Планета целиком заняла экран. Поворачивалась, как новогодняя игрушка, блестя пятнами синего лака, шероховатыми зелеными материками и сизо-белой ватой облаков.

— Этап номер пять — какие будут приказания, капитан? — Вадковский вскочил и вытянулся по-уставному.

— Пошли в рубку, — буднично сказал Трайнис.

— Действительно, — сказал Роман, — пошло управлять посадкой на неизвестную планету из столовой, попутно хлебая борщ и жуя, шницель.

— А стажеру Вадковскому необходимо пройти курс пользования синтезатором, — сказал Трайнис. — А то, боюсь, свалится он как-нибудь в приемную камеру и восстановится до грудного возраста. Вот нам будет проблем с пеленками.

— Дети, сущие дети, — вздохнул Вадковский.

Они поднялись в рубку.

— Если позволите, — ни к кому не обращаясь сказал Трайнис и взял быка за рога.

Планета на экране прыгнула вверх, корабль стал проваливаться в узкую черную щель космоса между нижним краем планеты и рамкой экрана. Планета катилась над ними как шар-каток, пока совершался информационный облет.

Они облетели Камею за сорок минут. Анализатор не обнаружил на поверхности ничего выдающегося.

— Зеленая планетка, — с видом знатока сказал Трайнис.

— Садимся? — нетерпеливо спросил Вадковский.

Лядов смотрел на Камею и кусал губы.

Трайнис сделал паузу.

— Тебе куда, Слава?

— Все равно, — Лядов ткнул пальцем в самый центр огромного зеленого материка. — Можно сюда.

— Сюда так сюда.

Корабль начал опускаться.

— Посадка типа лифт, — вздохнул Вадковский. — Романтики столько же, сколько и в лифте. Гинтас, ты мог бы сесть в стиле высшего пилотажа — пикирующая «бочка» с «горкой», а в самом конце сделать сальто? Причем все это без зануления перегрузок.

— Хватит с нас, — отрезал Трайнис. — Пилотаж — это просто тренировка. Если тебе нужны острые ощущения — пойди попрыгай в кают-компании со стола.

Вадковский насупился:

— Ты, Гинтас, бескрылый и бесчувственный птеродактиль. Даже тридцать три оборота тебя не оправдывают.

— Перехватывай управление! — заорал Трайнис, глазами отшатнувшись от пульта.

Лядов вздрогнул.

Вадковский подпрыгнул, руки его заметались над пультом:

— Что? Что делать? Где?!

Он перевел бегающий взгляд на Трайниса. Тот с наслаждением беззвучно хохотал.

— Ага! Ха-ха!

— Иди ты к черту, Гинтас, — сказал Вадковский, с улыбкой расслабляясь.

Трайнис дьявольским глазом покосился на него, принимая управление:

— Прогрессор Вадковский, три балла вам, с минусом. Трояк!

— Осторожно, планета, — спокойно сказал Вадковский, покачиваясь в кресле. — Не промахнись.

Трайнис резко замедлил спуск и стал всматриваться.

— И вы тоже смотрите, — сказал он.

Лядов и Вадковский принялись смотреть.

— Ну? — спросил Роман, посмотрев с минуту в панорамный экран.

— Ноогенный феномен, — объяснил Трайнис.

Вадковский отмахнулся:

— Пусть анализатор смотрит, он глазастый.

— Во-первых, — сказал Трайнис, — никто не знает, что это такое. Во-вторых, шесть лишних глаз не помешают.

— В-третьих, — продолжил Вадковский, — он же псевдоноогенный. Нет тут никого.

Оттолкнувшись ногой, закрутился в кресле.

— СКАДа точно нет, — сказал Трайнис с недоумением. Кивнул на черный квадрат со схемой орбиты: — Следящих спутников я не вижу.

Корабль со скоростью ленивой кобылы опускался в центр желтой поляны в полукольце низких мшисто-зеленых гор. Показалось, корабль садится в море спелой ржи. Участок для посадки скорректировал анализатор. Здесь был надежный скальный выход с тонким слоем почвы. Желтыми оказались цветы, блестящими лепестками напоминавшие гигантские лютики, правда со странной осевой симметрией лепестков.

— Вообще-то все в норме, — сказал Лядов.

— Вроде бы так, — согласился Вадковский. — Красиво.

Трайнис молчал. Густота разлившегося внизу моря «лютиков» была невероятной. Росли они так плотно, что стеблей и листьев видно не было. Сплошь желтые волны.

— Мы не слышали, чтобы какая-нибудь экспедиция пострадала на Камее. Правда, Слава? — сказал Вадковский.

Лядов кивнул.

— Мы вообще никогда не слышали о Камее, — возразил Трайнис.

— Тем более, — сказал Вадковский. — Значит, ничего особенного здесь не случалось.

— Не случалось, но начало вдруг случаться 29 лет назад, если верить каталогу.

Опоры корабля вжали в скалу плотную желтую массу.

Лядову показалось, что он слышит неприятный влажный скрип спрессованных лепестков. Он зажмурился. Но внешний звук был отключен. Показалось.

— Приехали, — сказал Трайнис.

— С приездом, — поздравил Вадковский. — Капитан, прошу выдать мне бревно и коловорот.

— Зачем это?

— Буду столбить планету.

— Боевая — готовность час, — сказал Трайнис. — Чуть что — взлетаем.

— Ну зачем час? — заныл Вадковский. — Ты посмотри какая тишь. Давай полчаса. Чуть что — остаемся.

— Полчаса, — подумав, согласился Трайнис. — И не спорь.

— Вот и хорошо, — улыбнулся Роман и занялся круговым обзором. — Давайте пустим зонд.

— Никаких зондов, — строго сказал Трайнис.

Он сидел с каменной спиной, держа руки на сенсорах управления, и не сводил глаз с картинки, где была вся поляна и корабль сверху, развернутая лента круговой панорамы, некоторые увеличенные ее участки.

Лядов сидел, поставив локти на пульт, упершись подбородком в сплетенные пальцы. Смотрел он на цветы, низкие скалы, стену леса за скалами, но видел, кажется, что-то свое — слишком неподвижным был взгляд. С отцом он посещал миры куда более экзотические, и, похоже, не удивить его было мирным пейзажем землеподобной, хотя и неизвестной, планеты.

Вадковский своей камерой шарил во всевозможных направлениях, давал максимальное увеличение по горизонту. Потом стал разглядывать небо.

— Пусто.

Длинная лента панорамного экрана абстрактно голубела, когда Трайнис сказал:

— Полчаса прошло. Выходим.

Вадковский подскочил и оказался в дверях рубки первым, нетерпеливо оглядываясь. Лядов и Трайнис развернулись к нему в креслах.

— Секундочку, — сказал Гинтас. — Хотя снаружи все в порядке — выходим через тамбур.

Вадковскому пришлось возвращаться через всю рубку и замыкать шествие к красно-желтой двери «боевого» выхода.

— Давай без амуниции, — попросил Лядов. — Здесь почти Земля.

— Ладно, — смягчился Трайнис. Нацепил на руку дистанционный командирский пульт, еще раз глянул на экраны и вышел первым.

Трехстворчатый тамбур, применявшийся для выходов на небезопасные планеты, выпустил их на площадку с поручнями, нависшую над поляной. Завертели головами по сторонам. Осторожно принюхались — неистребимый рефлекс первооткрывателей. Воздух был чистый, узнаваемо ничем не пах, но витало вокруг что-то неуловимо чужое. Это казалось естественным. Вадковский тут же перегнулся через поручень. Трайнис схватил его за пояс и молча потянул назад.

— Не будем терять времени. — Трайнис рывком поднес к носу пульт на запястье и пробормотал несколько слов. Все трое, щурясь, посмотрели вверх. Вершина корабля раскрыла черный зев, и оплывше-зализанная туша глайдера опустилась перед ними. Блистер, втягиваясь в себя, съеживаясь, отъехал к корме, открывая внутренности кабины.

— Кто поведет? — с надеждой спросил Вадковский.

— Я, — сказал Трайнис, перешагивая низкий бортик и опускаясь в кресло.

Они отлетели метров на пятьсот, когда Вадковский попросил остановиться. Машина замерла высоко над кронами деревьев. Зеленый сплошной ковер с темными низинами, лысоватыми холмами и редкими прорвавшимися скалами убегал к горизонту.

— Ну, что? — Трайнис не отрывался от экрана локатора. Потом посмотрел на Вадковского. Тот стоял, упершись лбом в колпак кабины и смотрел назад. Трайнис оглянулся. Корабль был отсюда еле виден. Он напоминал сложно ограненную пирамидку из оникса на дне желтого с серо-зеленой каймой кратера.

— Давайте пустим зонд, — предложил Вадковский. — Смотри какой абсурд: огромному вездеходу с экипажем можно, а маленькому зонду — нет.

— Зонд эту планету за два часа облетит, — сказал Трайнис.

— Вот и хорошо.

— На фоне тихоходного вездехода зонд вызывает пугающие ассоциации.

— У кого? Где ты видишь местный разум? Верь приборам, Гинтас. Если бы не эта фраза в отчете... И потом — вообще-то тебе это должно быть более известно, чем мне — если на планете обнаружены признаки разумной жизни, то на орбите немедленно появляются охранные спутники СКАД. Можно даже сказать, что спутники СКАД на орбите — признак наличия разума на планете. Нам просто не дали бы высадиться. А феномен — он и есть феномен: раз в сто лет случился — сто следующих опять тихо. Отсутствие следящих спутников объясняется тем, что раз феномены эти «псевдо», они, выходит, абсолютно бессмысленные, всех уже достали и ни кому не нужны.

— Ну хорошо, — сказал Трайнис. — Во всяком случае, это действительно интересно.

— Все время тебя приходиться уламывать! — возмутился Вадковский.

— Не меня, — возразил Трайнис спокойно. — Без меня знаете где бы мы все уже были?

Вадковский включил задний обзор и дал увеличение на корабль.

— Ну? — Он взглянул на Трайниса. — Впрочем, давай я сам. Глайдер, связь с кораблем. На корабле! Приготовиться к запуску зонда. Высота двести метров, по меридиану — пошел!

Удлиненный черный трехметровый кристалл выплыл из вершины корабля, всплыл в воздухе на несколько метров, прицеливаясь, и вдруг исчез. Лишь через секунду Вадковский осознал, что заметил рванувшееся по восходящей темное тело. Он посмотрел сквозь колпак кабины — небо было чистым.

— Отлично, поехали, — сказал Роман.

Глайдер заскользил над монотонно зелеными зарослями. Вадковский некоторое время смотрел в одну точку за борт, и ему начало казаться, что под ними беззвучно проносятся зеленые волны океана. Заросли оживлялись огромными пятнами невероятно интенсивных по яркости цветов — желтых, красных, голубых, фиолетовых, — словно кто-то громадный, от чьих подошв зацветает земля, прошагал по планете. Цветные пятна располагались на вершинах совсем полысевших холмов, пробивших монолитное тело чащи, либо на дне колодцепо-добных полян, которые внезапно открывались на миг, когда глайдер проносился над ними. Впрочем, не реже цветных мелькали и невзрачные пятна — тускло-серые, блестящие антрацитом воронова крыла, мягко темнеющие бурой шерстью. Словно что-то там росло или кучковалось по видовому признаку.

— Красиво, — сказал Трайнис, и плавно поднял машину.

— Смотрите, смотрите! — закричал Вадковский, тыча пальцем в колпак. — Скалы. Давайте свернем.

— Как ты все замечаешь, — удивился Трайнис, повернув голову в указанную сторону и заложил вираж. — Где?

— Да вон. — Роман обернулся. — Проскочил.

Глайдер на полном ходу развернулся и стал. Зануление инерции сотрясло и крутануло внешний мир. Удивительно, как он не развалился. На борту же было спокойно и тихо, как в комнате.

Это была узкая лощина, зажатая чащей. Дном ее была крутая каменная осыпь с торчащими редкими клыко-образными голыми скалами. Поднимаясь к стене леса, осыпь постепенно терялась в прораставшей меж камней зелени.

Вытянув шеи, экипаж разглядывал лавину. Глайдер приближался к ней на бреющем.

— Ну, а здесь что у нас? — Трайнис вспомнил о зонде.

Из-за большой скорости картинка, идущая с зонда, была дискретной — трехсекундные фрагменты в замедленном темпе.

— А пробы ты берешь? — спохватился Вадковский.

— Беру, — сказал Трайнис.

— Интересные здесь цветочки.

Роман вдруг вспомнил, что забыл разглядеть цветы вблизи, пока они пережидали получасовую готовность.

— Давайте слетаем к радужному холму.

— Куда? — спросил Трайнис.

— Там, — Вадковский вытянул палец. — Далеко от него прошли, но я заметил. Словно попугаями усеянный.

— Погоди с попугаями. Ты лучше посмотри на это, — Трайнис кивнул на сканер.

На огромном участке в виде широкой полосы стволы деревьев, сверху невидимые за общей слившейся кроной, располагались в строгом порядке, как узлы атомной решетки. И полоса эта тянулась от горизонта до горизонта. Это было невероятно. По бокам полосы, если верить сканеру, с лесной чащей все было в порядке — хаос и естественность. Поражали масштаб и бессмысленность.

— Феномен, — спокойно произнес Лядов.

Вадковский прикинул возможные причины данного явления и вдруг машинально сказал:

— Стоп.

Трайнис тотчас же остановил вездеход, словно ждал. Они замерли в двухстах метрах над осыпью.

— Ну, если Роман говорит «стоп», значит, действительно приехали.

— Кончай язвить, — сказал Вадковский. — Это уже не шуточки.

Трайнис обернулся к нему с переднего сидения.

— А я что говорил? — медленно, чтобы дошло до самого тугодумного, спросил он. — Чем вам не понравился Экзилис?

— Не паникуй, командир, — Вадковский вновь приник к стеклу. — Я просто хочу рассмотреть.

— Ну-ну, — недовольно сказал Трайнис, отвернулся и стал рассматривать горизонт.

Лядов смотрел вниз. Отсюда лес напоминал задремавшие, залитые солнечным светом сонные джунгли. Лес как лес. Впрочем...

— Вы заметили, что птиц нет? — спросил Лядов. — Кажется, и мошкары нет никакой. Это не кажется странным?

— Может, поэтому и нет птиц? — почти серьезно предположил Вадковский.

— Давайте просто повисим, осмотримся, — предложил Лядов.

Они сидели в абсолютной тишине. Вадковский из-за спинки кресла видел руки Трайниса, неподвижно лежащие на штурвале. Гинтас не шевелился, казалось — задремал. Но Роман знал, что сейчас именно Гинтас наиболее ясно представляет картину их положения. Впрочем, он вполне мог задремать. Подумаешь, деревья! Наверное, какой-нибудь неизвестный на Земле закон биосферы. В остальном-то все спокойно.

Лядов разглядывал окружающий пейзаж, вертя головой, словно пытался что-то услышать.

Они провисели четверть часа. К удивлению, Трайнис не торопил.

Внизу ничего не происходило. Синий купол неба был чист и пуст. Все трое молчали.

Вадковским овладело странное состояние неопределенности, как у человека, попавшего в страшно суетное — все вокруг кричат, носятся без видимого смысла — и совершенно незнакомое место, где срочно надо что-то делать, но при всем желании никак не можешь сообразить в какую сторону бежать и что делать. И надо ли вообще что-то делать? Но он не понимал, почему он испытывает это — ведь сейчас их окружала тишина.

— Гинтас, включи внешний звук, — попросил Вадковский.

Трайнис коснулся пульта и заметил:

— Было почти на максимуме.

Гинтас снова коснулся пульта, включив фильтры. В динамиках слабо зашуршало.

— Что это? — спросил Вадковский.

— Кажется, ветер, — сказал Трайнис. — Очень слабый. На такой высоте? Больше ничего. Странно. Не может вся фауна поголовно вести ночной образ жизни. Кто-то должен в этой чаще чирикать, мяукать, рычать.

— Покрякивать, — неуверенно подсказал Вадковский и сам не понял, шутка это или нет.

Трайнис не глядя ткнул пальцем в пульт. Рядом с верхним экраном, где мелькали картинки, транслируемые зондом, ожил второй экран.

— А это что? — спросил Вадковский.

— Проверка планеты, — проворчал Трайнис.

— Ну и как?

Трайнис не ответил и стал вполголоса общаться с машиной.

На экранах замелькали графики, диаграммы, запульсировали столбики цифр.

Ничего не понимая в специфике полного анализа, Вадковскому все же показалось, что Трайнис пытается найти структуры высшего порядка в биосфере Камеи. Начал он с полосы невероятно правильно рассаженных деревьев.

Вскоре Трайнис откинулся в кресле и стал легкомысленно насвистывать.

— Что сказала машина? — оживился Вадковский.

— Не знаю. — Трайнис был недоволен. — Нет здесь структур высшего порядка. Или машине мало данных.

— Опять мало данных? Но этот лес...

Трайнис помолчал, нехотя проговорил:

— Желтое в кратере помните? Это не цветы.

— Что же тогда?

— Какая-то биомасса.

— «Какая-то»? Что это значит?

— Машине мало данных.

— Ребята, глайдер тоже в порядке, — тревожно сказал Лядов.

Трайнис медлил, глядя на результаты теста:

— Теоретически могут существовать сверхсложные соединения и структуры, для расшифровки которых требуется техника исследовательского корабля. Но посмотрите вокруг. Даже состав атмосферы земной. Не пойму я, ребята, — что-то не так, но вот что?

Повисло молчание. В сочетании с наружным безмолвием молчание в кабине нарастало, как снежный ком, пущенный с горы.

Л ядов, внимательно посмотрел на результат теста. По нему было видно, что результаты эти вполне приличные.

— Гинтас, ты сколько планет повидал? — нарушил тишину Лядов.

— Достаточно, чтобы верить интуиции. Я не пойму, почему машина утверждает, что все в порядке, не имея достаточно данных для анализа. Но я привык верить машинам.

— Я тоже кое-где побывал, — сказал Лядов. — Правда, это были туристические маршруты в благоустроенные ксенозаповедники. Замаскированные гостиницы с т-портами и дальней связью, служба спасения — все как обычно. Ромка, ты, кажется, вообще ни на одной не был. Так?

Вадковский уныло кивнул:

— Солнечную систему можно не считать.

— Гинтас, ты из нас самый опытный, — сказал Лядов. — Действуй как считаешь нужным. Роман, ты согласен?

— Мог бы не спрашивать, — так же уныло произнес Вадковский.

Трайнис поднял взгляд на верхние экраны. Его плечи словно окаменели.

Вадковский с опаской посмотрел вверх.

Экран, который должен был показывать картинку с летящего зонда, был черным.

— Система, тест! — крикнул Трайнис, и — экипажу: — Мы потеряли зонд. Экипаж, внимание.

«Внимание» — начальный уровень опасности. Это значит, ситуация стала неясной и возможно ее ухудшение.

— Как это потеряли? — взволнованно воскликнул Лядов. — Где предупреждение о прекращении трансляции?

В ту же секунду глайдер сообщил с легкой иронией в голосе:

— Все системы в норме.

— Состояние зонда? — спросил Трайнис.

— Системы зонда в норме, — сообщил глайдер.

— Я не вижу картинку, — сказал Трайнис.

— Может быть, он транслирует темноту? — вдруг пришло в голову Вадковскому.

— Картинка адаптирутся под человеческий глаз, — быстро объяснил Трайнис. — Должен автоматически включиться любой другой диапазон. Сетку Камеи на экран. Где сейчас зонд?

— Две минуты назад вошел на теневую сторону, — ответила машина и медленно движущейся красной точкой указала местоположение зонда на схематичном глобусе Камеи. Светящаяся точка медленно ползла.

— Я же тебе говорил! — радостно воскликнул Вадковский. — Там ночь.

Трайнис молча постучал себя пальцем по лбу. Роман, нахмурясь, проворчал:

— Понял, понял.

— Анализ изображения с зонда. Весь спектр, — приказал машине Трайнис.

Все трое впились взглядами в экран. Экран остался черным.

— Связь с зондом прервана, — сообщил глайдер, как показалось, удивленно.

Трайнис застыл.

— Причины прекращения связи?

— Нет данных.

— Телеметрию зонда, начиная с двух минут до момента обрыва связи, на главный экран. — Трайнис говорил быстро, но лицо его ничего не выражало, будто ничего не случилось.

На главном экране размоталась разноцветная пряжа телеметрии, ровно, как ножом, обрезанная с краю черной полосой — здесь связь с зондом прервалась.

Трайнис и Лядов резко наклонились к экрану, принялись водить по нему пальцами, бормоча что-то сугубо техническое.

Вадковский с тревогой ждал, вцепившись в спинки передних кресел и подавшись вперед.

Лядов и Трайнис оторвались от экрана и уставились друг на друга.

— Он просто исчез! — с непонятным восхищением прошептал Лядов.

— Минутку, господа, — сказал Вадковский. — Без паники. Зонд со всего маху натолкнулся на скалу...

Трайнис, прищурясь, окинул взглядом горизонт:

— Поверь, Рома, разведывательный зонд корабля дальнего космоса — это серьезный аппарат. Если он на полном ходу начнет врезаться в скалу, то пока разрушается носовой обтекатель, передатчик на корме подаст исчерпывающий сигнал о причинах аварии.

— Но ведь существует процессы, протекающие быстрее? — не сдавался Вадковский. — Или затрагивающие зонд сразу весь, целиком?

Трайнис стремительно обернулся и смерил Романа пронзительным взглядом.

Тот поглубже заполз в свое кресло:

— Ну ты чего? Я просто предположил.

— Аннигиляция? — испуганно выдохнул Лядов.

— Экипаж, — не раздумывая сказал Трайнис. — Тревога! Боевое расписание. Автопилот, возвращаемся на корабль. Скорость — максимальная. На корабле, подготовка к экстренному старту. — И пробормотал под нос: — Р-романтики...

Вадковский ощутил ужас й сладкое замирание в груди — все сразу.

Залитый солнцем застывший океан джунглей внизу, разгоняясь, поехал в сторону, одновременно быстро и плавно поворачиваясь — чтобы не терять времени, глайдер начал движение к «Артемиде» кормой вперед и разворот одновременно. И вдруг, накренившись, джунгли прыгнули вверх, им навстречу. Глайдер рухнул, словно обрезали нитку, до сих пор державшую его.

Вадковский потом плохо мог восстановить последовательность событий.

Сначала все экраны и индикаторы на борту погасли.

Трайнис, кажется, тут же закричал:

— Аварийная защита экипажа!

Возникшая на мгновение невесомость исчезла — всех грубо впечатало в кресла. Глайдер дернулся. Размазанные начавшимся кувырканием солнечные, голубые, зеленые пятна мелькали за стеклом фонаря. Воздух в кабине затуманился — защитное поле вставало между людьми и окружающей средой.

— Все ресурсы защите! — глухо, сквозь вату крикнул Трайнис.

Роману показалось, крикнул спустя очень долгое время.

Глайдер медленно опрокидывался.

Плохо просматриваемый сквозь сгущающуюся дымку колпак глайдера медленно потемнел (это их повернуло дном вверх), потом колпак медленно посветлел (над головой снова было небо), опять потемнел. Все происходило в тишине. Защитное поле не могло противодействовать гравитации планеты. Глайдер достиг верхнего яруса леса и опять-таки медленно — так казалось Вадковскому — стал проваливаться в темно-зеленый колодец. Роман подумал: влетаем в деревья. Показалось, подумал спокойно и даже не спеша.

Удара как такового не было — поле гасило индивидуальные перегрузки внутри кабины, но настолько резко дернулось размытое пятно неба над головой, что Вадковский понял: упали. Туманное голубое пятно поползло в сторону и раздался воющий скрежет, как будто что-то сопротивлялось нагрузке. Роман удивился — откуда звуки в защитном поле?

Вадковский был надежно зафиксирован в кресле, висящем на боку. Кажется, после падения прошло несколько секунд. Наконец, туманная пленка защитного поля пропала.

Трайнис возвышался над ним, держась рукой за срез блистера над собой. Прозрачного колпака кабины не было. Одной ногой Гинтас упирался в круто задранный пол кабины, другую по-ковбойски поставил на нижний срез блистера. Рядом с его ступней неровными зубцами сверкали остатки выдранной с корнем системы крепления колпака.

Странно, что сначала Вадковского удивило — несмотря на аварию Трайнис улыбается. И только потом он понял: они остались живы.

— Ты немножко того... отключился, — сказал Трайнис. — Я не стал тебя будить. Как самочувствие?

Вадковский снизу вверх воззрился на него:

— Гинтас, ты же понимаешь, что я не мог «отключиться», что за прогрессор такой, отключающийся в сложных ситуациях?

— Но ты сидел в кресле и мирно спал. Минут пять. Мы со Славкой заволновались было, но глядим — пульс есть, дыхание нормальное.

— Я не спал. Я ждал, когда отключится силовое поле.

— И ты ничего не почувствовал?

Роман пожал плечами:

— Поле отключилось, вижу, ты стоишь рядом.

Они посмотрели друг на друга.

— Ноогенный феномен? — в полголоса предположил Вадковский.

В ответ Трайнис слабо усмехнулся. В глазах его была растерянность.

Роман с трудом выбрался из кресла — не мог разжать заевшие фиксаторы, — соскользнул по вздыбившемуся полу и спрыгнул на пыльную щебенку. Отошел на несколько шагов.

Глайдер словно присыпали мукой. Машина рухнула боком в осыпь и стояла на ребре, войдя метра на четыре в глубь каменистой почвы точно между каменными лбами скальных выступов. Пахло жженым камнем. Вадковский вспомнил этот запах — в детстве они добывали искру, стуча камнем о камень. Искра добывалась плохо, в основном отбивали себе пальцы.

Почва от удара, а скорее всего под действием защитного поля, широко расплескалась вокруг. Темная влажная земля, поднятая с глубины, свежие каменные осколки многолучевой звездой лежали поверх пыльной осыпи и подступающей со стороны близкого леса траве. Сорванный ударом блистер, навсегда застывший в состоянии «закрыто», съехал далеко вниз по склону и отсюда напоминал прозрачную лодку.

Вадковский задрал голову.

Сужаясь в перспективе, к небу уходили живые стены лесного колодца. Черные, желтые, коричневые, сотканные из прямых и переплетенных стволов, живые стены становились все более зелеными, набирали сочность и невероятные оттенки зелени, поднимаясь выше. В зеленый колодец заглядывало безмятежное голубое небо. Было тихо.

Вадковский мысленно спикировал от обреза колодца, наткнулся взглядом на глайдер и сел на землю там, где стоял, внезапно ослабев.

Что-то загремело, посыпались камешки, и рядом уселся Трайнис. Он осматривал, держа в руке... Роман не поверил — искореженный кусок обшивки.

— Генераторы отказали у самой земли в момент касания, — задумчиво сказал Трайнис. — А прямого удара с такой высоты даже композит не выдержит. Если бы не камни — кувыркались бы мы вниз до самого леса. Но это не страшно. А вот откажи генераторы двумя секундами раньше...

Он не договорил.

Вадковский сосредоточенно вспоминал, словно восстановление картины аварии могло как-то повлиять на их теперешнее положение:

— Подожди, какие две секунды? Сначала погасли экраны, вообще — все. Словно питание отключили.

— Так оно и было, — кивнул Трайнис. — Автопилот делал скользящий разворот, и в этот момент исчезло питание всего — двигателя, защиты, управления... дополнительный реактор... дублирующие цепи... Мы сразу стали падать. Вообще-то такого не может быть, чтобы вырубилось все сразу.

Трайнис с силой отшвырнул мятый кусок корпуса.

Они молча смотрели, как похожий на гигантский осенний лист фрагмент полого устремляется к земле, слабо стуча, прыгает по камням, скопившимся внизу осыпи и, подскочив последний раз, влетает в заросли. Дрогнул и снова застыл подлесок.

— Нас спас аварийный блок, — сказал Трайнис. — Он не связан с энергосистемой глайдера. Я направил все, что оставалось, на защиту экипажа. Глайдер мог рассыпаться, но мы бы уцелели.

Вадковский кивнул и посмотрел вверх на край лесного колодца.

— Но и аварийный блок отказал через пять секунд, — Трайнис тоже посмотрел на небо. — Такого, Рома, не может быть.

Вадковский усмехнулся:

— Может, как видишь. Похоже, мы второй раз за полет становимся достоянием Аномального архива.

— Второй?

— Метеорит при подходе к Камее.

— Ах, да, — Трайнису словно напомнили о чем-то важном. — Точно.

— Гинтас, а где...

— Погоди, — затряс пальцем тот.

— Славка где?

Трайнис нетерпеливо ткнул большим пальцем через плечо.

Вадковский посмотрел вверх по осыпи и увидел дико вставший на ребро глайдер на фоне темно-зеленой стены леса и камней. Он полез вверх, увязая в маленьких оползнях, которые сам же пробуждал.

Лядов обнаружился за глайдером. Он сидел на корточках над разложенными в реденькой траве вещами. Лес здесь уже подступал вплотную. Вадковский узнал сумку из черной кожи. Тут же стояли открытые инструментальный ящик и ящик с НЗ, снятые с глайдера.

Лядов вскинул глаза на подходящего Романа. Они переглянулись молча.

Вадковский присел рядом, обозрел разложенное на траве. Что-то было буднично знакомо. Универсальные парализато-ры — стандартное оружие частных кораблей. Устройства индивидуальной связи. Упаковки с пищей. Аптечки. Походные анализаторы. Индивидуальные защитные комплексы в виде пояса. Туго скатанные всепогодные комбинезоны с многочисленными встроенными функциями. Тяжелый даже на вид куб универсального трансформатора-генератора, могущего черпать и накапливать энергию из любых проявлений физического мира. Многие из этих вещей годами валяются упакованными и в конце концов сдаются на переработку вместе с отслужившим свое глайдером так ни разу не извлеченные на свет божий.

Что-то оказалось полузнакомым или незнакомым вовсе. Две бутылки темного стекла, на вид очень древние. Продолговатый брусок с закругленными торцами, собранный из множества металлических пластин. Пистолет странного вида: большой, тускло блестящий, грубый — наверное, тяжелый — и в то же время какой-то наивный. Пара коробочек, явно сделанных из тонких древесных пластин. И еще одна, побольше, из черного пластика. Остальное было свалено в неясную кучу.

— Будем возвращаться? — спросил Вадковский, с интересом разглядывая непонятную часть предметов. Они не вызывали никаких ассоциаций. — Неплохо бы засветло успеть. Кто знает, какие здесь ночи. Слушай, я забыл — глайдер на корабле один? Может быть, вызовем вторую машину? Или сразу корабль? Кстати, получился у нас побег? По мне так встряска что надо.

Роман заметил, что много говорит. Говорить было очень приятно. Хотелось говорить много. Он с некоторым усилием замолчал.

Лядов оторвался от созерцания разложенного на траве и оторопело посмотрел на Вадковского. У того что-то томительно замерло в душе. Роман зажмурился — нет, нет!.. И с удивлением спросил себя: что — «нет»? И вдруг почувствовал: не к добру современные вещи свалены в кучу, а древние аккуратно разложены.

— Гинтас разве не сказал тебе? — ровным голосом спросил Лядов, возвращаясь к созерцанию предметов.

Вопрос оказался риторическим. Лядов не ждал ответа:

— Вся сложная техника выведена из строя. Мы пока ничего не выяснили, но повреждения на глубинном уровне. Парализатор, — он направил оружие на ближайший ствол, нажал спуск — ничего не произошло, — не стреляет, хотя батареи, вроде бы, целы. Индивидуальный защитный комплекс, — Лядов небрежно подцепил пальцем и отпустил широкий толстый пояс со множеством выступов разных форм, — не работает. Анализаторы — туда же. Коммуникаторы — молчат. Капитанский пульт у Трайниса — сдох. Корабль мы вызвать не можем. Даже направление узнать. Короче, все, где есть «мозги» и серьезная энергетика. Мой древний фонарик работает. Пищу можно есть. Ножик не затупился.

— Плохо это все, конечно. Но тут идти-то... — Вадковский задумался. — Мы ведь всего несколько километров пролетели. Правда, через лес придется идти. Да, долго.

Лядов снова одарил его взглядом, от которого у Вадковского подвело в животе:

— Несколько километров? Легче пробежать марафонскую дистанцию, чем пройти километр по такой чаще. А направление? Ты, Рома, сразу видно, никогда не терялся в лесу.

Вадковский открыл рот, но лишь издал что-то вроде «оп-п!..»

— Я же говорю, — терпеливо сказал Лядов, — с кораблем связи нет. Иначе бы он нас уже забрал. Нам сейчас хотя бы пеленг его взять — по прямой все легче идти. Так мы и этого сделать не можем. А без пеленга — куда мы пойдем?

— Я хорошо помню эту лощину. К ней мы свернули влево от курса.

Лядов с интересом посмотрел на Романа:

— А каков угол поворота? Точка поворота? На таком расстоянии ошибка в пару градусов уведет нас. — он махнул рукой. — Корабль мы, конечно, найдем рано или поздно, я не собираюсь тебя пугать, но в нашей ситуации сдуру бросаться на поиски не следует. Я совсем не хочу заблудиться и остаться здесь робинзонить. Рома, пойми, здесь нет никакой инфраструктуры, вообще ничего нет. Дикий лес. Дикий мир. Планета запрещена, никто на ней не появится. Наблюдающие спутники не висят, нас некому заметить. Даже «дикие» туристы сюда не сунуться. Разве только такие же, как мы. Но что-то не верится, что у кого-то еще родится подобная идея. Никто не знает, что мы здесь. Для всех мы улетели на Экзилис с неопределенной датой возвращения.

Вместо тревоги Вадковский неожиданно испытал удивление:

— А тебе не кажется странным такое сочетание: запрет есть, а спутников нет? Нас никто не остановил.

— Да, странно.

— И вообще, Камея ли это?

Лядов внимательно посмотрел на Вадковского и позвал:

— Гинтас, иди сюда, есть идея.

Трайнис появился из-за глайдера, улегся на траве, положил затылок на скатанный комбинезон и закрыл глаза.

— Ну?

— Собственно не идея, а наблюдение. Рома, давай.

Вадковский повторил.

Трайнис лишь сказал «хм» и совершенно замер, словно заснул. Потом рывком приподнялся на локте и уставился на Вадковского.

— Молодец, стажер. А я вот не сообразил.

— Что, по-твоему, это означает? — спросил Лядов.

— Откуда я знаю, — Трайнис повалился обратно. — Следуя формальной логике, можно предположить: если на орбите запрещенной планеты нет наблюдающих спутников, значит что-то есть на самой планете, либо очень далеко от планеты. Либо это не та планета. Отстаньте, дайте полежать.

— Как ты можешь спать после такого предположения? — вскричал Вадковский. — У меня, например, весь сон пропал.

Трайнис открыл один глаз:

— Вот и подежурь первым. Сон у него пропал... Разве ты не выспался? Ну и прогрессор у нас. Все смотрите: прогрессор-соня. Годен для особых заданий, требующих долгой неподвижности.

Вадковский неловко попытался открыть лезвие перочинного ножа.

— Дай сюда. — Лядов отобрал нож и вытащил тугую открывалку, похожую на клюв хищной птицы. — Держи.

— Для чего это? — Роман повертел ставший похожим на фантасмагорический сюрикен нож.

Пробки открывать. На бутылках.

Вадковский поднял темную бутылку с тремя семерками на наклейке. Темная жидкость булькнула.

— Такие?

— Нет, для таких — штопор.

