После уроков состоялось классное собрание. Докладчик требовал, чтобы каждый ученик участвовал в каком-нибудь кружке — физическом, литературном, спортивном.

Николай пока не мог решить, куда записаться. Он вместе со всеми поднял руку, когда председательствующий спросил: «Кто за?», и ушел с собрания, так и не приняв для себя никакого решения.

С некоторых пор он стал в затруднительных случаях советоваться с Федором Ивановичем. Так и теперь, не откладывая, он направился к зеленому павильону. Мастера там не оказалось. Николай пошел в ремонтный цех.

— Федор Иванович тут? — крикнул он с порога.

— Мы за него, — весело отозвался самый молодой рабочий, паренек с медлительными движениями. — Входи!

В цеху работало десять человек. Федор Иванович распределял между ними поступавшие от населения заказы, и никто из них не мог начинать работы без одобрения мастера, не посоветовавшись с ним.

— Так чего ты к Федору Ивановичу зачастил? — спросил паренек и лукаво мигнул. — Хочешь под шумок мотоциклом овладеть?

— А что в этом плохого? — отозвался Николай.

— Брось!.. Я уже два года тут работаю, перечинил их десятки, а учиться ездить даже и не думаю.

— О чем ты вообще думаешь? — вмешался в разговор другой рабочий, постарше.

Николай ушел, не поделившись с ними своей заботой.

Не раз уже в мечтах он видел себя таким же мастером, как Федор Иванович. И, конечно, ему хотелось научиться ездить на мотоцикле — да, этот молодой рабочий угадал. Но как? Федор Иванович был строг и ни разу не позволил Николаю даже сесть на чужую машину. Вот, если бы кто-нибудь из заказчиков сам догадался… Но все они вечно куда-то торопятся.

Незаметно Николай пересек площадь, прошел улицей Фрунзе до Первого переулка и остановился, пропуская грузовую машину.

— Коля, — услышал он позади голос Левы, — почему ты не приходишь кататься?

Николай обернулся. Лева стоял, опираясь на свой велосипед, уже не имевший прежнего нарядного вида.

— Быстро ты его в порядок привел, — усмехнулся Николай и тут же спросил: — С Генкой все еще водишься?

— Не понимаю, чем он тебе не нравится, — вспыхнул Лева и, чтобы уйти от спора, продолжал: — А мама до сих пор беспокоится, когда я сажусь на велосипед. По ней, так велосипед должен быть обязательно четырехколесным, со шкафчиком для продуктов и со скамеечкой сбоку, чтобы можно было отдыхать лежа…

Мимо них промчался мотоцикл. Николай успел разглядеть большие темные очки водителя и улыбку, обращенную к ним обоим, которую можно было истолковать только как приглашение покататься. Во всяком случае, Николай именно так и подумал. Он вдруг сорвался с места, несколько шагов бежал вслед за машиной и отстал только после того, как понял, что мотоцикл вовсе не собирается останавливаться.

— Нам бы такой!.. — произнес он, возвращаясь к Леве.

— Пхе! — пренебрежительно отозвался тот. — Мотоцикл такой же предмет роскоши, как, скажем, ручные золотые часы: стоят очень дорого, а пользы не больше, чем от обычного будильника. Я просто не могу понять, зачем люди покупают золотые часы, когда можно на эти же деньги купить четверо обыкновенных — на каждую руку и ногу, да еще останется на ведро мороженого или на примус.

— Неверно ты рассуждаешь, — задумчиво заметил Николай. — Мотоцикл — умная машина, а велосипед ерунда, таратайка.

— Ну! — обиделся Лева. — Так уж и таратайка…

Но Николай не отрывал взгляда от мотоцикла, на малой скорости одолевавшего подъем к Площади Свободы.

— Идем, — тянул его Лева за рукав. Но Николай не двигался с места. Мотоцикл остановился в конце улицы, у чайной — значит, возможно, надолго.

— Побежали, — скомандовал Николай и со всех ног помчался к чайной, словно забыв о Леве. Тому ничего не оставалось, как следовать за ним. На подъем велосипед надо было вести в руках, и когда Лева подъехал, Николай уже медленно похаживал вокруг мотоцикла, время от времени наклоняясь к нему, чтобы лучше разглядеть детали, прочитать надписи на раме и моторе.

— Ну вот, — повернулся он к Леве, — емкость цилиндра сто кубических сантиметров, мощность мотора три лошадиных силы. Машина может взять восемьдесят килограммов груза — большой мешок с картошкой.

— Или нас обоих, если влезем в один мешок, — меланхолично добавил Лева.

— Интересуетесь, ребятки? — раздался спокойный, чуть-чуть насмешливый голос, очень добродушный голос хорошо поевшего человека. На крыльце чайной стоял хозяин мотоцикла, худощавый мужчина в поношенной военной форме без погон. В руках он мял потрепанную вылинявшую фуражку. Волосы его тоже казались вылинявшими.

