Расскажу немного о тех, кого знал ближе всех – о своих родителях. Каждый из них прожил свою долгую – без малого по 90 лет – жизнь, из них около 60, или две трети, они прожили вместе. Я не стану здесь углубляться в их психологию или душевные порывы, одной внешней канвы будет для этого очерка более чем достаточно.
Но начну с имен. Все привычно называли их по-европейски – Белла Марковна, Марк Павлович (Марк Палыч). Но их коренные, полученные при рождении имена – были другими, еврейскими: Бейля Менделеевна и Мордехай Пинхасович. Советский государственный антисемитизм давил на них, отрывая от корней и понуждая маскировать свое еврейство, заставил вносить поправки не только в бытование их имен, но и, как в случае отца, в паспорт. Многие шли еще дальше – и меняли в паспорте даже свою фамилию, не говоря о национальности.
Отец
Отец родился из них двоих первым: 6 февраля 1922 года – в Москве, куда его отец, мой дедушка, перебрался еще в 1915 году, воспользовавшись фактическим демонтажем Черты осёдлости. Он работал служащим в банке и обладал таким почерком, про который, наверное, и говорят с придыханием: каллиграфический (почерк, увы, по наследству не передается). Родом же дед был из Паневежиса, а его жена, моя бабушка Эмма, из местечка Долгиново в Белоруссии, где ее дед – Эйдельман – был известным раввином.
Жили они в коммуналке на последнем этаже огромного Бахрушинского дома на Болотной площади: окна смотрели прямо на сквер, за которым в 1930-е годы появился угрюмый силуэт «Дома на набережной», где проживала советская партийная элита. Учился он в школе № 19 на берегу Москва-реки, а его младший брат Ефим, родившийся на 4 года позже, в школе № 12 за каналом, вблизи начала Большой Полянки.
В августе 1939 года Марк поступил на дневное отделение МВТУ им. Н. Э. Баумана, которое и окончил в марте 1945 года. Во время эвакуации – со 2 апреля 1942 года и по 17 июня 1943 годов – училища вместе со студентами – в Ижевске судьба впервые свела его с моей мамой.
На титульной странице его трудовой книжки необычная комбинация профессий: «Фрезеровщик; Педагог». Но эвакуация для студенчества МВТУ именно такой и была – половина времени в аудиториях, половина – у станка, на номерном оружейном заводе.
В самом начале его трудовой карьеры стоял Татарский протезно-ремонтный завод в Казани, куда его направили на должность заведующего производством. Проработав в Казани около полугода, он был переведен в Москву, в Главное управление протезной промышленности Министерства социального обеспечения СССР (Главпротез, или главк).
В Главке он проработал около 8 лет – в 1947–1955 гг.: сначала главным технологом технического отдела, а затем главным механиком производственно-технического отдела. Именно на эти годы пришлось все мракобесие и вся борьба с космополитами
А потом его карьера разложилась еще на три разных отрезка длиной от 10 до 20 лет каждый. В 1955–1966 он был директором Экспериментального завода завод Центрального научно-исследовательского института протезирования и протезостроения в Реутово под Москвой. Затем, в 1966–1977 гг., он работал в самом этом институте в Москве: сначала руководителем лаборатории экспериментального протезирования, а затем – руководителем отдела научной информации и патентоведения. На этом же отрезке, в 1971 году, защитил диссертации на тему «Исследование элементов движений во фронтальной плоскости при ходьбе здоровых людей и протезированных».
Самый последний период оказался и самым долгим. В 1977–1996 гг. он был доцентом Московского государственного института культуры, преподавал информатику и теорию коммуникаций.
Мать
Белла Марковна (Бейля Менделеевна) Лондон родилась 18 марта 1923 года в Полоцке – некогда гордом престольном славянском городе, а в ее время – скромном белорусском городке, трудно отличимым от большого села. Дома, сады, заборы, собаки – все, как в деревне.
Дома ее звали Бэбой, а старшую сестру, Римму, родившуюся в куда как менее спокойном (1919) году, – Ривой. Тем не менее детство сестричек было безмятежным и счастливым.
Папа, опытнейший наборщик, работал в государственной типографии: и пусть зарплата была небольшой – всего 35 рублей, – но на жизнь в своем доме (Коммунистическая, 74) хватало: жили скромно, но хорошо. А мама – Лия (Лиза, Елизавета) Мордуховна – была домохозяйкой, очень вкусно готовила и этим немного прирабатывала: у нее столовалась учительница из музыкальной школы.
