Годовалый эмигрант
Филипп Пятов родился в Ленинграде в 1991 году. Он ровесник той эмиграции, которая занесла его, чуть ли не годовалого, в Германию, в курортный Бад Кроцинген, что под Фрайбургом. В 1992 году – на самом гребне постперестроечной еврейской волны! – сюда приехали его родители, а двумя неделями позже – и бабушка с дедушкой (о бабушке – Софье Моисеевне Пятовой – см. отдельный очерк в этой книге).
Родители – Михаил и Валерия – ленинградские инженер и учительница скрипки – за социал не цеплялись, брались за любую работу, имея в виду со временем найти себя и дело себе и на шварцвальдской чужбине. Очень им недоставало хорошего немецкого – не умея толком объясниться, они очень терялись, вели себя зажато и неловко, и частенько брать на себя роль если не посредника, то переводчика приходилось сыну. Отец со временем дорос до менеджера в крепкой немецкой кампании, а мама – осталась при прежней профессии.
Филипп рос и учился в курортно-провинциальной немецкой среде, ментально скорее даже сельской, чем городской (речь, разумеется, не идет о бабах с ведрами у колонок или об удобствах на улице). Был он, наверное, первым евреем-гимназистом в Бад Кроцингене: антисемитизмом там и не пахло. Одноклассники – дети врачей и медсестер – все рассказывали свои истории, и история Филиппа, – а он ее не скрывал, – резко выделялась.
Филип Пятов (сер. 1990-х) / Filip Piatov (Mitte 1990er)
И вот что интересно и скорее нетипично: Филипп не только не стыдился того, что он русский еврей (а встречались в этой иммиграции и такие девицы, что краснели, когда родители в присутствии однокашников обращались к ним по-русски, вынуждая бедных и отвечать на этом грубоватом речении). Он же, наоборот, этим нежданно-негаданно гордился!.. Хоть в синагоге во фрайбургской был всего несколько раз, а России, как ни крути, и вовсе не видел.
Что-то в нем самом (а не в телевизоре с тарелкой) было, видимо, такое, что заставляло его тянуться и в другие углы треугольника. После гимназии – волонтерский год в Тель-Авиве, работа с еврейскими стариками в доме престарелых, и море впечатлений и наблюдений над еврейской страной и над собой в ней.
От мира интернета к миру «Die Welt»
В Шварцвальд он уже не вернулся. Переехал во Франкфурт-на-Майне, поступил в университет, на экономический. Тут он уже столкнулся с антисемитизмом, – но не вживую, а в интернете – в блогах и на форумах. Поначалу бросался в словесные интернет-бои – он и умел, и любил спорить, но потом охладел к этому занятию. Споришь с кем-то одним и, как правило, с таким, кто знает и понимает гораздо меньше тебя, от чего спор перестает быть интересным.
И тогда Филип подумал: и зачем мне так спорить? Не лучше ли написать о предмете спора пост или статью, отвечая за смысл, а не стремиться положить виртуального оппонента на его виртуальные лопатки?
Произошло это еще в 12-м классе гимназии, когда Филиппу было 17 лет. Однажды его посты заметил Хенрик Бродер, и с 2011 года стал публиковать Филиппа на страницах своего портала «Achse des Guten».
В 2013 году, когда Путин освободил Ходорковского, и тот давал пресс-конференцию в Берлине, Пятов написал об этом статью и спонтанно послал в «Die Welt», где ее в тот же день и напечатали!
С тех пор Филипп сотрудничает именно с этой газетой, став ее заштатным сотрудником. Ему даже сделали лестное предложение перейти в штат, в редакторы, но он отказался. Отказался потому, что с 2014 года, перестав активно учиться, он уже и так работал – в молодой берлинской компании «Cookies», будучи одновременно ее акционером и сотрудником. Эта компания разрабатывает приложения для смартфонов, позволяющие владельцам безопасно и практически on-line переводить деньги. Интересен сам коллектив, в котором Филипп – один из 25 сотрудников. Основателей ее двое – еврей из России и араб из Алжира: ничего себе, правда? И уже не удивляешься тому, что спонсор этого start-up'а – перс!
