Любовь Аркадьевна задумала поставить силами нашего класса спектакль для младших классов. Было решено взять сюжет «Красный Шапочки» — сказки Перро.

Сказку инсценировал Ваня Лебедев. У него был литературный талант, и надо сказать, что получилась вполне приличная пьеса.

Бстал вопрос о распределении ролей.

— Красную Шапочку будет играть Аня Труфанова, — сказала Любовь Аркадьевна, и все согласились.

— Ее маму я бы дала сыграть Ире Кричинской.

— Мне еще рано играть маму, — сказала Ира.

— Но ты очень подходишь, — заявил Навяжский. — У тебя и рост годящийся, и голос серьезный.

Уговорили.

— А кто же бабушка?

— Мне кажется, что бабушку может сыграть Нюра Безрукова, — сказал Старицкий.

— Какая же я бабушка?! — возмутилась Нюра. — Сам ты бабушка!

— Очень хорошо, — сказал Старицкий, — я с удовольствием сыграю бабушку.

— Какая же ты бабушка?! — закричал Штейдинг. — У тебя же мужской голос.

— У моей бабушки тоже мужской голос, — сказал Павка.

— Попробуем, — согласилась Любовь Аркадьевна. — А кто же будет у нас Волком?

— Было бы хорошо, если бы эту роль сыграл наш директор Александр Августович, — сказал Старицкий.

— Ты с ума сошел, Старицкий! — аж вскрикнула Любовь Аркадьевна. — Не можешь обойтись без своих неуместных шуток…

— Могу, — сказал Павка. — Пусть тогда Волка играет Поляков. У него волчий аппетит, он умеет щелкать зубами, и вообще он очень похож на волка.

— Чем это я похож? — возмутился я. — Что я — серый? Может быть, у меня есть морда? Может быть, я вою?

— Воешь, воешь, — сказал Павка. — Вспомни, как ты позавчера выл, когда получил «неуд» по математике.

— Перестань, Старицкий. Зачем обижать своих товарищей? — сказала Любовь Аркадьевна. — Поляков будет играть Волка, потому что это нужно для дела.

— Для дела я согласен, — сказал я.

— Ну, а в роли охотников выступят Навяжский и Гурьев.

Каждый вечер по два часа мы репетировали. И наконец состоялся спектакль. В актовом зале большую часть мест занимали ученики младших классов, на остальных местах сидели родители и родственники, учителя и незанятые в спектакле наши одноклассники.

Увертюру на рояле сыграла ученица младшего класса Ася Барон при участии Володьки Петухова (барабан).

Открылся занавес. Сцена изображала комнату мамы.

— Доченька, — сказала Ира, изображавшая мать в платье своей матери и в высокой (под взрослую) прическе, — пойди навести нашу бабусю. У нее скарлатина, и она одна в доме. Снеси ей пирог, который я испекла для нее.

— А где пирог? — спросила Аня (ей очень шла сшитая специально для спектакля красная шапочка).

— Действительно, где пирог? — спросила Ира.

Для спектакля Ирина мама испекла самый настоящий пирог с повидлом.

Красная Шапочка и ее мать обыскали всю сцену, но пирога не нашли.

— Без пирога играть я не буду, — оказала Аня.

И тут из-за кулис прозвучал громкий голос Штейдинга, который был у нас машинистом сцены и стоял у занавеса:

— Павлушка, негодяй, съел пирог.

В зрительном зале раздался смех.

— Тогда навести бабулю, — сказала Ира, — и скажи ей, что пирог я пришлю ей завтра. Будешь идти по лесу, будь осторожна. Не попадись навстречу Волку.

— Не беспокойся, мамочка, я буду осторожна, — сказала Аня.

Штейдинг опустил занавес, и оркестр исполнил музыкальную интермедию. Атмосфера нагнеталась. Громыхал барабан, и жалобно пел рояль. Тучи сгущались.

Открылся занавес. Сцена изображала лес. Это мы привезли несколько березок и одну елку и укрепили их в ведрах. Аня шла по лесу и пела свою песенку:

Стихи написал Бродский, он у нас считался поэтом.

Аня пела, а я в волчьей маске стоял за кулисой и смотрел на Аню. Я был по-прежнему в нее влюблен и не мог отвести от нее взгляда.

— Поляков, на выход! — шептала Любовь Аркадьевна. Но я ничего не слышал.

Тогда Павка что есть силы толкнул меня в спину, и я пробкой вылетел на сцену.

— Ай! — вскрикнула Аня.

— Здравствуй, Красная Шапочка, — сказал я и забыл все свои слова. Я стоял и смотрел на Аню.

— Вы, кажется, хотели спросить, куда я иду? — сказала Аня.

— Да, — сказал я — Хотел… Очень хотел… спросить…

— Вы хотели спросить, не иду ли я к своей бабушке?

— Да, я хотел спросить, не идете ли вы к своей бабушке, — повторил я, пытаясь вспомнить дальнейший текст, но все вылетело из головы.

— А я иду к своей бабушке, — сказала Аня, — она очень больна, и я иду ее навестить.