Когда Бэба пошла в школу, то каждый год получала похвальные грамоты с профилями вождей марксизма-ленинизма наверху. В 1941 году она уже заканчивала школу города Полоцка. 20 июня прозвучал последний звонок, выпускники получили на руки аттестаты, а вечером был выпускной бал. Как и все еврейские мальчики и девочки из ее класса, она мечтала о высшем образовании и собиралась в Москву. Назавтра, 21 июня, она отправила свой аттестат и другие документы для поступления в ВУЗ в Москву, своей старшей сестре Римме, которая уже училась в Инъязе и жила в институтском общежитии на Маросейке. Отправила с оказией – с учителем немецкого языка, послав вдогонку следующую и очень легкомысленную телеграмму: «Встречай немца скорым поездом» (Обошлось!).
А на следующий день уже вся страна встречала «немца» кровью и плотью…
26 июня из Полоцка уходил последний эшелон с военными, к нему прицепили несколько товарных вагонов для населения – в них-то Бэба и уехала с матерью в эвакуацию в Москву. В Полоцке оставался один отец. Эвакуация была ему заказана, да и дежурил он в типографии 26 июня и смог отпроситься только для того, чтобы проводить жену и младшую дочь. Он искренне верил, что немцев вот-вот остановят и погонят.
Последняя весточка от него – эта открытка, полученная старшей дочерью.
«Полоцк, Коммунистическая улица, 74.
Москва, Маросейка, Петроверигский пер., 6/8, к.207 –
Р. М. Лондон. 30 июня 1941 года
Полоцк 30.6. // Дорогая доченька! Последнюю твою открытку от 24 июня я получил, а мама и Бэба 26 июня поехали в Москву и я очень волнуюсь, что их еще нет у тебя. Я один остался дома. Город в опасности и не знаю, что делать. Около нас упала бомба и был пожар и много жертв. Умоляю тебя, когда получишь письмо, телеграфируй мне сейчас же, приехали ли они в Москву. Они, вероятно, застряли в дороге. // Дядя Мендель уехал внезапно до Москвы. Попытайся у него узнать, приехали ли они. От них ты узнаешь, где мама и Бэба. Папа. // Немедленно телеграфируй, если примут телеграмму».
15 июля в Полоцк вошли немцы, в городе встал гарнизон 201-й полевой охранной дивизии. По линии СД за порядок и за евреев «отвечала» айнзатцкоммандо 9. В начале августа выгородили для евреев два гетто – одно на окраине, другое в центре (в его зону вошли и Коммунистическая улица, и школа № 12), а в середине сентября всех перевели в новое гетто на кирпичном заводе возле военного городка Боровуха. Датами расстрелов полоцких евреев стали: начало августа, 21 ноября и 11 декабря 1941 года, а также (евреи-специалисты и их семьи) – 3 февраля 1942 года.
Совершенно очевидно, что Мендель Иосифович Лондон, разделив судьбу остальных полочан-евреев, погиб в одной из этих «акций». Страшная, ненавистническая война отняла у Беллы отца, о чем она долго не знала, но догадывалась, а саму ее – счастливую девчонку – превратила в несчастную, часто плачущую девушку, которой отныне самой приходилось решать все вопросы бытия.
В Смоленске она отправилась за кипятком и едва не отстала от поезда. Была бомбежка, после чего маршрут изменили, и поезд, не заезжая в столицу, покатил в Саратовскую область. С 4 июля по 14 августа 1941 года Белла работала конторщицей колхоза «20 лет Октября» в поселке-райцентре Кистендей, а затем в близлежащей Дурасовке, куда приехала из Москвы сестра Римма преподавать французский язык. Белла же стала секретарем Дурасовской психколонии и познала со своими сумасшедшими все муки ада. Однажды она с двумя сумасшедшими поехала в лес за дровами на телеге, запряженной двумя быками – «цоб-цобе», но быки не слушались, а у сумасшедших портилось настроение. Было страшно, но опять, слава Богу, обошлось.
