Сделав выводы в историко-фантастическом роде, продолжим знакомство с открытиями отца этого нового исторического метода Суворова-Резуна.
Он начинает рассказывать жуткую страшилку про «красные пакеты» с планом нападения на Европу.
«По свидетельству Рокоссовского, некоторые командиры на свой страх и риск (за самовольное вскрытие Красного пакета полагался расстрел по 58-й статье) сами вскрыли Красные пакеты».
Как всегда, проверим.
И, как всегда, находим подлог.
Рокоссовский пишет не про некоторых командиров, а только про себя:
«Около Четырех часов утра 22 июня дежурный офицер принес мне телефонограмму из штаба 5-й армии: вскрыть особый секретный оперативный пакет» (Рокоссовский К. К. Солдатский долг. С. 11).
Это первое. Второе — «красные пакеты» командиры вскрывали ранним утром 22 июня во всех приграничных округах не «на свой страх и риск», а по сигналу из штабов.
«Штаб Западного военного округа в третьем часу ночи 22 июня передал в штаб армий сигнал «Гроза», которым вводился в действие «Красный пакет», содержавший план прикрытия государственной границы» (Анфилов В. А. Крушение похода Гитлера на Москву, 1941. С. 111).
В Одесском ВО сигнал «Гроза» был получен в половине четвертого.
«Примерно в половине четвертого утра 22 июня был получен сигнал «Гроза», по которому следовало вскрыть красный пакет, содержащий план действий корпуса по прикрытию Государственной границы СССР» (Мальцев Е. Е. В годы испытаний. М, 1979. С. 56).
Примерно в это же время сигнал «Гроза» был получен и в Прибалтийском ОБО.
«Дочитав директиву (директиву № 1, переданную ночью 22 июня. — А. И), Ракутин торопливо стал перебирать в памяти, какие он должен отдать распоряжения. Вошел дежурный по управлению округа:
— Товарищ генерал, вас срочно просят к телефону.
Ракутин буквально рванулся в свой кабинет. Звонили из штаба Прибалтийского особого военного округа. Всего было сказано одно парольное слово «Гроза». Ракутин знал, что ему необходимо делать согласно паролю. Открыл сейф, вынул красный пакет. В нем — план прикрытия государственной границы. Вызвал дежурного и приказал:
— Объявить пограничным войскам округа боевую тревогу!» (Сечкин Г., 3айцев Н. Командарм из 1941 года. С. 74).
К. И. Ракутин был начальником войск Прибалтийского пограничного округа.
Были вскрыты пакеты и в Киевском ОБО.
«В трудной обстановке, когда все, что могло гореть, было объято пламенем, когда на глазах рушились казармы, жилые дома, склады, прерывалась связь, командиры прилагали максимум усилий, чтобы сохранить руководство войсками. Они твердо следовали тем боевым предписаниям, которые стали им известны после вскрытия хранившихся у них пакетов» (Баграмян И. Х. Мои воспоминания. С. 214). В той же книге Баграмян упоминает, что сам получил распоряжение обзвонить командиров вторых эшелонов, чтобы они привели в действие план «КОВО-41», то есть план прикрытия из «красных пакетов».
На флоте «красные пакеты» были вскрыты еще до начала боевых действий.
«Оперативная готовность № 1 была объявлена по флоту в 01. 15 22 июня 1941 года» (Кузнецов Н. Г. Накануне. С. 333). Готовность № 1 подразумевала, что «получив условленный сигнал, каждый корабль и каждая часть действует в соответствии с имеющимися у них инструкциями» (там же. С. 310–311). «В штабе флота вскрывали пакеты, лежавшие неприкосновенными до этого рокового часа… «Примерно к 02 часам 00 минутам 22 июня весь флот находился в готовности» — записано у Н. Т. Рыбалко» (там же. С. 334).
Но продолжим чтение Суворова-Резуна. Итак, некоторые командиры якобы вскрыли «красные пакеты» самовольно.