Вадковский выпустил из пальцев нож и прислушался к себе. Он не испытывал беспокойства, лишь смутный азарт, причины которого совершенно не понимал, и столь же непонятную легкость на душе, словно попал в приятную для себя обстановку. Он прилег на локте, огляделся. Конечно, здесь необычно, красиво, но говорить об особой приятности в их положении... Он понял, что не верит в отказ техники. Заблудились? Ерунда. Не бывает. Вызванный Трайнисом корабль через три минуты будет у нас... Опять забыл — пульт же не работает. Ну и ладно. Наверняка в чаще притаились кабины т-порта — надо только поискать. В любом случае кто-то уже предпринял действия, чтобы их выручить. Подождем час, два. Несколько часов. Он ощутил легкое разочарование, понимая, что приключение скоро закончится, а по возвращении на Землю им неминуемо надают по шее за опасное самоуправство и нарушение множества инструкций. А может быть, на какое-то время даже летать запретят. Говорят, такие случаи бывают.

Вадковский внимательно посмотрел на освещенную вечерним солнцем стену леса.

Полное отсутствие движения воздуха и живности — вплоть до мелких насекомых — делало окружающий пейзаж ненатуральным, при всей его, в общем-то, феноменальной похожести на земной.

Бывает в замкнутых пространствах давящая тишина, когда ничто не производит или не отражает звук. Так вот здесь почти замкнутое пространство лесного колодца — открытого только в небо — давило на зрение, на мозг. Если долго всматриваться, начинаешь понимать, что не находишь маленьких признаков биосферы, таких привычных на Земле — подул ветерок, взлетела птица, закачалась ветка, танцуют зудящим облаком комары. Мир вокруг был реален, но он молчал не только в звуковом диапазоне. Словно от биосферы отсекли все лишнее, невзирая на законы биоценоза. От этого казалось, что жизнь на планете была законсервирована, словно в банке. Планета найдена пятьдесят шесть лет назад. Признана пассивной, естественно подходящей для человека и переведена в открытый архив. Двадцать девять лет назад переведена в архив первой группы, то есть является формально запрещенной. Но из справочника не ясны причины перевода — формулировки слишком общи. Что такое «псевдоноогенные феномены»? Странные природные явления, похожие на плоды разумной деятельности? Формальный запрет на человеческом языке означает нежелательность посещения планеты неподготовленными людьми. В ином случае вы действуете на свой страх и риск. Не более того.

Следом идут закрытые планеты второй группы. На одних живут смертельно опасные микроорганизмы, либо особо свирепые хищники. Другие планеты при внешней благопристойности непредсказуемо окатываются смертельной дозой радиации центрального светила. Иные закрыты по причине проведения на них глобальных экосистемных экспериментов, цель которых — научиться менять чужую биосферу под нужды людей.

Только две планеты имели запрет третьей группы, абсолютный запрет. Связан он был с законом о невмешательстве. Чужая цивилизация. Впрочем, и здесь формальность. Печально известный Катарсис подходил под это правило скорее по музейным соображениям, а на Хорнее внезапно появившийся земной корабль мог породить разве что сакраментальную легенду о пресловутом хозяине молний и грома.

Но было одно, что все эти планеты объединяло: на их орбитах висели охраняющие, следящие спутники СКАД — службы компенсации и коррекции аномальных явлений и деструктивных воздействий. Спутники постоянно собирали информацию и не позволяли сесть на планету, если кто-нибудь оказался настолько неопытен или беспечен, что перед выбором цели не сверился с информационным центром и диспетчерской космофлота.

Вадковский прищурился на солнце. Одно движение он все же заметил — двигалось местное светило. Да и деревья, если подождать годик-другой, тоже выдадут себя движением — немного подрастут.

Пятно солнечного света окончательно сползло с осыпи и теперь карабкалось по тесно стоящим гигантским стволам. Солнце Камеи медленно заходило. Небо над головой давало сильный рассеянный свет. Пригорок, на котором они сидели, был окутан жемчужной дымкой. У Вадковского мелькнула мысль: есть ли здесь луна? Он на миг представил бескрайний дикий лес под покровом ночной темноты. Близился вечер.

Лядов сидел, обняв колени, — тоже застыл, как все вокруг, задумался.

— Что скажешь, Слава, удался нам побег? — спросил Вадковский.

Лядов молча посмотрел в ответ. Непонятный взгляд — будто сам еще не решил. Впрочем, в их положении уже не до игр «в прошлое». Роману понравилось, что он подумал об этом со спокойствием, достойным настоящего десантника или следопыта. Он размахнулся и бросил камешек вниз по склону. Слабое эхо заметалось в колодце деревьев, дрогнули несколько задетых камней. И вновь на все вокруг навалилась неподвижность. Вадковский выцарапал булыжник побольше и с натугой швырнул вниз. Грохот столкнувшихся камней резанул уши. Взвилось облачко белой пыли.

— Нам до темноты надо что-то придумать, — сказал Вадковский. — Хотя бы как у нас со светом?

— Могу засветить фонарь. — Сонный голос Трайниса раздался над ухом. — Вы дадите мне поспать, окаянные? Впрочем, ты прав, Роман. Пора держать совет. Ситуация сложная.

Трайнис нерешительно посмотрел на каждого. Вадковский ему помог:

— Очень сложная.

Трайнис кивнул.

Вадковский продолжил:

— А если говорить обычными словами, ситуация просто кошмарная.

— Хватит эпитетов, — оборвал Трайнис. — Первое: надо обеспечить собственную безопасность. Второе: найти корабль.

У Романа засосало под ложечкой. Медленно расступался незримый театральный занавес. Это же на самом деле, это происходит с нами... Не выйдет из-за деревьев смотритель и не скажет — все, ребята, на сегодня хватит, аттракцион закрывается, приходите завтра. Нет здесь никаких кабин мгновенного переноса. Их ставят только в зонах туристических маршрутов. А эта планета из полузабытого фонда. С какой стати кто-то будет шевелиться, чтобы помочь нам? Аварийный сигнал мы не посылали и послать его теперь нечем. Никто даже не знает, где мы.

Вадковский медленно и очень внимательно огляделся. Когда он завершил взглядом круг, оказалось, что Трайнис и Лядов делали то же самое — осматривались.

— Ты что там увидел? — встревоженным шепотом спросил Лядов.

— Ничего, — пожал плечами Вадковский.

Показалось, что за деревьями чаща потемнела. Сияние над головой приобрело желтоватый оттенок. Пока оставалось неясным, холодает ли здесь вечерами. При таком безветрии, да еще на дне колодца, за день хорошо прогретого, долго могло оставаться дневное тепло. Но вряд ли стоило засиживаться на уютном пригорке.

Вадковский вскочил:

— Я посмотрю, что осталось в глайдере.

— Я все забрал, — сказал Лядов.

— Надо скрутить и свинтить все, что может пригодиться, что сможем унести.

— Правильно, Рома. — сказал Трайнис. — Слава, а мы давай разделим на три части еду, теплые вещи, свет, оружие, какое есть. И что там у тебя из особых запасов? Проверить еще раз аппаратуру, командирский пульт. Итак...

Забираясь в поверженный глайдер, Вадковский даже замедлил движение — показалось, Трайнис сейчас с облегчением крикнет: все в порядке, пульт работает, вызываю корабль.

За спиной раздалось неразборчивое бормотание, стук, приглушенное звяканье, и разочарованный голос Лядова:

— Мы потащим эту кучу барахла?

Вадковский рывком вскочил внутрь глайдера. Обшаривая кабину, он ловил краем уха обрывки фраз:

— Комбинезоны — хорошо... вроде работает... только два?.. тогда возьмем нож... не выбрасывай, я сам потащу, вдруг оживет... а это что такое?

На пригорке замолчали.

В кабине брать было нечего. Все было монолитным и подлежало ремонту и разборке исключительно в условиях завода-изготовителя. Бардачок выгреб Лядов. На панели под по-акульи зубастыми осколками лобовой части блистера, который валялся сейчас в ста метрах внизу по склону, расставив лапки в крошечных ботфортах грозно вздымал шпагу храбрый мышонок в плащике с мальтийским крестом. Вадковский помахал мышонку рукой и заглянул в дыру, пробитую глайдером в склоне горы. Там, среди земли и свежеколотого камня, торчали страшные на вид куски расслоившегося корпуса. Он спрыгнул на землю, стал на четвереньки и заглянул в яму. Таких разрушений техники он на Земле не видел.

Когда Вадковский вернулся, вещи были разложены на три кучки, отдельно стояли черная тускло блестящая сумка, серый продолговатый контейнер и увесистый, похожий на кубический пуфик, универсальный трансформатор-генератор.

— Как успехи? — без энтузиазма спросил Трайнис.

Вадковский бросил на траву рядом с раскатанным комбинезоном узкую кривоватую полосу:

— Почти не гнется. Очень острые кромки. Вытащил из воронки, может, пригодится? В кабине брать нечего. Там надо лазером резать, если хочешь что-то оторвать. Ты не знаешь, как вскрыть корпус глайдера?

Трайнис покачал головой и вздохнул, что было совсем не в его стиле.

— Роман, это — твое. — Гинтас хлопнул ладонью по свернутому комбинезону и туго набитому пакету. — Это тоже.

Вадковский присел на корточки.

— Что здесь?

— Еда, аптечка. Это у всех одинаковое, то, что можно было поделить. Теперь разное, в одном экземпляре. У тебя — складной нож. У Славы — пистолет. Этот, как его...

— ТТ, — подсказал Лядов.

— Да. Он умеет с ним обращаться. У меня фонарик. Далее... — Снова тяжелый вздох. — Я тащу контейнер с отказавшей аппаратурой. Вдруг причина отказа в локальной аномальной зоне. Хотя, конечно, я в это не верю. Мы бросаем генератор. Он слишком тяжел. Возможно, это к лучшему — непонятно, что у него сейчас творится внутри. Работать два года в фоновом режиме... Энергии в нем под завязку. Да, Слава, без тебя мы оказались бы безоружны и без света.

— А мульт, твой мульт, — вспомнил Вадковский. На самом деле он хотел сказать о настоящей роли Лядова в их положении, но что-то остановило. Шутки и игры кончились.

Трайнис интересовался всем, что было связано с исследованием глубокого космоса и пилотированием. Главной функцией своего мультизадачного портативного устройства он сделал виртуальный экран Всемирных новостей, вещающих круглые сутки. Мульт всегда был при нем.

Множество людей с неисчерпаемой фантазией приспосабливали это наручное невесомое устройство для своих нужд. Мульт мог быть секретарем для забывчивых и занятых, мог развлечь, почувствовав изменение настроения, подсказать слова и действия в сложной ситуации, сверившись с имевшимися прецедентами и способностями хозяина, мог перевести с любого языка на любой, даже с универсального на мертвый и наоборот, помочь сориентироваться в пределах Земли и ближнего космоса. Мог быть вашим доверенным лицом, дневником, фиксирующим каждую секунду жизни владельца для последующих исследований или ностальгических погружений. А мог просто быть часами и устройством связи — этим он и являлся для подавляющего большинства людей. Мир давно уже был достаточно удобен, чтобы отказаться от универсальных вещей. Ты в походе и нет под рукой видеофона? Не беда, позвоним через полдня, когда набредем на чей-нибудь дом. Человечество научилось жить, никуда не спеша. Вернее, наконец могло позволить себе это. Многие стали отказываться от вживляемых наночипов, полный набор которых делал из тебя супермена, который разве что не летал и не читал чужие мысли. Естество стало кредо. Именно поэтому к эльфоподобным аутогенерам отношение было сложным. Ведь они замахнулись на естество. Человечество не спеша осваивало опасные планеты, не спеша наслаждалось жизнью на благоустроенной Земле. Наслаждалось собой. Солнечная система была вычищена от шальных астероидов, метеоритных потоков и техногенного мусора первых двухсот лет освоения космоса. Несерьезная теория генетической усталости от борьбы за существование не находила никаких подтверждений. Ничто не предвещало апокалиптических ужасов, предрекаемых мрачными адептами этой теории. Этой, как говорили острословы, эсхатологической эквилибристики. Наоборот, считалось, что человечество закалилось в беспрестанной борьбе. И вот настало время, когда социум избавился от жестких вертикальных связей. В руки одного могла быть дана мощь всей цивилизации. Это подтверждали весьма многочисленные — несколько десятков тысяч — моноцивилизации, экзотическими цветами и спорами разлетевшиеся по Вселенной. Впрочем, голоса нытиков и критиков не умолкали и здесь. Они объявили мономиры началом будущего распада человечества. В любом случае считали это началом глобальных изменений. А современный Золотой век — декадансом.

Лядов с Вадковским редко носили мульты. Точное время им до сих пор знать было ни к чему, а для связи более удобны видеофоны с большими экранами.

— Да, — Трайнис посмотрел на узкий браслет с утолщением экранчика на своем запястье. Потряс полузнакомым жестом. Вадковский припомнил: так в исторических фильмах герой пытается оживить остановившиеся часы. Но трясти мульт... — Теперь это сувенир.

— Хе-хе, — произнес Лядов, с гордостью застегивая на руке что-то отдаленно похожее на мульт, скорее на пародию, изготовленную из нелепых материалов — металл, пузырем вздувшееся стекло и... кожаный ремешок?

— Надежность в простоте. — Лядов с восторгом крутил двумя пальцами рубчатый металлический шарик на боку изделия. Озабоченно нахмурился: — Часов восемь сейчас, да, Роман?

— Неизвестно сколько часов в местных сутках, — заметил Трайнис.

— Тогда ставлю на двенадцать дня и первое число. Будут считать наш путь.

— Месяцем поставь январь, — посоветовал Вадковский.

— Типун тебе на язык. Оставлю земной июль.

Слабо щелкнула утопленная заводная головка.

Вадковский, кривя губы, чтобы скрыть улыбку, невинно смотрел на Славины часы. Лядов перехватил взгляд:

— Нет в этих часах года, нет. И не смотри.

— Если часы сломаются, я вырежу тебе длинную палку. Будешь ставить на ней зарубки, — пообещал Вадковский. — Нет, три палки. Для часов, дней и месяцев.

— Как смешно, ай-яй-яй. Лучше с ножом разберись.

— Зарубки. — Трайнис деятельно оживился. — Гениально. Будем отмечать свой путь. Вдруг придется вернуться. Стоп, прекратили болтовню. Всем слушать меня. Для начала примерьте комбинезоны. Нам повезло, что хватило на всех. Начинка в них сдохла, так что под комплекцию они больше не подстраиваются, не вентилируют, не охлаждают, активная мимикрия отключена. Теперь это просто теплый непромокаемый комбинезон. Почти сувенир.

— И на том спасибо. — Вадковский развернул тугой рулон и начал облачаться. — Повезет, если окажется в самый раз.

Лядов, внезапно посерьезнев, принялся надевать свой комбинезон.

Глядя на хлопающий по пузырям, разглаживающий складки материала, азартно тыкающий в незнакомые сенсоры на пультике сервиса экипаж, Трайнис без особой уверенности сказал:

— С первым пунктом программы разобрались.

Он вскочил и быстро, в четыре приема, облачился. Помахал руками, присел несколько раз.

— Вот так. Теперь главное. Я черчу схему нашего полета на глайдере и все втроем начинаем долго и упорно вспоминать курс сюда от корабля. Это очень важно. Любые детали пейзажа, положение солнца в небе. Короче, все, что вспомните. Но вспоминайте не очень долго — надо двинуться до заката. Наше положение облегчает только одно — у нас почти нет выбора. Мы можем либо идти к кораблю, либо продолжать сидеть на этом склоне. Я предлагаю сразу идти. Почему — не спрашивайте, не знаю. Можно, конечно, спокойно переночевать рядом с глайдером, или в нем самом, попытавшись поставить на место блистер, не спеша с утречка осмотреть окрестности, но... не знаю. Ваше мнение?

Вадковский застегнул все герметичные застежки, натянул капюшон и теперь смотрел на Трайниса сквозь прозрачный лицевой щиток.

— Нормально, командир. — Голос его был глух. — Я тоже думаю, нечего здесь рассиживаться. Вдруг через неделю начинается сезон муссонных дождей. Нельзя терять день.

— Плохо без связи, — пригорюнился Трайнис.

— Гинтас. — Лядов крутил взъерошенной головой, отыскивал за плечами капюшон. — Я вспомнил: система условных сигналов. Можем сейчас сочинить.

— Что за команда у меня! — просветлел Трайнис. — Молодцы. Предлагай.

Лядов задумался.

— В сложной ситуации либо нет времени, либо возможности подавать длинные, сложные сигналы. Может отказать речь, или, например, видимости никакой. А вот стучать человек сможет всегда и почти всем, что будет под рукой. Более того, простые сигналы можно рисовать — точками. Мигать фонарем. То есть метод подачи — любой. К сожалению, изобразить тире стуком не получиться. Можно разработать буквенные сигналы, но потребуется время — их пришлось бы учить наизусть.

— Времени нет, — покачал головой Трайнис.

Они довольно быстро набросали несложную схему условных сигналов: все в порядке, опасность, уходи, иди ко мне, я иду к тебе, оставайся на месте.

Вадковский предложил условный сигнал «вижу Землю».

Трайнис тут же отозвался замысловатым стуком и пояснил: «сигнал „кончай болтать“.

— Теперь схема пути. Роман, дай-ка нож.

Вадковский попытался с шиком выкинуть тугое лезвие, но с непривычки лишь сломал ноготь. Помог Лядов.

Трайнис нацарапал на сером пластике крышки контейнера волнистую линию с острым крюком на конце.

— Вот вам схема. За неимением компьютера. Зато соблюдаем исторические реалии. Гм... Условно, здесь мы вылетели, здесь, так сказать, приземлились. Ваши соображения.

Все сгрудились вокруг «схемы».

Через полчаса оживленной дискуссии выработали общее мнение, что бортовой компьютер — это хорошо. А эйдосимулятор — еще лучше. Так же все сошлись, что поляны, склоны и холмы в лесных колодцах, до краев наполненные яркими цветами и не понятно чем еще, вроде бы располагались по линии полета следующим образом: оранжевая слева близко, голубая слева далеко, красная справа на среднем удалении, зеленая и фиолетовая справа близко, потом Вадковский увидел каменистую осыпь слева на среднем удалении и они круто свернули влево. Сам корабль стоит на полянке с желтыми цветами и частыми каменистыми выходами. Заметить его будет несложно.

Трайнис ножом наметил поляны и соединил их ломаной линией:

— Какой-никакой, ориентир.

Насчет удаления от корабля сошлись на двадцати пяти километрах.

— Черт, много, — пробормотал Лядов. — И это ведь только по прямой.

— Да, — Трайнис посмотрел в вечереющее небо. — К тому же прямая идеальная — по воздуху.

Вадковскому показалось, что стало прохладнее. Он тут же напомнил себе, что на нем универсальный комбинезон, пусть даже неисправный. Волнуешься, прогрессор? Ничего еще не случилось.

Трайнис поднялся:

— Правило первое и главное — держаться вместе. Никому не отходить от основной группы за пределы прямой видимости. В таком лесу это пара шагов. Поняли?

— Так точно, — ответил Вадковский. Лицевой щиток он залихватски сдвинул на макушку.

— Вот и хорошо. — Трайнис оглядел экипаж. Остановился взглядом на Романе. — Ты у нас тащишь меньше всего вещей.

— Так давайте я...

— Погоди. Дело не в тяжести. Твоя задача — делать зарубки. Махать руками придется постоянно. Если придумаешь другой способ — молодец. Также возлагаю на тебя тыл. Следи. Я буду штурманом.

— А мне? — спросил Лядов.

— Ты умеешь обращаться с пистолетом. На тебе, Слава, оборона, ну и общее знание реалий того времени. Вспоминай все, что знаешь, что нам поможет.

Лядов кивнул, торопливо достал из сумки свое странноватое оружие, щелкнул чем-то на нем и сунул в большой карман на правом бедре. Карман оставил незастегнутым.

Трайнис проследил за его действиями одобрительно.

— Если кому-то придет в голову идея, даже бредовая, — сразу говорите вслух. Может быть нас это спасет. Я был один раз на дикой планете, но там глайдеры не выходили из строя даже от прямого попадания молнии, в звене было пять машин, а экипаж состоял из разведчиков и десантников. На орбите висела пара спутников поддержки, каждому из нас был выдан спецмульт глобального позиционирования. Мы же сейчас в совершенно другой ситуации. Так что не переставайте надеяться на себя каждую секунду. Вбейте себе это в подсознание. Мы здесь одни.

— Где это тебе так повезло — с настоящим десантом покататься? — с завистью спросил Вадковский.

— По знакомству. Дядя мой командира десантной группы упросил.

— А, Кирилл. Хороший у тебя дядя, — кивнул Роман. — Хотел я с ним переговорить вживую. Где он сейчас?

— На Гарпии.

— Ну и названия у планет порой...

— Соответственно характеру планеты.

— Представляю, что творится на планете Одуванчик, — в ужасе сжал ладонями щеки Роман.

— Как что? — удивился Трайнис. — На ней все мирно и ласково.

— Нет, — сказал Вадковский. — Сначала там все желтеют, потом седеют, а потом всех уносит ветром.

— Тьфу, — не выдержал Трайнис. — Ладно, двинулись. Время дорого.

Они быстро свернули лагерь, проверили, не осталось ли что-нибудь в траве.

Легкая вечерняя тень лежала на всем вокруг. Овал неба над головой чуть померк и принял насыщенно-красный цвет, густеющий к западу.

— А теперь пойдем, — сказал Трайнис.

Он подхватил за широкую эластичную ручку контейнер, Лядов забросил на плечо ремень кожаной сумки.

— Подождите. — Вадковский рассовывал выданные припасы по многочисленным карманам комбинезона и косился на узкую полосу композита у ног, равнодушно брошенную Трайнисом.

— Пойдем. — Обернувшись, Гинтас кивнул на вершину склона, где частоколом толпились высоченные деревья. — До темноты час-полтора. Если что-то впереди будет не так, успеем вернуться к глайдеру.

— Поехали, — сказал Лядов.

Гравий заскрипел под подошвами, постепенно затихая. Жесткая трава все смелее пробивалась наружу, по мере того как они приближались к стене леса.

Как в ворота пройдя между стволов, они шагнули в густой сумрак, показавшийся полной темнотой, и остановились. Сначала были видны только красные кусочки закатного неба высоко над головой и туманно-розовое пространство позади, над осыпью, перечеркнутое гигантской черной гребенкой. Потом вокруг медленно проступили черно-зелено-сизые деревья. Изнутри лес напоминал бесконечный, темный, заброшенный храм. Деревья были огромными и ровными, как на подбор. Кроны начинались на большой высоте от земли. Подлесок оказался бедным — редкие кусты, грубая жесткая трава по колено, — наверное, тут всегда не хватало света. Трава колтуном топорщилась на кочках, словно под дерном прятались древние пни и валуны. Воздух был густой, застоявшийся, лесной, и был обездвижен прозрачным балластом тишины. Звуки здесь быстро вязли, не рождая эха. Сам же лес молчал.

— Рома, давай зарубку, — сказал Трайнис, осматриваясь. Видно было немного, через двадцать шагов глаз натыкался на сплошной зеленый хаос.

Вадковский достал складной нож, вытащил лезвие. Трайнис с Лядовым следили за его действиями. Неровная кора откалывалась кусочками, слетала короткими стружками.

— Сейчас. — Вадковский закрыл нож. Схватил длинную полосу — и выронил. — Ой...

— Что? — воскликнул Трайнис.

— Ерунда. — Вадковский вытащил аптечку, достал флакон с биопластом и капнул на ладонь. Подул. — Просто задел.

Лядов, кусая губу, с досадой посмотрел на порез.

— Я понял. — Трайнис опустил контейнер в траву, порывшись в нем, достал коробку с НЗ, содрал упаковку. — Давай сделаем рукоятку.

Склонившись, они возились в траве над полосой композита.

Лядов, поглаживая подушечками пальцев карман с оружием, стоял, запрокинув голову, и прислушивался. Двигались только его глаза. Лес далеким черным сводом с красными витражными осколками неба, словно жадными глазами злобных химер, сверху смотрел на них.

— Слава, как это назвать можно? — Вадковский поднялся, вертя в руке длинную неровную полосу. На одном конце полосы под пальцами было намотано что-то мягкое. На месте гарды ткань была накручена толстым кольцом, болтался белый лоскут. — Нож?

Вадковский наотмашь махнул полосой вокруг себя. Раздался визгливо-шипящий звук и трава на макушке кочки мягко полегла.

Лядов вздрогнул:

— Скорее мачете, меч. Даже нет — тесак.

Вадковский подошел к дереву. Примерился, чтобы затес по касательной был направлен на осыпь с разбитым глайдером. Размахнулся и ударил. Брызнул сухой коричнево-тыльный фонтан, полетели щепки. Острый край глубоко погрузился в дерево. Раскачав, Роман вытащил завязший тесак, ударил снова. Резко повернул тесак двумя руками вдоль. Раздался треск и порядочный кусок коры отскочил. Обнажился бледный участок с ладонь размером.

— Отлично, — кивнул Трайнис. — Двинулись.

— У меня идея, — сказал Лядов. Придерживая сумку за спиной, он нацарапал на девственной древесине цифру «1» и стрелку, указывающую вправо. — Это значит: первая зарубка, следующая — в той стороне.

Трайнис улыбнулся в сумраке:

— Молодцы. Думаю, мы сработаемся.

Они пошли дальше.

Темнело медленно и бесповоротно. Незаметно пролетел первый час.

Среди молчаливых зеленых великанов час, неделя, год существенно не отличались, были ненужной условностью, как секундомер в египетской пирамиде. Временем лесные тропы не измеряются, только дыханием и настороженностью. Ритмичными рывками движется под тобой земля, плывут навстречу деревья, крон которых ты давно уже не видишь, ибо не поднимаешь глаз, и воспринимаешь лес шершавыми темными колоннами в несколько обхватов каждая в дымке зеленой полутьмы.

Только периодические удары тесака Вадковского, да торопливые шаги трех пар ног нарушали лесное оцепенение. Постепенно выработался порядок: Трайнис указывает дерево, Вадковский отстает, делает зарубку, догоняет.

Шли быстро и молча, потихоньку впадая в гипнотическое состояние от тишины, окружающей неподвижности и собственных монотонных движений. Ноги постепенно наливались свинцом, уже не так легко взлетали над травяным ковром, ботинки все чаще не перешагивали, а с хрустом продирались сквозь спутанные стебли.

Трайнис шел первым. Все же у него самый большой опыт работы с картами местности, пусть и не с нацарапанными на крышке пластиковой коробки, а выведенными на экран системой глобальной навигации. Им же навигацию пришлось упростить до предела: идти строго по прямой. При необходимой корректировки курса, если таковая будет — поворот, отмеченный особой двойной зарубкой. Далее — опять строго по прямой. Но как в этом лесном мешке можно быть уверенным? Одна надежда, что мимо такого ориентира, как желтая поляна в разомкнутом кольце невысоких мшисто-зеленых скал с черно-зеркальным кораблем в центре, промахнуться будет сложно.

Лядов шел вторым. Правую руку он теперь постоянно держал в кармане со своим анахроничным оружием, хотя вокруг все пребывало в непоколебимом покое. Почва постепенно становилась неровной, кочки увеличивались, становясь угловатыми, похожими на задрапированные скальные обломки. Слабо начинал чувствоваться общий уклон. Они ни разу не заметили и не услышали ни животных, ни птиц, ни насекомых. Стерильность фауны производила гнетущее впечатление. Но им сейчас было не до того.

Трайнис стал часто посматривать вверх. Изредка мелькавшее в непроницаемых кронах небо давно уже было тускло-фиолетовым. И свет его неумолимо угасал. Приближающаяся ночь вкрадчивой темнотой выползала из глубин леса. Минуло еще полчаса.

Наконец Вадковский отстал и позвал:

— Гинтас.

Голос быстро угас в тишине, имеющей много общего с древнейшими осадочными слоями.

Лядов и Трайнис остановились, обернулись. Вадковский едва видел их в густейшем сумраке. Деревья напоминали столбы темного тумана, два человека были маленькими светлыми полосками на их фоне.

— Очень темно, я почти ничего не вижу, когда пишу.

Теперь среди бесконечных стволов раздавалось лишь строенное учащенное дыхание.

— Фонарик, — сказал Вадковский, облизнул пересохшие губы.

Трайнис молчал. Роман смутно видел, как он наклонил голову и сказал негромко, едва слышно на таком расстоянии:

— Наверное, сложно будет идти — свет ослепит.

— Что? — не понял Вадковский. Фонарик для того и создан, чтобы светить.

Он был рад неожиданной остановке. Можно перевести дух. Руки ныли, особенно правая. В горле пересохло. Перед походом все согласились тратить запасы только в крайнем случае и не поодиночке.

— Посветить бы, — повторил Вадковский. Привалился к жесткой коре, глотнул пересохшим ртом. В горле сразу нестерпимо зачесалось и Вадковский закашлялся.

— Лядов сделал точную копию вещей, — донесся негромкий голос Трайниса. — Все по-честному. Батареек хватит на три часа.

Тесак в руках потяжелел. Вадковский рукавом вытер потный лоб. Вот так. Пусть все будет как в XX веке, как в жизни. Роман почувствовал, что шутить не получается даже про себя. Он удивился этому.

Одна смутная вертикальная полоска шевельнулась и стала приближаться под аккомпанемент усталых шагов.

— Давай я буду зарубки делать. — сказал Лядов. Дышал он тяжело и поверхностно полуоткрытым ртом.

— Не сейчас. Я приноровился. — Вадковский тяжело оттолкнулся от ствола — трудно было прерывать краткий отдых.

— Хорошо. Я тебя подменяю первым, — сказал Лядов. Ссутулясь, он закинул сумку за спину и направился к Трайнису.

— Идемте, — сказал Гинтас. — Пока еще хоть что-то видно. Рома, я буду выбирать деревья пореже.

Они поспешно двинулись дальше.

Трайнис сразу взял максимальный темп. Вадковский заметил, что теперь даже Лядов не поспевал за ним — споткнулся пару раз. Или действительно уже слишком темно? Как Гинтас умудряется ориентироваться? Вадковский сообразил, что сам он качество зарубок давно проверяет на ощупь, а пишет вообще наугад. Трудно будет по вихляющимся меткам с неясными царапинами повторить маршрут в обратную сторону.

Он остановился и с беспокойством оглянулся. И почти ничего не разглядел позади. Глазам уже не хватало света, чтобы разобрать цвета. Пройденный путь представал смутно угадываемыми бесплотными вертикальными формами, висящими в темном воздухе.

Тропы за ними в траве никакой не осталось. Вечному молчаливому и чужому лесу было все равно, идут по нему люди или нет. У леса, наверное, есть более важные, сугубо лесные заботы. «Вечернего тумана нет», — вдруг пришло в голову Роману.

Он повернулся лицом к движению — и у него ушло в пятки сердце. На тропинке впереди никого не было.

Вадковский ринулся вперед — откуда силы взялись — держа тесак на отлете, чтобы не напороться, чего доброго, споткнувшись. Земля упруго поддавала в пятки. Два силуэта через несколько секунд вновь показались на фоне четко видимых стволов. Отлегло от сердца. Постой-ка, там светлее? Что там?

— Гинтас! — крикнул Вадковский. — Там что-то впереди.

— Молодец, — отозвался Трайнис и, не оборачиваясь, хлопнул ладонью по стволу. Дерево не прозвучало, как будто он приложился к камню.

Вадковский подскочил к обозначенному дереву. Кажется, эта зарубка получилась хуже всех. Работая, Роман вертел головой назад и вперед, сравнивая. Ну точно, впереди светлее. Молодец Гинтас, он будто знал, и поэтому спешил до темноты. Вадковский ощутил прилив сил, нацарапал «129», торопливо нарисовал стрелку вправо и помчался догонять уходящих. Догнал быстро. А может быть, просто все легче и легче становилось бежать под уклон.

Силуэт Трайниса вдалеке похлопал по громадному, в пять обхватов, покосившемуся Пизанской башней дереву.

Вадковский сделал еще одну зарубку. Эту зарубку делать было удобно — дерево словно специально наклонилось к нему.

Теперь можно было не сомневаться, что впереди в чаще что-то есть. На бегу Вадковский попытался засвистеть, но лишь зашипел, и почувствовал, как треснула губа.

Крутой безлесистый спуск, почти обрыв, открылся сразу. И гаснущий закат за обрывом. На стоящих у самого края стволах лежал тающий красноватый свет.

Только что перед тобой была бесконечная колоннада гигантских деревьев, как вдруг за очередным стволом словно глухая стена упала наружу, показалось, ветерок коснулся разгоряченной щеки, не сразу затормозили ноги, упорно и тупо бежавшие последние два часа...

Они стояли над утонувшей далеко внизу в слоистом тумане чащей, убегающей к горизонту. Низины терялись в чернильной мгле, холмы седыми макушками возвышались над морем мрака. Запад был чуть бледнее остального неба. Местное солнце погасло у них на глазах. Вдалеке, на горизонте, угадывались неясные нагромождения — то ли скалы, то ли застыли на ночь низкие облака. Звезды над головой дрожали привычно и колко, только созвездия были незнакомые. Если вообще были кем-то когда-то названы.

— Успели, — сказал Вадковский и с усилием разжал ладонь. Скрюченные на рукоятке тесака пальцы свело. Ладонь сильно саднило, но он не посмотрел, что там с кожей.

Трайнис и Лядов побросали поклажу, подошли к краю.

Они молча смотрели на медленно тающую в ночи Камею — планету, запрещенную для праздных посещений, но почему-то не охраняемую. На сколько хватало глаз с такой высоты — на поверхности планеты под ними до самого горизонта не было ни одного огонька.

* * *

Бивуак, как выразился Лядов, разбили не у самого края, а отойдя на пару стволов вглубь леса, за скальным уступочком, похожим на врытый по самое дно рояль, уютно замаскированный плотным зеленым мхом.

После недолгой дискуссии было решено развести костер. Фонарик следовало экономить. Да и животные, как известно, бояться огня. Инопланетные — наверняка тоже.

Заготовили побольше дров, ночь могла оказаться холодной. Далеко идти не пришлось. Трайнис держал фонарик, а Лядов под руководством Вадковского снимал кору с ближайшего дерева. Надрубал, хватался двумя руками и повисал.

Вадковский со знанием дела подсказывал, как заносить руку, как поворачивать локоть.

— Специалист по средневековью, — ворчал Лядов, занося и поворачивая.

Нарубили целую охапку. Даже хватило, чтобы соорудить что-то вроде подстилок.

Огонь решено было развести под скальным уступом со стороны леса, чтобы не раздуло случайным ветром.

— И вообще, — сказал Трайнис, — открытый огонь на вершине горы... — он не закончил.

Лядов серьезно кивнул.

Попадав на охапки коры, они некоторое время лежали, не в силах шевельнуться, разбросав неподъемные, свинцовые руки и ноги.

Запад погас совсем. Тьма затопила все вокруг и поднялась к звездам. Только вырисовывались на фоне звезд черные стволы и угол скального выступа с поставленными сверху сумкой и контейнером. Друг друга они не видели. В двух шагах от края темно было, хоть глаз выколи.

Завозился, охая и кряхтя, Лядов — занялся костром. На ощупь сложил из кусочков коры шалашик, чиркнул чем-то — затрепетал желтый язычок огня, над ним появилось сосредоточенное блестящее лицо, в шалашике вспыхнул веселый дрожащий свет, на траву упали лучики, взвился и поплыл над головами легкий дым. Кора не быстро, но уверенно занялась.

Больше всего Лядов опасался присутствия легкогорючих эфирных масел в местной флоре. Но выхода не было, и они рискнули. И все обошлось.

На лица, траву и близкие стволы легли трепетные оранжевые блики. Комбинезоны из матово-серых сделались апельсиновыми. Отключенная мимикрия пассивно и грубо подстраивалась под сильный источник света.

Лядов, щурясь, ловким привычным жестом подбрасывал в огонь кору, отрывая от огромного куска.

