При первой встрече Уоллис была полностью очарована Уинфильдом Спенсером, ей казалось, что он соткан из одних достоинств. Но если бы она еще во времена, когда офицер только начинал ухаживать за ней, обратила более пристальное внимание на его поведение, привычки и реакции и т. п., она бы не столкнулась со столь горьким разочарованием несколькими годами позже. Со временем Уинфильд начал обнаруживать свои садистские наклонности, особенно резко проявлявшиеся под воздействием алкоголя. Одной из новых забав Уинфильда стало запирать Уоллис в спальне, когда он куда-то уходил, – иногда просто так, а порой и прикованной к спинке кровати, батарее или к другому предмету. Заточение иногда могло длиться часами.
Их отношения превратились в череду ссор и скандалов, зачастую заканчивавшихся рукоприкладством.
После окончания войны в стране прошла демобилизация, и содержать такое количество военных баз стало нецелесообразно и расточительно. День Уинфильда сильно разгрузился, что позволило ему иметь больше свободного времени. Кроме таланта к пилотированию самолетов и ведению военной подготовки у этого человека не было других способностей или увлечений. Он начал спиваться, становясь все более сварливым, жестким и бескомпромиссным. В конечном счете это сыграло против него – он нажил нескольких врагов в высшем командном эшелоне.
Уоллис предлагала мужу сменить сферу деятельности, начать бизнес в коммерческой авиации, которая становилась все более популярной. Но он считал себя человеком старой закалки, презирал все новые конъюнктурные отступления от серьезного дела.
Впрочем, и для Уоллис подобная жизнь с морским офицером стала в тягость. Она наконец поняла, что сильно ошиблась в выборе и не готова до конца своих дней быть женой Уинфильда. Ей не хотелось больше ждать своего мужчину со службы, не хотелось следовать предписанным женам военных требованиям, не хотелось зависеть от его настроения. А кроме того, по данным некоторых биографов Уоллис, Уинфильд ко всему прочему был бисексуалом и встречался на стороне не только с женщинами, но и с мужчинами.
Одной из наиболее вероятных причин спешки Уоллис с замужеством было соперничество среди ее подруг-дебютанток в этом вопросе: надо было опередить их и кроме того выйти замуж не просто за какого-то среднего предпринимателя или банкира, а за человека с опасной, новой и чрезвычайно престижной профессией. А еще Уоллис привлекала жизнь замужних женщин, которые могли на законных основаниях иметь интимные отношения с мужчинами, ибо в те времена считалось крайне аморальным вступать в такие отношения до свадьбы.
Но пелена очарования спала, и Уоллис с ужасом осознала, что ее мать была права – это совсем не та судьба, о которой она мечтала. Развлечения, балы, приемы, званые ужины, коктейльные вечеринки, танцы, кино, новые знакомства, влиятельные люди и деньги – вот ее настоящая стихия.
Продвижений по службе у Спенсера больше не было – его переводили с одного места на другое без повышения в должности. В феврале 1920 года его назначили преподавателем основ пилотирования для юных летчиков военно-морской авиации. Сначала он работал на базе “Марч Филд”, расположенной в городе Риверсайд, а затем в “Реам Филд” на Империал-Бич в Калифорнии. Обе базы находились в близкой доступности к Коронадо, где они все еще снимали домик на берегу залива.
В это время Уоллис занималась расширением круга своих друзей, стараясь заводить знакомства, которые постепенно начинали работать на нее.
Спенсеров приглашали на закрытые вечеринки и приемы, где крутились влиятельные и известные люди, такие как звезды немого кино: Джон Бэрримор и Чарли Чаплин, которым чету представили лично. Поговаривают, что в апреле 1920 года там же, в Сан-Диего, мог отдыхать на своей яхте “Реноун” принц Уэльский, Дэвид (будущий король Эдуард VIII), но тогда судьба их не свела.
В ноябре того же года Уинфильда вызвали обратно в Пенсаколу, где ему надлежало в течение нескольких месяцев быть старшим инструктором. На этот раз Уоллис за ним не последовала, оставшись в Коронадо. Впервые за время замужества их разделяло расстояние более чем в три тысячи километров. Но оно было еще бóльшим, когда их разделяли всего лишь стены дома.