«Но ничего они там нужного для обороны не обнаружили. «Конечно, у нас были подробные планы и указания о том, что делать в день «М». \ Все было расписано по минутам и в деталях… Все эти планы были. Но, к сожалению, в них ничего не говорилось о том, что делать, если противник внезапно перейдет в наступление» (Генерал-майор М. Грецов. ВИЖ. 1965. № 9. С. 84).
Итак, планы войны у советских командиров были, но планов оборонительной войны не было».
Здесь подлог Суворова-Резуна заключается в следующем: М. Грецов говорит об отсутствии планов в случае внезапного перехода противника в наступление, а не просто перехода в наступление. План прикрытия границы, который находился в «красных пакетах», исходил из наличия некоторого времени от официального объявления войны до начала крупномасштабных боевых действий. План прикрытия расписывал действия по обороне границы против неотмобилизованного противника в период проведения мобилизации обеими воюющими сторонами. Немцы же ударили без объявления войны и отмобилизованной — якобы для высадки в Англии — армией. Г. К. Жуков в «Воспоминаниях и размышлениях» пишет, что Генеральный штаб эту возможность не учел:
«Внезапный переход в наступление в таких масштабах, притом сразу имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами, то есть характер самого удара, во всем объеме нами не предполагался. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Б. М. Шапошников, К. А. Мерецков и руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех Стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассеивающих ударов».
Г. К. Жуков видит причину в следующем:
«Прежде всего, я думаю, справедливо будет сказать, что многие из тогдашних руководящих работников Наркомата обороны и Генштаба слишком канонизировали опыт Первой мировой войны. Большинство командного состава оперативно-стратегического звена, в том числе и руководство Генерального штаба, теоретически понимало изменения, происшедшие в характере и способах ведения Второй мировой войны. Однако на деле они готовились вести войну по старой схеме, ошибочно считая, что большая война начнется, как и прежде, с приграничных сражений, а затем уже только вступят в дело приграничные силы противника. Но война, вопреки ожиданиям, началась сразу с наступательных действий всех сухопутных и воздушных сил гитлеровской Германии… Наконец, важную роль сыграло и то обстоятельство, что И. В. Сталина до последнего момента — начала гитлеровского нападения на Советский Союз — не покидала надежда, что войну удастся оттянуть».
Те планы, которые находились 22 июня в «красных пакетах», были лишь планами прикрытия границы. В ночь с 21 на 22 июня, в связи с данными, что противник собирается перейти границу, Тимошенко и Жуков поставили вопрос об отдании директивы о приведении войск в боевую готовность, но вместо этой директивы по решению И. В. Сталина была отдана директива № 1, содержащая некоторые положения плана прикрытия границы.
И. Х. Баграмян задается в книге «Мои воспоминания» вопросом: почему же была послана именно директива, а не сам сигнал ввода в действие плана прикрытия?
«По-видимому, в Москве на это не решились. Ведь сигнал о вводе в действие плана прикрытия означал бы не только подъем всех войск по боевой тревоге и вывод их на намеченные рубежи, но и проведение мобилизации по всей территории округа.
Пока телеграмму расшифровывали, изучали и готовили распоряжение армиям, гитлеровцы обрушили на наши войска мощные авиационные и артиллерийские удары» (Баграмян И. Х. Мои воспоминания. С. 214).
Г. К. Жуков в «Воспоминаниях и размышлениях» подробно рассказывает о появлении директивы № 1. Он пишет, что вечером 21 июня они с министром обороны Тимошенко были у Сталина, чтобы сообщить о перебежчике, утверждавшем, что 22 июня начнется война. Тимошенко предложил отдать в войска директиву о приведении войск в боевую готовность. Г. К. Жуков:
«Я прочитал текст директивы. И. В. Сталин заметил: — Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений».
Это стремление «не вызвать осложнений» сыграло столь фатальную роль 22 июня 1941 года, что на нем следует остановиться подробней. Сталин не подвел войска непосредственно к границе — и даже оттянул часть сил. Это, по сути, обрекло приграничные укрепления, пограничников, дивизии прикрытия границы на разгром и сорвало весь план прикрытия.
