— Господи…
Она проснулась как от удара. На секунду ей показалось, что это взрыв. В приоткрытую форточку доносились голоса, шаги, шум проезжающей машины. Она приоткрыла глаза, еще не проснувшись, и тут же закрыла их снова. «Я не хочу просыпаться, — подумала она. — Мне не нужно просыпаться. Я не хочу видеть мир, ставший серым. Унылым. Безобразным. Это вообще больше не мир. Руины… Я погребена под ними заживо. Оставшееся до смерти время вполне могу позволить себе не открывать глаз. Потому что все равно вокруг меня только темнота…»
За окном падал снег, медленно, сонно и равнодушно. Где-то еще взрывались петарды, и Женя подумала, что она единственный человек на свете, которому больше всего на свете хочется, чтобы эти праздники кончились. Чтобы их и не было вообще… «Праздники кончились, давят елочный сок», — пели по радио. Еще стояла неразобранная рождественская елка, свидетельница неожиданного окончания этих самых праздников. Дрянных праздников. Долбаных праздников. Женя теперь всегда будет ненавидеть Новый год… Раньше это был любимый праздник. Кто-то взял — и смазал яркие цвета, запакостив все черным. Черт бы их не видел… Она попыталась вспомнить все цвета, все запахи Нового года и Рождества. Но вместо этого на ум приходила разобранная, несчастная елка с облетевшими и засохшими иголками. Большие ящики, в которые уже сложили игрушки и мишуру. Елка ждала своего часа. Сейчас ее выбросят на помойку. С самого детства Женя не любила это время расплаты за праздники. Когда приходится разбирать елку и укладывать эти хрупкие осколки радости в ящики. Уже давно елка была искусственной, и тем не менее каждый раз Женя ощущала себя убийцей. Предателем. Впрочем, эти праздники для Жени оказались самыми гадкими в жизни. И слава Богу, что они кончились… Праздники закончились, а до весны было еще далеко. Женя проснулась окончательно, и эта мысль второй пришла ей в голову. Настроение у Жени и до этого было плохим, стало еще хуже… Даже сны приснились ей в эту ночь отвратительные, скучные и серые. Как это небо. Женина квартира находится на последнем этаже, поэтому первое, что она видит, — это небо. Сегодня оно было серым.
Так что снег Женю нисколько не порадовал. Раньше она любила снег, пыталась поймать его губами и могла долго смотреть на одну-единственную снежинку, тающую на ладони. Снежинка казалась ей такой совершенной, и Женя с детства пыталась разгадать ее секрет. Но в детстве она думала, что неведомый мастер забавляется, создавая из маленьких снежных кристаллов причудливые фигурки. Теперь она выросла.
Теперь ей казалось, что снег падает мрачно, угрожающе. Словно на нее, Женю Лескову, ополчились небеса. «И совсем не снег, — подумала она. — Это разверзлись хляби небесные, чтобы поглотить меня. Такую маленькую и беззащитную…»
Раньше. Все теперь было раньше… Она тоже осталась в этом «раньше». Как древняя старуха, которой отныне ничего не остается.
Только воспоминания…
Потянувшись, Женя подумала, что можно вообще не вставать сегодня с постели, раз уж день не задался с утра. И жизнь не задалась почти с «утра». Потому что ей не сорок лет. Не пятьдесят. Можно сказать, обломинго случился с ней уже сейчас, когда она и до тридцати не дошла. Что же теперь делать-то?
«Заснуть и видеть сны…»
«Но я ее любил», — прошептала она одними губами. Продолжила цитату.
И ей захотелось плакать.
«Как сорок тысяч братьев любить не могут…»
«Как же-с…
Никто тебя, Женечка Лескова, не любит. Больше не любит.
Да и любили ли раньше — тот еще вопрос…
И впереди у тебя новая жизнь. Сама себе хозяйка…»
Женя попыталась найти в заключительной фразе позитив, но за последние пять лет своей жизни она совершенно отвыкла быть хозяйкой самой себе. И новая жизнь страшила. Человек быстро расслабляется. Вот и Женя за пять лет, проведенных беззаботно в компании Панкратова, так расслабилась, что стала беззащитной…
Дело даже не в бессмертной любви, досадливо поморщилась она. Она вообще есть? Или все-таки это блаженная выдумка человека, себе в утешение? Дело в том, что Женя Лескова не знает, как ей жить дальше.
Как, черт побери, теперь жить-то?!
— Все, — нахмурилась она, поняв, что еще минута — и слезы вырвутся наружу. — Вставай. Даст Бог — не пропадем…
Женя встала, прошла на кухню, поставила чайник.
Посмотрев на себя в зеркале в ванной, пришла в ужас. «Страдания последних четырех дней самым подлым образом отпечатались на моей физиономии», — подумала она. Назвать то, что Женя увидела, лицом было затруднительно. Глаз вообще было не видно. «Больше не плакать», — приказала она себе и сама же усмехнулась в ответ. Губы опухли. Нос… Про это она вообще не станет говорить. Это слишком больно.
— Чертов гад Панкратов, — прошептала Женя. Холодная вода помогла ей вернуть лицо на место.
Конечно, оставались еще следы четырех несчастных дней, но эту малость она тоже могла подправить минимумом косметики…
На кухне уже свистел чайник, когда Женя справилась наконец с этой проблемой. Сварив кофе, она почти окончательно почувствовала себя человеком.
«— Н-да, — вспомнила она насмешливый взгляд Панкратова. — Посмотрим, надолго ли тебя хватит… Ты же избалованная девочка, Джейн. Ты очень быстро убедишься в собственной беспомощности, детка. Мир жесток. Особенно сейчас…
— А как же любовь? — спросила его Женя. — Как тогда быть с этим чувством? Или ты хочешь, чтобы я пришла… нет, приползла к тебе просто потому, что я не в состоянии заработать деньги? Не в состоянии выжить… И я буду тебе нужна?»
