Эдуард Бердичевский родился в октябре 1939 года в Житомире. Так же, как и его старший брат Леонид.
Но никто из родителей в Житомире не родился. Отец, Зиновий Бердичевский (1906–1989), был родом из Золотоноши, где дед был плотником и вообще мастером на все руки. Мама, Хана Пейсаховна Лещинская (1908–1949) – коренная киевлянка. Ее дедушка с бабушкой жили на Подоле, на Ярославской улице, в небольшой 3-комнатной квартирке: дедушка был кантором синагоги на Межигорской улице.
Учась в Киеве на рабфаке, Зиновий познакомился с мамой, и вскоре они поженились. По окончании института он получил направление и переехал вместе с женой в Житомир, где у них родились двое сыновей – Леонид и Эдуард.
Но 22 июня, когда началась война с немцами, отец уже был в Красной Армии, в инженерных войсках. Еще накануне Финской войны его мобилизовали и отправили на западную границу, где вовсю строились аэродромы и авиационные базы.
Житомир между тем начали бомбить едва ли не в первый же день войны. Мама в панике схватила сыновей и бросилась к родителям в Киев. Там была своя паника, Киев тоже основательно бомбили. Эвакуироваться было практически невозможно, но помог, вероятно, военкомат, поддерживавший семьи фронтовиков. В результате все Бердичевские и Лещинские (дедушка с бабушкой и тетя) сели в товарный вагон, и эшелон – под бомбежками и налетами – увез их на восток, в глубокий тыл, прочь от Бабьего Яра. По дороге, отойдя за кипятком, мама отстала от поезда, но потом каким-то чудом нагнала его. Радость этой встречи была безграничной.
Двухлетний мальчишка, конечно, не запомнил всех подробностей этого бегства и этого испытания. Бердичевские и Лещинские эвакуировались в Алма-Ату, откуда их направили в небольшой городок Каскелен. Само место было очень красивое: вдали синели снежными шапками горы Алатау.
Здесь, в Каскелене ими уплотнили семейство местного милиционера-казаха. Тот их фактически спас, пустив в стоявшую во дворе времянку – небольшую мазаную избушку, но с печью! В ней вполне можно было перезимовать. И сюда же, в Каскелен, приходил денежный аттестат от отца.
Надо сказать, что и другие местные казахи относились к приезжим хорошо, угощали их фруктами, овощами. Антисемитизмом и не пахло.
Однажды Эдик, завозившись, свалился в арык – да так неудачно, что сломал ногу. В эвакгоспитале, где было много раненых с фронта, ему зафиксировали ногу, вылечили.
Раненые подходили, разговаривали с ним, жалели мальчишку. Тогда-то он собрал полную тумбочку пустых пачек из-под выкуренных ранеными папирос «Казбек»: уже не вспомнить как, но он придумывал себе с этими коробками какие-то свои игры и с удовольствием в них играл у себя на кровати…
Между тем глава семейства, капитан Бердичевский, воевал в своем отдельном инженерном батальоне. Все время находясь на передовой, он прошел с боями и 1941, и 1942 годы. Во время Сталинградской битвы был заместителем командира по технике инженерно-саперного батальона. И именно в Сталинграде он был ранен в голову и вывезен в тыл. Подлечился – и снова укатил на войну: но наступать было все же куда веселее, чем отступать.
Когда освобождали Варшаву и польские земли, то задержался в Польше – там и закончил войну. Как сапер он был прикомандирован к Войску Польскому, помогал в разминировании и других саперных задачах.
В начале 1946 его «отметила» английская королева, подарив всем советским офицерам, сотрудничавшим с польской армией, по большому отрезу материала «бостон» – единственное, что отец привез домой с фронта.
Когда киевлянам разрешили возвращаться в родной город, Бердичевские и Лещинские вернулись одними из первых. До основанья уничтоженный город было не узнать. Но их дом и квартира на Подоле, как ни странно, уцелели, только жили там другие чужие люди. Один из «новоселов» (как потом выяснилось, – при немцах он был полицаем) был особенно наглым и чувствовал себя не только в своем праве, но и в своих силах – против шестерки из двух стариков, двух женщин и двух детей. Мама ничего не могла с этим поделать. И только когда в 1946 году из армии вернулся отец, увешанный орденами и медалями, полицай как-то сдулся, утих, а потом его и вовсе выселили.