Откуда же был этот страх «не спровоцировать»? Одним из источников боязни Сталиным провокаций, без сомнения, является послание Гитлера от 14 мая 1941 года, в котором содержались следующие слова:
«При формирования войск вторжения вдали от глаз и авиации противника, а также в связи с недавними операциями на Балканах вдоль границы с Советским Союзом скопилось большое количество моих войск, около 80 дивизий, что, возможно, и породило циркулирующие ныне слухи о вероятном военном конфликте между ними. Уверяю Вас честью главы государства, что это не так. Со своей стороны, я тоже с пониманием отношусь к тому, что вы не можете полностью игнорировать эти слухи и также сосредоточили на границе достаточное количество своих войск.
Таким образом, без нашего желания, а исключительно в силу сложившихся обстоятельств, на наших
границах противостоят друг другу весьма крупные группировки войск. Они противостоят в обстановке
усиливающейся напряженности слухов и домыслов, нагнетаемых английскими источниками.
В подобной обстановке я совсем не исключаю возможность случайного возникновения вооруженного конфликта, который в условиях такой концентрации войск может принять очень крупные размеры, когда трудно или просто невозможно будет определить, что явилось его первопричиной. Не менее сложно будет этот конфликт и остановить.
Я хочу быть с вами предельно откровенным.
Я опасаюсь, что кто-нибудь из моих генералов сознательно пойдет на подобный конфликт, чтобы спасти Англию от ее судьбы и сорвать мои планы.
Речь идет всего об одном месяце.
Примерно 15–20 июня я планирую начать массированную переброску войск на запад с Вашей границы.
При этом убедительнейшим образом прошу Вас не поддаваться ни на какие провокации, которые могут иметь место со стороны моих забывших долг генералов. И, само собой разумеется, постараться не дать им никакого повода. Если же провокацию со стороны какого-нибудь из моих генералов не удастся избежать, прошу Вас, проявите выдержку, не предпринимайте ответных действий и немедленно сообщите о случившемся мне по известному Вам каналу связи».
Сейчас можно удивляться: как Сталин мог поверить Гитлеру?
Наверное, здесь мне следовало бы заклеймить Сталина с его удивительной слепотой, что он показал в 1941 году. Но вспомним 1990-е годы, когда мы надеялись, что уступками Россия может достичь аналогичных ответных мер Запада. Тогда западные лидеры обещали, что после вывода советских войск из Восточной Европы блок НАТО на Восток распространяться не будет. Советские войска были выведены; буквально сразу после — этого лидеры НАТО приняли решение о включении Польши, Чехословакии и Венгрии в состав НАТО. Видя, что «честь главы государства» для глав стран Запада — это ничто, Б. Н. Ельцин согласился на расширение НАТО при условии подписания западными лидерами официального обязательства, что деятельность НАТО будет распространяться только на страны НАТО.
Руководители стран НАТО подписали это обязательство. Как только в НАТО были приняты ее новые члены, пилоты НАТО принялись за бомбежку Югославии. Погибло 400 детей, а спустя какое-то время американские «миротворцы» изнасиловали и убили албанскую девочку в Косово. Все это прикрывалось заботами об албанском населении, у которого якобы было мало политических прав. История полностью повторилась — и снова в виде страшной и мерзкой трагедии.
Так что И. В. Сталина за его слепоту я лично винить не могу. Я сам был «демократическим журналистом», сам питал иллюзии… Теперь живу и жду, когда НАТО спровоцирует в России какой-нибудь конфликт (на манер устроенных западными спецслужбами двух взрывов на рынке в Сараево).
Но продолжим чтение Суворова-Резуна. «Из воспоминаний Адмирала Флота Советского Союза Н. Г. Кузнецова мы знаем, что после назначения Т. К. Жукова начальником Генерального штаба была разработана «очень важная директива, нацеливающая командующих округов и флотов на Германию, как на самого вероятного противника в будущей войне» (Накануне. С. 313)».
