Дания – страна пивная, зеленая, и очень плоская. Высшая точка Himmelbjergret воздымается аж на 147 м над уровнем моря. Одолеть гору можно пешком или на паровозе XIX века по 15-километровой ж.д. Редкий датчанин не побывал там, но Нильс не сподобился и теперь усаживался в кресло скоростного экспресса, чтобы взять иную «вершину». Реально предстояло подняться лишь на 9 метров выше, а конечная точка его маршрута лежала точно на той же широте, правда, много восточнее. Короче, Нильс спешил в Москву, дабы освоить агентурную работу, воссоединившись с чудаком, которого возил по Питеру в багажнике. «Для информационного и оперативного сопровождения», – гласил вчерашний приказ ЦРУ. Из Лэнгли легко рассылать директивы, а как их выполнять в незнакомом и враждебном (ведь русские – враги!) мегаполисе? Две зацепки имелись: определен куратор в лице 2-го секретаря посольства США и выбрана вторичная цель в лице скандальной ТВ-ведущей Маршак. Не Бог весть что, но кому в начале оперативной карьеры выпадал флэш-рояль? Шпионаж – тот же покер, только ставки повыше и побить могут не подсвечниками.

Юноша, грациозно двигавшийся по проходу с тяжеленной сумкой, походил на принца эльфов. Хотя при ближайшем рассмотрении, скорее, на принцессу – столь невинно выглядел. «Ого, целка», – мысленно ввернул недавно усвоенный местный термин шпион и обрадовался, что выбрал поезд, а не самолет – больше времени для знакомства.

– Потерялся? Могу чем-то помочь? – вежливый пролог.

– Ищу местечко свободное. Вообще-то у меня билет в соседний вагон, но там отвратительный сосед – поддатый и табачищем воняет, – начал излагать легенду парень, только-только завербованный питерским управлением ГБ.

– Сейчас договорюсь, – заверил верующий в тотальную коррупцию российских служащих, предвкушая веселое путешествие. – Садись рядом.

– Гранд мерси! Я – Женя, по жизни и вообще. Хотя по паспорту Евгений.

– Я – Нильс из Роскильде. Такой город в Дании.

Датчанин помог с размещением багажа и ушел злоупотребить расширенным толкованием прав интуриста в варварской стране. Вернулся скоро – проводница была заранее сориентирована «сотрудником транспортной полиции» на достижение нужного размещения пассажира. Взяла недорого – 500 рублей. Их галантный скандинав не забыл взыскать с нового дружка. Руководствовался русской поговоркой, которой еще не ведал: «Дружба дружбой, а денежки врозь». В детстве учил, конечно, датскую пословицу: «Сердце и кошелек спрячь под замок». Первая часть выветрилась, лишь концовка сохранилась в длительной памяти.

– Никогда не бывал в Москве? – удивление попутчика оказалось безграничным. – Фу на тебя! Ничего, я тебе всё-всё покажу. Возвращаюсь в Златоглавую из Петербурга: надоел мне своим провинциальным менталитетом, сплошная гомофобия. «Культурная столица» – ха-ха! В смысле секса XIX век, если не хуже. Москва – другая: шире свобода нравов, гей может сделать приличную карьеру. Скажи, правда ли, что в Дании премьер-министр является открытой лесбиянкой? Неужели, секс-меньшинства никак не притесняются?

– А кто сказала, что мы, геи – меньшинство? – журналист положил руку на колено соседа и, не встретив, сопротивления продвинул ее на внутреннюю часть бедра. – Наше триумфальное шествие по миру только начинается. Скандинавия нам уже сдалась без боя, Европа – близка к капитуляции, даже в России гетеросексуалы утратили инициативу. Говорят, во многих ведомствах сложилось гей-лобби, даже в Думе.

– Про Думу не скажу, но процесс идет, – попутчик оглянулся – вдруг в вагоне главенствуют гомофобы – и поцеловал датчанина в губы.

Евгений уезжал из Питера по настоятельной рекомендации оперработников ГБ, прихвативших его в ночном клубе с таблетками экстази. Раскодированная шифровка в адрес питерского консульства США поступила на объект «АБЦ» уже ночью, и дежурной смене пришлось срочно в качестве подставы выбрать единственный доступный контакт Керенского в Петербурге. Предположительно, новое амплуа не требовало большого актерского мастерства от Евгения. Общаясь с клиентами и любовниками, вполне естественно излучал наивность и обаяние, в чем мог дать фору сверстникам-выпускникам Академии ГБ.

