапную робость перед тем, кому он не однажды осмеливался перечить. Известно, что Митридат злопамятен и мстителен, не забывает обид и не терпит строптивых.

Сам царь был доволен. Пантикапей принес ему покорность без сопротивления. Вступая на земли Тавриды, Митридат вновь обрел трон и подданных, взял уверенной рукой бразды правления над Тавридой и всем северным побережьем Понта Эвксинского!

Если кому-то здесь или за морем казалось, что он доживает последние дни своего могущества, похоронив в Диоскуриаде славу и честь, то теперь все видели, что звезда его счастья засияла с новой силой и осветила все вокруг ярчайшим светом!

Митридату мнилось в этот час, будто молодость и былое величие полностью вернулись к нему. Он жадно раздувал ноздри, вдыхая широкой грудью ароматы цветов, устилающих его путь, и испытывал упоение от приветственного шума, которым встречал его Пантикапей.

– Слава Митридату! Да любят боги великого царя вечно! – кричали боспорцы с таким подъемом, словно не они до этого уже изменяли ему и на протяжении ряда лет служили его врагам.

Встревоженные голуби стаями поднимались в голубую пустоту неба, купаясь в прозрачных струях солнечных лучей. Возможно, и они по-своему праздновали победу Митридата.

 

XXI

Пестрая, недружная толпа царских жен и наложниц, окруженная рабынями и евнухами, вселилась во дворец Спартокидов. После тесного и холодного храма в Диоскуриаде, а особенно после изматывающей качки на море, всем почудилось, что возвращаются лучшие времена. Многоколонный дворец боспорских царей напоминал о таких же дворцах в Синопе или Амисе, где жизнь текла в роскоши и неге.

Бакх хлопотал неустанно. Надо было отделить старших жен от младших, где-то поселить наложниц, устроить жилье для дочерей царя, особо угодить своенравной Клеопатре, которая доставляла немало хлопот своими капризами. Ему же была поручена Метея, стройная смуглянка, что стала супругой Фарнака во время похода. Митридат поженил их по государственным соображениям. Метея была дочерью царя меотов, с которым нужно было скрепить союз. Муж и жена не понимали друг друга, или говорили на разных языках. И поклонялись разным богам.

Евнух спустился на кухню, где его встретил льстивый Дракон, пропахший запахами соусов и печений. Повар показал противни с обжаренными перепелами, рыбные студни, булочки с изюмом и медовые лакомства в красивых вазах.

– Это все для гинекея великого царя! – прошептал он проникновенно, прижимая пухлые руки к необъятному животу.

– Питье, питье не забудь! Женщины-южанки любят кисло-сладкий щербет с ягодами. Умеешь ли ты его готовить?

– Я все умею, почтенный господин! И не раз делал такой напиток для царевича Махара, тоже южанина!

Поднявшись в женские спальни, Бакх осмотрел мягкую рухлядь и белье. Покрутил носом недовольно. Приказал вынести все пуховики, кошмы, цилиндрические подушки во двор и выбить из них пыль и дурные запахи.

Утомленный суетой, он решил перекусить и малость отдохнуть в угловом покое, рядом со спальнями старших жен. Он облюбовал это укромное место, откуда через окно было хорошо видно, что делается перед входом во дворец. Со вздохом удовлетворения улегся на узорчатый ковер и сделал повелительный жест рукой.

Две красивые рабыни внесли низенький восточный столик, накрытый белой салфеткой. Уставили его сладкими печеньями, фруктами и винами. Медленно, жмурясь и мурлыкая, как кот, евнух приложился к серебряному кубку. Он был почти счастлив от сознания, что все походные неудобства позади.

Но его благодушное настроение было внезапно нарушено. Словно удар хлыстом заставил его вскочить и сморщиться в досаде. Это был приказ государя явиться тотчас же. Быстро надев парадное платье и опоясавшись по-восточному шалевым поясом, евнух поспешил предстать перед повелителем, гадая на ходу, что его ожидает.

Он застал у Митридата желтолицего Трифона. «Значит, дело важное», – подумал в тревоге. Трифон все больше входил в доверие царя, становясь одним из сильных людей в царском окружении.