Проболтался товарищ Кузнецов. Сталин подготовил директиву, «нацеливающую… на Германию», а адмирал проболтался. Зоркое око Суворова-Резуна это тут же засекло. Болтун — находка для шпиона.
Однако, как всегда, проверим. Н. Г. Кузнецов:
«В конце января 1941 года из разговора с начальником штаба К. А. Мерецковым я понял, что в Наркомате обороны озабочены положением на границах. Под давлением очевидных фактов готовилась очень важная директива, нацеливающая командование округов и флотов на Германию, как на самого вероятного противника в будущей войне» (Кузнецов Н. Г. Накануне. С. 313).
Вот что написано на самом деле. Кузнецов пишет о причине появления директивы — «положение на границах»; Суворов-Резун об этом хитро умалчивает.
Но продолжим чтение Суворова-Резуна. «Два месяца директива находилась в Генеральном штабе, а 5 мая 1941 года была передана в штабы приграничных военных округов на исполнение. Есть много указаний, что она была в тот же день получена штабами. Об этом, например, говорит Маршал Советского Союза И. Х. Багра-мян. Советские маршалы об этой совершенно секретной директиве часто говорят, но не цитируют ее. За полвека в печать просочилась одна фраза: «… быть готовым по указанию Главного командования нанести стремительные удары для разгрома противника, перенесения боевых действий на его территорию и захвата важных рубежей» (В. А. Анфилов. Бессмертный подвиг. С. 171)».
Читая это, я даже не понял, в чем меня желает убедить Суворов-Резун. В агрессивности Сталина? Но Суворов-Резун сам приводит слова В. А. Анфилова о перенесении боевых действий на территорию противника — следовательно, план предусматривал, что агрессию совершат немцы.
Теперь о И. Х. Баграмяне. Он подробно описывает директиву, полученную им в начале мая, — она носила явно оборонительный характер:
«В начале мая мы получили оперативную директиву Народного комиссара обороны, которая определяла
задачи войска округа на случай внезапного нападения немцев на нашу страну.
Читатель может усомниться в необходимости такой директивы: ведь отражение возможной агрессии предусматривалось планом прикрытия государственной границы. Однако к тому времени этот план еще не был утвержден Москвой. Видимо, поэтому Народный комиссар решил специальной директивой повысить боевую готовность западных приграничных округов. Задачи ставились конкретные: своевременно выявить сосредоточение войск наших вероятных противников, группировку их сил, быть готовыми упорной обороной надежно прикрыть мобилизацию, сосредоточить и развернуть войска округа.
В первом эшелоне, как и предусматривалось планом, готовились к развертыванию стрелковые корпуса, во втором — механизированные (по одному на каждую из четырех армий). Стрелковые соединения должны были во что бы то ни стало остановить агрессора на линии пограничных укреплений, а прорвавшиеся его силы уничтожить массированными ударами механизированных корпусов и авиации. В дополнение к плану прикрытия директива наркома требовала от командования округа спешно подготовить в 30–35 километрах от границ тыловой оборонительный рубеж, на который вывести пять стрелковых и четыре механизированных корпуса, составляющие второй эшелон войск округа» (Б а г р а м я н И. Х. Мои воспоминания. С. 192).
К слову, директива от начала мая была разработана весной; к февральской директиве, что упоминает Н. Г. Кузнецов, она не имеет никакого отношения. Суворов-Резун две разных директивы объединяет в одну. Но зачем?
А затем, что если директива была принята в феврале и только в мае ее передали, то оборонительной она явно быть не могла. От страха нападения оборонительную директиву не держат два месяца в долгом ящике. А вот когда хотят напасть, то готовят директиву и выбирают удобный момент. Вот на это и намекает Суворов-Резун.
Но продолжим знакомство с открытиями беглого разведчика:
«Если бы в директиве от 5 мая было несколько вариантов и один оборонительный среди них, то можно было по телефону просто сказать командующему приграничным округом: первые девять вариантов зачеркни, а последний, десятый, выполняй. Но в директиве оборонительных вариантов не было. Вот почему директива от 5 мая никогда не была введена в действие».