Вадковский подтянулся на локтях, привалился спиной к замшелому камню. Было хорошо. Тело гудело, наслаждаясь самим покоем. Ничего не хотелось, даже голод отступил. Неважно было, лежишь ты дома на чистых простынях, или валяешься неизвестно где в неисправном комбинезоне на голой земле. Впрочем, даже в неактивированном состоянии комбинезон сохранял тепло. А вот руки и лицо уже ловили ночную свежесть. Почувствовав, что боку стало горячо, Вадковский через силу повернулся к разгорающемуся костру. Непривычное дрожащее, живое тепло сильно и ласково прижалось к лицу. Вадковский закрыл глаза и протянул огню ладони. Правую неожиданно обожгло. Вадковский поморщился.

Лениво привстал с земли Трайнис, устроившийся у подножия дерева между выступающими загривками мощных корней, за ремень потащил к себе контейнер.

Все трое двигались медленно, словно собирались этой ночью залечь в спячку.

Костер разгорался. Искры, танцуя, стремительно уносились вверх. Лядов, улыбаясь, глядел в огонь. Он соорудил лежанку посреди травы, поближе к огню. В его глазах неподдельное счастье плясало двумя маленькими кострами. Давно он не был таким умиротворенным, а может быть, даже счастливым.

Большой мир исчез за пределами круга трепетного света. Темная чаща невозмутимых деревьев-великанов пропала. Остался маленький мирок, как раз для трех человек и одного костра. В маленький мир бочком вступили несколько ближайших деревьев-великанов и склонили над людьми на огромной высоте свои головы-кроны.

Пропало чужое небо с неназванными созвездиями. Пропало прошлое — их прошлое, спокойная жизнь на планете Земля. Они вдруг оказались у этого костра — не было к живому огню долгого пути. Костер был всегда. И всегда, во все эпохи люди неподвижно смотрели на танец огненных языков, лижущих недосягаемую холодную бездну над их головами.

— Эй, прогрессор, держи. — Трайнис бросил Вадковскому пару брикетов, маленький цилиндр и прозрачную сверкающую флягу. — Постой-ка... Что это у тебя?

— Где? — сонно спросил Роман. Его развезло от тепла. Он даже не заметил, куда упали упаковки с пищей.

— Ладонь покажи. — Трайнис вскочил на корточки, схватил Вадковского за руку, повернул огню. Кожа была содрана в кровь. Вокруг раны чернела грязь, вперемешку с засохшими бурыми натеками. Гинтас торопливо полез в оттопыренный карман своего комбинезона. — Как дети, честное слово. Слава, покорми, пожалуйста, этого естествоиспытателя.

Лядов вскрыл упаковки с концентратами, откупорил и вдавил в дерн флягу, чтобы не опрокинулась:

— Ты сегодня хорошо потрудился. Угощайся, Рома.

— Угу, и в награду получает пищу из рук. — Трайнис поливал из бело-синего флакончика жесткую ладонь Вадковского — пальцы того так и норовили скрючиться вокруг выскользнувшей рукоятки. — Думать надо всегда. Это единственное, чем надо заниматься. А если бы ты себе руку пропорол? У нас тут нет кибер-хирурга.

— Да ладно тебе. Все пройдет. Ай!.. И потом, здесь нет не только кибер-хирурга, но и вредных микроорганизмов.

— Это еще не известно. Не дергайся. Разведи пальцы! Ты левой свободно владеешь?

— А меня Слава обещал сменить. — Вадковский подмигнул Лядову над костром. — Нормально владею.

— Береги руку, Рома, — подозрительно ласково сказал Трайнис и сердито оттолкнул кисть Вадковского. — Все. Полчаса не шевели. Приятного аппетита.

Лядов недоверчиво покосился на Трайниса, но ничего не сказал.

Гинтас зубами содрал упаковку — сенсор вскрытия не работал — и впился в концентрат.

— Шашлычок бы сделать, — сказал Лядов, неторопливо жуя. Видно было, что не замечает он вкуса сублимированной пищи, продолжая пребывать в умиротворенно-счастливом состояний. — Вино есть. Но в нашей ситуации вино тоже стало НЗ.

— Слава, если честно — доволен? — спросил Вадковский, принимаясь за цилиндрик с чем-то фруктово-витаминным. Мясной и овощной концентраты были непривычны на вкус, но опустошенный желудок, приняв первые кусочки, вдруг очнулся и стал просить еще и еще этих жестких, терпких кусочков, в которые так приятно впиваться и перемалывать зубами, чей ускользающий вкус хочется ощущать вновь и вновь. Впрочем, насыщение было очень быстрым. Роман уронил руку с наполовину опустошенными «фруктами». — Уф... Слава, ты чего-нибудь такого и ждал? Костер, еда грязными руками, ночевка на земле.

Лядов с застывшей смутной улыбкой не мигая глядел в огонь. На щеке след от золы, в спутанной упавшей на лоб челке что-то первобытно-пиратское.

— Не знаю. Не пойму. Это очень здорово, что мы сейчас здесь, возле этого огня. — Он поднял мечтательный взгляд к кронам. — Но я и не подозревал, что так случится. Если бы знал — на Земле перед вылетом заказал бы компас.

— О! — сквозь жевание воскликнул Трайнис и энергично закивал.

— А может быть, в голове еще не уложилось. Мы оказались в этом странном месте так быстро, что мозг до сих пор глядит на окружающее с удивлением. Хотя это не сон, не бред. Вон и порезаться можно. Самая что ни на есть реальность. Не пойму. Ушли мы с Земли очень хорошо, согласитесь. Грамотно. Вот и костер — здорово. Зарубки и бег по ночному лесу — гениально. Все-таки получилось.

Лядов вдруг нахмурился и опустил голову.

— Да уж. — Вадковский пошевелил пальцами, стянутыми затвердевшим и потемневшим биопластом. — Осталось выпить вина и пострелять. Что у тебя там еще в сумке?

Лядов не слушал:

— А все остальное... — Сейчас он был задумчив, почти суров. — Как будто снова чего-то жду. Кстати, — кивок в сторону сумки, — можно еще покурить.

— Вот и у меня пока не укладывается, — сказал Трайнис. Запрокинув голову, он гулко глотал из прозрачной фляги. Сверкающий огненный блик прыгал на бурлящем содержимом, штопором уходящем из горлышка.

Гинтас отбросил флягу и упал на подстилку с блаженной улыбкой:

— Как мало нам надо. Даже обидно.

— Надеюсь, теперь ты понимаешь члена заштатного авиаклуба, — сказал Лядов.

— Пожалуй. Но спать все же лучше в постели.

— Скажи спасибо, что здесь сухо, лето и комаров нет.

— Спасибо! — крикнул Вадковский во все горло.

Коротко плеснуло эхо.

— На неизвестных планетах самое опасное — комары, точно, — заметил Трайнис и положил руки под затылок. Взгляд его безмятежно воспарил к освещенным костром далеким сросшимся кронам. Показалось, на стволе обязательно должна появиться любопытная белка, взирающая на людей черными бусинками глаз. Задумчиво добавил: — А я действительно чувствовал бы себя здесь гораздо спокойнее с компасом.

— И с постелью. — сказал Вадковский. — А так же с глайдером, кабиной т-порта... Так каждый сможет.

Лядов с видимым усилием привстал, снял с камня сумку и подложил под голову.

— У меня и мысли не было, чтобы отказаться от техники совсем. А неплохая идея. Молчите! Сам знаю, с автопилотом я переборщил. Я говорю в принципе.

Он покосился на костер, скупым движением подбросил несколько кусков коры. Наконец лег, сложил руки на груди и пробормотал с наслаждением:

— Сиеста.

Вадковский прикладывался к фляге, в перерывах между глотками с недоверием поглядывая на небольшую пустеющую емкость.

— Лучше бы тогда кофе как-нибудь спрессовали.

— Что, спать расхотелось? — заплывшими от усталости глазами покосился в его сторону Трайнис.

— Угу.

— Все правильно. Рацион-то самый настоящий боевой. Просто об этом никто не знает. Разве его кто-нибудь когда-нибудь ест на Земле? Кстати, экипаж, должен напомнить. Отныне продукты будем потреблять экономно. Это я вам заслуженный праздничный ужин закатил. Хороший марш-бросок получился. Полагалось, вообще-то, по одному брикету на брата и по пять глотков воды. В день.

— Ты серьезно? — удивился Вадковский.

Трайнис не отозвался.

Роман приподнялся на локтях и щурясь стал высматривать Гинтаса сквозь рвущееся вверх пламя.

— А ты подели двадцать пять километров на количество пищи, — сказал Трайнис, сонно смотря исподлобья. — Получится много-много маленьких горок, либо мало-мало горок побольше, но — через день.

Вадковский хмыкнул, поровнее разложил под собой дратву и улегся.

Беспокойные искры и белые листочки пепла, кружась и рыская, уносились к далеким кронам. Зелено-оранжевый полог леса дрожал в прозрачном мареве. Если поднять глаза, то между стволов можно увидеть ночное небо. Но без звезд. Просто темнота, пронизанная оранжевым светом костра.

— Привыкайте, господа бродяги, — сказал Трайнис. — Кстати, кто у нас часовой?

— Я! — Вадковский неожиданно для себя попытался вскочить.

— Лежи, лежи, — снисходительно позволил Трайнис. — Ты восстанавливаешься после ранения. Я дежурю первый раз.

— От тебя, Гинтас, одно беспокойство. — Вадковский сладко потянулся и некоторое время пытался улечься так, чтобы тепло костра падало на большую часть тела.

— Смотри, не вывихни руку во сне, — забеспокоился Трайнис. — Ишь как тебя колбасит.

— Гинтас, — позвал Лядов. — Ты уже который раз здесь используешь анахронизмы. Чего совсем не замечалось дома. Откуда?

— Да? — Трайнис удивленно прислушался к себе. — Разве? Не замечаю.

Лядов смотрел на него со своей лежанки.

— Нет, раз ты утверждаешь, — Трайнис пожал плечами.

Они уставились друг на друга.

— Причем это мой, так сказать, период, — добавил Лядов.

— Так и хочется сказать «слишком много случайностей», — проворчал Трайнис.

— Да нет, — Лядов пожал плечами, улегся на бок и подпер щеку кулаком. Уставился в огонь. — Просто наблюдение.

Трайнис тоже перевел взгляд на огонь:

— Что приходит в голову, то и говорю.

Вадковский лениво ковырялся в углях дымящимся куском коры:

— Да вы оглядитесь. За час ни одно насекомое не прилетело на огонь. Будь тут биолог — испугался бы.

— Я не видел ни одного поваленного или гнилого дерева, — сказал Лядов.

— Возможно, это парк и его регулярно чистят, — сказал Вадковский. — Тогда все ясно. А вот комары и бабочки все же труднее окультуриваются. Вдруг их на самом деле просто нет?

— Чей парк? — спросил Лядов.

Вадковский почесал затылок.

— Хорошо. А где птицы?

Трайнис с кряхтением растер щеки, прогоняя сон. Лицо его приняло обычное для себя выражение. Отныне он совершенно не был склонен воспринимать шутки и говорить банальности.

— Для начала просто подумаем, — сказал Трайнис, из-под полуопущенных век глядя на огонь.

— Лично у меня нет сил думать, — сказал Вадковский, И нахмурился: — А еще техника дурит. Сколько раз все продублировано в космических обитаемых аппаратах? Как могут отказать все три пояса безопасности?

— Никогда не спешите с выводами, — сказал Трайнис. — Сейчас мы устали, ситуация нестандартная, волнуемся. Что можно сказать о планете, пробыв на ней несколько часов?

В каталоге ясно сказано — ноогенные феномены, необъяснимые явления. Ну вот, видимо, это они и есть... — Он замолчал неуверенно.

— И что мы сегодня видели ноогенного? — поинтересовался Вадковский. — Конкретно? Мои зарубки в лесу — пока единственный местный ноогенный феномен. То есть нечто, созданное разумом. Других я не вижу. И при чем здесь планета? Мы едва не столкнулись лоб в лоб с каким-то орбитальным мусором. А ведь это было довольно далеко от поверхности. О ближнем космосе Камеи в каталоге не сказано ничего. Орбитальный мусор — это, конечно, не ноогенный феномен, но настораживает ничтожная вероятность такого события.

— Роман, не спеши. — Трайнис был невозмутим.

— Ну ладно. — Вадковский помолчал. — Тогда, Славка, рассказывай ты. Мы на Камее уже полсуток. Может быть, в мотивах наших действий найдем ответы.

Лядов непонимающе посмотрел и ответил:

— Мне нечего рассказывать. Какая тут может быть связь? Ткнули пальцем в каталог и полетели. Нас могло куда угодно занести.

— Ну, здорово. Замечательно. Летели-летели... Еще какую-нибудь космическую чумку подхватим на межзвездных сквозняках. А зачем летели? Чья идея?

— Роман, не смешивай реальность с эмоциями. Я говорил, что имитацией побега ничего достичь нельзя, — подал голос Трайнис. Он с подозрением вертел в пальцах перед собой сорванную травинку, намереваясь сунуть ее в зубы. Осторожно прикусил. Вытаращил глаза. Усмехнулся, перекинул стебелек из угла в угол рта. — А главное — кому доказать. Себе? Мне бы хватило симулятора, если ситуация оказалась слишком сложной для моего воображения.

Вадковский обвел рукой вокруг себя. Пламя костра сначала уклонилось, а потом потянулось за его ладонью.

— Все это сейчас — эмоциональная составляющая. Всего этого не воспроизведешь на симуляторе. Знаешь почему? Надо по-настоящему разбить руку, испытать голод, согреться у костра, вдохнуть ночной воздух. Конечно, для твоих рецепторов это будет та же боль, тепло, свежесть, что и в симуляторе, но здесь, — Вадковский прикоснулся пальцами ко лбу, — ты твердо знаешь, что это все — чужое по-настоящему и происходит на самом деле. Отключение памяти о реальности в общедоступных симуляторах запрещено. Представляете, что в этом случае будет с психикой человека, надолго попавшего в исторический симулятор?

— С психикой ничего не будет. Это принцип подготовки прогрессоров, сам же рассказывал. Человек будет продолжать жить в анреале, ни о чем не подозревая, — пожал плечами Трайнис.

— Верно, верно... Поэтому я полностью принимаю концепцию Славы о частично реализуемом прошлом. Да, мы не в XX веке. Однако относительно современной Земли мы сейчас безусловно находимся в прошлом. И у нас не отключена память о современности. Что и требовалось, собственно... Отсюда Солнечную систему даже в телескоп не разглядишь. Связи нет, техники нет, никого, кроме нас, здесь нет. Наверное, правильно, что к истине ведут два пути — эмоциональный и интеллектуальный. У романтиков не меньший шанс ее достичь. И этот шанс был всегда, задолго до эпохи симуляторов и анализаторов. Слава явный романтик.

— Вы просто не умеете пользоваться симулятором, — сказал Трайнис. — Даже общедоступным. Но я согласен, симулятор не может тебе ничего подсказать в моделируемой реальности, пока ты не поймешь, чего сам хочешь.

В процессе Слава вносил коррективы, уточняя антураж эпохи. При всех неизбежных издержках его действия были адекватны цели полета, то есть естественны. Эмоциональная реальность эпохи постоянно моделировалась на ходу. А на счет взаимосвязи всего этого...

— Подожди! — Трайнис неожиданно поднял палец, лоб прорезала морщина.

— Ну все, — Вадковский положил руку на лоб, прикрыл глаза, — Гинтас думает. Интеллектуальный путь. А я посплю. У меня свой, третий путь.

— Слава, а почему ты не отключил автопилот раньше? — посветлел лицом Трайнис.

— Это когда, на старте? Ну... Я вспомнил о нем только в виду Камеи.

Не открывая глаз, Вадковский прислушался к разговору. Было не понятно куда клонит Трайнис. Глаза Романа распахнулись, он хлопнул себя ладонью по лбу и резко принял сидячее положение.

— Шальной бродяга. Метеорит!

Трайнис молчал.

Лядов, не понимая, переводил взгляд с одного на другого:

— Ну и что? Вы о чем?

— Вероятность, — пробормотал Трайнис. Взгляд его совершенно ничего не выражал, остановившись на каком-то незначительном сучке, на который Вадковский повесил тесак. — Двух невероятных событий...

— Гинтас, хочешь вина? — неожиданно спросил Слава.

Зрачки Трайниса дернулись и остановились на Лядове:

— Ты знаешь, я бы с удовольствием. Но нельзя. Теперь это НЗ. Да нет, ерунда! Сбил ты меня с толку, Рома, своим симулятором. Не может тут быть никакой закономерности. Камея выбрана случайно.

— Мы все участвовали в выборе, — заметил Вадковский, осторожно ложась обратно, словно боялся, что придется снова вскочить.

— Не пойму я, что ты хочешь этим сказать.

— Я просто развиваю мысль.

— Нельзя смешивать разные статистические случаи.

— Это как? — спросил Вадковский.

— Вот смотри: все, с чем ты повстречался в жизни, отнюдь не ждало именно тебя год, пять или семнадцать лет в пределенных местах. Ты с этим встретился случайно. А мог и встретиться.

— Согласен. Только с тобой, Гинтас, мне было бы трудно не встретиться. Но метеориты весьма редко сталкиваются с кораблями. Даже если незадолго перед этим была отключена система самозащиты.

— Нам повезло. В обоих смыслах. Теперь можешь летать вокруг Камеи хоть миллион лет до следующего раза. Все, брэк! С утра мне нужен отдохнувший экипаж. Домыслами будем заниматься завтра на ходу.

— Этот твой боевой рацион... — вздохнул Вадковский. — Слава, о чем задумался? Поделись на сон грядущий.

Лядов убрал кулак от щеки:

— Интересно, что чувствует здесь будущий прогрессор.

Вадковский усмехнулся:

— Хитрый какой. Вообще-то забавная ситуация... Я хочу получить профессию в области, пока не имеющей приложения.

— То есть? — не понял Трайнис. — Сам же рассказывал...

— Да. Подходящую планету могут открыть завтра. А пока... На Хорнее проще простого внедриться. Только зачем? Что делать прогрессору в примитивном обществе? Ненавязчиво изобрести колесо, выдумать вилку? Это лягушатник для прогрессорства. Спасать можно либо цивилизацию, либо одного человека. На Хорнее цивилизация сложится не скоро. Будущие прогрессоры проходят там практику. Но это не работа. В примитивном обществе не бывает кризисов.

— А ты сам? Что же ты хочешь им стать, раз такие сомнения?

— Это сожаление. Мне интересно все, связанное с этой темой. Подходящий мир может быть найден в любой момент. Через сто лет, а может быть — завтра.

— Угу. И тут-то вы во всеоружии...

— К сожалению, пока большинство прогрессоров — теоретики. И не так уж их много вообще. На Хорнее сейчас благоденствуют этнологи, биологи, лингвисты и социологи.

— И все они прогрессоры? — удивился Трайнис. — Эти добрейшие гуманитарии?

— Да нет же. Обычные спецы узкого профиля. Человек с каменным топором в руке не в состоянии определить, что внутри скалы в районе его стоянки находится лаборатория с меняющимся раз в полгода коллективом ученых, что вся местность вокруг нашпигована наблюдающей аппаратурой, которая активно обменивается информацией с орбитальным кораблем. Одно правило для всех землян там — не нарушать естественного хода вещей. Ну, бывает, спасают кого-то иногда. В особых случаях. Созерцателя одного спасли. Но это еще не прогрессорство.

— Кого спасли? — спросил Трайнис.

— Дикаря одного. Тихий такой был. Добрый. В бою никогда врага убитого или раненого не рвал на части. Тюкнет бывало, по башке дубиной — и все. Так вот, заметили, что звездными ночами он забирается на гору, у подножия которой их родовая пещера, и сидит, глядя вверх. Вот его и спасли. Наблюдают сейчас за ним. Ждут, когда шарообразность Хор-нея откроет или придет к идее о множественности населенных миров.

— От чего спасли-то? — спросил Лядов.

— Женщину он с ревнивцем-громилой не поделил. Ну, конфликты в той среде не долги. Едва успели получить разрешение на вмешательство. Отелло загнал уже нашего Коперника на край плато...

— И что же? — с интересом подбодрил Трайнис.

— В том племени у нас два нелегала, — пояснил Вадковский. — Просто живут, наблюдают. И вдруг захотелось им прогуляться именно в сторону плато. В общем, был уже вечерок, темновато. Случилось так, что в драке созерцатель победителем вышел, а ревнивец в пропасть упал.

Лядов и Трайнис засмеялись.

— Но в межплеменные войны вмешиваться нельзя. Знаете, как они там воюют? Один раз под стенами наблюдательного пункта сошлись человек двести. Какое-то кочевое племя захотело именно здесь пройти. Двое суток махались. Потом на запах крови пришли хищники. Смена персонала лаборатории была задержана на несколько дней — ждали, пока там все снаружи... — Вадковский кашлянул, — успокоится.

— Созерцатель спасся? — спросил Трайнис.

— Не ясно. Погибли почти все. Оставшиеся разбежались. Был снят фильм, но смотреть его не стоит.

— Представляю, — сказал Трайнис. — Ты сам-то видел?

— Видел. — Вадковский стал подгребать к кострищу выкатившиеся угольки. Лицо его было спокойным.

— Есть ведь еще какой-то мир, — Трайнис щелкнул пальцами, припоминая.

— Есть. Тут еще хуже. На планете явно была развитая Цивилизация, но она исчезла. Вся поверхность суши перепахана непонятным образом на два километра вглубь. Перемешаны геологические слои. Материальных свидетельств — не поверите — за несколько десятилетий раскопок найдено всего несколько штук. Крошечные обломки, капли расплавов и похожие на пластик сложнейшие конгломераты, все — с уникальными свойствами, но такие крошечные, что по ним сложно установить индекс развития. Даже возраст трагедии определен приблизительно — несколько миллионов лет. Похоже, все не просто разрушалось. Уничтожались даже руины и свалки. Были тщательно заметены следы былого присутствия цивилизации.

— Ого. Война? — предложил Трайнис.

— Не похоже. Смысл такой войны? Планета пуста. Поверхность перекопана как огород. Следов органики вообще никаких. Атмосфера осталась, но подозревают, что и она была изменена, чтобы по газовому составу нельзя было вычислить биологический тип.

— Что-то уж слишком масштабно. А почему — трагедия?

— Видимо, что-то у них произошло. Может быть, лавинный процесс вырвался из-под контроля. Скорее всего были миллиардные жертвы. Нам даже представить это сложно — погибло пять миллиардов, десять миллиардов. Есть, однако, мирные гипотезы, причем хорошо обоснованные: они просто ушли, не желая никому рассказывать о своем прошлом.

— Интересно, — воскликнул Трайнис. — Или о будущем. Что они такое обнаружили, куда ушли? Интересная профессия. А я не знал.

— Ага. Здесь же стык наук. Представьте, какие возникают возможности, найди мы этих беглецов. Вдруг они изобрели такое... Например, нечто, куда уходят все цивилизации по достижении определенного уровня развития. Этим и объяснится феномен молчания Вселенной. А уходя уничтожают культуру для того, чтобы мы не наткнулись на эту дверь слишком рано для себя. Я читал несколько диссертаций — так они посильнее приключенческого симулятора.

— Название у планеты странное.

— Черный юмор. Когда поняли, в чем там дело, кто-то изрек: мол, полное очищение. Катарсис. Короче, здесь прогрессорам вообще делать нечего, если даже археологам мало что перепало. — Вадковский душераздирающе зевнул. — Ладно, спокойной ночи. Глаза закрываются. Слушай, Гинтас, проверил бы, что ли, командирский пульт напоследок.

Ой-ей, действительно, совсем забыл за всем этим антуражем.

Все непроизвольно напряглись, впившись взглядом в пальцы Трайниса, пока тот медленно доставал из контейнера пульт, медленно снимал блокировку, подносил пульт к губам. Последнее было лишним. Личный командирский пульт различает голос хозяина среди шума толпы за много десятков метров.

— На корабле. Активация. Отчет о системе.

Пульт молчал. Пальцы Трайниса побелели. Он опустил глаза, словно в молчании корабля была его вина.

— А может быть, не пульт, а корабль сдох? — предложил Вадковский.

Трайнис вздрогнул:

— Не шути так.

— Прости. Предположение соответственно ситуации.

— Корабль — это не глайдер и не пояс безопасности. Совсем другой уровень технологии. Он не может «сдохнуть»!.. Все, спите. Я дежурю. Благодаря тебе, Роман, я теперь вообще заснуть не смогу.

— Вот и хорошо, — улыбнулся Вадковский, поворачиваясь на бок, подтягивая колени к груди. — А то были, понимаешь, у меня сомнения.

Веки его смежились, дыхание выровнялось.

Тьма сгустилась.

Костер отдалился, солнечным пылающим крабом переполз по траве. Самое странное, трава под ним не была обугленной.

Сквозь тяжелые, клейкие веки Вадковский видел, как Трайнис задумчиво смотрит на него, потом начинает одним за другим быстро вытаскивать из контейнера отказавшее снаряжение и проверять. Пламя костра застыло, превратившись в друзу оранжевых прозрачных кристаллов, повернулось вокруг вертикальной оси, словно Вадковский, не видя собственных ног, поднялся и обошел его вокруг. Комбинезон на Трайнисе оказался глубоко черного цвета. Трайнис сидел на кусках коры, разбросав ноги, и, низко склонив голову, что-то держал в руках. Вадковский смотрел на него сверху и видел стриженый затылок. Трайнис начал поднимать голову, заметив, что кто-то стоит рядом. Показалась макушка, короткая челка... Лицо не успело появится — Вадковский снова подходил к сидящему в черном комбинезоне, снова глядел на него сверху. Сидящий начинал медленно поднимать голову — Вадковский видел затылок, макушку... Он снова подходит к человеку, сидящему под деревом...

Вадковский открыл глаза. Перед ним что-то расплывчато зеленело. Он всмотрелся. Появилось неприятное ощущение, которое бывает, когда не можешь сфокусировать взгляд и не понятно, какое расстояние до предмета. Несколько секунд не шевелясь, он пытался понять, где находится. С изумлением вспомнил — Камея. Как забытый сон вернулось воспоминание о беге сквозь стремительно темнеющую чащу, искореженный глайдер, красный отсвет заката над лесным колодцем... Настроение не испортилось, только окатило чем-то освежающим, как ледяной водой. Он окончательно проснулся.

Было не очень холодно, вполне терпимо, но как-то неуютно. Он вспомнил: неработающий комбинезон, а это — чуть влажная подкладка комбинезона. Редкое ощущение. Уникальное. А еще было очень жестко. Рука и бедро как деревянные. Затекли. Тоже редкое ощущение. Прямо планета открытий.

Вадковский откинул капюшон с запотевшим выпуклым прозрачным щитком. Между стволов было темновато, но в вышине кроны светились под утренними лучами. Не вставая, поднял голову, щурясь огляделся. Откуда-то лился яркий дневной свет. Из-за камня, со стороны обрыва.

На месте ночевки Лядова трава была примята. Место Трайниса, меж корней, тоже пустовало. Костер погас давно — земля была холодной. Вадковский растер пальцами золу. Вскочил — и чуть не упал: вверх по ноге ринулся поток мучительно-приятных огненных иголочек.

Хромая, Роман прошелся по месту ночевки. Примятая трава, кострище, раскиданные вещи, пустая тара из-под еды — вполне обжитое местечко.

Лядов мирно сопел на огромном плоском камне, перебравшись туда, видимо, ночью со всей своей «постелью».

Вадковский потрогал поверхность «рояля». Мох был сухим и упругим. Вот хитрец.

Утес Рояль — вдруг возникло в голове. Пустая планета требовала названий. Нет, утес Рояльный... Подумаем.

Неподвижную фигуру Трайниса Вадковский не сразу разглядел на фоне сияющего неба и темных стволов. Командир стоял у самого обрыва, глядя вдаль, как полководец.

— Ты не спал? — крикнул Вадковский.

Трайнис глянул через плечо.

— Нет.

— Костер почему погас?

— Ох, Рома... — невнятно пробормотал Лядов. Рука его неверным движением начала искать одеяло.

— Спи, спи. — Вадковский заботливо опустил Лядову прозрачный щиток на лицо. Пластик сразу запотел. Сопение прекратилось.

Вадковский обогнул обросший мхом камень, между деревьями вышел на узкое открытое пространство над пропастью.

Трайнис смотрел на него.

Вадковский был взъерошен, зевал, постанывал и потягивался на разные лады, вдруг он замер с открытым ртом:

— Ух ты!

Светило вставало за их спинами, по ту сторону пройденного вчера леса. Совершенно чистое голубое небо изливало свет на открывшуюся панораму. Отсюда поверхность планеты выглядела куда более неровной, чем с борта глай-дера. Зеленые холмы, косогоры, темные низины, короткие горные цепи, почти задушенные деревьями, редкие пики одиночных скал, рвавших зеленый покров серо-желтыми клыками, — все чередовалось живописно и непредсказуемо, сморщенным сукном громоздилось до горизонта, где-то совсем далеко невнятно мельчало, темнело и терялось в сизой дымке.

— Посмотри, — Трайнис указал влево.

Вадковский не сразу увидел вдали, среди прихотливого ландшафта, между двух пригорков полускрытое дымкой сиреневое пятно.

— Видишь?

Вадковский кивнул.

— Это наш первый ориентир.

Вадковский впился взглядом в сиреневую полоску, словно это был сам корабль.

— Это она. Значит, мы правильно идем.

— Карты не врут, — усмехнулся Трайнис. С отеческой теплотой он смотрел на далекое крошечное пятнышко среди буйства зелени.

Сзади раздались непонятные резкие звуки, кашель и крик Лядова:

— Роман, это ты сделал, я знаю!

Они обернулись.

Лядов подходил, стуча ладонью по груди;

— Ну что за шутки...

— Ой. — Вадковский захохотал, согнувшись в поясе. — Прости, пожалуйста.

— Ну что там у вас еще? — с неприязнью сильно занятого человека спросил Трайнис.

— Это... — Вадковский хихикал. — Забрало герметичное, а я забыл — вентиляции-то нет.

Лядов с рычанием толкнул Романа к пропасти, в последний момент вцепившись в его комбинезон. Вадковский радостно завопил, упираясь ладонями в пустоту перед собой.

— Тише-тише. — Трайнис не на шутку испугался. — Доиграетесь.

Синхронно повернувшись, Вадковский и Лядов с искаженными лицами рыча бросились на Трайниса.

— Идиоты! — заорал Гинтас, ныряя меж стволов вглубь леса. — От края хоть отойдите.

Завтрак прошел в мирной обстановке. Костер разводить не стали.

— Поздравляю с первым успехом, — объявил Трайнис после десерта.

Насчет провианта командир не обманул — каждый получил по одному брикету. Десертом были пять глотков из фляги, которую Гинтас не выпускал из рук, следя за глотками. Подхватил крышкой-стаканчиком свисающую каплю, плотно закрыл флягу.

— У нас есть первый ориентир. Многое решится, если мы, достигнув его, увидим следующий. Это должна быть, — он покосился на крышку контейнера, — красная поляна. Все, господа путешественники, не будем рассиживаться. Рома, как твоя рука?

Вадковский небрежно поднес к глазам ладонь с истончившейся темной кляксой отработавшего биопласта:

— Нормально.

Он потянулся к тесаку.

— Нет, меняемся, — сказал Трайнис. — Тащи контейнер. Кстати, я рукоятку за ночь усовершенствовал. Смотри. Теперь пораниться нельзя.

Осмотрев место ночевки, собрали вещи. Самым что ни на есть естественным способом тщательно залили головешки кострища.

Вышли на узкий травянистый край. Обрыв был крут и гол, на его почти вертикальной стене росли редкие крошечные молодые деревца. В трещинах камня прятались щеточки травы.

— Значит так. — Трайнис наставил палец на невысокую сопку внизу в долине. Сквозь нечастые деревья на ее макушке проглядывали хаотично разбросанные угловатые каменные глыбы. — Наш промежуточный ориентир. Запомнили? Когда мы спустимся, вид местности сильно изменится. Сделаем большую зарубку здесь. — Трайнис похлопал по ближайшему к краю стволу, посмотрел вверх. — Ее будет видно издали. Так мы избавимся от частых зарубок в низине. Идеи, предложения есть? Тогда начнем.

Трайнис взял тесак двумя руками, примерился к стволу, лихо замахнулся.

Тугой грохот потряс воздух, гора под ногами подпрыгнула — на мгновение даже пришла невесомость. У предметов появились туманные контуры, словно все вокруг задрожало с огромной частотой. Где-то в глубине леса вырвалось из заточения невидимое цунами. Грохот не смолкал. Выдавливаемая гигантским поршнем масса воздуха рванулась сквозь чащу, наотмашь ударила по ушам, царапая и кусая попыталась сбить с ног, умчалась к горизонту, волоча в долину обломки коры, клочья травы, ветки, щепки, мох. Что-то изменилось вокруг, заходило ходуном пространство за обрывом. Лес ожил, обрел голос, заскрипел, заволновался.

Неожиданный шквал прекратился. Грохот, затихая, улетел вслед за шквалом в долину. С соседней лысоватой сопки поднялась пыль.

Все трое медленно приходили в себя. Лядов тер ладонью ухо и очумело потряхивал головой. Гинтас, так и не выпустивший из рук тесак, тыльной стороной ладони промокнул мгновенно появившуюся царапину на щеке и тут заметил тор-чаший из порванного рукава острый сучок. Вадковский медленно поднимался с земли, не отводя глаз от огромной щепки над собой, глубоко вонзившейся в дерево на уровне груди.

Тем временем за лесом, которым они прошли ночью, что-то яростно скрежетало, вырываясь, ища выход. У верхнего предела слышимости верещало, билось, клокотало. Потом на фоне яркого, почти дневного неба подряд полыхнули несколько синеватых вспышек. Звука от них никакого не было, но страшно заныли зубы, и мир на мгновение поплыл перед глазами.

За обрывом ходило, натыкаясь само на себя, многочисленное эхо. Грохоту было тесно.

Трайнис коротким жестом приказал. — в укрытие. Не вставая в полный рост, отбежали от края и укрылись за стволами в теневой для стихии зоне. Присели, настороженно шаря взглядами по сторонам.

— Что это? — шепотом спросил Вадковский. Глаза у него округлились. Он никак не мог забыть огромную щепку, снарядом вылетевшую из чащи.

Грохот затихал. Теперь доносились неясные звуки. Что-то там падало, осыпалось, лениво сползало.

— Кажется, это... — Трайнис не договорил, зажмурился и вжал голову в плечи.

Второй удар — раскатистый, но более рыхлый и медленный — прокатился по небу. Горизонт отозвался басовито. Или в ушах зазвенело? Лядов зажал оба уха ладонями. Звук чувствовался диафрагмой. Из чащи ощутимо дохнуло теплым ветром и гарью. Вдруг стало светлее, в подлеске появились и побежали короткие быстрые тени. Трайнис недоверчиво покосился вверх — и вскочил: над кронами что-то неторопливо взлетало, споря по яркости с солнцем, замедлялось, с ним замедлялись и новорожденные тени.

— Бежим! — завопил Трайнис, дернув Лядова за рукав.

— Куда?! — закричал Вадковский, дергая за ремень контейнер.

Трайнис не оборачиваясь махнул рукой — за мной.

Оскальзываясь, помчались вдоль края обрыва. В чаще за спиной послышались нарастающие стремительные шорохи и удары — что-то многочисленное с огромной скоростью налетало на деревья и шлепалось на землю. Потом страшно затрещали ломаемые кроны, близкий тяжелый удар коротко подбросил землю под ногами. В спину дохнуло жаром — показалось, затрещал затылок и комбинезон приварился к спине. Перед ними легли тени.

Вадковский бежал последним. Спину и затылок пекло неимоверно. Он не обернулся, лишь пригнул голову и припустил быстрее. Бежать было неудобно, контейнер мотался, норовя заехать под колено.

