Пришло к нам в роту новое пополнение из учебки. Больше половины, как водится, из республик Средней Азии почившего ныне в бозе СССР. Многие из них вообще русский-то с трудом понимали, не говоря уж про изъясняться. А им сложную технику надобно было в руки давать. устаревшая, конечно, техника (лампы там, а не полупроводники, полупроводники, а не микросхемы), но все-таки ведь сложная. Сложнее же лопаты. Хотя и с лопатой проблемы случались у новобранцев.

Солдат надо занимать, чтобы мысли дурные им в голову не лезли. Желательно от забора и до заката. Ну и у нас такое практиковали. Кабелегоны новые рыли. Попросту говоря – траншеи, в которые потом кабели от РЛС, радиостанций, дизелей аварийного питания, систем оповещения и так далее укладывали. В полку так вообще с помощью такой трудотерапии даже воспаление легких лечили – и ничего, никто не умер. Даже поправлялись. И опять же, вроде как все при деле. Но все, да не все.

Когда пришла новая партия из учебки, то поставили их попервоначалу очередной кабелегон рыть. Земля по ходу намеченной трассы разная была, где твердая, и ломом надо было, а где и просто лопатой обойтись было можно. Распределили мы со старлеем Петровичем солдатиков по участкам и своими делами пошли заниматься. Через какое-то время выходим, смотрим, вроде все работают, только одно дитя гор в курилке прохлаждается. Подошли. Петрович решил поинтересоваться, а чего это солдатик этот от работы отлынивает. А тот отвечает: «Моя работать не будет. Работа – удел слабых». «Хорошо, – говорит Петрович, – пошли тогда в канцелярию, рапорт писать будешь про свое отношение к труду». Пришли в канцелярию, Петрович дверь закрыл и спокойно так опять борзого солдатика спрашивает: «Значит, работать не будешь?» «Нэт», – отвечает молодой трутень и пальцы большие свои за ремнем держит. Петрович резко переключается на ор: «Смирно стой, когда с офицером разговариваешь! Не будешь, значит, работать?» Солдатик от окрика все-таки пытается принять вид, отдаленно напоминающий положение «смирно», но продолжает стоять на своем: «Нэт». Но и Петрович продолжает, следуют два удара по корпусу тунеядца, он сгибается пополам и уже не может стоять на своем. «Будешь работать?» – опять вопрошает Петрович. Спустя несколько минут шепотом следует ответ, устраивающий всех: «Моя будет работать». «Все тогда, – заканчивает Петрович, – иди работай».

Мы возвращаемся с обеда. Всё молодое пополнение, еще не видя нас, сидит в курилке. Первым нас замечает прошедший перевоспитание отказник. Он, забыв рукавицы, хватает лом голыми руками и бежит к своему участку, крича на бегу: «Моя будет работать, моя лубыт работать».

Прошло уже больше двадцати лет с тех событий, но я так и не знаю, правильно ли все это было и как надо было правильно? Но, с другой стороны, почему это чмо должно было бить баклуши, когда товарищи его повышали боеготовность нашей непобедимой?