Введение во вторую часть

Движение национал-социализма было весьма действенным и эффективным для Германии в начале 30-х годов XX века. Дело в том, что до прихода Гитлера к власти в 1933 году в Германии была иная форма государственности – Веймарская республика, которая за 15 лет своего существования проявила себя совершенно несостоятельной. Инфляция и безработица, вызванные падением биржи – «черный четверг» – на Уолл-стрит в США в 1929 году, практически с каждым днем поглощали страну все больше: люди нищали и даже бедствовали, Германия тонула в государственных долгах, обременительных репарациях и отсутствии стабильности. В последние пять лет существования республики кабинеты министров менялись чуть ли не каждые полгода, явление, получившее в истории название «правительственной чехарды», а президент республики Гинденбург и вовсе был безынициативным человеком. Германия к началу 1930-х годов находилась на грани новой Гражданской войны и, как никогда, нуждалась в сильной личности. Им оказался Адольф Гитлер. Под его началом нацистское движение смогло вернуть Германии покой, развитие и стабильность. Дело в том, что до конца Второй мировой войны и Нюрнбергского процесса, никто не знал о таких страшных явлениях, как концлагеря, Гестапо, Холокост, о нацистской «машине смерти» – SS, SA и SD. Это было обнародовано лишь после краха Третьего Рейха, а точное количество погибших и пропавших в то время людей неизвестно до сих пор. До начала Второй мировой войны Гитлера уважали и боялись. Многие страны поддерживали с Третьим Рейхом дипломатические отношения, а общение носило дружеский характер. В оправдание Эдуарда следует сказать, что он, поддерживая Гитлера и симпатизируя его движению, не знал об их черной сущности, о тайной деятельности и истреблении невинных людей. Эдуард поддерживал саму идею сильного государства, социальную политику нацистов и идею мощи. Следует отдать должное нацистам, что если бы их идеология не пропагандировала расовое превосходство, а фантазии о немецкой гегемонии не завели столь далеко, Третий Рейх мог бы быть самым выдающимся государством двадцатого столетия, потому что именно нацистам удалось поднять страну из пепла… и в пепел же, в итоге, вновь превратить. Но случилось то, что случилось, и Третий Рейх всегда будет ассоциироваться лишь со смертью, страхом и разрушением. Немцы по сей день стыдятся этого черного пятна своей истории.

Таким образом, в 1930-е годы национал-социализм казался очень прогрессивным, положительным движением, борющимся против коммунистической угрозы с Востока, которой Европа так боялась. Хотя и тогда были политики, зревшие в корень развивающегося зла, среди которых был премьер-министр Великобритании Стэнли Болдуин.

 

Глава 1

Ранние связи с нацистами

С тех пор, как Уоллис появилась в высшем британском обществе, ее хранителем и проводником стал лорд Луи Маунтбеттен. Он говорил про Эдуарда: «Я специально сводил Уоллис с нужными людьми, чтобы она, в свою очередь, могла влиять на Эдуарда… в нужном направлении». Что эти слова могли означать? Какое нужное направление? И что подразумевалось под влиянием?

Говорят, что мужчина – «голова», а женщина – «шея». Безусловно, Уоллис умело манипулировала Эдуардом, направляя его мысли в нужное направление. С ее легкой подачи Эдуард вдруг заинтересовался форсированным развитием Германии при Гитлере, распространением влияния национал-социализма, монополизацией всех сфер промышленности государством, однопартийным правительством и т. п. Эдуард начал общаться с людьми, имеющими какое-либо отношение к фашизму. Одним из близких друзей, тогда еще принца, стали братья Мосли – основатели британской фашистской партии. Эдуард общался с Мосли до отречения, накануне, и после него. У британских фашистов были мощные спонсоры не только в пределах своей страны, но и за ее пределами – крупные суммы денег поступали еженедельно. А это означает, что кому-то их развитие было очень выгодным.

Эдуард был рожден наследником британского престола, а, следовательно, когда-нибудь должен был стать королем. Поэтому его следовало «обрабатывать» еще до получения королевских полномочий, чтобы у фашистов был гарантированно свой человек. Его вовлекали целенаправленно, но очень осторожно. Пронацистски настроенные организации знали, на какие болевые точки Эдуарда следует воздействовать, – тяга ко всему новому, впечатлительность, эпатаж и противоречивость. А с тех пор, как рядом с принцем появилась женщина, оказывающее колоссальное на него влияние, действовать стало гораздо проще. На уверенного в себе человека воздействовать практически невозможно, зато очень легко вербовать тех, кто находится в постоянном поиске, а Эдуард как раз являлся таковым.

Фашистское движение было популярным веянием того времени, если можно так сказать. Не столько итальянский фашизм Муссолини, сколько немецкий национал-социализм Гитлера произвел в мире целый фурор. Муссолини узурпировал власть в 1922 году, но мировой популярности у него особо не было. Другое дело, Адольф Гитлер, который своей харизмой смог всколыхнуть практически полмира: в 1933 году в качестве канцлера, а в 1934 году, добившись абсолютной власти после смерти президента Гинденбурга, в качестве фюрера. С этого момента почти во всех европейских странах стали появляться последователи Гитлера. К слову, не стоит путать итальянский фашизм и германский нацизм – эти движения похожи только по структуре, но идеология у них совершенно разная. Фашистская организация от нефашистской отличается лишь наличием боевых отрядов. Если вдаваться в детали направлений, то они сильно разнятся, и, единственное, что их объединяет – военная диктатура, созданная в противовес коммунизму, наличие лидера, социальный дарвинизм и элитаризм.

Таким образом, многие люди, вдохновленные мощью нацистов, либо присоединились к ним, либо создали похожие движения. И партия Освальда Мосли БАФ была одной из таких.

У БАФа были свои спонсоры, свои сторонники в прессе в лице лорда Ротермира, пропагандирующие идеи движения, свои лозунги и атрибутика, так похожие на нацистские. Британские фашисты, более известные как «чернорубашечники», в больших и маленьких городах Британии проводили митинги и собрания, они приветствовали своего лидера Освальда Мосли немецким «Хайль, Мосли» и вскидыванием руки. Основными спикерами были сам Освальд Мосли и Уильям Джойс, который первый включил в свои речи антисемитскую пропаганду, а Мосли ее с легкостью подхватил.

Эдуарду их лозунги были нечужды, особенно те, которые касались социального процветания, мощного развития государства и кардинальных перемен. Но британский фашизм был лишь копией, и даже довольно жалким подобием германских нацистов. В Британии подобный строй и диктатура были практически невозможны по ряду причин: историческое развитие, преемственность, традиции, последовательное и гармоничное экономическое развитие, отсутствие потрясений и, в конце концов, особый менталитет. Нацизм возник в результате поражения Германии в войне, неуправляемой инфляции и политической нестабильности. Таких потрясений Британия не испытывала. Страна уверенно шла по проложенному пути, и необходимости что-либо кардинально менять не было. Для чего это было нужно, если с самого начала это казалось абсурдным?! В Германии нацизм возник от безысходности, а в Британии от чего? – от постоянства и стабильности? Будем считать нелепый британский фашизм данью политической моды и вирусом нацистской лихорадки.

Но, так или иначе, в Британии все же были сторонники альянса с сильной Германией, в их числе и влиятельные люди из королевского круга, и члены правительства. Политика по отношению к агрессивному Третьему Рейху должна была быть продуманной и созидательной, даже в том случае, когда Гитлер нарушал многие пункты из Версальского договора, сковывающие и ограничивающие Германию.

У принца Уэльского постепенно начал складываться новый круг влиятельных знакомых, которые имели близкие связи с правящей элитой нацистской Германии и фашистской Италии. Уинстон Черчилль был одним из немногих в правительстве, который видел в Германии военную угрозу, и призывал Британию перевооружаться. Стоит напомнить, что по Версальскому мирному договору 1919 года, заключенному в результате поражения Германии в Первой мировой войне, страна подверглась демилитаризации, облагалась обременительными репарациями, лишалась многих своих территорий, и, что бесило Гитлера больше всего, была объявлена единственной виновницей развязывания войны. Последнее обвинение, по сути, было не совсем справедливым, так как инициатором Первой мировой войны все-таки была дуалистическая монархия Австро-Венгрии, прекратившая после войны свое существование. Германия же была ее союзником, но не первоначальным агрессором. Но, так как в 1919 году Австро-Венгрии уже больше не существовало, вина за войну целиком и полностью была возложена на Германию. Адольф Гитлер, после прихода к власти в 1933 году, занялся постепенным восстановлением германской мощи: созданием армии, вооружением, в 1936 году ремилитаризацией демилитаризованной Рейнской области и т. п. А правительства других государств, по загадочным причинам, этому не препятствовали, тем самым фактически развязав Гитлеру руки.

Германия притягивала к себе интерес многих влиятельных людей, как зачарованных. Уоллис вызвалась быть направляющей для Эдуарда, имея уже тогда довольно тесные и неоднозначные связи с нацистской верхушкой, – взять хотя бы Иоахима фон Риббентропа – восходящую звезду Третьего Рейха. За ним непрестанно следила секретная британская служба контрразведки MI5.

Адольф Гитлер лично распорядился о миссии Риббентропа в Британии. В его задачу входило выстраивание «правильных» англо-германских отношений и проникновение в круг знакомых принца Уэльского – будущего короля Британии. Поездки Риббентропа из Британии в Германию и обратно стали регулярными. В Берлине он плел интриги для получения влиятельного места у власти, вместе с Гессом, Борманом, Геббельсом, Леем, Гиммлером и Герингом, в то время как в Лондоне он начал смело входить в «высший свет».

Эмеральда Кунард – та самая, которая помогла Уоллис присоединиться к «сливкам общества», также была проводником и Риббентропа, лично представляя его знакомым Эдуарда, его близким друзьям, и, наконец, лично принцу Уэльскому. Риббентроп постепенно стал частым гостем на коктейльных вечеринках, званых ужинах и загородных вечеринках выходного дня. В Британии обсуждалось сомнительность связи Уоллис с Иоахимом фон Риббентропом и другими немцами. Премьер-министру Болдуину однажды поступил секретный рапорт о том, что у миссис Симпсон на протяжении некоторого времени были тесные связи с германскими монархическими кругами, с которыми она контактировала вне зависимости от Риббентропа. Говорят, что посредством этой связи она была приглашена в германское посольство в Лондоне, где, по необъяснимым причинам, даже осталась на ночь. Немцам было очень важно заполучить ее, а через нее – принца. Очевидно, что как только у нее с Эдуардом начались отношения, германское правительство решило этим воспользоваться.

Вращаясь в монархических кругах Германии, Уоллис сблизилась с потомками Бисмарка – принцем Отто фон Бисмарком и его очаровательной супругой принцессой Анной-Марией. Их дружба не прекратилась даже после ее изгнания.

К прогерманскому кругу знакомых в дальнейшем присоединились Леопольд фон Хойш – известный германский дипломат, умерший в 1936 году, когда его мнение начало идти вразрез с мнением фюрера, и Альберт Шпеер – государственный деятель Германии, личный архитектор Гитлера, ставший впоследствии рейхсминистром вооружений и военной промышленности.

Развитие дружеских отношений с Эдуардом стало первостепенной задачей в германской политике. Риббентропу даже было поручено регулярно отправлять Уоллис красные розы без веской на то причины. Мнения историков по этому поводу расходятся – некоторые считают, что Риббентроп посылал Уоллис красные гвоздики, число которых было пропорционально количеству проведенных вместе ночей, кто-то утверждает, что это были розы. Другие считают, что между Уоллис и Риббентропом никаких интимных отношений быть не могло, и что он лишь выполнял поручение сверху. На мой взгляд, отношения между ними все же имели место, тем более что для Уоллис «близкие связи» с мужчинами «на стороне» были абсолютной нормой – у нее была своя выгода.

Нацисты очень старались привлечь Эдуарда на свою сторону, и результаты не заставили себя ждать. Уже в 1935 году Эдуард начал очень открыто рассуждать о необходимости политического и дружественного сотрудничества с Третьим Рейхом. Посол Германии в Лондоне в апреле 1935 года сообщил фюреру, что отношения Эдуарда с немцами уже заинтересовали правительство, на что Гитлер ему спокойно ответил: «Если у британцев появился повод забеспокоиться, значит, все идет по плану». Фон Хойш был уверен, что Эдуард – пацифист, и при его правлении Британия угрозы для Германии представлять не будет. Эдуарда было очень легко сбить с толку – он не имел личного сформировавшегося мнения, поэтому было довольно просто заставить его думать так, как это было угодно структурам, оказывающим на него давление. Но почему, спрашивается, тогда этому попустительствовало британское правительство? Ведь служба разведки давно уже была в курсе происходящего. Неужели им было выгодно сначала столкнуть Эдуарда с нацистами, а потом обвинить его в пронацизме и убрать?

Эдуард являлся патронажем королевского Британского Легиона – благотворительной организации, оказывающей посильную финансовую помощь ветеранам войны и лицам, служащим в британских войсках. В начале 1935 года он обратился к Лорду-хранителю Малой печати Энтони Идену с просьбой отправить делегацию от Британского Легиона во главе с ним самим в Германию. Иден предупредил, что это может использоваться против Эдуарда как нацистской, так и британской пропагандой. Так и получилось. Геббельса тут же уведомили о намерении принца Уэльского, и на следующий же день в Германии вышла газета с заголовками о том, что Эдуард готов стать гарантом дружбы между Британией и Третьим Рейхом. Эдуарда незамедлительно вызвали к королю Георгу V, где также присутствовали некоторые члены правительства и премьер-министр. Принцу в жесткой форме дали понять, что он не имеет права быть вовлеченным в какие-либо политические вопросы, и уж тем более идеологические. Эдуард обязан оговаривать чуть ли не каждый свой шаг с премьер-министром, а подобные его выходки являются абсолютно неприемлемыми и аморальными.

Примерно в это же время недремлющее нацистское правительство предприняло наступательную политику в Британии. Был разработан новый торговый договор с Британией, и, с целью переговоров, из Берлина была отправлена специальная делегация в Лондон. Но в середине переговоров как раз поступила просьба Эдуарда о поездке от Британского Легиона в Германию, после чего переговоры были сорваны.

На этом неприятности для Британского правительства не закончились. Для реализации планов по созданию итальянской Империи или «Новой Римской империи» как, ее называли сторонники Муссолини, Италия нацелилась на вторжение в Эфиопию (а именно, в Эритрею и Абиссинию). В октябре 1935 года была развязана война. Еще летом, с целью переговоров о прекращении боевых действий, к Бенито Муссолини в Рим отправился Энтони Иден. В то же время принц Уэльский, не считаясь ни с политической ситуацией, ни с правительством, ни с мнением короля, заявил о своем намерении провести лето, совершая круиз с Уоллис по побережью Италии. «Ты что, вообще газет не читаешь?!» – взорвался король Георг V. Эдуард своим поведением продемонстрировал свою солидарность уже с политикой итальянских фашистов. Случайно, по глупости, или намеренно – кто знает…?!

Несмотря на запрет короля, Эдуард и Уоллис в 1935 году все же уехали отдыхать в материковую Европу. Причины было две: увести Уоллис подальше от критики Букингемского дворца, и абстрагироваться от неприятной ситуации, связанной с Италией. Первая остановка Уоллис и Эдуарда была в Каннах, где они плавали, развлекались и получали максимум удовольствия. В сентябре они перебрались на королевскую яхту, на которой продолжили путешествие. Из Канн пара направилась в Будапешт, сделав при этом короткие остановки в Швейцарии для тайных встреч, носивших политический характер. В это время Гитлер на Нюрнбергском собрании, произнес одну из самых антисемитских своих речей, затронув при этом некоторых знакомых Эдуарда из аристократических кругов Лондона. Однако это так и осталось незамеченным Эдуардом.

Из Венгрии Уоллис и Эдуард едут в Вену, затем в Мюнхен и, наконец, в Париж, откуда возвращаются обратно в Лондон. На протяжении всего путешествия за ним следил Грегори – адвокат и нацистский шпион, который, по совместительству, также являлся главным спонсором Мосли в Париже. Уоллис наняла Грегори в качестве личного адвоката, а Эрнест Симпсон привлекал его для решения юридических вопросов в своем бизнесе в области кораблестроения. Очевидно, связи с нацистами углублялись.

В Париже Уоллис и Эдуард были приглашены в местное Британское посольство на званый обед, дававшийся сэром Джорджем Кларком для премьер-министра Франции Пьера Лаваля. У этого, казалось бы, безобидного мероприятия был острый политический подтекст – Эдуард со своей любовницей обедали с одним из самых злейших врагов Британии – французом, который так открыто критиковал политику Британии, призывая к проведению кардинальных изменений в государственном устройстве. После Второй мировой войны Лаваль утверждал, что на том самом злополучном обеде Эдуард поддержал его в намерении заключить пакт с Муссолини, что гарантировало французское невмешательство во время итальянского вторжения в Эфиопию.

Два месяца спустя после встречи с Лавалем старый друг Эдуарда – министр иностранных дел сэр Самюэль Хор заключил так называемый, пакт Хора-Лаваля в конце Эфиопской войны. По этому пакту, две трети территории Эфиопии отходило Италии. Когда детали этого договора стали известны французской прессе, британская пресса мигом подхватила эту новость. Хор немедля был смещен с поста, а новым министром иностранных дел стал Энтони Иден. Британское правительство сделало все возможное, чтобы конфликт был быстро исчерпан, но премьер-министр Стэнли Болдуин знал, что причиной всему был принц Уэльский и его неуемная любовница.

