Полгода бледными, как длинными, ногами погода августа гуляла над полями, и журавлями в воздухе звуча, во всём светилась осени свеча. Мне было ветрено, мне было неприятно, я видел в воздухе мелькающие пятна, лохмотья Хроноса, желтевшие на вид, платочки ветхие в руках у Пиэрид. А ты? А я? А родина вторая? Смотри, над крышами вот этого Китая царица рыжая бежит наискосок, прикрыв ладошками осиновый листок! А вы? А я? А мы не поднимали с асфальта влажного советские медали, флажки опавшие, потёртые значки, филологические точки и крючки? Но чёрным золотом, не речью деревянной, Стаханов славился в Аркадии баянной,— недаром двигался, как Будда, под землёй, как будто старенький, а вечно молодой! Недаром родина какая-то вторая… Я помню Пушкина в ночи Бахчисарая, он трогал тросточкой летевшую листву и звал в читатели оленя и сову. Но где мурмурочки, где кошечки-подруги плакучей осенью на севере, на юге? Восток раскинулся на двадцать восемь строк, и вьётся к западу невидимый дымок . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .