Тайные каналы: По следам нацистской мафии

Поморин Юрген

Юнге Райнхард

Биманн Георг

Коричневая паутина

 

 

Портрет двух убийц

— Эй вы, свиньи, пошевеливайтесь! Да живей, живей!

Проклятия, хриплые приказы, рык собак, удары прикладом. Такой прием был уготован миллионам людей, прибывающим па маленькую железнодорожную товарную станцию на юге Польши. Много дней и ночей они провели в товарных вагонах, битком набитых заключенными, без хлеба, часто без воды. Переполненные нечистотами параши издавали нестерпимое зловоние, еще ужаснее для многих были стоны умирающих.

Раздвинули двери. После многодневного пребывания в почти полной темноте солнце слепило. Прежде чем люди осознали, что «путешествие» окончено, на них обрушились брань эсэсовцев, остервенелый лай псов, крики «Выходите, свиньи!».

Шатаясь, поддерживая друг друга, выходили узники на платформу: мужчины, женщины и старики, дети, многие из них на руках матерей или других заключенных. Не было времени бросить последний взгляд на оставшегося в вагоне мертвеца или спасти в этой суматохе скудные пожитки. С бранью, нанося без разбора удары, эсэсовцы построили заключенных в длинные колонны, которым предстояло проследовать мимо группы эсэсовских начальников. Те стояли широко расставив ноги, франтовато заправив коричневые форменные брюки в голенища черных сапог. У многих в руках хлыст или плеть. Взирая на свои жертвы, каждый из них чувствовал себя повелителем и владыкой.

Здесь, на платформе, самым важным из них был эсэсовский медик. Чуть прищуренным взглядом смотрел он на проходящих мимо и движением пальца решал судьбу каждого. Больных, слабых, стариков и детей отправляли в расположенный тут же лагерь смерти Биркенау. Трубы печей, где сжигались останки заключенных, дымились день и ночь, выбрасывая в небо зловонный жирный пепел — пепел сожженных человеческих тел.

Другим, на вид более здоровым, возможно способным некоторое время работать, предстояло еще немного пожить. Правда, выпавшие на их долю муки с трудом можно было бы назвать жизнью, ибо в аду Освенцима средний срок жизни заключенного не превышал трех месяцев.

С железнодорожной платформы их вели в главный лагерь, четыре долгих километра, и на всем протяжении пути, нечеловечески тяжком, их неотступно преследовали злые окрики, побои, овчарки.

В конце пути перед вновь прибывшими открывались большие ворота. Все узники должны были пройти между двумя железными установленными посреди дороги столбами с прикрепленной на них надписью из огромных кованых металлических букв: «Труд делает свободным».

— Близнецы, у кого есть близнецы?

В потоке узников, прибывших со станции, заметное движение, многие подняли головы. Один из эсэсовских офицеров приблизился к колонне, внимательно оглядывая идущих:

— Близнецов — ко мне!

Некоторые матери поднимали вверх своих детей, возможно, в надежде, что о них позаботятся. Но эсэсовцы искали не только близнецов. Особый интерес гауптштурмфюрера СС, производящего второй отбор, вызывали все русоголовые дети с голубыми глазами. Этот эсэсовец занимался проблемами селекции. Его звали Йозеф Менгеле, с 1943 г. — «ведущий врач» Освенцима.

Близнецы — самый предпочтительный объект проводимых им опытов. Подобно тому как в химических лабораториях на белых мышах и крысах проверяют действие новых медикаментов или проводят важные медицинские эксперименты, Менгеле проводил опыты над людьми, прежде всего над детьми, и охотнее всего над близнецами.

Он вводил в их организм карболовую кислоту, воздух, бензин, наблюдал и записывал медленные страдания и смерть жертв. Если один из близнецов умирал от опухоли мозга, он убивал другого, вскрывал его черепную коробку и сравнивал. Он вспрыскивал им в вены вещество, менявшее цвет глаз. Когда эти «подопытные кролики» умирали, Менгеле вырезал глазные яблоки и консервировал их в специальной жидкости.

Все проводимые Менгеле подготовительные работы были частью обширного гитлеровского плана выращивания «арийской расы господ». Эксперименты должны были ускорить достижение этой цели. Взрослым Менгеле простреливал коленную чашечку, вводил в рану химикаты, стеклянные или металлические осколки, мочу.

Садистские эксперименты эсэсовских «медиков» совпадали с рыночными требованиями германской фармацевтической промышленности. Сотни узников Освенцима стали жертвами проверки действия новых препаратов баварским концерном. Некоторые из тех препаратов еще и сегодня можно приобрести в аптеке.

27 января 1945 г. Советская Армия освободила заключенных концлагеря Освенцим. Из четырех миллионов пленных к тому времени в нем осталось всего около двух тысяч. Среди них было 180 детей — 90 пар близнецов, на которых Менгеле не успел произвести свои эксперименты.

Менгеле и других эсэсовских бестий не нашли, они успели сбежать на запад.

Удирал Менгеле, вероятно, так же, как и тысячи других нацистов, «владык мира», спасавших свою шкуру: втроем или вчетвером на личной машине, быстрее на запад, с чемоданом, где упрятан штатский костюм, в который он, например у входа в разрушенный бомбами дом, быстро переоделся, выбросив эсэсовскую форму, ставшую теперь страшной уликой. Потом Менгеле оказался в Гюнцбурге, небольшом городке между Ульмом и Аугсбургом. Здесь ничего пока не знали о совершенных им преступлениях, здесь фамилия Менгеле кое-что значила. Ибо благосостояние этого городка зависело от единственного имеющегося здесь предприятия — завода сельскохозяйственных машин «Карл Менгеле и сыновья», на котором из 13 тысяч жителей работали 1100.

Здесь и укрылся весной 1945 г. Менгеле. То, что он эсэсовец, было известно всему городу. Но известно и другое. Приветливые в общем жители и сейчас ведут себя исключительно сдержанно, если какой-нибудь приезжий начинает расспрашивать о Йозефе Менгеле. Так же, не проявляя внешне к нему интереса, вели они себя и тогда, и сын фабриканта Йозеф Менгеле мог какое-то время выждать. Ибо тогда весь мир говорил о Гитлере, главаре гестапо Гиммлере и им подобных, все внимание было сосредоточено на главных немецких военных преступниках, посаженных в ноябре 1945 г. в Нюрнберге на скамью подсудимых Международного военного трибунала. Что касается Менгеле, то тогда его имя редко упоминали на процессе, а большая часть его жертв были мертвы.

На некоторое время Менгеле получил передышку.

Другие нацисты жили в те годы гораздо менее спокойно.

Прежде всего речь идет о том, кто поставлял Менгеле и другим эсэсовским «медикам» необходимое «сырье» — заключенных. Адольф Эйхман, начальник отдела по делам евреев «IV В4» (гестапо) главного управления имперской безопасности (РСХА). 29 апреля 1945 г. Эйхман, прихватив золото, выехал из Праги во главе колонны грузовиков, набитых документами.

Эйхман спешил. С большим трудом лавировал между линиями фронта, от Линца свернул в горы и направился к югу вверх по течению реки Траун. 1 мая колонна достигла городка Эбензее, где находилось отделение пресловутого концлагеря Маутхаузен. В шахтах соляных рудников и на построенных нацистами подземных фабриках оружия можно было наилучшим образом спрятать «горячие» документы и награбленные сокровища.

Но Эйхман еще не был у цели. Он стремился уйти на 20–30 километров в глубь района Аусзее, в вытянутую котловину в самом сердце Зальцкаммергута. Здесь находился центр «альпийской крепости», где — нацисты постарались, чтобы об этом знали в странах, сражавшихся против гитлеровской Германии, — будто бы тысячи отборных солдат заняли неприступные позиции.

Адольф Эйхман и другие представители нацистской верхушки заранее позаботились о себе. Начиная с декабря 1944 г. Эйхман, как и все его сотрудники, носил в кармане мундира фальшивый паспорт и служебное удостоверение, которые ему предусмотрительно вручили в РСХА. С их помощью он мог, в зависимости от ситуации, превратиться в рядового, а следовательно, «ни в чем не повинного» эсэсовца, чье имя не вызывало ни у кого подозрений. Правда, эта маскировка была рассчитана лишь на то, чтобы благополучно пройти первый контроль.

Каждый эсэсовец был помечен безошибочным, абсолютно точным знаком: кодом его группы крови. У Эйхмана, как и у всех эсэсовцев, он был вытатуирован под левым плечом. То, что ранее обеспечивало при ранении быструю помощь, теперь оборачивалось предательской «каиновой печатью».

Тем не менее, сколь легкой ни была бы маскировка, Эйхман располагал документами на чужое имя, которые в те дни для штандартенфюрера были дороже всего.

В Альтаусзее Эйхман прибыл 2 мая. Остановился в лучшем отеле, где уже находилась его жена с тремя сыновьями. Она тоже помогала замести следы своего супруга: прописалась в отеле не как фрау Эйхман, а под своей девичьей фамилией Либль.

Здесь Эйхман наслаждался последней предоставленной ему краткой отсрочкой, ибо передовые части американской армии хотя и медленно, но уже продвигались вверх по течению реки Траун по направлению к району Аусзее. 9 мая, спустя день после капитуляции нацистского рейха, для организатора массовых убийств наступила пора незаметно смыться. «Одолжив» из запертого гардероба хозяйки отеля костюм ее мужа, он исчез.

Но, как оказалось впоследствии, не бесследно. Журналист Вальтер Тарра, сын руководителя группы движения Сопротивления в Аусзее Валентина Тарра, провел расследование по делу Эйхмана, подкрепленное дознанием, которое провел после войны его отец, офицер.

— У Эйхмана, — рассказал нам Вальтер Тарра, — было с собой золото, спрятанное в ящиках от боеприпасов. В конце апреля 1945 г. он погрузил награбленное в автомашины с красным крестом и двинулся из Альтаусзее в горы, в направлении к Блаа-Альм. Теперь у нас довольно мягкая зима, тогда же выпало много снега. Дороги в окрестностях Блаа-Альм были непроходимыми, машины застряли. Тогда Эйхман спустил две машины в реку Аугстбах, текущую от Блаа-Альм вниз к Альтаусзее. Позднее, это тоже известно, под брезентом грузовиков нашли пустые ящики и пистолет «вальтер» с глушителем. Но золото и Эйхман исчезли.

Эйхман впоследствии никогда не рассказывал, возвратился ли он в Альтаусзее или пешком добрался до Бад-Ишля. Туда он мог добраться из Блаа-Альма только пешком. Там почти нет дорог, одни горы. Летом, если хорошо знаешь местность, еще можно кое-как проехать на машине, и то очень трудно, почти невозможно. Зимой же это абсолютно исключается.