Весь 1935 год Эдуард провел в компании миссис Симпсон. Даже в мае того же года, когда в Букингемском дворце проходил очень важный государственный бал, Эдуард весь вечер танцевал с замужней Уоллис, не скрываясь, а прямо на виду у всех гостей, короля Георга V и королевы. На следующий день Эдуард получил строгий выговор от короля и его презрение, как мог его собственный сын пригласить на такой важный вечер столь неподходящего человека.

Реакция в Британии на развитие нацистской Германии была неоднозначной – кто-то их поддерживал, кто-то нет, но одно было совершенно очевидным, что новый режим вызывал сильный резонанс в политическом и экономическом будущем всей Европы. Многие считали, что немцы вправе претендовать на свои собственные земли, которых они лишились в результате Первой мировой войны, а это могло привести к военному конфликту с Британией. Некоторые влиятельные люди британской политики и финансовые магнаты получили приглашения посетить Германию, после чего в Британию все они вернулись, потрясенные увиденным. Первым человеком, посетившим Третий Рейх, был как раз лорд Ротермир – тот самый владелец газеты Daily Май, о котором речь шла выше. Он посвящал целые статьи развитию нацистского государства, представляя их как единственных борцов против коммунизма. На страницах своих газет Ротермир призывал Британию к альянсу с Францией и Германией. Чем не пропаганда национал-социализма? Даже известный либерал Дэвид Ллойд Джордж открыто восхищался новой Германией, особенно после того как встретился с фюрером лично. Германия стремительно развивалась – полное реформирование экономики, развитие всевозможных отраслей индустрии, строительство автобанов, обновление техники, и все это требовало колоссальных финансовых затрат. В списке нацистских спонсоров были Соединенные Штаты Америки. Естественно, что в Европе, и, в том числе, в Британии появилось большое количество желающих каким-то образом присоединиться к такой процветающей экономике. В это время было заключено много англо-германских финансовых контрактов между банками обеих стран, и прибыль их была выше ожидаемой. Британия много средств вкладывала в развитие германской индустрии. Но почему, если такое чудо могло случиться в Германии, то чем Британия хуже? Эта сладкая мысль посещала многих британцев.

По иронии судьбы, Британия в основном спонсировала развитие германской военной промышленности, мощь которой после начала Второй мировой войны накрыла и самого спонсора. К примеру, компания Роллс-ройс спонсировала разработку самолета-бомбардировщика Юнкере Ю-87, от которого так сильно потом пострадал сам Лондон. И при таком мощном, даже агрессивном военном развитии Германии Британия не позаботилась о собственном перевооружении, к которому так настойчиво призывал Черчилль.

В покое Эдуарда не оставляли. Многое делалось для того, чтобы сформировать в нем пронацистские взгляды, еще во времена, когда он был принцем Уэльским, затем в качестве короля, и даже когда он стал Герцогом Виндзорским. Однако Эдуард был далеко не единственным представителем британской королевской семьи, который попался в сети нацистов. После Первой мировой войны в Британии и Европе в обществе произошел политический сдвиг влево. Британской монархии удалось сохраниться, но ценой компромисса с общественностью и урезанием традиционных ценностей и прав. Королевская семья опасалась, что новая мировая война, кто бы ее ни развязал, может уничтожить институт монархии окончательно – прямым ударом или косвенным, посредством нового сдвига к «левым». Опасения имели под собой основания: анализ показывает, что во время Второй мировой войны и после нее, численность лейбористских партий увеличилась на 30 процентов.

Поэтому для королевской семьи было жизненно-важным избежать новой войны. Следовательно, с агрессором нужно было иметь дружеские отношения. Кроме того, стоит напомнить, что происхождение королевской семьи идет и из Германии, где оставалось еще очень много их родственников. В 1935 году Георг V заявил Ллойд Джорджу: «Я не допущу новой войны! Не допущу! К последней войне Британия имеет лишь опосредованное отношение, и, если вдруг начнется новая война и появится угроза того, что Британия будет в нее тоже втянута, я первым пойду на Трафальгарскую площадь и буду размахивать красным флагом раньше, чем Британия окажется в войне». Слова короля относятся к событиям сентября 1870 года, когда, после объявления Третьей Республики во Франции (1870–1940) 10 тыс. британцев в красных головных уборах, поддержавших их, вышли с красными флагами, напевая «Марсельезу», на Трафальгарскую площадь в Лондоне и установили красный флаг рядом с колонной Нельсона. Георг V скорее согласился бы на республику, чем на новую войну. Он был против войны, но о становлении нацистского государства не сказал ни слова.

Перед Британией стояла непростая задача выбора между нацистской Германией или коммунистическим СССР – кого сделать врагом, а кого союзником. Кто оказался наименьшим злом – неизвестно, но Британия все же выбрала в пользу Советского Союза. Но был ли выбор таковым, если бы королем был Эдуард, а не его младший брат Альберт?

 

Глава 2

Неизвестная история отречения

Миф о том, что Эдуард отрекся от трона ради своей любви и желания жениться на Уоллис Симпсон, популярен и по сей день. Считается, что именно это послужило основной причиной для конфронтации с правительством. Безусловно, стремление короля жениться на дважды замужней женщине могло быть нежелательно, но не настолько, чтобы привести к отречению. В данном случае любовь короля была наименьшим злом.

На самом деле Эдуарду чье-либо разрешение на брак было по сути не нужным – он был сувереном и вправе жениться на том, на ком считал необходимым. Единственным требованием было выбрать себе женщину, не принадлежащую к римской католической церкви – она должна была быть протестанткой, так как король Британии является главой Англиканской церкви. Акт о Престолонаследии 1772 года дает право суверену одобрять выбор любого из членов королевской семьи на брак, но самого монарха никто не вправе контролировать. Король Георг V, когда пришло время жениться младшему брату Эдуарда Альберту, лично выбрал ему невесту – Елизавету Боуз-Лайон. Король пытался подобрать пассию и для Эдуарда, однако тот был менее сговорчив и более свободолюбив, чем покорный Альберт. После смерти Георга V Эдуард автоматически стал следующим королем Британии и, следовательно, мог выбирать себе любую женщину некатоличку.

По неписаной конституции монарх имеет право, по большому счету, делать все, что ему заблагорассудится, при условии, что это никогда не станет достоянием общественности. Эдуард же, как будто нарочно посвящал Стэнли Болдуина и правительство во все тонкости беспокоящих его вопросов. Даже такое близкое и доверенное лицо Эдуарда, как Уинстон Черчилль, никак не мог понять смысла отречения. Он считал, что: «Между сувереном и парламентом не было конфликта. С парламентом вопрос личной жизни Эдуарда не обсуждался, и выказывать свое отношение к поведению монарха он не имел права. Это совершенна не та причина, которая породила противостояние между парламентом и королем. Вопрос брака с Уоллис мог бы быть решен в обычном ходе обсуждения в парламенте. Ни одно министерство не имеет права требовать или даже советовать суверену отречься. Даже на самом серьезном парламентском процессе вопрос мог быть решен в пользу Эдуарда. Кабинет не имеет права что-либо решать без предварительного согласия и позволения парламента. Если бы Эдуарда и впрямь заставили отречься, то это было бы очень грубым правовым нарушением и отбросило черную тень на многие века существования Британской империи».

Современные историки, а также советники Эдуарда утверждают, что если бы Эдуард официально объявил о намерении жениться на Уоллис, кризиса 1936 года не возникло. Эдуард вполне мог стать полноправным королем и, будучи неженатым человеком, в мае 1937 года прошла бы его коронация, он бы был признан британским и колониальным обществом, после чего бы был провозглашен королем и Императором. Принц Уэльский пользовался колоссальной популярностью у людей не только своей страны, но и по всему миру – ему везде были рады. Поэтому сомнений, что его кто-то бы не принял, нет. Даже несмотря на порицание его семьи, друзей или каких-то членов правительства, Эдуард был бы коронован, вне зависимости от чего бы то ни было. Затем следовало бы переждать некоторое время, после чего уже можно было говорить о свадьбе с Уоллис Симпсон. Может быть, это и вызвало бы небольшой резонанс, но в таком случае та группа людей, которая была бы против свадьбы, в любом случае ничего бы не смогла сделать. Тогда зачем Эдуарду непременно нужно было ставить этот вопрос перед Болдуином, в то время, когда Уоллис была еще неразведена и по закону еще не могла вступить в новый брак, даже если это был английский король? Нужно было подождать всего 6 месяцев, пока закончится бракоразводный процесс, к тому времени Эдуард уже короновался бы, и проблемы больше не было – ни министры, ни парламент ему уже препятствовать не посмели бы. Тогда для чего понадобилось Эдуарду все подстраивать так, чтобы женитьба стала конституционной проблемой?

При коронации каждого нового короля в парламенте должен пройти индивидуальный Коронационный Акт, по которому парламент как бы проверяет личность человека, претендующую на трон Соединенного Королевства. Но после коронации на монарха почти никто не может влиять, и уж тем более нет необходимости получать одобрение на брак у Палаты Общин. «Король Англии правит по велению Господа Бога» и остается неприкосновенным в вопросах своей частной жизни. Конечно, тогда возникали бы и свои трудности – как главе Англиканской церкви Эдуарду пришлось бы оправдать свой выбор дважды разведенной женщины, но и это не было сильной помехой для короля. К слову, если бы Эдуард сам не поднял вопроса о морганатическом браке с Уоллис, этого бы не сделал никто. Эдуард фактически сам давал повод правительству для своего изгнания, как будто сам его и провоцировал. В случае женитьбы Эдуарда на Уоллис после коронации, она бы автоматически стала королевой. Тогдашний министр внутренних дел сэр Джон Саймон сказал на заседании Палаты Общин по поводу морганатического брака: «Та женщина, на которой король женится…, становится королевой. Она, в свою очередь, получает статус; права и привилегии, которые… ей полагаются…, а ее дети становятся непосредственными наследниками трона по прямой линии».

В день накануне отречения Черчилль предлагал Эдуарду довольно простой выход из ситуации, о чем говорится в первой части книги, в главе «Отречение короля». И Уоллис, понимая, что решение этого вопроса разумно, писала королю письма, в которых просила его ни в коем случае не отрекаться. Тогда зачем же Эдуард все-таки отрекся?! Как будто он нарочно пошел на столкновение с Болдуином, объявив о намерении немедленно жениться на неразведенной Уоллис. Но даже в этом случае все закончилось бы роспуском парламента и созданием нового, не более того. Ведь весь кризис начался после речи епископа брэдфордского. По сути, ни один представитель Англиканской церкви не имеет права критиковать политику самой церкви, а Эдуард был ее главой. Тогда, как посмел епископ сказать что-то против монарха?! Это была заранее спланированная и детально продуманная провокация. Когда по этому вопросу взорвалась пресса, правительству ничего не оставалось, как поставить Эдуарду ультиматум: либо он отказывается от Уоллис и идет дальше, либо складывает свои полномочия – иного выхода уже не было.

Видимо, Эдуард и впрямь собирался жениться на Уоллис, раз ее бракоразводный процесс все же был запущен, но в большей степени и более вероятно, что он просто не желал быть королем. Конфликт можно было переждать, нивелировать или вообще обойти вниманием, но Эдуард решил отказаться от трона как раз на самом пике конфликта. Не будет удивительным, если он сам с помощью своих связей в прессе раздул речь епископа, которого сам же и подговорил. Таким образом, ситуация представляет из себя не более чем дворцовые интриги.

Сексуальные скандалы всегда сопровождали британский королевский дом, но это никогда не было причиной для какого-либо кризиса. Георг IV, Уильям IV, Эдуард VII – у них так же были свои проблемы с женщинами, на которых они хотели жениться, и решение было найдено во всех случаях. Углубившись в более раннюю историю Великобритании, можно найти массу примеров скандалов из-за женщин, но это никогда не было краеугольным камнем политики. На сегодняшний день общественность в свете широкой информированности за счет СМИ, могут оказывать влияние на выбор короля – они могут не принять брак с разведенной женщиной (имеется в виду принц Чарльз и Камилла Паркер Боулз). Еще не факт, что Чарльз станет следующим королем после Елизаветы II – и это тоже очень интересный вопрос. Но в случае Эдуарда VIII общественность еще была не так осведомлена, очень лояльна, и не посмела перечить монарху.

Более того, в самый пиковый момент декабря 1936 года на улицу начали выходить люди с плакатами «Мы хотим короля Эдуарда VIII, а не Болдуина!». Эдуарда любили априори, в отличие от его брата Герцога Йоркского – Альберта (Георга VI), которому приходилось завоевывать любовь людей своими поступками. Движение за короля Эдуарда быстро распространялось по стране и набирало силу. Люди поддерживали короля, и таким образом причины отречения постепенно начали тонуть в поддерживающих лозунгах. Эдуард начал торопиться уйти, пока еще мог – не дай Бог ему было остаться у трона. Да и правительство испугалось, что вокруг Эдуарда может сформироваться новая партия во главе с Черчиллем, а следом и новое правительство. В таком случае симпатии общественности разделились бы между фашистской партией Освальда Мосли и новой партией короля. Правительство Болдуина и сам Эдуард начали хотеть одного и того же – срочного отречения.

Большая часть населения по-прежнему не была в курсе событий, официальные газеты молчали, зато американская пресса уже давно кричала во все горло, описывая самые мельчайшие детали декабря 1936 года. После того как американские издания, переправившись через Атлантику, достигли берегов Туманного Альбиона, только тогда в британской прессе скудно начала появляться информация про Уоллис Симпсон и короля. Правительство Болдуина уже не раз сталкивалось с проступками «вредоносного короля», но это было для них последней каплей. Если еще до коронации из-за Эдуарда в стране происходит такой хаос, то что же будет дальше? Как будто Эдуард назло правительству все подстраивал, не оставляя выбора, как только отречение, при этом приняв на себя роль жертвы. Болдуин стремился избавиться от него любыми способами, взяв за первооснову, якобы неугодную правительству, Уоллис. За несколько часов до отречения 10 декабря 1936 года, Эдуард послал Болдуину телеграмму:

Мистеру Болдуину, Даунинг-стрит, 10

Эдуард [250]

Сердечно благодарю за доброе письмо. Я очень ценю Ваше понимание, а также понимание Вашей супруги в это непростое для меня время…

Король был благодарен Болдуину, что он наконец-то сделал все, чтобы избавить его от столь непривлекательного для него и тяжкого бремени. Болдуин тоже был в выигрыше и выглядел героем, якобы принявшим столь непростое для страны решение. Считается, что именно он с честью и достоинством помог Британии избежать революции и вывести страну из кризиса. А у Эдуарда теперь были развязаны руки, и он мог беспрепятственно направиться в Третий Рейх.

Действительные причины отречения следует искать не в декабре 1936 года, а еще в 1935 году. Нацисты знали, какое влияние Уоллис имеет на Эдуарда, и нередко сами инструктировали ее, как следует поступать и к чему подталкивать Эдуарда. Выгода нацистов была простой – иметь своего марионеточного короля, который бы не препятствовал их гегемонии в Европе. Если даже Эдуард отречется, у них был план по реставрации его в качестве короля. На что надеялся сам Эдуард, сказать сложно, но он был человеком внушаемым и эксцентричным, поэтому мог с легкостью пойти на поводу у расчетливых нацистов, для которых он оказался послушным помощником. В министерстве иностранных дел Британии также были «свои» люди, которые стремились к избежанию войны любыми путями, и шли на поводу у нацистов. Очень легко диктовать свои условия, когда обладаешь такой безусловной мощью.

Первый муж Уоллис работал на правительство фашистской Италии, второй муж Эрнест Симпсон был человеком торговли и международными отношениями занимался профессионально, а с кем еще сотрудничать, как не с нацистской Германией? И, наконец, Уоллис, которая после начала отношений с принцем Уэльским стала главным связующим звеном между Гитлером и Эдуардом.

Эдуард, имея германские корни, всегда тяготел к этой стране. Он не понаслышке знал обо всех ужасах войны, так как сам принимал в ней опосредованное участие, а потому всеми силами ратовал за сближение Британии и Германии. Эти мощные государства должны были быть, по его мнению, союзниками.

А что касается Уоллис, существуют данные о том, что она являлась нацистской шпионкой, передавая Германии всю полученную информацию от короля. Хотя сама Уоллис любые обвинения в шпионаже, даже спустя много лет после Второй мировой войны, отрицала. К слову, Риббентроп был далеко не единственным, через кого она могла передавать необходимые данные для нацистской элиты. Английская разведка MI5 знала об этом, а это означало, что Эдуарда нужно было держать подальше от всех ценных и секретных бумаг – чем меньше он знал, тем лучше. Уоллис и Эдуард находились под пристальным наблюдением разведки и после отречения, ведь они, безусловно, были опасны для Британии. Вопрос был в том, знали ли Уоллис и Эдуард, что за ними следили? В 1935–36 годах нацистская разведка имела крупное подразделение в Лондоне, где из сердца страны наблюдала за английской разведкой MI5. Таким образом, круг замкнулся.

А Гитлер был доволен всем – его устраивали роль миссис Симпсон, поведение короля и регулярно получаемая информация. Все шло по намеченному плану.

 

Глава 3

Зачем фюреру английский король?