В 1942 году она перевелась в Ижевск, где в эвакуации находился МВТУ, куда сестра еще в Москве передала ее документы на поступление. Там же она училась и работала лаборантом. Устроились жить и работать в общежитии для бывших уголовников: мама – комендантом (всю мамину физическую работу за нее по ночам, – чтобы никто не видел, – делали дочери), сестра – воспитателем, а Белла – библиотекарем. Жили втроем в одной комнатке, и каждый день славили бога, что никого не убили. А утром она уходила в институт на учебу.
А 17 июня 1943 года Белла вместе со всем институтом вернулась в Москву, мама и Римма приехали позже. Здесь начались новые невзгоды – с пропиской. Беллу прописали в Москву как студентку, Римму прописала одна родственница – небескорыстно, но прописала. А вот прописать маму никак не получалось. А без прописки не было и хлебной карточки, так что какое-то время жили на одну студенческую карточку.
Начальник паспортного стола говорил: «А пусть она едет туда, где жила до войны». Это куда же? Туда, где дом сгорел и где мужа убили?
Беба и Рива / Beba und Riwa (1940)
Белла Лондон и Марк Полян (Конец 1940-х)/ Bella London und Mark Polian (Ende 1940er)
Белла обратилась в редакцию «Красной Звезды» к Илье Эренбургу: тот дал ей номер телефона человека, который ей обязательно помог бы. Но Белла этим так и не воспользовалась, она решила вопрос сама и иначе: Белла обновила им всю наглядную агитацию чертежным шрифтом, после чего начальник паспортного стола прописал Елизавету Марковну.
Маму она поселила у себя в студенческом общежитии. Студенческая жизнь, учеба отнимали все время и силы, но и в посещении театров она себе не отказывала (входной билет тогда стоил 1 рубль). Сидела на ступеньках или стояла в проходе, а то и поклонники приглашали – их было немало, в том числе и Марк, мой отец. «Технология» приглашения была такой: позвонить Римме на работу и пригласить не ранее чем на завтра. А иногда было и по два варианта.
А однажды они были с Марком в Большом театре, где давали «Князя Игоря». И вдруг директор театра объявил, что объявляется перерыв на 45 минут, поскольку снаружи будет салют в честь Победы! Кончилась война!..
Когда отец сделал маме предложение, она согласилась. Переехала в Бахрушинский дом на Фалеевском, где ей, да и всем нам, предстояла еще дюжина лет в классической, по Ильфу и Петрову, густонаселенной коммуналке прежде чем мы переехали в полученную отцом квартиру на Ленинском проспекте (точнее, в две комнаты в трехкомнатной квартире).
Между тем и мамина трудовая жизнь распалась на несколько отрезков. Из МВТУ она перевелась в Московский автодорожный институт, по окончании которого работала экономистом на автобазе Министерства военно-морского флота, затем ревизором в Контрольно-ревизионном отделе Главмосавтотранса. В 1969–1978 гг. она старший инженер в Главном управлении международных автомобильных сообщений «Совтрансавто». И, уже будучи на пенсии, долго работала оператором Мострансагенства.
В Германии
Выйдя в середине 1990-х гг. на пенсию, Марк и Белла Полян решили присоединиться к фрайбургским Полянам, и 2 ноября 1998 года они пересекли границу Германии. Фрайбург и Фрайбургская община уже ждали их. Годы, что они прожили в Германии, они сами находили, быть может, самыми лучшими в своей жизни. Спокойный и размеренный быт без необходимости что бы то ни было организовывать, добывать и набирать себе запасы впрок, королевская медицина, ранее не представимые поездки по Германии и по европейским странам, близость к единственному сыну и его семье – все это создавало уют и ощущение качества жизни, пусть и стариковской. Мама немного говорила по-немецки, отец – старательно учился, но так и не выучился. Совершенно светский в России человек, на старости лет он полюбил походы в синагогу, не пропускал, если не болел, ни одного шаббата – повторял за кантором или за раввином непонятные слова и фразы и выстраивал какие-то свои, только им двоим и ведомые, отношения с еврейским Б-гом.
Почтовая карточка из Полоцка / Postkarte aus Polozk (30.Juni 1941)
2 октября 2011 года Марк Павлович Полян умер, а 30 октября 2012 года – умерла и Белла Марковна. Их могила из светлого розового песчаника на Фрайбургском еврейском кладбище – первая, где имена выбиты и на русском языке.