Каменистый обрыв утеса превращался в покатый травянистый склон, по нему уже можно было спуститься. Но Трайнис уводил дальше.

Вадковский на ходу поглядывал на уплывающую назад невысокую сопку в долине — их следующий ориентир. Над сопкой оседало облако пыли. Еще дальше Роман разглядел светлый, кривоватый клык скалы, кажущийся отсюда очень маленьким. Это была очень хорошая реперная точка — спутать ее с чем-нибудь будет сложно.

Отбежав на порядочное расстояние, они остановились, задыхаясь, и обернулись. Зарубку на обрыве Трайнис сделать не успел, поэтому точное расположение лагеря было неизвестно, но примерно над тем местом сейчас из чащи поднимался дым, густея на глазах. Поблескивало пламя, пробуя на зуб вековые деревья — огненно-рыжие лисы бегали вверх-вниз по стволам. Зрелище было завораживающим. Гинтас так и застыл с приоткрытым ртом.

Вадковский закричал:

— Гинтас, надо уходить!

Трайнис с трудом оторвал взгляд от языков пламени, лижущих стволы великанов уже на половине высоты, огляделся.

— Я запомнил направление, — нетерпеливо сказал Вадковский. — Пошли.

Трайнис не раздумывая, механически двинулся за ним Лядов, оглядываясь, пристроился в хвосте. Глаза у него были потрясенные и тоскливые.

Они торопливо спустились в низину. Деревья здесь снова росли густо, слабый солнечный свет косо падал в прорехи слившихся крон туманными желто-зелеными колоннами. Вершина сопки все реже появлялась за смыкающимися кронами.

Треск огня стих. Тишина вокруг стояла неимоверная. Чаща казалось торжественной. Столбы света были колоннами храма. Тут, наверное, могли водиться эльфы.

Снова шли молча и быстро, как ночью. Вадковский вдруг остановился:

— Ах ты...

— Что? — Трайнис, не сбавляя шаг, догнал, положил руку ему на плечо.

— Зарубки не сделали.

— Уже не важно. Идем. Возвращаться не будем. По-моему, это был универсальный генератор.

— Оба раза?

— И глайдер.

— Второй раз послабее вроде... — пробормотал Лядов. Лицо его было бледным.

Вадковский убыстрил шаг, вновь возглавляя группу. Не оборачиваясь, сказал:

— Все правильно. Будем идти по крупным ориентирам. А отметки лучше делать из камня.

Почва стала повышаться.

— Она? — Трайнис кивнул на взбирающийся по склону лес.

— Она, родимая, кто же еще, — уверенно отозвался Вадковский. — Других поблизости не было.

Лишь взобравшись на вершину, где лес поредел, а под ногами горбились голые и мшистые камни, усеянные солнечными пятнами, сделали остановку. В воздухе висела желтоватая пыль. В напряженных позах расселись на камнях, готовые вскочить в любой момент, переводили дыхание, вытягивая шеи и стараясь высмотреть, что творится там, откуда только что бежали.

Видимые в прорехах ветвей несколько молчаливых великанов, оказавшихся на изрядном удалении, пылали. Горели они так же, как и жили — неторопливо и основательно, от корня до кроны. Густой слоистый белый дым тек в спокойном воздухе вертикально вверх, на большой высоте начинал клубиться, темнеть, расплываться гигантским разбухшим пирогом.

Вадковский резко откинул крышку контейнера, как будто там притаились скорпионы, наклонился, пробормотал что-то. Вскинул голову.

— Гинтас, это все надо выкинуть. Тут везде аккумуляторы!

— Проклятье. — Трайнис подскочил к контейнеру. — Точно. — Со страдальческой гримасой он смотрел на парализаторы, коммуникаторы, защитные пояса. Осторожно вытащил парализатор. — Жалко. Ладно, все равно не работает. Швырять на камни не советую.

Спустившись немного назад по склону, они аккуратно сложили снаряжение в яму под нависшим камнем. Подумав, Трайнис сорвал с руки мульт и тоже положил в общую кучу. Не сговариваясь, отошли подальше, пока схрон не скрылся за покатой вершиной сопки.

— Выброси командирский пульт, — посоветовал Вадковский. Сидя на земле, он деловито вытряхивал ботинок.

— Не могу. Это все, что осталось от корабля... то есть, для связи с кораблем.

Вадковский покивал понимающе:

— Тогда хотя бы не носи на себе. Положи в контейнер. Пристальный взгляд Романа остановился на комбинезоне Трайниса, на вздутии панели сервиса. Заметив его взгляд, Гинтас послушно осмотрел себя. Вадковский вдруг начал рвать свой комбинезон. Материал не поддавался.

— Ты что? — изумился Лядов.

Вадковский ножом вспорол материал по периметру и выдрал блочок сервиса. В прорехе показалась белая майка, изрядно потемневшая.

— Здесь аккумулятор. — Роман покачал в воздухе плоским блоком с неровной бахромой по краям и передал нож.

В молчании были удалены оставшиеся два блока и положены под камень к остальному снаряжению.

— Назад, к природе, — пробормотал Вадковский. — Ничего не забыли?

— Нет, — твердо сказал Трайнис. — Это — последнее.

— Словно погоны спороли, — непонятно сказал Лядов.

Положили лядовскую сумку в опустевший контейнер. Как ни странно, за всеми этими марш-бросками бутылки с вином не разбились. Придумали удобный способ тащить контейнер вдвоем, удлинив ремень.

Посидели, поглядывая друг на друга. Глаза у всех были чуть незнакомые и чем-то похожие. Лица блестели. Пот уже оставлял на щеках светлые дорожки — не умывались толком почти сутки. Начинался день. При полном безветрии температура быстро повышалась. У Трайниса были самые короткие волосы, и поэтому выглядел он достаточно прилично, хотя запекшаяся царапина на грязной щеке придавала ему немного зверский вид. Лядов же с Вадковским были взъерошены, и неаккуратные дыры на правом боку над поясом каждого смотрелись вполне естественно. Бледность не сходила с лица Лядова.

— Слава, ты пить хочешь? — спросил Вадковский.

— Нет.

Раздался слабый треск. Все трое посмотрели в ту сторону. Лопнула кора по всей длине огромного ствола. Запылало еще одно дерево-великан.

Пока пожар распространялся по верху утеса и теоретически должен был уходить назад, к осыпи, и там столкнуться с огнем, наверняка идущим от места взрыва универсального генератора. Но стоило горящему стволу или даже головешке рухнуть в долину...

Река плотного белого дыма рвалась в небо. Высоко над утесом поток замедлялся, курчавился бурунчиками и не спеша набухал в громадное сизое облако. Все это происходило в тишине, полном безветрии и при ярком солнечном свете.

— Пойдемте. — Вадковский заставил себя оторваться от чарующего зрелища. — Хорошо бы сейчас пошел дождь со снегом.

Троица сбежала под уклон сопки и быстро исчезла среди неверных желто-зеленых пятен чащи.

* * *

Вадковский выломал с дерева палку, чтобы опираться в пути. Особенно палка оказалась полезной на крутых склонах. Его примеру никто не последовал — Трайнис нес тесак и занимался путевыми отметками, у Лядова правая рука постоянно оглаживала карман с пистолетом, другой он помогал Роману нести контейнер.

Трайнис быстро освоил новый способ отмечать пройденный путь — вытянутый холмик камней, набрать которые оказалось не сложно — достаточно содрать слой дерна с подозрительной травянистой кочки. Жизнелюбивость местной флоры была потрясающей. Часто сплошная скала начиналась уже на глубине локтя. Спрашивается, как держатся тут деревья? Раздвигают корнями камень? А воду где берут? На предыдущей стоянке Трайнис с Лядовым, в очередной раз сверкнувшим древними знаниями, начали искать воду в низине. Извозились, но кроме чуть влажной почвы — ничего.

— Наверное, глубже, — хмуро резюмировал Трайнис, очищая ладони пучком травы.

На коротком привале, где каждый получил по два глотка воды — никто даже не заметил, насколько мала порция, Гин-тас объяснил, как ходить по азимуту. Конечно, миновав три лощины и две сопки, пора было скорректировать курс — взобраться на дерево и попытаться разглядеть с верхушки поляну фиолетовых цветов или скалу, о которой рассказал Вадковский. Но лесной пожар позади не давал на это времени.

Впрочем, они отошли уже достаточно далеко. При полном отсутствии сколь-нибудь серьезного ветра, верхнего пала — самого опасного, прыгающего по кронам — пока можно было не бояться, но как-то сама собой опасность заблудиться, не найти корабль отступала перед стеной огня. Трудно было назвать это страхом, тем более что огонь не мчался по пятам — что-то другое гнало их вперед. Возможно, это проснулись самые простые древние инстинкты.

Иногда они, не сговариваясь, останавливались на несколько секунд, прислушивались, переглядывались и спешили дальше. Треск и гул пламени давно не нарушал темно-зеленые тени безмолвия. Набухшее в безмятежной синеве дымное облако не показывалось — два часа шли под сплошной древесной кровлей, густо сочившейся тепло-зеленым светом, в темных прожилках веток разной толщины и изогнутости. Лица, руки и комбинезоны стали нежно зеленого цвета. Лядов по просьбе Трайниса вслух отмечал каждый прошедший час.

Вадковский вел по прямой.

На ходу не разговаривали, чтобы не сбить дыхание. Иногда Роман перебрасывался с Трайнисом парой слов: для страховки они вдвоем выбирали вдалеке очередной ориентир — дерево или приметный выступ на почве.

Прошло два часа. Солнце заметно переместилось — редкие световые столбы пронзали чащу вертикально. Стало совсем жарко и душно. Комбинезоны были расстегнуты до пояса, сброшены с плеч и рукавами завязаны на бедрах. Потные майки сорвали и комками покидали в контейнер.

Час назад был сделан короткий привал, и Трайнис скупо отмерил каждому по два глотка. Вид у него при этом был самый суровый.

Желудок уже подавал пробные сигналы, но легко заглушался заботой о правильности курса и растущей тревогой о присмиревшем в тылу огне. Ненормальная молчаливость и безжизненность леса сейчас была на руку — большой огонь бесшумным не бывает. Но в этой тишине копилась угрожающая напряженность.

Возможность скорректировать курс появилась сама собой.

Идущий первым Вадковский поставил ногу на скальный обломок и всмотрелся в исполосованную тенями, перекрытую стволами ярко освещенную вертикальную каменную поверхность в глубине леса. Оглянулся на догонявших:

— Она.

И улыбнулся.

Скала оказалась очень древней на вид и почти голой: только на крутых подступах зелень цеплялась за трещины и внушительную насыпь обрушившихся фрагментов, да кое-где выше, на каменных полках, притулились зеленые мочалки.

Вершина скалы торчала над лесом.

Они с жадной торопливостью обошли вокруг основания. Скала походила на гигантский, указующий в небеса чуть согнутый палец, вытесанный смелыми взмахами кубиста.

— Так, — сказал Трайнис, и все трое перевели взгляд с удобной пологой насыпи на прорезанную глубокими черными щелями вертикальную стену, выше приобретавшую отрицательный наклон.

С другой стороны «пальца» почва резко шла под уклон и падающие обломки просто раскатывались по лесу, так и не сложившись в насыпь. Земля там бугрилась от зеленых кочек.

Трайнис обратил внимание, что свежеупавших камней нигде нет, и это очень хорошо — значит, скала крепкая.

— Привал, — объявил Вадковский. Они повалились прямо на подножие осыпи, едва прикрытое дерном и мхом.

Роман закинул свою" майку на куст — сушиться. Улегся голой спиной на снятую верхнюю часть комбинезона, зажмурился от бьющего вниз вдоль скалы солнца:

— Хорошо... Рекомендую.

Солнце жарило основательно.

Трайнис расщедрился — каждый получил по четыре глотка воды и одному мясному брикету.

Перекусывали не спеша.

Вадковский поделился способом пить очень мелкими глотками, чтобы казалось больше.

Трайнис рассказал, как отдохнуть за несколько минут, если уметь полностью расслабляться.

Они лениво переговаривались.

— Жестковато здесь, — Роман поерзал всем телом. — Неудобно загорать.

— Зато будильник не нужен, — сказал Лядов. — Не уснешь.

— Да, времени спать нет, — сказал Трайнис.

— Отдохнуть необходимо, — сказал Вадковский. — Чтобы руки-ноги не дрожали.

Замолчали, посмотрели на скалу. Поляна фиолетовых цветов была не столько впереди, сколько рядом — на вершине скалы.

* * *

— Слава, вставай, — Роман осторожно тряс Лядова за плечо, черным силуэтом заслоняя солнце.

— Да... — невнятно произнес Лядов, с трудом промаргиваясь, и сел.

Солнце почти не переместилось. Он поднялся и с силой потер лицо ладонями, огляделся. Тихо. Запаха гари нет. Ах да, при полном безветрии и не должно быть. Он посмотрел на часы. Прошло всего двадцать минут.

Голый по пояс Трайнис стоял неподалеку и разглядывал бок скалы над собой, словно не спеша выбирал вещь в списке синтезатора.

Вадковский решительно застегнул комбинезон, надетый на голое тело, сделал несколько резких круговых движений руками, разогрел связки, «поломал», щелкая суставами, пальцы. Усердно двигая головой, размял шею. Подбоченясь, задрал голову к вершине. Гинтас подошел к нему, позвал Лядова.

— Полезет Ромка, — почему-то вполголоса сообщил Трайнис. — Я никогда бы не разрешил этого безобразия, но у нас нет времени блуждать по лесу, а корректировка курса необходима. Роман занимается на курсах в том числе и спецподготовкой.

— Всего две недели, — сказал Вадковский. — Какая там подготовка.

— Мы со Славой скалолазы еще те. Ты всегда спортом увлекался, не скромничай. Мы не можем промахнуться с поляной при такой ситуации в тылу.

Вадковский снял с куста майку, молча порвал на ленты и перевязал ладони. Оставшиеся полосы сунул в карман.

— Эх, веревки нет, — вздохнул Трайнис.

Роман разминал запястья и смотрел вверх.

— Значит, понял? — Трайнис положил ему руку на плечо, другую протянул к скале. — С насыпи за угол — на правую грань, затем по трещине вверх, снова за угол — там уже будет небольшой положительный наклон, правда очень не большой. Карнизик там сверху — эх, совсем не на месте... Затем снова поворот, переходишь на левую грань, и там, где сильное выветривание, можно влезть на макушку. Кстати, как только засечешь направление — сразу спускайся, не лезь до конца. Понял?

— Понял, понял.

— Нож не забудь. На нас не смотри, не отвлекайся. Если что надо — крикни. Если нам надо будет — мы тебе крикнем. И... не дури. Двое с носилками по лесу не ходоки. — Трайнис неловко отвел взгляд.

— Понимаю. Не боись.

— Давай, Ромка. — Лядов хлопнул Вадковского по плечу. — Ни пуха.

— А? — Вадковский не обернулся.

Он взобрался по насыпи, звонко пошлепал ладонями по каменной стене, занес ногу за скругленную неведомыми ветрами грань, перевалил через угол и медленно пополз по длинной восходящей трещине, впиваясь пальцами в невидимые неровности, прилипая к скале всем телом. До поворота на заднюю грань было метров десять. Удобная для крохотных шажков трещина к концу мельчала, но там уже появится положительный наклон, который сильно облегчит продвижение. Снизу все это казалось несложным. Но когда Лядов с Трайнисом, медленно следуя за Вадковским по земле, обогнули скалу и резкий уклон сразу отдалил Романа, стало видно, насколько человек теряется на фоне каменной глыбы.

Вадковский на несколько минут застыл. Он был на задней грани, и уже прополз по ней несколько метров. Здесь должен появиться слабый положительный наклон. И он появился, даже на глаз было заметно. Но Вадковский застрял, словно дальше стена была полированной.

Трайнис, потомившись пару минут, собрался уже крикнуть, но Лядов крепко сжал его локоть, прошептал на ухо:

— Не мешай.

Трайнис закусил губу. Вадковский морской звездой неподвижно висел на стене, изо всех сил прижимаясь к камню щекой.

Лядов медленно протянул к скале руку:

— Что это?

Трайнис тупо посмотрел на медленно поднимающуюся в воздух полоску ткани, на которые Роман порвал свою майку. Полоска только что свисала из его кармана вдоль бедра. Ветра не было. Да и не мог ветер дуть о т поверхности камня. А если бы мог — «бинт» в таком случае должен был трепетать. Но кусок ткани плавно поднялся и замер горизонтально. Комбинезон на спине Вадковского вздулся пузырем.

Трайнису показалось, что его внутренние часы остановились. Он вполне воспринимал внешние убегающие секунды, но внутри себя висел за плечами Вадковского, видел мелкие неровности камня его глазами, до боли впивался побелевшими ногтями в камень и боялся глубоко вздохнуть.

— Куда ты? — Лядов схватил Трайниса за пояс.

— Роман! — крикнул Трайнис, сделав несколько порывистых шагов.

Со скалы долетел не то хрип, не то всхлип.

Что-то прошуршало в ветках над их головами. Потом еще раз. Двое под скалой растерянно запрокинули лица. Они даже на несколько секунд забыли о друге: мелкие камешки, каменная крошка, пыль срывались с задней грани и сильно разреженным облаком медленно летели по воздуху горизонтально, наталкиваясь на ближайшее дерево.

— Иди назад! — заорал Трайнис. — Ты прошел меньше половины. Возвращайся!

Вадковский шевельнул головой, словно хотел оглянуться на крик. Но не оглянулся.

— К черту поляну! Роман, давай назад! — Трайнис подбежал вплотную к скале, но отсюда видно было еще хуже и он попятился. — Назад, Рома.

Лядов лихорадочно озирался — что подложить? Ветки? Охапку травы? Он даже углубился в чащу на десяток шагов. Но кругом равнодушно высились деревья, подлесок был беден. Тесаком столько травы не накосить. Лядов выскочил из чащи.

Вадковский вдруг резко уронил к поясу правую руку, раздался слабый щелчок и его рука метнулась назад к поверхности скалы — в ладони блеснуло лезвие ножа. Роман всадил нож в трещину. Не отпуская рукоятку, сделал маленький шажок.

— Все нормально, — долетел его напряженный голос. — Что за ерунда? Скала, что ли, падает? — Он сделал еще шажок.

— Нет, — беззвучно прошептал Трайнис. Во взгляде его была мольба.

— Скала — нормально, — крикнул Лядов. — Тут что-то странное.

Вадковский потихоньку двигался. Ноги его постоянно мелко переступали, стараясь забираться поглубже в щели, компенсируя этим действие непонятной силы, заставляющей съезжать подошвы. Некоторое время только слабый шорох срывающихся камешков, короткий звон ножа, да хриплое дыхание нарушали тишину. Камешки и песок продолжали самым диким образом горизонтально удаляться от скалы из-под ног Вадковского.

Роман достиг края стены и переполз на «левую» грань.

Трайнис судорожно вытер локтем мокрое лицо. Они переглянулись с Лядовым и побежали вслед за Романом по земле. С этой стороны поверхность скалы была сильно разрушена. Многочисленные трещины — результат активной эрозии скальных слоев — превратили эту часть «пальца» в неаккуратное нагромождение булыжников, словно привезенных из разных каменоломен и сложенных кое-как. Крупные щели между ними были завалены каменными обломками. Вадковский по-собачьи быстро вскарабкался и исчез за краем плоской верхушки. Долетело его неясное восклицание.

Лядов с Трайнисом ждали, запрокинув головы.

Наконец Роман появился — далекий, стоящий в полный рост, но наклонно.

— Что там видно? — прокричал Трайнис, приставив ладонь к глазам.

— Поляна есть! — крикнул Вадковский, нагнувшись к ним и махнул рукой в сторону непройденной чащи. Затем показал рукой назад: — Но там... Ладно, сейчас спущусь. Не орать же на весь лес. Поберегись! Кидаю азимут.

С вершины полетели камни. Несколько крупных фрагментов вломились в чащу. Слышно было их глухое подпрыгивание по лесной подстилке.

Непонятная сила изменила направление своего действия и при спуске помогала Роману, прижимая его к скале.

Вадковский с трех метров спрыгнул на осыпь. С грохотом приземлился. Посидел на корточках в облаке поднятой пыли, выпрямился. Оскалив зубы, потер поясницу. Озадаченно посмотрел на вершину скалы. Трайнис и Лядов бросились к нему. Роман поднял ладонь — все в порядке. Опустился на камень, тяжело уронив руки.

Он был равномерно покрыт пылью, бинты на ладонях почернели. Лицо стало пятнистым от грязи и пота. Ладони и щека в царапинах, комбинезон порван и исполосован, словно Вадковского волокли по наждаку. Он медленно и тяжело дышал, открыв рот.

Трайнис полез в аптечку. Лядов протянул флягу.

— Все... в порядке, — сказал Роман чужим голосом, сделал один большой жадный глоток. Невзирая на протесты Лядова, вернул флягу. — Поляну видел. Дойдем. Но главное... — он обернулся на чащу, откуда они вышли.

Трайнис посматривал на него, обрабатывая ранки. Лядов замер с флягой в руке.

Вадковский посмотрел на друзей:

— Да ничего ужасного там нет. Просто пожар прекратился.

— Как это? — сказал Лядов.

Вадковский пожал плечами:

— Дыма из леса нет. Облако поднялось высоко и уже рассеивается.

Трайнис молча убрал аптечку в карман с хмурым видом уселся рядом.

— Надо идти, — сказал Вадковский.

— Отдохни, — воскликнул Лядов. — Правда, Гинтас? Час ничего не решит. Ромка, ты же устал.

Трайнис молчал.

Лядов повернулся и посмотрел назад. Чаща встретила его зеленым сумраком, далеким сводом листвы, кое-где пробитым солнечными стрелами. Острия световых лучей растворялись в зеленоватом пару на дне тишины, устланной травой. В неживой неподвижности леса, который не был поражен вредными насекомыми, ровную сочную траву которого не устилал ковер полусгнивших листьев, покой которого не нарушало никакое зверье, Лядов на миг ощутил давление, какое испытывает человек при виде видеофона, если давно ждет очень важного звонка.

Он нахмурился:

— Надо идти... Похоже, тут не стоит долго быть на одном месте.

Трайнис кивнул, поднимаясь, потянул с земли контейнер.

Лядов взял в руку тесак, испачканный землей и зеленью, передал Вадковскому пистолет и объяснил, как им пользоваться.

— Ничего нового, — сказал Роман, небрежно вертя оружие.

— Осторожнее, — сказал Лядов.

— Слава, думаю, отмечать путь теперь можно реже, — сказал Трайнис.

— Зачем вообще нужны отметки? — пожал плечами Лядов. — Нам некуда возвращаться.

— Место падения глайдера — это реперная точка, — сказал Трайнис. — Если заблудимся, возвращаться придется, чтобы начать все с начала.

Экипаж «Артемиды» обогнул скалу и двинулся в глубь чащи под легкий уклон, ориентируясь по камням-азимутам, брошенным Романом.

Верхушка скального «пальца» позади быстро исчезла за кронами. Вскоре и исполосованная вертикальными тенями каменная стена скрылась за тесно сдвинувшимися стволами. Они вновь шли среди сонных великанов, лавируя у подножий стволов. Лядову припомнился детский фильм, где мальчик с девочкой то ли от кого-то убегали, то ли кого-то догоняли. Деревья в фильме были очень похожи на эти. Только те деревья были смоделированы, а эти — настоящие. Да и мальчик с девочкой, хотя и были в сказке, знали, что там будет дальше по сюжету, кого нужно бояться, а с кем можно дружить. В сказках финал закономерен. Только в некоторых играх на симуляторе действие и финал непредсказуемы. А еще — в жизни.

— Какой ориентир? — на ходу спросил Трайнис. Он только что сделал каменный вытянутый холмик среди травы и догнал друзей.

— Лощина между сопками, — ответил Вадковский. Он шел первым, помахивая пистолетом. Сзади его комбинезон тоже был покрыт параллельными полосами частых царапин. — Одна сопка с характерной каменной надстроечкой на макушке — легко узнать. Но сначала пересечем безлесную полосу. Я не знаю, что там. Я сверху видел длинный разрыв в кронах поперек нашего пути. Вроде как просека там проходит. Или дорога.

Трайнис и Лядов за его спиной обменялись взглядами.

Лес тек навстречу, как поясная облачность на Юпитере. Зелено-дымчатая, палево-желтая, сумрачно-коричневая, пепельно-черная бесконечность раскручивалась перед глазами, набегала, охватывала, затягивала, смыкалась за спиной, давила сверху мутно светящейся зеленой крышкой.

Трайнис сделал много холмиков-указателей, Лядов четыре раза объявил о начале нового часа. Лесной пожар казался уже чем-то далеким, к нему относились с пренебрежением, как к назойливому комару. Путь на Камею был незначительным эпизодом. Никто уже не высчитывал возможное время в пути и не взвешивал шансы найти корабль сразу, без кружения по дебрям. Они знали, что надо идти вперед, двигаться. Эта однозначность непонятным образом успокаивала и все упрощала.

Был сделан один маленький привал и один большой. Вернее, средний — перекусив, спать не стали, лишь полежали, опустившись на траву прямо там, где остановились.

— Что вы увидели снизу, когда меня потащило со стены? — лениво осведомился Вадковский.

Трайнис и Лядов описали увиденное. Роман затих в высокой траве. Потом донеслось его сдержанное, в сердцах:

— Однако...

— Это — феномен, — уверенно сказал Лядов.

Все согласились. На том обсуждение происшествия и закончилось. Преодолели — и ладно.

Редкие солнечные лучи — кроны на ровных участках были густы — вновь стали склоняться, солнце перевалило полдень.

Снова шли быстрым шагом. Даже лядовские часы, педантично отсчитывавшие время, не избавляли от впечатления, что идут они очень давно, несколько дней. Усталость уже не стекала свинцом в ноги, а превращалась в безразличную покорность — идем, потому что надо идти, потому что ничего другого делать нельзя. Голова тупела и легчала одновременно. Все, не относящееся к действительности, безжалостно изгонялось на задворки сознания, где теряло в весе и значимости. Остались активными только прямые ассоциации и простые действия. Появилось умение одним беглым взглядом цепко осмотреться вокруг и над собой. Ноги уже сами обходили ямы, скрытые травой. Голова сама уклонялась от веток, при этом взгляд не отрывался от намеченной тропы.

На ходу не разговаривали, хотя были попытки петь хором походные песни, шутить для поднятия тонуса. Никто уже не мог сказать, как вчера, что мысленно он давно на борту «Артемиды». Никто уже не предвкушал праздничный ужин в кают-компании, смакуя вслух обильное меню. Предвосхищений и фантазий не могло быть среди бесконечного леса, в котором даже следа твоего не остается — трава сразу поднималась, едва с нее сходил ботинок.

Впереди посветлело. Вадковский, вытянув шею, всмотрелся, махнул приглашающе пистолетом. Все ускорили шаги, хотя особого смысла в этом не было. Незачем спешить там, где нельзя опоздать.

Сначала сквозь поредевшие стволы показалась залитая солнцем стена леса, отделенная значительным расстоянием; пространство, лишенное деревьев, уходило вправо и влево. Преодолевая последние метры, они испытали мгновенное облегчение оттого, что чаща кончилась. Но глаза говорили: не надолго. Чащу рассекал каньон. На той стороне, подступив к каменистому обрыву, неприступным частоколом снова теснился лес. Темная зелень слившихся крон, словно пена над краем кастрюли, нависала над противоположным склоном.

Край каньона был дик и неухожен. Рваный камень у подножия деревьев чередовался со свисающей в пропасть травой. Подойти к обрыву и заглянуть вниз не осмелились — камни шевелились под ногой, травянистые участки подозрительно проседали.

— Ну и что же нам делать? — спросил Вадковский, деловито вертя головой. — Ага, кажется, нашел. Пойдем.

Он двинулся влево вдоль обрыва.

Трайнис потянул за собой Лядова — тот, вцепившись в выпирающий обломок корня, пытался заглянуть вниз.

Каньон был залит солнечным светом и смотрелся очень весело из-под полутемного полога чащи. Деревья у самого края стояли не так густо, и без подсказки Романа все увидели, что метрах в ста слева над пропастью нависает небольшой — едва примоститься глайдеру — каменный выступ, ярко выделяясь за тенями стволов.

Вадковский, уже осторожно ступая на залитую солнцем поверхность, подумал: «Надо бы деревьям наконец названия дать».

На каменной площадке невозмутимо одинокое гигантское дерево, крона его не сливалась с остальным лесом, врастая на большой высоте в ослепительно синее небо. До противоположного края было метров пятьдесят. Отсюда казалось, что большая часть треугольного каменного выступа парит в воздухе. Отвесная поверхность другого берега была изборождена такими свежими трещинами и разломами, словно каньон появился вчера.

Трайнис мягко остановил Романа, положив тому руку на плечо.

— Я пойду.

Вадковский обернулся, подумал и молча пропустил Гинтаса вперед.

Медленно скрипела каменная крошка. Замирая после каждого шага, Трайнис по тонкому слою белой пыли вышел на середину к дереву. Обернувшись, он улыбнулся и помахал рукой. Зубы сверкнули на грязном лице. Потом он осторожно перелез через коленом торчащий корень и остановился. Долго смотрел вправо, потом так же долго влево. Мельком глянул в небо. Опустился на корточки, упершись в камень ладонями, осторожно лег на живот и по-пластунски подобрался к краю уступа.

Лядов почувствовал, как напрягся Вадковский. Но приказ есть приказ — Роман стоял неподвижно, глубоко вдохнув и совершенно затихнув.

Очень долго Трайнис смотрел вниз — был виден только его затылок. Его хаотично испачканный пылью комбинезон почти слился со светлыми камнями. Пятясь, Гинтас осторожно отполз от края, поднялся и медленно пошел назад. По его лицу ничего нельзя было прочитать, только мокрые дорожки от капель пота исполосовали лоб и щеки.

Вадковский длинно выдохнул.

Трайнис приблизился. Весь он был в белой пыли. С виска быстро прокатилась капля, оставив еще одну дорожку.

Лядов привычным движением протянул флягу, лежавшую в кармане, в котором раньше был пистолет. Трайнис улыбнулся и флягу не взял.

— Спасибо, Слава.

Они отошли под тень деревьев. Сели на траву. Земля здесь казалась устойчивее, чем на краю.

— Там что — феномен? — спросил Вадковский.

Трайнис подумал:

— Не знаю.

— Это как? — азартно спросил Роман. — Ты что видел?

— Слева есть переправа — дерево упало через пропасть. На самом дне — речка. Но крошечная, стоячая. А еще, мне кажется, я нашел спутник СКАД.

Не отрывая изумленного взгляда от лица Трайниса, Лядов глотнул из фляги, сам того не заметив.

Вадковский посмотрел в сторону уступа.

— Нет, — сказал Трайнис. — Очень опасно. Я насчитал пятнадцать рухнувших деревьев. Вместе с куском... чуть не сказал «берега». Как держится этот — не знаю.

Вадковский кивнул, по глаза его продолжали изучать уступ, что-то высчитывать, сопоставлять.

Трайнис достал платок, поплевал на него и стал оттирать лицо.

— Надо спешить, — сказал он, — пока мост есть. Попадем на ту сторону — о пожаре можно будет забыть.

Через несколько секунд все трое уже стояли в полной готовности продолжать путь.

Посмотрев на едва примятую траву — не забыли ли чего, Вадковский молча кивнул и первым пошел к переправе.

Громадное дерево лежало поперек каньона, вывернув мощными корнями кусок скалы. Кусок рассыпался. Обломки съехали в образовавшуюся ямину, попадали на дно каньона. Множество мелких камешков остались висеть на корнях, словно пронзенные насквозь. Обхват дерева был таким, что идти по нему можно было как по дороге, не балансируя. Мощная крона сделала огромную брешь в чаще на той стороне. Придавленные, вывернутые стволы и ветви белели свежими изломами. На вид дерево лежало прочно. Но ребята стояли, с недоумением разглядывая переправу. Все было слишком свежим. Изломы веток влажно блестели, вывернутые камни не покрылись пылью. Да и не мог зеленый великан вырасти так близко к краю — уступ давно бы уже рухнул.

Солнце палило с высоты. Вокруг дрожало марево полуденного безмолвия. Все трое разглядывали переправу.

— Потом обсудим, — сказал Трайнис, задвигавшись и заскрипев каменной крошкой. — Выбора нет. Переходим по-одному.

Никто не пошевелился.

— Есть варианты? — удивился Трайнис.

— Нет, — равнодушно сказал Вадковский. — Идите вперед. Прикрою.

Он положил руку на карман с пистолетом.

Трайнис первым перебрался через каменное месиво, пролез сквозь вздыбленные корни и ступил на ствол. Ствол был очень ровным — суживающаяся вдали колонна с крупной шершавой корой. Лишь несколько больших сучьев торчали на протяжении.

Гинтас осторожно двинулся вперед, с тесаком в опущенной руке. Вадковский и Лядов сидели в траве, поодаль от корней упавшего дерева, и пристально следили за каждым движением Трайниса. Сомнительным было, что человек своим малым весом может что-то нарушить в устойчивости многотонного дерева. Но Камея уже показала, что когда-нибудь происходят любые случайности.

Трайнис медленно удалялся. Казалось, он зачарованно смотрит под ноги. С прочного скального края переход не казался чем-то сложным, а тем более страшным. Но Вадковский после штурма скалы ясно представлял, что чувствует сейчас Трайнис. Ходит ходуном в такт шагам горизонт. Дыхание кажется удивительно громким. Вдруг оказывается, что солнце неимоверно печет затылок и капли пота нестерпимо щекочут спину и щиплют глаза, а твоя тень ползет перед тобой, отвлекая, мешая резким контрастом выбрать место для следующего шага. Малейшее движение воздуха кажется предвестником урагана, могущего сбросить вниз. Безопорная бездна справа и слева ласково убеждает в прелести свободного парения. А самое главное — не веришь ты в надежность такого случайного моста, как упавшее дерево. Вадковский вдруг ясно понял, что он именно не верит. Но почему? На вид дерево лежало прочно. Оба конца ствола метров на десять каждый заходили на твердые скальные участки. «У всех происшествий с нами здесь, на Камее, нет никакой системы — вот чему я не верю. Мы никак не поймем, что здесь происходит. А здесь что-то явно происходит. Причем так явно, что мы за эти сутки чудом не разбились, едва не сгорели. А на скале этой — что было? Флуктуация, нарушающая законы физики раз в миллион лет? Так и вода в стакане может вскипеть сама собой, или солнце пойдет вспять. Кстати, скалу назовем Палец. Или нет... Перст Указующий». Лядов толкнул его локтем. Вадковский поднял голову:

— М-м?

Трайнис стоял на той стороне на стволе, по пояс скрывшись в поверженной кроне, и махал рукой.

— Славка, давай, — мотнул головой Вадковский, продолжая сидеть. — Я и тебя прикрою.

Лядов внимательно посмотрел на Романа, подхватил контейнер и полез сквозь переплетения корневища.

Шел он по стволу медленно. На середине остановился на несколько секунд, повертел головой по сторонам и замер, уставившись вниз. Даже с такого расстояния Вадковский прочитал на его лице изумление.

Роман поднялся.

Лядов покачнулся и двинулся дальше, показалось торопливо. Он шел и глядел исключительно под ноги. Добрался до конца. Трайнис подал ему руку. Они что-то закричали с той стороны, энергично замахав руками. Вадковский поставил пистолет на предохранитель, сунул за пояс и отмахнулся — мол, не мешайте.