Отец, военный инженер-строитель, вернулся в раскуроченный Киев, где надо было восстанавливать абсолютно все – от канализации (туалеты поначалу были, как в деревне, во дворе) до энергетики. Не хватало рабочих рук, но особенно – квалифицированных специалистов. Он легко нашел себе интересную работу – в тресте «Южэнергострой»: сначала просто инженером-строителем, а потом и начальником отдела.
Но, к сожалению, вскоре – в начале 1949 года – умерла мама. Она успела проводить в первый класс обоих сыновей – и 7-летнего Эдика, и 11–летнего Леню (в Каскелене брат не учился). Из королевского «бостона» им пошили отличные брюки.
Окончив школу, Эдуард пошел по стопам отца, – в военные, только, слава Богу, обошлось без боевого опыта. Как только ему исполнилось 18, он поступил в военное училище, из которого вышел лейтенантом. Затем поступил в Военно-Инженерную Академию в Ленинграде: из 500 первокурсников было от силы 4–5 евреев. Но еще перед поступлением, в 1961 году, Эдуард вместо подготовки к экзаменам поехал в Киев и влюбился в Валентину Бежинову, студентку Киевского Института народного хозяйства, переведшуюся потом в Ленинград. Женился по любви, а в 1965 году у них родилась дочь.
После окончания Академии Эдуард попал во флот. Его распределили на Тихоокеанский флот, в Петропавловск-Камчатский, а потом во Владивосток. Но из-за болезни дочери все же отозвали с Дальнего Востока и перевели в Североморск, где он работал главным инженером проекта в Проектном институте.
Эдуард Бердичевский / Eduard Berdichevskij (1960er)
Евреев в Институте было немного, но все равно время от времени, – и как правило в периоды очередных ближневосточных обострений – его вызывал особист и задавал дежурные вопросы: «А у Вас есть родственники в Израиле?», «А у Вы умеете говорить на идише?», «А на иврите умеете?».
В конце 1980-х Эдуард перебрался в Киев. Был заместителем директора крупного предприятия военно-промышленного комплекса: хорошая зарплата, хорошая пенсия. А когда все «легло», в том числе и производство танков, а 3500 рабочих пришлось уволить, Эдуард ушел оттуда сам. И ни разу не пожалел!
Один из друзей – директор музыкальной школы – пригласил его работать у себя сторожем. Какие же это было счастливое время жизни – лучшие концерты, лучшая публика, хорошая, но другая среда.
Но материально жилось тяжело, и решение об эмиграции напрашивалось. Но куда? Дочь сказала решительно: «Папа, или в Россию, или в Германию!». А спустя некоторое время, присмотревшись повнимательней к России, уточнила: «Только в Германию! Так всем нам будет лучше».
И вот, в 1996 году приняли это решение, а в 2001 году – уже и переехали во Фрайбург. А недавно и гражданство получал!
Но любимая дочь, так четко все определившая в их судьбе, осталась в России. Она закончила в Архангельске институт, а, приехав однажды к родителям в Киев, познакомилась с молодым человеком. И через три дня молодой человек пришел к ним со своими родителями: просить руки. Разве не трогательно? Оказалось, что он тоже бывший военный, служил за Красноярском, но как только демобилизовался – тут же нашел себе хорошую работу в Москве, а вот теперь, в Киеве, нашел свою любовь и жену.
Увы, счастье это не было долгим. Дочь тяжело заболела, и, хотя она прожила вдвое больше, чем ей обещали врачи, но несколько лет тому назад она умерла, не дожив и до 50. В Москве осталось сиротами трое внуков: один закончил МГУ, другой – заканчивает, а третья размышляет, куда ей поступить.
Начинать во Фрайбурге новую жизнь в 62-хлетнем возрасте не было легко. Нужно было учить язык, погружаться в чужую жизнь. Но Бердичевские не оставляли стараний и тут.
Эдуард, по его словам, обрел для себя в Германии нечто неожиданное и крайне важное. Он, по его выражению, «нашел синагогу». Это новая привязанность дисциплинирует его и вообще дает силы переносить удары судьбы. А они, как мы знаем, были. Немало дают и встречи с интересными людьми, лекции, концерты, поездки в другие страны и общины, все это расширяет горизонт.
А ведь до Фрайбурга этот внук кантора и в синагоге-то не был.
Семья его старшего брата уже давно в Израиле. Но сам Леонид остался в Киеве, он тоже стал членом еврейской общины и живет ее интересами.
То-то порадовался бы их дед, Пейсах Лещинский.