Была еще и познавательная часть в этой командировке. Это кроме знакомств с достопримечательностями разных уголков вильной Украины. Так, например, я узнал, что в военном КрАЗе четыре педали. Лишняя – дополнительный горный тормоз. И даже видел, как мой водитель упорно ее давил на очень крутых поворотах. Это вообще песня еще та была. В один из перегонов нам достался КрАЗ с не вполне нормально работающими рулевыми тягами. Заранее извиняюсь за терминологию. Сам не автомобилист, да и более чем двадцать лет минуло. На поворотах с острыми углами наш грузовик разворачивался блинчиком. Тыр-пыр. Тыр – туда, пыр – обратно, и так по нескольку раз. При этом мой водитель высаживал меня, сам открывал дверцу кабины и выполнял свои замысловатые маневры. Ну прямо как на Дороге жизни в Ленинградскую блокаду. А я шел рядом с машиной и видел, как сапог водилы периодически давил эту меленькую педальку, расположенную поодаль от основных. КрАЗ-то был с ведущим передком, и пол кабины находился прямо на уровне моих глаз или даже выше. Наверное, после этих телодвижений я и поинтересовался, что это за секретная педалька. Не знаю уж, помогала ли она на таких маневрах, но мы тогда кое-как доехали до места назначения.

Помимо техники в этой командировке шло еще и знакомство с людьми. Одним из таких знакомцев стал старлей Шурик (фамилию его помню, но не скажу). С ним вообще нельзя было не познакомится, бо он сам со всеми перезнакомился. Заводной был донельзя. Но о нем чуть попозже. Тут про него вспомнилось только потому, что я как-то заметил, что он берет с собой в кабину открытую трехлитровую банку с водой. Зачем? Непонятно. Пить из нее неудобно. Я спросил. Шурик тогда отшутился, что ежели я с его водилой когда-нибудь старшим машины поеду, то сам тогда все и пойму. Я уже и забыл про сей эпизод, но в один из перегонов мне Шуриков автонаездник все-таки достался. Опять вместе с КрАЗом. Поначалу все шло хорошо. Но вот в одном из довольно медленных поворотов (ну прямо формула I) мы начинаем сносить бордюрные ограждающие столбики. Мой толчок в бок водителю, КрАЗ и его низкая скорость не дали случиться непоправимому. Остановились. Водитель сидел с открытыми глазами, но, оказывается, спал. Вот тогда он мне и выдал: «Товарищ лейтенант, а вы берите в следующий раз банку с водой. Как увидите, что я не моргаю, – вы мне в лицо водой-то и плесните. Старший лейтенант такой-то так всегда и делал». Хорошая инструкция, нечего сказать. Хотя понять всех можно. Лето, жара, длительная командировка, спим хрен знает где, и так далее, и тому подобное.

Чтобы уж совсем закончить автомобильную тему, напоследок тисну еще одну картинку. Кажется, в последний перегон достался мне с моим водителем ЗИЛ-157, который очень хреново заводился и частенько глох на холостых оборотах. Но зато, если уж поехал, то почти не глох. Да и аккумулятор на нем плохонький был, или это мы его уже сами посадили. В общем, готовимся к выезду. Еле-еле завели с ручки колун наш. Поехали в колонне к КПП полка и перед ним встали. Потому что с другой стороны ворот кортеж «Волг» колонну заблокировал. Какой-то генерал решил лично проинспектировать процесс расформирования полка. Колонна встала, и наш колун (ЗИЛ-15 7) заглох. Мы с водилой поочередно пытаемся с ручки его завести (занятие то еще, тридцать потов сойдет). И побыстрее хочется, мы же колонну держим. Да и генерал с другой стороны, пока мы с места не сдвинемся, въехать не сможет. Но когда быстрее хочется, то получается обычно наоборот. Крутим мы, крутим ручку эту по очереди с водилой, и все без толку. Генерал, наверное, вспомнив, что пешком тоже можно передвигаться, решил вдоль колонны прогуляться. Окинуть отеческим, так сказать, взором скопище автоинвалидов. Когда он до нас дошествовал, то я, скорее всего, к нему, простите, попой находился, ручку заводную крутил. «Товарищ лейтенант», – окликнул меня генерал. Я бросил свое неблагодарное занятие и попытался принять положение «смирно». «А почему у вас солдат расстегнут?» – продолжил генерал. Я обернулся на кабину, в которой сидел мой водила с расстегнутым подворотничком. «А попробовал бы генерал сам ручку эту у колуна покрутить, как бы он тогда выглядел?» – промелькнула в моей голове такая мыслишка. Но сказал я совсем другое. Можно сказать, что Остапа понесло. Тяготы и лишения той командировки, наверное, накопились. И я выдал: «Товарищ генерал, а вы не хотите спросить, накормлен ли мой солдат? Когда он последний раз мылся в бане? Когда последний раз спал на чистом белье?» Генерал опешил. Оглянулся на свою подбежавшую свиту. Те начали ему чего-то нашептывать. Может, что я двухгодичник, может, еще что-то. Постояв какое-то время, генерал двинулся дальше, не сказав мне больше ни слова. Обошлось. А ведь мог и на губу упрятать. Коли уж и майоров сажали. Дальше колун наш как-то все-таки завелся, и мы навсегда покинули родной полк и Коростень.