Он ничего ей не ответил. Только усмехнулся. И Женя поняла, что он и в самом деле изменился. Очень. Там и не осталось почти ничего от прежнего Сережи Панкратова…
«Может быть, ему теперь и правда больше подходят женщины другого типа, — подумала она. — Не такие, как я…»
«Ты очень быстро убедишься в собственной беспомощности…»
Женя разозлилась. Она плеснула себе в лицо холодной воды и пробормотала сквозь зубы:
— А это мы еще посмотрим…
«Посмотрим», — продолжал иронически усмехаться Панкратов.
Женя и сама понимала, что он прав. И мир теперь жесток, и не деньги надо зарабатывать, а… устраиваться, и никому она не нужна на белом свете, кроме родителей, сестры и подруг… А у них и своих проблем достаточно.
«В конце концов, — сказала себе Женя, — два месяца я проживу спокойно… А потом найду себе работу. Еще посмотрим, кто из нас будет на коне…»
«А это важно? — спросила она тут же себя. — Важно другое. Я хочу доказать ему, что я выдержу. Выстою. Не сдамся…»
Ей снова захотелось стукнуть кулаком по стене и дать волю чувствам — разреветься, смешивая слезы злости и боли, закричать…
— Дело в тебе, Панкратов, — прошептала она. — Я смогу выжить. Без тебя… Без…
«Все, — приказала она себе. — Упоминание данного имени строго запрещается. Если мысли о духовных субстанциях вызывают у тебя негативные эмоции, сосредоточься на материальном…»
Два месяца. Женя, правда, плохо еще себе представляла, каким образом она проживет на шестьсот баксов. Именно столько был должен Жене квартирант. Не может же она больше жить в панкратовской квартире. Значит, больше она не сможет сдавать свою…
Женя снова пригорюнилась. Переведя баксы в рубли, выяснила для себя, что шестьсот баксов очень мало, хватит ненадолго…
— Пожалуй, работу мне придется искать срочно, — пробормотала она, ловко переворачивая чашку. — Немедленно.
Гадать на кофейной гуще Женя любила. Правда, она почти ничего не понимала в «пятнах Роршаха», появлявшихся после этой нехитрой процедуры на дне и стенках чашки. Но и теперь с интересом принялась рассматривать коричневые разводы, пытаясь узнать будущее.
— Дерево, — задумчиво прошептала она. Назвать это деревом было сложно, но Женя где-то читала, что дерево означает долгую жизнь и счастье, поэтому она очень хотела, чтобы две пересекающиеся грязные дорожки были деревом. Хотя куда больше это напоминало крест…
Женя вздохнула и отставила чашку.
В конце концов, в ее будущем теперь нет места Панкратову. «Можно представить себе, что в природе вообще его не было… Или был, а то слишком жестоко совсем лишать его места под солнцем… Только он был не в моей жизни. В чьей-то другой… А я его никогда и не знала…»
Правда, отчего-то при этой мысли грудь сдавила тоска и к уголкам глаз подобрались слезы, но это пока. Она привыкнет. Человек ко всему привыкает в конце концов.
Даже к отсутствию Панкратова.
— Все забудется, — пообещала себе Женя. — Все обязательно забудется, подернется дымкой времен… Человек все забывает. И это я тоже забуду…
Снег за окном падал еще сильнее, точно собирался засыпать все пути. Все выходы из этого дома. Из прежней жизни. От самой себя — жалкой, беспомощной домашней кошки Женечки — Дженни, голубушки, лапушки, душечки… «Ко-о-ошечка моя…»
Женя словно наяву услышала панкратовский голос.
Ну нет. Голос Панкратова действовал на нее как взгляд удава на кролика. Парализовал ее волю. Ей сразу захотелось стать маленькой — такой маленькой, чтобы запросто поместиться на панкратовской ладони, свернуться там клубочком и мирно задремать, твердо зная, что уж тут-то ей не страшны никакие житейские бури и невзгоды.
— Нет, — прошептала она.
Резко встав, она бросилась одеваться.
«У меня сегодня много дел», — убеждала она себя. Чтобы не признаться, что прежде всего у нее одно очень важное дело — убежать от Панкратова. Убежать от собственной неуверенности.
Убежать от самой себя.
С Панкратовым была любовь с первого взгляда. Случилась она, правда, давно… В те времена Сережа Панкратов был очень высоким, очень худым и очень красивым. В довершение ко всем своим достоинствам он играл на бас-гитаре в рок-группе с загадочным названием «Ожидание семи отроков». Название было совершенно идиотским. Женя тщетно пыталась понять, почему отроков было именно семь. И чего они так упрямо ожидали… Или это их дожидались… Когда она первый раз услышала выступление «отроков», она пришла в ужас. Ей и в самом деле захотелось, чтобы уста певцов запечатало вечное молчание. «Сонмы врагов моих превратятся в прах», — пел пухленький прыщавый паренек с лицом прокуренного херувима. То есть лицо у него пыталось выглядеть ангельским и задумчивым, но глаза все время косили. И Жене даже пришло в голову, что скорее всего именно так выглядел падший ангел, когда Господь свергал его с небес. И слабо верилось, что целые «сонмы врагов» поспешат превратиться в прах от ужаса, увидев эти толстые и мягкие губы и глупое, рябоватое лицо. Разве что они поспешат убежать, заслышав такой жуткий текст и такое утробное мычание, которое бедный парень считал пением? Панкратов привлек ее своим молчанием. Он стоял, задумчиво дергал за струны басуху и — молчал… Всем своим видом Сережа показывал, что к этим текстам он не имеет никакого отношения. Равно как и к окружающим его людям. Так, зашел на минутку на бас-гитаре поиграть. Сейчас поиграет — и так же молча, загадочно усмехаясь, покинет всю эту компанию.