Бакх пал ниц и оставался в таком положении, пока Митридат не повелел ему встать.

Не тратя лишних слов, царь сказал, что поручает им тайное безотлагательное дело – догнать Махара и атаковать в море. Если же тот успеет добраться до Херсонеса, потребовать у херсонесцев выдачи изменника.

– Не щадите ни себя, ни гребцов, ни воинов, – добавил он жестоко. – Без удачи не возвращайтесь!

– Слушаем и повинуемся! – разом ответили евнухи.

– Твое дело, Трифон, военное, ты должен догнать изменника, одолеть его охрану!.. А ты, Бакх, возьмешь его! Тебя облекаю правами моего посланца!

– О великий государь, – спросил Бакх, – а если херсонесцы вступятся за Махара?

– Они не сделают этой глупости! Ты, Бакх, скажешь херсонесцам, что я столь же суров с изменниками, сколь милостив к верным мне! Если они выдадут Махара живым, или даже… мертвым, я подтверждаю их вольности и не введу в их город своих воинов! Потребую лишь того, что вправе потребовать законный царь и господин!.. Если же херсонесцы окажутся глупцами и ввяжутся в ссору со мною ради Махара, ты, Трифон, закроешь их гавань своими судами и не позволишь выйти в море кораблям изменников. А ко мне пошлешь быстроходное судно с вестями! Тогда вам на помощь я вышлю большой флот, а сушей двину многоконное войско! Скифский царь Фарзой пропустит мою конницу через свои земли, ибо тоже клялся мне в верности! Тогда херсонесцы узнают, как умеет штурмовать города Митридат! И – горе Херсонесу!

Отпустив Трифона, Митридат остался наедине с Бакхом и дал ему дополнительные указания.

 

XXII

Немало дней ушло на размещение войск в окрестностях города, причем были заселены ранее построенные лагеря.

Одновременно Митридат устраивался сам во дворце, принимал пантикапейских архонтов и представителей других городов, явившихся с дарами и заверениями в своей вечной преданности.

Во всех храмах шли моления и приносились жертвы богам с участием царя. И когда царь убедился, что бразды правления боспорским царством в его руках, он, как бы в знак своей милости, решил устроить большой праздник. Он сам пировал не во дворце с людьми знатными и богатыми, а на площади, на глазах у народа и при его участии.

Страшный царь умел казаться милостивым и доступным каждому. С изумлением и жадным любопытством смотрели пантикапейцы на того великана, который всегда мерещился им как огнедышащая гора, возвышающаяся где-то за морем. Митридат представлялся простым людям как богочеловек, необыкновенный во всех своих поступках. И вдруг божество снизошло с небес и ступило ногой на боспорскую землю. Божество оказалось выше среднего человеческого роста, имело вид костистого старика с хищным носом, покрытым синими пятнами. Оно вкушало от блюд, приготовленных местными поварами, и пило вино из скифского рога, наполненного из общей бочки.

Тот ли это неумолимый и жестокий деспот? – вот вопрос, который задавали себе сейчас многие, видя, как непринужденно беседует и шутит Митридат, как он с удовольствием слушает музыку и пение, смотрит на танцы девушек. Он широко раскрывал зубастый, как у юноши, рот, когда хохотал над проделками скоморохов, что устроили потешный бой среди столов. И богато одарил поэтов, посвятивших ему стихи, а также остроумцев, победителей в словесном состязании.

Шум, крики, восторженные рукоплескания волнами перекатывались с одного конца площади в другой. Боспорцы всех возрастов и состояний теснились вокруг царского стола, опьяненные не столько вином, сколько сознанием близости к великому царю.

После многочасового пребывания «в низах» Митридат проследовал в акрополь, где его ждали ближайшие соратники и лучшие люди города. Они приветствовали его общим поклоном, стоя за столами, украшенными дорогой посудой, винами и яствами.

Как артист, покинувший сцену, царь вдруг стал угрюмым, настороженным, оставив на площади размашистые жесты и раскатистый смех. Он опустился на пиршественное ложе, приготовленное для него, и обвел глазами присутствующих.