Для того чтобы понять, для чего Гитлеру нужен был Эдуард, следует углубиться в суть национал-социализма. Что собой представляла Германия, когда Гитлер пришел к власти в 1933 году? Высокий уровень инфляции, при которой 1 доллар США стоил около триллиона немецких марок, и для того, чтобы купить спичечный коробок, нужно было заплатить мешок обесцененных денег; стагнация, повсеместная безработица, обнищание, бедствование многих областей, постоянная смена правительственных кабинетов, безынициативный президент, и народ, который, по сути, был никому не нужен. Кроме того, обременительные репарации, потеря многих приграничных территорий, демилитаризация Рейнской области и полный экономический спад. И это вдобавок к психологическому унижению и позору после поражения в Первой мировой войне. Многие радикальные партии активизировались в это время, ведя борьбу за власть. У Гитлера было много конкурентов, но завоевать власть смог именно он, причем, нужно отметить, законным путем. Будучи агрессивным, военизированным движением, нацисты попытались силой захватить власть в Баварии с 8 на 9 ноября 1923 года, устроив «Пивной путч», который, по их замыслу, должен был спровоцировать революцию. Однако, эта затея провалилась, путч был подавлен, и руководство партии осудили на тюремное заключение. Срок они отбывали в тюрьме Ландсберг, где их содержали в довольно мягких условиях: к примеру, камеру Адольфа Гитлера убирали другие заключенные, он и его товарищи имели право все вместе собираться за круглым столом и обсуждать дальнейший планы, да и пребывали они там с полным материальным комфортом. Единственным условием для заключенных руководителей было не покидать пределы тюрьмы. Именно во время своего недолгого заключения Гитлер надиктовывал текст своей книги «4,5 года борьбы против лжи, глупости и трусости», название которой при публикации сократили до «Моя борьба» (Mein Kampf– нем.). Именно в этой книге он изложил свои основные идеологические реалии и значение национал-социализма. Если бы правительства европейских государств были более дотошными и прозорливыми, они бы могли сделать соответствующие выводы о нацистах еще задолго до новой мировой войны, если бы внимательно изучили книгу Гитлера. Он открыто говорит о расовой политике, о порабощении евреев и славян, о территориальной экспансии и о будущей войне. Гитлер ввел понятие Лебенсраум (Lebensraum – нем.), что означает «жизненное пространство». После Первой мировой войны многие государства потеряли свои колонии, так вот Гитлер стремился не только к возвращению потерянного, но и к приобретению новых территорий. Экспансия должна была проходить только на европейском материке: вся Западная Европа должна была подвергнуться фашизации и идеологическому преклонению, а Восточная Европа и территория СССР должны были стать источниками рабской силы. К этому примешивалась еще и расовая теория о неполноценности неевропейских наций (евреев, славян, цыган и прочих). Еврейский народ Гитлер вообще считал «недочеловеками» и чумой, заразившей весь мир, от которой следовало срочно избавиться, кстати, коммунизм нацисты считали как раз порождением евреев, поэтому борьба против коммунистов и евреев практически слилась воедино. Эти неполноценные народы изначально массово истреблять никто не собирался. Например, евреев Гитлер собирался собрать всех вместе и отправить в специально созданное для них государство. Уничтожать их начали только после того, как поняли, что избавиться от них мирных путем и всех «отловить» все равно не удастся – они будут возвращаться. Нацисты, после того как «дорвались» до власти, становились все агрессивнее. После досрочного освобождения из тюрьмы Ландсберг Гитлер переориентировался на завоевание власти законным путем с помощью государственных выборов. Сначала партия НСДАП должна была набрать большинство в ландтагах (земельных парламентах), затем в Рейхстаге (общегосударственном парламенте), после чего Гитлер должен был на законных основаниях быть избран канцлером Германии (в 1932 году Гитлер баллотировался на пост рейхспрезидента, но большинства голосов набрать не удалось – вновь победил Гинденбург). Только так можно в Германии прийти к власти, и никак иначе – следование правилам и законопослушность являются чуть ли не главной чертой менталитета немцев. С целью завоевания популярности у населения Гитлер начал ездить по всей стране и повсеместно произносить свои знаменитые речи, сулившие Германии светлое будущее. 30 января 1933 года Гитлер стал рейхсканцлером Германии. 28 февраля происходит пожар в Рейхстаге, Гитлер вводит чрезвычайный декрет «О защите народа», по которому законно разрешаются аресты, и первыми в списке будут коммунисты. В марте партия НСДАП получает большинство в парламенте, а 21 марта 1933 года вводится чрезвычайные полномочия правительства сроком на 4 года для ликвидации бедственного положения населения, за что проголосовало 2/3 Рейхстага. Эти полномочия давали право издавать законы без согласия Рейхстага – власть официально полноправно переходит к Гитлеру. 2 августа 1934 года умирает президент Гинденбург, передав свои обязанности Адольфу Гитлеру. 19 августа 1934 года созывается народный референдум, по которому пост президента попросту упраздняется. Отныне Гитлер – пожизненный канцлер Германии и национальный фюрер (вождь), и никто больше не смеет стоять у него на пути, в том числе и члены его собственной партии. С «несогласными» Гитлер расправился еще 30 июня 1934 года, что вошло в историю под названием «ночь длинных ножей». Итак, смертельная машина была запущена.

Возвращаясь к вопросу «жизненного пространства», заморские территории, то есть Латинская Америка, США и Великобритания стояли для нацистов отдельным блоком. Америку Гитлер вообще никак не рассматривал – далеко и бесполезно; а вот Великобритания вызывала в нем живой интерес – государство сильное, влиятельное, обладающее колониями, с вековыми традициями и близкое к Европе. Захватывать Великобританию было неудобно – опять же, мешала природная водная граница, поэтому Британию нужно было привлекать какими-то иными путями. Нацисты избрали идеологический натиск, а именно, давление на наиболее податливых представителей королевской семьи, а в данном случае Эдуард был самым удобным для них вариантом, ведь именно он должен был стать королем. Для нацистов было очень важно перетянуть Британию на свою сторону. Будущая война за жизненное пространство и арийскую гегемонию была заложена в основную цель национал-социализма с самого начала. Но прежде чем начать саму войну, предстояло создать сильное государство, чем Гитлер занялся сразу же после прихода к власти. Еще Отто фон Бисмарк говорил, что война на два фронта обрекает Германию на поражение, что и произошло во время Первой мировой войны. Сделав соответствующие выводы, нацисты планировали войну только на Восточном фронте; цель – СССР. Поэтому до начала войны в их задачу входило налаживание сотрудничества и дружеских отношений с сильными европейскими государствами, которые могли бы создать нацистам серьезные помехи на пути воплощения их главной цели, то бишь гегемонии. И только после того, как вся Европа должна была территориально и идеологически быть под властью нацистов, Германия могла направить свою агрессию против Советского Союза. Итальянский и испанский фашизм Гитлер вообще не рассматривал как конкурентов. Муссолини хотел восстановить Римскую империю, и Гитлер этому препятствовать не собирался. Трудами итальянцев Средиземноморье оказалось бы под властью фашистов, а нацистам потом бы ничего не стоило «подвинуть» друзей и забрать себе этот «лакомый кусочек». Муссолини Гитлеру не страшен, а Франко и вовсе считался марионеткой. Кроме того, у Гитлера была поддержка в Восточной Европе в лице Румынии, Болгарии и Венгрии. Когда во второй половине 30-х годов Гитлер начал присоединять к Третьему Рейху Европу по кусочкам, Британия и Франция этому не противостояли, спасая «свои шкуры».

Адольфу Гитлеру нужно было сделать из Британии такое же марионеточное государство, так как он не собирался ее завоевывать, ему лишь нужно было, чтобы у власти был «свой человек». Не исключено, что нацисты планировали предоставить Эдуарду абсолютную власть, при этом имея на него прямое воздействие. Даже после отречения Эдуарда в 1936 году нацисты не оставили его в покое, ведь его можно было и восстановить на престол, сместив его брата Георга VI. Виндзоры были не единственными, с кем нацисты поддерживали тесный контакт – они пытались войти в доверие к Гогенцоллернам, Бернадоттам, Бурбонам, Бонапартам и даже к сохранившимся Романовым, но далеко не везде им были рады.

Гитлер был не первым, кто стремился наладить отношения между Германией и Британией, создав нерушимое сотрудничество между двумя странами. Идея альянса впервые разрабатывалась еще при кайзере Вильгельме I, который старался заинтересовать своего кузена короля Эдуарда VII этой же затеей в 1901 году, когда Эдуард VII сменил на троне свою мать королеву Викторию. Адольф Гитлер до последнего верил, что сотрудничество с Британией возможно даже тогда, когда обе страны оказались в состоянии войны друг с другом. Мечта рухнула лишь в сентябре 1940 года, когда Гитлер понял, что британцы никогда не поддержат немецкие амбиции на господство. Фюрер, имея боевой опыт во время Первой мировой войны, не понаслышке знал о мощи королевского военного флота и хотел всячески избежать морских столкновений с Британией. Однако, полностью избежать этого так и не удалось, и 1940 год ясно продемонстрировал Гитлеру слабость немецкого военно-морского флота в противостоянии британскому. Кроме того, не стоит сбрасывать со счетов тот факт, что Британия первой объявила войну Германии во Второй мировой, а не наоборот.

Многие представители британского правительства (за исключением Черчилля) верили, что целью территориальной экспансии Германии являются только близлежащие районы, и до тех пор, пока они не осознали, что Гитлер мыслит в куда больших масштабах захвата, прошло слишком много времени. Идея объединенной Европы давно уже посещала умы многих людей на протяжении длительного времени, так почему бы не позволить Гитлеру объединить Европу? Никто и подумать не мог, что речь шла о порабощении и уничтожении.

 

Глава 4

«Хайль Гитлер! – Хайль Виндзор!»

Политические воззрения Эдуарда были склонны к переменам, как ветер: то он считал, что монархия должна быть абсолютной, то выступал за республиканскую форму правления, то и вовсе считал, что все упраздненные монархии Европы должны быть восстановлены. Если рассматривать последний вариант, то, по его мнению, все смещенные династии должны были вернуться на престолы своих стран, после чего все монархии бы объединились в лице одного человека – монарха объединенных штатов Европы. Это позволяет взглянуть на деятельность Эдуарда совершенно под иным углом: получается, что он не был пешкой британско-германской игры, а действовал исходя из собственных интересов. Таким образом, у Эдуарда и Гитлера появляется одна и та же идея создания так называемого «Нового Порядка в Европе», хотя видение этой самой Новой Европы у них было совершенно разное. В таком случае напрашивается вопрос: кто кого использовал? – Гитлер Эдуарда, или Эдуард Гитлера? Вероятно, они оба стремились к осуществлению своих целей, стараясь использовать друг друга в личных интересах. Нужно учитывать, что размах королевских амбиций будет всегда шире, чем у обычного человека, даже если этот человек фюрер. Эта версия позволяет оправдать Эдуарда против обвинения, что он продал свою родину, связавшись с нацистами.

Интересно то, что Эдуард, в отличие от своего отца короля Георга V, считал себя немцем. Со своей матерью королевой Марией Текской Эдуард общался исключительно на немецком, которым владел так же свободно, как и английским. Он считал, что переименование Саксен-Кобург-Готской династии в Виндзорскую было своевременным решением отца абстрагирования от германского родства во время Первой мировой войны. Более того, Эдуард гордился своим германским происхождением: не менее 14 его предков принадлежали к германским королевским домам. Эдуард верил, что с помощью столь харизматичного и амбициозного фюрера родство двух стран можно будет восстановить. Работая вместе, они, безусловно, создали бы влиятельный альянс. Эдуард считал, что своим неоспоримым шармом и немецкими корнями он вскоре завоюет такую же популярность в Германии, какой он обладал в Британии. Заманчивая идея: Гитлер остается канцлером и ведает политическими делами, а династия Виндзоров возглавляет все монархические дома Европы.

Нацисты сильно рассчитывали на своего британского союзника. В конце концов, именно при Эдуарде нацисты оккупировали демилитаризованную Рейнскую область, а Британия этому попустительствовала летом 1936 года. Без особого предупреждения, продолжая утверждать, что Германия не имеет никаких территориальных претензий, 9 августа армия Гитлера начала свой поход на возвращение территорий. Французское правительство было ошарашено наглостью нацистов, однако не смело послать свои войска без предварительной поддержки Британии. Энтони Иден примчался в Париж для того, чтобы проконтролировать, что французы не будут делать никаких необдуманных шагов. Он убедил французское правительство в том, что этот вопрос следует обсуждать на экстренном собрании Лиги Наций. Впрочем, волноваться ему, в любом случае, не стоило – французы не горели особым желанием втягиваться в сомнительный политический конфликт. Собрание состоялось двумя днями позже в Лондоне, но единогласного решения так и не было принято. Любопытно, что действия Гитлера вызвали больший резонанс в Берлине, нежели в Париже или Лондоне. Конфуз состоял в том, что фюрер не посчитал нужным поставить своих генералов в известность о планируемой операции. Они были уверены, что внезапный шаг Гитлера спровоцирует конфликт, и англо-французские войска вот-вот будут направлены в Рейнскую область. Политики не смогли найти выхода из сложившейся ситуации. Посол Германии Леопольд Хойш, премьер-министр Стэнли Болдуин и еще несколько людей отправились в Форт Бельведер к Эдуарду, где он отдыхал с Уоллис. Король считал, что Рейнская область исторически принадлежит Германии, и знал, что в случае необходимости, с Гитлером можно будет заключить специальный пакт, по которому тот обязывался нести ответственность за население Рейнской области. Король сказал, что войны не будет! С этого момента Гитлер поверил, что сможет манипулировать британским правительством и Стэнли Болдуином в частности, с помощью Эдуарда. И план Гитлера почти осуществился, пока Эдуард не принял решение отречься. Нацистская мечта рухнула. Однако немцы – народ неунывающий; не получилось так, тогда будет найден другой способ.

С 10 на 11 декабря 1936 года происходит отречение Эдуарда. Эмоции британцев по этому поводу были описаны в первой части книги, но что при этом испытывали немцы? Нет никаких письменных доказательств, которые бы передавали реакцию фюрера на поступок Эдуарда, но несложно предположить, какую бурю негодования и разочарования это могло вызвать у импульсивного Адольфа Гитлера. Он так долго посредством подставных лиц налаживал контакт с принцем Уэльским, а затем и королем Британии, чтобы все в одночасье рухнуло! Британский трон пустовать не может, и на смену Эдуарду обязательно должен прийти другой человек, и не факт, что он будет разделять взгляды национал-социализма. Они предполагали, что следующим трон может занять куда более традиционный и консервативный человек, чем был его предшественник. Нет, потерять Эдуарда было нельзя – только он мог помочь проложить нацистам дорогу в Британию и оказывать, как считали они, на политические процессы существенное влияние.

Итак, вернемся к событиям 1937 года: Эдуард отрекся, отбыл в изгнание в Европу, женился, совершил свадебное турне с Уоллис, и осел со своей новоиспеченной Герцогиней Виндзорской в отеле Meurice, где их частым гостем был Шарль Бидо. Неудивительно, что во время кризиса, связанного с отречением 1936 года, и вплоть до осени 1937 года нацисты оборвали все связи с Эдуардом – они его просто списали. Но, когда они поняли, что больше никто из представителей королевской семьи в Британии не станет их союзником, они вновь вернулись к Эдуарду, теперь уже Герцогу Виндзорскому.

Благодаря усилиям Шарля Бидо Эдуардом вновь заинтересовались самые влиятельные нацисты. Ситуация была двоякая: безусловно, Эдуард, как король, был для них более интересен и обладал куда большим влиянием, нежели теперь, но в этом случае им пришлось бы сначала получить разрешение премьер-министра Болдуина на визит, предварительно подробно проинформировав о целях предстоящего визита, а этого нацисты уж никак сделать не могли; а теперь Эдуард был никем, он больше не обладал ни властью, ни влиянием, но у него появилось одно неоспоримое преимущество, которым он не обладал прежде, – у него появилась свобода говорить. Этими влиятельными нацистами были Рудольф Гесс и Мартин Борман. Они прибыли в Париж с целью официально пригласить Герцога и Герцогиню Виндзорских в Третий Рейх. К их приезду начали готовиться за несколько недель. Сопровождать их вызвался еще один влиятельный представитель нацистской элиты – Роберт Лей. Кроме вышеназванных нацистов, заметную роль по влечению Эдуарда в сети Гитлера играл Эрол Флин (голливудский актер, активно сотрудничавший с нацистскими агентами). Также ходили слухи о деятельности Флина в агрессивной организации ИРА, но документальных подтверждений тому нет.

Спустя двое суток после встречи, 3 октября 1937 года, Эдуард объявил о своем намерении в самое ближайшее время отправиться в Германию не менее чем на 10 дней, а после возвращения прямиком направиться в США, где он хочет ознакомиться с американской строительной индустрией. В то время пока Уоллис и Эдуард должны были быть в Германии, Шарль Бидо сразу же направился в США, где в течение последующих 9 дней должен был подготовить все к приезду Герцога и Герцогини Виндзорских. Британское правительство, узнав о том, что бывший король со своей супругой-американкой вот-вот направятся в Третий Рейх, попытались их остановить: Черчилль, лорд Бивербрук и прочие беседовали с Эдуардом по телефону, но будучи обиженным на всех британских политиков, он уже никого не хотел слушать. Королевская семья и вовсе грозила прекратить любые отношения с Эдуардом; всем британским посольствам в Европе и Америке был отдан приказ не иметь дел с Герцогом Виндзорским.

11 октября 1937 года Уоллис и Эдуард направились на поезде в Третий Рейх. Их конечной остановкой была станция Friederichstrasse, Берлин. Там они были встречены мистером Харрисоном, третьим секретарем британского посольства в Берлине, а не главой посольства сэром Невиллом Хендерсоном, как ожидалось. Тот был отозван из Германии накануне прибытия Уоллис и Эдуарда, а Герцог и Герцогиня получили очередной удар презрения от Британии. Кроме Харрисона, на платформе их ожидала нацистская делегация, возглавляемая Робертом Леем. Именно Лей был ответственным за их приезд, а в качестве прикрытия истинной цели визита использовалось то, что он являлся главой Германского трудового фронта, в котором, якобы, Эдуард был очень заинтересован. Среди встречающих были малоизвестные члены нацистской элиты, чтобы не привлекать большого внимания: Горлитцер, капитан Ведгеманн, Шнеер и Хевель. Цепочка замыкалась министром иностранных дел Иоахимом фон Риббентропом, который все же придавал встрече некий налет встречи на высшем уровне.