Весной 1921 года Уинфильд получил новое назначение – в Вашингтон. Впервые за долгое время он наконец-то получил стоящее предложение и место в командном составе и вновь оказался в своей стихии. Только там, спустя несколько месяцев разлуки, он снова увидел свою Уоллис.
Ожидания на восстановление отношений после разрыва не оправдались.
Переезд их попросту добил: взаимоотношения на службе у Уинфильда не сложились, он терял старых приятелей одного за другим, а новая должность принесла в основном административную работу с отчетами и бумажками, в то время как душа рвалась в небо. Это привело его в состояние постоянной агрессии и раздражения. Он начал срываться на жене и заливать свое горе виски. Самым легким способом забыться для Уинфильда, как и в прежние времена, стала выпивка.
Спенсер никогда не был тихим алкоголиком. Если он выпивал, его было слышно задолго до его появления в доме. И так как они жили в отеле “Бригтон”, в котором были очень тонкие стены между номерами, о его “маленькой” слабости быстро узнали сослуживцы и друзья. Уоллис и вовсе не могла больше ни с кем из них встречаться из-за стыда – соседи слышали абсолютно все, что происходило в их комнате. Единственным выходом из ситуации для Уоллис стал развод.
– Мама, мой брак уже давно не радует меня. Я не хочу вдаваться в подробности, что происходило между мной и Уинфильдом в последнее время, но просто поверь – так больше продолжаться не может.
– Уоллис, ты, должно быть, шутишь! В нашем роду никто никогда не разводился. Это не принято! Если ты поговоришь об этом с Бесси, я уверена, что она будет еще больше удивлена, чем я. А как же Уорфильды? Они считают развод ужаснейшей вещью и низостью. Это будет огромной ошибкой…
– Мама, – прервала Уоллис, – еще более страшной ошибкой будет продолжать этот брак.
– Да, но ты, вероятно, думаешь, – продолжила Элис, – что развод принесет тебе облегчение и избавит от трудностей?! У меня есть много друзей и знакомых, прошедших через бракоразводный процесс ради обретения светлого и счастливого будущего. И знаешь что? – они столкнулись с еще большими трудностями. Они хотели бы повернуть время вспять, но время уходит безвозвратно! Ты ведь не зарабатываешь сама себе средства к существованию. Я полагаю, что, прервав отношения с Уинфильдом, ты вновь обратишься к Уорфильдам за помощью. Но они вряд ли захотят тебе помочь после того, как ты опозоришь оба наших клана.
– Не преувеличивай. Времена меняются, и разводы становятся естественным явлением. Бывает всякое, и далеко не у всех жизнь складывается удачно. Не терпеть же все это?!
– Знаешь, Уоллис, иногда именно в этом и состоит секрет счастливого брака и идеальной жены – не сдаваться. Или ты думаешь, что в моей жизни было все гладко?
– Ну да, тебе не приходилось разводиться – твои мужья сами умирали. Такой проблемы перед тобой или перед тетей Бесси просто не стояло, – цинично заметила Уоллис.
– В любом случае, – печально вздохнула Элис, – тебе нужно все еще раз обдумать. Даже если ты сейчас решишься на развод, дальше в твоей жизни может опять возникнуть аналогичная ситуация, которая вновь будет тебя учить тому, от чего ты хочешь убежать сейчас…
Уоллис всегда была упрямой, и если что-то задумывала, никто и ничто не могло сбить ее с намеченного пути. Так некогда было и в отношении брака с начинающим морским офицером: ее все отговаривали, а она не хотела слушать. То же происходило и теперь. Уоллис не привыкла сталкиваться с трудностями, поскольку ей всегда все в жизни доставалось даром или за нее все решали.
При встрече с тетей, выбрав нужный момент, Уоллис решила оповестить ее о своем решении.
– Развод?! – вскричала тетя и остановилась как вкопанная посреди улицы во время их прогулки по городу. – Да ты что?! Уоллис, это немыслимо! Как бы у вас там все сложно ни было, вы обязательно должны попробовать еще раз! Расстаньтесь на время, сделайте паузу, отдохните друг от друга… но бога ради, только не разводись! – и спустя некоторое время холодным тоном с упором на каждое слово добавила: – Женщины Монтекки не разводятся.