Дума о незаконченном деле с поимкой изменника сына помешала ему продолжить пир. Один взгляд на угодливые лица боспорских архонтов, вдохновителей и соучастников предательства, взбудоражил его неспокойную душу.

С внезапным раздражением он отодвинул чашу. Ощутил то раздвоение мыслей и чувств, которое и раньше ослабляло его. То ему казалось, что надо было приказать Бакху доставить царевича в цепях, но обязательно живого! То его пугала мысль: а вдруг Махар в самом деле согласится вернуться по своей воле, надеясь вымолить прощение? Сердце отца пыталось противоречить холодному разуму государя. Отец боялся, что государь будет слишком жесток к блудному сыну; государь противился слабости отцовской, опасаясь, как бы она не толкнула его на ложный путь всепрощения! «Но ведь он сын твой!» – взывало сердце. «Он изменник и враг твой!» – возражал рассудок.

Царь испытующе оглядел знатных гостей за столами, опасаясь, что мгновенное смятение души отразилось на его лице и замечено всеми. Быстро поднялся с пиршественного ложа.

– Пиру длиться! – отрывисто сказал он и, сделав успокаивающий жест рукой, удалился в свои покои в сопровождении близких евнухов. Руководить пиром оставил Менофана.

– Что случилось? Царь разгневан чем-то? – перешептывались пирующие.

– Пиру длиться! – возгласил весело Менофан, поднимая чашу. – Так сказал государь! Все слышали, все внимали! А что шепнули боги на ухо государю, нам не узнать! Много забот у великого царя, и одни боги ведают, какая из них отвлекла его от пира! Но он сказал: «Пиру длиться!» Налейте чаши, и возблагодарим богов и государя за их щедрость и милость!

Лишь к утру стали утихать пиршественные клики и песнопения. Смоляные бочки догорели, глиняные пифосы были осушены, всюду на улицах храпели упившиеся боспорцы из тех, кто победнее. Богатых отнесли на носилках верные слуги и уложили спать на мягкие подушки. Человеческое море перестало бушевать, только, подобно утихающим волнам, покачивались и исчезали ватаги завзятых гуляк. Но и они изрядно утомились, их песни и смех становились невнятными, ослабевали и наконец умолкли.

А Митридат, трезвый и взвинченный одновременно, смотрел в окно дворца, чуждый сну и покою. Мысли, острые, как ножи, образы, сотканные из пламени, чувства более едкие, чем дым пожара, отравляли его тело и душу.

Он думал об изменнике сыне, но не только о нем.

Прошлое, настоящее и будущее являлись перед ним в каком-то фантастическом единстве, подобно сказочной трехглавой гидре, то готовой служить ему, пожирая его врагов, то угрожающей ему тройной огнедышащей пастью.

Он вновь переживал счастье побед и горечь поражений, видел себя в ореоле славы и мерзости позора! И, задавая вопрос судьбе, что она уготовила ему, чувствовал холодное дыхание той бездны, через которую решил перешагнуть.

Звуки ночного пира доносились до его ушей, но близость тысячной толпы, которая славит его и пьет за его успехи, сейчас не согревала его сердце. Наоборот, он острее ощущал свою обособленность от всех этих мелких, недалеких, по его мнению, людей, то страстно преданных ему, то лукавых и неверных. Они могут стать силой лишь в совокупности, но ничтожны и слепы каждый в отдельности, думал он с пренебрежением.

Это он призван богами объединить простых смертных, собрать их воедино, как собирают колосья в плотные снопы, способные противостоять непогоде. А потом – возглавить их в великом походе туда, на запад, где его ждет неслыханная победа и власть над миром! Вот она, заветная цель его жизни! Воспарить к небесам!.. Или… упасть в пучину небытия, как упал Икар, не рассчитав своих сил и крепости крыльев!

Сознание собственной исключительности, богоизбранности и непревзойденного превосходства над всеми никогда не оставляло Митридата. Он верил в свою звезду, превозмогал неудачи и преодолевал препятствия, питая огонь своей души убежденностью в конечном торжестве. Даже неизбежную смерть представлял как нечто величественное, подобное вознесению на Олимп, где богами уже уготовано ему достойное место.

