Ожидание в приемных великих сановников — особый ритуал. Доступ к телу надо заслужить, выстрадать, пробить и высидеть. Опытные посетители знают правила этикета: переживать скрытно, вздыхать тихо, держаться деликатно. Тертые калачи, типа Чудова и Академика, чувствовали себя вполне комфортно, хотя и без восторга от потерянного часа с лишним. Зато Жулин находился явно не в своей тарелке, и Алехин на глаз определил его пульс в 120–130. Плюс обильное потоотделение, покраснение кожных покровов, неравномерное дыхание. И, конечно, частая смена поз, немотивированные движение рук, бегающий и вдруг цепенеющий взгляд. «Еще минут двадцать, и Физик станет бесполезен для совещания». Старший смены охраны, регулярно проверявший обстановку в комнате ожидания, появился весьма кстати.

— Гостя прогуляйте по территории, — с места в карьер скомандовал Матвей.

— Не положено.

— Коньки отбросит, сторожем пойдешь работать на птицеферму, — разведчик грубо прокомментировал отказ службиста.

— Почему на птицеферму?

— Там допускается высокая смертность обитателей.

Фэсэошник взглянул на Чудова — тот кивнул, перевел глаза на главу секретариата — тот сделал нейтральное лицо.

— Если только в сопровождении, — дал слабину старший смены.

— Во, правильно! Пусть проводят, а то он уже потерялся.

Благодарные глаза Арсения кого-то напомнили шпиону. Идя по следу узнавания, сообразил: так на него смотрела Жучка во 2-м Робеспьера пер. «Плоховато, поди, у нее с кормежкой-то стало. Пожалуй, прикажу Оперу выделить кормильца из местных». Игра в отвлеченные образы и на далекие от повестки дня темы закончилась, когда дверь кабинета № 1 открылась. За ней ждала Судьба, Рок, Божий промысел. Лэйбл значения не имел — цена шага через порог от него не зависела. Академику уже наплевать, Жулин еще не догадывался, Чудов был в курсе. Сам Алехин собирался поторговаться с Вечностью, хотя обозначившиеся на Кубе границы торга оставляли мало места для оптимизма. И тем не менее ветеран твердо следовал предельно простому правилу: вышел на поле — борись до финального свистка.

— Товарищи! — Лидер редко использовал данную форму обращения, предпочитая ничего не значащую «коллеги». — Не будем терять времени. Ха-ха! Простите за каламбур, — хозяин Ново-Огарево попытался не столько расположить гостей, сколько скрыть собственное волнение. — Мы действительно можем контролировать Время?

— Пока нет, — поторопился ответить Академик, — но, похоже, получается перемещать в прошлое живые существа и возвращать их назад.

— Есть ряд препятствий и ограничений, — осторожно добавил Жулин.

— Какое главное?

— Требуются огромные энергетические мощности и финансы…

— Матвей Александрович? — Лидер повернулся к личному шпиону.

— Вопрос урегулирован.

— Наши вычислительные мощности недостаточны…

— Суперкомпьютер Сарова в вашем распоряжении, — Академик триумфально вбросил козыря: его детище — проект фантастически производительной ЭВМ вновь оказался востребован и прямо в президентском кабинете! — Я готов принять личное участие в победе над Временем.

— Мы оплатим эту услугу на коммерческой основе, — поспешил вставить Матвей, и № 1 понимающе кивнул, вспомнив, что теперь муж Тренерши оплачивает маниакальную склонность Алехина к дистанцированию от госбюджета.

— Требуется сверхточный источник времени…

— На днях встречался с разработчиками нового поколения спутников ГЛОНАСС, — сопредседатель Фронта в последние месяцы активно привлекался для решения и проблем ВПК, — у них появился поставщик водородных часов, обеспечивающих точность в 0,5 наносекунды.

— То есть на одну миллиардную долю секунды за два дня: в разы лучше, чем у рубидиевых, и на порядок точнее, чем у цезиевых источников, — не без удовольствия прикинул Академик. — Речь идет о стационарном образце?

— Нет, вполне «летающее» устройство весом 25 кг.

— Подойдут? — № 1 испытывал колоссальное удовлетворение, когда проблема в его кабинете решалась моментально.

— Волшебный вариант, — промолвил Жулин, который наконец ощутил, что на деле означает доступ к ресурсам великой нации. — Нам бы еще отличного программиста.

