На письменную работу по математике Леня Селиванов явился с завязанными зубами. Широкий платок закрывал его челюсть, правую щеку и ухо.

— Что ты так обвязался? — спросил его Александр Дмитриевич.

— Очень болит зуб, — ответил Леня. — Но я не хотел пропускать письменную.

— Молодец, — сказал Александр Дмитриевич. — Ценю. — И стал писать на доске задачу.

Когда он ее записал, он кинул взгляд на стеклянную дверь класса и увидел за дверью Мишку Гохштейна из параллельного класса. Гохштейн смотрел сквозь стекло и что-то записывал. А записав, быстро удрал.

Селиванов не отличался большими способностями по математике, но он погрузился в работу, быстро писал и первым решил задачу.

— Александр Дмитриевич, у меня готово, — сказал он. И подал преподавателю аккуратно исписанный листок.

Александр Дмитриевич проверил и сказал:

— Ну молодец. Ты решил ее просто молниеносно.

Ничего не могу сказать. Отлично! Я от тебя этого не ожидал.

— От меня еще и не того ожидать можно, — сказал скромно Селиванов.

Когда урок окончился, мы все кинулись к Селиванову.

— Как это ты, Ленька, ухитрился так быстро и, главное, правильно решить задачу?

— Техника, — сказал Селиванов и снял повязку.

Под повязкой у него был телефон. От этого телефона шел провод, который незаметно протянулся по полу вдоль стены, дальше уходил в дверь и шел в физический кабинет. В физическом кабинете сидел дежурный по кабинету Миша Гохштейн, списавший с доски через стекло двери задачу и диктовавший решение в микрофон. Когда Селиванов закончил писать под диктовку решение, он отцепил провод от мембраны, а Гохштейн вытащил его из класса.

На всех это произвело огромное впечатление.

И Шура Навяжский решил воспользоваться этим научным достижением на уроке химии.

Химию у нас преподавал молодой, красивый мужчина — Николай Александрович Гельд. Он серьезно и влюбленно относился к своему предмету, но любил пошутить, умел это делать и был веселым и озорным человеком.

Предстояла письменная работа по химии. Мы должны были решать задачи по эквивалентности.

Навяжский договорился с тем же Гохштейном, который у нас был отличником и по химии. Система была оговорена та же: Гохштейн подсматривает через дверь написанные на доске задачи и передает решение по телефону.

Навяжский явился с завязанным ухом.

— Извините, — сказал он, — у меня воспаление среднего уха, и я с компрессом.

— Если ухо не помешает вам в решении задач, пусть оно будет завязано, — сказал Николай Александрович. — Вы решайте, а я уйду на двадцать минут мне нужно в учительскую. За меня в классе останется Юган. Он отвечает за порядок.

Юган уселся на учительский стул, а Николай Александрович вышел из класса.

Задачи были нелегкие, мы все волновались и перечеркивали написанное, но нет-нет да смотрели на Навяжского, который краснел, потел и теребил свою повязку.

— Ребята, я ничего не слышу. Вначале я слышал прекрасно Мишкин голос, а сейчас только гудит. Что это за гул, не понимаю…

Так он ничего и не написал. И когда возвратился Николай Александрович, подал ему пустой листок.

— Я не успел, — сказал он.

— А как же ваша специальная передача? — спросил Гельд.

Шурка покраснел, растерялся и спросил:

— К-как-кая п-пе-редача?

— Телефонная, — сказал Гельд. — Вы изобретатель, и я изобретатель. Я увидел провод, идущий из-под вашей повязки, вышел из класса, выяснил, куда этот провод идет, и мне не стоило труда догадаться, в чем дело.

Тогда я подключился к этому проводу и начал глушить вашу передачу. Вам следовало бы поставить «неудовлетворительно», но за техническое изобретательство я вам ставлю «не вполне». И запомните: всякое изобретательство служит делу прогресса. А ваше — служит только упрочению незнания и темноты. А теперь развяжите свое весьма среднее ухо.