На тот незабываемый концерт ее привела Ольга. Группа боролась за гордое звание психоделической, и Ольга считала, что они, как продвинутые особы, непременно должны там побывать. Люська не пошла, придумав себе замечательную отговорку, против которой Ольга возразить не смогла. Сославшись на расстройство желудка, Люсинда прекрасно провела тот вечер в обществе Олдоса Хаксли. А Жене пришлось идти. Но когда выяснилось, что задумчивый басист оказался хорошим Ольгиным знакомым, Женя пришла в ужас.
Он возник перед ними в тот момент, когда Женя обдумывала план бегства. В антракте. Они стояли на полутемной лестнице, курили, и Ольга пыталась доказать ей, что все дело в незатейливом Максе. «Он просто задолбал всех своими амбициями, — говорила Ольга. — Тексты пишет совершенно кретинские и поет как несмазанная телега… Капризен, словно уже облекся мировой славой. А ребята хорошие. Способные стать настоящими звездами, если дать им приличные тексты… Просто от Макса отвязаться не могут». Ольга утверждала, что дело в материальной зависимости. Женя слушала, кивала и думала, что надо отсюда уходить. Второе отделение заунывного «психоделического» маразма она просто не вынесет.
В этот момент и появился перед ними Сережа собственной персоной.
— Здравствуй, Оля, — сказал он, смотря при этом на Женю.
— Привет, — обрадовалась Ольга. — Познакомься, кстати… Это моя школьная подружка. Пишет стихи и вообще личность незаурядная…
Женя после такой «рекламной паузы» окончательно сконфузилась. «Зачем она все это говорит? — досадливо подумала она. — Про стихи. Про личность… Она бы еще вспомнила, как я в восьмом классе воображала себя Франсуазой Саган. Слава Богу, дальше второй страницы у меня никогда дело не шло…»
— А еще я пою, вышиваю крестиком и вяжу шарфики… И танцую на досуге па-де-де из «Дон Кихота» Минкуса, — сообщила Женя, мило улыбнувшись.
Неизвестно, какое из перечисленных достоинств больше всего поразило нового знакомого, но он уставился на нее с утроенным вниманием.
— Кстати, вам понравилось наше выступление? — спросил он.
— Кстати, нет, — честно ответила Женя. — Тексты слишком возбуждают, знаете ли… Просто хочется встать и бежать, бежать, бежать — куда глаза глядят… Лишь бы подальше.
Он рассмеялся.
— Я и сам думаю, что тексты ужасны… Но с Максом не справишься…
— А вы его выгоните поганой метлой, — присоветовала Женя. — Или продайте группе «Стрелки» в качестве незамысловатого антуража…
На второе отделение она все-таки не осталась. Сославшись на то, что уже поздно, а завтра ей надо на первую пару, она убежала с этого нудного бала, оставив вместо хрустальной туфельки свою подругу.
Поэтому, когда через неделю раздался звонок и она услышала в трубке голос Сережи Панкратова, она не удивилась.
Ее «хрустальная туфелька» уже предупредила ее, что Макс наконец оставил «Семерых отроков», найдя более подходящую компанию агрессивных металлистов, и теперь им понадобилась Женя. Она подходила по всем статьям — студентка филологического факультета, воображавшая себя надеждой отечественной поэзии, влюбленная в «Вельвет андеграунд» и БГ. Тексты она писала непонятные, заковыристые и бессмысленные. Поэтому им ее творчество понравилось сразу и безоговорочно. Правда, Сереже-то больше понравились Женин стройный стан и большие глаза, но они почти месяц скрывали друг от друга истинные причины тесного общения, делая вид, что для обоих нет ничего важнее творчества.
В один из темных декабрьских вечеров отношения все-таки перешли из тесного духовного слияния в иное слияние. Через месяц многообещающая психоделическая группа развалилась, а Женя с Сережей поженились… Вот и вся история. Панкратов ударился в бизнес, подстриг свои роскошные кудри и стал меняться в худшую сторону. Из мечтателя и романтика он с реактивной быстротой превратился в прагматика. Женя по своей наивности и глупости ничего не замечала, все еще видя в нем «печального и загадочного принца, ожидающего семи отроков». Принц же тем временем так увлекся «новой фазой бытия», что полностью изменился внешне. Жаловаться Жене было совершенно не на что — подруги считали, ее счастливицей, избалованной кошкой, которой не надо думать о завтрашнем дне. Женя и в самом деле о нем не думала. Зачем? Женю любили. По крайней мере ей так казалось… Она привыкла. Любовь в ее жизни перестала быть чудом. Жене даже стало казаться, что так и должно быть и будет — всегда… Мир вокруг был именно таким, о каком Женя мечтала раньше. Женя писала стихи, и Панкратов периодически печатал их в каком-то небольшом издательстве за собственные деньги. Никто эти стихи не покупал, Женя их раздаривала, но ей все равно казалось, что она не домохозяйка. Она нечто большее… Она поэт…
Сейчас, вспоминая себя в то время, Женя едва сдерживалась от того, чтобы не застонать. «Какая же я была дура, Господи! «Я поэт, — горько усмехнулась она. — Зовусь я Цветик… От меня вам всем…»»
Она вспоминала себя до встречи с божественным Панкратовым и удивлялась. «Я ведь была нормальной, — говорила она себе. — Ироничной, насмешливой… Совсем не самовлюбленной. И не избалованной кошечкой… Как же он смог так меня изменить? Когда?»
И почему она не думала о завтрашнем дне, почему? Точно все так и будет. Она, как садовая роза, будет наслаждаться «легкостью бытия», и никогда не настанет это страшное «завтра», и вообще — нет на свете ничего более незыблемого, чем счастье…
Или — это было только жалким подобием счастья?