Виндзоров отвезли в отель Kaiserhof, где они могли передохнуть после утомительной поездки. Вечером того же дня за ними заехал Роберт Лей и отвез на фабрику, где произнес приветственную речь по поводу приезда почетных гостей, а также, воспользовавшись возможностью и присутствием прессы, возвысил фюрера, рассказав всем о том, как «великий» Гитлер смог ликвидировать массовую безработицу. В большом зале царила атмосфера эйфории и всеобщего эмоционального подъема. После окончания своей речи Лей, подняв руку в нацистском приветствии, трижды прокричал «Хайль, Гитлер!», – полный зал громовыми возгласами вторил эхом «Хайль…». После этого прозвучали национальные гимны Британии и Германии. По окончании церемонии, Герцог и Герцогиня Виндзорские вернулись в черный кабриолет Мерседес-Бенц, который ожидал их; Роберт Лей плюхнулся между ними на заднем сидении. Они направились в частное имение Лея для того, чтобы отведать немецкие гастрономические изыски. С этого момента поездка в Германию стала для Виндзоров одной сплошной катастрофой. Города мелькали один за другим, бесконечные речи, нацистские «салюты-приветствия» и все время сидящий между Уоллис и Эдуардом Роберт Лей.

12 октября 1937 года германское новостное агентство сообщило, что Герман Геринг на днях должен совершить официальный визит в Австрию в ответ на визит министра иностранных дел Австрии Гайдо Шмидта, который как раз отбыл из Берлина. Виндзорам корректно сообщили, что их расписание на ближайшие дни меняется, и встреча с Герингом переносится на 14 октября; вместо Эссена им нужно ехать в личное поместье Геринга Carinhall в областной земле Бранденбург. Но дел у них по-прежнему была масса. Им еще предстояло посетить нацистскую благотворительную организацию и поужинать в компании Риббентропа.

На страницах британской газеты The Times очень быстро появились статьи, посвященные визиту Эдуарда в Германию: «Его Королевское Высочество улыбается и по-нацистски салютует толпам людей, собравшимися под его окнами рядом с гостиницей…» Позже Эдуард, стараясь оправдаться, утверждал, что это была не «зига», а лишь то, что он безобидно помахал людям рукой. Кто бы ни приезжал в Третий Рейх, был потрясен нацистской атрибутикой и бесконечной эйфорией. И неудивительно, ведь это как раз являлось одной из основ нацистского единства: общность действий, лозунгов, мыслей, маршей, «салютов». Те, кто видели и слышали самого Адольфа Гитлера, были счастливы. Он мог дать такой колоссальный выброс эмоций и адреналина толпе, что люди были готовы продать душу дьяволу, только бы выполнить требования своего любимого фюрера. Эдуард, как и все прочие, поддался этой магии.

14 октября 1937 года Виндзорам предстояло посетить специальное учебное заведение в Померании, готовящее будущую элиту СС. Они были покорены выправкой, единомыслием и силой духа учащихся. Им показали все, чему учат и к чему готовят подростков. Эдуард был в восторге! В этот же день они отправились в поместье Геринга, где имели удовольствие познакомиться с его женой. Герман приветствовал их на пороге своего дома в кипельно-белом парадном мундире, Эмма Геринг исполняла роль внимательной хозяйки дома, хотя и считала отречение Эдуарда капитуляцией, а Уоллис – главной тому причиной.

Личный переводчик Гитлера Пауль Шмидт сопровождал Виндзоров на всем протяжении их пребывания в Берлине. Относительно их поездки к Герингу в своем дневнике он писал следующее:

Геринг с ребяческой гордостью показывал Герцогу и Герцогине дом, в том числе свой гимнастический зал в подвальном помещении со сложным массажным аппаратом. Со всеми орденами, позвякивавшими на мундире; он втиснул свое щедро скроенное природой тело между двумя роликами, чтобы показать улыбающейся Герцогине, как он работает. Просторный чердак был полностью занят большой моделью железной дороги на радость одному из племянников Геринга. Геринг включил электричество, и скоро двое мужчин [Эдуард и сам Геринг. – Прим.] были полностью поглощены занимательной игрушкой. В конце Геринг запустил игрушечный аэроплан, прикрепленный к проволоке и летавший через всю комнату. Пролетая над железной дорогой, он бросил несколько маленьких деревянных бомб. Потом за чаем мне не пришлось переводить для Герцога, который довольно хорошо говорил по-немецки, но по ходу дела я давал пояснения Герцогине.

В кабинете Геринга Эдуард увидел карту на стене, на которой Австрия уже находилась в составе Третьего Рейха. Геринг отшутился: «Это для того, чтобы не переделывать по сто раз карту, лучше сразу нарисовать то, что нам предстоит присоединить в будущем». Эдуард был обязан проинформировать британское правительство об увиденном, но он и этого не сделал. Вероятно, он знал о намерениях нацистов еще за год до этой встречи, когда имел честь видеться с немецким дипломатом Францем фон Папеном в Австрии. Может быть, Эдуард даже знал, что Гитлер собирается сделать и его собственную родину частью Рейха – это лишь вопрос времени. После того, как Виндзоры покинули прекрасный дом Геринга, им еще предстояло посетить Рюген и Билефельд.

В то время, как Эдуард и Уоллис знакомились со знаменитой индустрией стали семьи Круппов, Гитлер воспользовался возможностью произнести очередную речь, посвященную расширению жизненного пространства.

Виндзоры мотались на поездах из одной части Германии в другую, посетив еще и Дрезден с Лейпцигом. Именно в Лейпциге Эдуард на собрании представителей трудового фронта Лея произнес речь: «Я поездил по миру, и видел много великих достижений человечества, но то, что я увидел в Германии, раньше мне казалось за гранью возможного. В это невозможно поверить – это просто чудо! Это можно понять, только когда придет осознание того, что за всем этим стоит один человек и его воля».

В Дрездене Эдуарду предоставилась возможность встретиться со своим родственником Герцогом Кобургским, который в 1936 году был агентом Гитлера. В честь приезда Виндзоров он устроил ужин, проведенный со всеми требованиями королевского этикета. Даже на стульях Эдуарда и Уоллис значилась надпись HRH – Его/Ее Королевское Высочество. Герцог был первым членом королевской семьи, кто признал королевский титул Уоллис. Ей было еще более лестно, когда она узнала, что всем представителям политической власти в Германии было передано, чтобы к ней обращались Ваше Королевское Высочество. Нацисты отлично понимали, что завоевать Эдуарда им удастся только с помощью его тщеславной жены. Более того, в каких бы людных местах Виндзоры ни появлялись, в толпе были специальные люди, скандировавшие «Мы за Герцогиню!».

Шла вторая неделя путешествия Виндзоров по Германии: Нюрнберг, Вюртемберг, Штутгарт… теплая погода, нацистские парады, чудесный закат и легкий ветер с Альп.

Апогей поездки приходился на 22 октября 1937 года, когда Эдуарду предстояло встретиться с Адольфом Гитлером в его резиденции Бергхоф (Оберзальцберг) в Баварских Альпах в долине Берхтесгадена, недалеко от Мюнхена. И вновь обратимся к мемуарам Шмидта:

Гитлер принял Виндзоров в Оберзалъцберге. Герцог выразил восхищение промышленными достижениями, которые он видел, особенно на заводах Крупна в Эссене. Социальный прогресс в Германии был основной темой разговора между Гитлером и Виндзорами на протяжении дня. Очевидно, Гитлер сделал над собой усилие; чтобы быть любезным с Герцогом, которого он считал другом Германии, особенно памятуя о речи, произнесенной Герцогом несколькими годами ранее, в которой тот протянул руку дружбы немецким ассоциациям бывших военных. В этих беседах, насколько я понял, ничто не указывало на то, что Герцог Виндзорский действительно симпатизирует идеологии и практике Третьего Рейха, как казалось Гитлеру. За исключением нескольких одобрительных слов о мерах, принимаемых Германией в области социального благосостояния, Герцог не обсуждал политические вопросы. Он был искренен и дружелюбен с Гитлером и выказывал светский шарм, которым славился во всем мире. Герцогиня лишь изредка присоединялась к беседе, и то с большой сдержанностью, когда возникал какой-либо социальный вопрос, представлявший особый интерес для женщины. Она была просто и подобающе случаю одета и произвела на Гитлера большое впечатление. «Она была бы хорошей королевой», – сказал он, когда гости уехали.

Кроме мемуаров переводчика, не осталось больше никаких письменных доказательств, что же действительно могли обсуждать Гитлер и Эдуард. Поэтому предполагать можно все что угодно. Гитлер произвел неизгладимое впечатление на Уоллис. «Я не могла отвести глаз от него… – напишет она спустя несколько лет в своих воспоминаниях, – у него были длинные белые руки, от которых просто разило внутренней мощью». Также она отметила особенность глаз фюрера: «в самом деле, выдающиеся – глубокие, немигающие, чарующие, горящие таким же огнем, который я когда-то видела в глазах Кемаля Ататюрка…».

В 5 вечера Виндзоры сели на поезд, который вернул их в Мюнхен. Там их встретил бывший Великий Герцог Мекленбурга. Позже они отправились на ужин к Рудольфу Гессу. Спустя несколько лет они встретятся вновь при странных обстоятельствах, неожиданных для них обоих…

Вечер последнего дня в Германии они с удовольствием провели в баварской пивной, наслаждаясь вкусом доброго немецкого пива и колбасок. Выпив три кружки пива, Эдуард встал на стул и обратился к народу, высказывая свою любовь и восхищение к их замечательному городу Мюнхену. Публика пришла в восторг, когда в конце речи Эдуард приложил к губе фальшивые усики.

На следующий день Уоллис и Эдуард гуляли по Мюнхену, рассматривая достопримечательности. Нацисты не преминули показать им мемориал, который был посвящен шестнадцати погибшим во время Пивного путча 1923 года, и причисленных к рангу героев-мучеников. Поездка подошла к концу. Виндзоры начали собираться в обратный путь во Францию. В Америку они уже не поехали, так как американцы отказались с ними сотрудничать, тур был отменен.

 

Глава 5

Война

Новая мировая война должна была стать кульминацией в развитии национал-социализма и проверкой силы идеологии. Государство, военная мощь, форсированное развитие экономики – все было подготовкой к будущей войне, и как только страна достигла пика своего развития, Гитлер спровоцировал войну.

В то время, когда другие государства вели политику умиротворения, Гитлер открыто следовал политике устрашения – уже все знали о военной мощи нацистского государства, а Германия не упускала ни одного случая это продемонстрировать, будь то новостной выпуск или военный парад. Гитлер был уверен, что европейские государства, зная, с чем им придется столкнуться при военном конфликте, всеми силами постараются избежать прямых военных действий, и Мюнхенский сговор 1938 года является главным подтверждением этой гипотезы. Быстрая и успешная аннексия относительно небольшой, но стратегически важной и экономически значительной Чехословакии с ее многочисленным (23,5 %) немецким населением создала впечатление легкой победы и побудила Адольфа Гитлера продолжать наступление на страны Центральной Европы. Фюрер привык получать все, что он хочет, малыми потерями. Он рвал Европу по кусочкам, а ведущие державы этому попустительствовали. Даже во время начала боевых действий в Польше Гитлер по-прежнему считал, что за нее никто не вступится, и еще одна территория достанется ему фактически даром. По-настоящему Гитлер испугался, когда узнал, что 25 августа 1939 года между Британией и Польшей был заключен договор о военном союзничестве. Больше всего на свете он опасался войны на два фронта – история уже не раз доказывала, что тот, кто будет воевать на два фронта, неминуемо будет разбит с большими потерями. Но, получив подтверждение от Франции о том, что она воевать с Германией не намерена, фюрер несколько успокоился. Кроме того, накануне был заключен договор Молотова-Риббентропа о ненападении. Гитлер счел, что Британия, столь страстно следующая своему курсу умиротворения, в одиночку в войну с Третьим Рейхом уж точно вступать не будет. Таким образом, Западная Европа Германии угрозу не составляла. Война уже была намечена Гитлером, и его безумно раздражало, что ее начало пришлось переносить несколько раз.

Фюрер привык быть творцом истории, и на этот раз он оказался во главе будущего всего человечества. Вторая мировая война началась с великого обмана: секретное подразделение службы СС (СД) организовали провокацию, получившую название «Гляйвицкий инцидент», так как проходила в польском городе Гляйвиц (совр. Гливице, Польша) под руководством знаменитого Рейнхарда Гейдриха. Согласно плану Гейдриха, сотрудники СД, переодетые в польскую военную форму, должны были напасть на радиостанцию в Гляйвице и передать в эфир антигерманское воззвание на польском языке; напасть на лесничество в Пинчене севернее Кройцбурга; в Хохлиндене, на участке границы между Гляйвицем и Ратибором, уничтожить таможенный пункт. Роль «погибших во время нападения» предназначалась заключенным концлагерей, умерщвленных посредством инъекций и уже после этого доставленных на место событий. На эсэсовском языке они назывались «консервами», что и дало название самой операции. Провокация была спланирована еще в 1938 году, однако, до 1939 года случая ее реализовать не представилось. 31 августа 1939 года операция, наконец, была полностью реализована по задуманному плану. Кроме того, было инсценировано нападение «поляков» на немецкие города Кройцберг, Пишен и Хохлинден. Нацистская пропаганда запустила свою машину: ночью 31 августа и на утро 1 сентября 1939 года нацистская газета Völkischer Beobachter пестрила заголовками, что агрессоры атаковали гляйвицкое радио. Гитлер собственноручно создал себе алиби для вторжения, которое было так необходимо. В Рейхсканцелярии кипела напряженная работа. Вечером 31 августа в нацистских кругах стало известно, что Гитлер отдал приказ о вторжении в Польшу и что войска должны были пересечь границу в 5.45 на следующее утро.

«По приказу Фюрера и Верховного Главнокомандующего вермахт выступил на защиту Рейха. В соответствии с инструкциями по контролю над польской агрессией войска германской армии сегодня рано утром провели контратаку по всей германо-польской границе. Одновременно эскадрильи военно-воздушных сил взлетели, чтобы атаковать военные объекты в Польше. Военно-морской флот выступил на защиту Балтийского моря» – таким было первое военное коммюнике (новость в прессе) Второй мировой войны, выпущенное 1 сентября 1939 года.

В 10 утра следующего дня Гитлер произнес одну из самых своих знаменитых речей в Рейхстаге:

«…в последнее время против нас на приграничных территориях было зафиксировано 24 инцидента, 14 из которых произошли прошлой ночью. Три инцидента были очень серьезными. Я принял решение говорить с Польшей на том же языке, на котором она говорит с нами в последние месяцы… Прошлой ночью польская армия впервые открыла огонь на нашей территории… Пришло время, когда на бомбу нужно отвечать бомбой… Отныне я буду следовать этому правилу против кого бы то ни было, пока не появится уверенность, что граница Третьего Рейха в безопасности…».

Спустя несколько часов Гитлер обратился к нации через все громкоговорители страны:

«Прошлой ночью польские солдаты регулярной армии впервые открыли огонь на нашей территории. Снова я надел мундир, который был для меня самой лучшей и любимой одеждой. Я сниму его только после победы…».

На закате 1 сентября 1939 года нацистская армия пересекла границу Польши. Гитлер и его окружение до последнего дня надеялись, что союзники не решатся вступить в войну и дело закончится вторым «Мюнхенским сговором». Главный переводчик министерства иностранных дел Германии Пауль Шмидт описывает состояние шока, в которое пришел Гитлер, когда посол Британии Невилл Хендерсон, появившись в Рейхсканцелярии в 9 часов утра 3 сентября, передал ультиматум своего правительства:

«Своей акцией немецкое правительство создало ситуацию, при которой правительства Соединенного Королевства и Франции должны выполнить свои обязательства и поддержать Польшу. Следовательно, если правительство Его Величества не получит от германского правительства удовлетворительных заверений, что германское правительство прекратило всякие агрессивные действия и готово вывести войска с польской территории, то правительство Его Величества без промедления выполнит свои обязательства по отношению к Польше».

Вслед за Гендерсоном в Рейхсканцелярии появился французский посол господин Кулондр и вручил почти такую же ноту на французском языке. Как и британский посол, Кулондр потребовал немедленного ответа, на что Риббентроп мог лишь ответить, что доложит об этом деле Гитлеру. На следующий день, 2 сентября, по британскому и французскому радио передали «Приказ о всеобщей мобилизации в Англии» и «Мобилизация во Франции».

3 сентября в 9 часов Англия, в 12:20 Франция, а также Австралия и Новая Зеландия объявили Германии войну. В течение нескольких дней к ним присоединяются Канада, Ньюфаундленд, Южно-Африканский союз и Непал.

Так началась Вторая мировая война.