Упавшее громадное дерево удобнее стоящей скалы. Особых усилий для преодоления не требует. Выйдя на ствол, Вадковский окунулся в ощущение пустого воздуха. Даже на Указующем он такого не испытывал. Тут не вожмешься в камень всем телом, не вцепишься пальцами в трещины, тут все проще. Две подошвы. Ты, как воин, поднявшийся над бруствером, открыт всем ветрам и опасностям. Вадковский пожал плечами и довольно небрежно двинулся по стволу, стараясь не глядеть вниз. Высота все же была приличная. Краем глаза он заметил, как распахнулся внизу каньон, щедро залитый солнцем, убежал далеко вправо и влево.

На середине Роман не выдержал и остановился.

Это было красиво. Солнце сползло с зенита, но было еще высоко и освещало каньон до самого дна. И правда, речушка сверкала глубоко внизу, петляя среди глыб, лишь изредка разливаясь неподвижным голубоватым стеклом на ширину нескольких метров. А вот на каменных стенах не было следов водной эрозии, совсем. Вадковский хоть и не разбирался в геологии, но сразу это понял. Не эта жалкая речушка пробуравила скальную породу. Роман едва не хлопнул себя по лбу — успел остановить руку — каньон не петлял. Да, он не был вычерчен по линейке — стены его были неровны, но возникало общее ощущение не свойственной природе прямизны. Впрочем, возможно, это особенность Камеи. Какая-нибудь хитрая анизотропия горных пород. Что-то вроде той полосы упорядоченно растущих деревьев. «Опять, — подумал Вадковский, — опять исключительность». А еще он увидел, как в дымке расстояния перспективу каньона перечеркивают под разными углами другие упавшие деревья, которым не повезло и которые не стали мостами, зацепившись верхушкой за противоположный берег. Он насчитал семь. Некоторые лежали переломленные, как трухлявые поленья. И это крепкие бревна в несколько метров в обхвате. Трайнис говорил о пятнадцати. Вадковский осторожно повернулся к другой части каньона. Ага, вот они.

С того берега хором закричали. Роман различил голоса, но не разобрал слов. Поднял руку успокаивающе. И вдруг вспомнил, что еще увидел Трайнис с выступа. Странно, что он об этом забыл. Наверное, не поверил. Нет, не Трайнису — ситуации. Вадковский присел и впился пальцами в кору. От кроны завопили совсем уж неприлично громко. Вадковский повернул голову. Трайнис грозил кулаком, Лядов зазывно загребал ладонью к себе. Роман даже посмотрел на покинутую сторону каньона — не пожар ли подкрался незаметно? Нет, там все было спокойно. Он показал ребятам раскрытую ладонь. Взгляд его пробежал по дну вдаль, изредка натыкаясь на упавшие деревья. Ничего особенного. Впрочем, он не знал, как выглядит охранный спутник СКАД. Но вряд ли тот маскировался под куски камня. Вадковский для устойчивости оседлал бревно, хотя при его диаметре это было больше похоже на поперечный шпагат. Неужели под бревном? Ну да, Трайнис же смотрел с другой точки. И вдруг он увидел. Конечно, наверняка изображение спутника не раз мелькало в новостях, но Роман никогда не заострял на нем внимания. Он был абсолютно черным, но не блестел как «Артемида». Мягкая чернота, густая как сажа, таила его среди мокрого темного камня. Огромным, сдувшимся, изорванным мячом с черными штырями непонятного назначения — то ли антенны, то ли пушки — спутник распластался под стеной. Вадковский даже разглядел веер копоти и многочисленные проплавленные оспины на камнях, словно, падая с орбиты, спутник не только разбился всмятку, но и вдобавок плюнул чем-то раскаленным.

Роман поднялся. Еще раз поглядел на спутник, чья задача была наблюдать за происходящим на планете и около нее, ограждать планету от несанкционированных посещений, напоминать безалаберным путешественникам об опасности высадки на подобные планеты. На подлете к Камее нам бы такой спутник ой как пригодился... Вадковский не испытал сожаления. Случилось и случилось. Он буднично пошел по бревну.

Роман подходил к противоположному берегу. Трайнис, скрестив руки на груди, сурово поджидал его, барабаня пальцами по голым бицепсам — рукава комбеза по случаю жары были завязаны вокруг пояса. Лядова не было видно.

— Стажер Вадковский, у вас совершенно отсутствует дисциплина.

— Да ладно тебе. — Роман тяжело спрыгнул с ветвей на траву и охнул, едва не подвернув ногу — покорение Перста Указующего не прошло даром. Осторожно выпрямился.

— Я просто смотрел. Надо же разобраться. Ты сам видишь, какая тут чертовщина творится.

— Вижу. Поэтому и волнуюсь.

Вадковский разглядел Лядова в тени леса — тот разбивал лагерь. Да, отдохнуть не помешает. Трайнис вздохнул:

— Я постоянно думаю. Но пока ничего, даже не за что зацепиться. На планете что-то происходит, но все виденное нами бессмысленно.

— Мне тоже так кажется, — сказал Роман. — И я тоже пытаюсь понять. А что мы поймем, если будем, как зайцы, удирать от опасности?

— Герой. Ты с этим предлагаешь драться? — Гинтас ткнул большим пальцем за спину, в сторону пройденного пути. — И чем же, позволь спросить? Ловкостью и смекалкой?

Вадковский помотал головой:

— Самое забавное, что объяснение есть.

— Какое?

— Не знаю, но есть. Мы видим массу странных явлений, но, не имея единого ключа, думаем, что видим бессмыслицу.

Они медленно подходили к лагерю, который оказался более спартанским, чем место ночевки. Не хватало костра, не было лежанок — только круг наспех посеченной тесаком травы. Лядов уже разложил цилиндрики концентратов на кусках коры — ностальгическая имитация застолья и скатерти. В центре стояла бутылка. Лядов сурово покосился на Вадковского:

— Ты хочешь, что бы мы с Трайнисом поседели?

— Ты о чем? А, ерунда. Побреетесь наголо.

— Ясно, ясно. Присаживайтесь, угощайтесь. Сегодня у нас, можно сказать, португальская кухня — мясо под портвейн. Ты видел спутник?

— Это все-таки он?

Заняв любимую позу — римского патриция, — Роман не торопясь жевал концентрат, из-под тяжелых век смотря на этикетку бутылки.

— Да. Это точно разбившийся спутник СКАД, — твердо сказал Трайнис. — Я видел такие на орбите. То есть, неразбившиеся.

Вадковский перестал жевать и посмотрел на Гинтаса:

— Это уже слишком. Смотри: метеорит на подходе к планете, упавший глайдер, отказавшая техника, замозатихающий лесной пожар, изменившийся вектор гравитации, упавший спутник.

— Перечень впечатляет, но нет никакой связи между этими происшествиями.

— Как нет?

— А разве есть?

— Конечно.

— Какая? Ну?

— Это все происходит на Камее.

— Вот еще неплохая версия: это все происходит с нами.

— Тут ты не прав, — покачал пальцем Вадковский. — В отчете ясно было сказано о неких феноменах, произошедших задолго до нас.

— Да, это я упустил. — Трайнис потер лоб. — Тогда так: это происходит с людьми.

— Опять нет. А как же зонд-разведчик?

Гинтас задумался.

Вадковский сказал:

— Присутствуй на Камее разум, запрет на посещение был бы абсолютным. Упавший спутник заменили бы другим, либо нашли иной способ охраны и оповещения. Но других спутников не появилось. Ты думаешь, на Земле не знают о происходящем здесь? Нет, ты правда так считаешь? Да одного этого несчастного спутника достаточно, чтобы прислать сюда эскадру и пару экспедиций высшего уровня проникновения — с десантом и прочим. Оцепить пространство подлета в пределах нескольких световых часов. Маяки, постоянные патрули. Однако, вокруг Камеи тихо. И данный факт, на мой взгляд, — самое странное из всего, что мы успели увидеть. Я думаю, СКАД в растерянности.

— Ну-ну-ну, — протянул Трайнис.

— Либо происходящее на Камее заставило СКАД изменить тактику. Возможно, они тоже не понимают, что здесь происходит.

— Вот это больше всего меня пугает, — Гинтас холодно посмотрел на Вадковского. — Это очень серьезно. Очень.

Роман пожал плечами:

— Я просто размышляю. Одну очевидную версию можешь убрать — разума на Камее нет, раз поблизости от планеты нет возни СКАДа. Но кто-то здесь должен быть, пусть не СКАД, но тогда Академия наук или... кто-нибудь. Невооруженным глазом видно, что планета интересна Земле. Но — никого. Что остается? Сколько сразу неочевидных версий появляется — трудно перечислить... Что мы отмечаем? — он кивнул на бутылку.

— Воды мало, — мрачно сказал Лядов. — Да и расслабиться не помешает... после всего.

— Это точно. Славка, ты что смурной?

— Тоже думаю, — буркнул Лядов.

— Не увлекайтесь, — сказал Трайнис. — Я о вине говорю. Лично меня, Рома, поражает не отказ пятикратно дублированного глайдера, а некоторые странные, мягко говоря, совпадения, случившиеся с нами.

— Поясни, — пробормотал Вадковский, пробуя вино. — М-м! Ты рецепт повторил в точности?

— Да, — сокрушенно вздохнул Лядов.

— Ага. Головная боль, жажда.

— Я и говорю — не увлекайтесь, — повторил Трайнис. — Вдруг впереди снова надо будет карабкаться и балансировать.

Но в его голосе не было настойчивости. Трайнис думал.

Вадковский посмотрел на друзей. Неумытые, словно покрытые неровным загаром, в расстегнутых, скинутых до пояса комбинезонах с одинаковыми рваными дырами на боку, перемазанные зеленью, пылью и сажей, они вдруг показались повзрослевшими. На лицах была усталость, спокойствие, немного угрюмости, чуть тревоги и совсем чуть-чуть удивления. В позах — усталость, но и готовность без промедления подняться и, не раздумывая, взяться за что-нибудь многотрудное. Увиденное вызвало у Вадковского улыбку и потепление в душе — с такими людьми должно быть не страшно нигде.

Вдруг резко ощутилась нехватка костра. Огонь не защищал от непогоды, как стены самой убогой хижины, но даже оставляя незащищенными спины, давал людям, сидевшим перед ним, нечто другое. Не защиту — противовес страха, — неясную мечту в образе постоянно рвущегося вверх пламени.

Роман набрал полный рот приторно-сладкой жидкости и залпом проглотил вино. Зажмурился. Запах ударил в нос, защипало. Вкус был очень необычен. Вадковский потер нос кулаком.

— Ромка! — воскликнул Трайнис.

Тот открыл глаза, просипел:

— Оно же слабое. Сам попробуй. — Вадковский откашлялся. — Я вот тебе еще одну версию убью. Тебя пугают некоторые совпадения. Я понимаю, какие. Но смотри: мы перешли на эту сторону, ушли, получается, от огня — и дерево не рухнуло.

— Ты прав, — медленно сказал Трайнис. — Это мне тоже не нравится. Это нарушает наметившуюся схему событий.

— Значит, все еще сложнее. Проще было уронить нас в пропасть.

— Ты, никак, не доволен этим? — усмехнулся Вадковский.

— Я не люблю ходить с незакрытыми тылами. Лучше знать опасность.

— Верно.

Повисла тишина.

Булькнув бутылкой, небольшой глоток сделал Лядов, тихо спросил:

— Никто ничего не почувствовал за эти сутки?

— Не-ет, — протянул Трайнис, присматриваясь к Лядову. — Ну-ка рассказывай.

Вадковский хотел было рассказать о своем сне, но передумал. Сон как сон. Не кошмар, не вещий — никому не интересно.

— Сложно объяснить, — сказал Лядов. — Я думал, прилетев на выбранную планету — я не знал, что это будет Камея, — мне станет легче, ну, цели своей достигну, что ли. Но легче не стало, наоборот, что-то усугубилось. Я не понимаю, зачем мы здесь. Томление какое-то.

— Подожди, — сказал Трайнис. — Мы же на Земле сформулировали цель полета.

— Да... — с затруднением произнес Лядов. — Но сейчас я не вижу в ней смысла. Какое мне дело до XX века? Я не историк, не ретро-психолог. Дилетантски интересовался, изучал материалы. Да, была непонятная страсть к древностям. А найдя дневник поэта, я просто заболел. Несколько недель я был этим Еленским. Вы не заметили?

— Ты часто бывал задумчив, — вежливо сказал Трайнис.

— Ты мне начинаешь напоминать псевдоноогенный феномен, — сказал Вадковский. — Я помню, как ты с азартом убеждал меня готовиться к профессии прогрессора на натуре.

— А ведь неплохо получалось, — усмехнулся Лядов.

— Пожалуй, — согласился Вадковский. — Все было очень грамотно обставлено. Старые книги, напильники. А помнишь, как разводили огонь под дождем?

— Помню. «Испытать ощущения побега»... — Лядов поморщился. — Тогда — да. Но теперь... Не то это все.

— Слава, я чувствую ты куда-то клонишь. Но если вы с Ромкой попытаетесь связать твою историю с происходящим на Камее — я не соглашусь. Но факт остается фактом — тебя действительно что-то тянуло. Конечно, не сюда конкретно, но — с Земли. Совершенно не получается, — тихо сказал Трайнис. — Не рационально. Не разумно. Но как будто все завязано... Да нет, чушь.

Лядов дернул плечом:

— Я тоже мистикой не интересуюсь. Но сам видишь, к чему все это привело.

— В отчете сказано: «псевдоноогенные феномены», — напомнил Роман. — Там ни слова об их искусственном происхождении — заметили? Псевдоноогенные. Долго еще идти?

— Долго, — сказал Трайнис. — Очень. А с такими приключениями...

Вадковский, поколебавшись, глотнул вина.

Гинтас взглянул на него и промолчал.

Роман лег на спину. Деревья кренились, далекий зеленый полог плыл над головой, земля покачивалась под лопатками. Глаза закрывались сами собой. Было тепло и уютно. Гудящие от усталости ноги и руки растворились в неге, стали воздушными шариками. Вадковский едва не рассмеялся от наслаждения — не смог, отяжелели веки, губы.

— Пусть поспит, — сквозь нарастающий шум долетел голос Трайниса.

Вадковский открыл глаза и уставился в далекий неровный зеленый мутно светящийся потолок. Целую секунду он соображал, где находится. Его родная комната мгновенно унеслась и растаяла вдали. Когда Роман наконец сообразил, то почувствовал боевой азарт и разочарование одновременно.

— ...Не обновилась информация о Камее, — раздался над ухом голос Трайниса. — Это вообще ни в какие ворота не лезет. Тут же просто опасно! А нам сухо и академично сообщают «псевдоноогенные феномены» — и все?

— Возможно, мы первые столкнулись с таким жестким воздействием, — пробормотал Вадковский, переворачиваясь на живот. Перед ним оказалась криво стоящая темно-зеленая бутылка, опорожненная на две трети.

— Выспался? — спросил Трайнис. — Ты хочешь сказать...

— Я просто ищу логическое объяснение, хотя бы формальное. Допустим, информация не обновлена потому, что до нас такой степени местных странностей никто не испытывал на себе.

— Но почему здесь нет СКАДа? Сбит... то есть, упал спутник. Экстраординарное происшествие. Это как раз их работа. Как бы сейчас был кстати терминал... — простонал Трайнис. — Спокойно порыться в базе данных, узнать про эти экспедиции на Камею: когда они здесь были, что видели, чем занимались, кто участвовал. Впрочем, если здесь объявится корабль СКАДа, мы первым делом будем отправлены домой.

— Это точно, — сказал Лядов.

— А мне все-таки интересно, — сказал Вадковский, — причина нашего полета никак не связана с происходящим здесь?

— Что? Какая причина? — спросил Трайнис.

— Роман, — сказал Лядов, — ну какая может быть связь? Случайное совпадение. Ткнули в строчку каталога и полетели.

— Ха, совпадение, — Вадковский ухмыльнулся, — случайное. Запомните, нет ничего случайного. Камея, между прочим, нас этому учит.

— Рома, не забивай нам голову, — сказал Трайнис. — Мало насущных проблем? Не забыли еще, что мы должны найти корабль и улететь отсюда?

— Ладно, насущный вопрос, — сказал Вадковский. — Я не инженер, но не слишком ли сильно шарахнул универсальный генератор?

— А заодно с ним аккумулятор глайдера, — пробормотал Трайнис. — Я тоже не инженер и не физик. По-моему, взрыв был чудовищный. Только в кино такие видел.

— Мог ли аккумулятор за сутки переполниться энергией больше, чем за годы на Земле, так, что не выдержала изоляция?

Трайнис помедлил с ответом:

— Скорее всего от удара пошла вразнос система вакуум-генератора. Чувствую, ты тоже к чему-то клонишь, Роман. Говори прямо. У нас мало времени. Кстати, перекур пора заканчивать.

— Я думаю, на этой планетке энергетика зашкаливает, — сказал Вадковский. — Может быть, именно поэтому флора здесь феноменально живуча и здорова?

— Притянуто за уши, — сказал Трайнис. — Что же тогда случилось с фауной?

— Не знаю. Наша техника отказала не просто так. В диверсию, надеюсь, никто не верит? Согласись, объяснение может быть только материальным — какое-нибудь поле или излучение. Мощное. Возможно, неизвестное.

— Кто-нибудь заметил ухудшение, изменение самочувствия? — деловито спросил Трайнис.

— Я нет, — сказал Вадковский.

— Я тоже, — сказал Лядов.

— И я нет, — кивнул Трайнис. — Любопытно. Очень любопытно. Славка, спасибо тебе.

— За что? — удивился Лядов.

— Здесь очень интересно, — сказал Трайнис.

— Не знаю, — с сомнением сказал Лядов. — Я стал понимать тех, кто предпочитает сидеть дома, читать книги, смотреть кино и путешествовать дистанционно. Уютное кресло, тепло, сухо. Надо было проверять мою идею на симуляторе.

И все заулыбались — как это было бы наивно, попытаться воспроизвести испытанное ими на симуляторе. Один ночной костер чего стоит.

Вадковский сел, протирая глаза:

— Хорошо покемарил. — Встрепенулся: — Я долго спал?

— Как профессионал — четверть часа глубокого сна, — сказал Трайнис.

— Во, — сказал Лядов, — теперь Рома заговорил анахронизмами. Ладно, по последней — ив путь.

Они пустили бутылку по кругу.

— Какой там наш следующий ориентир? — Трайнис глотнул, скривился, шумно вдохнул через ноздрю. — Ух.

— Этот, как его... распадок, — сказал Вадковский. — Довольно характерный, не спутаем.

Лядов заткнул горлышко пробкой:

— Сам ты распадок. Ты хоть знаешь, что это такое?

Роман, вытягивая шею, всматривался в чащу перед собой, сказал рассеянно:

— Не-а. Пришло вот в голову.

— Феномен ты наш, — Лядов взвалил ремень контейнера на плечо. — Ну, веди.

Вадковский рывком поднялся с земли. Чуть покачнулся. Заботливо проверил пистолет в незастегнутом кармане.

Трайнис стоял, держа тесак лезвием плашмя на плече, и смотрел на Романа.

Вадковский обернулся, прищурясь, пробежался взглядом по противоположному берегу, еще видимому между стволами. Деревья на той стороне застыли изваяниями. Мост-бревно был ярко освещен. Дыма над лесом не было. Голубело чистое небо.

— Каньон Рубеж, — значительно сказал Вадковский, и бесшумной хищной походкой начал углубляться в заросли. — За мной.

Сделав два десятка шагов, экипаж «Артемиды» канул в чаще.

Лес вокруг нисколько не изменился. Показалось, никуда они не ушли за эти сутки, а продолжают топтаться рядом с упавшим глайдером. Только измазанные пылью и зеленью лица и ладони, да еще порванные и естественным образом потихоньку принимающие усредненный цвет окружающей местности комбинезоны напоминали о проделанном пути. Да и глайдер, скорее всего, взорвался.

Вадковский вел быстро, но часто останавливался, задирал голову, вставал на цыпочки и что-то высматривал впереди.

— Нечеткий ориентир? — спросил Трайнис, замыкавший движение. Он так и шел с тесаком на плече.

— Издали был четкий, — пробормотал Вадковский. — Сопки — это тебе не камень в виде головы лошади. Вблизи расплываются. — И остановился. — Вот они.

Все остановились, всматриваясь.

— Где? — осторожно спросил Лядов.

— Кто? — спросил Трайнис.

Хаос деревьев перед ними заметно начинал взбираться в гору.

— Это и есть твоя сопка? Ты же говорил — две? — сказал Трайнис.

— Лощина, то есть, распадок... короче, место между сопками здесь начинается, — проникновенно объяснил Вадковский. — Разуйте глаза. Видите? Прямо перед нами почва почти не поднимается.

— Верно, — сказал Трайнис уважительно. — Глаз-алмаз! Пошли.

— Погоди. — Вадковский снова смотрел вверх и вправо. — Нам же надо следующую реперную точку наметить. А может и поляну увидим. Лезем на вершину. Там вроде голый пятачок был.

— Ох, Сусанин, — сокрушенно сказал Трайнис. — А отметки как прикажешь делать, если будем бегать заячьей петлей по склону?

Вадковский обернулся, белки глаз живо блеснули на загорелом пыльном лице.

— Брось ты эти отметки. Если увидим фиолетовую поляну — отметки уже будут ни к чему.

Трайнис колебался, покачивая в руке тесак, ловко крутнул его вокруг запястья:

— Ладно, полезли наверх.

Они свернули с курса и начали подъем.

Как и везде на пройденном маршруте, к вершине деревья редели. Солнечный свет сначала прошил растительный полумрак огненными стрелами, а потом залил все вокруг горячими яркими озерами, высветляя мрачную зелень до последнего листочка. Между редкими деревьями впереди, среди травы, забелели камни.

— Они, — вполголоса воскликнул Вадковский, ускоряя шаг.

С самой высокой точки сопки должна быть видна поляна фиолетовых цветов. Поляна давно уже стала чем-то родным, приближающим на один шаг к Земле.

Они бросились к вершине, не глядя под ноги, огибая камни, слившиеся в сплошной неровный каменный круг.

На самом верху пришлось остановиться. Скальный выход был здесь на редкость мощным. Целая поляна колотого камня — черт ногу сломит. Возможно, в скалу на вершине сопки однажды ударила молния. И, видимо, не одна. Среди куч обломков возвышались остроугольные, неправильной формы, отдельные целые глыбы, впадины заполнял щебень. Кое-где полусдувшимися огромными мячами горбились странные чешуйчатые валуны, и не было под ногами ни веточки зелени. Все было присыпано белой пылью. Поляну фиолетовых цветов разглядеть не удалось. Кроны деревьев окружали вершину сопки, частично заслоняя панораму! Торопливо и осторожно они пробирались к самому большому и высокому обломку, похожему на полуразрушенное основание гигантской колонны или на круглый постамент для не менее гигантской статуи. Каменное крошево душераздирающе скрипело под ногами. Нечеткие в гравии следы трех пар ног, петляя, приближались к «постаменту». Среди камней было удущающе жарко. Пыль липла к мокрому лицу, слюна напоминала густеющий цемент. Лядов поскользнулся на круглом валуне — тот неожиданно легко подался под ногой — и схватился за ближайшую каменную глыбу, отбив себе пальцы.

Пятиметровой высоты стена «постамента», пропиленная во всех направлениях трещинами, нависла над ними.

— Я полез, — буднично сообщил Вадковский, поплевав на ладони. — Займемся привычным делом.

Трайнис вполглаза присматривал за взбирающимся Романом и осматривал открывшиеся с вершины холма окрестности. Лядов, уперев кулаки в бока, тоже смотрел вдаль, где в мареве сливались в мутную полосу горизонта малахитовые складки леса и выцветшее от жары небо. Воздух сильно дрожал, искажал перспективу, обманывал, смешивал краски. От напряженного всматривания разноцветные пятна начинали прыгать и перемещаться.

— Рома, какого размера поляна? — спросил Лядов. Ему захотелось первым обнаружить спасительный ориентир и сообщить друзьям радостную новость. Он двинулся вдоль «постамента», ища лучшую точку для наблюдения.

Вадковский лихо взобрался на глыбу, покрутился по сторонам, как флюгер, и вдруг радостно заорал, вскинув руку с вытянутым пальцем:

— Есть. Ура!

Лядов и Трайнис, оказавшиеся по разным сторонам «постамента», подняли головы.

— Где? Где, Рома?

Вадковский расхохотался и стал танцевать на макушке скалы какую-то сумасшедшую джигу, на ходу выдумывая невероятные па.

— Вижу, вижу! — кричал Вадковский.

Периодически он замирал в характерной позе стремления к чему-то далекому, и в конце концов чуть не свалился вниз.

— Стажер Вадковский, прекратите балаган. — Голос Трайниса был взволнован. — Поставлю в угол. — И уже спокойно спросил: — Роман, какие ориентиры?

Вадковский замолчал, приосанился, приставил ладонь козырьком. Улыбка до ушей не сходила с его лица. Фиолетовая полоска выглядывала из-за кроны, струилась язычком волшебного пламени.

— Значит, так.

В вязком киселе горячего воздуха разнесся ленивый скрежещущий звук — камень медленно волокли по камню. Потом прозвучала череда неясных утробных звуков и голос Лядова произнес:

— Э... Ты чего. Эй!!.

Раздался сухой костяной удар, что-то мелкое и многочисленное хлестко сыпануло по камням. Лядов длинно истошно закричал, голос его резко приблизился — он прыжком появился из-за «постамента» и застыл, напряженно пригнувшись, продолжая глядеть на что-то невидимое для Трайниса. Гинтас обернулся на крик и обмер, наверное первый раз в жизни, — в тело вонзились миллионы крошечных ледяных игл.

Вадковский наклонился на крик, всматриваясь под ноги. Ослепленный послеполуденным солнцем, он не видел ничего, кроме черных теней на белых раскаленных камнях. От жары шумело в ушах. Роман поморгал, потер глаза. Его удивило, что Лядов движется дерганными неровными шагами и зачем-то надел нелепую серую мешковину. Потом Романа удивило другое — где Славка ее взял? А потом Роман все понял. Потому что зрение прояснилось и он увидел.

Время затормозилось. Вадковский мучительно долго вырывал из кармана пистолет — хорошо, тот был взведен. Тяжелая штуковина медленно взлетала от бедра, сопротивляясь, тягуче оттягивая пальцы. Потом он так же мучительно пытался убедиться, что не ошибся. Он уже держал пистолет обеими руками и поверх прицела следил за медлительной серой фигурой, проходящей внизу.

— Отойдите все! — крикнул Вадковский.

Краем глаза он увидел, что Трайнис и державшийся за плечо Лядов шарахнулись в сторону. Скрюченная, но тем не менее высокая серая фигура синхронно повернула за ними и теперь располагалась к Роману спиной. Роман даже опустил пистолет. Но на лицах ребят был написан такой ужас... К тому же Трайнис, пятясь, споткнулся, отчаянно взмахнув руками. Тесак отлетел, брякнулся на камни. Вадковский вскинул оружие и, предупреждая крик Лядова, выстрелил.

— Рома!.. — закричал Лядов.

В плотной жаркой атмосфере выстрел ударил по ушам тяжелыми подушками. Серая фигура нырнула вперед и в сторону, ничком врезаясь в камень у ног Трайниса.

Эхо выстрела легкомысленно укатилось куда-то в тишину слепящего полудня.

Вадковский медленно опустил пистолет. В воздухе тошнотворно пахло кислой гарью. Трайнис поворачивался к Лядову, у которого из-под ладони, сжимавшей плечо, широко текла кровь. С осоловелым лицом Лядов опускался на камни.

Вадковский перестал что-либо чувствовать. Он шагнул к краю скалы, зло осмотрелся и спрыгнул вниз. С грохотом приземлился на камни. Как раз следующая фигура вставала на том месте, где только что горбился запыленный валун.

Пружинисто приседая на широко расставленных ногах, Роман поверх тускло сиявшего угловатого ствола уставился в бессмысленную морду. Существо было похоже на помесь обезьяны с рептилией — неживые глаза, чешуйчатая кожа. У него были завораживающие медленно-порывистые движения. Огромные черные когти лаково блестели на неловко выставленных вперед, словно забытых, крючковатых лапах.

— Стой! — крикнул Вадковский, потрясая стволом.

Равнодушно глядя мимо него, тварь приближалась. Роман глотнул, чуть опустил пистолет, найдя, предположительно, область сердца, и нажал курок.

Существо крутнулось, ударенное наотмашь, и без звука повалилось назад.

Не отводя пистолет, Вадковский обернулся.

Сидя на камне, Лядов зажимал ладонью плечо. Весь бок его был залит кровью. Трайнис, приоткрыв рот, смотрел на Вадковского. Позади Трайниса что-то пришло в движение.

— Гинтас, сзади! — крикнул Роман.

Трайнис вздрогнул, прыжком припал к земле, подбирая тесак.

Лядов с посеревшим лицом обернулся.

Еще одно существо, петляя среди камней, целеустремленно приближалось к ним.

Трайнис вставал с колена, выставив тесак перед собой, медленно водя концом неровного острия из стороны в сторону. Уголки его рта хищно опустились.

Вадковский, стремясь охватить сразу всю панораму, пятился к друзьям. Он увидел неподалеку еще один серый валун, приткнувшийся под большим обломком. Поверхность валуна дрогнула, с него осыпалась пыль, и валун сразу потерял ощущение каменности, потерял округлость — пошел складками, показались плечи, лапы, развернулся хвост, вынырнула бессмысленная голова. Валун был согнутой колесом спиной. Чудовище пребывало в спячке или просто пережидало дневную жару, свернувшись в невероятно плотный клубок. Выпрямившись, оно слепо уставилось в поверхность скалы, касаясь мордой камня.

— Гинтас, уходим! — крикнул Роман. — Помоги Славе.

— Сейчас, — сквозь зубы сказал Трайнис, прижимаясь левым боком к скале, и отводя тесак для удара. Монстр ковылял уже в нескольких шагах перед ним. Лапы твари были опущены вдоль тела и казались невероятно длинными. Черные кривые когти размером с человеческий палец каждый поблескивали у полусогнутых колен.

— Я его возьму! — крикнул Вадковский, продолжая пятиться и лихорадочно крутя головой по сторонам, не в силах сообразить, какое из чудовищ опаснее. Он был уже в десяти шагах от друзей, когда вдруг «его» существо перестало созерцать скалу, повернулось и без колебаний двинулось прямо на Вадковского.

Роман выругался и крикнул, не в силах обернуться, чтобы не потерять монстра из прицела:

— Гинтас, как у тебя?

В ответ за спиной раздался резкий скрип, свист рассекаемого воздуха и тупой вязкий удар. Что-то омерзительно засипело и грузно повалилось на камни. Вадковский все никак не мог обернуться. За спиной кто-то тяжело возился и булькал. Наступавшее на Романа создание вдруг рванулось вперед, резко выбросив лапу. Вадковский качнулся назад, прогибаясь в поясе. Черные когти промелькнули возле лица и врезались в большой обломок скалы. По лицу больно ударила каменная крошка. Левому глазу стало горячо. На вертикальной поверхности скалы появились пять выбоин. Падая на спину, Вадковский выстрелил в резко приблизившуюся кошмарную морду. Тенью промелькнуло вытянутое тело зверя. Несколько горячих темных капель тяжело упали на кожу. Роман дернулся. Перелетев через него, существо рухнуло, подняв облако пыли.

Голую спину пронзила боль. Зажимая ладонью левую сторону лица, не вставая, Вадковский, извернувшись, перекатился на живот, из неудобного положения вскинул пистолет.

Тварь лежала неподвижно, безвольно разбросав лапы на острых камнях. На морде у нее оживленно вздувалась гроздь вязких черно-зеленых пузырей.

Вадковский торопливо вскочил. По дуге обойдя обезьяну-рептилию, при этом не сводя с нее пистолета, он бросился к ребятам. На ходу отнял ладонь от лица, посмотрел — крови не было. Он попытался проморгаться. Глаз видел плохо. Под веки словно песок насыпали.. Спину жгло, как будто он упал на раскаленное тавро.

Трайнис, держа тесак наизготовку, тяжело дышал, угрожающе нависая над поверженным существом. Глубокая рана почти отделила от туловища голову вместе с шеей. Камень залила черно-зеленая жижа, маслянисто блестевшая под солнцем.

У Трайниса подергивались плечи, голова то и дело ныряла к груди.

Вадковский подошел, со словами «Гинтас, все нормально. Ты молодец» отобрал тесак и подтолкнул того в сторону. Трайнис оперся о камень, согнулся и его тут же вырвало.

Вадковский метнулся к Лядову. Закрыв глаза, тот сидел, прижавшись щекой к каменному обломку.

Бросив на камни тесак, Вадковский быстро скрутил в жгут несколько полос от порванной майки и перетянул Лядову руку у самого плеча. Выхватил из карманчика флакон с биопластом, оттянул окровавленные лохмотья рукава и опрокинул на рану. Биопласт вскипел. Пена широким неправильным пятном накрыла рану. По периметру растущего белого пенного пятна темным валиком отступала грязь и спекшаяся кровь. Пузырьки растаяли, лепешка биопласта на секунду стала прозрачной — как мелководная черноморская медуза, и тут же начала темнеть — рана была большой. Вадковский похлопал Славу по щеке. Тот зашевелился, сморщился, подобрал под себя ногу, вяло попытался встать. Выглядел он неважно. Взгляд был мутный. Шок прошел, боль скоро утихнет.

— Не спеши. — Вадковский придержал Лядова, продолжая рассматривать рану. Четыре глубоких пореза рассекли плечо, пятый задел левую сторону груди. Рана была не очень хорошей, но, в общем, Славке повезло. Могло быть хуже.

Проскрипев гравием, подошел Трайнис. Многократно размазанная рукавом и ладонью двухдневная грязь покрывала его лицо жутковатым боевым макияжем. Ежик волос густо пятнала белая пыль.

«Интересно, как выгляжу я», — подумал Роман и покосился на расплывшиеся темные пятна на груди. Кожа, под ними зудела и покраснела вокруг. Он брезгливо стер кровь твари болтающимся рукавом комбинезона.

— Пока вокруг все спокойно, — вполне невозмутимо сказал Трайнис, подбирая тесак. Осмотрел окровавленное лезвие. Сплюнул. Рукавом вытер губы. Протянул руку Вадковскому. — Дай я тебе спину полечу.

Роман отдал биопласт, передернул плечами — спину жгло. Потом по спине провели холодной влажной кисточкой и боль утихла. Вадковский дернулся было встать.

— Посиди минуту, — схватил его за потное плечо Трайнис. — Дай затянуться. — Он тяжело дышал в затылок. Наконец убрал руку. — Все.

Вадковский поднялся:

— Уходим. Ориентир — туда. — Он махнул рукой вниз, в сторону лесного океана. Гинтас присмотрелся и кивнул.

Лядов сидел, скорчившись. Трайнис помог ему встать и, хотя тот отбивался, закинул здоровую руку Лядова себе на шею, и они торопливо посеменили прочь из каменного круга. Лядова мотало из стороны в сторону.

Сойдя с камня и сделав несколько шагов по траве, Трайнис обернулся.

Вадковский догонял их, быстро двигаясь каким-то хитрым боковым подпрыгивающим шагом, и смотрел назад, не теряя из поля зрения тылы, каким-то чутьем не глядя обходя крупные обломки. Краем глаза Роман отметил место, где сидел Лядов — там остались красные пятна.

Круг каменных развалин медленно удалялся. Выпирающий массив «постамента» дрожал в мареве.

Догнав друзей, Вадковский, не выпустив пистолет из руки, подхватил Лядова с другой стороны, и они быстро углубились в чащу. Душная зеленая полутьма под пологом леса показалась комфортной, по сравнению с залитым солнцем каменным пеклом на макушке холма, и почти безопасной.

Шли очень быстро, почти бежали. Лядов не проронил ни слова, но спотыкался все чаще. Трайнис с Вадковским изредка общались кивками и движениями подбородка, когда выбирали путь среди хаоса деревьев. Останавливаться было нельзя. В левой руке Трайнис нес тесак, Вадковский в правой сжимал ТТ.