— Не резон из госструктур привлекать лишние ресурсы и лишних людей, — твердо заявил Алехин. — Мы же раньше справлялись.

— Да, но со смертью Щеглова образовалась брешь. Его наследие следует довести до ума и приспособить для компьютерного использования.

— Такой человек есть. Проверенный и способный — Никита Вяземский, — Чудов посмотрел на друга и добавил для Президента. — Принимал участие в операции «Рагда», недавно выполнил щекотливое задание. Сейчас командирован в Саров для помощи в работе с революционным бионосителем информации.

— А! Видел паренька, — Академик согласно закивал, — толковый, в отца пошел.

— Тогда перебрасываем в Ульяновск, — ладонь хозяина кабинета слегка шлепнула по столу. — Саров оказывает полную поддержку.

— Хотелось бы попозже перебазировать лабораторию к нам, — Академик уже прикидывал, какие выбьет ассигнования из бюджета и как продвинется к мечте — стать во главе Академии наук России.

— Подумаем. А пока приказываю реализовать проект «Джокер» в кратчайший срок.

Матвей на мгновение замер, словно прислушиваясь: что там НАВЕРХУ думают про Никиту, не попадет ли Вяземский под густую тень ТОГО, что охраняет границу Вечности? Сигналов не уловил, видимо, пока программист в безопасной зоне. Вообще-то разведчик и сам размышлял о данной кандидатуре, так как на своем мобильнике Щеглов оставил малопонятные неспециалисту указания в виде формул для определения местоположения в пространстве и времени, очевидно, важные для длительных прыжков. Эту информацию Алехин скрыл, зажав в железный кулак, поскольку еще не решил, кому ее доверить. Никита подходил по многим параметрам, кроме единственного — не хотелось подвергать смертельному риску мужа Марии Шпагиной. Ее отца товарищ Григ когда-то давно включил в афганскую операцию «Пакет», после которой девочка осталась сиротой.

— Обращаюсь к вам, Матвей Александрович, — Президент пристально взглянул на личного шпиона, затем демонстративно обвел серьезным взглядом участников совещания, — но говорю всем: товарищи, должны быть приняты максимальные меры зашифровки и безопасности. Соответствующие поручения ФСО, ФСБ и СВР дам лично.

Уже на пути к машинам Алехин счел возможным еще раз пощекотать под бородой у ТОГО, кого уважал и до смерти боялся.

— Ко мне тут сон жутковатый привязался, по повестке совещания, — начал ветеран издалека. — Будто стою над Рекой времени, но вижу лишь течение, уносящее события в прошлое. Только не над «голубой лентой», а над грязно-серой, словно из домотканого полотна. Никому из вас подобное не снилось?

— Мне давно ничего не снится, — с сожалением отрезал Чудов.

— Пожалуй, попробую посмотреть ваше «кино», — полушутливо заметил Академик, — а то надоело от бессонницы спасаться подсчитыванием овечек, прыгающих через штакетник.

На том и разъехались. К «мерседесу» пристроился джип ФСО — вольная жизнь участников «Джокера» закончилась. Жулин сосредоточено молчал десять минут пути от Ново-Огарево. Миновав поворот к своему поселку, Матвей свернул в противоположную сторону, и, проехав через село, остановился у церкви на высоком берегу Москвы-реки. Фэсэошники сперва напряглись, но, проверив периметр, вернулись в джип. Шпион и Физик стояли молча, подставив лица едва ощутимому ветерку, доносившему запахи трав с заливного луга на противоположном берегу. Водный поток лениво фосфоресцировал в свете полной Луны. Вид на широкую пойму, накрытую звездным одеялом, завораживал.

— Вы с Суриковым знакомы? — неожиданно спросил москвич.

— С каким Суриковым?

— Василием, живописцем. Его шедевр «Боярыня Морозова» — украшение Третьяковки.

— Ну, да, — неуверенно пробормотал ульяновец.

— Громадное полотно не про сумасшедшую, как многие полагают, а про церковный раскол. Феодосия Прокопьевна — одна из двух сестер, бесстрашно и упрямо стоявших за старообрядческие убеждения. Её прямо отсюда увезли на санях в монастырь. Иславское тогда принадлежало роду Морозовых.

— К чему вы это, Матвей Александрович?