 

Организация «Паук» действует

Последующие недели Эйхман был в пути. Он пытался затеряться в необозримых потоках беженцев и бывших солдат, которые тянулись вдоль и поперек всей оккупированной Германии. В какой конуре укрывался он на ночлег, никто никогда не узнал. Годы спустя высказывали предположение, что ему давали приют его многочисленные возлюбленные, с которыми он, бравый эсэсовец, некогда обманывал жену. Однако неизвестно, в какой мере это предположение достоверно.

Во всяком случае, Эйхман пытался как можно дальше убраться от района Аусзее и родного города Линца, и с каждым шагом опасность быть опознанным уменьшалась. Но все-таки, очевидно в Баварии, его задержал американский патруль и опознал в нем эсэсовца. Ибо совершенно точно, что уже после 15 июня 1945 г. он находился вблизи города Хама в Баварском лесу, в сборном лагере американцев. Туда сгоняли эсэсовцев и держали под арестом столько времени, сколько требовалось, чтобы выяснить, у кого рыльце в пушку.

30 июня 1945 г. личность Эйхмана была установлена. Агент американской тайной полиции хотел немедленно допросить Эйхмана, но его на месте не оказалось. Утром вместе со строительной ротой, расквартированной в Хаме, он покинул лагерь.

Шли часы.

Вечером у лагерных ворот американский агент с нетерпением ожидал возвращения рабочей группы. Наконец показались марширующие под охраной пленные эсэсовцы. Пересчитав всех прибывших, удивились: одного «потеряли» в пути. Им был Эйхман.

Американская военная полиция немедленно объявила розыск в Хаме и окрестностях. Была усилена патрульная служба, тщательнее контролировались все пути и дороги. Но ничто не помогло. Эйхман улизнул. В одиночку ли он действовал?

Неудовлетворительный надзор за пленными в сборных лагерях западных зон приводил к тому, что матерые нацисты, прошлым которых особенно интересовались офицеры американских спецслужб, исчезали целыми группами.

Когда органы тайной полиции и антифашисты пытались отыскать корни этих таинственных исчезновений, они часто обнаруживали тесные контакты американских военнослужащих, несших в лагере караульную службу, с австрийским населением. То американский солдат заимел подругу, у которой ночевал, то вдруг находили у другого солдата большие суммы денег или самый дорогой на черном рынке товар — героин. Откуда столько денег, кто дал героин?

Повсюду, где нацистам удавалось бежать, устанавливали и другое: какие-то весьма «отзывчивые» благотворительные организации всячески заботились о «бедных парнях за колючей проволокой». Под маской «комитета помощи я милосердия» заключенных и их семьи заботливо опекали. Этот и другие подобные ему комитеты часто действовали с ведома оккупационных властей [западных зон], очень терпимо относившихся к ним, и в тесном контакте с церковниками, которых удавалось убедить в чисто «благотворительном» характере своих организаций. То, что в западных зонах Германии несколько лет спустя вылилось в «Тайную помощь», в Австрии существовало намного раньше под вывеской «Социальное дело мира».

И все же — где скрывались сбежавшие нацисты? Кто обеспечивал их теплой одеждой, продовольствием, давал кров? Кто снабжал их фальшивыми документами, гарантировавшими, что при первой же проверке их не арестуют и не поместят в лагерь для интернированных?

Не случайно удачные побеги сопровождались другими примечательными фактами. Внутри лагеря и за его пределами появились нацистские листовки. В них содержались призывы «держаться до конца», сообщения, полные оптимизма и радужных пророчеств, о разногласиях между державами антигитлеровской коалиции.

Кроме того, вблизи склада золота в «альпийской крепости» происходили неожиданные и необъяснимые несчастные случаи. Участились факты внезапной смерти совершенно здоровых бывших нацистов, неожиданно разбогатевших, иначе говоря, явно присвоивших чужие деньги. Размах нацистской пропаганды и убийства по приговору тайных судилищ неопровержимо свидетельствовали о возраставшей активности нацистского подполья.

То, что на первый взгляд можно было принять за случайное стечение обстоятельств, при ближайшем рассмотрении оказалось искусно сплетенной сетью, прочной паутиной, широко распростертой над Южной Германией и Верхней Австрией. Здесь с 1945 г. тайно и вероломно орудовала нацистская организация, название которой весьма соответствовало сути ее деятельности — «Паук».

Главным организатором ее, судя по имеющимся данным, был оберштурмбаннфюрер СС Отто Скорцени. В годы войны, с 1943 г., он был начальником отдела организации диверсий РСХА. «Честь» быть создателем сети «Паук» он получил прежде всего за активность, проявленную после неудачного покушения на Гитлера 20 июля 1944 г.: тогда он возглавил особую комиссию СС службы безопасности по делу офицеров вермахта, причастных к заговору против Гитлера.

Подпольную сеть Скорцени начал создавать уже в начале 1945 г. В серии статей, опубликованных в «Шпигеле» в 1963 г., в частности, говорилось, что тайные основы этой организации существовали задолго до крушения «третьего рейха». Спустя время нацистов, возвращавшихся из тюрьмы или плена, одна из новых подпольных организаций сейчас же брала под опеку.

На географической карте можно найти посредине района Зальцкаммергут маленький курорт Гмунден, жемчужину северного берега живописного озера Траун, с давних пор излюбленное место отдыха австрийской знати. Если взглянуть на местоположение этого городка на карте 1945 г. и на карте последних лет, учитывающей новые линии автострад, невольно поразишься сделанному открытию: Гмунден находится почти в центре сети автомобильных и железнодорожных путей между Хамом и Вольфсбергом, Зальцбургом и Линцем, Эбензее и районом Аусзее, в ее узле.

Здесь в 1947 г. жил человек, который сегодня носит имя Эриха Керна. Под этим псевдонимом им написано много романов, воспевающих «героические подвиги бравого эсэсовца», множество трактатов, в которых горестно оплакивались «преступления, совершенные против немецкого народа». Автор умышленно искажал факты, дабы иметь возможность обойти молчанием страшные преступления, совершенные нацистами. Его имя значится в выходных данных неонацистской «Дойче вохенцайтунг», издаваемой им совместно с бывшим председателем Национал-демократической партии Германии Адольфом фон Тадденом.

В 1945 г. Эриха Керна звали иначе. В его служебном удостоверении написано: Эрих Кернмайр, воинское звание — гауптштурмфюрер. В 1945 г. этот эсэсовец оказался в американском сборном лагере в Глазенбахе.

Долго страдать за колючей проволокой Кернмайру не пришлось. Очень скоро американцы освободили его, «забыв» передать австрийским властям.

Кернмайр направился в Гмунден, где снял виллу «Мария Луиза». «Неожиданным образом он стал обладателем крупных денежных сумм», — писала 18 июля 1957 г. выходящая в Мюнхене газета «Дойче вохе» и добавляла: «Впрочем, Кернмайр, как говорят некоторые его хорошие друзья, откровенно признавался, что «тогда ему ничего иного не оставалось, как работать на американцев».

Как отмечала далее газета, Кернмайр в 1948 г. «под охраной американцев» создал «гмундский кружок», своего рода «клуб видных нацистов, нашедших убежище в Зальцкаммергуте». Клуб преследовал цель подготовить «вступление австрийских нацистов вновь в сферу официальной политики».

То, что подобные цели не были иллюзорными, а защитное прикрытие со стороны американской администрации не являлось чем-то невероятным, обнаружилось уже год спустя. 12 июня 1949 г. венская «Фольксштимме» сообщила о громком скандале: в одном из отелей Гмупдена делегация Австрийской народной партии, «родной сестры» ХДС, вела переговоры о совместном проведении избирательной кампании с депутацией крупных нацистов. Среди последних был также Хёттль, принадлежавший в прошлом к эсэсовской верхушке. После войны он, как установлено, одно время находился на содержании американских служб.

Но заботы Кернмайра не ограничивались одной лишь «официальной политикой». Многие другие наци все еще были за решеткой. Когда после войны в Глазенбахе конспиративно формировалась организация «Паук», Кернмайр, как сообщил «Шпигель» 14 февраля 1966 г., был одним из ее основателей. Так как он пользовался почти неограниченной свободой передвижения, то выполнял функции связного между австрийским филиалом и западногерманским центром.

Но оказывать помощь разыскиваемым нацистским убийцам становилось все труднее.

Из лагерей интернированных их вызволили, теперь они укрывались в своих тайных убежищах в западных оккупационных зонах Германии. Все большее количество документов о нацистских преступлениях становилось достоянием общественности, они появлялись несмотря на то, что, казалось, канули в Лету навсегда. Все большее количество свидетелей представало перед органами, ведущими дознание. Эти люди указывали точно день и час совершенного преступления, знали имена убийц, навсегда запомнили их лица.

Созданной «Пауком» сети уже было недостаточно. Нужна была другая организация.

 

В «работу» включается ODESSA

В конце 1947 г. удалось расшифровать засекреченное название новой организации. Бывшие нацисты часто упоминали в разговорах о какой-то «оси Б — Б». Судя по многим признакам, речь шла о том, чтобы по тайным каналам переправлять нацистов за границу.

В ноябре 1950 г. один из бывших эсэсовцев раскрыл тайну загадочного названия, сообщив интересные сведения.

Организация «Паук» более не существует, доверительно передал он, вместо нее давно действует другая организация, осуществляющая с 1948 г. побеги нацистов за рубеж, и называется она ODESSA.

Разумеется, известный советский портовый город на берегу Черного моря не имеет к этому никакого отношения. ODESSA — аббревиатура от немецкого названия — «Организация бывших служащих войск СС».

Для маскировки и финансирования созданных ею тайных каналов ODESSA содержала десятки различных экспортно-импортных фирм, в частности осуществлявших в странах бассейна Средиземного моря торговлю оружием. «Служащие» этих фирм могли свободно, особенно после создания Федеративной Республики Германии в 1949 г., и не привлекая внимания, так как надежно прикрывались «коммерческими» делами, путешествовать по различным континентам. Снабжены они были либо настоящими, либо очень искусно изготовленными фальшивыми паспортами, в которых их владельцы значились испанцами, аргентинцами или египтянами.

Но что же все-таки скрывалось под названием «Ось Б — Б»? Оно возникло как сокращенное обозначение первоначального маршрута побега нацистских преступников, которые из Бремена через Германию, Австрию и Италию следовали в итальянский порт Бари (отсюда — «Б — Б»). С 1950 г. код стал звучать «Б — Р», то есть Бремен — Рим, или «Б — Г», то есть Бремен — Генуя.

Новый маршрут приводил удирающих нацистов в конечном счете в Южную Америку. Иногда его называли также «монастырским», так как католические монастыри на пути бегства нацистов служили им убежищем.