Но сейчас Жене было уже некогда размышлять на тему «Были ли вы на самом деле счастливы, Евгения Лескова, или вам только внушили эту мысль?».
Потому что вот он, завтрашний день, настал. И как в забытой басне Крылова — «ты все пела, это дело, так пойди же попляши…»
В принципе все хорошо, что хорошо кончается, пусть даже и выглядит при этом пошло…
Ирина подкрашивала губы, украдкой наблюдая за Панкратовым.
Все время он делая вид, что отношения, их связывающие, носят именно деловой характер. Не более того.
Он отдавал ей поручения, стараясь при этом как можно реже смотреть в глаза.
«Бедный кролик», — сказала она себе и рассмеялась.
Она вспомнила, что ей надо позвонить, набрала номер, но тут же появился Панкратов.
— Ирина… — начал он, но осекся тут же, увидев в ее руке телефонную трубку. — Я помешал?
— Нет, — сказала она, тут же опустив трубку на рычаг. — Это… я смогу позвонить позже… Что ты хотел?
«Ты» она сказала нарочно. Подчеркнув даже некоторую интимность их отношений. Он невольно вздрогнул, оглянулся. В офисе они были одни. Это его успокоило…
«Бедный, бедный кролик…
Куда ты от меня денешься, — подумала Ирина почти ласково. — Влюбишься и женишься… Потому что так надо».
— Ирина, — снова начал он, — я хочу сказать тебе…
Он хотел ей сказать, что все происшедшее было просто… досадным недоразумением, что он любит свою жену, и Ирина прекрасно знала об этом.
Поэтому она встала, подошла к нему и, обняв за плечи, поцеловала в губы.
— Не надо, милый… — прошептала она, проводя по его щеке пальчиком. — Не надо ничего говорить… Я и сама все знаю… Я тебя тоже… люблю!
— «Так пойди же…»
Вот и привязалось. Женя уже спускалась по лестнице, а издевательские строчки все вертелись на языке.
«Уже иду, — огрызнулась Женя. Укладывать шпалы… Мести улицу. Колоть лед. Торговать рыбой мороженой…»
Коробку она заметила не сразу. Она стояла возле батареи, из-под какой-то китайской ерунды, с огромной надписью по бокам.
«КАЛИПСО», — прочла Женя. Клипсо-клипсо-калипсо… Из коробки торчало что-то белое. Типа меха. Женя подошла ближе. В коробке лежал огромный белый перс и смотрел на нее. Устало и печально. Почему-то Женя сразу решила, что это кот, а не кошка.
— Привет, — сказала она ему. — Что ты тут делаешь?
Он как-то кротко вздохнул и закрыл глаза.
Наверное, вышел погулять, решила Женя. А теперь потерялся. Или хозяева ушли на работу, и бедный кот не может попасть домой…
Кот был ухоженный, чистый и явно домашний.
Только глаза были печальными. Как будто бедняга познал несправедливость и предательство.
— Жди, они скоро вернутся, — пообещала она ему.
Он приоткрыл левый глаз, и Жене показалось, что он не верит ей.
— В любом случае я-то точно вернусь, — прошептала Женя, и снова ей показалось, что кот все прекрасно понимает, но ее слова тоже не вызывают в нем доверия.
Или Женя просто переносит на бедное животное собственные эмоции?
— Это я никому теперь не верю, — прошептала она. — И самой себе тоже…
Выйдя из подъезда, она остановилась. Конечно, она могла бы вернуться. Взять кота вместе с коробкой и занести в квартиру. По крайней мере животинка бы находилась в тепле и безопасности.
Но если вдруг вернутся его хозяева, а кота не будет…
«В конце концов, заберу его к себе в гости, если он все еще будет торчать в подъезде, когда вернусь, — решила она. — Может быть, к тому времени я разживусь деньгами. Куплю коту еды. Сейчас его и накормить-то нечем…»
Утешая себя подобными мыслями, она подошла к автобусной остановке. Женина самостоятельная жизнь начиналась. Гип-гип-ура…
Новую жизнь Женя начала с покупки газеты. Газета была полезной во всех отношениях. Она предлагала нескольких ясновидящих, целителей, потомственных магов и жрецов Вуду, которые обещали вернуть ушедшего мужа. Сначала Женя даже приободрилась, но вспомнила, что это она выгнала Панкратова. То есть собственно проблема была как раз в ней. Сотни женщин мирятся с тем, что у мужа есть «другие интересы». Вне семьи… Сотни женщин закрывают глаза на то, что их мужья где-то задерживаются или умудряются прямо в рабочее время сжимать эти самые «интересы» в своих объятиях. «В конце концов, от меня же не убудет», — говорят они себе.
И Женя могла бы мириться. Понимать, что человек много работает и иногда хочет расслабиться… Потом Женя пробежала глазами предложения о работе. Большинство объявлений предлагали распространять косметику. Вторая половина зазывала к себе «девушек», обещая им высокооплачиваемую работу в массажных салонах. Третья часть предлагала работу на лотках. Жене ничего не подходило. Косметику она распространять не умела. «Девушкой» тоже работать не могла по целому ряду причин. А представив себя продавцом, Женя и вовсе рассмеялась. Считать она не умела никогда. Расхваливать некачественный товар она тоже не смогла бы. Кроме того, она столько раз слышала ужасные истории о том, как несчастные продавцы были вынуждены отрабатывать недостачи, что перспектива самой стать возможной жертвой обмана и шантажа не привлекала. Женя не отмела ее совсем. Она просто оставила это «заманчивое» предложение на далекое потом. Если ничего другого не получится…
Поэтому Женя остановилась на гороскопе. Нашла астрологический прогноз для Рыб. «Сегодняшний день весьма успешен для новых начинаний». Женя удовлетворенно улыбнулась. Пока все идет как надо. «Не бойтесь обратиться за помощью к старому другу». Тоже неплохо… Так она и сделает — скорее всего именно кто-то из подруг поможет ей с работой. «К концу дня вас ждет неприятность, вам она покажется крупной, но не расстраивайтесь. То, что поначалу кажется вам бедой, может оказаться просто досадным недоразумением». Надо же, огорчилась Женя. Все было так хорошо, и на тебе…
В конце Жене предсказали, что она найдет хорошего и верного друга.
