Николай Александрович Гельд преподавал у нас химию. Я и сейчас вижу его, высокого, стройного блондина, окруженного пробирками, ретортами и тонкими стеклянными трубками. Он смотрит на нас веселыми глазами, а рядом что-то шипит, взрывается, происходят таинственные реакции, что-то дымится и ужасно пахнет.

Муся Гольцман большими глазами смотрит на Гельда и, не глядя в тетрадку, записывает диктуемые им формулы.

Гольцман у нас первая ученица. Она все знает на «отлично», никогда не разговаривает на уроках, всегда поднимает руку и первой решает все задачи. Ей, наверно, позавидовали бы и Менделеев, и Ньютон, и сам Пифагор.

Она не выносит запаха сероводорода и боится азота.

Но она любит Гельда. Она пожирает его своими большими изумленными глазами, следит за каждым его движением и, кажется, готова проглотить мелок, которым он записывает на доске формулы. Она в восторге от его строгого черного пиджака, от выглядывающих из рукавов ослепительно белых манжет с серебряными запонками в виде молоточков, от его выутюженного кремового воротничка и тонко повязанного синего галстука. Она всегда волнуется, когда он вдруг по болезни пропускает урок. Худеет, бледнеет и ходит как потерянная по коридору и заметно розовеет, когда он появляется на пороге химического кабинета.

— Какой твой самый нелюбимый предмет? — спросил у нее как-то я.

— Химия! — решительно ответила Муся.

— Почему же ты так хорошо ее знаешь?

Муся всегда отвечала мгновенно на любой вопрос, но на этот она почему-то не смогла ответить.

— А как ты относишься к Николаю Александровичу?

— К кому? — спросила она и начала почему-то заикаться и, пробормотав «мне нужно бежать», бросилась в химический кабинет, где она устанавливала штативы с пробирками и разжигала спиртовку для опыта с ненавистной ей соляной кислотой, которой не раз прожигала новое платье. А на занятия по химии она всегда являлась в новом платье. Она рыдала, зубря элементы Менделеева и моя химическую посуду.

— До чего же я ненавижу эту химию! — жаловалась она подругам на перемене и смотря на дверь учительской — не выходит ли из нее Николай Александрович.

Она дрожала, когда он проглядывал список учеников, и, если он вызывал не ее, у нее в глазах показывались слезы. Ее всегдашней мечтой было скорее окончить школу, чтобы навсегда забыть эту проклятую химию.

Как-то мы стояли с ней у школьной столовой в ожидании горячего завтрака, и ее нечаянно толкнул пробегавший мальчик из 2-го «А» класса. Она чуть было не упала и выронила учебник. Из него выпала какая-то маленькая фотокарточка.

— Что за фото? — спросил я.

— Это папа моей двоюродной сестры, — ответила Муся, схватила карточку и съела ее.

— Что же ты его кушаешь?

Муся страшно покраснела и выбежала из столовой.

Тогда я не знал, что это была фотография Николая Александровича Гельда. Об этом я узнал через пятьдесят лет, когда Муся стала известным ленинградским химиком.