Румынское детство и еврейское гетто
Эмиль Этлис родился в 1936 году в Бухаресте. Граждане Румынии, он с мамой до начала войны говорили только по-румынски.
Мама, Бася Шмулевна Этлис, родилась в 1901 году в Молдавии, в Бендерах, где ее отец, а его дед, был виноделом. Окoнчив там гимназию, Бася поступила в Бухарестский медицинский университет, на фармакологический факультет, и после его окончания всю жизнь проработала в аптеках.
Эмиль, единственный сын, никогда не видел своего отца, разве что на фотографии. Мать о нем никогда и ничего не рассказывала, а он не расспрашивал. Вернее, пробовал, но мама тут же замыкалась и ни на какие рассказы и разговоры не шла.
В 1940 году, когда Молдавия снова стала российской, то есть советской, многие евреи туда переехали. Так и Эмиль с матерью оказались в Кишиневе, где мама работала в аптеке в Костюженах, на окраине города: там был целый больничный городок…
Эмиль и не заметил, как и когда румынский язык в мозгу как-то самоотключился, – и он и мама как-то резко перешли на русский. 22 июня началась война, от границы до Кишинева близко, больница на отшибе – короче, когда мама с сыном собрали чемодан и корзинку с едой и решили бежать, было уже поздно. В поезд они пролезли, но далеко не уехали. Немцы перерезали дорогу и остановили поезд: всех вывели, построили и разбили на какие-то группы. Одну группу тут же, у всех на глазах, расстреляли: селекция? евреи? Никто так и не понял, обезумев от страха!
В поезде остались и чемодан, и корзина, и документы. Куда-то их долго вели, куда-то подвозили, но в конце концов колонна пришла на север Молдавии, в город Рыбницу. Там собрали уже много евреев и организовали гетто. Большинство – женщины и дети, мужчин почти не было, а если и были – то старики или калеки.
Эмиль Этлис (1946) / Emil Etlis (1946)
Окна в бараке были почему-то очень высоко (или это так казалось мальчишке 4,5 лет?). Стены обмазаны глиной, можно ее хоть ногтем царапать. Спал Эмиль вместе с мамой на одной кушетке. Днем взрослых куда-то увозили, на какие-то работы – маму, естественно, тоже. А дети оставались в бараке, без еды и присмотра. Однажды мальчишки уселись вдоль пыльной дороги и даже не заметили, как к ним подбежал какой-то солдат с палкой и давай всех ею дубасить. Когда мама вечером вернулась, то сама чуть в обморок не упала, но как медик поставила окровавленному сыну диагноз: сотрясение мозга. Лекарств нет, ничего нет, она как-то промыла рану и перевязала голову платком. Зажило, но шрам на макушке остался. И уже после войны один психиатр предупредил: могут быть трудности со сном, с давлением, с памятью.
Солдат тот был скорее всего немецкий. Румынские хоть и мародерствовали, и обижали, но все же были погуманнее: бить так не стали бы.
Всю войну Эмилю отчаянно хотелось есть. И еще ему казалось, что, как только он возвратится в Кишинёв, там будет много-много хлеба и можно будет от пуза наесться. Часто хлеб снился ему по ночам, а иногда и сейчас еще снится.
Так эвакуация или все-таки гетто?
В реальности Рыбницкое гетто освободили в 44-м году, весной. Кишинёв же еще был под немцем, но в начале сентября освободили и его. Чуть ли не месяц добирались из Рыбницы в Кишинёв – целиком разрушенный город. Жили в каком-то подвале, но зацепиться в руинах было не за что. Потом вернулись в Костюжены, и маму сразу приняли в ту же больницу, отправили опять в ту же аптеку и поселили опять в ту же самую квартиру, где раньше жили! Так вот в этих Костюженах она и прожила – до своей смерти в 1984 году.
Когда гетто освободили, то какой-то офицер маме строго-настрого присоветовал никогда никому нигде не говорить, что они с сыном были под немцем и тем более про гетто. Поэтому она сначала говорила и писала, что были в эвакуации на Урале. Как-то услышала, что в основном евреи были где-то в Ташкенте, после чего так и стала говорить: были в Ташкенте. А когда понадобилась справка об эвакуации, то на запрос в главный Красный Крест в Москве пришел ответ, что документов о пребывании в эвакуации не обнаружено. Ну… понятно.