На том она и успокоилась.
«Друг — это замечательно, — решила она. — Может быть, это как раз то, чего мне сейчас не хватает…
Хотя бы для того, чтобы поплакаться в жилетку. Рассказать о том, как «никто тебя не любит, никто тебя не ждет», и так далее…
И все-таки я никчемная особа, Панкратов совершенно прав… Пустая, глупая профурсетка. Если подумать, то я в миллион раз хуже этих дамочек. Те по крайней мере знают, чего они хотят от жизни. А чего хочу я?»
Она с досадой пнула носком сапога попавший под ногу кусочек льда. На этом приступ самобичевания прекратился.
По своему опыту Женя знала, что ничего хорошего такие приступы не приносят, лучше заняться делом.
Сначала Женя направилась к Ольге.
«Не бойтесь обратиться за помощью к старому другу». Ольга была ее старым другом. Самым старым. Они дружили с первого класса. И хотя Женя с трудом представляла себе, чем подруга может ей помочь с работой, она решила к ней зайти.
Хотя бы чаю попить и поболтать…
Ольга всю жизнь отличалась страстью к экспериментам. Эксперименты она предпочитала ставить на себе. Сначала она вышла замуж, очень рано, и никто даже не понял, что это тоже был эксперимент. Развелась она мгновенно, Женя даже не успела запомнить, как звали ее супруга и как он выглядел. Ольге замужем совсем не понравилось, и она принялась искать свое место под солнцем.
Кем она только не побывала! Она поучилась во ВГИКе, потом метнулась в экономику, потом с такой же легкостью принялась за юриспруденцию. В данный момент она занималась частным сыском и, кажется, нашла себя. По крайней мере вот уже два года она не собиралась сменить профессию. И даже открыла собственное детективное агентство. С Жениным характером там для нее работы не было. Женя всю жизнь была тихоней и трусихой, и с аналитическим мышлением у нее тоже не задалось. Так что глупая была надежда найти у Ольги работу, хотя…
Кто знает, кто знает…
Часы показывали половину одиннадцатого. То есть Ольга по идее должна была уже появиться в своем офисе. Женя выползла из автобуса и направилась в сторону внушительных размеров здания, на котором было написано огромными буквами «Престиж». Внутри здание было трудно назвать престижным, но Женя так часто заходила к Ольге, что почти привыкла к узким темным коридорам.
Поднявшись на пятый этаж, она нашла дверь с табличкой «Картер». Почему Ольга решила так обозначить свое агентство, Женя не знала. Мало ли что в голову придет… Она толкнула дверь.
Дверь открылась.
— Да пошел ты, козел, — услышала она Ольгин голос. — Я тебе что сказала?.. Че-го?.. И что ты считаешь работой?.. Знаешь, Игорек, сам разбирайся с клиентом. Да, именно ты. Сам. Разбирайся… Нет, дружочек, любишь кататься, будь добр и «харлей» сам чинить. — Ольга бросила трубку и простонала: — Боже, зачем ты создал такое количество козлов?
— Привет, — робко вклинилась Женя.
Ольга была похожа на разгневанную валькирию. Когда она наконец-то обратила на Женю внимание, сначала показалось, что она просто сожжет Женю своим взглядом.
Но спустя миг ее глаза потеплели.
— Дженни, — выдохнула она.
Ее лицо волшебным образом изменилось.
— Дженька, как хорошо, что это ты… Как у тебя, время есть?
Женя кивнула:
— Навалом…
— Сейчас сварю кофе.
Ольга вскочила.
Она всегда шикарно выглядела. В их компании Ольга всегда была самой умной и самой красивой. «Это мы с Люсиндой — квочки. Я — квочка поэтическая, а Люсинда — домовитая», — печально отметила Женя. А Ольга — это Ольга. Воплощение всех самых смелых мечтаний. Шикарная грива густых каштановых волос, глаза бирюзового цвета, обрамленные черными ресницами… Женя верила, что Ольга никогда их не подкрашивает. Хотя бы потому, что ей это ни к чему. Ольга всегда была самой красивой. «Сексапильна, к тому же обладает недюжинным интеллектом», — говорил о ней пресловутый Панкратов. «Почему же ты выбрал меня?» — поинтересовалась однажды Женя. «Потому что ты мягче. Милее. Акварельнее. И к Ольге невозможно подойти», — последовал ответ.
— Как ты живешь? — спросила Ольга, вернувшись с небольшим подносом. На подносе дымился кофе в крошечных фарфоровых чашках, а на тарелке лежали крошечные эклеры. — Как Сергуня?
— Не знаю, — пожала Женя плечами. — От всей души надеюсь, что плохо… То есть мне хочется верить, что его душа еще не настолько очерствела и он в данный момент оплакивает собственное падение. Но ручаться я не могу. Может так статься, что ничего подобного он не делает. А сидит веселый, довольный и празднует неожиданно явившуюся свободу. Как в стихотворении, и «свобода нас примет радостно у входа…». Я его не видела четыре дня.
Ольгины брови поползли вверх.
— Че-ты-ре? Он уехал?