— К тому, что санный путь шел по льду, вон метрах в ста справа есть спуск к воде. Здесь летом брод — мелко. Видишь огромные знаки «Бросать якорь запрещено»? А река-то несудоходная! Нынче там по дну дюкер проложен — газопровод высокого давления, сверху прикрытый железобетонными плитами. Прямо под поверхностью воды идет. Но не будем о грустном. Поехали домой, поспим.

План был замечательный и, подобно большинству собратьев, скоро вошел в противоречие с изменившимися обстоятельствами. Чудов вышел на связь в четыре по полуночи.

— Академик умер — сердечная недостаточность.

— Диагноз поставил пьяный фельдшер из «скорой»?

— Нет, телохранители успел доставить в Центральную больницу Академии наук в тяжелом состоянии.

— Та, что в Узком?

— Она.

— Распорядись, чтобы занимавшиеся Академиком врачи дождались меня. Выезжаю.

— Зачем, Матвей?

— Пока не знаю. Потом заеду к Директору, ведь наш загородный Центр неподалеку. Пора его озадачить, а то негоже нам с тобой пахать за мощную службу.

— Ладно, там и встретимся.

Мальчик, не избалованный вниманием работящего отца, тянулся к нему как травинка к солнцу. Тонкая и робкая, стремящаяся поймать хоть лучик тепла. Какая уж тут каша на завтрак! Какой толк от причитаний матери!

— Бать, пойдем поплаваем? У дяди Матвея бассейн есть!

— Петя, ты же знаешь, — ответила за мужа Ирина, — папа не умеет плавать. И вообще ему некогда сегодня.

Задумчивый Арсений жевал еду, глотал кофе и почти ничего не видел и не слышал вокруг. Тут пробудился от хандры, охватившей после ночного совещания, и погладил спутанные по утру волосы ребенка.

— Я обязательно научусь, Петюня. Мы с тобой поедем на море и там вместе научимся.

— Скоро?

— Скоро.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— А мне море сегодня приснилось, — неожиданно отреагировала Ирина, — наше, Черное. Ветер очень сильный, скорее шторм, а люди стоят против него, упираются. И почему-то Матвей Александрович среди них. Кстати, где ваш супруг, Анна Евгеньева? Хочу поблагодарить за гостеприимство, а то нам уезжать сегодня.

— Умотал куда-то, — Алехина невольно нахмурила брови, стерев улыбку, с которой наблюдала за мальчуганом. — Еще затемно. Дела, как обычно.

Врачи курят и пьют не меньше, если не больше среднестатистических граждан РФ. Не исключение — данный представитель гуманной профессии, не охраняющий собственное здоровье. Впрочем, руки реаниматолог берег от никотиновых пятен на указательном и среднем пальцах. Дымил сигаретой, ловко прихватив операционным зажимом. Короткий разговор уложился в две штуки «Лаки Страйка» — пшик для миллиардов пачек, ежегодно употребляемых курильщиками планеты и подрывающих бюджеты здравоохранения.

— Поймите, спасти было невозможно. Двадцать лет откачиваю даже безнадежных, но, увидев Академика, сразу просек: не жилец.

— Вас никто ни в чем не обвиняет, доктор. Несомненно, вы постарались по максимуму.

— Что ж я не соображаю, какого ученого страна потеряла! Если бы был хоть шанс…

— Видите ли, мы с Академиком расстались за несколько часов до его смерти. Старикан выглядел вполне бодрым, излучал энергию, шутил, — Матвей сделал скорбную мину.

— Божье проведение!

— Кстати, о Создателе. — Алехин оглянулся на сотрудника ФСО, стоявшего неподалеку. — Вам ничего не показалось странным? Может, заметили нечто необычное?

— Вы в смысле признаков убийства или самоубийства, — реаниматолог отрицательно покачал головой, вновь вспомнив, что приехавшие мужчины из «органов». — Нет, ничего подобного. У него даже выражение лица умиротворенное, какое при насильственной смерти не увидишь.

— Хотел бы взглянуть.

— Пожалуйста.

