Как оно пахнет? За сто шагов. Оно лежит на блюде в столовой, а пахнет уже на лестнице двумя этажами ниже. Ты входишь в квартиру, подходишь к столу, видишь его — продолговатое, чуть похожее на сильно вытянутую восьмерку, светло-коричневое, а может быть, даже бежевое, будто лакированное. Ты берешь его в руку, бережно, как птичку, и подносишь ко рту, а у тебя уже капают слюнки. Ты осторожно надкусываешь его, и из него выдавливается густой, вязкий крем, он выдавливается, как клей из тюбика с подписью «гуммиарабик», и аромат расходится по всей квартире. Вот что такое пирожное «Эклер».

Но мы его видели только в кино. Последний раз я ел его три года назад, в 1919 году. После этого мы вообще забыли, что такое пирожные, если не считать тех кулинарных произведений, которые мама и тетя Феня создавали из картофельных очистков.

И вдруг папа откуда-то принес одно такое пирожное.

У меня как раз сидели Шура Навяжский и Женя Данюшевский, и мама дала нам по чашке чая, и к чаю был на всех троих маленький зеленый кусочек постного сахара. Женя, как специалист по геометрии, точно расколол его на три части, и мы наслаждались.

И вдруг эклер.

Мама сказала:

— Ребята, это вам. Мы есть пирожное не будем.

Получайте удовольствие.

В энциклопедическом словаре на букву «У» сказано: «Удовольствие (только единственного рода). Чувство радости и довольства от приятных ощущений». Так вот, у нас начались такие ощущения.

А папа сказал:

— Мы с мамой уходим, а вы срывайте цветы удовольствия.

И мы начали срывать.

Мы поручили Женьке осторожно разделить пирожное, чтобы не вытек крем. Разложили все три части на блюдца, и в этот момент раздался звонок. Пришла Ира Дружинина со своей мамой Елизаветой Петровной.

У Елизаветы Петровны болел зуб, и Ира уговорила ее пойти к моей маме.

Родители были еще дома, и мама быстро забрала Елизавету Петровну к себе в кабинет, а Ира прошла ко мне в комнату.

— Что это вы едите? — спросила она.

— Так… одну вещь… — сказал Женька. Он еще не успел начать.

— Неужели пирожное? Не может быть!

— Представь себе, — сказал я. — Папа принес откуда-то… Что ты стоишь? Садись. Сейчас я принесу чай, и ты будешь пить чай с пирожным под названием «Эклер».

— Ой! — вскрикнула Ира.

А Шура и Женя грустно переглянулись.

— Давай теперь дели три порции на четыре части, — сказал Шура.

— Давайте иначе, — предложил я, — я отдаю свою порцию Ире, а две ваших мы поделим на три части.

— Очень просто: от каждой нашей части по кусочку тебе.

— Идет, — сказал я.

В это время вошли Елизавета Петровна и мама.

— Зуб уже не болит, — радостно сообщила Елизавета Петровна.

Я понял, что нужно проявить гостеприимство.

— Елизавета Петровна, — провозгласил я, — прошу вас к столу. Будем пить чай с пирожными.

Женька и Шурка с ужасом посмотрели на меня.

— А вы, Анна Александровна? — спросил Шурка.

— Хорошо. Я выпью чашечку с вами.

— А как же быть с пирожным? — испугался Женька.

— А вот как! — внезапно сказал я. — Мы отдаем дамам наши эклеры.

— Что вы, что вы! — заголосила Елизавета Петровна.

— Я есть не буду, — сказала мама.

— Не обижайте нас. Все-таки мы мужчины, — заявил Женька.

— И дайте нам себя ими почувствовать, — сказал я.

Дамы согласились, и мы себя почувствовали… Между прочим, чувство было довольно грустное.

Дамы ели пирожные, причмокивая от удовольствия и прихлебывая чай. А мы мгновенно заглотнули кусочки постного сахара и жалобно смотрели на крошки эклера, падающего на блюдца.

Вскоре мы разошлись. Я остался в комнате один, вспоминая красивый, аппетитный эклер, и думал: «Трудно быть настоящим мужчиной, но что-то все-таки есть в этом приятное…»