В Риме беглецов поджидал епископ Алоис Худал, австриец, уроженец Граца. Худал руководил папским колледжем «Немецкого национального фонда Санта Мария делль Анима» и опекал находящихся в Риме немецких католиков.

Худал не только священнослужитель, он нацист по убеждению. В книге, вышедшей еще в 1937 г., он писал, что разделяет антисемитские взгляды немецких фашистов и не имеет «серьезных возражений» против «применения чрезвычайных дискриминационных постановлений, касающихся лиц еврейской национальности». Как выглядели на практике «чрезвычайные постановления», Эйхман продемонстрировал на миллионах своих жертв.

Худал располагал прикрытием, помощью и поддержкой Ватикана, но он имел наилучшие связи и в главных учреждениях и руководстве Международного Красного Креста. Там для опекаемых им лиц фабриковались фальшивые паспорта, и таким образом нацистские убийцы превращались в «лиц, преследуемых по политическим мотивам», что открывало им все пути, ведущие в Южную Америку, прежде всего через Геную.

До 1950 г. антифашисты знали только некоторые из этих тайных каналов. Позднее выяснилось, что на всех главных маршрутах, которые организовала ODESSA на пути в Южную Европу, на расстоянии каждых 40 километров имелись специальные явки, где удиравший наци мог найти убежище, переодеться, сменить автомобиль, в случае необходимости получить новые документы.

Особенно трудно было проследить путь бегства через территорию Австрии. Между Зальцбургом и Инсбруком терялись многие старые следы, однако обнаруживались новые. Было совершенно очевидно, что главным, так сказать, поворотом этих тайных каналов являлся Зальцкаммергут. Все больше следов вело в район Аусзее, туда, где некогда находилась «альпийская крепость», где укрывался крупный нацист Хёттль и где супруга Эйхмана упорно ждала дальнейшего развития событий.

И прежде всего — прибытия Эйхмана. После бегства из американского лагеря Эйхман объявился в Люнебургской пустоши [Нижняя Саксония, в то время английская зона оккупации Германии]. Пользуясь покровительством лесничего Фраерслебена, он устроился рабочим в лесу в Альтензальцкоте близ города Целль. Но в 1949 г. и здесь у него горела земля под ногами. Надо было бежать, лучше всего за границу, а еще лучше — дальше, за океан. К этому же выводу пришли руководители организации ODESSA, и Эйхман получил приказ совершить новый марш.

 

«Звезды и полосы»

Чем ближе приближался Эйхман к австрийской границе, тем больше он нервничал. Контроль на границах западных оккупационных зон Германии был давно упразднен и в 1949 г. уже не служил препятствием. Но как будет на границе с Австрией?

Сопровождающий Эйхмана успокаивал его. Он знал все уловки и лазейки.

Была зима, термометр показывал минус десять градусов. Густая метель залепила снегом уцелевшие после войны дорожные указатели ближайших населенных пунктов, но машина двигалась по шоссе в верном направлении — Зальцбург. Набитый американскими журналами автомобиль под названием «Шале Мэри» шел из Мюнхена к австрийской границе. В нем было трое мужчин.

На кузове этого «универсала» черной краской были грубо намалеваны «звезды и полосы» американского флага. Так же назывался и официальный журнал американской армии, командование которой регулярно распространяло его среди солдат в американских зонах оккупации Германии и Австрии.

В караульном помещении австрийского пограничного поста два солдата американской военной полиции придвинули стол вплотную к печурке, так как, несмотря на то что верхняя круглая плитка печи уже накалилась, тепла от нее на расстоянии почти не чувствовалось.

В то время как один из них строчил очередное донесение начальству, а другой открывал банку мясных консервов, через полузамерзшее окно проник свет автомобильных фар.

Водитель остановил машину в нескольких метрах от закрытого шлагбаума. В свете фар была видна тень, отбрасываемая шлагбаумом на заснеженное шоссе. От окна падал тусклый свет, клубы дыма поднимались из печной трубы.

— Погоди, — водитель отстранил сидящего рядом человека и, перегнувшись через сиденье, что-то извлек из машины.

В этот момент дверь дома отворилась ровно настолько, чтобы в нее мог протиснуться человек. Полицейский, выйдя, быстро захлопнул ее за собой, словно опасаясь, как бы из дома кто-то не ускользнул. Когда он сошел с деревянного тротуара, уложенного вдоль фасада дома, и по свежевыпавшему снегу подошел к машине, водитель опустил боковое стекло.

Второй полицейский тем временем отстучал на машинке донесение, встал, подошел к окну, подышал на стекло и рукавом куртки прочистил небольшой глазок, чтобы разглядеть машину.

Обыкновенный двухместный грузо-пассажирский автомобиль с удлиненным капотом, американским армейским номерным знаком и нарисованной на боку эмблемой США. Такие машины проезжали здесь часто. Иногда за рулем сидели немцы, нанятые американским командованием. В общем ничего особенного. Его коллега тем временем обменялся несколькими словами с двумя пассажирами, получил от них два номера журнала и подал знак, что машина может продолжать путь.

Водитель поднял боковое стекло и медленно повел машину вперед. Минуя шлагбаум, он коротко просигналил, и пограничный пост остался позади. Через час машина была уже на шоссе, ведущем на юго-запад, где извилистые горные дороги через Кицбюэльские Альпы подходят к Инсбруку.

Армейский грузовик, несомненно, был подлинным. Но одного пограничники не могли знать: все три пассажира, из которых солдат видел только двух, имели одну и ту же примету. Под мышкой у них была вытатуирована группа крови, что абсолютно точно свидетельствовало: они эсэсовцы.

Двое пассажиров автомобиля были приняты в свое время на работу в Мюнхене американскими оккупационными властями, которые не заботились о том, чтобы тщательно их проверить. Действительно, кто мог бы предположить, что преследуемые нацисты сами придут в логово своих преследователей? Но именно эта дерзость помогла разыскиваемым эсэсовцам обеспечить себе безупречное прикрытие.

Третий пассажир лежал в кузове, прикрытый пачками иллюстрированных журналов.

Водители «Шале Мэри», доставляя груз, обычно следовали через Зальцбург в Инсбрук. Там машину меняли, а удиравший на ней эсэсовец направлялся в Меран, затем в Рим.

Однако на этот раз маршрут был изменен. Третий пассажир покинул автомобиль где-то между Зальцбургом и Бад-Ишлем, откуда был переправлен в Грундльзее, расположенный по соседству с Бад-Аусзее. Им был Адольф Эйхман, пожелавший хоть на короткий срок навестить свою семью. Однако это могло плохо кончиться для него, поскольку такая возможность предполагалась американскими спецслужбами, усилившими наблюдение в Бад-Аусзее и надзор за проживавшей там супругой Эйхмана фрау Верой Либль.

Но в последнюю минуту все дело испортил переусердствовавший чиновник австрийской уголовной полиции. В ночь под Новый год, когда Эйхман в любую минуту мог появиться в Аусзее, он позвонил Вере Либль. Когда та взяла трубку, он молчал. Тогда она спросила: «Это ты? Ты действительно придешь?»

Чиновник услышал то, что хотел услышать. Но для жены Эйхмана этот странный звонок был сигналом тревоги. И когда Эйхман был уже на пути в Аусзее, его успели предупредить, и он скрылся от преследователей в Грундльзее.

На следующий день учинили повальный обыск, но никаких следов Эйхмана обнаружить уже не удалось.

 

Старые наци спешат на помощь

Адольф Эйхман был не единственным нацистским преступником, которому после сорок пятого стало слишком неуютно на немецкой земле. События, побудившие наци вновь спасаться бегством, имели отклик и в самом Гюнцбурге.

Здесь целых пять лет скрывался Менгеле. Родительский дом предоставил ему весь комфорт, возможный в трудные послевоенные годы. Но все чаще от немногих оставшихся в живых узников Освенцима можно было услышать его имя.

Каким же образом и Менгеле оказался на «монастырских» маршрутах в Италии?

Представляются возможными два варианта.

Первый. Сам Менгеле заметил, что вокруг него творится что-то неладное. Он стал прислушиваться к тому, что говорят окружающие, искать связей со старыми наци. Интересовался местопребыванием друга или наводил справки у родственников удравшего нациста, словом, так долго сигнализировал о том, что ищет помощи, пока авторитетное лицо из организации ODESSA о нем не проведало.

Второй. Руководство организации ODESSA само узнало, что один из своих в опасности. Ибо во многих городах ФРГ совершенно легально встречались представители HIAG. Уже в 1950 г. в Гамбурге сотни членов этой организации принимали участие в регулярных встречах профессиональных нацистских убийц. И хотя это были лишь локальные встречи, в пределах ганзейского города, они показали, как далеко можно в этом направлении пойти.

Такие встречи, где пили, горевали о прошлом и хвастались совершенными некогда подвигами, для руководства организаций HIAS — ODESSA стали своего рода информационными. Здесь уточняли, кто, где, когда убит или убежал, кто в какой тюрьме сидит, в чем обвиняется или по какому делу привлекается в качестве свидетеля. Во время этих бесед внимательному слушателю становилось ясно, кому именно в данный момент угрожает опасность.

В центральном руководстве организации ODESSA чутко реагировали на все сигналы тревоги, безошибочно определяя степень серьезности той или иной ситуации и грозящей тому или иному лицу опасности. И однажды в 1950 г. перед резиденцией Менгеле в Гюнцбурге остановилась машина с иногородним номером. Человек, сидевший за рулем, никогда ранее здесь не бывал, и никто его тут больше не видел. Он позвонил у входной двери, чтобы предупредить об опасности, угрожающей «славному отпрыску семьи», и сообщить, что сейчас самое время предпринять далекое путешествие…

Два или три дня спустя Йозеф Менгеле стоял на одном из уличных перекрестков, где-то в Южной Германии. В условленный час около него остановился автомобиль. Он сел в машину, и его поглотил один из тех каналов, с помощью которых исчезли многие. Либо под штабелями журналов в машине со «звездами и полосами», либо в заранее подготовленном мешке для почтовых отправлений, либо в углу запломбированного товарного вагона, снабженный термосом кофе и запасом еды, — так или иначе он прибыл в Италию, направился в Рим, Геную и далее.

Летом 1950 г. одним из этих маршрутов проследовал и Адольф Эйхман, и где-то рядом, совсем близко от него, находились Менгеле и другие убийцы. От монастыря к монастырю направлялись они в Рим к «своему» епископу нацисту Худалу.

В конце июня, спустя полгода после той памятной новогодней ночи, убийца прибыл в Рим. От Худала он получил новый паспорт, выданный Международным Красным Крестом, в котором подлинными были только фотография Эйхмана и его особые приметы. Фамилия, имя, год рождения — вымышленные. Причем фамилия для матерого убийцы была выбрана с непревзойденным цинизмом: «Клемент», что в переводе с латинского означает «добрый, милосердный».