Академик словно прикорнул на минутку, лик просветленный, если не радостный. Покойник действительно не испугался кончины, скорее увидел ее неизбежность и примирился с ней. Будто ему снился сон — интересный и важный, и спящий угадал концовку, когда над ним сгустился мрак. Попытался повернуться в будущее, из которого ТЕНЬ пришла, и, быть может, даже разглядел там то, о чем людям знать не положено. Ученый целую жизнь стремился управлять: сперва ядерной энергией через знание, потом коллегами-учеными через управление Саровым, а вчера попытался взять контроль над «Джокером» через административную интригу. Последнее его и погубило, как всех, кто захотел что-то получить для себя, манипулируя временем. Еще жертва на маршруте, по которому шел товарищ Григ, который сам избрал и который вел к смерти — сначала попутчиков, затем его собственной.

— У всех дорог есть конец, — тряхнул седой шевелюрой разведчик.

— Это из Библии? — поинтересовался врач.

— Евангелие от Матфея, — мрачно солгал визитер и попрощался.

Пустой Ан-148 с логотипом «Россия» ждал во Внуково и взлетел сразу по прибытии девятерых пассажиров: Жулиных, Алехина, четырех фэсэошников и Шпагиной. Петька лазил по самолету, мучая стюардессу вопросами. Задумчиво-грустная мать сперва пыталась сдерживать его энтузиазм, но сдалась, когда Мария выбила пацану допуск в кабину пилотов. Арсений молчал и постепенно сжимался по мере приближения к Ульяновску. Наконец не выдержал и подсел к разведчику.

— Солгал вам, — выпалил сходу.

— Неужели?

— Тоже видел полотно, текущее в прошлое. Только давно, разок, а на утро осенило насчет теории перемещения. Почти забыл тот сон, а вчера вспомнил и побоялся признаться.

— Боязнь — это нормально, главное, чтобы страх не парализовал ум и волю. Мы идем по тонкому льду, не туда поставишь ногу и…

— Что вы имеете в виду?

— Академик на совещании сделал неосторожное заявление о победе над Временем, а ночью ему приснилась Серая река, и не проснулся столп науки российской.

— Умер? — лицо Жулина исказила гримаса, которой позавидовал бы любой трагик, обладающий титулом «Народный артист России». — Как же быть? Ведь мрут те, кто…

— Кроме нас. Никакой истерики. Мне, кажется, удалось отыскать правильную тропинку. Возможно, мы уцелеем. Но слушать только меня, исполнять только мои приказы. Ясно?

— Президент велел создать механизм…

— И создадим. Только каждый механизм должен включать элементы защиты от людских слабостей. Надо защитить человечество от человека. Вы понимаете?

— Не совсем.

— И сам еще не до конца понимаю, но сделать это обязаны двое — Арсений и Матвей. Переложить ответственность не на кого. Петюня не простит, если что с тобой случится, — ветеран счел момент подходящим для перехода на «ты».

Физик посмотрел на смеющегося сынишку и сглотнул слюну.

— С чего начнем?

— Сначала ударишься в мистику: верить в потустороннее начнешь, публично креститься станешь, вслух мечтать об уходе в монахи. На подобной почве пойдут раздоры с Ириной. Потом супруга от тебя уедет — надо ее отправить подальше от Ульяновска. У нее же родня есть в Краснодарском крае, в Анапе, если не ошибаюсь. Пусть к морю и поедет. Ведь и сыну рекомендовал пульмонолог.

— Вы серьезно, Матвей Александрович?

— Более чем. И ни намека на фальшь! Разыграешь, как по нотам.

— А Ирина?

— Вчера с ней серьезно потолковала моя жена. Ирина прочувствовала возникшую ситуацию, частично, разумеется. Ты, пожалуйста, не обсуждай с ней сложность твоего положения.

— Какого положения? — напрягся Арсений.

— В 1950-е жил в Гусь-Хрустальном толковый стеклодув. Когда стали водородные бомбы делать, он единственный сподобился некую хрень из кварцевого стекла выдувать. Стал стратегическим человеком: деньги, уважение, хороший дом, круглосуточная охрана и наблюдение. Как сыр в масле катался. Позже технология шагнула вперед, и хрень оказалась ненужной. А с ней и стеклодув. Так запойным пьяницей и помер в канаве. Короче, Нобель тебе не светит, секретность выше крыши. Будешь теперь в туалет ходить с телохранителями, ни рыгнуть, ни пукнуть без пригляду. Потом сольют тебя за ненадобностью, если, в полотняной реке не утонешь. Ты меня физике подучишь, я тебя — конспирации.

— Папа, пристегнись! — раздался мальчишечий фальцет. — Самолет снижается.