Впрочем, задача самого Филиппа не IT-шная, а гуманитарная: маркетинг и пиар – создание образа компании и ведение ее летописи, как бы преобразование серых подчас программистских будней у монитора в некий яркий и концентрированный праздник, в некую «историю». Филипп спросил меня риторически: «Почему же не рассказать хорошую историю – разве это не самое интересное, что только может быть?» И ответ на вопрос для него очевиден – самое интересное, конечно же (я же услышал тут угрозу в слове «хорошая», поскольку «хорошая история» склонна деградировать в миф).
На юг, во Фрайбург с Бад Кроцингеном приезжать некогда. Весь дружеский круг Филиппа – в Берлине: это коллеги по работе и коллеги-журналисты. В журналистике его интересуют политика (не как профессия, а как объект размышлений) и психология людей.
В поисках идентичности
…Портал Бродера, одна из немногих немецких общефедеральных газет – вон сколько удач и, на первый взгляд, случайных везений сами находили Филиппа Пятова и толкали его вперед. Все так, только эти удачи – не везение: они взросли на взрыхленной почве. Не будь его тексты интересны и чем-то неожиданны и подкупающи, не было бы этих удач.
Это же относится и к еще одной якобы удаче Филиппа – выходу его книги. После того как Филипп опубликовал в своем «Die Welt» статью о войне в Израиле (операция «Литой свинец»), его в 2013 году нашел литературный агент и спросил, а не хотел бы он написать книжку.
Филипп согласился, и отправился в путешествие по всей России, растянувшейся по всей Евразии – от Балтики до Тихого океана – аж на 11 часовых поясов. Сам текст писался в Берлине – городе, который в 45-м освобождал его дед (да и бабушка была не промах – босоногая партизанка!), городе, ставшем для его внука родным и любимым. В берлинских кафешках, (например, в «Аните Вронской» в Штадт-Митте или в «Zazza» в Кройцберге), собственно, и писалась его книга.
И вот, в 2014 году в берлинском издательстве «dtv» 200-страничная книга вышла в свет – под весьма трудно переводимым названием: «Russland meschugge», что-то вроде «Чокнутая Россия». Русским патриотам можно не набычиваться: на Россию он смотрит заинтересованно – глазами и любящими, и плачущими одновременно.
Это книга о потерянной и обретенной Филиппом Пятовым множественной своей идентичности: немец, русский, еврей, или, суммарно, русский еврей в Германии. Интересно, как она вобрала в себя все три грани уже на обложке: немецкую – язык, русскую – предмет и еврейскую – идишное словечко в заглавии.
Но книга в целом еще и попытка прояснить для себя одну из граней своей идентичности, притом наименее себе знакомую и понятную, – русскую. Написана она легко, по-взрослому и, самое главное, внутренне самостоятельно. С интенцией попытаться понять состояние разных людей – будь то люди близкие (как родители или бабушка с дедушкой), далекие или ты сам, собственной – загадочной – персоной. Забавно, но в еврейской или в российской среде всегда вылезали немецкие черты, а в немецкой – русские или еврейские.
Возникает вопрос: быть всем – и тем, и другим, и третьим – не то же ли это самое, что и быть никем? Может ли стать немцем внук бабушки, которую предки этих самых немцы находили бы правильным убить и убили бы, если бы знали, что она еврейка? Может ли быть евреем человек, которому совсем не близок тот «хаос иудейский», в котором он прожил целый год в Израиле? И может ли стать русским тот, кто не в таком уж и восторге от господствующих в России – а не только в Кремле, – понятий и представлений, в том числе о свободе?..
Так что же: осознающий себя русским евреев в Германии словно бы заперт в равнобедренном треугольнике собственной идентичности? Тыркается в один из его углов, получает по носу и – тянется к двум другим? Но и там – подставляй, битте, нос!..
В отличие от других стран своей иммиграции – Израиля и США – русские евреи в Германии за 25 лет своего пребывания в стране не выдвинули никого из своих рядов в передние ряды немецкого общества! Наиболее известные фигуры – это, пожалуй, литератор Владимир Каминер, умно и тонко делающий капитал известности на эксплуатации шутовского русского акцента, и Марина Вайсбанд, «пиратка», показавшаяся на время восходящей звездой немецкой политики, но выскочившей из стремени своей эфемерной партии – уверенно улетучивающейся из немецкой политики. Где-то позади маячили фигуры Сергея Лагодинского, периодически меняющего политические лагеря, да еще нескольких издателей русскоязычной прессы.
Что ж, в этом нестройном хоре голос Филиппа Пятова, кажется, не затеряется.