С досадой закатив глаза, Роман внезапно сбавил скорость, заставив Трайниса остановиться, и встретил его вопрошающий взгляд.

— Контейнер, — одними губами сказал Вадковский.

В глазах Трайниса появилось тоскливое выражение. Вадковский осторожно высвободился из-под руки Лядова.

— Я вернусь, — сказал Вадковский. — Нет выхода. Там слишком много осталось. Вода, патроны.

Трайнис молчал, удерживая повисшего на нем Лядова.

— Подумай сам, — сказал Вадковский.

Трайнис кивнул.

— Идите к ориентиру, — сказал Вадковский.

— Мы тебя подождем здесь, — покачал головой Трайнис. — Вон у той парочки.

В шагах десяти от трассы тесно росли два дерева. В пространство между ними мог с трудом протиснуться человек.

— Идет, — сказал Вадковский. — Держи пистолет, мне давай тесак.

— Зачем это? — нахмурился Трайнис, сжимая пальцы на рукоятке. — Ты хорошо стреляешь.

— Зарубки буду делать, — нашелся Вадковский. Он не стал доказывать Трайнису, что огнестрельное оружие эффективнее холодного, и что два человека важнее, чем один. — Я быстро.

Мрачный Трайнис молча принял пистолет. Рукоятка показалась ему горячей.

Вадковский посмотрел, как друзья устраиваются под двумя гигантскими стволами и двинулся в обратный путь.

Оставаясь в поле зрения Трайниса, Вадковский даже сделал одну зарубку. Когда же чаща сомкнулась между ними, он перехватил тесак по-походному и бросился сломя голову вперед. Деревья рванулись навстречу шатающимися колоннами.

Оказавшись на окраине леса, перед распахнувшимся горячим небом и уходящей вверх сопкой, Вадковский остановился, хватая ртом воздух, всмотрелся — на вершине было тихо. Оглянувшись, он тоже не стал шуметь, делая зарубку, — просто запомнил дерево. Перехватил тесак по-боевому и мягкими прыжками побежал вверх по крутому склону. Когда он пересек границу тени, навалился жар с неба, будто на голову надели тесный обруч, в горло засунули горячую вату. Перевалив зенит, солнце уже указывало место своего захода, но было еще достаточно высоко. О прохладе казалось невозможным даже мечтать.

Вадковский остановился перед каменным кругом, среди разбросанных в траве обломков. Напряженно всматриваясь, усмиряя бурно вздымавшуюся грудь, он почти ничего не слышал сквозь пульсирующий шум крови в ушах.

Оглянувшись на примеченное у подножия сопки дерево, словно ища его поддержки, Вадковский плотнее взялся обеими ладонями за рукоятку тесака, отвел к плечу для удара и крадущимися шагами ступил в пределы сплошного камня. «Постамент» был заметен издали. Широкий осевший контур его струился в горячем воздухе.

Вадковский, пригнувшись, пробирался к месту стычки, шарахаясь в сторону и принимая стойку при виде любого округлого камня. Но тех «дынь», как назвал он их про себя, не было. Он мог поклясться, что, когда они пришли сюда, серых пыльных валунов было гораздо больше.

Вадковский чувствовал, что с него течет ручьем. И совсем не от жары.

До «постамента» осталось всего ничего. Вадковский даже начал узнавать отдельные камни. Когда показалось распростертое тело твари с перерубленной шеей, вернее, ее задняя лапа, Вадковский снова замер. Минуту он стоял абсолютно неподвижно и вслушивался, то и дело опуская глаза на торчащую из-за камня лапу, покрытую чешуей, как у рептилии, с костяными наростами на подошве.

Вокруг было невообразимо тихо. Контейнера нигде не было видно. Где его бросили? Кажется, у «постамента». Все именно оттуда дружно стали высматривать поляну.

Вадковский на цыпочках крадучись двинулся дальше. Тесак плыл перед ним, нервно подрагивая страшным лезвием расслоившегося до микронной толщины композита. Иначе вряд ли бы Трайнис смог нанести такой эффективный удар. На лезвии мутно блестели почти засохшие черные с зеленым отливом пятна и полосы. От них шел неприятный запах. Трайнис даже не успел вытереть лезвие.

Распростертая фигура проплыла сбоку. Кровь зверя впиталась в камень, оставив угольные пятна с купоросной бахромой.

Пройдя несколько шагов, Вадковский остановился и торопливо вытер лицо рукавом. Левый глаз почти проморгался, но что-то еще давило на глазное яблоко, и все виделось мутным. Белый жар заливал все вокруг, обломки скал бросали в Романа многократно отраженный солнечный свет. Щурясь, Вадковский медленно обходил «постамент».

Вот еще два существа — сраженные его пулями. Лежат в тех же позах.

Он сделал несколько шагов.

Бурые брызги на камне, на уровне плеча — здесь тварь напала на Лядова.

В конце концов он просто споткнулся о контейнер, подняв грохот на всю планету.

Подхватив контейнер за ремень, Роман бросился со всех ног прочь. Он мчался, не заботясь о маскировке, лавировал между камней, перепрыгивал, думая лишь о том, как бы не разбить непочатую и начатую бутылки с вином.

Остановился он лишь у первых деревьев. Резко развернулся, выставив перед собой тесак.

Его никто не преследовал.

Вадковский недоверчиво бросил взгляд вверх по склону — далекие камни ярко белели на фоне неба.

Он накинул ремень контейнера на плечо и быстро зашагал по еще не распрямившейся траве. Видимо, дневная духота разморила даже местную сверхжизнелюбивую подножную флору.

Частый шорох быстрых шагов гас в густой траве. Страшно хотелось пить, горло саднило, в комбинезоне, даже расстегнутом до пояса, было нестерпимо жарко, кожа зудела, по мокрым бедрам комбинезон просто скользил. Но не ходить же по лесу в плавках! Все эти неудобства сопровождали его далеким параллельным курсом — он их почти не замечал. Открылось что-то вроде второго дыхания.

Сначала Вадковский никого не увидел. Усмехнувшись, он рукояткой тесака отстучал по стволу сигнал «я здесь, свой».

Из-за тесно стоящих стволов бесшумно высунулся Трайнис. Блеснул вороненый ствол. Гинтас молча кивнул Роману. Тот в три прыжка оказался рядом.

Лядов полулежал в тесноте между двумя гигантскими комлями, бледный как полотно, но со взглядом осмысленным и недовольным. Вадковский присел перед ним, внимательно осмотрел предплечье. Потемневший биопласт покрывал четыре глубокие борозды.

— Как ты?

— Нормально. Царапина.

Лядов старался скосить глаза на плечо, но чувствовалось, что ему это трудно дается. Он прислонился к коре и закрыл глаза.

Биопласт очистил рану и принялся за восстановление тканей. Лядову сейчас полагалось хорошее питание и постельный режим.

— Все так говорят. Ты еще не видел, что такое настоящая боевая царапина, — болтал Вадковский, копаясь в контейнере.

Вскоре жгут был снят, кровавые лохмотья срезаны, а плечо Лядова аккуратно перевязано относительно чистой и целой тряпкой — майкой Трайниса. С левой стороны покрытый разноцветными — преимущественно красными — пятнами комбинезон Лядова частично превратился в безрукавку.

Вадковский чпокнул пробкой, протянул Лядову бутылку.

— Хлебни. Врачи рекомендуют.

— Лучше, наверное, воды, — усомнился Трайнис, посмотрев через плечо. Он стоял к ним спиной, обозревая поляну, со стороны которой появился Вадковский. Пистолет Трайнис держал в опущенной руке.

— Немного можно, — сказал Роман и протянул Лядову брикет.

Тот покачал головой.

— Подкрепись. Там еще есть, — сказал Вадковский.

— Я знаю, сколько там есть, — невесело сказал Лядов.

— Боевой рацион, — напомнил Вадковский. — Тут витамины.

Лядов молча начал жевать, смотря в траву. Левая рука его висела как плеть.

— Больно?

— Нормально.

Лядов выглядел равнодушным. Это не понравилось Роману.

— Держи воду. Обязательно попей. — Вадковский поставил в траву возле ноги Лядова флягу. Поднялся, подошел к Трайнису.

— Надо уходить, — сказал Трайнис.

Они посмотрели друг на друга. Вадковский отметил растерянность на лице самого старшего из их компании, и самого опытного. Трайнис отвел взгляд.

— Как-то все не так, — пробормотал он. — Неправильно все. Почему мы должны, как какие-то питекантропы... — он оборвал себя, потемнев лицом.

Вадковский подождал и тихо сказал:

— Биопласт справился. Хорошо, что перелома нет. Славке повезло. Сейчас наберется сил.

— Бери пистолет, давай мне тесак, — глухо сказал Трайнис.

— По-моему, отметки больше не стоит делать, — сказал Вадковский, меняясь оружием. _ Две причины: время и...

— Понял. Я пойду со Славой, — сказал Трайнис.

— Я возьму контейнер.

Лядов, опираясь о ствол, морщась поднимался с земли. К нему бросились, бережно помогли с двух сторон.

Перегруппировавшись, тронулись в путь.

Вадковский шел впереди, придерживая за спиной контейнер, ремень которого впился ему в левое плечо. Пистолет в его правой руке был взведен и снят с предохранителя.

Трайнис поддерживал Лядова под здоровую руку, хотя тот сквозь зубы заверял, что чувствует себя уверенно.

Шли молча. Было решено производить как можно меньше шума и не оставлять, по возможности, никаких следов.

Следующим ориентиром, по словам Романа, была некая, как он назвал, Щека.

Что за Щека — выяснять времени не было. «Там увидите, — коротко бросил он. — Щека как щека».

Было заметно, что путь пролегает между двумя возвышенностями — справа и слева деревья взбирались на склоны.

Вадковский уверенно и упорно шел вперед, словно уже ходил здесь. Трайнис поглядывал по сторонам — ему не нравилось, что чаща зажимает их в низине. Напасть здесь на отряд было проще простого.

Вадковский шел как заведенный, ничего не замечая вокруг. Вереницы гигантских шершавых стволов сонно уплывали назад.

В низине было сумрачнее, чем на ровных участках. А может быть, так только казалось. Вадковский поднял глаза: наконец появился просвет. Лучи солнца под острым углом врывались в зеленую полутьму, мягкие желтые блики лежали на верхних частях стволов. Дело не в низине — просто солнце опустилось, вечереет. Роман словно очнулся, и замедлил шаг. Ему показалось, что возле самого просвета в кроне что-то роится — облачко насекомых или пылинки танцевали в луче света. Все равно. Это теперь не важно.

— Слава, время, — тихо сказал Вадковский.

Последовала пауза, тихая реплика Гинтаса, и прерывающийся голос Лядова:

— Я их где-то потерял.

— Мы идем часа два, — сказал Трайнис.

Вадковский разглядывал лучи, силы которых не хватало, чтобы добросить пятно солнечного света на дно зеленого молчания. Солнце уже вошло в последнюю четверть своего дневного пути. В их распоряжении два часа. Ну три. На равнине летние сумерки длинны, но под зеленым щитом они начнутся раньше и будут гораздо короче. Сейчас бы идти и идти... Возвышенности по сторонам и не думали понижаться, что было бы верным признаком выхода на следующую опорную точку.

Вадковский скрепя сердце сказал:

— Привал.

И остановился. Просто встал столбом там, где шел. Отдыхать ему не хотелось. То есть он в иной ситуации с огромным удовольствием сбросил бы с себя весь груз, смыл грязь с уставшего тела, вдоволь поплескавшись в горячей воде, потом бы не спеша плотно поел, а потом бы завалился спать на целые сутки в своей комнате с открытым настежь окном. Но здесь подобные желания... Нет, он не подавлял их. Просто та жизнь осталась там, а здесь шла совсем другая, своя жизнь, где желания тела — дело десятое.

— Если из-за меня, — донесся бесцветный голос подходящего Лядова, — то привал делать не стоит. Я дойду.

Трайнис и Лядов остановились рядом с Вадковским. Лядов правой рукой держался за плечо Гинтаса, но стоял вполне уверенно. Наверное, действительно это была не слабость, а анестезирующее действие лекарства.

Вадковский откровенно рассматривал Славкино лицо — бледен, глаза тусклые, почти не смотрят. Конечно устал. Может быть, ему больно. Но молчит, не признается. Роман приблизился. Рука не горячая, пульс учащен. Предплечье, давно не мытое, в жутких буро-черных лохмотьях — не воспалено, только толстая корка биопласта еще больше потемнела на глубоких рубцах — универсальное снадобье помогало организму бороться с ранением, отдавая лекарство, поглощая шлаки и грязь. Скоро надо будет сменить биопласт. Есть еще... сколько же? В личный комплект входят две. Осталось. четыре упаковки биопласта. На такую рану приходится выливать почти всю. Вадковский невольно сглотнул — на еще одно подобное ранение лекарств просто не хватит.

— Роман, я серьезно говорю, — сказал Лядов. Все трое стояли рядом, и Слава говорил очень тихо. — Расслабимся — мне труднее будет войти в ритм. Далеко еще?

— Трудно сказать. Мы уже рядом... Должны быть рядом.

Трайнис крутил головой по сторонам. Взгляд его цепко прыгал по чаще. Часто он поглядывал вверх — видимо, тоже заметил золотистое роение в солнечном луче под сводами леса, но ничего не сказал. Это теперь действительно было не важно.

— Роман, — твердо сказал Лядов, — вечереет. Надо как можно дальше оторваться от этих тварей. Хуже мне уже не будет. А вот если мы опоздаем...

Вадковский махнул рукой:

— Тогда перекусим стоя.

Он закинул ремень контейнера на шею и держал его на животе на манер подноса. Поели на скорую руку.

— Ты прямо как лотошник, — заметил Лядов, сосредоточенно с усилием жуя концентрат. В глазах его не мелькнуло ни намека на улыбку.

Съели по половине мясного брикета. Воды оставалось три фляги. Правда, были еще одна бутылка вина полная и одна уполовиненная.

Выпили по три глотка воды. Лядова заставили выпить пять. В ответ на его протесты Вадковский спокойно сказал:

— Потеряешь силы — тащить тебя на самодельных носилках будет гораздо сложнее. Ну что — двинулись?

— Потопали, — отозвался Трайнис.

Вадковский наконец определил выражение его лица — хмурое недоумение. «А ты говорил — „на симуляторе“, — подумал Роман. Симулятор и вообще земные реалии вспоминались с некоторым трудом. Многое казалось лишним, нелепым. Удивляли собственные поступки и слова в той или иной ситуации. Мир Камеи был проще, честнее и жестче.

Оглядевшись, споро зашагали.

То ли от резкого начала движения, то ли от спада дневной жары почудилось, что оголенных частей тела коснулась прохлада. Не рано ли, забеспокоился Вадковский, и тут же забыл об этом. Пора уже было выходить на опорную точку. Но точка не появлялась. И сделать ничего нельзя было, оставалось только идти этой темнеющей лощиной.

Трайнис опасно нес тесак — лезвием на плече. Значит, постоянно напрягает руку, мельком подумалось Вадковскому. Зато оружие в момент опасности срывается в боевое положение мгновенно. Вадковский мысленно похвалил спутника. «Вот опять, — подумал он, — полузнакомое слово. Вернее, редко используемое в данном контексте. Спутник. Почему я его вспомнил?..» И он сразу забыл об этом. Надо было идти вперед, а лощина и не думала кончаться.

Как-то незаметно истек следующий час. Потом еще полчаса. Прямые лучи солнца над головой пропали.

Вадковский ощущал глухое беспокойство. В животе иногда появлялся медленно стягивающийся холодный узел, из-за которого слабели ноги, а взгляд начинал затравленно метаться по темной массе деревьев. Это было незнакомое ощущение. Но оно быстро проходило, едва Вадковский, стиснув зубы, ускорял шаг.

Потемнело существенно. Чаща стала теснее, деревья сгрудились, нависли, разглядывая крошечных путников у своего подножия. Наверное, перешептываются с интересом, удивляются.

Уже можно было обмануться в определении расстояния до далекого предмета. И без того молчаливая и неподвижная чаща стала врастать в повисшую в воздухе темную пыль сумерек. Дальние деревья слились в мутный невыразительный барельеф. Вадковского на секунду охватила тоска. На Земле он очень любил ночь. А здесь даже мысль о возможности остаться наедине с ночной темнотой и деревьями вызывала простой и чистый, ничем не замутненный страх. Страх этот давал силы и гнал вперед. Такого страха, наверное, можно было не стыдиться. Вадковский отер потное лицо валиком закатанного рукава. Огляделся. Он уже не мог вспомнить, о чем только что думал. Где ориентир?

Трое снова остановились. Щелкнула крышка контейнера, булькнула вода. Один из них ел и пил, сидя на контейнере. Другой, повыше, что-то спросил у третьего. Тот в ответ покачал головой. Больше не было произнесено ни слова. Двое склонились над плечом сидящего, переглянулись, кивнули друг другу. Потом все трое быстро собрались и через пятьдесят шагов бесшумно исчезли среди стволов-великанов.

Лощина не кончалась.

Они уже давно шли не в цепочку, а рядом, поддерживая Лядова с обеих сторон.

Вадковский во всех подробностях начал рассказывать Трайнису, как выглядит следующий ориентир. Почему-то очень хотелось говорить. Хотелось расшевелить безразличную, стремительно исчезающую в темноте чащу. Хотелось услышать собственный голос, удостовериться, что ты не превратился в тупо шагающий механизм, забыв зачем и куда идешь.

Трайнис слушал молча, иногда повторяя: «Тише. тише».

Опять вокруг все было пепельным и черным, как сутки назад. Какие-то заблудившиеся в кронах кванты закатного света давали глазу ничтожную возможность видеть. Они уже несколько раз налетали в полумраке на ветки и царапались.

— Фонарик! — прохрипел Трайнис. Контейнер болтался у него на левом плече. В левой же руке было зажат тесак. Правой он тащил Лядова за пояс комбинезона.

— Нет, — упрямо отвечал Вадковский. — Мы дойдем.

Здоровой рукой Лядов обхватил его шею. В правой Вадковский держал пистолет, который уже давно не убирал в карман. Рукоять стала неудобно широкой и скользкой, сам пистолет сильно потяжелел.

Лес распался на отдельные глыбы мрака. Иногда какие-то неопределенно бледные пятна маячили перед глазами. Порой начинало казаться, что это ноги, а не глаза, чувствуют повышение уклона, и тогда они сворачивали в низину, в существовании которой уже не было никакой уверенности — может быть, они давно уже заблудились и идут не туда. Так как это было бы слишком страшно, о таком варианте никто не думал.

Лядов двигался молча, односложно отвечая на вопросы о самочувствии: «все нормально». Кажется, у него начала подниматься температура.

Вадковский стиснул зубы, чувствуя, как тяжелеет Слав-кина рука на шее, но выхода не было. После всех событий ночевать в чаще было неоправданным риском. Тем более зная, что где-то впереди есть более надежное для ночевки место.

— Вижу, — выдохнул Трайнис, притормаживая и поднимая голову. — Черт тебя побери, Рома, вижу! Ой, прости.

Вадковский вскинул голову.

— Где? — И расплылся в улыбке. — Все нормально. Вот именно — «шъерт побьери»!

Они остановились. Лядов покачивался, уронив голову на грудь; дышал тяжело и отрывисто.

Вадковский с наслаждением вытер лицо о скатанный рукав на предплечье. Снова посмотрел.

Пусть они ошиблись — взяли левее. Совсем немного — метров двести. А ведь могли промахнуться. Сейчас не понять, виновата ли чаща, где не видно ни зги, или курс был намечен второпях. Теперь это не важно. Главное, что справа, среди поредевших деревьев — что, как им уже известно, явный признак гористого поднятия, — высоко вверху слабо розовел кусочком фруктового сахара на фоне глубокого индиго предночного неба вертикальный выход камня. Стена. Щека. Как будто у крутого зеленого холма вертикальным ударом стесали одну сторону, до камня сняв дерн и деревья.

Подхватив Лядова, с новыми силами полезли напролом.

— Вы меня достали с вашей чащей, — бормотал Лядов, мотаясь, как холст в ручье между двух столбов. Впрочем, он шел сам, но спотыкался все чаще, тяжело повисая на шеях друзей.

— Бросьте меня, — бормотал Лядов.

У Вадковского отлегло от сердца — умирающий человек шутить не будет.

— Все, Слава, дошли. Финишный рывок, последний.

Деревья редели. Прохладный свежий воздух лился навстречу. Только сейчас стало понятно, как перенастоен до духоты растительными ароматами воздух чащи.

Стало светлее. Подъем оказался довольно крутым. Лесная подстилка истончалась. Когда черная в полумраке трава исчезла из-под ног, мелкие камни резко заскрипели под подошвами. Деревья остались позади. Гора росла над ними. Далекая верхушка ее была слабо окрашена розовым и самостоятельно парила в темном воздухе. Истосковавшийся глаз улавливал вокруг призрачные радужные цвета. Наверное, это был психологический эффект после многочасового путешествия в монотонном сумраке. Скальные выходы светлели под ногами.

Они забрались еще на десяток метров по склону, под темную неровную стену, и Лядов неожиданно твердо сказал:

— Больше не могу. Дайте отдохнуть.

Его усадили на травяной островок. Лядов немедленно откинулся на спину.

Вадковский с Трайнисом стояли над ним и озирались, переводя дыхание.

Западная часть неба над черными волнами слившихся крон была чуть светлее, вырисовывались силуэты отдельных ветвей.

Вадковский присел, провел рукой по траве. Задержал ладонь. Трава была влажной. Он постарался вспомнить, была ли влага прошлой ночью — и не смог. Это было слишком давно. Обычная роса. Но что-то его обеспокоило.

Трайнис рядом затих.

Вадковский поднял голову. И тоже замер.

Только сейчас, когда они дошли и сознание немного очистилось от забот, когда за считанные минуты погасли остатки заката — глаза прозрели: над головой ковром горели звезды. Их было больше, чем на Земле в августовскую ночь, похоже, Камея располагалась ближе к ядру. Непривычное расположение далеких светил наделяло весь небосклон невероятной новизной. Они действительно были чужды троим с Земли — эти созвездия, никем никогда не названные. Несколько крупных звезд были ярко окрашены — даже мелькнула мысль об орбитальных станциях, — но мерцали они как самые обычные звезды.

— Вот уж не думал, что когда-нибудь смогу дать имя созвездию. — Вадковский соединил взглядом несколько звезд, чуть подумал: — Подсвечник. Нет, Канделябр.

— Давай поднимемся повыше, канделябр, — устало сказал Трайнис. Посмотрел на смутно видневшуюся в полумраке каменную стену, до которой оставалось полсотни шагов.

— Конечно, — кивнул Вадковский, но вместо этого снова уставился на звезды. — Гинтас, ты видишь то же, что и я?

Трайнис обежал взглядом небосвод. Звезды мерцали колко, словно в морозную ночь. И становились все четче, резче. Трайнис присмотрелся. Словно кристально чистую родниковую воду лили в мутное от летней жары небо. Он даже успел заметить, как почти невидимая прозрачная кольцевая волна ушла за черные кроны обступивших холм деревьев. По созвездьям словно провели мокрой тряпкой. Резко потемнело? Ветер высоко в атмосфере сдул пыль? Опять какие-то чудеса. Они на Камее, и эта планета успела объяснить, что нет таких пиков невероятности, которые не могут быть покорены случайностью.

Не отводя глаз от неба, Трайнис присел и осторожно потряс Лядова.

— Все нормально, — сонно пробормотал тот. — Я не сплю.

Поддерживая под лопатки, Трайнис помог ему присесть. Лядов застыл нахохлившись и чуть завалившись набок.

— Попей, — сказал Трайнис, с трудом оторвав взгляд от сверкающего неба.

Лядов встрепенулся, жадно глотнул пару раз и резко отвернулся от фляги.

Трайнис завинтил крышку и облизал сухие губы. Было темно, и никто этого не увидел.

— Надо перебраться повыше, — сипло сказал он и помог Лядову подняться.

— Не волнуйтесь, — сквозь долгий зевок сказал Лядов, — я просто очень устал. Уже почти не болит.

Бестелесными тенями все трое полезли вверх. За десять шагов до основания каменной стены Трайнис сказал:

— Рома, включаю фонарь.

В ответ Вадковский только вздохнул. Конечно, место ночевки должно быть осмотрено.

— Валяй. Рукой только прикрой.

Щелчок. На каменистом склоне появился яркий овал света, метнулся по изъеденному эрозией камню. Все разом зажмурились — глазам стало больно. Клочок травы изумрудно вспыхнул, испуганным ежом встопорщилась игольчатая тень. Овал света, вырастая, умчался вперед, взобрался на каменную стену и вдруг превратился в узкую щель — Трайнис положил пальцы на стекло рефлектора. Пальцы засветились густо-розовым.

Полоска света, ломаясь, пробежала по скале, нырнула в углубление, похожее на треугольную нишу. Трайнис осторожно заглянул.

— Чисто, — сказал он, с подозрением разглядывая мелкие камешки и слежавшийся песок. Ни птичьих, ни мышиных следов не было.

Они забрались под каменные своды, попадали на теплый песок. Пещерка была треугольная, будто из арбуза на пробу вырезали широкий клин, и неглубокая — едва в рост человека. Но все равно куда приятнее было ощущать за спиной надежный твердый камень. Трайнис погасил фонарь.

Некоторое время все молчали, переводя дыхание, Когда в глазах растаяли блики, оставленные светом фонаря, в глыбе мрака над ними опять засияла звездная поляна, перевитая туманным шлейфом — проступил Млечный Путь.

«Эти же звезды мы видим с Земли, — подумал Вадковский, — только из другой точки. Мала Галактика».

Разгоряченные долгой ходьбой неподвижные тела остывали. Начинал чувствоваться резкий холодок. Он заползал в рукава, стекал за ворот.

Никто не шевелился. Казалось, все заснули. Вадковский вытянул вперед невидимую в темноте ладонь. Черная пятерня мазнула по звездам. Он готов был поклясться, что ощутил прохладный ветерок. Даже не ветер — ровный ток холодного воздуха. И никак не мог определить направление. Неработающие комбинезоны остыли и стали очень неприятными изнутри — холодный влажный материал прилип к телу. Вот незадача. Не рассчитаны они были к использованию с выдранным с корнем блоком сервиса. Страшно захотелось сорвать грязные балахоны и залезть под горячий душ. А ведь вчерашний вечер был теплее. В осень, что ли, местную попали? Так ведь ни одного желтого листа. И тут Вадковский понял — холодный воздух течет сверху вниз. Словно высоко в небе приоткрыли дверь гигантской морозилки.

Кто-то чихнул. Кажется, Лядов. У Вадковского тоже защекотало в носу. Он нажал на особую точку над верхней губой, и зуд в носоглотке прошел.

Рядом в темноте заскрипел песок.

— Ну что еще? — невнятно пробормотал Лядов.

— Надень капюшон, — сказал Трайнис.

Зашуршала одежда, слабо щелкнули фиксаторы «забрала». Рядом повозились и затихли.

Вадковский наклонился вперед, высунулся из укрытия, и стал прислушиваться. Тихо было абсолютно. Не видно было ничего, кроме звезд. Планета для медитаций. Оголившейся шеи тут же коснулась ледяная кисея, соскользнула вниз на открытые кисти рук. Даже в дыру от вырезанного блока сервиса затекал холодный ручеек. Звезды над головой были предельно торжественны и уже почти не мерцали, только изредка посверкивали. Воздух вверху, наверное, охладился неимоверно. Уши начало покалывать. Вадковскии понял, что переждать ночь, не привлекая к себе внимания, не удастся. Надо разводить костер. Так-так... Он задумчиво выдохнул ртом. Струя пара заклубилась, вокруг звезд появились туманные ореолы, и медленно растаяла в неподвижном воздухе.

— Гинтас...

— Я уже думаю об этом, — проворчал Трайнис.

Что тут думать... И Вадковскии понял: за дровами надо возвращаться в лес. Всем вместе. Одного никто не отпустит. «Славу одного не оставишь, придется и его тащить вниз. Сумасшествие какое-то. Эта планета хочет нас доконать. А Славке еще надо сменить биопласт... С другой стороны — комбинезоны просушим, согреемся. Бред. Ты начинаешь искать хорошее в плохом. А как еще вести себя в такой ситуации? Когда все против тебя и за плечами нет привычной и незаметной мощи цивилизации. А вести себя надо очень просто, — подумалось Роману, — делать все так, чтобы получилось то, что ты хочешь. И если для этого надо спать на земле возле костра, то, следовательно, так и надо поступать с легкой душой». И он сразу успокоился. Повернувшись в сторону невидимого Трайниса, снова позвал:

— Гинтас.

— Да, командир, — без тени улыбки в голосе ответил невидимый Трайнис.

— Придется будить Славку и идти за дровами всем вместе.

— Конечно.

Разбудив продрогшего Лядова, который тут же пробормотал «я не сплю», растолковали ему ситуацию, сунули в руку нож — «Слава, это — на крайний случай». Вадковскии, естественно, взял пистолет, Трайнис — тесак. Кряхтя и стеная они поднялись, болью отозвались затекшие мышцы. Гинтас пальцами прикрыл рефлектор фонаря. Держась друг за друга, как артель слепцов, начали спуск в темноту. Очень не хотелось удаляться от крошечной и холодной, но такой надежной пещерки. Поддерживаемый с обеих сторон Лядов сильно дрожал, но шел сам. Урезанный свет фонаря узкой полосой прыгал под ногами. Трава густо серебрилась. Иней. Даже камни похрустывали звонче. Спускаться было скользко. Казалось, идут слишком долго — деревья никак не появлялись впереди, а каменная стена за спиной давно исчезла без следа. Спуск в темноту становился зловещим. Давать перед собой полный свет Трайнис не решался. Наконец, бледная полоса света изогнулась на шершавой колонне. Остановились. Звезды с интересом взирали с высоты. Холод опускался, казалось, именно от них.

— Слава, держи свет. Вот так. Ромка, прикрывай. Все делаем очень быстро.

Лядов навел дрожащий снопик света из зарешеченного пальцами рефлектора на ближайший ствол. Вадковскии встал рядом, напряженно подняв к правому плечу пистолет, зажатый обеими ладонями. Казалось, он хочет послушать, что шепчет ствол.

Трайнис с оглушительным треском сделал тесаком первый удар, огляделся и принялся долбить дерево, надрубая кору на уровне своего роста. Он работал быстро, с остервенением. Щепки сухо щелкали по ближайшим стволам, с шорохом осыпались в заиндевевшую траву. Сделав глубокие, с выворотом, зарубки вокруг всего ствола, Трайнис бросил под ноги тесак и стал сдирать полосы коры — сначала повисая на обеих руках, затем упираясь ногой в дерево. Появился крепкий, ни на что не похожий, мощный растительный дух. Раз за разом вертикальными мазками оголялась гладкая влажная поверхность цвета слоновой кости. Мокрые отсветы фонаря медленно гуляли по голому стволу. Груда длинных коричневых обрывков росла. От Трайниса валил пар, на его лице крупными каплями блестел пот. В чаще повисло слабое несмолкаемое эхо.

Лядов с фонарем перемещался вслед за Трайнисом. Вад-ковскому приходилось постоянно маневрировать, чтобы не оказаться ослепленным фонарем. Он даже не смотрел на освещенный участок дерева, переключив все внимание на чащу — там лишь слабые отсветы метались по стволам.

Треск отрываемой коры вновь сменился частым тупым хрустом. Короткое эхо слабо отзывалось в чаще. Вадковскии скосил глаза — Трайнис перешел ко второму дереву и размахивал тесаком еще быстрее. Пар клубящимся столбом вырывался изо рта. Трайнис спешил.

Вадковский присел, вглядываясь в чащу поверх уснувшей травы. Он понимал, что если кто-нибудь ринется из чащи, то станет видимым только шагах в пяти. Как тут целиться? А звука шагов и подавно не услышать. На замерших травинках поблескивал иней. Замерзшие пальцы перестали чувствовать курок. Вадковский торопливо переложил ТТ в левую руку, кисть правой засунул за борт комбинезона, зажал под мышкой. В левой руке пистолет сидел как чужой.

— Все! — сказал Трайнис, задыхаясь. — Уходим. Роман, помоги.

Вадковский вскочил.

Лядов освещал две большие кучи кое-как набросанных обрывков коры. Правой рукой он приобнял себя и постоянно притоптывал, пытаясь согреться. Левая рука была безвольно засунута в карман. Лядов, фонарик в его руке и свет фонаря — все крупно дрожало.

Трайнис наклонился, припал к земле и своими длинными руками заграбастал одну охапку целиком. Тесак оказалось внутри — с одного конца торчала рукоятка с грязно-белым развевающимся куском обмотки. Гинтас рывком выпрямился.

Вадковский не смог повторить то же самое с пистолетом в руке. Пришлось убрать оружие в карман.

Лядов пристроился рядом, светя под ноги, и они двинулись к скале. Подошвы скользили по инею, холодный воздух обжигал легкие.

Огромная, в обхват, охапка оказалась не слишком тяжелой, но очень неудобной. Одуряюще терпкий запах шел от коры. Вадковский никак не мог им надышаться, пока они поднимались по склону. Наконец он понял, что просто очень хочет есть.

Две большие охапки свалили перед входом. Недолго посовещавшись, основную часть бросили внутрь каменной ниши. Из оставшихся кусков Вадковский под руководством Лядова начал разводить костер. Все промерзли окончательно, понадевали капюшоны, хлопали себя по бокам, размахивали руками. Согревшийся и взмокший на заготовительных работах Трайнис быстро остыл и сейчас отчаянно стучал зубами. Комбинезоны задубели от мороза. Было уже не просто холодно, было явно ниже нуля, причем гораздо ниже.

Фонарик лежал на контейнере и светил внутрь каменной ниши, стены которой возвращали наружу рассеянный свет. Свет был желтоватым — то ли из-за оттенка скалы, то ли садилась батарейка. Три фигуры с поднятыми капюшонами отбрасывали длинные тени на склон. Все делали молча, подавленные очередным происшествием.

Трайнис ломал и рвал на полосы огромные полотнища коры, аккуратно складывая поленницу.

Наконец все застыли и Вадковский чиркнул спичкой. Звук прозвучал громко. Желтый с синей шапочкой язычок пламени вытянулся в центре оранжевого гало над тоненькой деревянной палочкой. Сколько тысяч раз в прошедшей истории этот кусочек дерева с комочком серы спасал человеку жизнь?.. К огню сразу жадно прильнула тьма. Вадковский сощурился на огонек и осторожно сунул спичку в шалашик из кусочков коры. Хорошо, что на Камее нет ветра, подумал Вадковский. И вдруг испугался. Но ветер не подул. «С чего бы он должен подуть?» — одернул себя Роман.

Пламя, попробовав предложенное, нашло его подходящим, и над шалашиком, густея, повалил дым. Оранжевые языки азартно начали выглядывать из щелей. Вскоре маленький костер пылал. Вадковский на корточках сидел над огнем, с умилением наблюдая за его ростом, словно это был какой-нибудь экзотический, с великим трудом выращенный цветок.

Рядом появился Трайнис — Вадковский увидел его ноги. Ботинки побиты, в подошве застряли острые кусочки камня, штанины до колена испачканы в грязи и зелени, исполосованы чем-то острым, в нескольких местах продраны насквозь.

Вадковскому пришлось отодвинуться от огня — в лицо дохнуло жаром и по коже пробежала судорога. Он провел по лицу ладонью. Ладонь была горячей и пахла гарью. Это оказалось очень приятным. Вадковский улыбнулся. Тут же в двух местах треснула пересохшая губа.