— Он уехал, он уехал, и слезы льются из очей, — пропела Женя. — Он уехал. Не вернется…
— Подожди, — попросила Ольга. — Я ничего не понимаю… Вы…
— Мы расстались, — кивнула Женя. — Он обманщик. Я не могу оставаться с человеком, который так врет… Мне он говорил, что любит маленькую грудь. А оказалось — ни фига подобного… Та дама, с которой я его застала, обладала таким пышным бюстом, что я сразу поняла — он терпел меня только из жалости…
— В голове не укладывается, — проговорила Ольга. — Слушай, Дженничка, а ты не накручиваешь?
— Я? — возмутилась Женя. — В тот момент, когда я его застала, именно он накручивал. Ее огромную грудь на свою ладонь. А я оказалась нечаянным свидетелем чужого счастья…
— Да…
Слов у Ольги не нашлось. Она присела на краешек стула, растерянно развела руками.
— В принципе все мужчины уроды, — постановила она.
— Знаешь, все мужчины меня не интересуют, — усмехнулась Женя. — Как-то от их подвигов мне ни жарко и ни холодно… Но этот отдельно взятый урод… Сама понимаешь, чувства мои еще не угасли до конца, что бестолково и мучительно… И к тому же новая жизнь страшит. Смогу ли я выкинуть эти пять лет из памяти?
Ольга сочувственно кивала, слушая Женины пространные речи. Наконец она нарушила молчание, выбрав момент, когда та притихла:
— Может быть, вам надо поговорить?
Женя только горестно улыбнулась.
— О чем? — спросила она. — Он будет врать. И знаешь ли, в чем беда? Я теперь все время буду думать, что это не в первый раз. В сто первый. Все пять лет это было… И будет. Я максималистка. Я не хочу так…
— Нет, Дженька. Послушай, все мужчины устроены примитивно. Когда им предлагают впасть во грех, они не могут сопротивляться… Плюс к этому врожденное тщеславие. Может быть, эта особа без конца восхищалась им? И он не выдержал? Почувствовал, что должен как-то отблагодарить ее, а все эти «членистые» отчего-то уверены, что лучшего способа благодарности, чем этот, не существует… Может быть, тебе надо быть смиренной.
— Я им тоже восхищалась, — мрачно сообщила Женя. — Только и делала, что восхищалась. Почти забыла, что в принципе я тоже когда-то была личностью. Позволила стать придатком. К его восхитительной персоне…
— Нет, Женечка. Вам надо поговорить.
— Это совершенно бессмысленно, — сказала Женя. — Он пытался со мной говорить. Но дело не в нем. Во мне. Я буду теперь всегда испытывать смутное беспокойство, что я лишаю его настоящего, полноценного секса. Зачем? Я никогда не хотела быть препятствием. И сейчас не хочу…
Ольга достала сигарету и закурила. Глядя на Женю своими софилореновскими очами, поинтересовалась, что та собирается делать.
— Пока я ищу работу, — честно призналась Женя.
— Он оставил тебя без денег? — возмутилась она.
— Я сама отказалась, — развела Женя руками. — Мне показалось унизительным брать у него деньги. Он ведь обманщик.
— Совсем глупый поступок! В конце концов, ты потратила на него пять лет жизни. Семейная жизнь, шерри, это тоже труд. Надо было требовать материальную компенсацию… Так что еще один глупый поступок! Самый глупый!
— Знаю… Но согласись, гордый и красивый…
— Так. Значит, ты ушла от него без денег, как последняя идиотка… Ты вообще-то представляешь себе, что такое в наше время найти работу? Филологу?
— Я могу быть гувернанткой, — пискнула Женя.
— Кем? — переспросила Ольга. — О Господи… Ты полный наив. Ты — гувернантка… Джейн, ты видела новых русских?
— Вообще-то мой муж, — напомнила ей Женя, — новый русский. И я на него долго смотрела. Целых пять лет.
— Ага, — зловредно прошипела Ольга. — Новый он. Русский… Он так, бизнесмен средней руки… Что-то вы так и не обзавелись горничной…
— Зачем? — удивилась Женя. — Нам это было ни к чему… Мне нечего было делать целый день. И порядок никогда не был для нас чем-то важным…
— Да нет, просто у вас не было на это средств, — открыла Ольга подруге глаза на жестокую правду жизни. — Так что ты плохо себе представляешь, куда ты собралась… Сейчас я подумаю. Может, что-то придет в голову…
Мешать мыслительному процессу Жене не хотелось, тем более что он посвящался ее скромной персоне. Поэтому она постаралась сидеть тихо и молча. Для этого надо было о чем-то крепко задуматься, что она и сделала.
Почему-то задумалась Женя о коте. Как он там сидит, в коробке, и ждет своих хозяев. А может быть, он ждет именно Женю. Она вспомнила его печальные глаза, и ей стало так его жалко! А вдруг бедняга голоден?
Окончания Ольгиного мыслительного процесса Женя ждала уже с нетерпением. Наконец та решительно хлопнула себя по колену и сказала:
— Ладно. Первое время поработаешь у меня.
— Кем? — удивилась Женя. Она с трудом представляла себя в этой странной конторе, с Ольгиными «козлами»… Что она может делать? Искать неверных жен?
— Секретарем, — улыбнулась Ольга. — Пока секретарем. А там будет видно… Посидишь на телефоне, поговоришь с клиентами и с козлами тоже… Думаю, это ты сможешь. А там посмотрим.
— Я сегодня не могу работать, — испугалась Женя слишком резкой перемене жизни. — У меня…
Чуть не сорвалось с языка про голодного кота, но Женя вовремя сдержалась.
— Мне надо к квартиранту съездить. Он мне за два месяца должен… Да и с квартирой надо вопрос решить. Не могу же продолжать жить у Панкратова?
— Ладно, — милостиво разрешила ей «начальница», — приступишь к своим обязанностям с завтрашнего дня… Только не опаздывай! Рабочий день у нас начинается с десяти утра. Так что без пятнадцати десять ты должна быть на месте…
* * *
Женина собственная квартира располагалась в другом конце города. В прежние времена она добиралась туда на машине и теперь отчаянно ругала себя, что поленилась съездить раньше. Хотя кто мог знать, что счастливая, благополучная жизнь резко обрушится? Как сказала бы Люсинда — ничто не вечно под луной, и надо думать о душе. Люсинда все время думала о душе. Циничная Ольга наверняка добавила бы свою любимую фразу: «Хрусть — и пополам».
Женя долго тряслась в трамвае, предаваясь размышлениям, потом шла по дороге. По тротуару идти было нельзя. Он был завален снегом.
Она с тоской вспомнила их жилище с Панкратовым. Нет, придется прощаться со всем, иначе просто нельзя!
«Если я хочу себя уважать, я не возьму из его подлых рук ничего!»
От этих мыслей стало совсем тошно. Женя вошла в подъезд. Поднялась на второй этаж и позвонила. Никто не открыл.
«Надо было созвониться», — подумала Женя. Ключ от квартиры был, но ей показалось ужасно неудобным врываться вот так, без предупреждения. «Просто я боюсь, — догадалась она. — Я боюсь снова стать свидетельницей эротической сцены». Пусть даже на сей раз исполнителем будет человек совершенно посторонний. Но Жене-то все равно страшно… И отделаться от полученных впечатлений она никак не может… «Этак я стану сексуальной маньячкой, — усмехнулась она. — Буду относиться к жизни как к немецкой порнографии… С этим надо бороться». Она напомнила себе, что другого выхода у нее нет. Надо лечиться. «Проявляйте иронию и жалость…» «Туркменские фильмы выгодно отличаются от немецкого порно наличием музыки», — вспомнила она недавно услышанную фразу. И улыбнулась. Может быть, и в самом деле сейчас она увидит «историю из жизни туркмен-баши»… Она открыла и вошла внутрь. «В конце концов, это все-таки моя квартира, — сказала она себе. — Дождусь его тут. Или оставлю ему записку, что я при…»
Обведя глазами квартиру, Женя застыла.
Телевизора не было. И музыкального центра тоже не было. А от компьютера осталась клавиатура. Наверное, она была очень старая. Сначала Женя подумала, что все это сломалось каким-то непостижимым образом. И квартирант Костя отнес все в ремонт. Объяснение показалось вполне удовлетворительным. Она даже вздохнула с облегчением и решила попить кофе. Пройдя на кухню, Женя была неприятно удивлена тем, что сломались также ее гриль, магнитофон и еще один маленький телевизор, а также чайник и несколько фарфоровых тарелок с изображением китайских пагод. Всего перечисленного просто не было.
— Если это маленькая неприятность, то я — император Поднебесной, — пробормотала Женя. — Кажется, меня просто ограбили.
Она снова прошла в комнату и стала искать следы пребывания в этой квартире жильца.
«Он ведь показался мне таким милым, приятным мальчиком, этот Костенька. И деньги он платил. А в последние два месяца… Это я сама поленилась приехать. А он болел. — Она все еще пыталась найти ему оправдание, чтобы успокоить себя. — Все просто в ремонте. А тарелки? Тарелки, тарелки… Конечно, глупо думать, что тарелки с пагодами тоже нуждались в ремонте. Он… он просто их нечаянно разбил».
Это была грустная мысль, но все-таки, все-таки…
Пролить свет на тайну сию могла только соседка, тетя Аня.
Женя направилась к ней.
Тетя Аня была туга на ухо, поэтому звонить ей пришлось долго.
— Ой, Женечка, — обрадовалась она. — Как хороша… А я уж думала, так и придется мне вам звонить. Ведь, Женечка, как Костя пропал, я все время одна. Даже обратиться за помощью не к кому. Раньше-то с Костиком как было хорошо — и за лекарством сходит, и чайку со мной выпьет, и поужинает… Хороший мальчик, Женя! Очень хороший! А вы что же, ему от квартиры отказали? Или новый квартирант появился?
— Тетя Аня, — прошептала Женя, чувствуя всей своей душой недоброе, — как же так? Костик должен был жить тут! И мы с ним разговаривали два дня назад! Он мне звонил, понимаете? Тетя Аня, он… давно исчез?
— Да почти три недели, — пожала она плечами. — Квартира пустая стоит. Три недели… Я, конечно, присматриваю за ней, но уже собиралась вам звонить.
«Присматривает, — усмехнулась Женя про себя. — Хорошо же она тут присматривала, если хороший мальчик Костя, очень хороший, меня ограбил подчистую. Хорошо, кровать вынести не успел и шкаф».
Женя вернулась в квартиру. Села у окна, допила остывший кофе. Кстати, кофе он оставил. До-обрый мальчик. За окном все еще падал снег. Где-то там был чертов Панкратов. Это он, он во всем виноват! Идея сдавать Женину квартиру принадлежала именно ему! Вместе с мебелью!
— Теперь я могу сдавать квартиру с частью мебели! И жить я должна тут с этой частью! Где я, черт возьми, найду этого Костеньку?
Женя бросилась назад в комнату. Может быть, где-то остались его координаты. Ведь не может же все быть так плохо… Она выдвигала ящики письменного стола, потом добралась до шкафа. Глупо, говорила она себе, глупо думать, что человек, обчистивший квартиру своей хозяйки, оставит ей новый адрес. «Ау, здрасьте-мордасьте, я спер всю вашу бытовую технику. Найти меня можно по такому-то адресу…»
Чувствуя себя полной идиоткой, Женя продолжала двигать ящики. Дойдя до бельевого шкафа, она полезла под простыни — интересно, почему он их-то не прихватил? И нашла-таки свидетельство его пребывания.