Ну а теперь и про Шурика, старлей который, можно. Он производил впечатление выпущенного на свободу птенца. Упитанного такого птенчика, невысокого и кругленького. Все события вызывали в нем радость. Он, может, и сам в командировку эту напросился, чтобы от жены оторваться. Приезжая в каждый новый город, он говорил мне: «Женя, ну вот здесь-то мы уж точно бабу снимем». Я не возражал, но и не выражал явной радости. Все это чем-то напоминало старый анекдот про молодого и опытного котов, где заключительной фразой было: «Ну ладно, еще с полчасика поб… – и домой». Разумеется, в качестве опытного кота выступал Шурик. Но вот незадача. Везде у него случались какие-то обломы. То солистка филармонии с гастролей раньше оговоренного с Шуриком времени уехала, то какая-то фря просто не пришла на встречу, то еще что-то. Запомнился случай в Ровно, куда мы двенадцать часов ехали. Добрались уже поздним вечером. Определили нас на ночлег в офицерский клуб. Я тогда в первый (и, надеюсь, в последний) раз на бильярдном столе ночевал.

Неугомонный Шурик и тут решил не изменять своим принципам. Выдав в очередной раз свою дежурную фразу и дополнив ее тем, что он знает здесь отличную кафешку, Шурик начал собирать команду молодых котов. Кроме меня отбрехаться не смог еще один двухгодичник из медицинской службы. Запомнился его внешний вид: сутулый, длинный и худой (хотя меня тогда толстым тоже нельзя было назвать). Привел, значит, нас Шурик в это свое кафе. Сели, заказали. Медик был достаточно индифферентен, то есть не шибко проявлял интерес к происходящему. Вяло пожевывал то, что принес нам официант. Шурик же, напротив, хлестал энергией через край. В кафе кроме нас гуляла еще одна шумная компания поляков-челночников, человек пять. Их тогда на Украине очень не любили за скупку всего и вся. В этой компании выделялась высокая заводная девица далеко уже не первой свежести. Но на безрыбье, как известно, и рак – щука. Посему Шурик вился вокруг этой девицы, как плющ вокруг дуба. Зрелище было уморительное, особенно когда дело дошло до танцев. Невысокий кругленький Шурик в офицерской форме, с головой на уровне бюста полячки, но упорно к ней прижимающийся.

Однако время было позднее, да к тому же советское, а значит, кафешки и рестораны всю ночь работать не собирались. Нам об этом дипломатично (или почти дипломатично) намекнули местные официанты. Поляки уже собираться стали, а Шурик не унимался. Он наверняка решил уйти с этого мероприятия с польской красавицей. Кто-то из ее окружения попытался Шурику что-то объяснить. Шурик же ему в ответ: «А ты це кто?» Тот сказал, что он муж понравившейся Шурику девицы, и вернул Шурику его же фразу: «А ты це кто?» Тут бы Шурику и успокоиться, но он выдал: «А я – це е… рь». Подкрепляя свои слова хуком в голову мнимого (а может и настоящего) мужа. Дальше весьма предсказуемое продолжение – драка. От нас трое. Я поначалу думал, что медик наш сплохует. И оказался неправ. Мой коллега по несчастью грудью своей впалой встал на защиту чести офицерского мундира. С другой стороны в бой поначалу вступила как минимум великолепная четверка польского легиона. Потом на их сторону подтянулись и местные официанты. Я так думаю, что их на это сподвигло отнюдь не то, что мы еще не расплатились за трапезу, а подлое бендеровское естество. Получается, что польские шляхтичи им оказались во сто крат милее офицеров своей великой Родины. Ничего удивительного, ведь Ровенщина, Тернопольщина и Львовщина – известные на тот (да и, наверное, на этот) момент рассадники оуновской и иже с ними зараз.

Силы были неравны. Настоящий кадровый офицер только один и два полунастоящих, а противостояла нам объединенная армия. Надо было отходить. Хорошо, что окна в той кафешке были от пола до потолка. Шурик, как истый полководец, сие заприметил, а затем и воспользовался. Полет пары стульев, звон осыпающихся стекол – и дорога к свободе открыта. Мы благополучно ретировались и без дальнейших приключений добрались до нашего временного пристанища – офицерского клуба. Никто нас не преследовал. Лишь немного жалко было Шурика: и в Ровно с бабами для него облом вышел.