Менофан застал его бодрствующим и напряженным, как туго натянутый лук, когда вошел на цыпочках, придерживая рукою меч.

Близилось утро, на лицо царя падали отблески ранней зари. Он сверкнул глазами в сторону верного соратника.

– Чего тебе?

Узнав, что в гавань вошли суда, отправленные в погоню за Махаром, царь в волнении приказал доставить во дворец обоих евнухов и царевича. Он был уверен, что Махар внял убеждению и явился с повинной.

Ожидая прибытия сына, Митридат опять ощутил, что отцовские чувства овладевают им. И постарался подавить их, утвердиться в подобающей ему царственной суровости и непреклонности. Он еще не решил, какой каре подвергнет Махара, когда тот предстанет перед ним, а посланцы уже прибыли во дворец.

– Ну? – жестко и нетерпеливо спросил он евнухов, упавших к его ногам.

Первым поднял голову Бакх, его бабье, расплывшееся лицо подергивалось, глаза блуждали, он хотел что-то сказать, но, встретившись взглядом с царем, опять стукнулся лбом о каменный пол.

– Где Махар? – почти вскричал царь, раздраженно ткнув длинным жезлом в спину слуги.

– Великий государь, – пролепетал Бакх, опять вскинув голову, – царевич там… в крытой повозке!

– Он жив? – выдохнул царь, стараясь скрыть свое волнение.

– Нет… Царевич не захотел вернуться и выпил яд, – почти беззвучно ответил Бакх, еле шевеля морщинистыми губами.

Он не знал, получит ли награду за содеянное или будет посажен на еловый кол.

Что-то опустилось в душе Митридата, словно померкло. И одновременно он почувствовал как бы облегчение. Все кончено, никаких решений принимать не придется, изменник сам покарал себя!.. И умер без страданий!

Царь приказал рассказать все подробно и слушал заплетающуюся речь Бакха и сухие пояснения Трифона не перебивая. Изредка отвечал кивком головы.

Все было проделано с большой ловкостью. Махар уже успел достичь Херсонеса и намеревался отплыть в Ольвию и дальше, в направлении Боспора Фракийского. Но, по настоянию Бакха, херсонесцы не выпустили из гавани ни одного из пяти кораблей беглого царевича.

Встретившись с евнухом и убедившись, что херсонесцы его не поддержат, Махар понял, что игра проиграна. Бакх предложил ему вернуться к отцу в чаянии помилования. Но он горестно покачал головой и ответил, что Митридат уже не одного из сыновей умертвил, хотя их вина была куда меньшей, чем его, Махара.

Тогда Бакх предложил ему чашу с отравленным вином. Он согласился принять смерть.

– Прочел он скиталу, полученную от меня? – угрюмо спросил царь.

– Прочел, но сказал, что не верит в возможность прощения. Добавил со слезами, что и сам не смог бы жить и пребывать около отца и государя после содеянной измены!

– Это все?

– Все, государь.

Бакх стал успокаиваться, понимая, что ничего страшного не последует, – может, царь даже проявит милость.

Только Трифон был не совсем доволен, так как ему не представилось возможности показать свои таланты в расправе над неугодными. Фрасибул и ближайшие спутники царевича были схвачены самими херсонесцами и сейчас находились в трюме корабля, закованные в цепи. Трифон завидовал Бакху, герою дня, заранее предугадывая, как щедро будет тот награжден за хитрость и распорядительность. Но Митридат, выслушав обоих, лишь кивнул головой небрежно, в знак поощрения.

– Идите, – сказал он, отвернувшись.

Бакх, поднявшись на ноги после заключительного поклона, спросил с робостью:

– Куда его? Внести во дворец?

– Нет, нет! – почти с испугом ответил царь, подверженный суеверному чувству боязни мертвых. – Отправить обратно в порт! Огласить, что царевич умер после раскаяния в содеянном. И похоронить с почетом как царского сына!