В начале июля Рикардо Клемент-Эйхман — на борту парохода, направлявшегося в Южную Америку. На фотографии на память о тех днях мы видим его в темном костюме с бабочкой, в белой сорочке, шляпе и солнцезащитных очках. Подле него на палубе под тентом у поручней двое мужчин столь же элегантно одетых.

Это фото облетело весь мир. Удивительно только, что на всех известных нам изображениях опознан только Эйхман. Словно никого до сих пор не интересовало, кто были стоящие рядом с ним господа. Личность одного из них нам удалось установить.

Но об этом мы расскажем в книге несколько позднее…

 

Пароль: «Мужская верность»

Прошло почти две недели со дня отъезда Эйхмана из Генуи.

На горизонте показался материк. По карте, демонстрируемой на верхней палубе, пассажиры могли определить местоположение корабля: 34 градуса 42 минуты южной широты и 53 градуса 23 минуты западной долготы. Впереди залив Ла-Плата, треугольный вырез в юго-восточной части Южной Америки, который на географической карте выглядит как недостающий кусок торта.

До Генуи 6500 морских миль. Такое морское путешествие стоит кучу денег. Но Эйхмана и двух его спутников это мало заботило. В генуэзском порту связной вручил им оплаченные билеты на пароход. Сервис фашистской тщательно законспирированной организации «Северное бюро путешествий» был безупречным.

Когда день уже клонился к вечеру, вдалеке показалась длинная лента огней города. Судя по карте, это Монтевидео — столица Уругвая. Однако за бортом парохода еще долго плескались грязно-коричневые волны залива. Оба его берега удалены здесь друг от друга на расстояние в 100 километров. Аргентина еще не видна.

Воды реки Параны, одного из крупных потоков, впадающих далеко на западе в огромный залив, непрерывно несут с собой несметное количество ила и тины. Флотилии мощных самоходных земснарядов с трудом удается обеспечить фарватер для прохода больших океанских судов.

Опустился туман. Лоцман велел застопорить машины. В таком густом тумане продолжать движение невозможно. Трем эсэсовцам эти часы ожидания кажутся нестерпимо долгими.

Лишь к полудню следующего дня пароход прибыл в северный порт столицы Аргентины Буэнос-Айреса, расположенной напротив берегов Уругвая.

Докеры набросили петли мощных тросов на чугунные причальные тумбы. Рядом разгружалось грузовое судно. Такелажники с помощью лебедки поднимали из трюма деревянные ящики и на тележках доставляли на склад.

Тем временем на верхней палубе у столиков, расставленных корабельным персоналом, собрались пассажиры. Сейчас сюда подойдут таможенники, врачи, агенты тайной полиции. Они уже на борту парохода, раздали пассажирам анкеты, задают вопросы, о чем-то тихо переговариваются, делают отметки на паспортах, кого-то просят открыть чемодан для проверки.

Внизу на пирсе стоит человек. Он зябнет, кого-то ждет и внимательно рассматривает каждого пассажира, покидающего пароход. Мимо, не обращая на него внимания, прошло уже много людей. Трое наци остановились.

Один из них обратился к незнакомцу:

— Хорошая сегодня погода.

— Наручными часами не торгую, — последовал ответ.

— Я предпочел бы незабудки! — сказал пассажир.

Человек на пристани улыбнулся:

— Здесь только мужская верность.

Да, это именно те, кого он ждал.

Минуя склад, они вышли на улицу, которая, судя по оживленному движению грузового транспорта, являлась главной дорогой к порту.

— Пожалуйста сюда, вас ожидает машина.

— Куда мы направимся?

— На вашу первую явку. Там вы пробудете несколько дней.

Близился вечер. Учреждения и банки столицы уже закрыты, рабочий день окончился. Много машин, толпы людей на улицах, изобилие товаров в витринах магазинов — все это картины, давно не виденные прибывшими путниками. Остались в прошлом руины немецких городов, где каждый должен довольствоваться лишь самым необходимым. Там машины имеют очень немногие. Здесь же, в Буэнос-Айресе, одна только местная знать, ведущая европейский образ жизни, располагает таким количеством автомобилей, что вносит хаос в уличное движение.

Машина свернула на улицу Пятого июля.

— Вот сюда, дом номер 1074. Пансион Юрманна. Принадлежит фирме…

Агент из организации ODESSA передал пассажирам ключи от номера и посмотрел на часы:

— Первая встреча состоится через пятнадцать минут.

Ровно через четверть часа они сидели за длинным столом в комнате за тщательно закрытой дверью. Дымился в чашечках кофе, в тонких коньячных рюмках соблазнительно светился благородный напиток.

— Господа! Имею честь приветствовать вас в начале вашего нового пути. То, что было, — горестно, но не будем об этом вспоминать. Радуйтесь, что вам не пришлось разделить участь многих, кому мы уже не в состоянии помочь. И в этом смысле — за Германию и верность!

Точным, хорошо заученным движением он, согласно строго соблюдаемому этикету, поднял рюмку с коньяком на высоту, где некогда — во времена, когда все они носили зсэсовскую форму — находилась третья сверху пуговица мундира. Остальные последовали его примеру и ловко осушили бокалы.

Деловая часть беседы была посвящена правилам, рекомендациям.

Небольшой пансион на улице Пятого июля представлял собой нечто вроде временного пристанища или сборного пункта для сбежавших эсэсовских офицеров. ODESSA, используя обширные связи в аргентинских иммиграционных учреждениях, прежде всего добывала для своих подопечных документы на вымышленные имена, и установить подлинную фамилию обладателя такого паспорта было чрезвычайно трудно возможным его преследователям.

В Аргентине прибывшим нацистам были созданы самые благоприятные условия. Еще в 1937 г. там проживало 240 тысяч человек, которые либо родились в Германии, либо были немецкой национальности. В этой большой стране не было необычным услышать немецкую речь.

Беженцев вполне устраивали и политические взгляды этих немцев-аргентинцев: среди них мало было тех, кто уехал из Германии в результате прихода к власти нацистов. Напротив, Буэнос-Айрес и прилегающие к нему районы считались центром зарубежной организации нацистской партии: к концу войны в ней насчитывалось около 60 тысяч человек — цифра настолько внушительная, что кажется невероятной.

Поэтому не было ничего удивительного в том, что некоторые населенные пункты целиком находились в руках немцев, горячо приветствовавших нацизм. Пресловутой в этом смысле являлась вилла генерала Бельграно в Кордове. Здесь аргентинские власти поселили оставшихся в живых членов команды военного корабля «Адмирал граф Шпее», потопленного английским флотом в Ла-Плате в начале второй мировой войны.

Однако наиболее благоприятная обстановка для поселения сбежавших нацистов в Аргентине создалась после 1946 г.

В 1944 г. настала пора всерьез подумать нацистам, как выжить. Умеющие читать карту боев давно уже не сомневались в исходе войны. Но чем ближе приближался фронт к Берлину, тем ожесточеннее пичкали германских солдат «героическим» лозунгом: «Германия будет жить, даже если нам суждено умереть!»

Девиз нацистской верхушки был диаметрально противоположным: «Мы будем жить, даже если Германия провалится ко всем чертям!» В Страсбурге и других городах состоялись тайные конференции, на которых нацисты обсуждали вопрос о том, как спасти, сохранить в безопасном месте несметные сокровища нацистских организаций для последующего их использования в политических целях. Миллиарды марок были переведены на тайные текущие счета различных вновь организованных фирм, действующих инкогнито.

Между нацистским рейхом и Южной Америкой завязались оживленные деловые связи.

Германский посол в Мадриде фон Фаупель внезапно всплыл на поверхность — в буквальном смысле — в Аргентине: на подводной лодке через всю Атлантику он прорвался в Южную Америку, несмотря на то что в водах Атлантики господствовал флот государств антигитлеровской коалиции. О том, что находилось в ящиках, которые выгружались на аргентинский берег в ночном тумане, можно лишь догадываться. Точно установлено: сразу после отъезда фон Фаупеля националистические круги аргентинской буржуазии под руководством высших офицеров совершили государственный переворот.

В Аргентину потоком хлынули экспортируемые нацистами капиталы. В правительстве было много доверенных лиц нацистов, готовых за 30 процентов комиссионных поместить немецкие капиталы в южноамериканские предприятия или перевести их на свои текущие счета.

Через десять лет эти крупные финансовые операции уже принесли богатые плоды. В ФРГ в то время начался период так называемого «экономического чуда». Следовало предполагать, что каждую свободную марку западногерманские предприниматели вкладывали в развитие промышленности собственной страны. Однако руководители промышленности «творили» второе «чудо», создавая многочисленные филиалы в Южной Америке. Только в Бразилии четыре немецких концерна развернули внушительную программу обширного нового строительства. Маннесманн построил в Белу-Оризонти сталелитейный завод. Концерн «Клёкнерверке» возвел такой же завод в Эспириту-Санту, там же обосновались «Даймлер» («Мерседес») и «Фольксвагенверке». «Даймлер» принадлежал финансисту нацисту Флику, «Клёкнер» поставлял нацистам сталь для производства танков, представители концерна «Фольксваген» принимали активное участие в пресловутой страсбургской конференции 1944 года…

В сети подпольных организаций имелся еще один филиал, на который работали высшие нацистские руководители. Банк «Фулдтнер и К0» в Буэнос-Айресе возглавлял немецкий эмигрант Карлос Фулдтнер. Он создал также фирму-прикрытие CAPRI якобы по использованию водных ресурсов для производства электроэнергии. То, что в действительности эта фирма занималась совсем другими делами, выяснилось позднее.

О подлинном характере этой фирмы можно получить представление из донесения американского тайного агента от 7 ноября 1944 г. В нем он описывает ход конференции в Страсбурге, на которой представители СС и германской промышленности выступили с программой действий на послевоенные годы. Учреждение законспирированных фирм должно было осуществляться преимущественно за счет награбленных эсэсовцами капиталов, чтобы, с одной стороны, спасти их от конфискации союзниками и, с другой, обеспечить финансирование представителей эсэсовской верхушки, помочь им выжить. Кроме того, фирмы эти должны были создать основу для нового завоевания нацистами власти на длительный срок.

«В равной мере настоятельно необходимо, — излагал агент суть принятых конференцией решений, — чтобы крупные промышленные предприятия на территории Германии создавали небольшие технические службы и бюро, которые ничем не выдавали бы своих подлинных связей с предприятием. Эти бюро будут получать планы производства и чертежи новейшего оружия, а также всю технологию и техническую документацию, необходимую для продолжения исследований. Никоим образом они не должны попасть в руки врага. Создавать такие бюро следует в крупных городах, где легко дать им прикрытие, или в небольших городах вблизи электростанций, где они могут действовать, занимаясь якобы исследованием проблем рационального использования водной энергии. О существовании подобных бюро должно быть известно лишь крайне узкому кругу промышленников и руководящих деятелей нацистской партии. Каждое бюро должно осуществлять связь с партией через одного связного. Когда партия будет достаточно сильна, чтобы снова взять в Германии власть, промышленникам в награду за их усилия и сотрудничество будут предоставлены концессии и различные привилегии».