Я мучительно вспоминал свою роль, но это было бесполезно. Мы стояли на сцене и молчали. И тогда Аня сказала:

— Вы, кажется, хотели спросить, а где живет моя бабушка?

— Да! — радостно сказал я. — Я как раз хотел спросить: а где живет ваша бабушка?

— За лесом, в маленьком голубом домике, — сказала Аня. — Простите, я спешу.

И убежала.

И тогда я вспомнил все слова и закричал:

— Я опережу ее! Она пошла по тропинке, а я прямиком сквозь чащу! Что-то у меня чешутся зубы!..

Я сделал немыслимый прыжок и умчался.

Опять Штейдинг опустил занавес, и опять оркестр заиграл музыку, в которой еще больше нарастала тревога.

Занавес открылся. Комната бабушки. В кровати лежит Павка Старицкий в очках и в чепце.

— Что-то у меня плохо с сердцем, — сказал он. — Надо принять микстуру.

Он взял с тумбочки, стоявшей у кровати, литровую бутылку c чаем и выпил ее всю под аплодисменты зала.

В этот момент вошел я — Волк.

— Здравствуйте, бабуся, — сказал я.

— Ой! Ой! Волк! Волк! — закричал Павка и выскочил из постели.

Любовь Аркадьевна запретила ему выскакивать и велела лежать под одеялом, но он не мог не показаться всем в ночной рубашке своей мамы, или, как он говорил, «в роскошном пеньюаре».

И вместо того чтобы зрители в зале вскрикивали от ужаса, понимая, что Волк съест бабушку, они хохотали навзрыд, глядя, как Павка в розовом кружевном пеньюаре скакал по комнате и кричал: «Ой, мама!»

— Идиот, — оказал я ему шепотом. — Мало того, что ты съел пирог, так ты еще не даешь мне съесть бабушку… Срываешь мне всю сцену…

И я набросился на Павла с криком:

— Вот я тебя сейчас съем!

Я схватил его и потащил под одеяло. Забросив его на кровать, я накрылся вместе с ним одеялом, полагая, что он останется незаметно там, а я высуну голову и скажу: «Какая была вкусная бабушка!» Но не тут-то было: Павка стал меня щекотать, и кричала в результате не бабушка, а Волк.

Наконец мне удалось заставить Павку прекратить свои шутки, и я высунул голову и сказал свои слова.

Вслед за этим я надел на себя бабушкин чепец и очки.

В комнату вошла Аня.

— Здравствуй, бабуся!

— Здравствуй, Шапуся! — оказал я. — Подойди ко мне и поцелуй меня, внученька.

Я ждал две недели этого момента. Я надеялся, что Аня поцелует меня при всех. Пусть она поцелует меня в лице Волка. Хоть так. Я мечтал об этом.

Но Аня сказала:

— Я боюсь тебя, бабушка. Почему у тебя так сверкают глаза?

— Это потому, что я смотрю на тебя, — ответил я. — Но совсем не по-волчьи, а нежно-нежно.

— А почему у тебя такие большие уши, бабушка?

Я посмотрел на Аню и опять забыл слова.

— Вы хотели оказать — это для того, чтобы лучше слышать тебя? — оказала Аня и сердито на меня посмотрела.

— Да, Анечка, — сказал я.

— Я, между прочим, не Анечка, а Красная Шапочка, — сказала она.

— Извини меня, — сказал я.

И наверно, все в зале, даже несмотря на то, что я в маске, видели, как я покраснел.

— А почему у тебя такие большие руки, бабушка?

— Чтобы обнимать тебя, — сказал я и обнял Аню.

Наконец-то! Какое это счастье!

Но Аня вырвалась из объятий Волка и спросила:

— А почему у тебя такие большие зубы?

— Чтобы съесть тебя! — закричал я. — Я съел твою бабушку и понял, что аппетит приходит во время еды. Сейчас я съем и тебя!

— Нет, не съешь! — закричала бабушка — Старицкий — и вылезла из-под одеяла.

— Ты с ума сошел! — зашипел я. — Я же тебя съел, куда ты лезешь?

— Он не съел меня, товарищи! — закричал Павка. — Не те времена! Нет такого волка, чтобы мог съесть нашу советскую бабушку!

В этот момент на сцене появились охотники — Навяжокий и Гурьев.

— Можете быть свободны, — сказал им Павка. — Бабушка не поддалась на провокации Волка, и Красная Шапочка тоже сразу его раскусила. Хватайте Волка, товарищи охотники, и мы все вместе отвезем его в зоопарк!

Штейдинг дал занавес.

Зрители бурно аплодировали.

А автор пьесы — Ваня Лебедев — прибежал за кулисы красный, как светофор.

— Ты провалил мне пьесу! — кричал он. — Ты все испортил! Ты превратил драму в комедию…

И Любовь Аркадьевна, хоть и смеялась почему-то, сказала:

— Так нельзя, Павел, это уже совсем не то. Ну что же это за бабушка?

— Я лично горжусь такой бабушкой, — сказал Павел.