Трайнис без предупреждения сунул Роману кусок коры, похожий на узкий щит, переходящий в хлыст.

— На вот, займись.

А сам полез в убежище, в пещеру, где Лядов, действуя кое-как одной рукой, довольно ровно застелил корой остывший песчаный пол и теперь, вывернув шею и дыша паром на темную кляксу отработавшего биопласта, в неверном свете разгорающегося костра разглядывал плечо.

— Давай лучше я, — сказал Трайнис. Он достал из контейнера сине-белый флакон, сунул Лядову фонарь — «держи вот так», и начал менять биопласт. Лядов морщился, шипел сквозь зубы и дергался.

Под каменными сводами посветлело — это Вадковский, не долго думая, положил в огонь целую охапку коры и отодвинулся еще дальше. Оранжевые языки пламени взвились на высоту человеческого роста. Тепло коснулось лиц и рук. Лядов с Трайнисом обернулись на огонь. Пар от их дыхания сливался в одно облако.

Вадковский развел костер перед самым входом, почти загородив проход. Жар от костра шел неимоверный. Обращенные к огню части комбинезонов быстро прогрелись, находившиеся же в тени оставались леденяще-влажными. Трайнис погасил фонарь и наложил чистую повязку на плечо Лядова при ярком оранжевом свете костра. Особой нужды в повязке не было, но так было теплее — клок комбинезона с левого бока Лядова был выдран солидный.

— Слава, садись ближе к огню, — сказал Трайнис. — Тебе надо хорошенько согреться, поесть и поспать.

— Спасибо, — пробормотал Лядов. Из последних сил переполз и улегся боком к костру. Трайнис сунул ему под головусвернутый в рулон кусок коры.

— Отдыхай. Сейчас сварганим ужин.

Лядов молча лежал с закрытыми глазами. Его лицо в капюшоне с незакрытым «забралом», обращенное к потолку пещеры, осунулось и даже в желто-красном пляшущем свете, затопившем пещеру, оставалось бледным.

— Что в меню? — спросил Вадковский. Он сидел, расставив ноги, и закатывал обратно в костер вываливающиеся головешки. Подошвы ботинок находились в опасной близости от огня. Пистолет лежал у него под рукой, по тускло-стальному корпусу бегали оранжевые блики.

— Ты не поверишь, — отозвался Трайнис. — Мясо, овощи, вино. Еда богов.

— Так давай скорее.

— А ты уже нагулял аппетит? — Трайнис не торопясь рылся в контейнере.

Вадковский нервно хохотнул.

— Пять баллов.

— Что? — спросил Трайнис.

— Да так. — Вадковский обернулся. Капюшон он скинул на спину, лицо раскраснелось и лоснилось от жара. — Давай скорее.

— Сначала женщины, дети, старики и раненые.

— Считай, что я...

— Неужели женщина? — ужаснулся Трайнис.

— Нет, старик.

— Скорее ребенок.

— Вундеркинд.

Трайнис помог Лядову занять полусидячее положение.

— Не тормоши, — прошипел Лядов, — а то я на куски развалюсь.

— Питайся. — Трайнис протянул ему упаковку мясного концентрата.

Лядов скосил глаз на протянутый брикет, нехотя взял.

— Рома, лови.

Вадковский ловко поймал свою порцию, уселся по-турецки и с наслаждением вгрызся. Совершенно не важно было, что ты ешь. Главным была возможность рвать зубами, жевать, глотать. Вадковский от наслаждения зарычал.

Трайнис привалился к стене и наконец позволил себе расслабиться. Есть хотелось до тошноты, но чудовищная усталость брала свое; Он ел медленно, чувствуя, как уходит из тела напряжение, ощущаемое как гул и неконтролируемая мелкая дрожь. Мышцы размякали от сильного теплового давления костра. Сверху вдоль скалы стекал вымороженный воздух. Его проворные ледяные струйки иногда касались лица.

Температура внутри пещерки заметно поднялась. Камень стен медленно прогревался. От комбинезонов шел пар. Кора горела отлично и давала много тепла. Вадковский даже перестал подкладывать новые порции топлива — стало слишком жарко. Сгорая, кора превращалась в невесомый светло-серый пепел, уносимый тягой горячего воздуха. Иней вблизи костра испарился, трава и камни высохли. Самые близкие травинки на глазах жухли, желтели и курчавились. В неровных сполохах стала проступать из тьмы стена окружающего леса. В небе сквозь оранжевое марево виднелись только самые яркие звезды. Они весело дрожали в горячем воздухе — как им и полагается.

Трайнис роздал всем еще по одной упаковке с концентратом.

— Сколько осталось? — Вадковский не спешил вскрывать «овощную смесь», подбрасывая цилиндрик на ладони.

— Пока в график укладываемся. Кушайте. Впрочем, ты как хочешь, а вот Славке необходимо съесть все до конца.

Лядов молча принялся за вторую порцию. Глаза его, почти прикрытые, сквозь узкие щелочки в веках смотрели на огонь. Он лежал наглухо застегнувшись, только откинул назад капюшон. Казалось, он совсем не чувствует жара костра. Всклокоченные волосы торчат во все стороны. Грязные разводы на лице, порванный комбинезон, забинтованная рука... Трайнис опустил голову. Творится что-то страшное. Так не должно быть. Ему показались несерьезными его земные развлечения на глайдере. Высший пилотаж это, конечно, хорошо, навыки пригодятся. Но десятки тестов на профпригодность, сотни погружений на симуляторе... Сколько можно выбирать? Даже Ромка, и тот уже твердо решил. Кстати, неожиданно для всех. Ведь думали, что он как всегда прикалывается. Все. Вернемся — иду в Школу пилотов. Нельзя, чтобы где-то кто-то так же, как мы сейчас, шел через чащу без надежды на помощь. Неужели у всей Земли нет сил спасти нас? Школа пилотов... Может быть, потом — СКАД? Посмотрим. На Камее у них явный просчет в работе. А у меня уже есть мысли по этому поводу.

— Воды сколько осталось? — спросил Вадковский. Поколебавшись, он вернул в контейнер пищевой концентрат, хотя есть очень хотелось. Трайнис посмотрел на него одобрительно.

— Три фляги. Предлагаю воду поберечь, а допить вино. Все равно до утра никуда отсюда не двинемся. Отдохнем, согреемся.

— Отлично! — Вадковский живо достал початую бутылку, подержал перед глазами на фоне пламени. Густо просвечивало зеленое стекло, колыхалась темная маслянистая жидкость. — Подождите несколько минут, будет очень вкусно.

Он поставил бутылку поближе к костру. Проверил ладонью — не горячо ли.

— Не лопнет? — поинтересовался Трайнис.

— Не должна. Я вспомнил один рецепт. Сюда бы лимончик, корицы.

— Хватит, хватит. Не береди душу.

Трайнис тоже не стал есть вторую порцию и сидел теперь, вытянув ноги к огню.

Лядов опустил руку с наполовину опустошенными «овощами», тихо попросил:

— Гинтас, забери.

— Слава, надо доесть.

— Уже не лезет.

Трайнис внимательно посмотрел на Лядова. Тот хмуро посмотрел в ответ и уставился в огонь. Тихо сказал:

— Дайте попить.

— Как раз готово. — Обернувшись, Вадковский протянул горячую бутылку. — Прошу.

— Ну-ка, — без выражения пробормотал Лядов. Закрыл глаза и сделал глоток. Лицо его дрогнуло. Трайнис и Вадковский смотрели на него. Лядов сделал большой глоток. Горячее вино сразу согревало и мгновенно кружило голову. Он сделал еще глоток. Открыл глаза. У него было такое выражение, словно он проснулся.

— Ой, извините. — Лядов вытер губы и передал бутылку Трайнису. — Спасибо, Рома. Очень вовремя.

Трайнис сдержанно хлебнул пару раз, прислушался к ощущениям, кивнул и передал бутылку Роману.

— За нас, — сказал Вадковский, приподняв над головой бутылку. Наполнил рот так, что раздулись щеки, и разом про глотил вино. Огонь побежал по пищеводу. Навернулись слезы.

— Ох... — Моргая, он вернул бутылку Лядову. — Ух...

— Заешь, — усмехнулся Лядов. Глаза его заблестели, лицо порозовело. — Старые рецепты, проверено временем.

Трайнис молча протянул Вадковскому недоеденные «овощи». Тот благодарно кивнул и откусил самую малость.

Через два круга бутылка опустела, а упаковка с овощным концентратом была опустошена.

Все раскраснелись от жары и вина. Переглядывались с довольным видом. О холоде и усталости было забыто. Осталась только неимоверно приятная истома. Лядов больше не напоминал пособие по апатии, он живо вертел головой по сторонам, улыбка растянулась до ушей. С лица Трайниса ушла обычная его каменность. Вадковский, улыбаясь и чуть раскачиваясь — вспомнилась вдруг одна веселая мелодия, — смотрел на друзей. Комбинезоны просохли не до конца, но уже не вызывали дискомфорта. Приходилось крутиться, подставляя бока, чтобы досушить.

Незаметно завели разговор на какие-то пустяшные, милые сердцу темы из прошлой земной жизни. Окончательно развеселились, перебивали друг друга, стараясь перекричать — «а вот я помню!..», «дайте мне рассказать!..»

Потом Лядов серьезно сказал:

— В первый момент лес Камеи напомнил мне брошенный в запустении храм, на крыше которого притаились химеры.

— Это верно, — преувеличенно глубоко кивнул Вадковский. — И вообще Камея какая-то химерическая планетка.

Последняя фраза вызвала дикое веселье.

Из крошечной оранжевой трепещущей точки посреди океана тьмы взлетал к чужим звездам отчаянный молодецкий хохот.

— Не рановато ли мы веселимся, — пробормотал Трайнис, вытирая глаза.

За пределами круга света, где-то в чаще, страшно треснуло. Показалось, над самым ухом. В ледяном воздухе звук распространяется мгновенно. Разговор как обрезало. Гулкое эхо раскатилось над лесом и растворилось в темноте.

С окружающего сдернули налет зыбкого покоя.

— По-моему, это деревья лопаются от мороза, — сказал Вадковский в гнетущей тишине. Он был совершенно спокоен, но пистолет как-то вдруг оказался у него в руке. Масленые глаза его забегали, осматривая пространство за пределами пещеры.

— Пожалуй, — сказал Трайнис. Покосился на обмотанную рукоятку лежащего рядом тесака и начал разминать кисти рук.

Лядов привстал, попытался разглядеть, что делается за стеной огня. Ничего не было видно.

— Слава, лежи, — тихо сказал Трайнис.

— Слушаюсь, — проворчал Лядов, лег на спину и стал смотреть на пляшущие пятна света на косом каменном потолке.

— Я сейчас, — сказал Вадковский. Поднявшись, он шагнул в сторону, боком выйдя из пещеры. Огонь лизнул штанину.

На обнаженную голову вылили ушат жидкого обжигающего мороза. Холодное щупальце нырнуло за воротник и поползло вдоль спины, расширяясь. Вадковский поежился. Не надевая капюшон, отвернулся от огня. Огромное фиолетовое пятно плавало перед ним. Он поморгал, потер глаза — не помогло. Тогда он сделал несколько крадущихся шагов вдоль скалы, отойдя в полную темноту, прижался спиной и стал слушать. От мороза трещала голова, звенело в ушах. Вадковский почувствовал, что все тело стремительно коченеет. Это даже хорошо, что мороз, — приближающегося выдаст треск льда и замерзшей травы.

Вадковский поднял слезящиеся глаза. Приходилось часто моргать.

Над головой ровно горели звезды. Он узнал свой Канделябр и подмигнул ему. Справа, на периферии зрения, метался оранжевый свет. Костер на таком расстоянии горел бесшумно, кора не стреляла, не лопалась. Оставшись один среди ледяной темноты, Вадковский понял, что три человека из ничего могут создать домашний уют, прогнав тьму, холод и мертвую тишину, а заодно и элементарное чувство опасности. Подкрадись кто к ним во время ужина — не услышали бы.

На посту вино не пьют, вот что. Никто из них об этом не вспомнил. Тренироваться надо чаще... красненьким.

Вадковский почувствовал, что совершенно протрезвел, и это его обрадовало.

Трудно сказать, сколько было ниже нуля. Может быть, минус тридцать. Может быть, ниже. Он половчее взялся за пистолет, по уже сформировавшейся привычке поднял его к правому плечу. Теперь оружие казалось очень ладным, в меру тяжелым, удобно устроившимся в руке — только страшно холодным. Вадковский чувствовал себя спокойнее, поглаживая спусковой крючок.

Где-то рядом послышался шорох, короткий и несерьезный. Может быть, камешек на склоне прокатился сквозь траву, но Вадковский вжался в скалу, на короткий промежуток потеряв ощущение времени. Он даже забыл о сведенных от холода щеках и пальцах. Пялился широко раскрытыми глазами во тьму, но не видел ничего. Вроде тихо. Повернул голову, шагнул от стены. Костер пылал далеко, шагах в двадцати. Подошва ботинка Трайниса все так же торчала из пещерки. Похоже, Гинтас не пошевелился с тех пор, как Вадковский вышел наружу. Роман хотел было ему крикнуть, но сдержался, и медленно, по стеночке, пошел назад. Шум, который он сейчас производил, осторожно наступая на заиндевелый щебень и иногда задевая задубевшим рукавом комбинезона по скале, казался недопустимо громким. Какая ерунда! Их костер сейчас как маяк в ночи. И опять ни одной мошки не вьется у огня. Правда, мошек мог загнать в их теплые щели свалившийся неизвестно откуда мороз.

— Как там обстановочка? — Трайнис посмотрел снизу и убрал ладонь с рукоятки тесака.

— Все тихо, — ответил Вадковский, поспешно глотая теплый воздух.

Только окунувшись в тепло костра, Роман понял, как все выстужено снаружи. Он присел на корточки, потер совершенно нечувствительные уши, протянул руки к огню. Что-то вроде холодного отчужденного анализа овладело им. Словно мороз настроил на серьезный ход мысли.

— Гинтас, надо решить, что делать дальше. Нельзя просто тупо идти вперед.

Трайнис молча сел рядом, подтянув к груди колени, положил подбородок на сцепленные пальцы.

— Урежем порции.

— Я не об этом. Впрочем, и об этом тоже. Я о ситуации вообще. Мне здесь не нравится.

Трайнис несколько секунд покачивался, обняв колени:

— Тип биосферы феноменально идентичен земному. К сожалению, походный анализатор сдох вместе со всем снаряжением, проверять местную флору и фауну на съедобность нечем. Но я надеюсь, мы сможем прокормиться охотой.

— Ты серьезно? Ты уверен, что то, с чем мы столкнулись днем, можно есть?

— Ну...

— Так-то.

— Кстати, ты видел вечером в луче света...

— Да. Похоже, насекомые здесь все же есть. Должна быть на планете с такими лесами пищевая пирамида. Я убежден. Надо искать. Мы обязательно найдем. Мы пока только шли, не глядя по сторонам. В том ручье могла быть рыба. Почему все вокруг спит или попряталось? Очень странно.

— Слабо сказано — «странно».

Помолчали.

Вадковский заговорил:

— Голод — не самое страшное. Пеший поход оказывается сложнее, чем мы рассчитывали. Мы обязаны признать присутствие неизвестного фактора. Рискну сказать, враждебного фактора. Мы должны учитывать его в своих действиях, иначе... иначе мы не дойдем. Я никогда не паникую, вы знаете. Но уже несколько раз мы едва не погибли. По-моему, пока нам просто везло.

Уткнувшись носом в сплетенные пальцы, Трайнис, как из-за бруствера, смотрел в огонь. Грязные разводы на его лбу были похожи на боевую раскраску индейца, вышедшего на тропу войны. Он устало потерся лбом о сцепленные ладони и разводы на лбу изменились.

— Рома, нельзя учитывать неизвестно что. Я признаю присутствие на планете активного фактора. Но что это? Ты можешь объяснить? Не можешь. Нет системы. Без системы все проявления этого фактора будут для нас постоянно неожиданны.

— Система есть, — твердо сказал Вадковский.

Трайнис промолчал.

— То есть я думаю над ней, — поправился Вадковский. — Не хватает маленького кусочка, фрагмента.

— Всегда кажется, что решение где-то рядом. В СКАДе умные люди сидят. Так вот, эти умные люди даже не дернулись, потеряв здесь свой спутник. Никаких ответных действий не предпринято. Твоя система это может объяснить? Действия СКАДа легко предсказуемы. Его императив — тактическая и стратегическая защита человечества. Поверь, отсутствие на Камее десантников и исследователей невероятнее сместившегося вектора гравитации.

— Может быть, СКАД не знает про спутник?

Трайнис посмотрел на Романа:

— Знает.

Вадковский задумчиво покивал.

— Тогда почему они не спасают нас? Не знают, что мы здесь?

Трайнис мучительно покряхтел и проворчал:

— Скорее всего, не знают. Ничем иным я не могу это объяснить.

— Значит, СКАД не ведет наблюдений за планетой.

Вадковский оглянулся на Лядова:

— Славка, что скажешь? Давай свою безумную идею. Ты у нас на это мастер. Это я в порядке комплимента.

Лядов молчал. Трайнис и Вадковский терпеливо ждали. Мнение Лядова показалось вдруг очень важным. Иррациональным образом увязывалось происходящее на Камее с первоначальной идеей побега. В конце концов, именно Лядов предложил лететь. Впрочем, Камею выбрали Трайнис с Вад-ковским.

Наконец Лядов оторвался от созерцания языков пламени и нехотя сказал:

— Это не враждебность. Это что-то другое.

И замолчал. Снова он был сам не свой. «Может быть, биопласт не справился с болью, — подумал Трайнис. — Вот Славка и терпит, даже с лица спал. Да нет, по всем косвенным признакам идет на поправку. Просто усталость».

Вадковский остекленело смотрел на Лядова.

— Рома, дыру протрешь, — проворчал тот.

— Верно, — воскликнул Вадковский, — это не враждебность. Есть цепь случайных маловероятных событий. Естественно, в память врезаются самые опасные. А сколько раз нам везло за эти сутки? Ведь везло, вспомните.

— Так-то оно так, — протянул Трайнис. — Но везениекакое-то нелепое. Сначала чуть не убило своим же глайдером, а через полдня вдруг — бревно через каньон. Отличный мост. Причем появился он недавно. Этому дереву, должно быть, лет двести, и ничто ему не мешало расти дальше.

— Как только мы перешли, пожар сразу сам прекратился, — напомнил Вадковский.

— А начался разве не сам?

— Стоп, — пробормотал Вадковский. — Кажется, понял.

— Ну?

— Не стоит целью нас уничтожить. Нам не дают долго задерживаться на одном месте. Мы все время должны двигаться. К кораблю. Кто-то хочет, чтобы мы улетели с Камеи! Сначала не пускали на планету, а теперь заставляют улететь. Пожар согнал нас с места, а бревно помогло преодолеть помеху в пути.

— Ишь ты, «кто-то хочет», — фыркнул Трайнис. — Позволь с тобой категорически не согласиться. Если бы это нечто хотело нашего скорейшего ухода с планеты, то не чинило бы препятствий. Зачем было нападать на Славу? Пройди коготь чуть левее и глубже — мы до сих пор шли бы по лесу с носилками. Извини, Славка.

— Возможно, стычка с обезьянам — чистая случайность. Мы их разбудили. Стоило нам обойти верхушку холма…

— Ладно, с животными пример неудачен. Но со скалы тебя, Рома, совершенно явным и пошлым образом хотели столкнуть... хотело... это нечто... Тьфу! О чем я говорю? Вот не думал, что докачусь до мистики. Но ведь было, все видели. Нет, я отказываюсь понимать. Если планета пуста, почему тут не работают ученые? Здесь же бездна интересного. Если здесь есть разум, почему СКАД не оградил планету от вмешательства? Но Камею забыли, как ненужный пустырь, Земле стало все равно, что здесь творится. — Трайнис схватился за подбородок. Сдвинул брови, лоб прорезала морщина. — Не понимаю.

Вадковский в глубокой задумчивости смотрел в огонь.

— Гинтас, я знаю, ты не любишь домыслы, но, похоже, нам действительно пытались помешать. Давайте вспомним все. На подлете к Камее — шальной метеорит, раз. На поверхности — отказал зонд, два. Отключилась энергоустановка глайдера, отключилось все технически сложное — три. На утро — взрыв в районе оставленного глайдера, обломки почему-то летят прямиком к нам.

— Да, да, — нетерпеливо сказал Трайнис. — А если бы командирский пульт не сдох, мы бы давно уже были на Земле. Ну, где здесь система? Или ты предложишь вариант наличия двух противоборствующих... э-э... систем? Одна выгоняет, другая устраивает мелкие пакости?

Повисла тишина и взоры обратились к контейнеру. Трайнис пожал плечами, откинул крышку, достал командирский пульт.

Всем на миг представились огни спускающейся из ночного неба «Артемиды». От тепла костра пахнуло уютом кают-компании.

Трайнис поднес черный параллелепипед к губам и, завороженно глядя в ночь, сказал несколько стандартных фраз телеуправления. Пульт молчал.

Трайнис опустил руку. Моргая, посмотрел сквозь пламя вверх, на звезды. Жар костра быстро высушил навернувшиеся слезы. Никто их не заметил. Он почувствовал себя оскорбленным собственным техническим бессилием. «Хорошо быть десантником. Ты экипирован до зубов, все снаряжение работает исправно, рядом десяток таких же, как ты, — сильных и уверенных. Глайдер может выдержать прямое попадание молнии, на орбите висит базовый корабль, способный садится в озеро кипящей лавы, система безопасности скафандра чутко смотрит вокруг и транслирует на экранчик забрала любую движущуюся цель, которую ты не заметил. Так любой сможет. А вы попробуйте как мы сейчас. Мы попробовали. И что? Хорошо, что Славка не задумал сымитировать каменный век. Ей-богу, остались бы мы в чаще в одних набедренных повязках и с пустыми руками. Нет, не с пустыми — у каждого имелось бы каменное рубило, неуклюжее, — тяжеленное и тупое. И тут мы встречаем обезьян или с неба падает мороз».

— Конечно, две системы псевдоноогепных феноменов на одной планете — это перебор, — медленно согласился Вадковский, наблюдая, как Трайнис с убитым видом возвращает пульт в контейнер.

— Поговорили, — резюмировал Лядов. — От чего ушли, к тому вернулись.

Интонация его была совершенно непонятна. Явно недоволен. Но чем? Усталым можно сейчас быть, испуганным. Но недовольным? Чем-то это напоминало детскую обиду на весь мир.

— Слава, как самочувствие? — Трайнис, понурившись, сидел над раскрытым контейнером, тщетно рассчитывая обнаружить там что-то новое.

— Ребята, с плечом все нормально, не беспокойтесь. Мне вдруг стало очень тошно.

Трайнис поднял голову:

— Может быть, неизвестный яд на когтях.

Он потрогал Лядову лоб.

— Да нет же. — Лядов отмахнулся. — Не то, Гинтас. Я словно отдалился от решения поставленной задачи. Как будто мы никуда не улетали. Снова то же самое растущее напряжение от бездействия, что и несколько дней назад на Земле.

— Мало приключений? — изумился Вадковский. — Слава, запомни этот миг — ты меня поразил. Неужели в твоем любимом веке не было тихих спокойных мест, где можно отдохнуть, выспаться... хм, поесть, помыться. Давай для разнообразия повторим и эту сторону жизни прошлого.

Лядов упрямо сказал:

— Видимо, мы делаем не то, что следует делать.

— Как это — следует? — спросил Вадковский.

— Не придирайся. Это фигура речи.

— Не понимаю я, Славка, — вздохнул Вадковский.

— Я тоже, — сказал Лядов. — Это и бесит.

— Не прощу, если корабль погиб, — тихо произнес Трайнис.

Никто не стал уточнять, кому именно не будет прощено. Может быть, Трайнис имел в виду себя. Да и что толку говорить о корабле? Вызвать его все равно нельзя. Главное — дойти. А там видно будет.

— Взрыва или столба дыма в направлении места посадки не замечено, — сказал Вадковский.

Он хотел успокоить Трайниса, но получилось наоборот — все сразу подумали о надежнейшем глайдере, который дважды едва их не угробил. И опять развивать тему «что делать, если корабль вышел из строя или уничтожен» никто не стал. Какой в этом толк? На самом деле страшно было даже представить, что оборвана единственная ниточка к Земле.

— Слушайте, — страшным шепотом произнес Вадковский, — я все понял. Мы забыли, это же псевдоноогенные феномены. Активные проявления лишь похожи на плоды действия разума, но в своей массе являются абсолютной случайностью и никакой системе не подвластны.

— И как же это нам может помочь? — поинтересовался Трайнис. Шевеля губами, он пересчитывал фляги и упаковки пищевых концентратов.

— Не знаю, — сказал Вадковский. — Но эта фраза в отчете с глубоким подтекстом.

— А как же твое убеждение в существовании все объясняющей системы? — Трайнис досчитал и теперь что-то прикидывал в уме. Лицо его помрачнело.

— Эта нелогичность и является системой. Вернее, следствием. Суть системы скрыта, поэтому проявление ее активности кажется абсурдом. Или мы не те события увязываем вместе. Слыхал о параллельной причинности?

Трайнис покачал головой:

— Извини, Рома, слишком заумно. Так любое фантастическое предположение можно объяснить допущением неограниченной сложности.

— Нет-нет, именно так! — оживился Лядов. — Мне тоже показалось, видим мы достаточно, но выводы делаем не те. Почему мы...

Трайнис вдруг поднял палец и застыл. Вадковский почувствовал изменение обстановки, но еще не успел оценить в чем оно заключается. Трайнис негромко сказал:

— Экипаж, внимание.

Сразу стало тихо. Только костер шептался со звездами.

Вадковский пробежал глазами по двум провалам черноты, пронизанным оранжевым светом и пляшущими искорками — справа и слева от костра, — и понял, на что отозвался его внутренний сторож. В окружающей холм чаще, в черноте у подножия стволов неровной цепью горели слабые многочисленные огоньки холодного цвета — то ли голубые, то ли зеленоватые.

Толкнулось в груди сердце, и застучало часто-часто. В пещерке сразу стало тесно. Время бросилось вперед.

Короткий шорох, и вот уже Трайнис держит тесак, пригнувшись, стоя на одном колене, у Вадковского в руках пистолет. Роман вскочил на корточки, судорожно нахлопывая по карманам запасную обойму, а Лядов зачем-то схватил пустую бутылку за горлышко и примеривается ударить донышком о камень.

— Слава, прижмись к стене.

Лядов проворно откатился, со звоном разлетелась бутылка.

— Тихо! — страшным шепотом приказал Трайнис, обернувшись.

У Лядова в руке сверкала неровными стеклянными зубцами опасная на вид... розочка, — пришел на ум неожиданный эпитет.

— Это оружие, — прошептал Лядов.

— У тебя нож есть.

— Им карандаши хорошо точить.

— Быстро! Поджигаем кору, раскидываем веером! — крикнул Вадковский.

— Делаем! — напряженным высоким голосом отозвался Трайнис.

Аккуратно сложенная поленница была в миг разорена.

Костер заволновался, заметались в оранжевом подсвеченном дымном воздухе тени великанов.

Огненные клочья полетели из пещеры во все стороны. Падая на склон, они отскакивали и словно взрывались, разбрасывая искры. На склоне посветлело. Затрещала в огне оттаявшая трава.

Цепочка огней среди стволов перегруппировалась.

Что там такое? Вадковский замер, всматриваясь изо всех сил. Но огоньки строго держались черты леса, не выходя на открытый склон. Иногда они медленно двигались, гасли, неожиданно появлялись в другом месте.

Трайнис принялся лихорадочно скручивать что-то трубчатое из целого куска коры. Скрутив, сунул конец полученной трубки в огонь.

— Правильно, — сказал Лядов, схватился за ближайший кусок — и выпустил из рук, закусив губу.

Вадковский отстранил его, подобрал неровное коричневое полотнище, посмотрел вопросительно.

— Факелы, — пробормотал Лядов, моршась и оглаживая плечо.

Трайнис поднялся, упираясь макушкой в потолок пещеры, сказал: «Осторожно», все пригнулись, замахнулся горящей палкой и швырнул взревевший сноп огня вверх, к звездному небу.

Перелетев склон, факел в облаке искр упал рядом с крайним деревом. Темный, льдисто блестящий ствол осветился дрожащим светом.

— Лес не подожги!

Трайнис, покачивая следующим зажженным факелом, взглянул на Романа.

— А может, так оно лучше будет. Что мы теряем?

Вадковский не нашелся что ответить. С одной стороны, конечно, хорошо, если огонь погонит зверей прочь. С другой — затевать лесной пожар рядом с местом стоянки, да еще ночью, когда темнота скрыла пути отхода. «Впрочем, я же днем проводил рекогносцировку с Обезьяньего холма. Совсем забыл — словно это было неделю назад. Путь есть». Вадковский оглянулся и посмотрел вверх, мысленно проникая сквозь скальную толщу.

Коротко рявкнуло над ухом пламя. Чертя во тьме огненную синусоиду, волнообразно шурша, полетел по дуге второй сноп огня. Трайнис направил его на другую часть склона. Удар, развесистый куст искр. Прогоревшая часть факела разлетелась на куски, россыпь язычков пламени мерцающим пятном усеяла подножие горы.

Вадковский застыл, не доделав факел. Разглядывал хаотично разбросанные очаги огня на склоне — те спокойно горели, освещая траву и камни вокруг. Склон был пуст, никто не подкрадывался к пещере, пользуясь темнотой. Они же не парные, вдруг дошло до Романа. Как светлячки.

— Что стал, Рома? — бросил Трайнис. — Давай еще!

— Стойте. Это не глаза.

— Глаза?

— Это не звери. Ты видишь парные огни?

— Но это не насекомые. Почему они не летят на огонь?

— Пусть хоть призраки, лишь бы не обезьяны.

— У обезьян, мне кажется, отсвет глазного дна должен быть красным, — сказал Лядов. Но вспомнив про зеленовато-черную кровь кошмарных тварей, быстро добавил: — В любом случае отсвет должен быть парным.

Движения Трайниса замедлились. Он посмотрел на голубоватые огоньки.

— Пожалуй, вы правы.

Руки его медленно, механически докручивали очередной факел.

Огоньки как ни в чем не бывало светились в чаще, неровной искрящейся полосой опоясывая подножие холма. Висели неподвижно, подмигивали, плавно двигались, исчезали, появлялись. Расшвыривание горящей коры никакого влияния на их поведение не оказало.

Движение рук Трайниса вдруг ускорилось и он сунул готовый факел в костер.

— Тогда почему все они висят примерно на одном расстоянии от земли? Как раз на уровне морды прямоходящего.

Вадковский сказал:

— Гинтас, планета чужая. Может быть, это местные огни Эльма, крошечные шаровые молнии, светобоящиеся светлячки... что угодно.

— Эльфы, — угрюмо кивнул Лядов. — Местные.

— Я знаю, что это, — твердо сказал Вадковский.

— Что же? — с подозрением спросил Трайнис.

— Это типичный псевдоноогенный феномен.

— Не вижу в нем ничего разумного. Вот если бы огни сложились в транспарант: «Привет вам, братья по разуму».

— «Привет тебе, Рома», — сказал Лядов.

— Ага. Привет тебе, Рома, от светлячков.

— Дети, — вздохнул Вадковский. — Сущие дети.

Трайнис вытащил занявшийся факел из огня, замахнулся — Лядов и Вадковский прижались к стене.

Внезапно огоньки засуетились все разом и стали исчезать один за другим.

В крошечной пещерке повисла недоуменная тишина. Трещал и чадил замерший в воздухе факел. Огоньки в лесу гасли быстро, как от цепной реакции.

— Как будто услышали, — прошептал Лядов.

— Бред, — сказал Трайнис, во все глаза смотря на склон. Но ни чья-то фигура, ни тень не потревожили разбросанные по склону, уже начинавшие гаснуть многочисленные язычки пламени. Если что и находилось среди деревьев вокруг холма, то теперь оно быстро удалялось прочь, в глубь чащи. Трайнис неуверенно бросил факел в начавший утихать костер.

Еще с час сидели, прислушивались, выжидали, готовые ко всему. Непонятное происшествие подействовало не слабее, чем дневная стычка на Обезьяньем холме. Сложность системы — все уже не сговариваясь использовали этот термин Вад-ковского — происходящего на Камее незаметно превзошла некий порог, за которым простые объяснения казались дилетантством.

Факелы, разбросанные по склону, догорели.

Невероятно слипались глаза. Трайнис клевал носом перед костром, то и дело роняя на грудь голову. Скоро будут сутки, как они в пути. Сутки?.. Кажется, прошла уже неделя. Как-то начинаешь понимать людей, могущих спать стоя с открытыми глазами. В конце концов Трайнис яростно потер ладонями лицо, открыл контейнер и дал каждому выпить по глотку воды из аварийного запаса.

— Слава, поспи, — не оборачиваясь, чтобы скрыть зевок, сказал Трайнис.

— Уже спит, — ответил Вадковский.

Трайнис обернулся.

Лядов лежал на остатках поленницы с медленно кренящейся флягой в руке. Приоткрытые сухие губы, на усталом лице умиротворение, как после честно выполненного дела.

— Ты тоже ложись, Ромка. Разбужу. — Трайнис осторожно забрал флягу из безвольных Славиных пальцев.

— Потерпим, — весело сказал Вадковский. Оторвав кусок подкладки комбинезона, он принялся протирать пистолет, поглядывая наружу. — Враг, понимаешь, не дремлет.

Трайнис посмотрел на Вадковского: покрасневшие глаза, осунувшееся лицо. Прежний веселый Роман слабо угадывался сквозь грязь и усталость. Ушла беззаботность, появилась холодная деловитость. «А ведь ему нравится», — с удивлением подумал Трайнис. Похоже, человек занимается своим делом. И где? Не на комфортной Земле, а на мало кому известной планете — в грязи, холоде и опасности.

На Трайниса опять накатило ощущение неуместности, невозможности происходящего. «Я старше обоих на два года. Мы, конечно, уже не дети, но, ей-богу, то, что сейчас происходит, недопустимо. Нельзя тыкать человека в оборотную сторону жизни. Почему нельзя? А чтобы не повторил он то, что давно перемелено и поглощено историей. Ни к чему это. Поэтому, наверное, и закрыта генетическая память — зря стараются ее взломать экзистенциалисты. Человеческая история замешана на боли и крови. Доброе надо помнить, а главное — не помнить зла. Не сможет сделать ничего толкового человек, отягощенный кровавой памятью предков. Не выдержит. Да и свой предельный опыт не всегда на пользу — тоже можно сломаться, причем незаметно, однажды приняв трусость за житейский опыт, слабость — за мудрое недеяние. А мы сейчас настырно лезем именно в эту приотворенную Лядовым дверь прошлого. Ведь с ерунды все началось. Не знаю, что былсу Славки на уме, но мы с Романом просто решили развлечься по-новому, прошвырнуться на звездолете, устроить пикник в незнакомом месте. Прошвырнулись. Устроили. И увязли». Трайнис вспомнил, как неожиданно легко входило лезвие тесака в шею обезьяны-рептилии. Желудок мгновенно подпрыгнул к горлу. Трайнис сплюнул в костер горькую слюну и совершенно ясно увидел, что он был прав, сделав самый первый заход на симулятор, когда он получил полное медицинское подтверждение пригодности к работе пилотом дальнего космоса. Так ведь недоволен остался, прошел еще десять тестов на смежные профессии. Все искал себя. Даже напросился по знакомству — через дядю Кирилла — в настоящий, правда совершенно неопасный, плановый рейд в связке десантников. Но теперь тот рейд можно с чистым сердцем не считать. Так, прогулка с друзьями по лужайке среди кроликов. Даже нет — просмотр фильма в мягком кресле и домашних тапочках это был. Десантником надо быть везде, а не только за броней штурмового глайдера. Похоже, я слишком люблю надежность и совершенство во всем. Надежные друзья, надежная техника, надежный мир. Надежная Земля. С десантом не сложится, это ясно. Он прислушался к этой мысли. Легкое огорчение трепыхалось где-то на задворках. Ничего, потерпишь. Своим делом надо заниматься. Затерянный на чужой планете, перед одиноким костром, оставив за спиной не одно смертельно опасное мгновение, человек получает способность мыслить быстро и конкретно, испытывать только сильные, безусловно искренние чувства. Что ж, техника подвела. Зато дружба выдержала. В груди потеплело, словно он глотнул вина. Но не дай бог всем проверять дружбу таким способом — может не выдержать. Лучше просто дружить. Ладно, не расслабляться. Дружбу, будем считать, проверили. Осталось проверить мир. Не верю, что мы так и будем идти и идти по бесконечной чаще, как по чужому сну. Трайнис потер глаза, заплывшие тяжелыми веками, и сурово уставился в темноту.