Сообщение американского агента точно излагало указания, данные на страсбургской конференции высокопоставленным чиновникам нацистского министерства вооружений. Точно в соответствии с планами позднее возникло не менее 750 тщательно законспирированных нацистских фирм, из них в Аргентине — 98. Но не только их финансировали за счет богатств, награбленных СС. Огромные суммы поступали в распоряжение организации ODESSA.

Так осуществлялись взаимовыгодные сделки: аргентинское правительство получило необходимую ему финансовую помощь, немецкие концерны наживались на деньгах нацистов, представители нацистской верхушки обрели выгодные посты на немецких или аргентинских фабриках, в учреждениях и ведомствах. До июля 1949 г. по меньшей мере 73 видных нациста получили в Аргентине высокие посты в полиции и министерстве транспорта, армии и воздушном флоте, на военных авиационных заводах, в прессе, в министерстве сельского хозяйства, в тайной полиции, морском флоте.

Среди множества высокопоставленных нацистов временно объявился в Аргентине и Отто Скорцени. В декабре 1954 г. лишь в одной из аргентинских газет появилась его фотография.

Она получила резонанс во всем мире. В заявлении журналистам представитель аргентинского филиала фирмы «Крупп» ограничился сообщением, что Скорцени находился здесь попутно, с «особым заданием».

От каких-либо комментариев этого события он воздержался.

 

Бесславный конец

В создавшихся условиях даже такого наглеца, как Скорцени, можно было использовать лишь тайно, полностью скрыв это от средств массовой информации. Но Эйхман и Менгеле теперь здесь ни к чему не были пригодны. ODESSA финансировала их побег, оказала на новом месте материальную помощь, защитила от явных преследователей. Однако жизнь без страха и тревог, тем более еще одна успешная карьера и выгодное положение в обществе для них исключались.

Первая постоянная квартира Эйхмана в Буэнос-Айресе находилась на вилле, принадлежащей его земляку — владельцу цементной фабрики Хачеку из Гмундена. Рассказывают: старый Хачек был школьным товарищем Гитлера, вследствие чего фюрер — очевидно, в порыве сентиментальности — дал указание фабрику Хачека не «ариизировать» — так нацисты называли грабеж имущества, принадлежащего гражданам не немецкой национальности. Хачек был еврей. Его сыновья даже получили право и привилегию служить в войсках вермахта. В благодарность за это убийца миллионов евреев Эйхман мог располагаться на вилле Хачека.

Теперь Эйхману, то бишь Рикардо Клементу, недоставало только семьи. Доставить ее из Аусзее в Аргентину казалось делом почти невозможным, ибо Вера Либль и три сына Эйхмана находились под неусыпным надзором антифашистов.

Валентин Тарра случайно напал на первый след. Он был страстным филателистом, а его приятель, с которым он обменивался марками, приходился дальним родственником Вере Либль, в доме которой проживал.

Однажды Тарра заметил, что у его приятеля оказалась серия аргентинских марок в двух экземплярах. Некоторое время он делал вид, что ничего не подозревает. Но когда вновь увидел на столе несколько марок с изображением Перона, то спросил: «Послушай, друг, ты что, сам их печатаешь?»

«Понимаешь, — ответил приятель, — я не должен об этом ничего рассказывать, женщины мне категорически запретили. Но тебе могу сказать: аргентинские марки у меня от Либль».

Тарра едва мог скрыть волнение. Это был первый горячий след к Эйхману, впервые после той новогодней ночи 1949 года, когда преступник едва не попался. Tappe стоило огромных усилий продолжать разговор, завершить, как обычно, обмен марками и еще немного поболтать.

Потом он поспешил домой и заказал телефонный разговор с венским бюро по сбору документов о совершенных нацистами преступлениях. Взволнованный, рассказал о своем открытии. Из Вены немедленно связались с израильской разведкой и сообщили: «Эйхман в Аргентине!»

Как ни важно было напасть на след Эйхмана, сведений недоставало. Отсутствовала пригодная для розыска фотография убийцы, не было известно, под какой фамилией он теперь проживает. По политическим соображениям не приходилось рассчитывать на то, что требование о выдаче преступника будет удовлетворено аргентинским правительством, а без указания нынешней фамилии и адреса преступника такое требование вообще теряло всякий смысл.

Примерно в это же время в Буэнос-Айресе вышел новый телефонный справочник, содержащий длинный список абонентов. Под буквой «К» в нем значился и Клемент, Рикардо Клемент, улица Чакабуко, 4261. Таков был в 1952 г. новый адрес Эйхмана в богатом квартале на севере аргентинской столицы.

Его переезд на новую квартиру не был случайным. Семья уже находилась на корабле, следующем в Аргентину, и здесь, в доме на улице Чакабуко, он уже был не жалким квартирантом, как у Хачека. Здесь он имел собственный дом и мог спокойно играть роль хорошего, заботливого отца семейства.

Сначала он был владельцем прачечной, но предприятие очень скоро лопнуло. И снова пришла на помощь ODESSA: Эйхман-Клемент получил работу в нацистской фирме CAPRI. В 1953 г. ушел из нее и стал рабочим на конвейере в аргентинском филиале завода «Мерседес».

Во время работы в фирме дом Эйхмана превратился в место частых встреч старых наци. Среди гостей можно было видеть холеного мужчину с нарочито вежливыми манерами, прибывшего, как и Эйхман, в Аргентину из Генуи с паспортом беженца. Официально он значился Людвигом Грегором. Но скрывался под этим именем не кто иной, как Йозеф Менгеле.

Окружение Эйхмана представляло собой нечто вроде теневого правительственного кабинета, сформированного в подполье нацистской мафией. Планировалось создание «четвертого рейха». Многие посты в этом правительстве без государства были укомплектованы проверенными кадрами. Эйхман, само собой разумеется, вновь получил отдел по делам евреев.

Одной из задач новой подпольной администрации было установить связи с другими вновь объявляющимися нацистами, поддерживать их моральный дух, с их помощью разыскать документы, могущие представлять опасность для сбежавших нацистов, и завладеть всеми подобными материалами.

Все эти годы Эйхман жил в постоянном страхе быть разоблаченным и привлеченным к ответственности за преступления. Внешне выглядело так, будто он примирился с ролью, которую ему осталось играть в жизни. Правда, судьба эта несравнима с той, которую он и Менгеле уготовили своим жертвам. Могло уже показаться, что после всех совершенных им злодеяний он останется целым и невредимым.

Но прошлое его настигло. Еще в 1959 г. один из эмигрантов обнаружил, что в пригороде Буэнос-Айреса проживает фрау Эйхман с человеком по фамилии Клемент, за которым она замужем. За ее домом установили непрерывное наблюдение. Надо было выяснить, был ли этот Рикардо Клемент подставным лицом, с которым фрау Эйхман состояла в фиктивном браке, или это был Эйхман собственной персоной.

Клемента незаметно сфотографировали. Снимки сравнили с фотографиями 30-х годов. Все признаки совпадали. Но полной уверенности пока не было. Преследователи, постоянно меняя машины, следили за каждым шагом Рикардо Клемента, надеясь, что он сам себя чем-либо выдаст. Именно так и произошло.

В понедельник 21 марта 1960 г., направляясь домой, Эйхман изменил своему обычному маршруту. Перед тем как войти в автобус, он купил букет цветов. Наблюдатели долго ломали голову, не находя смысла в такой необычной трате денег, ибо в семье Эйхмана ничей день рождения не отмечался.

Внезапно одного из них осенила мысль: ведь сегодня день свадьбы! В этот день Вера Либль вышла замуж. Но не за Рикардо Клемента, а за Адольфа Эйхмана! Следовательно, Клемент и Эйхман — одно лицо, ибо какой супруг преподнесет жене цветы в день свадьбы с его предшественником?

11 мая 1960 г., когда Эйхман шел вечером к своему дому, у входной двери его поджидал автомобиль. Эйхман не обратил внимания на то, что в машине находятся четверо мужчин. Трое из них выскочили, схватили нациста — и он исчез. Вновь появился он 22 мая того же года в израильском аэропорту Лод.

Развязка наступила через два года. Израильский суд приговорил Эйхмана к смертной казни. Его апелляция была отклонена. 1 июня 1962 г. убийцу казнили, прах сожгли, пепел бросили в Средиземное море.

 

Страх перед возмездием

Похищение Эйхмана повергло в трепет нацистов, укрывшихся в Южной Америке. Их уверенность прожить до конца своих дней без забот и тревог, под защитой фашистской диктатуры заметно поколебалась. Боязнь разделить судьбу Эйхмана и отвечать перед судом народов за совершенные злодеяния обрекла на бессонницу многих наци.

Среди них был и Менгеле.

Первый удар он ощутил уже в 1955 г. Некоторое время казалось, что новое правительство Аргентины откажет в поддержке нацистскому болоту. Подобно многим другим эсэсовцам, поспешил и Менгеле в столицу Парагвая Асунсьон. Там по сей день правит диктатор Альфредо Стреснер, сын кавалерийского офицера, переселенца из Баварии. Политические взгляды Стреснера совпадали с нацистскими, о чем говорит и его участие в организации фашистского движения в Парагвае.

Но в Асунсьоне Менгеле не понравилось. В Буэнос-Айресе он привык к легкой, приятной жизни. В сравнении с ним столица Парагвая выглядела довольно жалко. Менгеле снова упаковал чемоданы и возвратился в Буэнос-Айрес, так как выяснилось, что ему ничто не угрожает.

Со дня окончания войны минуло уже десять лет, но никаких требований из ФРГ к Аргентине о выдаче военных преступников не поступало. Тогда Менгеле отважился поселиться под собственным именем в Виченте-Лопес в Буэнос-Айресе. Оттуда он руководил филиалом отцовской фабрики сельскохозяйственных машин в Гюнцбурге.

В 1959 г. Менгеле снова почувствовал опасность. Наци сообщили: следственные органы ФРГ осведомлены о его местопребывании и боннское посольство в Буэнос-Айресе действительно ходатайствует о его выдаче.

Два полицейских направились его арестовать, но возвратились ни с чем. «Он от нас ускользнул», — утверждали они, не будучи, по-видимому, сильно этим опечалены.