* * *

Когда Герцог и Герцогиня Виндзорские находились на вилле La Croe на французской Ривьере, они услышали о том, что Германия вторглась на территорию Польши. В последнее время они находились там практически одни, не считая прислуги – все их друзья, понимавшие, куда в последнее время «дует ветер» политики, покинули материковую Европу и вернулись на родину, чтобы подготовиться к грядущим событиям. После того, как Эдуард прослушал дневное новостное обозрение, в котором шла речь о военном конфликте в Польше, он провел весь последующий час в борьбе с французскими телефонными службами, пытаясь дозвониться в Лондон и из первых уст узнать о том, что все-таки происходит. Меткальфе вспоминает, что раздраженный Эдуард вскоре бросил эту затею – «сейчас после новостей все британцы, которые находятся во Франции, пытаются дозвониться домой. Я ничего не могу сделать сейчас! Но я просто обязан услышать лично от моего брата, что он все-таки там решил…!».

В то время, пока узнать что-либо не представлялось возможным, Уоллис предложила Эдуарду искупаться в бассейне, но не успели они выйти из дома, как слуга попросил Герцога к телефону – звонил британский посол в Париже сэр Рональд Кемпбелл. Эдуард сказал Уоллис не ждать его и удалился для телефонного разговора. Через 10 минут он вернулся и тихим голосом сообщил Уоллис, что Британия объявила Германии войну. Эдуард боялся, что это может послужить причиной мирового распространения коммунизма. Закончив говорить, он погрузился в голубую воду бассейна.

Они арендовали этот загородный особняк весной 1938 года. Дом находился в поистине прекрасном месте, рядом с побережьем Средиземного моря. Круглый год погода в этой местности радовала местных жителей и туристов: шум прибоя, солнце, свежие фрукты, плодовые деревья… Уоллис лично занималась оформлением дизайна интерьера. Война застала ее как раз за обустройством их гнездышка. Она, как и всегда, уделяла внимание всяким мелочам: Эдуард должен был жить в такой же обстановке, к которой он привык, поэтому все в доме делалось с королевским размахом, не жалея средств. А в январе 1939 года они арендовали еще один дом в Париже. Как и подобает королевским особам, Герцог и Герцогиня держали несколько слуг, однако, двое слуг-французов, после объявления Францией войны Германии, были призваны в армию. Герцога такое положение вещей совершенно не устраивало и, как вспоминает Меткальфе, он начал давать распоряжения для подготовки возвращения в Британию.

Эдуард боялся войны, боялся коммунизма. Ему казалось, что он сделал все, чтобы избежать войны, и уж тем более все, что касалось личных отношений с Гитлером. Новая мировая война качественно отличалась от предыдущей – это было столкновением не только на почве территориальных притязаний, но, в первую очередь, войной идеологий (коммунизма, фашизма и капитализма). Война могла быть весомым поводом для того, чтобы позволить Эдуарду вернуться в Британию. Ему было легко вновь все бросить и уехать, ведь он еще не имел никакой духовной или материальной связи с новым домом – все что он там делал, это коротал часы как мог, пока его жена занималась обустройством. Эдуарду позвонили из Лондона: это был Уолтер Монктон. Они долго беседовали, после чего Эдуард раздраженно положил трубку и заявил, что он и Уоллис в Британию не поедут, пока им не пришлют персональное приглашение от имени короля остановиться в Виндзорском замке. В действительности правда состояла в том, что Виндзоров в Британии больше никто не ждал, и Эдуард это, наконец, понял. Его ссылка стала бессрочной. Его частная поездка в Третий Рейх отозвалась для него унизительной пощечиной из Британии, где пресса уже давно назвала его предателем.

Эдуард и Уоллис покинули Германию в конце октября 1937 года, после чего наступательная политика Гитлера приняла агрессивный характер – спустя 5 месяцев произошел Аншлюс Австрии. В том же 1938 году была проведена военная мобилизация в Судетской области; чехи готовились воевать на стороне Германии. Богемия и Моравия стали частью Третьего Рейха. После вторжения в Польшу в 1939 году следующим шагом Гитлера должен был стать Drang nach Osten — путь (натиск) на Восток. Эдуарду не хотелось оставаться в пекле событий, и он ждал, что его призовут обратно на родину, как короля Артура или Роланда, и он поведет свой народ к победе. Но ожидания его не оправдались – он больше не был нужен ни стране, ни народу, ни правительству, ни семье. Он не понимал, что могло сподвигнуть страну так о нем думать, ведь он пытался наладить с Германией дружеские отношения.

Безусловно, поездка в Третий Рейх очень польстила Эдуарду: его принимали не как частное лицо, а как государственного деятеля, причем в качестве действующего монарха – это был кратковременный триумф бывшего короля, вскруживший ему голову; к нему и его супруге обращались не иначе, как «Ваше Высочество», торжественные мероприятия были по-королевски впечатляющими; на улицах его встречали ликующие толпы людей, размахивающие британскими и нацистскими флагами, приветствуя Эдуарда по-нацистски поднятой рукой… У Герцога не укладывалось в голове, как могла эта замечательная страна и их приветливый, харизматичный фюрер стать главным врагом его родины, а встреча с ним – причиной отказа королевской семьи от общения с Эдуардом. Герцог до последнего не верил рассказам о жестокости нацистов, считая это россказнями пропаганды противоборствующих стран.

Эдуард уже представлял весь ужас их заточения в La Croe, где они будут отрезаны от привычной гламурной жизни. Нет, непременно нужно вернуться в Британию! Старый друг и верный помощник Герцога Фрути Меткальфе предложил ему остановиться с супругой в его собственном доме Hartfield House в области Сассекс. Дом более-менее подошел бы им по антуражу и также находился недалеко от Лондона, куда Эдуард смог бы ездить на автомобиле по необходимости. Герцог поставил Монктона в известность о своих планах, но тот посоветовал ему не торопиться и передал решение этого вопроса премьер-министру Невиллу Чемберлену. Поскольку на момент отречения Эдуарда в 1936 году Чемберлен был в составе правительства Стэнли Болдуина, он знал весь подтекст произошедшего и осознавал возможные последствия возвращения Эдуарда в Британию. И как бы в таком случае общественность отнеслась к королевской семье, которая фактически отказалась от бывшего короля, или к Герцогу и Герцогине Виндзорским, после того, как они не раз в открытую критиковали британскую политику и действия британской королевской семьи?! Кроме того, возвращение Эдуарда могло отвлекать внимание короля Георга VI, чьей единственной задачей теперь являлась война. Правительству по всему нельзя было допустить возвращения Эдуарда. И потом, никто еще не забыл его взбалмошного характера, необдуманности поступков и причастности к британским фашистам. Но выход все же был найден.

Уинстон Черчилль, вновь ставший к этому времени первым лордом адмиралтейства (этот же статус он имел во время Первой мировой войны), нашел способ разрешить щекотливый вопрос местонахождения Эдуарда. Конечно, ему нельзя было ни оставаться во Франции, в свете военной угрозы, а также угрозы сотрудничества с нацистами, ни в Британии по вышеизложенным причинам. 11 сентября 1939 года Черчилль послал телеграмму кузену Эдуарда, адмиралу флота Луи Маунтбеттену с просьбой забрать Герцога и Герцогиню Виндзорских на королевском эсминце Kelly в Гаврском порту (Франция).

Британский посол в Париже позвонил Эдуарду с просьбой собираться, так как скоро за ними заедут. Дальнейшие инструкции им представят позже. Виндзоры спешно начали собирать все необходимые вещи для поездки в Британию. Уоллис лично обмотала мебель La Croe в коричневую бумагу, чтобы ко времени их возвращения в доме было все в целости и порядке. После того, как приготовления были закончены, они покинули свою приморскую виллу. Процессия состояла из двух машин, полностью загруженных чемоданами и коробками; кроме того, они взяли с собой трех любимых керн-терьеров по имени Призи, Детто и Пуки. Супруги прибыли в Париж, где получили следующие секретные инструкции. Вечером 12 сентября 1939 года они достигли побережья «Английского канала», более известного под названием Ла-Манш. Эсминец Маунтбеттена уже двигался в их направлении, перед этим зайдя в Шербург, где забрал Мейджора Рэндольфа Черчилля, сына Уинстона Черчилля. Когда корабль подходил к Гаврскому порту, Маунтбеттен решил проинформировать нескольких офицеров об их секретной миссии, и каково было его удивление, когда он узнал, что многие из них уже были в курсе дела. Более того, это стало известно и британскому издательству The Daily Mirror, в котором новость была опубликована на следующий день. Это было опасным, так как немецкая разведка не дремала, а рассекреченный маршрут эсминца мог стать доступной мишенью для немецких подводных лодок.

В ночь на 13 сентября эсминец прибыл в порт. На корабле все приветствовали бывшего короля; Эдуард же был подобен загнанной собаке. Маунтбеттен еще некоторое время спорил с Уоллис на счет количества взятого с собой багажа, но спорить с этой женщиной было совершенно бесполезно, и он, в конце концов, сдался. Когда все были на борту, эсминец на полной скорости направился к берегам Британии. Уоллис, Эдуард и сын Черчилля заняли капитанские каюты, проводя довольно веселое и приятное время за выпивкой и игрой. По словам Маунтбеттена, «Эдуард был полон энтузиазма и как будто помолодел на несколько лет, в надежде вновь получить возможность служить своей родине».

Было очень холодное и раннее утро 13 сентября, когда эсминец достиг берегов Британии в Портсмуте. Это был тот самый причал, с которого, по иронии судьбы, три года назад Эдуард отбыл в изгнание. Герцог сердечно пожал руку своему кузену и спустился с женой на берег. На берегу их встретил адмирал сэр Уильям Джеймс и военная служба безопасности. Монктон, который являлся теперь личным советником короля Георга VI, уведомил, чтобы кто-нибудь из дворца прибыл встретить Эдуарда, но никто этого не сделал. Более того, Букингемский дворец отказался выделить Эдуарду персональный автомобиль из королевского таксопарка. Если Герцогу еще нужны были какие-то доказательства, что здесь его никто не ждал, то он их получил. Никто даже не позаботился о том, чтобы подготовить им подходящее место для ночлега. Местные отели были уж слишком просты, и Виндзорам пришлось остановиться в адмиралтейском доме Джеймса и его супруги.

В полдень, не задержавшись в Портсмуте, Виндзоры направились в дом Меткальфе, где смогли осесть. Герцог был полон энергии и уже 14 сентября направился в Лондон, чтобы сыграть свою патриотическую роль в новой войне. Во дворце Эдуард, наконец, встретился с братьями. Для Георга VI это было проблемой, чем же ему занять своего старшего брата на время его пребывания в Британии. Наиболее подходящим вариантом было назначить Эдуарда фельдмаршалом военных сухопутных сил (собственно, звание фельдмаршала у него, как у бывшего короля, и так было). На время войны Эдуард должен был стать генералом одной из армий, действующих во Франции. Герцог не ожидал подобного поворота событий, и, с довольно скучным лицом, сказал, что подумает.

Чем больше Эдуард думал об этом назначении, тем больше оно ему не нравилось. С одной стороны, ему льстило, что у него появляется доступ к прямому влиянию на ход военных событий, но, с другой стороны, ему совершенно не хотелось возвращаться обратно во Францию. С этими соображениями, 15 сентября Эдуард решил встретиться с военным министром Лесли Хоур-Белиша. Лондон был уже не тем, каким его помнил Эдуард: люди в военной форме, заколоченные окна, сирены, которые должны были сообщать об атаке с воздуха. В военном министерстве Эдуард появился инкогнито – в гражданской одежде, с противогазом, перекинутым через плечо. Хоур-Белиша сразу же узнал Эдуарда, так как они вместе учились в Оксфорде, а в 30-х он служил в министерстве транспорта и часто встречался с Эдуардом, когда тот интересовался вопросами решения дорожных аварий. Выслушав предложение Эдуарда о том, что тот хочет остаться генералом сухопутных армий в Британии, Хоур-Белиша ответил ему вежливым отказом. Британия отправляла во Францию всего две дивизии, а генерал там был один – Говард Визе. Эдуард нужен был во Франции. В таком случае, Эдуард отказался от звания фельдмаршала. Это была его вторая капитуляция. Перед уходом, Герцог не преминул сказать министру, что Уоллис хотела бы также внести свой посильный вклад и организовать госпитали на восточном побережье Англии. У Эдуарда были для этого разговора основания: сразу же по приезде в Лондон, Уоллис встретилась со старой приятельницей леди Мендель, супругой представителя британской прессы в Париже. Именно она могла организовать ей доступ к военному обеспечению армий медикаментами и одеждой. Хоур-Белиша был не готов для подобного поворота событий – американка, сопровождаемая бывшим королем, будет зарабатывать себе престиж на королевских землях? – абсурд. На следующий день военный министр счел своим долгом попросить аудиенцию у короля и лично доложить о планах Эдуарда. Георг нервно расхаживал по комнате, – выходки Эдуарда возмущали его до глубины души. Он считал, что у Эдуарда вообще нет никакой дисциплины в жизни, и потом, он вообще не хотел, чтобы его старший брат служил в Британии. И это было небезосновательным – как можно допускать человека к военным тайнам, когда у него налажен прямой контакт с врагом?! Хоур-Белиша обещал решить этот вопрос с тем, чтобы имя короля в этом никак не фигурировало. Министр отправился в свой департамент для переговоров.

В 14:30 Георг настоял, чтобы Хоур-Белиша повторно появился в Букингемском дворце. На этот раз он предстал перед королем вместе с фельдмаршалом сэром Эдмундом Иронсайдом, главой имперского генералитета. Они застали короля крайне взволнованным и обеспокоенным возвращением Виндзоров. Он возмущался, что обычно короли получают трон лишь после смерти своего предшественника. «Мой же — добавил Георг, – не только жив, но еще и ТАК жив!» Запретить Виндзорам путешествовать по стране! Георг попросил Хоур-Белиша и Иронсайда сделать все возможное, чтобы Эдуард немедленно вернулся в Париж. У Георга VI начиналась паника.

Спустя 30 минут Хоур-Белиша прибыл в военное министерство, где его уже ожидал Эдуард. Герцог не только не привык слышать «нет», но и тем более не был готов к повторному изгнанию. Министр был очень умным и осторожным человеком. Он вежливо объяснил Эдуарду, что его присутствие на территории Британии будет привлекать к нему слишком много внимания, тогда как во Франции, в этом отношении, служить будет проще. И вновь мечты Эдуарда вернуться в королевский круг рухнули. Он почти согласился на службу в Париже. Хоур-Белиша уже вздохнул спокойно, что проблема решена, но тут Эдуард засыпал его новыми вопросами: а как же тогда быть с его младшим братом Герцогом Глостерширским, ведь тот за службу получает приличный оклад, а Эдуард предложил свою помощь безвозмездно? Эдуард настаивал, чтобы его поступок непременно осветили в прессе в самое ближайшее время. Кроме того, он хотел, чтобы его армия была украшена его личными знаменами, а Меткальфе стал его личным солдатом-помощником. Хоур-Белише обещал выполнить практически все его требования, которые были в его компетентности, а также произвести шофера и помощника Эдуарда Фрути Меткальфе в солдаты. Через час навязчивый Герцог наконец-то покинул кабинет министра.

На выходе из здания Эдуарда ждала небольшая толпа, собравшаяся специально, чтобы его поприветствовать. Подходя к своей машине, Эдуард улыбался и снял шляпу в знак ответного приветствия, – неужели его до сих пор помнят и любят…?

Как только Эдуард добрался до дома, все, кто его увидел, могли прочесть на его лице немую ярость – от него снова отказались. Виндзорам предстояло вновь вернуться во Францию. Уоллис поняла, что уже ни под каким предлогом ей не будут рады в Британии. На протяжении всего их пребывания на Туманном Альбионе от королевской семьи им не пришло ни единой записочки или звонка. Выйдя замуж за Эдуарда, она не только не стала его тылом и помощником, но и явилась главной причиной того, что он уже никогда не сможет достичь ни одной из поставленных целей. О реставрации его на престол не могло быть и речи – ничто и никто, даже нацисты, уже никогда не смогут повернуть историю вспять.

Ранним утром 29 сентября 1939 года на корабле флота Его Величества Express, Виндзоры вернулись во Францию. По прибытии они остановились в отеле Trianon Palace, недалеко от Версаля. 30 сентября Эдуард получил секретную военную миссию № 1. Суть состояла в том, что Эдуард должен был проверить защищенность французского фронта и доложить о ее слабых местах. Герцог был разочарован унизительным заданием – он ждал куда более интересного и ответственного задания, ведь у него была феноменальная память. Ее тренировали, еще во времена, когда Эдуард был маленьким принцем: во время торжественных приемов в Букингемском дворце, где присутствовало очень много людей, Эдуарда уводили в другую комнату и начинали расспрашивать, кто из гостей как одет, кого как зовут и где кто стоял. С одной стороны это было игрой, но с другой, в нем развили профессиональную наблюдательность. Однако эту способность ему применить так и не дали.

Через три дня после получения задания, 3 октября Уоллис и Эдуард ужинали в компании супругов Бидо в Париже. Прошло почти два года с тех пор, как сорвалась поездка Виндзоров в США, и вплоть до 1939 года друзья не общались. За это время Шарль Бидо успел пройти реабилитацию в немецкой имперской клинике в Мюнхене, поддерживал связь с нацистами, а также занялся промышленным шпионажем. Он путешествовал по разным странам, вычисляя развивающиеся и деградирующие стороны различных экономик, чтобы позже использовать это в корыстных целях.

Посредством адвоката Уоллис Арманда Грегори, речь о котором шла ранее, Бидо смог наладить связь с правыми движениями во Франции, которые намеревались свергнуть законное французское правительство и установить диктаторский режим по примеру испанского государства Франко. Бидо ездил в основном по тем странам, которые нацисты в ближайшем будущем собирались «подмять», собирая для них экономическую и политическую информацию.

Как только Виндзоры вернулись в Париж, Бидо сразу же стало известно, что Эдуард вернулся с какой-то военной миссией, и поторопился возобновить старую дружбу. Существует большая вероятность, что информацию о Виндзорах Бидо получал через их собственных слуг. Известно, что личная служанка Уоллис была нацистским агентом и значилась под именем Miss Fox (Госпожа Лисичка). Единственный, кто был всегда настороже с Бидо, это помощник Эдуарда, Фрути Меткальфе. Однажды он написал своей жене: «Этот человек [Бидо. – Прим.] никогда не находится в одном месте, городе или стране более шести часов. Я не могу его раскусить. Он знает слишком много…».

Виндзоры и Бидо встречались почти каждый вечер, где за ужином Эдуард и Бидо обсуждали грядущие ужасы войны, вспоминали Первую мировую войну, обсуждали судьбу Британии в новом конфликте и т. п. Узнав все необходимое, спустя несколько дней, а именно 9 октября 1939 года, Шарль Бидо сел на поезд, идущий в Гаагу, а оттуда прямиком направился в Берлин.

Говард Визе (генерал сухопутных британских армий во Франции и руководитель проекта миссии № 1) был доволен работой Эдуарда и положительно отзывался о Герцоге в своих рапортах. Так и продолжалась их неспешная жизнь вплоть до 1940 года.

 

Глава 6

1940 год. Бегство в Испанию

«В начале Второй мировой войны Верховное главнокомандование вооруженных сил размещалось в трех поездах: так называемом поезде «Фюрер», поезде Главного штаба вермахта и поезде «Генрих» для штатских, которые работали в Главном штабе. В их число входили: Гиммлер (отсюда и «Генрих»), Риббентроп и Ламмерс. «Генрих» был выставкой достижений железнодорожного транспорта на колесах. Здесь был представлен весь путь развития железнодорожных вагонов – от старинных разукрашенных карет, в которых путешествовал Карл Великий, до вагона-салона Риббентропа новейшей конструкции, с обтекаемыми линиями. Поезд был составлен из вагонов почти всех моделей, которые когда-либо катились по немецким дорогам. «Это потрясающий экспресс», – сказал однажды Гитлер, увидев, как проносится мимо «Генрих» с коротким, но высоким «Большим герцогским салоном», старыми деревянными вагонами-ресторанами и суперсовременными вагонами «Сигнал».

Тем не менее и в таких условиях обстановка постепенно становилась невыносимой из-за постоянных трений между Гиммлером, Риббентропом и Ламмерсом. Если бы эти трое продолжали и дальше ездить вместе, то поезд, несомненно, взорвался бы от внутреннего напряжения при условии, что не разлетелся бы на куски еще раньше по причине противоположных взглядов его пассажиров насчет политических и географических путей, по которым они хотели следовать. Однако в начальный период все они более или менее двигались в одном направлении и даже имели обыкновение наносить визиты в салоны друг друга.

Небольшая бригада из министерства иностранных дел, сопровождавшая Риббентропа, жила в спальном вагоне, а работала в одном из деревянных вагонов-ресторанов. Аккумуляторы вагона-ресторана были такими слабыми от старости, что когда поезд где-нибудь останавливался даже на полчаса, свет медленно, но верно угасал. Тогда нам приходилось прибегать к свечам, воткнутым в пустые бутылки, «как будто мы живем в трущобах», говорили наименее воинственные, или «как будто мы ужинаем у «Саварена», поговаривало большинство «неуклюжих пацифистов», как именовал Риббентроп дипломатический корпус.

Сам министр иностранных дел беспокоил нас мало. Он сидел в своем салоне-кабинете и управлял операциями. Большей частью это заключалось в многочасовых телефонных разговорах с министерством иностранных дел в Берлине, в ходе которых он приходил в неистовство. Его вопли разносились далеко вокруг по уединенной железнодорожной ветке, на которую наш поезд обычно отгоняли». – Так, по описанию главного нацистского переводчика Пауля Шмидта, выглядело нацистское командование, которое изо дня в день решало судьбу всего человечества.

Начало 1940 года ознаменовало собой движение германской армии на север. Франция и Великобритания по-прежнему продолжали вести пассивную войну, особо не предпринимая активных действий (не считая столкновений в Атлантике). 1 марта 1940 года Гитлер, прежде заинтересованный в сохранении нейтралитета скандинавскими странами, подписал директиву об операции Fall Weserübung, более известной под названием «Везерские маневры», целью которой был захват Дании в качестве перевалочной базы для немецкой армии, а затем и Норвегии (для предотвращения возможной высадки союзников). 9 апреля 1940 года немецкие силы вторглись на территорию Норвегии и Дании. Норвежцы бились до последнего, однако противостоять мощной Германии они были не в силах. Нацисты почти беспрепятственно заняли все важнейшие города и за несколько часов уничтожили датскую авиацию. Под угрозой бомбардировок гражданского населения король Кристиан X поставил свою подпись на бумагах о капитуляции и приказал армии сложить оружие. К лету 1940 года Дания была провозглашена немецким протекторатом, и к этому же времени были закончены все действия. Дания оказалась под управлением нацистской оккупационной администрации.

10 мая 1940 года Германия силами 135 дивизий вторглась в Бельгию, Нидерланды и Люксембург. Немецкие десантники захватили мосты через канал Альберта, что дало возможность крупным немецким танковым силам выйти на Бельгийскую равнину. 17 мая пал Брюссель. Французы пытались оказать посильную помощь своим соседям, но терпели одно поражение за другим. 28 мая Бельгия капитулировала; британская и французская армии отступили.

10 июня 1940 года Италия объявила войну Великобритании и Франции. Итальянские войска Муссолини вторглись в южные области Франции, но далеко им продвинуться так и не удалось. Увидев в итальянцах близящуюся угрозу, французское правительство бежало из Парижа.

И июня немцы переправились через Марну во Францию. А 14 июня без боя вступили в Париж; через два дня вышли в долину Роны. 16 июня маршал Петен сформировал новое правительство Франции (режим Виши), которое уже в ночь на 17 июня обратилось к Германии с просьбой о перемирии.

22 июня 1940 года в Кампьене Франция согласилась на оккупацию большей части своей территории и демобилизацию практически всей сухопутной армии. Подписание документов проходило в том же вагоне, в котором была подписана капитуляция Германии в Первой мировой войне в 1918 году. Это была сладкая месть Гитлера за позор Германии в Первой войне, хотя сам фюрер по происхождению был австрийцем, – такой вот парадокс. После подписания Франция автоматически стала противником Британии, что дало право британцам к концу июля 1940 года уничтожить почти весь французский флот.

После капитуляции Франции Гитлер предложил Британии заключить перемирие, но та не смогла согласиться на столь унизительное поражение. 16 июля 1940 года фюрер издал директиву о вторжении в Великобританию; операция получила название «Морской лев». Нацистское руководство, зная, какую мощь представляет из себя британский флот, настаивает на том, что сначала следует обеспечить себе господство в воздухе, а затем уже и в водном пространстве. 4 сентября 1940 года немецкая авиация приступает к массированным бомбардировкам английских городов на юге страны: Лондон, Рочестер, Бирмингем и Манчестер. Показательно, что королевская семья не эвакуируется из Лондона, а остается вместе со своим народом, скрываясь от немецких бомб в бункере. Они нашли силы открыто смотреть в глаза врагу, а не бежать, как это сделали многие политические лидеры других стран. Несмотря на то, что британцы понесли большие потери при нацистских налетах, им все же удалось избежать капитуляции и остаться действующей силой в войне. План Гитлера по выводу Британии из строя потерпел поражение.

А что же гитлеровский союзник и единомышленник Бенито Муссолини? Почему он не помог немцам? Ниже приводится отрывок из мемуаров Пауля Шмидта, который имел удовольствие лично присутствовать на встрече двух диктаторов еще в самом начале войны:

Пограничная станция Бреннер находится на высоте 1350 метров над уровнем моря в 270 метрах от немецкой границы и хорошо известна всем немцам, приезжающим в Италию. Здесь еще лежал глубокий снег, когда на станцию прибыл специальный поезд Гитлера. Дуче и Чиано встретили Гитлера и проводили его в вагон Муссолини, где сразу же начались переговоры.

Эти бретерские совещания привлекали большое внимание за рубежом, так как часто предвещали новые повороты событий. Все движение через бретерский пропускной пункт остановилось, будь то международный экспресс или состав со срочно необходимым углем. Два диктатора сдерживали все движение. Эти совещания нельзя было назвать беседами в полном смысле слова. Более подходящим выражением было бы «монологи Гитлера в Бреннере», так как фюрер всегда занимал своими речами восемьдесят-девяносто процентов всего времени, а Муссолини имел возможность лишь вставить несколько слов под конец. Личные отношения между этими двумя людьми казались довольно дружескими и продолжали такими оставаться вплоть до последней встречи перед падением Муссолини 20 июля 1943 года. Но встречались они не на равных: уже в 1940 году Гитлер захватил лидерство и принудил Муссолини играть роль младшего партнера.

На этом совещании самоуверенный Гитлер предоставил внимательному и восхищенному итальянцу подробное описание своей успешной польской кампании и заговорил о подготовке к большой битве с Западом. Нагромождались цифры и данные. Гитлер обладал поразительной способностью держать в голове сведения о численности войск, о потерях и состоянии резервов, а также технические подробности об огнестрельном оружии, танках и артиллерийских орудиях. Казалось, он меньше интересуется воздушными и военно-морскими силами. В любом случае, он мог до такой степени завалить Муссолини фактами и числами, что дуче в восторге таращил глаза, как ребенок на новую игрушку.

Меня особенно поразил тот факт, что Гитлер избегал давать Муссолини какую-либо точную информацию о своих ближайших военных планах. Я знал, что делаются всевозможные военные приготовления для наступления на Запад, которое несколько раз откладывалось. Я также знал о планируемом нападении на Норвегию и Данию, которое действительно произошло 9 апреля, то есть три недели спустя. Но Муссолини ничего не было об этом сказано. Гитлер не доверял итальянцам – он даже разработал теорию, что в развязывании Второй мировой войны была виновата именно Италия. Я слышал, как Гитлер не раз заявлял: «Савойский правящий дом сказал британской королевской семье, что Италия не вступит в войну. В результате англичане подумали, что могут безо всякого риска заключить союз с Польшей, что и привело к войне».

Муссолини воспользовался несколькими оставленными ему минутами, и, к моему удивлению, как я узнал позднее, к ужасу его соратников, убежденно подтвердил свое намерение вступить в войну. В записи от 19 марта, сделанной через день после этой встречи в дневнике Чиано, говорится: «Он (Муссолини) обиделся из-за того, что Гитлер говорил один. Он многое хотел сказать, а вместо этого был вынужден молчать большую часть времени, а к такому диктатор, или вернее старейшина диктаторов, не привык».

Неясно, что же заставило Муссолини передумать насчет вступления в войну. Как сказал однажды Чиано и видел я сам, он, несомненно, позволил себе «поддаться чарам» неудержимого потока гитлеровского красноречия на встрече в Бреннере. Способствовало этому и то, что союзные державы с непонятной бестактностью и неуклюжестью незадолго до этой встречи отрезали Италию от морского пути поставок угля из Голландии. Поступив так, они не только уязвили гордость Муссолини, но и поставили Гитлера в такое положение, что тот имел возможность разрешить осуществлять эти поставки по суше через Германию.

* * *

В то время, когда пала северная часть Франции и правительство бежало из Парижа, Виндзоры уже находились на Ривьере в имении La Croe. Они вернулись туда в начале лета и собирались безмятежно провести пару месяцев на море. В это жаркое летнее время на Ривьере было особенно приятно – вокруг все цветет и плодоносит, с моря доносится приятный бриз; горы покрыты мириадами цветов, а по берегам растут пальмы. Многие состоятельные британские семьи, также прибывшее в это место насладиться летним отдыхом, судорожно начали собираться обратно в Британию. Люди отчетливо начали ощущать приближение угрозы. Кроме надвигающихся нацистов с севера, недалеко от Ниццы находилась итальянская армия, жаждущая легкой добычи.

А в La Croe царило время веселья, праздников и безмятежности. Выпивка на летней террасе, великолепная еда и гостеприимство стали для Герцогини Виндзорской обычной каждодневной рутиной. Герцог, который не всегда оставался в имении на обед, ближе к полудню часто уезжал на поле для игры в гольф. В этот период многие наблюдали в нем необычайный подъем и жизненные силы, плещущие через край. Виндзоры как будто старались с лихвой насладиться хорошей жизнью в последние дни, пока военная угроза до них еще не докатилась. И как все, они тоже уже ощущали холодное дыхание войны, движущейся к ним со всех сторон.

Так как Эдуард отказался получать официальную почту, да и вообще от своих военных обязательств, Виндзоры получали самые важные новости так же как остальные – по радио. И наконец, когда 11 июня 1940 года они услышали, что итальянская армия вторглась на южную территорию Франции, их безмятежный рай рухнул. Оставаться в La Croe стало небезопасно.

Уоллис и Эдуард как раз находились на летней веранде, неспешно потягивая прохладительные напитки, когда к ним явился их старый друг Мэйджор Филиппе, вернувшийся из Ниццы, где навещал их общих друзей. Он сообщил Виндзорам, что необходимо поскорей покинуть Францию, пока итальянская армия не добралась и до них. Через очень короткое время новость об итальянском наступлении облетела всю Ривьеру. Поднялась паника. Тысячи людей старались бежать в Испанию или Гибралтар – на тот момент это были самые безопасные места. Корабли были переполнены пассажирами, а экипаж в ужасе, что на них легла такая ответственность, в то время как повсюду шныряли вражеские корабли и подводные лодки. Тем, кому не хватало мест на обычных пассажирских суднах, переправлялись на торговых судах, ужасно мучаясь дискомфортом. Одним из тех, кто осмелился находиться в море несколько недель, прежде чем достиг Гибралтара, был знаменитый писатель Сомерсет Моэм. А для тех, кто так и не решился покинуть свой кров, придется несладко: на солнечных улицах французского побережья вскоре появятся черные машины Гестапо, а оставшиеся британцы будут отправлены в концентрационные лагеря.

В то время, когда люди спасались, как могли, Эдуард не собирался затруднять себя переправлением на обычных судах, и уж тем более на торговых. Он считал, что его спасение и эвакуация является задачей британского правительства. С какой стати ему бежать в Испанию, или какой-то Гибралтар, когда он может беспрепятственно вернуться в Британию?! Эдуард позвонил в британский дипломатический корпус во Франции, который, вместе с делегациями других стран, располагался в Бордо. Телефон зазвонил в отеле Montre, где базировались британцы. На звонок ответил первый секретарь департамента Гарри Мак, который в это время как раз лично беседовал с Шарлем де Голлем. Высокий, темноволосый де Голль недавно появился в департаменте, объявив, что его чуть не арестовало правительство Петена. Вскоре он отправится в Лондон, чтобы в дальнейшем стать символом французского Сопротивления. Мак прервал беседу с де Голлем, чтобы ответить настойчивому Герцогу Виндзорскому. Эдуард требовал немыслимого – отправить за ним военный корабль на Ривьеру в Антибы, чтобы забрать его и Уоллис. Это было как раз после Дюнкерка, при котором британский флот потерял 6 эсминцев, а итальянский флот уже давно отрезал доступ к Средиземноморью через Суэцкий канал. Эту фантастическую просьбу даже физически было выполнить нереально – поблизости не было ни одного британского военного корабля. Герцог настаивал, пока раздраженный Мак в вежливой форме не сказал ему, что дорога в Испанию еще открыта. После того как ему в очередной раз отказали, Эдуард позвонил Мэйджору Додду, британскому послу в Ницце.

Додд также оказался неспособным помочь Эдуарду. Накануне они получили от британского правительства указание уничтожить все важные документы и выбираться из Франции. Он, как и Мак, советовал Герцогу перебраться в нейтральную Испанию – это было наиболее безопасным местом. Он также сообщил, что в полдень следующего дня они в веренице машин будут проезжать мимо La Croe, и будет разумным, если Эдуард с супругой к ним присоединятся.

На следующий день в La Croe царила суматоха. Эдуард занимался багажом, специально приобретя для этого прицеп, который он должен был прикрепить к их автомобилю. А Уоллис общалась с американским консулом, требуя от него американской протекции их виллы. В полдень Виндзоры, вместе с Мэйджором Филиппсом, служанкой Уоллис мадемуазель Маргаритой Мулишон, а также друзьями Вудс, у которых также был свой автомобиль с прицепом, присоединились к веренице дипломатических автомобилей, движущихся под прикрытием. Их путь лежал в Марсель и дальше в Испанию.

Юг Франции был переполнен беженцами из оккупированных областей: то здесь, то там можно было увидеть женщин с чемоданами, или мешками за спиной, за ручку с детьми, идущих вдоль дороги; мужчины были на фронте. Автомобилям было куда сложнее, чем пешеходам, пробираться сквозь баррикады, установленные перед въездом в каждый город. На ночь они остановились в южном городе Арль во Франции, чтобы на следующее утро 13 июня 1940 года продолжить свой путь по дороге Route Nationale, 9, направляясь в приграничный французский Перпиньян. Было позднее утро, когда они достигли города. Там они ненадолго остановились в отеле, чтобы подготовить визы, необходимые при пересечении границы. Эдуард и Джордж Вудс отправились в местный департамент, чтобы также подготовить бумаги для визы, но это оказалось не таким простым делом. Им предстояло столкнуться с огромным количеством людей, как и они, жаждущих получить визу. Виндзору и Вудсу пришлось томиться несколько часов на жаре, прежде чем очередь дошла до них, и это еще при том, что у Эдуарда были особые привилегии. Можно представить, что ожидало простых смертных…

Когда Герцог вернулся в отель, Уоллис сказала, что это был «самый разъяренный мужчина, которого она когда-либо видела».