– Плюс к прочим достопримечательностям в городе вчера объявился живой Ленин! – спешил похвастать информированностью Женя.

– Керенский, – поправил Нильс.

– Это уже старая новость. Высокопоставленный дружок по секрету сказал, что теперь еще и Ленин. Реально второе пришествие.

– А тот откуда знает?

– Так у него дядя на Лубянке работает. Ах, ты же – иностранец, не знаешь, что такое Лубянка, – голубые глаза распахнулись от предвкушения предстоящего рассказа.

– Не знаю, – соврал журналист.

«АБЦ»

«К Нильсу подведен агент «Балерина». Ему поставлено общее задание: наблюдать за действиями объекта, докладывать по телефону и на личных встречах. Пароль для связи с агентом: «Френч». Отзыв: «Галифе».

Чудов отложил сообщение и поморщился: провинциалы выбрали идиотские условия связи. Хотя с другой стороны, ошибка при первичном контакте исключается, поскольку редкими словами нынче никто не пользуется. Тут шеф ГБ ошибался: ему и в голову не могло прийти, насколько появление «объекта К.» изменит даже терминологию в мире моды.

Очки сделали моментально: Ильич посмотрел в компьютер через оправу консервативного стиля и, вуаля, зрение заметно улучшилось. Глянул на Марию уже добрее, хотя с утра не хотел отвлекаться на очередное обследование – ничего хорошего от них не ждал, слишком впечатлили исторические описания развития его болезни и кончины в 1924 году. Женщина почувствовала перемену, положила ладонь на предплечье: «Пора выпить таблетку, дорогой!» «Какие мягкая кожа на её пальцах», – который раз восхитился мужчина, не догадываясь про магическое действие крема «Бархатные ручки». «Распрекрасно у них медицина поставлена», – мелькнула надежда на излечение, пусть и не выраженная в словах. «Дурашка волнуется, – догадалась опытный врач. – Бог даст, подлечим. Не зря же Творец его вернул на Землю. Не забыть бы свечку поставить в храме. Вот начнется пленум ЦК, я и улизну тайком, чтобы Володечка не проведал. На дух церковь и попов не принимает, а зря. Может, Патриарх наставит на пусть истинный, снимет анафему с него. Дюбенин заикался на сей счет в разговоре со мной, видимо, зондирует почву. Хорошо бы получилось».

– Володенька, давай заедем в кафе-мороженое? Рядом в Храмом Христа Спасителя есть милое местечко.

– Мороженное – это распрекрасно, но причем тут церковь, Маша?

– Вид из окна будет красивый…

– Ах, вот оно что…, – сомнение в голосе Ильича проявилось не сильно – рот уже наполнился воспоминанием сливочного вкуса пломбира.

День расписан по минутам, а из рук всё валится. Встал из-за письменного стола, обошел кабинет обставленный «дорого» и без души, во вкусе управления делами. Выглянул в окно – солнце перевалило зенит, тени от вековых сосен удлинялись на глазах. Пусто в голове, обычно занятой государственными заботами, и в пустоте бьется единственная мысль: «Правильно ли поступаю с новоявленными вождями? Не зря ли согласился с планом Чудова?» Лидер не привык пускать дела на самотёк, стремился контролировать всё и вся. С тем, что в центре внимания, обычно получалось, с остальным – нет. Аппарат жевал сопли, ожидая указаний, но даже № 1 не может объять необъятное. Пирамидальная система управления имеет существенный минус: если снизу наверх идет чрезмерный поток сигналов, то они забивают информационное поле, отвлекая внимания от существенного. Вниз идущий ручеек приказов фильтруется нижними слоями-этажами и, чем ближе к «земле», тем больше игнорируется.

Командир словно в танке, пытается руководить боем, почти ничего не видя из-за пыли и дыма, почти ничего не слыша за шумом мотора и грохотом взрывов. Тщетно выглядывает через щели в броне или перископ. Но в ходе сражения приходится высовываться их башенного люка по пояс, чтобы узреть происходящее и флажками отдавать команды другим машинам. Естественно, противник такой цели уделял особое внимание: пули и осколки сыплются градом. Инженерная мысль родила крышку люка, прикрывавшую смельчака спереди, только подлые враги ведь норовят ударить сбоку или сзади. Вершина танкостроения – «Армата». Экипаж укрыт в бронекапсуле, что скрыта в корпусе. Башня вообще необитаема: только пушка и боезапас. На самой её макушке находится бугорок с сенсорами и камерами, позволяющий командиру следить за обстановкой и выбирать важные цели. Вот только противник – коварный, как и во все времена, не способный пробить пассивную и активную защиту «Арматы» – целится именно в эту точку. Хочет ослепить русский танк. Только трудно попасть в подвижную и хитро сделанную цель. Внучок легендарного Т-34 почти неуязвим для воздействия извне, его может вывести из боя лишь внутренняя причина: техника подведет или экипаж напортачит. Так и Россия – снаружи непробиваема, изнутри уязвима. И Главный Танкист в курсе, потому и нервничает.

