Надеюсь, все-таки последнее. Даже с учетом, что и армии такой да и государства самого уже нет. Все равно очень бы не хотелось, пусть даже и партизаном, праздновать этот гендерный праздник в чисто гендерном окружении. Да и здоровье уже не то, столько мне сейчас совершенно точно не выпить.

В том мохнатом теперича тысяча девятьсот девяностом году 23 февраля был хотя и праздничным, но еще рабочим днем. Для военных, правда, были исключения. Не знаю, как во всех остальных родах войск, а в нашей отдельной роте ПВО все офицеры и прапорщики, не задействованные в этот день в нарядах, отпускались восвояси.

Ну и что делать бравым защитникам Отечества в их профессиональный праздник?

Именно – отмечать. Отметили. Наверное, в хате у Игоря, что в пятнадцати метрах за оградой части. Потому что к центру нашего п. г. т. мы подошли уже шибко нетрезвые. Дед мой, Ульяныч, хотел еще от Вечного огня прикурить, спичек все никак найти не мог. Хорошо, другие наши военноотмечающие не дали свершиться святотатству. Тут же в центре мы все и расстались, но мой праздник на этом не закончился.

В тот день в местном книжном ожидались новые поступления русскоязычной литературы. Я в этом книжном вообще был, наверное, самым частым гостем и покупателем. По две, а то и три посылки с печатным словом ежемесячно на свою малую родину родителям отправлял. Вот и в тот день направил я свои не очень хорошо слушающиеся стопы в сторону книжного. К светочу знаний, так сказать. Купил томов несколько – и до хаты, такой же нетрезвой походкой. По дороге книги у меня периодически выскальзывали, я возвращался, подбирал их и опять к заветной цели – до дому, до хаты. А в тот год к концу февраля весна уже наступать стала, и на улицах грязюка черноземная разверзлась. Книжки, которые падали, в ней все замарались. Те, что в коленкоровых или глянцевых переплетах были – еще ничего, оттерлись потом, а вот одну, точно помню по названию, «Последний Лель», про поэтов есенинского окружения, так ее переплет из холста был. Вот она до сих пор в родительском книжном шкафу пылится с разводами грязевыми по обложке. Но ведь донес. Не бросил, как командир рацию. А вот чайник до плиты я в тот праздник донести уже не смог. Двадцать четвертого февраля я обнаружил себя полусидящим на кровати, в сапогах и галифе, в расстегнутой гимнастерке, с галстуком, зацепленным за погон. Одна из моих рук сжимала ручку чайника, стоящего на той же кровати, а вторая рука, скорее всего, безвольно свисала вдоль тела. Последним штрихом к этой не шибко привлекательной картине был погасший бычок «Подиля» (сигарет без фильтра), прилипший к моей нижней губе. Спасибо тебе, боже, за то что бережешь пьяниц. Двадцать четвертого февраля девяностого года была суббота (сейчас проверил), значит, на службу идти было не надо. Два выходных дня смогли привести меня в чувство к началу новой боевой недели. Так и закончился мой второй и последний военно-профессиональный праздник. И до дембеля мне оставалось чуть больше двух месяцев.