Запишем, китайский товарищ, как нам говорить повезло: «Худой зов воздуха и хлипкое лицо в июльский полдень лип, в обеденное время с плотными от золота рюмочками глаз, полными разноцветных слёз и музыкально-дéвичьей печали – не уверен, не уверен, что музыкально-дéвичьей, но пусть уже остаётся! — как будто смотрит ангел на меня сквозь крылышек из девушек-стрекоз, а мне смешно и мило — недорогая радуга-родня древесное лицо преобразила, но мы его наденем всё равно, как будто пьём невинное вино и говорим о родине вполсилы, пока в траве сидящий дурачок хранит билет на западо-восток и бьёт врага огромною коленкой…» «Не знаю, – сказал мне китайский товарищ,— прошу помилования, но я, действительно, не знаю, что вам и ответить на это, невидимый крымский поэт, и никто не знает…». И никто не знает.