Как бы Уоллис ни пыталась оправдаться, ссылаясь на современные взгляды и перемены в общественной мысли, нужно было признать, что разведенных женщин не любили. Их считали не то чтобы ущербными, но неспособными делать то, что им положено по природе, – быть женами, создавать уют, быть опорой и поддержкой мужа. Что же это была за женщина, если она не могла справиться со столь простой задачей? Перед такой женщиной закрывались многие двери, отворачивались друзья, родственники. Уоллис была слишком юной для заключения брака, чтобы трезво увидеть и оценить все его последствия. Но она выказала бы еще больше слепоты и неопытности, сделай она столь серьезный и порицаемый всеми шаг, как развод.
– Но тетя! – не выдержала Уоллис и расплакалась. – Как ты можешь взывать к этим старомодным принципам морали?! В то время как речь идет о жизни двух молодых людей, живущих в несчастливом браке?! Мы еще достаточно юны, чтобы попытаться найти свое счастье с какими-то другими людьми…
– Ладно, – жестко оборвала ее Бесси, – раз я и Элис не можем выбить эту дурацкую мысль из твоей головы, поговори с Уорфильдами. В частности, с дядей Соломоном. Ты ведь на него очень рассчитываешь после развода? Посмотрим, что он тебе на все это скажет. И имей в виду – лучше, если он услышит об этом от тебя лично, а не от кого-то еще.
На этих словах тетя, все еще стоявшая на том месте, на котором Уоллис настигла ее своим откровением, развернулась на каблуках и быстрыми шагами ушла прочь в противоположную сторону.
Вся в слезах, Уоллис осталась одна.
Набравшись мужества, она отправилась к дяде в Балтимор.
– Развод?! – воскликнул он в своем большущем кабинете президента банка, оскорбившись, как и все остальные, кому Уоллис рассказывала о своих намерениях. – Я не потерплю такого позора! Ты вообще отдаешь себе отчет в том, что никто из Уорфильдов начиная с 1662 года – слышишь? – НИКТО никогда не разводился! Я – публичный человек. Ты понимаешь, что своим необдуманным решением ты испортишь репутацию и мне?! Ты опять думаешь только о себе?!
Уоллис почувствовала, как тонет в огромном кожаном кресле для посетителей. Никто из ее родственников не только не готов был ее понять, но не хотел даже слушать. Но она все же сумела собраться с силами, выпрямила спину и гордо подняла голову. Она села так, как учила ее бабушка, – спокойно, независимо и достойно.
Соломон увидел столь знакомую ему позу. Так имела привычку сидеть его покойная и горячо любимая матушка. несколько смягчившимся голосом он продолжил:
– Уоллис, я никогда не был женат. Я видел, как распадаются семьи моих друзей и сколько неприятностей этот шаг приносит впоследствии обоим супругам. Я не имею опыта семейной жизни, но могу представить, что далеко не все идет так, как хотелось бы. Я тебя прошу: пожалуйста, подумай обо всем еще раз. Дай вашим отношениям еще один шанс.
Тогда Соломон еще многое сказал Уоллис, призывая к терпению, выдержке, напоминая о силе воли, присущей как его семье, так и клану Монтекки.
Девушка любила дядю и всегда прислушивалась к его советам. Не найдя больше слов для отстаивания своего решения, Уоллис согласилась примириться с наставлениями родственников и попробовать наладить отношения с Уинфильдом. Она поняла, что, избавившись от мужа, потеряет не только нелюбимого мужчину, но и нечто очень для нее важное – свою настоящую семью, которая всегда была рядом задолго до Уинфильда.
Ожиданиям не суждено было сбыться, а советы матери и тети ни к чему не привели. Уинфильд снова запирал Уоллис, не приходил домой к ужину, порой не являлся домой до самого утра. Все вернулось на круги своя.
Не находя в себе сил больше продолжать агонию, Уоллис тихо, но уверенно сказала Уинфильду о своем решении.
– Уоллис, – ответил он с расстановкой, – если ты все же передумаешь, знай… я буду рядом.