Он так и не взглянул на труп Махара. И не показался вне дворца на другое утро, когда город провожал в страну теней своего недавнего повелителя. В это же время без огласки были пытаемы и казнены все, кто окружал Махара при жизни и разделил с ним позор измены. Умер и Фрасибул, которого истязали особенно жестоко. Митридат не забыл, что именно Фрасибул отвез Лукуллу золотой венок и письмо Махара с клятвенными заверениями в верности Риму. Царь знал толк в мучительстве и сам дал указания о пытках.

Но казнены были лишь понтийские приближенные Махара. Все друзья и советники из числа боспорцев получили прощение. В том числе и Асандр. Это была не милость, как поняли рассудительные люди, а расчет. Митридат не хотел портить отношений с боспорцами и проявил к ним не свойственную ему снисходительность.

Не был судим и Неоптолем, ибо его не оказалось в живых. После встречи с царем на берегу пролива он уединился в своем доме, потом его видели в храмах, приносящим жертву богам. В день, когда стало известно о смерти Махара, он приказал рабам приготовить вино и теплую ванну. Рабы на допросе говорили, что господин лег в ванну, выпил несколько ритонов цельного, крепкого вина. После приказал принести острый нож. Взяв в руки нож, попробовал пальцем остроту лезвия и жестом удалил перепуганных рабов. Через полчаса рабы заглянули тайком в ванную и увидели, что хозяин плавает уже не в воде, а в крови. С криками они собрались вокруг и извлекли Неоптолема из ванны, уже бездыханного.

– Он сам вскрыл себе жилы и изошел кровью!.. Но разве нам поверят? – в ужасе говорили рабы, зная, что их ожидают страшные пытки и казнь.

– О боги! – рыдали служанки-рабыни. – Что нам делать? Ведь нас обвинят в его смерти!

Но ничего не произошло. Явились посланные царя в черных одеждах, осмотрели труп, обшарили все покои дома. С деловым и строгим видом сложили в мешки золотые вещи, дорогое оружие и посуду и отправили во дворец на плечах носильщиков-рабов, под охраной каппадокийских латников, вооруженных ксифосами – остроконечными прямыми мечами.

Всю рабскую челядь согнали во внутренний двор, дом опечатали, а верным слугам Неоптолема приказали:

– Обмойте и умастите тело господина, нарядите его в лучшие одежды и подготовьте к погребению.

Неоптолем был похоронен одновременно с Махаром. Были соблюдены все обычаи, принесены жертвы богам, воскурены ароматные смолы из дерева стиракс. Никто из рабов не был наказан. Все они перешли под власть дворца и отныне стали царскими рабами.

В доме Неоптолема поселился Тирибаз со своими приближенными и слугами. Это был удобный и просторный дом, и Тирибаз угадал заботу Митридата. Вообще после казней и пыток царь становился необыкновенно милостив.

Фарнак воспользовался этим временным настроением отца и, поклонившись, попросил отдать ему порабощенного воина Митрааса как гопломаха, который будет обучать молодых воинов рукопашному бою.

Царь задумался и сказал милостиво, но многозначительно:

– Мягкая у тебя душа, Фарнак! Будущему царю это непростительно. И придет время, ты пострадаешь от этой слабости! Но не хочу обижать тебя, возьми раба, может, ты и не раскаешься в этом. Скажу лишь, что прощенный изменник – изменит вновь!

Облобызав край царской одежды, Фарнак направился в войсковой обоз, где и нашел Митрааса прикованным цепью к дышлу большой телеги. Он сидел на голой земле в пеньковом рубище, с обгорелыми на солнце обнаженными руками. Увидев царевича, распростерся перед ним на земле. Тот сказал весело:

– Тебе повезло, Митраас! Я беру тебя в свой отряд! Люди, раскуйте воина!

Когда с Махаром и его окружением было покончено, на сердце у старого царя стало холодно и пусто. Он втайне рассчитывал на раскаяние Махара. Ему казалось даже, что он нашел бы в себе силы простить его. Правда, сместил бы с высокого поста, к тому же и нужды в наместнике теперь не было. Возможно, Махар был бы назначен на должность начальника из передовых отрядов, дабы иметь возможность в битве искупить вину свою. Но теперь эти запоздалые сожаления не имели смысла.