— А не рано ли вам интересоваться?.. Вот, скажем, в университеты — от восемнадцати лет и старше принимают.

Ребята молчали, и мужчина продолжал:

— Так-так, это хорошо, что молодежь к знаниям тяготеет. Музыкантом лишь тот становится, кто с шести лет способности показывает. А вы технику, значит, любите?.. Что ж, перед вами мотор внутреннего сгорания, в котором горючее, сказать просто, бензин, в самом цилиндре в газы обращается. А дальше, как и в любом двигателе, — газы давят на поршень, тот на палец, шатун, кривошип… Ну, а там и еще проще. Тросы управления к мотору идут, вот этот, например. — Он тронул один из рычажков на руле.

— Ясно?

Ребята молчали.

— Все, значит, ясно, вопросов нет?

Лева и Николай продолжали молчать, смущенные разговорчивостью незнакомца.

— Что ж, если все ясно, то за вашу понятливость можно вас и наградить. Только по очереди, пожалуйста. Кто первый желает покататься?

— Я, — поднял руку Николай.

— Так… Теперь самое главное слушайте: как заводить мотор. Вот в этой рукоятке трос от газа проходит. Если, к примеру, рукоятку на себя вращать, газу прибавится, машина побежит быстрее. В обратную сторону вращать — глохнет мотор… Вот тормоза… вот рычаг для перевода скоростей. Теперь надо действовать так…

Лева с любопытством наблюдал за мимикой мотоциклиста, думал, сколько ему может быть лет, угадывал профессию. Из его многословного объяснения Лева понял только одно: что машина «заводится совсем просто». Не вникнув в суть дела с самого начала, он уже не пытался что-либо сообразить, а лишь глядел на Николая — понял ли он?

Николай слушал внимательно, часто кивал головой, довольная улыбка не сходила с его лица.

Водитель надел свои очки, в которых становился немного похожим на сову, тронул рычажок на руле, взялся за рукоятку и резко нажал ногой на одну из педалей. Мотор вдруг взревел звонко и оглушающе, заднее колесо, приподнятое на подножке, завертелось, и его спицы слились в сплошной, сверкающий, прозрачный диск. Водитель снова переключил какой-то рычаг на руле, колесо постепенно остановилось, а рев мотора перешел в тихое мурлыкание.

— Вот и вся премудрость, — сказал водитель, закончив эти процедуры. Он сел в седло и велел Николаю занять место позади него, на багажнике.

— Готово? — спросил он, оглядываясь, — за мой пояс держись.

Спустя минуту мотоцикл с ревом мчался в сторону железнодорожного переезда. Когда через некоторое время машина с двумя седоками вернулась к чайной, где терпеливо дожидался Лева, водитель сказал:

— С первым в расчете… Следующий!

— Разрешите мне самому проехать, — попросил Николай, не ожидая, пока Лева усядется.

— Ишь ты, шустрый какой!.. А мотор запустить сумеешь?

— Могу показать.

И так как водитель молчал, Николай стал у руля, проделал все необходимые операции, и машина завелась.

— Да, парень ты смекалистый, — похвалил его водитель. — Сидеть тебе за рулем!.. А права имеешь?.. Правила движения разбираешь — вон эти знаки на столбе? Нет?

Он мягко отстранил разочарованного Николая и сел в седло.

— Что ж, рад, что еще нашлись любители, а то я боялся, что в этих краях единственным мотоциклистом окажусь.

— Вы недавно тут? — осведомился Лева.

— Десять дней как вернулся, а десять лет отсутствовал. — Он прибавил газу и, глядя на Леву, виновато добавил: — Извини, дружок, в следующий раз покатаю тебя, нынче уже некогда.

— Вы еще будете здесь?

— Буду через неделю или позже. Так что встречайте на этом самом месте. Если срочно понадоблюсь, то адрес мой — хутор возле Лозовки, там все меня знают, потому что весь хутор — три дома. Спросите Савелия Дмитриевича, а сокращенно: бригадира трактористов.

Улыбнувшись на прощание, он включил сцепление. Машина вздрогнула, тронулась с места. Набирая скорость, она достигла Красного Моста, пересекла его и стала взбираться на подъем к переезду.

Ребята не торопились домой. Медленно шагая рядом, они свернули в глухой и тихий переулок. С полей навстречу им так же медленно плыли сумерки. Они растекались по садам и огородам, выползали из-за стен, заборов, плетней, собирались между кустами, скапливались вокруг каждого дерева. Казалось, что деревьев стало больше и они теснее прижались друг к дружке.