Не была введена в действие директива, считает Суворов-Резун. Г. К. Жуков помнит совершенно иное:
«Введение в действие мероприятий, предусмотренных оперативным и мобилизационным планами, могло быть осуществлено только по особому решению правительства. Это особое решение последовало лишь в ночь на 22 июня 1941 года, да и то не полностью» (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 8 т. Т. 1. С. 286).
«Это особое решение» обрело форму директивы № 1, переданной в половине первого ночи на 22 июня. В ней говорилось:
«Приказываю: в течение ночи на 22. 6. 41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
б) перед рассветом 22. 6. 41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;
в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточено и замаскировано;
г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;
д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.
Тимошенко. Жуков. 21. 6. 41 г.»
Заметим, что план в «красных пакетах» имел ограниченную задачу: прикрытие границы. Главную часть плана прикрытия границы директива № 1 приводила в действие; с нападением немцев — неожиданно мощного и массированного — остальные части уже требовали корректировки. К примеру, мобилизацию уже приходилось производить не только в приграничных округах.
А Суворов-Резун продолжает разоблачать:
«Вместо того чтобы ввести в действие директиву, которая лежит в сейфе у каждого командующего, советские лидеры в Кремле с самого первого момента войны вынуждены импровизировать. Они вынуждены отказаться от введения в действие уже готовой директивы, которую каждый командующий пограничным округом держит в своих руках. Вместо введения новой директивы Тимошенко и Маленков вынуждены тратить время на сочинение новой директивы. Затем будет тратиться время на шифрование, передачу, прием, дешифрование. Кстати сказать, директива, отданная 22 июня, тоже насквозь агрессивная, но она немного сдерживает наступательный порыв советских войск».
Саму директиву Суворов-Резун, естественно, не приводит.
Посмотрим, насколько она «агрессивная». Итак, как только посол Германии официально объявил войну, в войска пошла директива № 2:
«22 июня 1941 г. в 4 часа утра немецкая авиация без всякого повода совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль границы и подвергла их бомбардировке. Одновременно в разных местах германские войска открыли артиллерийский огонь и перешли границу.
В связи с неслыханным по наглости нападением со стороны Германии на Советский Союз приказываю:
1) Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу. Впредь до особого распоряжения наземным войскам границу не переходить.
2) Разведывательной и боевой авиации установить места сосредоточения авиации противника и группировки его наземных войск. Мощными ударами бомбардировочной авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки наземных войск. Удары авиации наносить на глубину немецкой территории до 100–150 км. Разбомбить Кенигсберг и Мемель. На территории Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать» (Цит. по: Баграмян И. Х. Мои воспоминания. С. 216).
Итак, черным по белому написано «границу не переходить». И это псевдоисторик хочет выдать за агрессивный план!..
Кроме того, он выдает именно за свое открытие перемещение войск к западным границам в мае — июне 1941 года. Об этом перемещении написано в любой истории Великой Отечественной войны, но Суворов-Резун историю, видно, не изучал, и потому захлебывается от своих открытий.
«Вот письмо из Великобритании. Британский гражданин Джеймс Рушбрук обращает внимание на книгу Стефана Сценде: «Обещание, которое Гитлер выполнил», книга написана в 1944 году и опубликована в 1945-м в Швеции. Автор — польский еврей, оказавшийся во Львове в 1941 году. Вот его впечатление о днях, предшествующих 22 июня: «Эшелоны, набитые войсками и военным снаряжением, все чаще и чаще идут через Львов на запад. Моторизованные части идут через главные улицы города, а на железнодорожной станции все движение — чисто военное» (С. 88)».
Какое важное открытие британского подданного! Он нашел упоминание про эшелоны в старой книге одного польского еврея — и сообщил Суворову-Резуну.