Достав это, Женя не сразу поняла, что она держит в руках. Она просто стояла, зажав это в ладонях. Как высший подарок небес, пришло ей в голову. Она невольно хихикнула. «Он оставил мне самое дорогое», — подумала Женя, хихикнув снова. Выглядела она более чем фривольно — дама с вибратором в руках. Потом почему-то Женя задалась глупым вопросом: зачем ему-то такая игрушка, он ведь мужчина, у него такой у самого?.. И только потом до нее дошло, зачем он ему, и вся горькая правда о Костике. Ей вспомнились его мягкие, ухоженные ручки и те сладостные взоры, которые он бросал на Панкратова, и еще — с каким ужасом и омерзением он смотрел на Женю. Как на таракана смотрел… Женя-то, по своей склонности к комплексам, эти презрительно-брезгливые взоры относила к явным недостаткам своей внешности и отчаянно смущалась. А дело было в другом. Даже если бы вместо нее с Панкратовым приходила красотка Шарон Стоун, эффект был бы такой же…
Женя не выдержала. Испытания последних дней не могли пройти бесследно. Она начала смеяться. Сначала тихо, потом громко и, наконец, совсем уж громко. Наверное, Женя нечаянно задела потайную кнопку, и чудовище в ее руках задергалось, зашевелилось и неожиданно разродилось белой струей. Прямо Жене в лицо.
Все еще смеясь как безумная, она протопала в ванную, умылась. Гадостная тварь все не могла уняться, запакостив ковер, и стол, и часть дивана. Наконец Жене удалось его выключить.
В квартире стало тихо и относительно пристойно. Женя присела на стул, обхватила голову руками и заплакала.
— Не дай Бог тебе встретиться на моем пути, Панкратов, — прошептала она, вытирая тыльной стороной ладони злые слезы. — Не дай Бог…
Хотя при чем тут был Панкратов?
Да при всем…
По дороге Женя почти успокоилась. Найти Костика, конечно, будет трудно. Но в принципе можно. Она знала, что он работает поваром. Кроме того, Женя вспомнила, как однажды он хвастался, что лучше его в нашем городе никто не знает китайскую кухню, потому что он стажировался в Китае. Китайских ресторанов в городе было два. Один большой, второй маленький. Значит, вероятность того, что в одном из них Женин беглый квартирант и подвизается, очень высока. Она даже повеселела. «Так нищему и мелкая монета покажется большой»… Чем дальше увозил Женю автобус от проклятого места, еще недавно бывшего ее домом, тем забавнее казалась ей ситуация. Она даже рассмеялась, вспомнив, как любимая игрушка Костика буйствовала в ее руках. Но лучше бы не делала этого — ощущение липкой гадости так живо вспомнилось, что Жене захотелось вымыть руки. «В мире столько грязи, — подумала она, — что даже если ты пытаешься создать собственный мир, оградиться, она все равно проникает… И не важно, в каком виде. В игрушке твоего квартиранта, оказавшегося вором и извращенцем, в грудастой даме, позарившейся на твоего мужа, или в самом муже…»
Настроение снова испортилось.
«Скоро я начну спасаться от собственных мыслей», — подумала Женя, когда объявили ее остановку.
На улице совсем стемнело. Женя зашла в магазин, купила пельмени — на большее ее бы сегодня уже не хватило — и направилась к подъезду.
Коробка стояла на месте. Сначала Жене показалось, что кота там уже нет. Ей даже стало грустно, потому что она уже успела привыкнуть к мысли, что в ее теперешней одинокой жизни появится этот кот. Но с другой стороны, кому придет в голову выбросить на улицу такого шикарного белоснежного перса?
Когда Женя подошла ближе, она его увидела. Он смотрел на Женю из самой глубины коробки. Несчастный и гордый. Одинокий и обманутый. «Как я», — подумала Женя…
Жалость к несчастному созданию сдавила горло. Она присела на корточки, дотронулась до мягкой шерсти. Кот недовольно посмотрел на нее: «Что тебе от меня надо?»
— Пойдем ко мне, — предложила она. — Если захочешь, мы напишем про тебя объявление… Но пока поживешь со мной. Пойдем, а?
Кот подумал, рассматривая Женю с подозрением. «Кто знает, что эта тетка задумала? Может, она меня продаст живодерам», — говорил его взгляд.
— Нет, я… Понимаешь, кот, я сама чувствую себя выброшенной… И вокруг, кот, нет ничего, что давало бы мне силы жить. Но я пытаюсь их найти.
Она уселась рядом с коробкой. Ей было наплевать, что в подъезде грязно. И то, что она в принципе говорит сама с собой, ее тоже сейчас не волновало.
— К тому же кто сказал, что коты ничего не понимают? Так вот, кот, на самом деле все просто. Можно сказать себе: все кончено — и лихо прыгнуть с десятого этажа… Но ведь никто не отменял еще надежду. И завтрашний день… Мы с тобой не знаем, каким он будет. Сейчас так сложилось, что все у нас с тобой не лучшим образом. Еще вчера мы жили в холе и неге, а сегодня нам сказали: «Фиг вам». А если и в самом деле завтра снова начнется белая полоса? Пойдем ко мне, кот…
Она встала, отряхнулась.
— Ну тут и грязь, кот… Охота тебе лежать в этакой грязище?
Кот не сводил с нее взгляда все время, пока она говорила. Точно на самом деле понимал ее.
— Пойдем ко мне, кот, — повторила Женя. — Мне, честное слово, сейчас позарез нужно твое общество.
Он поднялся и вылез из своего убежища. Потерся о ее ноги. Задрал свою огромную башку, глядя Жене в глаза. «А ты меня не обманешь?» — прочитала она в его глазах.
— Нет, — прошептала Женя, поднимая его с пола и прижимая к себе. — Я же не Панкратов… Я тебя никогда не обману.