«Нас не пускают! – бесился Эдуард, – Консул заявил, что мы будем обузой для испанского правительства!». Кроме того, консул попросил Герцога оставить автограф для его внучки. Эдуард в надежде на положительное решение расписался в книжечке, но визу так и не получил, а был выставлен прочь.

В это время между дипломатическими корпусами Мадрида и Лондона проходила оживленная связь. Британский посол сэр Самюэль Хор получил телеграмму от Черчилля о том, что Виндзоров держат в пограничном городе и что их нужно, во что бы то ни стало, поскорее вызволять оттуда. Неизвестно, откуда Черчиллю стало это известно, но факт остается фактом. Судя по тому, что Виндзоры настигли Мадрид 23 июня, по пути останавливались на два дня в Барселоне, означает, что в Перпиньяне они пробыли не меньше недели.

Прибыв в Испанию, спасаясь от нацистов, Виндзоры прямиком попадают им в руки…

 

Глава 7

«Что с ним делать?»

В то время, когда Эдуард достиг Испании, в Британии атмосфера была накалена до предела. Франция пала; всем было очевидно, что следующей целью нацистов будет Лондон. Прямой угрозы еще не прозвучало, но все уже были готовы к самому худшему. В период временного затишья, главной задачей как британского, так и немецкого правительства, стали Виндзоры. Это могло быть переломным этапом в войне, если бы Гитлеру удалось их заполучить. Благодаря недремлющей британской разведке, базирующейся в Лиссабоне, Черчиллю удалось раскрыть нацистский заговор и избежать вероятных печальных последствий.

В Британии предполагали, что нацистский план состоит в следующем: «…в свете близящейся атаки на Туманный Альбион, королевская семья вместе с правительством Черчилля наверняка переберутся в Канаду; оставив трон вакантным. Кроме британской королевской семьи, в Лондоне находилась королева Нидерландов и король Норвегии. Они бежали в Британию, после того как их страны подверглись нацистской агрессии. И им, так же как и британской династии, пришлось бы эвакуироваться в Канаду. Это позволило бы Гитлеру беспрепятственно вернуть Эдуарда на престол, а Уоллис сделать королевой. Таким образом, Британия стала бы нацистской марионеточной монархией, а Гитлер, без лишних потерь, направил бы всю свою ненависть на Восток». Не исключено, что это как раз и является одной из причин, почему Георг VI не покинул свою страну, опасаясь реставрации старшего брата – британский трон пустым оставлять было нельзя. Если бы это стало реальностью, то почти вся Европа, за исключением Швеции, Швейцарии и про-нацистски настроенных Испании и Португалии, стала бы частью Третьего Рейха. Известно, что Британия стала отправной точкой для материкового движения Сопротивления. Если бы Британия пала, уже ничто Европе помочь бы не смогло, даже советская армия.

Итак, 23 июня 1940 года Виндзоры в Мадриде и 46-й День Рождения Эдуарда. Несмотря на то, что Испания считалась нейтральной страной в новой войне, она находилась под управлением фашистской военной хунты, возглавляемой генералиссимусом Франциско Франко. Он не поддерживал Гитлера и Муссолини, которые помогли ему во время Гражданской войны в Испании (1936–1939), но отдавал им должное. Поэтому противостоять как нацистским, так и итальянским территориальным притязаниям, он не собирался. Гитлер надеялся, что Франко, наконец, присоединится к фашистскому фронту и вступит в войну, но Испания и этого не сделала. Однако на протяжении всей войны Испания являлась одним из главных поставщиков сырья (угля, железа, ртути, нефти) для Германии, которые переправлялись из США через Канарские острова, Испанию, оккупированную Францию и, наконец, достигали Третьего Рейха.

Эдуард был лично знаком со многими представителями испанской королевской семьи и аристократией. Кроме того, еще во время одного из своих официальных визитов в Испанию (в 1927 году) он успел завести там много друзей, которые были рады вновь встретиться с ним. Эдуард владел многими языками, в том числе и испанским, поэтому проблем с коммуникацией у него не было. Пожалуй, лишь один человек был не рад прибытию Виндзоров – сэр Самюэль Хор. На протяжении многих лет он был близким другом Эдуарда, но сейчас он понимал, что присутствие Виндзоров в Испании может закончиться для Британии плачевно. Эдуард требовал, чтобы правительство определило их с супругой официальный статус, чтобы не было повторения поездки 1939 года. В противном случае, он никуда не поедет.

Хор организовал для них апартаменты в отеле Ritz и занялся решением проблем, связанных с Герцогом. Он связался с министерством иностранных дел и Черчиллем, чтобы те в самом скором времени помогли Эдуарду покинуть Испанию. Для Черчилля эта задача оказалась довольно двусмысленной – ну как он может позволить Эдуарду вернуться после всего того, что он продемонстрировал в 1939 году? Кроме того, была еще одна неприятность, произошедшая накануне: испанские дипломаты в своих официальных отчетах о прибытии Виндзоров в их страну указали их титул как Ее и Его Королевское Высочество. Эти отчеты были предоставлены Георгу VI, отчего он пришел в ярость и потребовал, чтобы впредь этот псевдотитул в документах, каким-либо образом связанных с Эдуардом, больше нигде не фигурировал. Король не желал их видеть и даже знать, что они находятся в его Королевстве. Но и это было не все: король и королева опасались, что появление Эдуарда может спровоцировать национальные волнения, которые были никак не нужны в преддверии нацистской атаки.

Как только Уоллис и Эдуард прибыли в столицу Испании, Иоахим фон Риббентроп получил телеграмму от немецкого посла в Мадриде Эберхарда фон Шторера:

Министр иностранных дел Испании просит совет в связи с сегодняшним (23 июня) прибытием Герцога и Герцогини Виндзорских в Мадрид, по маршруту их возвращения в Британию через Лиссабон. Министр иностранных дел предполагает, что задержание их в Испании на более длительный срок может показаться интересным. При этом можно будет использовать возможность для налаживания с ними прямого контакта. Пожалуйста, пришлите инструкции.

Реакция Риббентропа была предсказуемой. Прочтя телеграмму, он прокричал: «Мы должны заполучить его! Франко должен его задержать!» На следующий день Риббентроп спросил Шторера, не мог ли он задержать Виндзоров в Испании на пару недель, под предлогом затягивания выдачи им выездных виз, после чего добавил, что ни в коем случае не должно быть раскрыто, что директивы поступают из Германии. Следует обратить внимание на то, что правительство нейтральной страны было в курсе контакта Эдуарда с нацистами, и при первом удобном случае добровольно вызвались «подсобить» нацистам. И вновь по своим секретным каналам Черчилль узнает, что вокруг Эдуарда плетутся интриги, корни которых вновь уходят в нацистскую Германию. Одним из наиболее активных проводников оказался испанский министр иностранных дел Хуан Бегбедер-и-Атиенца, который сообщил Эдуарду, что, если он захочет, может оставаться в Испании сколько душе угодно; а для большего удобства Герцога он предоставил им в безвозмездное пользование замок неподалеку от Гранады, либо во дворце рядом с городом Ронда – на выбор.

Уинстон Черчилль, славящийся лояльным и даже дружеским отношением в Эдуарду, пожалуй, впервые за все это время, открыто критиковал его безапелляционное поведение. «Его Высочеству снисходительно был присужден высокий военный чин, а это означает, что он обязан выполнять приказы вышестоящих организаций, неподчинение же может породить весьма серьезные проблемы» – так должна была выглядеть телеграмма, адресованная Герцогу Виндзорскому. Перед отправкой, Черчилль решил сначала показать ее Георгу VI, на что тот уверенно заявил, что «она должна произвести благотворный эффект»

И она его произвела: спустя два дня после телеграммы, Виндзоры отправились в Португалию, где их уже ждал военный корабль. Тот факт, что старый друг и сторонник Эдуарда Уинстон Черчилль впервые за все это время пошел против него, было для Герцога сродни ледяному душу. Страх и обиду можно прочесть в письме, которое Эдуард отправил Черчиллю:

«Ты поддерживал меня до тех пор; пока не получил власть премьер-министра. Теперь же ты поддерживаешь политику правительства, направленную против меня. По причине дипломатической и военной халатности французских властей я потерялся в хитросплетениях войны и был предоставлен самому себе по спасению от захвата врагом. Как только я прибыл в нейтральную страну, я сразу же сообщил тебе об этом, после чего ты вызвал меня обратно в Британию. Я же, со своей стороны, попросил лишь о том, чтобы мне был дан положительный ответ на мою просьбу [о королевском статусе. – Прим.], в чем брат мне отказал. Теперь же ты мне угрожаешь тем, что сродни аресту, прибегая к методам используемым диктаторами, и делаешь это по отношению к своему старому другу и бывшему королю».

Поездка Виндзоров в Лиссабон отозвалась в Самюэле Хоре большим облегчением. Пока Эдуард был в Мадриде, он встречался со всеми подряд. Хор был в постоянном напряжении, особенно в такое острое и неспокойное время, из-за того, что Герцог может вновь быть втянутым во вражеские сети, которые в очередной раз нанесут по репутации британской монархии сильный удар. Это было временем, когда вся британская королевская семья, образно выражаясь, «сидела на пороховой бочке»: один неверный шаг, одна ошибка, и все могло взорваться, вылившись в революцию.

2 июля 1940 года Виндзоры покинули Мадрид, направившись в Лиссабон. И вновь они ехали со своими друзьями Вудсами, Мейджером Грей Филиппе и служанкой Уоллис. Передвигались они, как и в прошлый раз, на двух машинах с большими прицепами. Утомительная поездка заняла у друзей двое суток. В Лиссабоне их встретил британский посол сэр Вальфорд Селби, с которым Эдуард познакомился еще будучи в Австрии накануне своей свадьбы с Уоллис. Там им предоставили свою виллу в морском городе Кашкайш состоятельный португальский банкир Рикардо де Эспириту Санто-и-Сильва. У Эспириту Санто были устойчивые взгляды на нацистов – он их поддерживал. Кроме того, у него была постоянная связь с Шторером, который дальше передавал все новости в Берлин.

Черчилль понимал, что возвращение Герцога на родину не решит главной проблемы «что с ним все-таки делать?». Черчилль попросил у короля Георга VI отдельную аудиенцию для решения злободневной проблемы, где и появилось разумное решение сделать Эдуарда губернатором Багамских островов. На тот момент вопрос колоний был наименее важным, поэтому допустить туда Эдуарда было меньшим злом, чем, если бы он, не дай Бог, вернулся бы на родину. Период губернаторства Эдуарда на Багамах будет подробно рассмотрен в третьей части книги.

 

Глава 8

Миссия Шелленберга

16 июня 1940 года Адольф Гитлер лично встретился с генералом Вигоном, руководителем Главного военного управления Испании. Фюрер говорил с ним о Виндзорах и настаивал на том, чтобы Вигон подольше задержал их в Испании, для того, чтобы Гитлер еще раз смог встретиться с Эдуардом лично. Отсюда вывод: Гитлер знал, что Эдуард будет в Испании еще за неделю, или даже две, до приезда Виндзоров в Мадрид (23 июня). Это доказывает, что, несмотря на то, что в последние два года нацисты оставили Эдуарда в покое – это была видимость, на самом деле за ним продолжали следить и контролировать каждый шаг. У испанцев был повод бояться немцев: в 1940 году именно в Мадриде базировался самый крупный центр нацистской разведки за пределами Берлина. Нацистская разведка представляет собой очень сложную организацию – потребуется несколько книжных томов глубокого анализа, чтобы понять ее структуру. Если сильно обобщить, то можно сказать, что разведка делилась на два подразделения: собственно военная разведка Вермахта, корни которой уходят еще в Первую мировую войну, – так называемый Абвер, под руководством адмирала Вильгельма Франца Канариса с 1935 года; СД, которое являлось отдельной нацистской организацией и было частью СС. СД было под руководством Рейнхарда Гейдриха, а главой СС был Генрих Гиммлер. В 1944 году Абвер переходит под управление СД, и Вальтер Шелленберг становится новым фюрером разведки. До 1944 года Шелленберг был ответственным за разведку, базировавшуюся на иностранных территориях, а именно, в 1940 году он был в Испании.

Именно Шелленберг был ответственным по выполнению операции по похищению Герцога Виндзорского. Для понимания всех тонкостей операции, обратимся непосредственно к отрывку из мемуаров самого Шелленберга «Лабиринт». Кто, как не он сам, сможет поведать, что же действительно тогда происходило:

«Был июль 1940 года, я только что разобрал утреннюю почту; когда мне позвонил один из моих друзей из министерства иностранных дел и сказал: «Мой старик давно хочет поговорить с вами, я думаю, он через несколько минут позвонит вам. Я не знаю, чего он хочет, но, по всей видимости, речь идет о каком-то срочном деле».

Вскоре после этого в телефонной трубке раздался звучный голос Риббентропа: «Скажите, мой дорогой, не могли бы вы срочно прибыть ко мне?» «Разумеется, – ответил я. – Мне только хотелось бы знать, в чем дело, чтобы захватить с собой нужные документы». «Нет, нет, – быстро возразил Риббентроп, – по телефону об этом нельзя говорить»…

Риббентроп принял Шелленберга с серьезным выражением лица, предложил сесть и после нескольких обычных вежливых фраз с унтерстатс-секретарем Лютером спросил, пользуется ли он, вступив в должность руководителя контрразведки, достаточной поддержкой со стороны министерства иностранных дел в области использования дипкурьеров. Затем Риббентроп осторожно направил разговор на предмет, ради которого, собственно, и вызвал Шелленберга, а именно, он осведомился о его связях в Испании и Португалии, после чего спросил, нет ли у него контактов и с полицией этих стран. Однако Шелленберг не знал, куда клонит министр иностранных дел, и несколько помедлил с ответом, после чего Риббентроп прямо спросил: «Не помните Герцога Виндзорского? Вас представляли ему во время его последнего визита в Германию?». После отрицательного ответа Шелленберга, он задал еще ряд дальнейших вопросов, касающихся личности английского Герцога, затронув причины его отречения от престола. Герцог Виндзорский, по мнению Риббентропа, среди всех выдающихся английских политических деятелей являлся человеком, в наибольшей степени мыслящим социальными и правовыми категориями; это пришлось не по вкусу, как вспоминает Шелленберг, правящей клике в Лондоне, и вся история с браком, сказал Риббентроп, послужила лишь удобным поводом при помощи устаревшего церемониала добиться падения этого искреннего и настоящего друга Германии. «Фюрер и я, – продолжал он, – сразу разгадали эти махинации, и наше убеждение с того времени только окрепло». «После своего отречения— с жаром добавил Риббентроп, – Герцог находится под строгим наблюдением Сикрет Сервис. Мы знаем, что он чувствует себя на положении арестованного и постоянно пытается сбросить с себя эти оковы, но, к сожалению, безуспешно». Здесь он замолк и значительно посмотрел на Шелленберга. «Мы располагаем сведениями, согласно которым Герцог намеревается освободиться от этого изматывающего нервы давления, нам сообщают также, что Герцог по-прежнему сохранил свои симпатии по отношению к Германии. Известно его высказанное в узком кругу друзей намерение навсегда поселиться в Испании, а также желание возобновить свои старые дружественные связи с Германией. Фюрер придает этим сообщениям большое значение, и мы подумали о том, как установить контакты с Герцогом». Риббентроп скрестил руки на груди и прошелся несколько раз взад и вперед по комнате в раздумье. Затем он сказал: «Мне кажется, что для этого дела подходите вы! [Шелленберг. – Прим.]». Прежде чем тот успел опомниться от изумления, Риббентроп энергично продолжал: «Фюрер считает, что в данном случае Герцогу можно сделать предложение – например, выразить готовность назначить ему дотацию сроком на двадцать лет в размере пятидесяти миллионов швейцарских франков. Разумеется, только в том случае, – добавил он торопливо, – если он согласится официально отмежеваться от махинаций британского королевского дома. Он мог бы выбрать себе для жительства какую-нибудь нейтральную страну, например, Швейцарию. Во всяком случае, это должна быть страна, на которую Гитлер, при случае, в состоянии оказать политическое или экономическое давление. Если Герцог решится на это, но Сикрет Сервис попытается воспрепятствовать такому намерению, фюрер в этом случае требует, если это окажется необходимым, применить силу по отношению к английской разведке. Если Герцог проявит колебания, было бы целесообразно несколько помочь ему, если понадобится, и насильно заставить. Разумеется, при этом ему и его жене не должно быть нанесено никакого ущерба». Риббентроп остановился перед Шелленбергом с серьезным выражением лица. «Я передаю вам приказ от имени фюрера – срочно выполнить это задание». На мгновение он замолчал, чтобы понаблюдать за выражением лица Шелленберга под влиянием его слов, и затем прибавил: «Герцог в ближайшем будущем намеревается последовать приглашению поохотиться на испанской границе. Пожалуй, вы могли бы использовать этот случай, чтобы через ваших испанских друзей установить с ним первый контакт. Для проведения дальнейших мероприятий в вашем распоряжении все вспомогательные средства; в остальном вы можете действовать по своему усмотрению».