Тем временем Менгеле вновь объявился в Асунсьоне. Там он знал влиятельных немецких наци, имеющих тесные связи с диктатором Стреснером. Один из них, Александр фон Экштейн, еще и теперь важная персона в тайной полиции Стреснера. Вместе с другими наци он подписал поручительство за Менгеле, стоившее поистине дороже золота. 27 ноября 1959 г., согласно правительственному указу № 809, Менгеле стал подданным Парагвая. Получил официальное имя — Йозе, мог чувствовать себя уверенно: разоблачение больше не угрожало ему.

С тех пор наглость Менгеле не знала границ. С новеньким паспортом в кармане, несмотря на имеющееся ходатайство о его выдаче, он возвратился в Буэнос-Айрес и вновь приступил к делам в филиале отцовской фирмы. Филиал в Асунсьоне возглавил новый шеф — другой подданный Парагвая, немец Вернер Юнг. Он был вторым поручителем Менгеле у Стреснера.

Но вот в мае 1960 г. схватили Эйхмана. Менгеле боялся выйти на улицу.

На допросах Эйхман подтвердил, что Менгеле находился в Буэнос-Айресе, и упомянул название одного из пансионов, где часто останавливались сбежавшие военные преступники. Оперативная группа установила наблюдение за домом. Однако тщательная проверка всех жильцов пансиона установила, что Менгеле исчез.

Объявился Менгеле в Асунсьоне, вновь под защитой Стреснера. Позднее он купил там дом, в котором намеревался открыть аптеку. Но и здесь его выследили. Менгеле сбежал в Энкарнасьон, парагвайский пограничный городок, где значительная часть населения либо немецкого происхождения, либо выходцы из Германии. Излюбленным местом встречи старых наци здесь была гостиница «Тироль», владелец которой ранее был бельгийским эсэсовцем. Бывали здесь также Стреснер и Менгеле.

В тридцати километрах от гостиницы находилась уединенная крестьянская ферма, в которой в 1962 г. многие месяцы скрывался Менгеле. Агенты выследили его и там. Длительные наблюдения за домом показали, что нацистского палача усиленно охраняет отряд наемников с оружием и собаками. Ферма была превращена в настоящую крепость, взять которую смогла бы штурмом только хорошо вооруженная группа. Но так как агенты работали тайно, без поддержки органов власти, от попытки похищения Менгеле пришлось отказаться.

В 1963 г. в результате запроса боннского посольства в Асунсьоне было установлено, что Менгеле под именем «доктора Йозе» практиковал в местечке Капитан-Мэца, в нескольких километрах от своей фермы-крепости. Все его укрытия были расположены на берегу реки Параны — идеальное место для быстрого, в случае необходимости, бегства.

В 1964 г. посольство ФРГ вновь возбудило ходатайство о выдаче Менгеле. В беседе с Стреснером посол настаивал на том, чтобы Менгеле был лишен парагвайского подданства. Это требование, заявил возмущенный Стреснер, оскорбительно для всей нации. В итоге посол был вынужден оставить свой пост.

Годы спустя следы Менгеле вновь обнаружились в Аргентине. В Эльдорадо одному бразильцу удалось снять Менгеле на кинопленку. Однажды он выжидал в своей машине подходящий момент. Когда Менгеле, выйдя из-за угла дома, проходил мимо, бразилец включил кинокамеру. Менгеле невольно повернулся лицом к объективу, заметил ловушку и скрылся. Позднее эксперты установили, что на пленку был заснят действительно Менгеле.

Летом 1977 г. два журналиста британского телевидения, неотступно идя по следам Менгеле, прибыли в Асунсьон. Там им удалось выйти на его ближайшее окружение, в которое входил некий Энрике Мюллер.

Приятельнице журналистов, немке, удалось пригласить Мюллера в ресторан. После первой рюмки они были уже на «ты», и потекла доверительная беседа.

Потом они оказались в каком-то уютном погребке Асунсьона. Мюллер уже здорово надрался, но его спутница тщательно следила, чтобы его бокал не пустовал. Когда временами красноречие Мюллера иссякало, притворщица гладила нациста по руке ласково и ободряюще. В сумочке у нее находился включенный магнитофон.

За ними наблюдали. Рядом за столиком, где сидели ее коллеги, кинокамера, вмонтированная в сумку, снимала «воркующих голубков».

— Значит, ты видел его четыре недели назад?

— Я встретил его впервые восемь лет назад… и с тех пор видимся раз в четыре недели.

— Ты помог бы ему, если бы он к тебе обратился?

— Несомненно.

— Правда? И ты спрятал бы его в своем доме?

— Прятать его вовсе ни к чему! Дон Альфредо сказал, он парагвайский подданный. Больше я ничего не должен говорить.

— Итак, ему помогает Стреснер?

— Стреснер ему помогает? Незачем ему помогать. Здесь другие законы.

— Но я что-то не понимаю… откуда у него деньги? Думаешь, он получает их от своей семьи?

— Ну и что? А как я получаю деньги из Германии? Приходит чек в марках, меняю его на черном рынке, и вот мои деньги в кармане. Никаких проблем.

— Думаешь, он получает деньги здесь от немецких фирм?

— Идиотский вопрос! Нет! Дай Менгеле спокойно жить!

— А что это за история с Рошманом?

— Вот теперь ты мне кажешься опасной… ты… начинаешь задавать дурацкие вопросы.

— Я хочу только…

— Нет, нет и нет!..

Лишь в 1979 г. с помощью генерального секретаря ООН К. Вальдхайма в деле Менгеле удалось добиться первого скромного успеха: Стреснер лишил убийцу парагвайского подданства, ибо ему стало яснее ясного, что нет смысла из-за одного человека все время сталкиваться с трудностями по дипломатической линии.

С той поры Менгеле непрерывно в бегах. В конце мая — начале июня 1979 г. за ним восемь дней ходили по пятам в Боливии, после чего он снова исчез. По некоторым данным, Менгеле под именем Вилли Карпа 20 октября 1979 г. появился в низкоразрядной тюрьме «Либертад», где потребовал от администрации и тюремных врачей особо жестокого обращения с тремя узниками еврейской национальности.

Посол Уругвая в Бонне опроверг это сообщение. Однако прокуратура Франкфурта-на-Майне сочла его в такой степени достоверным, что немедленно выдала ордер на арест эсэсовского преступника.

Менгеле скрывается до сих пор. Будет ли он когда-либо арестован в Южной Америке и наказан в Федеративной Республике Германии за свои злодеяния? Судя по тому, какие приговоры вынес суд ФРГ в 1981 г. по делам нацистских убийц, это представляется весьма сомнительным,

 

На службе у Пиночета

Лишь очень немногие из нацистских преступников оказались в таком положении, как злодеи Эйхман или Менгеле, поимки которого все настоятельнее требует мировая общественность. Деятельность не одного нациста до 1945 г. могла бы еще более успешно осуществляться в некоторых странах Латинской Америки в пользу господствующих там реакционных диктатур.

Одним из них был Клаус Барби. В 1935 г., в 22 года, — шпик службы безопасности в Трире. С ноября 1942 г. — начальник IV отдела (гестапо) в штабе охранной полиции и СД, затем (с мая по ноябрь 1944 г.) — заместитель начальника охранной полиции и СД во французском городе Лионе. Оттуда, из крупнейшего центра на реке Роне, он отправил в фашистские лагеря смерти 115 тысяч человек.

Но Барби не только подписывал смертные приговоры. Он жестоко и садистски истязал свои жертвы, за что приобрел кровавую кличку «палача Лиона». После очередной облавы на участников французского движения Сопротивления во двор гестапо в Лионе прибыл грузовик с арестованными. Когда молодая француженка, спрыгивая с грузовика, замешкалась, к ней подскочил Барби и нагайкой засек до смерти. Войдя в раж, он в бешенстве орал: «Этими руками я уничтожил французов гораздо больше, чем ты можешь себе представить».

До 1950 г. Барби спокойно и совершенно безнаказанно проживал в Аугсбурге на Шиллерштрассе, 38, в бывшей американской оккупационной зоне, несмотря на то, что уже в 1947 г. во Франции был заочно приговорен к смертной казни. В 1950 г. французский суд вызвал его для дачи свидетельских показаний по делу другого нацистского преступника. Но выезд Барби не был разрешен шефом ЦРУ США Алленом Даллесом на том основании, что «его присутствие в Аугсбурге необходимо для защиты интересов США». Кстати, он являлся тогда штатным сотрудником ЦРУ.

И все же у Барби земля горела под ногами. Объединение лиц, преследовавшихся при нацизме, настойчиво требовало от властей привлечения преступника к ответственности. Тем не менее через Международный Красный Крест ему удалось получить паспорт на имя беженца Клауса Альтмана, a ODESSA по своим тайным каналам переправила его в Южную Америку. В 1957 г. он стал подданным Боливии.

Среди нацистов — владельцев крупных капиталов Барби, очевидно, пользовался полным доверием. Вскоре у него появилось достаточно средств для организации Боливийской транспортной морской компании. Солидная вывеска прикрывала ее «специфические дела»: тайную поставку оружия готовящим путч южноамериканским генералам. Спустя 21 год фирма расширила поле своей деятельности, включив в него Европу и Ближний Восток, поставку оружия из Бельгии в Израиль.

В Боливии у Барби были прочные позиции, тесные связи с крупными нацистами, прежде всего с эсэсовцем Фридрихом Швендом, некогда большим специалистом по контрабанде и изготовлению фальшивых денег. Он был неуязвим. Даже когда в 1973 г. Барби, Швенд и Менгеле были заподозрены в том, что в Лиме (Перу) они убили мультимиллионера, владельца, как и Барби, «транспортного» предприятия, его положение в Боливии ничуть не пошатнулось. Его фирма процветала и преуспевала.

Апрель 1980 г. Через австрийское государственное предприятие, изготовляющее оружие и боеприпасы, была так ловко провернута грандиозная сделка, что общественность узнала о ной лишь постфактум. 100 австрийских танков — одна из лучших промышленных продукций Австрии — были обнаружены в Боливии. Посредником сделки был назван не кто иной, как Клаус Барби.

Несколько месяцев спустя в Боливии во время президентских выборов реакционная часть военных совершила переворот с целью не допустить создания правительства левой оппозиции. В столицу вошли войска и именно те самые новенькие, с конвейера, танки. Подвалы боливийской полиции переполнились заключенными. Постоянным гостем главного полицейского управления в Ла-Пасе был Клаус Барби-Альтман. Он вновь оказался нужным человеком.

Требования Франции о выдаче Барби Боливия всегда отклоняла. В 1975 г. Верховный суд в Ла-Пасе даже заявил, что Барби всего лишь «выполнял, как немец, свой патриотический долг». В ФРГ многочисленные начатые по его делу расследования были приостановлены, никто в западном мире не пошевельнул и пальцем, чтобы поддержать усилия Франции, требовавшей выдачи преступника. В 1981 г. широко распространился слух о гибели Барби в автомобильной катастрофе. Но в действительности погиб сын Барби. Его смерть семья использовала для того, чтобы «избавить» отца от дальнейших преследований.