Прошел в салон, сел за пианино, пальцы легли на клавиши. Недавно, по примеру пожилых американцев, осуществил мечту детства, выучился играть. Мелодия зазвучала фальшиво даже для его неискушенного слуха. С досадой хлопнул крышкой, обидев лакированное детище Yamaha. В трудные минуты не стеснялся прибегать к помощи личного духовника – настоятеля московского монастыря. Не тот случай: вопрос не личный, а общенационального масштаба. Велел секретарю связать с Иерархом. По закону церковь отделена от государства, оно от неё не думало отделяется.

– Разделяю вашу тревогу о духовном здоровье народа, – после приветствий Глава православных перешел к субстантивной составляющей разговора. – Оба субъекта, претендующих на имена Керенского и Ульянова, являются самозванцами. Лжепророки смущают неподготовленные умы, сеют смуту. Власть должна использовать арсенал своих полномочий и в зародыше пресечь политическую ересь. И потом, указанные лица виновны в государственной измене, приведшей к развалу империи, к гибели миллионов граждан.

– Судить их не за что. Юристы администрации заверили, что срок давности по их деяниям давно закончился. Опять же любой адвокатишка докажет, что нынешняя парочка – не те лица, что совершили преступления перед историей. Ведь коли Ульянов настоящий, то ему уже полтораста лет, и Керенский не сильно моложе. Так долго люди не живут, даже плохие.

– Если не продали душу сами знаете кому. Церковь видит в них воплощение антихриста, несущего страшные беды Отчизне. Уверен, данную позицию разделяют и духовные лидеры ислама, иудейства, буддизма.

– Мне понятна и близка ваша позиция, – кивнул № 1. – Будьте уверены, я не допущу катаклизмов. Нужные меры уже принимаются.

– Спаси Бог! Наша паства с пониманием и благодарностью воспринимает вашу неутомимую заботу о России. К слову, мне звонил Дюбенин по поводу Ульянова. Я отклонил его просьбу о моей встрече с воинствующим атеистом. Если будет аналогичный зондаж по Керенскому, то вряд ли в моем расписании найдется свободное время.

– Приму к сведению ваши слова, Ваше Святейшество.

– Молюсь за успех ваших начинаний, Ваше Превосходительство.

Бренд – штука бесценная. Отличный стоит миллиарды, никчёмный – ни шиша. Ульянов уловил и эту особенность времени пребывания, увидев, как люди – простые и не очень – меняли поведение при его появлении. За проведшее столетие чисто визуальный эффект имени и образа «Ленин» стал самоподдерживающим себя феноменом, хотя с его маркетингом коммунисты опростоволосились. Имидж надо блюсти, и в данную минуту Владимир аккуратно подстригал бородку триммером – удобная вещь: вставил батарейку, пожужжал и вышло лучше, чем у цирюльника. Машенька предлагала посетить парикмахерскую, но Вальяжный с сомнением покачал головой и посоветовал вызвать мастера на виллу. Клиент заартачился и отказался. В целом старший «дзержинец» ему приглянулся: сдержан, сообразителен и явно опытен. «Спортсмен» нравился меньше – простоват, прямолинеен, но нужен и он – умеющий быстро реагировать и метко стрелять. Криминальные сводки с интернете и рекомендации Дюбенина диктовали бдительность. Страна во враждебном окружении: современная Антанта лишь сменила название на НАТО. И внутри России неспокойно – теракты и убийства хоть и стали реже, но социально-экономический кризис мог в любой момент подбросить хвороста в тлеющий костер.

– Владимир Ильич, – раздался голос Вальяжного за дверью спальни, – посетитель от товарища Дю.

– Уже иду, – покрутил головой перед зеркалом по всю стену, поправил узел галстука в горох и вышел из ванной.