Господин Джеймс Рушбрук, персонально для вас сообщаю: в л ю — бой советской книге по истории Второй мировой войны написано про переброску войск в мае — июне 1941-го. В книге «Великая Отечественная война» читаем:
«С 12 по 15 июня командованию западных приграничных округов было приказано в соответствии с планом обороны выдвинуть ближе к государственной границе все дивизии, что располагались в глубине» (С. 53). В той же книге и на той же странице — о переброске 16, 19, 21, 22-й армии и 25-го стрелкового корпуса.
Все это давно известно. Суворов-Резун мог раскрыть любую книгу про историю Великой Отечественной войны. Но он этого делать не хочет. Если раскрывать книги по истории, не будет собственных увлекательных псевдооткрытий.
«Вот кое-что об автомобилях. «К концу июня 1941 года на железных дорогах простаивали 1320 поездов с автомобилями» (ВИЖ. 1975. № 1. С. 81). Германские войска напали 22 июня, а уже к концу июня такое количество эшелонов с автомобилями простаивает в прифронтовой полосе».
Вот она, подготовка к войне! Разоблачил Суворов-Резун Иосифа Виссарионовича Сталина…
Но я и здесь вынужден разочаровать нашего беглого шпиона: согласно мобилизационному плану, автомашины после начала войны передавались армии. Их начали собирать 22 июня 1941 года в каждом городе, согласно мобплану — МП-41. Об этом — во многих книгах. Еще до войны многие машины были приписаны к конкретным частям и с началом военных действий начали поступать в эти части.
«Когда мы говорим о причинах поражения Красной Армии в начальном периоде войны, то почему-то забываем главную причину: Красная Армия находилась в вагонах… Генерал армии С.М. Штеменко (в то время полковник оперативного управления Генерального штаба): «Эшелоны с войсками идут на запад и юго-запад сплошным потоком. То одного, то другого из нас направляют на станции выгрузки. Сложность и переменчивость обстановки нередко вынуждала прекращать выгрузку и направлять эшелоны на какую-нибудь иную станцию. Случалось, что командование и штаб дивизии выгружались в одном месте, а полки — в другом или даже в нескольких местах на значительном удалении» (Генеральный штаб в годы войны. С. 30)».
Кошмарная картина! Я так и вижу, как к границе мчатся эшелоны, Штеменко мечется от вагона к вагона с криком: «Быстрее!» — а в Кремле Сталин меряет циркулем расстояние между Брестом и Берлином.
Но — проверим.
Были в книге Штеменко такие слова?
Были!
На странице 30…
А девятью страницами ранее — на странице 21 — С.М. Штеменко пишет:
«В ночь на 22 июня, ровно в 2 часа, ко мне на квартиру прибыл связной и передал сигнал тревога. А еще через полчаса я уже был в Генштабе».
Так что эшелоны шли «сплошным потоком» уже после начала войны. Было бы удивительно, если бы после мобилизации войска оставались на месте и не ехали на фронт. Тем более что на странице 29 С. Н. Штеменко пишет: «На картах появились многочисленные синие стрелы, угрожающе нацеленные в самое сердце страны».
Суворов-Резун не согласен:
«Можно предположить, что все это погружено после 22 июня и направлено на фронты. Это неправильное предположение. После 22 июня фронты требовали только пустых вагонов, чтобы вывести штабеля вооружения, боеприпасов, топлива и других военных запасов, уже сконцентрированных у границы».
Это — неправда.
«После 22 июня», а именно 25 июня, командующий Западным фронтом Павлов бросил в бой свой последний резерв — взвод личной охраны. Немецкий 24-й танковый корпус обошел Минск с юга, через Слуцк, почти беспрепятственно — это направление Павлову нечем было прикрыть.
Острая нехватка войск была и на других участках. Командующий Южным фронтом И. В. Тюленев докладывал И. В. Сталину:
«Войска Южного фронта вынуждены были отступать за Днепр потому, что противник, используя свое превосходство в силах, все время заходил нам во фланг и тыл. У нас не было резервов для отражения ударов обходящей бронетанковой группировки врага, а все имеющиеся войска были скованы с фронта значительными силами противника. Оборонительные же рубежи, подготовляемые местным населением, из-за отсутствия резервов мы не смогли занять заблаговременно» (Тюленев И. В. Через три войны. С. 147).