Но однажды на улице маму узнал товарищ по гетто: и тогда Эмиль вспомнил, что было с ним на самом деле. Намыкался еще потом с подтверждением правды!
Советская карьера
Эмиль прожил в Костюженах – до армии. В октябре 1956 года призвали, служил в Крыму, в Керчи, в Школе младших авиационных специалистов. И там ему здорово повезло: старший лейтенант, преподаватель по авиационной радионавигационной аппаратуре и полковой радиоинженер настолько интересно рассказывали о приборах, что на всю жизнь заразили его интересом и даже любовью к радиоэлектронике.
Вернувшись из армии в конце ноября 1958 года, Эмиль уже через месяц женился. Весной послал документы во Львовский Политех, на радиотехнический факультет. И, несмотря на осечку с письменной математикой (из-за незнания украинского языка он неправильно понял задание) – его, вчерашнего красноармейца, приняли!
В армии Эмиль с евреями, кстати, почти не встречался, а в институте отношение к ним было просто нормальным. Учился он хорошо, всегда получал повышенную стипендию – диплом с отличием. Как-то на третьем курсе по радио он услышал, что в Кишинёве открылся радиозавод «Сигнал» и что он выпустил первую партию каких-то магнитофонов. Мелькнула мысль: «А не пойти ли туда на инженерную практику?» Приехав на каникулы, Эмиль пошёл на завод и нашел директора. Оказалось, что директор и сам выпускник Львовского Политеха: практика для себя самого и для двух ещё ребят была оформлена. А после практики – распределение на «Сигнал», где Эмиль и проработал до 1992 года – года его закрытия.
Потом еще 4 года работал на большом телезаводе. Выпускали сложную спецаппаратуру, всё время приходилось с моряками дело иметь. То, что Этлис еврей, было всем известно, но не играло никакой роли. Там, кстати, вообще было много евреев, даже начальник одного отдела еврей. Отсюда Эмиль и вышел на пенсию в 1996-ом: зарплату тогда все равно не платили, всё разваливалось.
Остался работать он только в Радиошколе ДОСААФ, где преподавал группе мастеров по ремонту радиоэлектронной аппаратуры. В радиошколе он оставался до самого отъезда в Германию.
«Давай тогда поедем по твоей линии»
Идея отъезда возникла не у Эмиля, а у его жены. У нее два высших образования: сельскохозяйственное (учёный-агроном, плодоводство и виноделие) и культурное (техническая библиография). Наполовину русская, наполовину немка, она давно, еще в 1995 году, хотела уехать в Германию, но муж, как он сам выражается, «ерепенился». А позднее, когда и она, и он уже оба захотели, то оказалось, что немцев стали принимать в ФРГ уже с большим скрипом. «Ну что ж, – сказала жена, – коли так, давай тогда поедем по твоей линии».
По еврейской линии все получилось, но и немецкий фактор учли. Предки жены в Россию уезжали из Баден-Вюртенберга, и им шли навстречу, если они хотели возвращаться именно в эти края. Здесь у жены уже были и родственники, так что направление пришло именно в эту землю. Так – в результате наложения еврейского и немецкого начал – Этлисы оказались сначала в Баден-Вюртемберге (в октябре 2001 года), а затем и во Фрайбурге (в апреле 2002 года).
Возраст уже был пенсионным и по немецким критериям, так что работу искать жизнь не заставляла. Время поделено между телевизором и компьютером, у жены – еще и чтение. В общине Эмиль бывает, но не часто: по праздникам и собраниям (заглядывает сюда и жена). В Кишинёв Эмиль съездил всего один раз – на второй год эмиграции.
Со здоровьем проблемы остались – писать не может, всё печатает на компьютере. Этлисы приехали в общежитие 26-го апреля, а 11-го мая приехал сын. До этого много лет они его не видели и не слышали, только по телефону. Сын привёз компьютер, установил его, купили монитор, принтер, показал, как работать. С тех пор Эмиль с удовольствием работает на компьютере.
Сын эмигрировал даже раньше родителей, но в Израиль. Спустя 5 лет перебрался в Канаду, там две взрослые внучки уже. А дочь в Европе, замужем за датчанином, и живёт в Дании. Тут один внучок, еще маленький. Иногда то одни, то другие приезжают во Фрайбург. Так что всё в порядке.