И другие эсэсовцы получили возможность продолжать в Южной Америке свои кровавые дела. Один из них — Вальтер Юлиус Рауф, изобретатель «душегубок», разыскивавшийся органами юстиции ФРГ по обвинению в убийстве сотен тысяч мирных жителей.

Штандартенфюрер СС Рауф начал карьеру в 1924 г., когда, получив аттестат зрелости, готовился к службе в качестве офицера германского военно-морского флота. Тогда он познакомился со своим будущим шефом и покровителем Райнхардом Гейдрихом, возглавлявшим на протяжении многих лет главное управление имперской безопасности гитлеровской Германии.

Есть кое-что общее в биографии этих эсэсовцев: оба не только начали карьеру в качестве офицеров военно-морского флота, но и вынуждены были прервать ее. Обоих уличили в «нарушении супружеской верности» — преступлении, которое наряду с гомосексуализмом «порядочный немецкий офицер» не мог себе позволить.

В 1937–1939 гг. Рауф активно участвовал в подавлении демократических сил. Он находился в Испании в составе немецко-фашистского экспедиционного корпуса легиона «Кондор», оказавшего генералу Франко решающую помощь в удушении Испанской республики. В 1939 г. при вторжении нацистского вермахта в Польшу Рауф тоже здесь, в составе специальной оперативной группы СД по истреблению еврейского населения Польши.

В апреле 1941 г., за два месяца до нападения гитлеровской Германии на Советский Союз, Рауф уже оберштурмбаннфюрер и группенляйтер РСХА. Под его руководством и на основе его «идеи» были сконструированы и выпускались передвижные газовые камеры, «душегубки», в которых люди умерщвлялись выхлопными газами от мотора. В этих автомашинах гитлеровцы уничтожили огромное число советских людей различных национальностей.

В 1942 г. Рауф в качестве начальника оперативной группы СД в танковых войсках армии Роммеля направился в Тунис, в 1943 г. он — начальник охранной полиции в Милане. Здесь в 1945 г. попал в плен к американцам.

Уже в июне 1945 г. заключенному Рауфу удается из лагеря установить контакт с тайной организацией и епископом Худалом. Епископ позаботился о том, чтобы Рауф оказался на свободе. После кратковременной поездки на Ближний Восток, где многие эсэсовцы служили наемниками у шейхов и диктаторов ряда государств, Рауф подвизался в качестве связного «Тайной помощи».

В октябре 1949 г. он вновь в Италии, у Худала. Затем через Южную Африку направился в Боливию, оттуда в Чили — и исчез.

Объявился он в 1955 г., представив в финансовые органы Дюссельдорфа безграничное по наглости заявление об установлении ему пенсии. Скрывающийся от суда убийца желал досрочно стать пенсионером. Соответствующим органам ФРГ потребовалось шесть долгих лет, чтобы направить правительству Чили просьбу о выдаче преступника. Впрочем, куда проще было решить эту задачу у себя в стране: в 1960 г. Рауф посетил выставку импортной техники, организованную в Ганновере.

В Чили ходатайство из Бонна как будто возымело действие: Рауфа арестовали. Много месяцев его делом занимался Верховный суд страны. Боннское посольство в Чили снабдило Рауфа свидетельством о его примерном поведении. В этом не было ничего удивительного, если учесть, что тогдашним послом в Сантьяго-де-Чили являлся бывший член нацистской партии.

Рауф не долго трясся от страха. Генеральный прокурор Чили взял верх над председателем Верховного суда, и… Рауфа не выдали. Он вышел на свободу и стал работать в дирекции рыбозавода в Пуэрто-Порсевире.

«Звездный час» Рауфа наступил в 1973 г., когда военно-фашистская клика во главе с Пиночетом свергла демократическое правительство С. Альенде. Военной хунте позарез нужна была надежная и хорошо организованная тайная полиция. Слишком многие были недовольны тем, что хунта силой захватила власть, слишком велик был размах демократического движения в стране, и одним ударом с антифашистской оппозицией справиться было нельзя.

После переворота стала действовать новая организация DINA — точная копия гестапо. Один из активных ее создателей — Вальтер Рауф. Яростно ненавидящий все, хотя бы отдаленно, напоминающее демократию и прогресс, он, как и Барби, охотно включался в активную деятельность везде, где совершались злодеяния. Многие чилийские противники хунты, которым удалось бежать за границу, рассказывают, что Рауф лично допрашивал многих заключенных. Проживал он на юге Чили в городе Пунта-Аренас.

 

Адъютант Геббельса

24 марта 1975 г. Государственный переворот в Аргентине. Снова в одной из стран Южной Америки насильственно прегражден путь к демократии и прогрессу.

В Аргентине ликовали не только крупные латифундисты, из сыновей которых в значительной мере был сформирован офицерский корпус армии. Эти молодые военные, получившие, как правило, образование в США, внимательно следили за тем, чтобы демократическое движение в стране было минимальным. Вместе с крупными ч<волками» правой прессы в Буэнос-Айресе ликовала также небольшая газетенка, выходившая на немецком языке. После переворота, обращаясь к читателям, она писала:

«24 марта, когда у нас столь многое изменилось, в редакции непрерывно звонил телефон. Среди многих желавших узнать, действительно ли… в самом ли деле наконец… почему до сих пор не арестовано то или другое лицо… оказался один приятный женский голос, начавший с вопроса, говорим ли мы по-английски. Мы говорим по-английски, но на ее вопрос ответили отрицательно. Не говорим ли мы на каком-либо другом языке, кроме испанского? Да, на немецком. Тогда чудесно, услышали мы в ответ, говорят из [Западного] Берлина. Это был звонок из дружественной редакции, получившей первые сведения о событиях в Аргентине и желавшей узнать у нас некоторые подробности».

То, на что трусливо и двусмысленно намекала газета многоточиями, в другом месте она именовала «полным надежды вздохом облегчения». Ибо арестована была не нацистская мафия Аргентины — тюрьмы были переполнены коммунистами, социал-демократами, профсоюзными активистами, либералами, журналистами, депутатами парламента.

Об упомянутом «вздохе облегчения» читатели прочли в газете «Голос Ла-Платы», а удовлетворение и плохо скрытую радость по поводу последних событий высказал на ее страницах главный редактор Вилфред фон Офен.

Офен не служил ни в гестапо, ни в войсках СС. Но он был и остается убежденным нацистом. Его специальность — пропаганда. Начал военным корреспондентом, находясь при частях легиона «Кондор» и гитлеровского вермахта. Вскоре стал известен как автор книг «С Польшей покончено!», «Танки фон Клейста на Балканах. Воспоминания очевидца». В его «произведениях» всячески возвеличивалась нацистская политика экспансии и массового истребления людей.

«Талант» Офена вскоре был замечен — он стал личным адъютантом Геббельса.

По окончании войны Офен объявился под чужой фамилией в Шлезвиг-Гольштейне, где служил переводчиком и заведовал картотекой в английской оккупационной зоне. Вечерами «творил» военные мемуары. Считал, что призван поведать потомкам: нацисты одержали бы «окончательную победу», не будь государственный аппарат так засорен посредственными руководителями и ни на что не годными работниками. В предисловии к мемуарам он делился мыслями «о деле, которому служил с полной отдачей сил». Несмотря на доказанность существования гитлеровских лагерей массового уничтожения, несмотря на руины, в которых лежали немецкие города, Офен фанатически твердил: «Однако все, о чем узнала мировая общественность, не может отнять у меня сознания, что я действовал полный веры в правоту своего дела, отдавая ему все свои силы».

Ему помогли тайно переправить рукопись в Аргентину, где в 1949 г. она вышла в Альбрехт Дюрер-Ферлаг под заглавием «С Геббельсом до конца». В этом же издательстве печатался неонацистский журнал «Дер вег» («Путь»). В ФРГ он имел 16 тысяч постоянных подписчиков.

Везде, где только можно было безнаказанно напечатать нацистский пасквиль, там обязательно проявлял себя фон Офен — в конечном счете надо было показаться в качестве преемника министра пропаганды рейха, хотя такого поста в ФРГ не было.

В конце марта 1950 г. Офен явился в уголовную полицию Ноймюнстера, где раскрыл свое подлинное имя. Он признался, что имя «Вилли Оэм» присвоил для маскировки. Полицейские не удивились. Им был известен указ канцлера Аденауэра об амнистии, гарантировавший всем бывшим нацистам безнаказанность, если они до 31 марта 1950 г. сообщат полиции, что фамилии, под которыми до сих пор проживали, вымышленные.

— Кто же вы на самом деле? — спросили полицейские.

— «Оэм» мой литературный псевдоним. Он есть и в моем паспорте, под ним я до 1945 г. значился в союзе немецкой прессы рейха. В действительности же я Вилфред фон Офен. — И дерзко добавил: — Уголовных преступлений я не совершал.

Доверие, которое он питал к властям ФРГ, полностью оправдалось. Офен получил свидетельство о денацификации, был признав непричастным к совершенным нацистами преступлениям и не понес никакого наказания. Игра в прятки была более ни к чему, ничто уже не мешало дальнейшей успешной карьере и выступлениям на общественном поприще.

Может быть, власти не знали о подлинной роли Офена в нацистском движении? Или тот пытался в какой-то мере скрыть свое прошлое? Ничего подобного. Напротив, Офен кичился своими заслугами перед немецким фашизмом. 6 апреля 1950 г., спустя всего несколько дней после визита в уголовную полицию, в журнале «Шпигель» было опубликовано пространное письмо фон Офена по поводу напечатанных в «Шпигеле» материалов о покушении на Гитлера 20 июля 1944 г. «К тому, что уже было сказано, я как бывший личный представитель Геббельса по делам печати мог бы еще многое добавить», — интриговал читателей фон Офен.

 

«Прусские традиции» в Аргентине

На редакторов журнала «Шпигель» эти слова Офена произвели впечатление, и его приняли на работу в ганноверское отделение редакции. Прошлое нового «коллеги» никого не смущало. В конечном счете и органы, проводившие денацификацию, потеряли к нему интерес. Когда журналу потребовался корреспондент в Южной Америке, фон Офен предложил свои услуги. Тем самым он добился цели на первом же этапе своей послевоенной карьеры. Будучи недосягаемым для властей ФРГ, он мог вновь заняться пропагандой: наци-эмигрантов заставить придерживаться правильной, с его точки зрения, политической линии, а в самой ФРГ вербовать сторонников из среды подрастающего поколения.