Весь немецкий план блицкрига состоял в том, чтобы разбить Красную Армию до осуществления мобилизации. Весь смысл советского плана прикрытия границы состоял в том, чтобы не дать немцам прорваться и сорвать мобилизацию. Потому-то Генеральный штаб и его офицеры уделяли столько внимания переброске войск и стабилизации фронта.
«К.С. Конев стал во время войны Маршалом Советского Союза, мы хватаем его книгу в надежде найти объяснения того, как он оказался в чужом округе со своими «Аннушками» ('кодовое название дивизий. — А. П.) и зачем; но с удивлением обнаруживаем, что маршал начисто опустил весь начальный период войны. Он предпочел писать про сорок пятый год и свою книгу так и назвал — «Сорок пятый».
Удивился Суворов-Резун: Маршал Советского Союза написал только про сорок пятый. Не знает Суворов-Резун не только историю Второй мировой, но и книг Маршала Советского Союза И. С. Конева. А И. С Конев написал еще и книги «Записки командующего фронтом, 1943–1945» и «В пламени войны». Статья И. С. Конева в сборнике «Битва за Москву» называется «Осенью 1941 года».
Объяснял И. С. Конев и то, как оказался в чужом округе:
«Еще в Москве я получил задачу от Тимошенко. Указав районы сосредоточения войск 19-й армии, он подчеркнул: «Армия должна быть в полной боевой готовности, и в случае наступления немцев на юго-западном театре военных действий, на Киев, нанести удар и загнать немцев в Припятские болота» (Цит. по: Соколов Б. Неизвестный Жуков: портрет без ретуши. С. 212–213).
Не читал Суворов-Резун этого. Что же он читал?..
«Генерал-полковник Л. М. Сандалов осматривает строительство оборонительных сооружений на самой границе в районе Бреста и с удивлением обнаруживает, что доты стоят так близко от границы, что их видно с германской стороны. Он задает недоуменный вопрос В. М. Чуйкову. Чуйков, этот будущий сталинградский лис, вздыхает (притворно, конечно): очень жаль, именно так, немцы заметят наше оборонительное строительство (На московском направлении. С. 53). Гудериан начинал войну именно с другой стороны реки и отмечает, что он все это хорошо видел: доты строили днем и ночью, причем ночью при ярком свете».
Ни о чем подобном Гудериан не писал. Но продолжим чтение:
«Удивительная вещь: ни сам Сандалов, ни Чуйков, ни кто другой не прикажут оставить работу и перенести строительство на пару километров в тыл, чтобы противнику не было видно точного расположения огневых точек и направления амбразур, по которым он может легко вскрыть систему огня».
Эх, взять бы Суворову-Резуну какую-нибудь книжку про Брестский УР и прочитать про его историю.
Была имитация?
Была. При строительстве Брестского укрепрайона действительно прибегали к имитации. Это давно описано в литературе:
«С апреля — мая в некоторых дотах, замаскированных под скирды, сараи, избы, жили гарнизоны. Жили скрытно, ничем не обнаруживая себя. Обеды, завтраки и ужины доставляли им в термосах не сразу: вначале — в ложные доты, которые сооружались почти на глазах местных жителей, затем по ходам сообщения — в боевые укрепления» (В солдатской шинели. С. 19).
Потому «сталинградский лис» В. М. Чуйков и притворно вздыхал: «Очень жаль, конечно». Не рассказывать же Л. М. Сандалову, и другим офицерам, и всем прочим подряд про ложные доты…
И теперь, через 50 лет, из Англии вылезает неуч, который не знает того, о чем пишет, и радостно тычет пальцем в ложные доты.
