Да, неожиданности порой подстерегали подпольщиков просто нелепые.
Так произошло и с осторожным Кучеровым: все началось с пустяка.
Мы уже упоминали о чванном немце, который дважды в день шествовал через двор: утром на работу, вечером — с работы. Немец этот занимал солидный пост на Минском железнодорожном узле и не желал якшаться с нечистопородными обитателями двора. Такова же была его супруга.
Однако сын их не мог проводить все дни в одиночестве и потому появлялся то и дело среди ребят, своевольный, избалованный, твердо убежденный в своем превосходстве над ними.
Бедняги ребятишки слушались родителей, не давали сдачи обидчику и молча глотали слезы, когда он начинал слишком уж задираться. Нелегкая это была задача. Можно сказать, непосильная. И вот однажды сынишка Кучерова, распалясь, надавал задире крепких подзатыльников, сразу за всех и за все.
Тот взвыл на весь двор, ошеломленный таким оскорблением.
На шум почти одновременно выбежали Кучеров и железнодорожный начальник с пистолетом в руке. Немец с ходу выстрелил — пуля едва не сразила Кучерова.
Возмущенный управдом схватил немца за горло, пытаясь выбить револьвер из его руки. Тот рвался выстрелить вторично. Вошедшая во двор Таня замерла от изумления. Потом решительно сказала по-немецки:
— А вы не боитесь, что в вас тоже могут выстрелить?
— Кто? — спросил оторопевший немец.
— Вряд ли вам об этом доложат.
Очевидно, Таня попала в точку. Только что по всей Белоруссии вспыхнула «рельсовая война», и уж кто-кто, а этот начальник хорошо знал обо всем происходившем на железных дорогах. Поезда взлетали в воздух, валились под откосы. Так долго ли кому-нибудь пустить под откос и его самого?..
Ретивый папаша спешно сунул пистолет в карман, схватил за шиворот своего мальчишку и, не оглядываясь, поволок домой.
Знал бы он, что девушка, бросившая ему эти гневные слова, — одна из участниц «рельсовой войны»! Но не только он, даже сама Таня не могла во всей полноте представить, как много значили собранные ею сведения и добытый график движения поездов: ведь план «рельсовой войны», так переполошивший оккупантов, разрабатывался загодя, во всех деталях. И война эта еще лишь разворачивалась…
Всего несколько минут пробыла Таня у Терезы Францевны. Тамара — Таню предупредили об этом — прислала весточку. Она беспокоилась о детях, передала им партизанские гостинцы и, кстати, рекомендовала Тане познакомиться с Колей, слесарем по отоплению в бывшем Доме Красной Армии. Теперь оккупанты открыли в этом здании кабаре — увеселительное заведение для своих офицеров, преимущественно карателей. Тем, кто командовал пытками и убийствами, кто расстреливал и сжигал стариков, женщин и детей, нужно было так бурно развлечься, до такого состояния напиться, чтобы на время забыть обо всем. Оргии в кабаре длились до самого рассвета.
Таня поняла, что Тамара неспроста советует ей познакомиться с Колей. Она отправилась в котельную. Спустилась вниз по узким ступенькам, постучалась в обитую железом дверь.
Дверь отворилась, молодой парнишка с перепачканным сажей лицом при виде Тани шарахнулся назад. Таня вошла, невольно пригнувшись, в низкую дверь, подняла голову и тоже попятилась. «Овчарка немецкая!» — вспомнилось ей. Она все же попробовала улыбнуться, спросила:
— Ты что, испугался?
— Тебе чего тут надо?
— Зачем же так сердито? — примирительно сказала Таня. — Мне приказано познакомиться с тобой. Для нашего общего дела. Тебя должны были предупредить.
Николай испытующе посмотрел Тане в глаза.
— Предупредили… Что человек придет. Человек, понимаешь? А ты тут при чем? Покажи паспорт!
Таня спокойно достала и паспорт, и аусвайс.
Начался серьезный разговор, ради которого Таня и пришла сюда. Речь шла о том, что надо возможно скорее взорвать кабаре вместе со всеми участниками буйных оргий. Веселившиеся тут фашисты были, можно сказать, мозгом карательных отрядов. Облеченные доверием и чинами, привыкшие к виду крови, они были в иное время весьма опасны, ловки, хитроумны.
На них опиралось гестапо, когда расправлялось с партизанами и со всеми, кто помогал партизанам.
Пришлые, чужие на этой земле, они объявили награду за голову того шофера, который увел немецкий грузовик к партизанам, предварительно усадив в него всю свою семью. Полные ярости, они искали тех, кто 22 июня 1943 года, через два года после начала войны, заложил мину в городском театре. Фашисты праздновали день, когда ступили впервые на советскую землю, но мина взорвалась, и те, кто несколько минут назад хвастливо выкрикивал хвалу фюреру и кричал о скорой победе, взлетели в воздух.
Бомбы находили в солдатских кино, в солдатских общежитиях. У офицерского общежития недавно взорвалась легковая машина, у водокачки паровоз…
Кое-кто из немцев принимал это как непримиримый протест советских людей против оккупации. В стремлении изгнать врага люди бросали свои дома, годами нажитое добро и уходили всей семьей в лес, в партизанский лагерь. Они взрывали театр, который сами строили, железные дороги, которые сами прокладывали…
Каратели же вместе с гестапо все еще надеялись привести народ к покорности. Устрашающими казнями, грубой силой.
— Слышишь, вопят? — сказал Николай, поднимая голову. — Ух, ненавижу! Пускай сам взорвусь, но они тут веселиться не будут. Тебя я тогда обидел… Я думал, ты тоже из таких, из ихних. Есть тут одна. Была вроде бы девчонка как девчонка, в школе в самодеятельности выступала. Теперь для них в хоре поет. Так еще хвастает: нас, дескать, берегут. Нам питание требуется улучшенное. И, знаешь, жених у нее был. Наш. В нашей армии служит. Я у нее спросил: «А что ты ему ответишь, когда он придет? Как в глаза посмотришь?» Смеется. До чего ж нахальная! «Ничего, говорит, ты за меня не бойся. Скажу, насильно погнали. Жить-то нужно было. Он еще и пожалеет».
— Да, за нее ты не бойся, — сказала Таня задумчиво. — Такая, пожалуй, сумеет… Вывернется. Такую еще и пожалеют…
— Ну уж нет! — Николай выпалил это с такой яростью, что Таня засмеялась.
И снова они заговорили о деле, которое свело их вместе в этот вечер.
Требовалось достать взрывчатку, остальное должен был сделать Коля.
— Двадцать шашек взрывчатки принеси, по 400 граммов каждая. Под котел отопления подложу — и прощайте, изверги, счастливо веселиться на том свете, — зло шутил Николай.
— Дефицитный товар эти шашки, — сказала Таня. — Особенно теперь. Однако добудем, Коля. Жди.
Они простились.
Достать взрывчатку в самом деле было нелегко.
«Все равно достану», — упрямо сказала Таня самой себе.
В витрине какого-то германского агенства Таня увидела большой, ярко разрисованный календарь. Сегодняшнее число заставило ее остановиться и внезапно задуматься: 5 августа 1943 года.
Ровно год назад Таня покинула Москву. Ровно год провела на оккупированной земле. И, несмотря на все опасности, полюбила эту землю, этих людей, готовых разделить с ней любую беду.