По пути через комнату поднял вопросительно брови и получил одобрительный кивок от Марии: бренд в порядке. «Какая чувственная женщина!» Сексуальное влечение, вспыхнувшее и удовлетворенное ночью, было готово вспыхнуть вновь. Толи лекарства помогли, особенно голубенький ромбик «виагры», толи предначертанный недалекий конец. Угрожал marasmus senilis или delirium tremens – медики никак не могли определиться, и страх подстегивал чувство жизни. Хотелось любви и ненависти, дружбы и борьбы. Кого и что послала судьбинушка сегодня?

– Господин Ульянов, ваши товарищи по партии, люди воцерквленные, просили побеседовать с вами, – без околичностей начал иеромонах. – Священный Синод возложил на меня сие тяжкое служение.

– Что ж в нём тяжкого, Ваше Преподобие? – осторожно начал атеист, который был наслышан о ренессансе религии в России.

– Большевики отправили в тюрьмы и казнили многих моих собратьев, от того тяжело говорить с человеком, ответственным за это. Если, разумеется, вы и на самом деле тот, за кого себя выдаете.

– Насколько понимаю, описанные вами несчастья случились после моей смерти, в период сталинского террора.

– Только за первые годы после Октября, при вашей жизни были казнены 28 епископов и 1200 священников.

– За контрреволюционную деятельность, за участие в попытках свержения Советской власти!

– То есть большевикам позволительно захватывать власть, а тех, кто противился, должны отправиться на плаху?

– История полна подобных примеров. Достаточно вспомнить инквизицию и крестовые походы.

– РПЦ не имела к ним отношения. Но оставим историю. Хочу спросить, не изменилось ли ваше принципиальное отношение к Богу и церкви? – иеромонах сменил тему.

– Позвольте спросить: в какой связи интересуется Священный Синод? – Ильич ответил вопросом на вопрос.

– Паства возбуждена появлением Ульянова и появлением Керенского, священники обращаются за разъяснениями к иерархам. Чуть ли не о втором пришествие ходят слухи, о лживых пророках.

– «Религия есть разновидность духовного гнета, лежащего везде и повсюду на народных массах, задавленных вечной работой на других, нуждою и одиночеством. Бессилие эксплуатируемых классов в борьбе с эксплуататорами так же неизбежно порождает веру в лучшую загробную жизнь, как бессилие дикаря в борьбе с природой порождает веру в богов, чертей, в чудеса и т. п. Того, кто всю жизнь работает и нуждается, религия учит смирению и терпению в земной жизни, утешая надеждой на небесную награду. А тех, кто живет чужим трудом, религия учит благотворительности в земной жизни, предлагая им очень дешевое оправдание для всего их эксплуататорского существования и продавая по сходной цене билеты на небесное благополучие. Религия есть опиум народа. Религия – род духовной сивухи, в которой рабы капитала топят свой человеческий образ, свои требования на сколько-нибудь достойную человека жизнь”. – Владимир ответил цитатой из статьи 1905 года. – Вы удовлетворены?

– Ничего иного и не ожидал! – изрек раскрасневшийся от возмущения священнослужитель. – Богохульник! Извратить самое святое – веру, которой только и живет человечество.

– К вопросу об извращениях, милейший! Религия есть труположество! Худшее из извращений!

Почтенный посетитель резко встал, колыхнув широченными рукавами рясы, поправил золотое распятие на груди. Проходя мимо Вальяжного, маячившего за дверью гостиной, недовольно фыркнул. Ленин, чей взгляд провожал гостя, заметил, как изменилось выражение лица охранника. Вождю показалось, что тот вспомнил из Александра Блока: «Помнишь, как бывало, пузом шел вперед. И крестом сияло пузо на народ». Воссоединение социализма с его предтечей – христианством – не состоялось. «Товарищ Дю будет недоволен, – вздохнул Ульянов и, хотя прежде избегал бранных выражений, добавил. – Да, и хрен с ним, кажется, так здесь принято выражаться».

– Разъясните, пожалуйста, – счел вдруг нужным для себя уточнить и обратился к «дзержинцу», – отчего столь часто матом нынче ругаются?

– Не ругаются, Владимир Ильич. Разговаривают на нем. Для краткости и доходчивости.

– «О грубый век! Задолго до тебя цвет красоты померк», – опять вспомнилось нечто поэтическое Ленину.

– Сонет Шекспира? – угадал Вальяжный, чем заслужил одобрительный взгляд от охраняемого вождя – есть еще ценители изящного слова.