Вадковский звякнул железом и тоже стал смотреть в ночь.

Так они сидели, смотря мимо костра каждый на свою половину склона. Там слабо тлели редкие искры сгоревших факелов.

— Ромка, потрави что-нибудь, а то усну.

Вадковский, позевывая, начал рассказывать. Кажется, начал он с самого детства. У Трайниса не было сил вслушиваться. Просто было приятно слышать человеческий голос. А если бы даже вслушивался, все равно пропустил бы половину — то и дело на мгновение проваливался в сон.

Вадковский замолчал, Трайнис как раз вынырнул из омута сладких сновидений, повернул голову.

Вадковский, сонно помаргивая, глядел в ответ.

— Ты как? — спросил Трайнис.

Вадковский закрыл глаза, кивнул и голова упала на грудь. Он ровно засопел. Трайнис протянул руку, потряс Романа за плечо. Тот сразу вскинулся, метнул вокруг молниеносный взгляд. Узнал, чуть расслабился.

— Наверное, так чувствует себя обесточенный кибер, — невнятно сказал Вадковский. Со стоном поднялся на затекших ногах. — Не могу больше. Пойду освежусь.

Он шагнул из пещеры в темноту. Тут же раздался его крик:

— Гинтас!

— Что?!

Сон как влажной тряпкой стерли.

— Мороз исчез. И звезды... гаснут.

У Трайниса жутко ухнуло сердце, и он вскочил, ударившись о потолок пещеры.

Прижавшись плечом к плечу, держа руки на пистолете и тесаке соответственно, то и дело расталкивая друг друга, они следили за тем, как умирает костер. Распался на угольки последний кусок коры. Все было сожжено. Несколько полотнищ остались в подстилке на холодном песчаном полу — два больших куска под спящим Лядовым и по маленькому кусочку под каждым из них. Угольки гасли, пуская струйки дыма, синие язычки пламени нервно и обреченно перебегали по кострищу. Все покрывал легкий пепел.

Костер погас. Без костра пещера сразу остыла.

Через остывающее кострище потек утренний воздух — свежий, сырой, зябкий. Но не мороз. Куда-то делась антарктическая стужа. Это не радовало — спать хотелось так, что было все равно.

Серыми призраками медленно проступали из небытия темноты склон и угрюмая стена леса. Небо бледнело, горели только несколько крупных звезд на западе.

— Рома, мы пережили, — прошептал Трайнис.

— Да.

Голос у Вадковского был сиплый. В утреннем свете Роман был похож на припорошенного пылью зомби, разучившегося моргать и улыбаться. Трайнис чувствовал, что выглядит не лучше.

Когда стало ясно, что начинается день, и это обычный день, а не очередной коварный псевдоноогенный феномен, кто-то снова перелистнул страницу жизни.

Сил от этого не прибавилось, но уже совершенно иные заботы выходили на первый план. И вообще трудности сподручнее преодолевать при дневном свете.

Поглядев на сладко спящего Лядова, не стали его будить. Сделали по одному глотку из фляги — на донышке немного осталось.

Дольше сидеть на одном месте было невозможно. Несколько секунд неподвижности даже в самой неудобной позе — и человек засыпал. Вот он, здоровый сон на свежем воздухе.

Они побродили по склону перед пещерой, среди остывших углей и горок пепла, дыша всей грудью. Немного приободрились.

Следов от мороза не осталось никаких. Даже трава не пожухла. Невытаптываемая, морозоустойчивая. Надо будет семена на Землю отправить, газоны засевать. А может, не надо. Кто знает, как передаются эти псевдоноогенные феномены?

Размялись в бесконтактном спарринге. На контактный не было сил. Тело замедленно отзывалось, сделанное из сырого разбухшего дерева. Ничего не хотелось. Тупая тяжесть в голове твердила: спать, спать.

Засунув пистолет за пояс, скрестив руки на груди и широко расставив ноги, в чем-то неуловимо узнаваемый, под стеной, рядом с пещерой, стоял Вадковский и оглядывал просыпающиеся окрестности. Впрочем, как и раньше, окрестности упорно молчали и не шевелились, словно в зависшем симуля-торе. Ни ветерка, ни птиц. Просто вокруг становилось все светлее и светлее. Туманная розоватость незаметно перетекала в обычный белый свет.

Трайнис ходил по склону, нагнувшись — искал следы ночного происшествия. Следов не было. Только обугленные остатки факелов. Выпрямившись, он посмотрел задумчиво в сторону леса. До ближайших стволов было метров тридцать.

— Не надо, Гинтас, — крикнул Вадковский.

Тот обернулся.

Вадковский махнул ему рукой:

— Не искушай. Сейчас Славка проснется — и сразу уходим.

— Конечно, — кивнул Трайнис. И снова посмотрел на лес. Казалось, утро только здесь, на открытом месте, а там, в чаще, хозяйничает ночь со своими подручными-кошмарами.

Роману послышался шорох. Он сорвался с места и заглянул в пещеру.

Лядов сидел, скрестив ноги, и зевал на все лады, недоверчиво глядя в безмятежное розовое небо над лесом.

— Гинтас, уходим! — крикнул Вадковский, повернувшись к склону.

Лядов вздрогнул, захлопнул рот.

— Как спал? Как рука? — спросил Вадковский. — Есть хочешь?

Лядов пошевелил плечом.

— Погоди ты... Нормально. Только кожу стянуло. Попить бы.

— Бери, вот фляга. Допивай, мы уже. Сейчас уходим, — скороговоркой сказал Вадковский.

Лядов припал к горлышку. Вадковский исчез из проема.

— Ребята, вы поспали? — запоздало крикнул Лядов.

Прозвучали шаги, и в пещеру заглянул Трайнис. Тесак в его руке выглядел уже не менее привычно, чем штурвал глайдера.

Лядов поднялся, стряхнул с себя песок и щепки. Левая рука висела на перевязи.

— Доброе утро, — сказал Трайнис. — Мы подремали.

Лядов посмотрел на его лицо.

— Понятно. На первом же привале ложитесь спать.

— Как рука?

— Ну, — неуверенно сказал Лядов, покосившись на грязную тряпку перевязи, — завтра смогу делать что-нибудь легкое. Наверное.

Перед пещерой звонко щелкнул и куда-то отпрыгнул камешек.

Трайнис шагнул назад и, сощурясь, посмотрел вверх.

— Роман зовет. Пойдем.

Он закинул на плечо ремень контейнера. В контейнере глухо брякнуло.

Лядов перешагнул толстый блин белого пепла с утонувшими углями и пошел за Трайнисом вдоль каменной стены. Начав двигаться, с удовольствием почувствовал, что за ночь комбинезон совсем просох. Только ворот задубел, непривычно трет шею. Лядов оглянулся, бросая последний взгляд на ночное пристанище. Сантименты, конечно, но ведь никогда больше не увидимся. Кострище, куски коры на утоптанном песке, стеклянные осколки, следы ботинок. Первый культурный слой на планете. Собрав густую слюну, он сплюнул. Очень хотелось почистить зубы.

Больше по привычке, чем по необходимости, он оглядел подковообразную стену леса, нежно-розовое небо. Красиво. Даже где-то совершенно. Темно-зеленые, сизые от росы деревья под гигантским розовым лепестком. Но опять все слишком неподвижно. Даже для раннего утра. И слишком тихо. Утром должны радостно чирикать птички, перекликаться какие-нибудь лесные твари. Лядову захотелось быстрее покинуть это место. Идти, идти вперед! Каждый шаг приближает нас... К дому? Лядов с удивлением понял, что имел в виду что-то другое. Не разобравшись, придерживая левую руку, он поспешил за Трайнисом. Наверное, имелась в виду следующая цветочная поляна. Жизнь научила их стремиться к достижимым и, главное, жизненно необходимым целям.

Оказалось, с другой стороны каменная стена представляла собой поросший густой травой холм, довольно крутой. Давным-давно часть холма со стороны пещеры рухнула, обнажив каменную стену и образовав осыпь. Верхушку холма протыкала голая, узкая, как трехгранный штык, скала, которую они увидели вчера в закатном свете. Дерн на такой крутизне не мог удержаться.

Вадковский стоял на середине зеленого склона.

Карабкаться было трудно. Подошвы скользили. Лядов пару раз был вынужден хвататься за Трайниса. В конце концов тот молча протянул руку.

Вадковский, не меняя позы, следил за их приближением. На его лице довольная улыбка смешивалась с общей задумчивостью.

Отдуваясь, Лядов и Трайнис остановились перед Романом, ниже на шаг.

— Куда ведешь... — начал Трайнис.

— Сусанин, — подсказал Лядов, озираясь.

Они стояли вровень с верхушками деревьев и небо, обычно выглядящее крошечными оконцами далеко вверху, распахнулось совсем по-земному. Это было приятно. Даже дышалось здесь легче, чем в чаще. Настоящий свежий воздух, без застойной лесной приторности.

— Сейчас будет проще, — сказал Вадковский. Он повернулся и по-хозяйски махнул рукой вдаль. — От вершины начинается седловина, пойдем вровень с лесом. А в конце...

— Ну-ну? — подбодрил Трайнис.

Лядов смотрел на Вадковского, приоткрыв рот.

— Поляна фиолетовых цветов, — сказал Роман. — Я думаю, мы сможем увидеть ее даже отсюда.

С прицельным прищуром он указал пальцем на макушку холма, из которой, как рог из каски, уносился в пустое небо грубый трехгранник скалы.

...Откуда силы взялись? Через минуту они стояли, цепляясь за основание каменного «штыка», на самой высокой точке, до которой смогли добраться, тянули шеи, радостно спрашивая друг у друга: «Ты видишь? От тебя видно?»

Было видно.

Седловина — просевший в середине безлесистый вал — вела к соседнему невысокому холму, расположившемуся в километре. Чуть дальше, за редким частоколом деревьев светилась, сверкала, звала, горела чистым и густым фиолетовым цветом цель их движения. Щедрый мазок фиолетовой краски на спокойном зеленом фоне. И еще — стремительно синеющее к зениту небо. Низкое, уже начинающее греть, яркое желтоватое солнце. Пусть мышцы гудят от скопившейся усталости, пусть строят козни тайные силы негостеприимной планеты! Они уже одолели заметную часть пути, подтвердив, что можно вернуться домой, ориентируясь по цветочным холмам и полянам. Расположение этих цветных пятен каждому было известно назубок — не раз разглядывали за трапезой крышку контейнера, служившего столом.

Вадковский обернулся и посмотрел куда-то поверх голов.

— Кстати, а вон там — Обезьяний холм.

Замолчав, все несколько секунд смотрели на едва возвышающийся над лесом зеленый бугорок с неровной светлой макушкой.

— М-да, — сказал Трайнис. То ли это означало, что пройдено мало, то ли — неприятные воспоминания.

Бочком, впритирку обогнули каменный зуб. Зеленый вал тянулся вдаль и там вспухал, меняя цвет, фиолетовым холмом.

Усталость исчезла, как брошенная поклажа. Трое беззаботно двинулись по спине вала, как почетные гости по зеленой ковровой дорожке. Ковер был роскошный — сочный, ни одной жухлой травинки. Неожиданно всех прорвало: перекидывались шутками, перебивали друг друга, хохотали до слез, не дослушав, вспоминали забавные эпизоды — были, оказывается, и такие за последние два дня.

Фиолетовое пятно, зажатое зеленым коридором деревьев, было еще далеко и приближалось медленно. На него посматривали с любовью.

Молчание леса было торжественным и одобряющим. Трайнис на ходу рылся в контейнере.

— Пикника не обещаю, но по глотку вина сделаем.

Лядов улыбнулся.

— Отлично! — Вадковский подпрыгнул от избытка чувств и на полшага вырвался вперед.

— Прикрываешь нас спереди? — полюбопытствовал Трайнис, ускоряя шаг.

Лядов чуть отстал. Он шел следом за друзьями и удивлялся, почему не замечал никогда, насколько красив фиолетовый цвет.

Остатки утренней прохлады, просачиваясь из чащи, иногда касались кожи. Солнце приятно грело спину. Три длинные тени протянулись на много шагов вперед, будто стремились домой сильнее своих хозяев.

— Скоро согреемся, — мечтательно сказал Трайнис и посмотрел вверх. — Облако.

— Где? — завертел головой Вадковский.

Трайнис молча протянул палец.

Маленькое полупрозрачное облачко висело в ясной синеве прямо по ходу движения. Безобидное. Клок заблудившегося ночного тумана.

— Хм, — сказал Вадковский.

Лядов нагнал торопливых друзей. Пошли рядом, касаясь друг друга локтями. Почему-то все замолчали, словно проходили под висящим грузом. Не сговариваясь, ускорили шаг.

От быстрой ходьбы будто горячую спицу стали вонзать в плечо — Лядов сжал зубы, но хода не сбавил. Он не отводил взгляда от фиолетового пятна впереди, беззвучно заклиная его.

Трава торопливо посвистывала под ботинками.

— Оно темнеет, — равнодушно сказал Трайнис. Очень равнодушно.

— Спускается, — сказал Вадковский.

— Нет, растет.

Лядов коротко выругался. Непонятно, но емко. Он даже не стал поднимать глаза — периферийным зрением уже можно было заметить темную кляксу в небе.

От быстрой ходьбы стало жарко. Разогревшиеся комбинезоны источали неприятный запах.

Что-то щемящее, как маленькая заноза, поселилось в сердце.

Они уже почти бежали.

Вадковский вырвался вперед. Правая рука его касалась кармана с пистолетом. Лядову показалось это нелепым. Плечо резануло болью, и он снова отстал.

Трайнис стремительно вышагивал голенастыми ногами. В подпрыгивающем контейнере нещадно громыхало.

Солнечный свет продолжал литься им в спины, но трава впереди потемнела и три тени растворились в ней.

От прозрачного облачка не осталось следа. Теперь на его месте черно-сизой квашней расплывалась туча. Ощущалось, что туча эта многоярусная, тяжелая, серьезная, наполненная до краев. Четких очертаний у тучи не было, она плавно превращала соприкасающийся с ней воздух в черно-сизую квашню и невероятно быстро росла, словно у атмосферы Камеи был свой темп конденсации водяных паров, отличный от других землеподобных планет.

Они прошли по травяному валу треть пути, даже меньше.

Солнце, бледнея, бессильно било вслед. Край тучи, уползший на восток, уже залезал на солнечный диск. Потемневший лес был угрюм. Он давно смирился с фокусами Камеи.

Наконец Лядов посмотрел вверх. В ту же секунду мир стал плоским и мрачным — погасло солнце, исчезли последние голубые пятна на горизонте. Осталась одна громадная туча, отгородившая небо.

Они остановились короткой рваной цепочкой, озираясь в недоумении. Таких масштабов мгновенного изменения погоды никто раньше не видел. Темная масса над головами была наполнена сложным вязким движением. Что-то там вспучивалось, проваливалось, закручивалось. Масса надвигалась, опускалась на головы.

Лядов толкнул здоровым плечом Вадковского, дернул за рукав Трайниса.

— Вперед, вперед!

Они очнулись и побежали, не слыша собственных шагов, как во сне.

В сумеречном свете обложенного неба тишина Камеи напомнила серую пустыню преддверия ада. Мир был тих и сделан из мягкой тусклой пыли бедных оттенков — черной, бурой, темно-зеленой, серой. Не было теней — туча словно светилась серым светом.

Фиолетовое пятно вдруг оказалось очень далеко и норовило скрыться за деревьями.

Туча будто ухмылялась и не спешила. Она была везде. Убежать от нее было невозможно.

Мир припал на брюхо. Туча перестала клубиться, расти ей больше было некуда. Теперь она стремительно темнела, становясь иссиня-черной. Не было ничего — ни предгрозовой свежести, ни зарниц. Гнет в кадушке размером с целый небосвод.

Шквал ударил в лицо неожиданно и страшно — вырвал из раскрытого рта воздух. Тут же налетел другой шквал, такой же сильный, толкнул в грудь, заставив остановиться, почувствовать за спиной пустоту. Трава полегла. По кронам деревьев, вровень с которыми шел вал, побежали волны, словно это были колосья, а не вековые великаны. Налетел и умчался за спину треск ломаемых ветвей. Тут и там над кронами взлетали фонтаны щепок и листьев — и уносились по ветру.

Три человека остановились, зашатались, их потащило назад. Они закрывались руками, пригибались, хватались друг за друга.

Шквалы слились, ветер заревел.

Идти вперед было невозможно. Глаза резало, вдохнуть бешено летящий воздух было так же немыслимо, как пустоту.

Вцепившись друг в друга, они стояли, согнувшись, в потоке летящей серой мути, готовые драться за каждый пройденный метр.

Трайнис, зажмурившись от больно секущих песчинок, чувствовал, что ремень контейнера больше не давит на плечо и рукоятка тесака исчезла из руки. Вместо нее в онемевших пальцах — загривок чьего-то комбинезона. Кого-то он пытается удержать. Кажется — Лядова. Да, Лядова, потому что Вадковский, широко расставив ноги, стоит спиной к ветру, и кричит прямо в лицо, показывает куда-то рукой, но ничего не слышно.

От рева начали болеть уши. Совсем близко что-то невероятно длинное и большое пронеслось по воздуху, легко кувыркаясь и брызжа дерном. Они запоздало отпрянули.

Лес вокруг трещал, ухал, что-то в нем рушилось — и вал сотрясался.

Внезапно все кончилось. Боковое давление исчезло и они попадали на растерзанную траву.

Не вставая, огляделись.

Было очень сумрачно и мертвенно тихо. В чаще шуршало и поскрипывало. Крутились воронки в черной облачности, которая нависла совсем низко — до туч можно было добросить камешек. Медленно падали с неба какие-то клочья, листья, трава, мох. Лес вокруг изменился. В сплошной кроне появились провалы. На валу темнели проплешины — там, где трава была выдрана с корнем. Кривая борозда — словно плуг протащили — начиналась далеко, виляя проходила в двух шагах от них и резко сворачивала в низину. Там, вломившись в чащу, застыло кверху корнями громадное дерево. Вал был усеян измочаленными зелеными ветвями. Кое-где лоскутками горели фиолетовые пятна. Увидев их, все, не сговариваясь, вскочили, устремив взгляды в одну сторону.

Фиолетовой поляны больше не было.

Лядов застыл, щурясь и кривя обветренные губы. Трайнис начал бессмысленно озираться. Вадковский бросился к ближайшему фиолетовому пятну, стал на колени, поднес ладони к лицу.

— Бабочки! Это не цветы. Бабочки спали гигантскими стаями. Желтые, синие, красные.

Трайнис уставился на Романа — так цепляются за спасательный круг.

Вадковский поднялся, протянул ладонь с двумя изломанными фиолетовыми лепестками. Бабочка. Ветер убил ее. Как и всех остальных. Редкие фиолетовые пятна неподвижно лежали на всем протяжении вала. Теперь они заметили бабочек и на кронах ближайших деревьев.

— И обезьяны спали, — сказал Вадковский, опуская бабочку на траву. — И деревья. Здесь полно жизни, но все спит!

Взгляд Трайниса обрел ясность и наткнулся на сидящего с поникшей головой Лядова, Тот тихо бормотал что-то.

Трайнис шагнул к нему. И замер — на щеку упала капля. Большая, тяжелая. Подняв лицо, Трайнис чего-то еще ждал, но все уже было ясно. Густеющий шум подбирался издали, окружая, выбивая лунки в земляных проплешинах. «Опять», — мелькнула усталая мысль. Ливень рухнул, тяжело ударив по плечам и темени, звонко забарабанил по валяющемуся в нескольких шагах контейнеру. Сразу возник сильный напористый шум, и стало совсем темно. За вертикальными столбами воды пропала планета, остался кружок диаметром в несколько шагов, в пределах которого можно было что-то рассмотреть.

Трайнис одним движением натянул капюшон и остался стоять. Вместе с ливнем нахлынула апатия. Не было ни паники, ни страха, просто совершенно не ясно было, что делать дальше. И не хотелось ничего делать. Он стоял и никак не мог понять — почему.

Темная фигура вынырнула из полутьмы небесного водопада. Роман. Ореол водяной пыли пульсировал над головой и плечами. Его было не узнать — мокрые волосы падали на глаза, по лицу струилась пленка воды. Вид у него был решительный.

Трайнис поймал Вадковского за руку, прокричал в ухо, проглотив при этом дождевую воду:

— Что будем делать?

— Возвращаться! — крикнул Вадковский.

Трайнис кивнул, и тут же опешил — но Роман уже исчез в дожде. Возвращаться? В каком смысле? Куда?

Трайнис бросился к Славе, схватил за плечи. Лядов скинул его руку, поднялся.

— Я ненавижу эту планету! — крикнул он в пелену дождя.

— Слава.

— Я ненавижу эту планету! — надсадно заорал Лядов.

Оглушительный скрежет — Трайнис вздрогнул, втянул голову в плечи — и ослепительное голубое дерево, коренящееся в небесах, раскололи темноту одновременно. Черный силуэт Лядова с опущенными кулаками на миг возник в окружении сверкающих застывших капель и брызг — и темнота снова схлопнулась.

Вадковский вынырнул из водяной стены с контейнером на боку.

— Славка. — Голос Романа был деловит и спокоен, как будто дождь шел на экране монитора.

Он крепко взял Лядова за руку.

Тот резко повернулся, норовя вырваться, и наткнулся на взгляд Романа. Роман придвинулся, вглядываясь в бледное мокрое лицо. Лядов обмяк.

— У нас очень мало времени, — твердо произнес Вадковский. Кивнул Трайнису.

Трайнис крепко приобнял Лядова, натянул ему на голову капюшон, подтолкнул, и они заковыляли следом за Вадков-ским, который постоянно оглядывался и торопил.

Бурные ручьи, ворча, стекали по обе стороны вала, но вода постоянно прибывала — они шлепали по щиколотку, как в низине.

Страшные молнии — ветвистые деревья режущего света — несколько раз били в чащу совсем рядом. Мокрая тьма пульсировала голубым туманом. Справа сквозь ливень что-то багрово светилось, доносилось шипение и треск.

Обратный путь занял мало времени. Из темноты ливня, который казался сплошным потоком низвергающейся воды, неожиданно появилось основание трехгранной скалы. По камню, урча, скатывалась вода. Оскальзываясь, они обогнули исполосованный пенными ручьями камень. Вадковский взглянул вверх. Вершина терялась в мокрой темноте. «Пик Отчаяния», пришло в голову. И вдруг он вспомнил Еленского. Ни к селу ни к городу. Причем тут поэт? Размышлять времени не было.

Спускаться было легко — бурлящий поток смыл их вниз, едва пальцы отпустили камень скалы. Было страшно мчаться в мокрую темноту по скользкой траве. Небольшое озерко скопившейся воды благополучно приняло их внизу в фонтане брызг. Отплевываясь, протирая глаза, выловили плавающий контейнер.

— Где тесак? — крикнул Вадковский, перекрывая рев дождя.

— Не знаю! — заозирался Трайнис. — Где-то потерял. Не помню.

Он упал на колени, подняв фонтан брызг, зашарил по травяному дну. Поверхность озерка кипела под ударами капель.

— Оставь. — Вадковский встал. Вода хлестала с него ручьями.

— Наверху потерял. — Трайнис, отплевываясь, поднялся из быстро прибывающей лужи. Без тесака он вдруг почувст вовал себя голым.

Вдвоем они подхватили ослабевшего Лядова, который, кашляя, вяло пытался ползти куда-то. Голова его моталась, темная прядь прилипла ко лбу.

— Что с ним? — прокричал Вадковский.

Трайнис лишь махнул рукой по направлению к пещере.

Волоча повисающего на руках Лядова, торопливо пошли вдоль каменной стены к месту ночлега. Вдруг Трайнис споткнулся, и его движения стали вялыми.

— Скорее, скорее! — закричал Вадковский. Какое-то время он был вынужден тащить двоих.

На ощупь нашли вход — плечо, царапавшее камень, потеряло опору, и они попадали на мокрый плотный песок. Водяная завеса рушилась вдоль стены, брызги постоянно летели внутрь.

От кострища не осталось ничего — смыло начисто.

Заползли как можно глубже и застыли, не было сил пошевелиться. Лядов, не открывая глаз, хрипло дышал открытым ртом. Было темно, сыро и очень неуютно. Неровный треугольник входа тускло серел. За падающей стеной воды стоял ровный гул. Казалось, они постоянно взлета ют в своей пещере вверх.

— Хоть помылись. — Вадковский ладонью вытер мокрое лицо. Приподнялся на локте, бросил взгляд на Трайниса. Тот лежал лицом к стене, бока вздымались от частого дыхания. Стекающая с одежды вода уже проточила в песке вокруг него цепочку впадинок. Вадковский подполз к Лядову, потрогал руки, лоб, снял пропитанную водой грязную повязку с раненого плеча, прищурился, всматриваясь. Сказал с удивлением:

— Кажется, затянулось.

Оглянулся. Трайнис не пошевелился.

Вадковский осторожно похлопал Лядова по щеке. Тот лишь плотнее зажмурил веки. Роман всмотрелся в бледное мокрое лицо Лядова. Слишком напряжен.

— Славка!

— Отстаньте, — прошипел Лядов. — Дайте спокойно умереть.

Глаза он так и не открыл. Лежал, сопел, дрожали ресницы.

Вадковский через силу улыбнулся:

— Умирать я никому не позволю. Думаю, на Земле у каждого осталась пара дел, которые надо непременно закончить. Ведь так? Серьезно спрашиваю, как себя чувствуешь?

— Ничего не болит, есть не хочу, радуюсь жизни, — скороговоркой произнес Лядов и положил локоть на закрытые глаза. — Роман, отстань, прошу тебя. На душе хреново.

Вадковский растерянно посмотрел на Трайниса. Оказалось, тот повернулся на бок и уже некоторое время, как застывший голографический фантом при сбое дальней связи, без всякого выражения смотрит в ответ. Чужой взгляд. Холодный.

— Экипаж, — сказал Вадковский, с трудом выплывая из какой-то трясины. Получилось неубедительно. Экипаж чего? «Артемида» казалась красивой полузабытой выдумкой. — Надо обсушиться как сумеем. Стихнет дождь — сходим за хворостом.

Вадковский замер, сообразив, что если кто-то спросит: «А потом?» или, чего доброго, «А зачем?» — то ему нечего будет сказать. Он не знал, что делать дальше. Никто не произнес ни слова, пауза затянулась.

Слова не имели значения, как те мертвые бабочки. Реальным был лишь мокрый песок, холодный камень и гул стихии, скрывшей в потоке дождя половину Вселенной.

За хворостом... Нам нужен хворост, чтобы, в конце концов, преодолеть несколько парсеков до Земли. Дожили...

Опустив глаза, с хмурым видом Вадковский начал избавлять свой комбинезон от избытка воды. Вот так, капитан. Бунта на корабле нет по причине бессмысленности любых действий.

Он скинул верхнюю половину комбинезона и теперь медленно отжимал подкладку и выливал воду из полостей костюма. Отключенный, порванный, испачканный, намокший комбинезон разучился противостоять стихии и имел чудовищный вид. Подкладка ничем не напоминала стерильно белый лен — ею словно мыли полы. Он прополоскал подкладку под струями дождя и отжал — вода побежала черная.

Трайнис, не шевелясь следивший за его манипуляциями, вдруг сказал отчетливо:

— Мы не дойдем, капитан.

Роман вздрогнул:

— Да будет тебе, Гинтас. Что ты такое...

Холодные пальцы Вадковского ослабели. Он зажал расстегнутые борта комбинезона в непослушных кулаках — вдруг захотелось закутаться, согреться. Он чувствовал, что Трайнис смотрит на него, но нечем было ответить на этот взгляд.

Мы не дойдем...

Вадковский проглотил ком в горле, обернулся.

Трайнис уже лег на спину, закрыл глаза, расслабился. У Вадковского возникло бредовое ощущение, что тому сейчас комфортно стынуть в мокром комбинезоне на холодном песке.

— Нам не может везти бесконечно, капитан. Препятствия встают одно за другим. А мы не прошли и десятой части.

— Это просто усталость, — заявил Вадковский. Изо всех сил он убеждал себя, что это именно так. — Я тебя хорошо знаю, дружище. Ты не можешь считать, что нам надо сидеть сложа руки.

Трайнис удивился.

— Рома, я не испугался и не устал. Я просто подсчитал. Такими темпами нам идти месяц. И это при условии, что погода будет хорошей и мы сразу выйдем на корабль. Но сразу мы его не найдем. А если даже найдем... Частота происходящих с нами опасных чудес, судьба зонда и глайдера подсказы вает мне...

Трайнис раздраженно замолчал — мол, чего объясняю? И так все ясно.

Вадковский до боли закусил губу. Он вдруг почувствовал себя очень одиноким, забытым всеми столетие назад. И само это столетие какое-то пыльное и никчемное. Все, что они тут делают, — мелко, ничего не значит и никому не нужно. Он помотал головой, больно пошлепал себя ладонями по лицу, по щекам. Руки пахли дождем. Преодолев непонятный спазм, шевельнул распухшими губами:

— Что ты предлагаешь делать? Умирать?

Трайнис молчал. Нехотя произнес:

— Последней должна умирать не надежда, а ум. Глупо биться головой о каменную стену толщиной в километр. А мы сейчас делаем именно это.

— Нам следовало остаться сидеть возле разбитого глайдера? — сдерживаясь, спросил Вадковский.

Трайнис не ответил.

— Вот что, друг, — голос Вадковского прозвучал ломко, но непреклонно. — Если тебе будет легче, если таким образом появится смысл в твоих действиях, то я приказываю тебе идти дальше. Ты знаешь, я на Камее совсем разлюбил красивые жесты. А ты, как я вижу, начал им симпатизировать?

Трайнис открыл глаза и внимательно посмотрел на Романа.

— Друг мой, — продолжал Вадковский, — не вижу смысла геройствовать и класть жизнь на алтарь смирения, пока мы можем двигаться и держать оружие. Почему ты решил, что мы не дойдем? Докажи мне. Я тебя внимательно слушаю.

Он скрестил руки на груди и уставился на Трайниса.

Тот некоторое время холодно держал взгляд, потом, усмехнувшись, отвернулся. Лицо его приняло угрюмо-потерянное выражение.

— Извини, Ромка. Похоже, не для меня это. Ты прав. Из тебя выйдет хороший капитан. И... давай забудем.

Трайнис открыл "контейнер и застыл.

— Плохо дело.

— Что там? — как ни в чем не бывало спросил Вадковский.

— Бутылки разбились.

Вадковский в ответ лишь кивнул. Натянул влажный верх комбинезона, не до конца застегнул. Было не холодно — зябко. Тело плавало в киселе — влажность была тропическая. Неожиданно захотелось выпить вина. Нестерпимо. Чтобы согрелся пищевод. Чтобы тепло из желудка разлилось по всему телу. Чтобы ушла слякоть из души и тела, исчезли дурацкие сомнения. Они обязательно найдут выход. Ведь не может случиться так, что их жизнь закончится в безвестности среди дурацких камней и деревьев, под безымянными созвездиями. Вадковский зажмурился. Ему показалось, что в запахе водяной пыли появились характерные винные оттенки. Он открыл глаза.

Трайнис прикопал стеклянные осколки под стеной и теперь с каменным лицом выливал из контейнера под дождь темную жидкость. В багровой струе, буравящей песок, посверкивало битое стекло. Вадковский глотнул. У ног Трайниса лежала горка упаковок с пищевыми концентратами — все было покрыто красными каплями. Цилиндриков и брикетов было очень мало. А что касается трех фляг с водой... Поколебавшись, Вадковский выставил руку наружу — ливень с готовностью швырнул на ладонь дрожащую мягкую гирю — и, вернув полную горсть, отправил дождевую воду в рот. Выхода у них не было.

Трайнис молча протянул ему флягу.

Вадковский внимательно смотрел на него, прислушиваясь к ощущениям.

— Кажется, ничего. Просто вода. Довольно вкусная.

— Давайте поедим, — сказал Трайнис и как на что-то чуждое посмотрел на оставшийся провиант.

Вадковский вскрыл «мясо». Оказалось, аппетита нет совсем. Он заставил себя проглотить кусочек концентрата.

— Слава, присоединяйся. Хватит спать, — хмуро сказалТрайнис.

— Не хочу. — Лядов рывком сел. Он с обалдением уставился в стену грохочущей воды — как будто только что увидел. Но Вадковский готов был поклясться, что видел Лядов в этот момент что-то совсем другое. Лядов моргнул несколько раз, взгляд его угас и прояснился, на лицо вернулась сумрачность с долей удивления. — Я выспался. Теперь ваша очередь.

Он осторожно потрогал левое плечо.

У входа в пещеру образовалась цепочка ямок с песчаными бортиками и чистыми мокрыми камешками на дне. Камешки подпрыгивали и кувыркались под долбящими струями.

Не глядя ни на кого, Лядов полез в кожаную сумку, вынул коробочку размером с фоновый эйдосинтезатор, сорвал прозрачную обертку. Сунул бело-желтый тонкий цилиндрик в рот. Снова полез в сумку. И медленно вытащил маленькую размокшую сплющенную коробку. Крошечные, меньше зубочисток, светлые палочки, с одного конца измазанные чем-то коричневым. Рот его приоткрылся, сигарета прилипла к губе. Сера легко красила пальцы.

— Что это? — выдавил Лядов и сплюнул сигарету под дождь. Понюхал пальцы. Контейнер был сделан по современной технологии. Несовершенное прошлое никак не могло повлиять на его абсолютную герметичность.

— Это вино, — сказал Трайнис. — Оно разбилось.

— У нас больше нет огня, — сказал Лядов.

Вадковский завороженно смотрел на спички. Как же без огня?

Лядов аккуратно положил початую пачку сигарет подальше от входа, чтобы не долетали брызги. Низко опустил голову, спрятал лицо за упавшими мокрыми, с прилипшими песчинками, волосами, и принялся снимать ботинки.

— Поспите, я постерегу, — сказал он. — Лучше сразу оба, чтобы ночью не захотелось. Я пока посушусь. Может быть, с костром что-нибудь придумаю.

— Что тут можно придумать? — сказал Вадковский.

— Сейчас вспомню. Я же читал.

Вид у Лядова действительно стал задумчивый. Теперь он не мигая глядел на снятый перевернутый ботинок, из которого давно уже вылилась вся вода.

— Правда, давай поспим, — пробормотал Вадковский, сонно взглянув на Трайниса. Тот пожал плечами и начал укладываться. Особого выбора у них не было — легли на бок, прижавшись спиной к спине, положив руки под головы. Вадковский уснул, не донеся уха до локтя. Лицо его сразу расслабилось, будто лег спать дома на чистых простынях. Трайнис несколько секунд прислушивался к гулу и плеску воды. Вскоре гул стал накатывать и отступать, накатывать и отступать...