Вскоре Уоллис переехала к матери, которая еще в прошлом году перебралась жить в Вашингтон, так что далеко ехать не пришлось. Там дочь собиралась остаться только на первое время, пока не найдет источник доходов и жилье. Но, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное.
В феврале 1922 года Уинфильда направили служить на Восток. Он старался поддерживать связь с Уоллис, регулярно посылал короткие письма из Гонконга с последними новостями об их общих друзьях, происшествиях на службе и погоде. О чувствах этот человек говорить не умел. Он почти все время служил на военном корабле, но не имел ни единой возможности подняться в воздух, что было для такого, как он, сущим наказанием и даже пыткой. Ему было одиноко не только потому, что он был там без нее, но и потому, что не смог построить дружеских отношений ни с кем на корабле.
Уоллис было не менее одиноко – порицание и презрение родственников, нехватка денег, невозможность флиртовать как хотелось, ведь официально она все еще была замужней женщиной. Уоллис заметила, что часто, согласно принципу “от обратного”, она, как и многие другие при длительном расставании, все плохое постепенно забывала, отправляла в небытие, оно становилось для нее совершенно незначительным, в то время как счастливые моменты все чаще всплывали в памяти, наполняя сердце грустью и печалью. В конце концов, может быть, все было не так уж плохо? Уоллис начала думать, что ее родственники, возможно, были правы и развод – не выход из ситуации. Никто и не говорил, что замужество – легкое дело. Взаимоотношения всегда подразумевают отдачу, вложения, самопожертвование, гибкость, внимательность и умение уступать. Возможно, именно этих качеств ей и не доставало. Может быть, стоило попробовать их развить?
И все же Уоллис бывала на балах и вечеринках в сопровождении “друзей”-кавалеров.
Посредством знакомств она стала частым гостем на официальных приемах в посольствах, где познакомилась с видными дипломатами. Зачем ей Уинфильд, когда вокруг нее были такие привлекательные мужчины и женщины, первые – в кипенно-белых накрахмаленных рубашках и смокингах, а вторые – в роскошных платьях, сшитых на заказ у самых известных модельеров по последней моде, с изумительными бриллиантами на шеях, отливавшими всеми цветами радуги, когда их обладательницы грациозно кружили в вальсе.
Как и в школе, Уоллис старалась заводить дружбу с наиболее влиятельными дамами, например, с дочерью газетного магната, или владельца банка, или с женой корреспондента знаменитой газеты “Лондон Таймс”. По ее мнению, во всем должна была быть выгода. Кроме того, среди ее знакомых женщин были и разведенные, что придавало Уоллис сил и уверенности в правильности своего выбора. Ведь оказалось, что все не так уж и плохо, как рисовали ей родственники, – общество действительно шагнуло навстречу прогрессу, и ценности начали постепенно меняться. По крайней мере так она сперва считала.
Уоллис начала вращаться в высшем свете и, несмотря на свой статус, позволяла себе флиртовать с самыми завидными холостяками закрытого клуба дипломатического корпуса. В их числе были посол Италии, первый секретарь посольства Франции, советник испанского посольства, вскоре получивший должность посла, третий секретарь британского посольства, получивший повышение до министра дел Содружества, и другие. Разумеется, все это вскружило Уоллис голову, и она с отвращением вспоминала жизнь в Коронадо, где, сидя взаперти, с затаенным дыханием прислушивалась к шагам за дверью.
Вечеринки затягивались далеко за полночь, и Уоллис нередко возвращалась домой уже под утро. Неизвестно, был ли тогда у нее роман с кем-то или нет, но то, что она, будучи замужней женщиной, позволяла себе слишком много, ни для кого не было тайной. Впрочем, неизвестно и то, насколько скромна была Уоллис еще в старшей школе, когда заводила романы с богатыми отпрысками, и насколько была целомудренна, когда выходила замуж. Если она многое позволяла себе еще до Уинфильда, почему бы и сейчас не развлечься, пока муж служит на другом конце света? Разумеется, в мемуарах она не стала бы себя компрометировать, вынося на публику интимные подробности собственной жизни. Но, зная ее характер и фривольность поведения, нетрудно предположить, что она была далеко не столь несчастной и скромной во времена своей молодости, какой старается себя представить своим читателям.