Николай взял товарища за руку, задумчиво произнес:

— А хорошо бы… — Он умолк, видимо, не вполне уверенный в осуществимости того, что задумал.

— Что хорошо бы? — не понял Лева.

— Изучить мотоциклетное дело… и… — Он снова замолчал.

— Ты все говори, все-все!

— И завести собственные машины.

— Большие, с коляской, — подсказал Лева.

— Нет, самые обычные.

— И чтобы мчались, как ветер… По двести километров в час.

— Хоть бы и по тридцать.

Незаметно они перешли на разговор полушепотом, словно не доверяли ни тишине, ни безлюдью, ни надвигающейся ночи. Обстановка располагала к мечтательности, и фантазия Левы уже неслась, не зная удержу.

— А здорово было бы совершить пробег по всем республикам страны, до самого Владивостока…

В домах зажигались огни, слева невдалеке ярко засветились окна какого-то учреждения, мир сразу стал будничным, тесным.

— Болтаешь черт знает что! — досадливо произнес Николай. — Новую сказку про Ковер-самолет сочиняешь, а от одного слова матери трепетать готов.

И будто обладал Николай даром накликать беду, перед ребятами, которые уже вступили в пределы своего «велодрома», неожиданно возникла Инна Васильевна.

— Скажи, это ты каждый вечер сманиваешь Леву сюда? — спросила она Николая и круто повернулась к сыну: — Ты что себе думаешь? Опять стал хуже заниматься, ни одной четверки за неделю.

— Зато четыре тройки… — несмело напомнил Лева.

— Молчи уж! Запрещаю тебе кататься на велосипеде до каникул. Идем домой!

Появление матери было таким внезапным, в ее голосе звучало столько раздражения, что Лева ни словом не смел возразить ей.

Вдруг Инне Васильевне бросилось в глаза, что у него на одном колене разодрана штанина.

— Твои новые брюки! — воскликнула она.

Лева торопливо отодвинулся, стал так, чтобы между ним и матерью находился Николай. И снова Инна Васильевна почувствовала укор совести: почему сын так боится ее?

— Ты тоже такой, Коля? — спросила она возможно мягче. — Тоже не слушаешься старших?.. Тоже не бережешь одежды?.. Тоже ленишься?.. Тоже не помогаешь дома?.. Тоже скверно учишься?..

Перечисляя недостатки сына и преувеличивая некоторые из них, она хотела пристыдить Леву, пробудить в нем раскаяние.

Николай молчал, и Лева незаметно от матери благодарно пожимал его руку.

— Правильно, по-твоему, делает Лева?

Но и этот вопрос остался без ответа.

— Видно, все вы одинаковы.

— Да, Коля тоже такой… все ребята такие, — осмелев, заявил Лева, и это должно было означать: «а что в том плохого?»

Рука Николая протестующе дернулась, но снова он удержался и промолчал.

Дома, оставшись вдвоем, мать и сын продолжали начатый на улице разговор.

— Почему ты все делаешь мне назло? — спрашивала Инна Васильевна. — Неужели тебе это приятно?

— Ничуть!.. Просто так получается… стечение обстоятельств.

— Ты без разрешения ушел из дому — это стечение обстоятельств?

Леве нечего было ответить. Выполняя приказ матери, он снял штаны и остался в трусиках. Увидев на его ногах несколько синяков, Инна Васильевна заговорила тише и спокойнее:

— Я не разрешала сегодня надевать новые брюки, ты ослушался.

Лева тщательно мылил руки и шею.

— Ведро воды принести тебе всегда некогда: именно в это время ты загораешься рвением к приготовлению уроков. А вот выбросить три часа впустую — на это у тебя времени хватает.

Лева, поставив ноги в таз с водой, принесенный матерью, с ожесточением тер их мочалкой.

— Не понимаю, сам ли ты такой уродился, или кто-то на тебя дурно влияет?

Лева, зажмурив глаза, усердно обтирался полотенцем.

— Может быть, тебе не следует дружить с Колей?.. Вечно у него в карманах полно ржавых железок, гвоздей, камней… К чему ни прикоснется руками — на всем пятна оставляет. Теперь и у тебя в тетрадях кляксы, помарки.

Лева надевал чистую рубаху, молчал.

Так они беседовали, пока Лева приводил себя в порядок, торопливо ел и потом укладывался в постель.

— Не знаю уж, что делать с тобой, — закончила Инна Васильевна со вздохом, поправляя на нем одеяло. И наконец она произнесла то, что все время было у нее в сердце и на языке: — Скажи правду, ты не очень ударился?.. Тебе не очень больно?

Только тут к Леве вернулся дар речи.

— Мне совсем, совсем не больно… Я высплюсь и все пройдет, вот увидишь.

— Ну, спи же!

— Спокойной ночи, мама!