«Если мой читатель будет пересекать советскую границу в районе Бреста, то пусть обратит внимание на серые бетонные коробки почти на самом берегу — это доты южной оконечности Брестского УРа. Они не были обсыпаны землей тогда, так голыми стоят и по сей день. Раньше доты на «Линии Сталина» строились тайно вдали от границ, и противник не мог знать, где находятся укрепления, а где проходы между ними, да и есть ли вообще такие проходы. Теперь противник со своего берега мог не только видеть все строительство и точно знать, где находятся укрепления, но мог с точностью выявить каждое отдельное сооружение и даже установить направления стрельб для каждой амбразуры. На основе этого он мог определить всю систему огня».
Блестящее знание предмета.
Нет, все-таки недаром Суворов-Резун получил мировую известность. Недаром получил профессора в Польше. Такие вот в Польше профессора…
Я не польский профессор. Мой дед охранял железнодорожный мост в одном из ДОТов, и потому я знаю, что не все долговременные укрепления можно замаскировать. Многие ДОТы выполняют конкретную цель: защищают мост, дорогу, господствующую высоту, не простреливаемую другими дотами зону. Например, чтобы предотвратить возможность захвата плацдарма на берегу, ДОТы открыто выстраиваются вдоль берега, чтобы не позволить противнику переправиться через реку.
Так были расположены и некоторые из действующих дотов БУРа, по одной простой причине: в районе Бреста граница с Польшей проходила по берегу Буга. И потому линия дотов была не в глубине, а вдоль границы.
И эти — незамаскированные — доты Брестского УРа выполнили свою задачу, вместе с замаскированными. «С первых минут войны бойцы укрепрайона открыли прицельный огонь по врагу, заставили залечь в секторах обстрела цепи штурмовых отрядов, остановили на железнодорожных мостах через Буг бронепоезда с черными крестами, заставили свернуть на бездорожье вражеские бронемашины…
Артиллеристы из дота «Светлана» в первые же часы войны подбили на железнодорожном мосту через Буг фашистский бронепоезд. Второй бронепоезд, из которого фашисты пытались высадить десант, был поврежден огнем из дотов на мосту перед самым Брестом…
Восемь танков горели перед амбразурами четырех дотов под деревней Минчево. Гарнизон дота на околице деревни Речица (командиры младшие лейтенанты П. Селезнев, Н. Зимин и старшина И. Рёхин) много раз срывали метким огнем переправу гитлеровцев через Буг.
На подступах к долговременным укрепленным точкам, где секторы обстрелов накануне войны тщательно выверялись, фашисты несли большие потери.
Шестьсот бойцов БУРа сумели задержать на границе 293-ю пехотную дивизию до 30 июня, а 167-ю пехотную дивизию в опорном районе южнее Бреста — до 24 июня…
При прямых попаданиях вражеских снарядов в бетон воздух сотрясался так, что из ушей текла кровь. Люди теряли сознание. Но гарнизоны держались сутки… двое… неделю… вторую…
На рассвете 22 июня они успели получить приказ: «Из дотов не выходить!» Но они не ушли бы и без этого приказа, потому что перед каждым из них открывался в секторе обстрела участок границы, за недоступность которого несли ответственность поименно…
«150-килограммовый заряд, опущенный через перископное отверстие, — делились позже опытом фашистские саперы, — разворачивал стены сооружения, бетон растрескивался по слоям трамбования. Междуэтажные перекрытия разрушались во всех случаях и погребали находившийся в нижних казематах гарнизон».
Подрывники, поджигавшие бикфордные шнуры, слышали, как из-под задраенных люков доносилось пение. Обнявшись, бойцы пели «Интернационал». И часто — «Катюшу» (В солдатской шинели. С. 19–21).
Уточним, что «Интернационал» был в 1941 году гимном СССР. Для солдат Брестского укрепрайона его слова были точными: «Это есть наш последний и решительный бой».
Оказалась к месту в июне 1941-го и песня «Катюша». В войну имя из этой песни связали с артиллеристской установкой «катюша». А поначалу ее пели пограничники:
Песня оказалась пророческой: благодаря жене погибшего комбата Пустовалова были установлены имена многих солдат, погибших в дотах Брестского укрепрайона.