Просидев дома несколько дней, Гена Князев явился в школу. Прибыл к самому началу уроков, лишив товарищей времени и возможности приставать к нему с расспросами. Предстоящая встреча с ними вообще не радовала его, и он охотно продлил бы свое пребывание дома, если бы это зависело от его воли.

В классе Гена держался как можно надменнее. Он все время глядел куда-то вверх, избегая взглядов товарищей. Очень ему нужно их сочувствие, расспросы, советы. Так, украшая класс своим присутствием, просидел он в полном молчании весь первый урок, не проронив ни слова и тогда, когда учитель вызвал его отвечать.

— Снова не приготовился? — раздраженно спросил учитель, выведенный из себя упорным молчанием Гены. — А времени у тебя было вдоволь!

Гена величавым кивком головы дал понять, что слышал этот недружелюбный выпад учителя, но прощает его, как прощает сегодня всех.

Раздался звонок. Теперь Гена нетерпеливо и беспокойно заерзал на скамье, бросая на мешкавшего учителя негодующие взгляды. «Кончайте и уходите скорее!» Наконец учитель закончил объяснение, стал складывать свою папку. Не ожидая, пока он выйдет, Гена ринулся к двери.

В дверях он неожиданно столкнулся с Марфой Тимофеевной.

— Подожди, Князев, не убегай!

И тут все впервые в это утро услышали голос Гены:

— Следующий урок — физкультура, а преподаватель болен, — произнес он, отступив в сторону, но не отходя от двери. Его намерения были ясны: пропустить Марфу Тимофеевну в класс, после чего юркнуть в коридор.

Но вслед за классным руководителем вошли завуч и пионервожатая. И каждый из них говорил Гене:

— Не уходи!

Словно опасаясь, что Гена все же убежит, Марфа Тимофеевна взяла его за руку, повела к столу, поставила у доски.

По какому праву его задерживают?.. И зачем лезут сюда эти ученики из восьмого, девятого, десятого классов?.. Гневный протест готов был сорваться с губ Гены, но когда увидел и директора школы, входящего в класс, он сразу потерял самоуверенность, осунулся, виновато опустил голову и неожиданно почувствовал слезы на глазах. Ясно. Николай и Лева нажаловались на него. Сейчас пойдет разбирательство, и строгого выговора ему не миновать. Значит, прощай мотоцикл. Отец наверняка запретит даже прикасаться к нему…

Но ожидания Гены были обмануты: разговор на собрании пошел совсем о другом. Марфа Тимофеевна просто-напросто предложила создать при школе мотоциклетный кружок. Она сказала:

— Я знаю, охотников записаться в этот кружок будет много. А вот кому быть руководителем?

— Пусть Самохин будет! — раздались голоса с мест.

— И Ракитин… Вместе пускай. Они мотоцикл как свои пять знают.

Гена, ликовавший в душе по поводу того, что разговор идет не о нем и что про его поступок, очевидно, никто, кроме Левы и Николая, не знает, почувствовал укол задетого самолюбия. О нем, лучшем гонщике школы, никто и не вспомнил. Все Николай да Лева, Лева да Николай… Подумаешь, собрали из хлама какого-то крокодила!

И все же, когда дело дошло до голосования, он первым поднял за Николая и Леву обе руки.

Потом выступил директор и сказал, что рабочие завода, шефствующего над их школой, обещали подарить новорожденному кружку мотоцикл отечественной марки — «Киевлянин».

— А пока, — заключил он, — придется просить Леву и Николая, чтобы они на первое время, так сказать, обеспечили нам техническую базу — дали свой мотоцикл.

Ребята не возражали. Тогда Марфа Тимофеевна достала из портфеля какую-то книгу и протянула ее Николаю.

— Вот вам — для теоретической подготовки.

На обложке был нарисован мотоцикл, а под ним красовались выбитые золотом три магических слова: «Устройство… эксплуатация… вождение».

— Спасибо, — смущенно произнес Николай и тут же озабоченно добавил: — Вот только не знаю, сумеем ли мы все как следует объяснить. Если бы попросить Федора Ивановича…

— А вы поговорите с ним, — улыбаясь, сказала Марфа Тимофеевна. — Посмотрим, что он скажет.