Как вспоминает Шелленберг, после этих слов у него буквально перехватило дыхание, и он изо всех сил пытался найти возражения, и, наконец, спросил, может ли он просить о некоторых разъяснениях. Риббентроп на это ответил: «Спрашивайте, только покороче». Шелленберг хотел осведомиться о надежности разведывательной информации, но Риббентроп оборвал его: «В высшей степени надежная информация из испанских кругов. Подробности вас не должны интересовать». Шелленберг сделал еще одну попытку и спросил: «Должен ли я, судя по обстоятельствам, доставить Герцога в другую страну, если он не согласится на наше предложение? Вся операция, мне кажется, будет иметь шансы на успех только в том случае; если мы заручимся согласием Герцога». «Разумеется, применять силу следует в первую очередь против Сикрет Сервис, – ответил недовольно Риббентроп, – против Герцога только тогда, когда он, не обладая достаточной решимостью, охваченный сомнениями, будет нуждаться в решительной помощи. Как только он окажется на нейтральной территории и почувствует себя свободным человеком, он будет благодарен нам за это». Свою реакцию на это Шелленберг охарактеризовал так: «Свободным человеком», – подумал я, – в какой нейтральной стране нет агентов английской разведки?»

«Я сообщу фюреру, что вы приняли задание», – раздался, звучный голос Риббентропа. Шелленберг кивнул и поднялся. «Минуточку, Шелленберг!» Риббентроп снял телефонную трубку и попросил соединить с Гитлером. Великодушным жестом он предложил Шелленбергу взять параллельную трубку, чтобы тот мог слышать их разговор. По голосу Гитлера было ясно слышно, что ему неприятен весь этот разговор. В конце беседы он сказал: «Шелленберг должен, прежде всего, узнать о позиции жены Герцога; известно, что она имеет на него большое влияние». Риббентроп встал, поклонился телефону и сказал: «Это все, благодарю вас, мой фюрер». После этого министр иностранных дел и фюрер разведки еще некоторое время обсуждали вопрос о передаче информации. Риббентроп настаивал, чтобы сведения передавались через представительства министерства иностранных дел в Мадриде и Лиссабоне.

После того как встреча подошла к концу, Шелленберг отправился к Гейдриху. Тот выслушал его и сказал: «Не нравится мне вся эта затея. Но если на этом настаивает Гитлер, трудно будет отговорить его. Вообще-то, будь я шефом Сикрет Сервис, насыпал бы я вам соли на хвост». Шелленберг считает, что сарказм Гейдриха был вызван отнюдь не желанием подстегнуть его и без того слабое воодушевление перед предстоящей операцией. Разведчику было ясно, что все это было плодом фантазии Риббентропа на почве его ненависти к англичанам. Но, в конце концов, министру удалось заручиться для осуществления своих планов личным приказом Гитлера.

Следующий день Шелленберг посвятил подготовке к поездке. Риббентроп вызвал его еще раз и поинтересовался, разработал ли он уже план действий. Министр вновь подчеркнул, свойственным ему «деланно-важным» тоном, что фюрер покарает малейшее нарушение секретности…

После короткого отдыха на одной из квартир разведки (уже в Мадриде), Шелленберг окольными путями поехал к германскому посольству, где имел беседу с тогдашним послом Германии в Мадриде фон Шторером. Посол заявил ему, что часть информации, о которой упоминал Риббентроп, ему известна, однако, он имеет, кроме того, сведения, что Герцог Виндзорский во время небольшого ужина в узком кругу своих португальских друзей довольно резко отозвался о постоянном наблюдении со стороны Сикрет Сервис, а также не скрывал своего недовольства по поводу своего назначения в качестве губернатора Багамских островов. Им было очевидно, что Герцог будет обрадован возможностью спокойно жить со своей женой – видимо, длительное пребывание у своих испанских друзей-охотников продиктовано этими соображениями.

Кроме того, до Шторера дошли также слухи, что Герцог принял одно из приглашений на охоту, но тот якобы еще не определил срока этой поездки. Предполагаемый район охоты – недалеко от испано-португальской границы. Как утверждает Шелленберг, во всем этом для него не было ничего принципиально нового.

В тот же день фюрер разведки связался с германским полицейским атташе в Мадриде (официально он был аккредитован как сотрудник германского посольства). Наряду с поддержанием связей с испанской полицией, тот, разумеется, выполнял и тайные поручения. В то время Мадрид был одним из важнейших полей деятельности немецкой разведки. Так, военный сектор, кроме оперативной разведывательной работы и контрразведки, включал около сотни служащих, которые размещались в здании германского посольства и вели широкую деятельность по радиоперехватам и дешифровке, образуя одно из самых крупных подразделений нацистской службы разведки за границей. К этому разведывательному центру примыкала также метеорологическая станция с базами в Португалии, на Канарских островах, а также в Северной и Южной Африке; она имела решающее значение для использования германских военно-воздушных и военно-морских сил, действовавших в Бискайском заливе и в западной части Средиземного моря.

Вечером того же дня Шелленберг был в гостях у немецкого посла, с которым они беседовали об истинной цели визита. Фон Шторер предложил устроить Шелленбергу приглашение в те круги испанского общества, где он мог бы иметь возможность составить собственное мнение обо всех слухах вокруг Герцога Виндзорского. Посол явно почувствовал облегчение, когда тот сообщил ему, что считает в данной обстановке неприемлемым применение насилия по отношению к Герцогу, хотя Шелленберг и заявил о готовности силой воспрепятствовать любым проискам английской разведки – но не более того.

На тот момент из Лиссабона еще так и не поступило для Шелленберга никаких сообщений. Казалось, будто Герцог Виндзорский не очень-то спешит отправиться на охоту. «Я сам уже подумывал о том, что вся затея провалилась», – напишет разведчик. Однако, прежде чем принять соответствующее решение, он должен был убедиться в этом лично на месте. После того, как его испанские друзья обеспечили прикрытие на случай возможных затруднений при переходе границы, Шелленберг выехал в Португалию.

По словам Шелленберга, прежде чем вечером отправиться в немецкое посольство, он разыскал своего японского друга, который оказал ему немалую помощь во время его первой разведывательной операции в Дакаре. Японец сразу же пообещал ему раздобыть точный план дома Герцога в Эсториле с указанием количества входов и выходов, с различными подробностями относительно прислуги, а также о том, какие этажи заняты под жилье и как обстоит дело с охраной. Спустя некоторое время Шелленберг вновь встретился со своим японским сотрудником. Тот уже проделал большую работу – разведчик получил обещанный чертеж и сведения о распорядке дня в доме Герцога, а также об охране, состоявшей из португальцев и англичан, после чего Шелленберг сделал вывод, что начинать нужно с португальской охраны, и в этом ему могли помочь только его друзья среди местных жителей и деньги.

Спустя много лет Шелленберг напишет: «Уже через два дня удалось заменить португальских полицейских некоторыми надежными людьми и установить плотную информационную сеть вокруг квартиры Герцога. Удалось также переманить на свою сторону часть прислуги. Вскоре в доме Герцога не происходило события и не произносилось слова, о котором мне вечером не становилось известно после просмотра сообщений моих агентов. В качестве дополнительного контроля я обзавелся еще одним источником, который находился в высшем португальском обществе. Из него я тоже черпал информацию о высказываниях Герцога. В результате у меня сложилась такая общая картина…».

Фюрер разведки считал, что Герцог на самом деле отказался от запланированной охоты. Вместо этого Эдуард постоянно выражал свое недовольство наблюдением, которому он подвергался, и поговаривал, что пребыванию в Европе он уже предпочел бы назначение на пост губернатора Багамских островов. Однако не было и речи о намерении с его стороны отправиться в другую страну без согласия английского правительства. Наоборот, в один голос получаемые Шелленбергом сообщения свидетельствовали о слабом состоянии здоровья Герцога. Немец видел в этом возможность разжечь его возмущение контролем со стороны Сикрет Сервис. Как считает сам Шелленберг, он должен был что-то, в конце концов, предпринять, чтобы сохранить свою репутацию в Берлине.

Тем временем прошло больше недели. Японский друг Шелленберга рекомендовал ему соблюдать величайшую осторожность. «Сикрет Сервис, – сказал он, – почуяло, откуда ветер дует». Вероятно, он был прав. Однажды Шелленберг заметил, что за ним по пятам спешат два английских агента, и ему потребовалось почти два часа, чтобы отделаться от своих преследователей.

Через неделю Шелленберг получил телеграмму с подписью Риббентропа: «Фюрер приказывает готовить операцию похищения». Приближался срок отъезда Герцога на Багамские острова. Из Лондона уже прибыл один из руководящих работников Сикрет Сервис, сэр Уолтер Монктон, якобы для того, чтобы ускорить отъезд Герцога. Шелленберг использовал это обстоятельство и сообщил в Берлин о том, что один английский агент намекнул ему о возникших вроде бы напряженных отношениях между Герцогом и английской разведкой, причиной которых является отъезд Герцога в Вест-Индию (так по-старинке называли Латинскую Америку). После этого Шелленберг сообщил, что Сикрет Сервис создало для Герцога невыносимую обстановку, предупредив его, что в Португалии ему грозит величайшая опасность со стороны иностранных разведок. Хотя сам фюрер разведки в это время уже распустил слух о том, что за несколько часов до твердо установленного времени отплытия на корабле, предоставленном Герцогу, взорвется бомба с часовым механизмом. Португальская полиция сразу же ухватилась за этот слух, с помощью которого Шелленберг способствовал отъезду Герцога, как этого желала английская разведка, и начала лихорадочно обыскивать судно, стремясь найти столь опасный предмет. На Герцога и его супругу все это, казалось, не произвело никакого впечатления. Шелленберг пишет, что «…из окон немецкой миссии я через бинокль наблюдал за стоявшим в гавани на якоре кораблем и видел, как герцогская чета в сопровождении сэра Монктона точно в назначенный срок спокойно взошла на борт судна…».

Миссия Шелленберга провалилась весьма глупым, позорным и досадным образом. 1 августа 1940 года Уоллис и Эдуард покинули Лиссабон на пассажирском корабле Экскалибур Гитлер так и не смог заполучить Эдуарда. Когда ему доложили о провале операции, он, несвойственно для себя, довольно спокойно выслушал новость и оставил идею использования Виндзоров раз и навсегда. Почему план не удался? Бездарность Шелленберга, наивность Эдуарда, проницательность британской разведки, или просто веление судьбы, – кто знает? Британия не захотела полюбовно разрешить ситуацию. Теперь у Гитлера оставался лишь один способ воздействия на страну – агрессия.

Вероятно, что, когда Эдуард и Уоллис прибыли в Мадрид, они еще выполняли часть нацистского плана по возвращению в Британию и реставрации. Однако, под давлением обстоятельств, они были вынуждены изменить свои взгляды и решение, ведь противостоять британскому королевскому дому им оказалось сложнее, чем нацистам. Эдуард понял, что если он сейчас не откажется от нацистской поддержки, в Британию ему уже не вернуться никогда – он не только станет самой главной персоной non grata, но и самым черным пятном в британской истории – предателем. Герцог решил все же уехать на Багамы и занять нейтральную позицию. Это позволило бы ему в дальнейшем перейти на сторону победителя – будь то Британия, или Германия.

Несмотря на повествование Шелленберга от первого лица, он опустил некоторые подробности. Во-первых, операция по похищению Эдуарда называлась «Голубь». А во всех нацистских отчетах Эдуард фигурировал под именем «Вилли», поэтому многие исследователи, в том числе английский адвокат Михаил Блох, называют план по захвату Герцога, «операция Вилли». Во-вторых, Шелленберг ни разу не упомянул, что в этой операции непосредственную роль принимал Рудольф Гесс, фигурировавший под псевдонимом «Виктор». 28 июля 1940 года произошла встреча Эдуарда и Рудольфа Гесса на которой обсуждался «План семи пунктов». Что бы ни было предложено Эдуарду, он взял 48 часов для раздумий. После разговора с Герцогом, Гесс сразу же уехал, оставив Гейдриха и Шелленберга дожидаться ответа. Вскоре Шелленберг доложил на собрании, что Виндзоры внезапно решили съехать с виллы банкира и переместиться в отель Avis в центре Лиссабона. Вероятно, Эдуард и сам понял, как далеко зашел в общении с нацистами. Предложение Гесса состояло в том, чтобы Эдуард в самое короткое время вернулся в Испанию. Если бы он это сделал, все бы, наконец, увидели, что он поддержал фашистов, и обратного пути бы уже не было никогда. Эдуарду было легко прятаться за спиной Шарля Бидо и прочих своих пронацистски настроенных друзей. Но здесь ему впервые пришлось бы в открытую заявить о своих пристрастиях. Кроме того, Эдуард не знал, что же все-таки задумал Черчилль, а с этим человеком ссориться было нельзя. В последнюю неделю июля к Виндзорам приехал Монктон, и агитировать Эдуарда стало куда сложнее. У него была важная миссия – максимально оградить Виндзоров от нацистских шпионов, а также выведать, что они предлагали Эдуарду. Сам ли Эдуард, или Монктон сообщили Черчиллю о «Плане семи пунктов», но ясно одно, что премьер-министр вновь был в курсе всего происходящего, и порой даже знал больше, чем фюрер со своей хваленой разведкой.

Однако, несмотря ни на что, Герцог продолжал встречаться с нацистами. 29 июля в рапорте Шелленберга значилось «Вилли не хочет ехать на Багамы». Мало того, что Эдуард поддерживал с нацистами связь, так еще и сообщал им о своих планах.

Таким образом, из всего вышесказанного напрашивается несколько выводов: 1. Эдуарду было все равно, на чьей стороне быть, – главное, чтобы это было выгодно ему, поэтому он до последнего занимал позицию «и нашим, и вашим»; 2. Шелленберг намеренно провалил операцию – практика показывает, что нацисты всегда очень педантично и фанатично выполняли все указы, поступавшие «сверху», но в данном случае миссия была сорвана намеренно; 3. как крайне импульсивный и эмоциональный человек, Гитлер просто не мог спокойно отреагировать на провал столь важной операции, и даже никак не наказать безалаберного нациста – это просто нонсенс. Если бы ему Эдуард был так важен, он бы заполучил его еще в 1937 году. Герцог сделал все, чтобы получить репутацию человека, приносящего всем одни лишь неприятности и осложнения. Возможно, Гитлер просто решил не связываться со столь сомнительным союзником. Эдуард был готов предать родину ради собственной выгоды, так зачем фюреру нужен был такой человек? Если уж он и ставил где-то своих наместников, то был уверен в них до последней капли (их) крови.

Спустя несколько недель после отъезда Эдуарда на Багамы он пошлет запрос нацистам о восстановлении их связи, но они больше ему не ответят – Гитлер уже принял решение сломить Британию.

 

Глава 9

Крах мечты. Последнее о нацистах

Герцог и Герцогиня Виндзорские уплыли на корабле на Багамы, где у них должна была начаться новая жизнь. Но она окажется Эдуарду не по вкусу, и они будут втянуты в еще большие неприятности.

Был ли план Гитлера по использованию Эдуарда удачным или провальным, сказать нельзя, потому что на это нужно взглянуть с другой стороны: Вплоть до июня/июля 1940 года фюрер тянул с нападением на Британию, предлагая ей альтернативный выход из положения, и одним из таких выходов должен был стать Эдуард. Гитлер уважал и считался с британцами, пожалуй, как ни с одной другой нацией. Он предлагал Британии варианты мирного урегулирования вопроса, проблема была лишь в том, что сама Британия на это идти не хотела. И не только нацисты предлагали такой вариант – некоторые англичане также всеми силами хотели избежать войны (лорд Галифакс, сэр Самюэль Хор и даже сам Уинстон Черчилль).

Что было на уме человека, который навсегда будет ассоциироваться со смертью? У Гитлера случались крайности от трезвых рассуждений до безумных фантазий по захвату мира. Все, что с ним было связано, мистифицируется и по сей день: его приход к власти, создание Третьего Рейха, захват половины мира территориально и идеологически, создание «машины смерти», изобретения, эксперименты, тайные походы за сокровищами и даже его собственная смерть. До сих пор история хранит массу загадок, которые еще не скоро будут разгаданы человечеством.

Если бы Гитлер не пропагандировал массовое уничтожение людей, то все могло бы сложиться для него иначе – он мог бы стать во главе Европы и оказывать сильное влияние на весь оставшийся мир. Третий Рейх создавался как государство, которое должно было просуществовать тысячу лет. Но даже в случае успеха Гитлера его государство не смогло бы протянуть долго. Третий Рейх было государством, завязанным на личности Адольфа Гитлера, и какими бы талантливыми его соратники ни были, после смерти фюрера его бы заменить не смог никто, и Рейх все равно постепенно бы угас. Это же случилось и с Советским Союзом, и с другими государствами, основой которых была диктатура и идеология – они все плохо кончили. Рано или поздно, люди, уставшие от тотального контроля, начинают хотеть свободы, и тогда на смену диктатуре приходит демократия.

30 апреля 1945 года, по официальной версии, Гитлер с супругой Евой Браун совершают самоубийство в бункере, после чего их тела сжигаются. Он ужасно боялся, что над его телом и телом жены могут надругаться так же, как это было сделано с Муссолини. Кроме того, он ужасно опасался того, что его соратники применяли по отношению к простым людям, – пыток. Гитлер постарался избавить себя от этой участи, хотя его смерть до сих пор вызывает много споров, так как в ней есть слишком много несоответствий. Кто-то до сих пор считает, что он бежал в Аргентину и прятался там до конца жизни, кто-то говорит, что он поселился в ледниках Антарктиды… В любом случае, война была проиграна, и Гитлер не захотел быть в ответе за смерть миллионов невинных людей. В его случае самоубийство было наиболее простым выходом из положения.

А что же случилось с Шарлем Бидо, спросите вы? В 1942 году он был пойман с поличным союзными государствами, имея при себе массу важных документов, которые потом перешли для расшифровки в разведку. Он должен был предстать перед судом и понести наказание, но он также испугался ответственности и покончил жизнь самоубийством, наглотавшись снотворного…