Эту цель преследовала также основанная фон Офеном в Буэнос-Айресе газета «Голос Ла-Платы». Вскоре он стал главным редактором нацистской газеты «Фрайе прессе» в Аргентине, а потому впредь был не только доверенным лицом Адольфа Эйхмана, но и желанным гостем аргентинской верхушки или на торжественных приемах у парагвайского диктатора Стреснера. Когда в 1964 г. в Аргентину с государственным визитом прибыл канцлер ФРГ, на банкет в его честь был приглашен и фон Офен. Кстати, именно там он познакомился с крупнейшим в ФРГ банкиром Германом Йозефом Абсом.

В один из ноябрьских дней 1975 г., за четыре месяца до переворота, совершенного аргентинской военщиной, 67 аргентинских офицеров — выпускников военной академии выстроились в парадной форме перед фотокамерой. Горделиво позировали они перед фотоаппаратом: экзамены сданы, теперь им обеспечены успешная военная или дипломатическая карьера, высшие посты. Такое фото в изящной рамке над диваном в гостиной собственного дома всегда будет навевать приятные воспоминания.

Групповой портрет был снят, пленка проявлена, фотографии размножены и вручены всем офицерам, один из которых передал ее фон Офену. Тут же она была опубликована в «Голосе Ла-Платы».

Было, правда, одно обстоятельство, так, пустячное, но оказалось, что только на первый взгляд. Учебный курс офицеры проходили вовсе не в Аргентине, а за многие тысячи морских миль от Буэнос-Айреса, в другом крупном портовом городе, а именно в Гамбурге, в военной академии высшего командного состава бундесвера.

Вел курс бригадный генерал бундесвера Комосса (впоследствии руководитель военной контрразведки ФРГ). На фотографии рядом с ним — начальник академии генерал-майор Вагеманн, начальник аргентинской военной академии и аргентинские посол и военный атташе в Бонне. Казалось, нельзя было лучше продемонстрировать тесное сотрудничество между бундесвером, обязавшимся «защищать принципы демократии», и реакционными генералами, очень скоро организовавшими насильственный переворот.

Нет, оказывается, можно. Начальник аргентинской военной академии полковник Освальдо Рейнозо подарил генералам бундесвера аргентинский военный флаг и выступил с обстоятельной благодарственной речью, в которой не преминул сказать:

«Для нас большая честь находиться здесь, ибо уже на протяжении почти столетия здесь получают образование наши офицеры. Мы хотим выразить особое чувство благодарности за то, что могли воспринять славные традиции прусской армии, а сегодня — бундесвера, преданность делу и готовность к решительным действиям…»

Спустя 120 дней, 24 марта 1976 г., мир убедился, насколько глубоко были восприняты прусские традиции бундесвера. Сначала, совершив государственный переворот, генералы продемонстрировали «готовность к решительным действиям», затем в камерах пыток — «преданность делу»…

14 декабря того же года в Буэнос-Айресе произошли поистине загадочные события, заставившие фон Офена спасаться бегством. По его утверждению, издатель газеты «Голос Ла-Платы» «в оживленном предместье Буэнос-Айреса был похищен среди бела дня террористами и теперь, очень возможно, уже убит». Сначала фон Офен потребовал от военной диктатуры гарантий безопасности. Но, получив отказ, приостановил выпуск газеты и с женой и одним из сыновей поспешил покинуть Буэнос-Айрес, чтобы, по его словам, «избежать той же участи».

Через четыре месяца, в апреле 1977 г., на первой странице нацистской газеты «Дойче националь-цайтунг» было опубликовано письмо за подписью фон Офена. Оно было напечатано под воспроизведенным газетой заголовком «Голоса Ла-Платы» и адресовано «уважаемым читателям «Голоса Ла-Платы» в Южной Америке и во всем мире». Этот номер «Дойче националь-цайтунг» был разослан всем подписчикам «Голоса Ла-Платы». Вилфред фон Офен рекомендовал им подписаться теперь на «Дойче националь-цайтунг». «С ее издателем, господином Герхардом Фреем, меня давно связывают узы дружбы и сотрудничества. Его газета в духе нашей политической линии, в ней вы найдете статьи за подписью «ф. О.».

С той поры издатель Герхард Фрей регулярно печатает антикоммунистические статьи фон Офена размером порой в целую газетную полосу. «Все мы знаем губительные последствия ведущейся пропаганды, — разглагольствовал в одной из них нацист. — Высококультурные белые нации идут на убыль, их население, численность которого все более сокращается, лишается значительной части своего национального дохода, которую отдает в виде так называемой помощи слаборазвитым странам, в результате чего черные в Африке и другие слаборазвитые народы производят на свет все большее количество детей. Призванной к руководству элите еще никогда так дерзко и нагло не навязывали столь самоубийственный обман». По духу и стилю они очень напоминают оголтелую пропаганду его «учителя» Геббельса.

Свои «истины» фон Офен изрекает не только на страницах «Дойче националь-цайтунг», но и в регулярно выходящем журнале «Германия: история и современность», издающемся правоконсервативным Тюбингер-Граберт-Ферлаг. Главный редактор журнала — Вилфред фон Офен. Издательство выпустило также новый тираж дневников фон Офена и его книги «Гитлер и гражданская война в Испании». В качестве «единственного спасения от социалистического потопа» издательство всячески рекомендует, превознося, «произведения» фон Офена, бывшей руководительницы гитлеровского женского движения Гертруды Шольц-Клинк, Франца-Йозефа Штрауса.

 

Место встречи — аэропорт

22 сентября 1977 г. по центральной магистрали Буэнос-Айреса, как всегда непрерывным потоком, колонной в 12 рядов, мчались автомобили. Большие куранты «Английской башни» на площади Ретиро пробили полные часы. Из центра города выбралась машина, миновала парк «Палермо» и вышла наконец на великолепную улицу Сан-Мартин. Свернув на кольцевую автостраду Генерал Пац, машина минут через двадцать оказалась на трассе, ведущей к крупнейшему аэропорту мира Эцейца, расположенному в 32 километрах от центра города.

Фон Офен вошел в здание аэропорта. Здесь в строго охраняемом помещении должна состояться его встреча с председателем партии ХСС Францем-Йозефом Штраусом, который возвращался в ФРГ из Сантьяго. Чиновники проверили документы фон Офена и пропустили бывшего личного адъютанта Геббельса к Штраусу.

Из письма фон Офена из Буэнос-Айреса от июля 1980 г.:

«В качестве корреспондента «Дойче националь-цайтунг», издающейся в Мюнхене, я беседовал со Штраусом и сопровождающими его лицами о Чили, о впечатлениях Штрауса, которые были охарактеризованы как позитивные. В самых общих чертах было констатировано, что «мы не всегда единодушны во мнениях». Я могу назвать важнейшие пункты, по которым у моей газеты имеются расхождения со Штраусом, хотя тогда они и не были сформулированы. Это — признание исключительной вины Германии в развязывании второй мировой войны, справедливость выплат репараций Израилю, продолжение процессов над нацистскими военными преступниками, отношение к восточным договорам, тайные поставки Израилю оружия на сумму пять миллиардов марок (в бытность Штрауса военным министром) и тем самым вмешательство в войну, до которой нам нет дела».

Среди прочего фон Офен сообщил в письме, что именно Штраус на протяжении десятилетий выступал за полную амнистию нацистских преступников.

«Беседа со Штраусом и представителями «Фонда Ханса Зайделя» (ХСС) была настолько интересной, что я спросил Штрауса, не согласится ли он написать небольшую статью об этом в «Дойче националь-цайтунг». Он выразил согласие, подчеркнув, однако, что политические взгляды его и доктора Фрея не совпадают. Я ответил, что все будет сделано на основе взаимности, и поместил в газете известную вам заметку», — сообщал фон Офен. Что касается упомянутой заметки, то речь шла о небольшой статье, опубликованной 9 декабря 1977 г. в «Дойче националь-цайтунг» под заголовком «Непрерывный огонь по Штраусу». Об этой встрече рассказал антифашистский еженедельник «Тат» и, как иронически заметил фон Офен, «сделал из этого сенсацию с заголовком на всю полосу. Штраус должен был с этим считаться и всячески пытался укрепить свой авторитет в лагере националистов. Он не только подписал автограф на своей книге, вышедшей в моем переводе, но в присутствии посла ФРГ, взиравшего на это с кислой миной, добавил еще и сердечное посвящение».

Имеется в виду сочинение Штрауса «Вызов и ответ», опубликованное в 1968 г. в штутгартском Зеевальд-Ферлаг. Издатель Зеевальд, бывший офицер генерального штаба вермахта, выпустил на книжный рынок много писаний Штрауса, но эта пришлась особенно по вкусу бывшему адъютанту Геббельса. В ней содержались размышления реваншиста по поводу «коммунистической опасности». Через год после ее выхода издательство Лосада в Буэнос-Айресе опубликовало ее перевод на испанский язык, закрепив за собой право на издание во всей Латинской Америке, а также в Испании. Переводчиком был не кто иной, как фон Офеп.

В 1968 г. канцлером ФРГ был Кизингер, в прошлом, так сказать, коллега фон Офена, Член нацистской партии Кизингер отвечал в нацистском министерстве иностранных дел за всю фашистскую радиопропаганду, ведущуюся на заграницу. Будучи доверенным лицом Геббельса, он часто посещал министерство пропаганды. Так что же, Офен, нынешний пропагандист нацизма, не мог перевести книгу Штрауса и имя его не могло стоять рядом с именем автора? Фон Офен давно уже был к услугам ХСС, являясь, в частности, постоянным корреспондентом «Мюнхенер меркур», органа ХСС, в Аргентине.

Вскоре после того, как из Буэнос-Айреса пришло письмо фон Офена, предстояли выборы в бундестаг. Офен знал, как ему следует вести себя по отношению к кандидату в канцлеры от ХДС/ХСС, — проявлять максимум сдержанности. Поэтому он писал, что у него со Штраусом весьма поверхностные связи. Кроме того, наличие общих взглядов он усматривает «до известной степени лишь в том, что касается марксизма, особенно его московской [!] модели». Попытка Офена отмежеваться была слишком очевидной.

Офен агитирует не только печатным словом. Он пересекает вдоль и поперек континенты, чтобы снабдить старых наци новейшей информацией. В этом ему очень помогают его тесные связи с фашистскими организациями в США, Канаде и других странах.

Главное внимание нацист уделяет ФРГ. Его доклады, «украшенные» воспоминаниями о лично пережитом, наци встречают с горячим одобрением.

 

«Коршун» Восточного фронта

Блестящую послевоенную карьеру в Южной Америке сделал некто, не состоявший на службе ни в РСХА, ни в СС. В качестве символа новой политической обстановки в ФРГ нацистам необходим был кто-то из старых кадров, которого не надо было бы перелицовывать из эсэсовского убийцы в обычного солдата.

Такую фигуру уже создали Гитлер и нацистская пропаганда, перья борзописцев, глотка Геббельса и фон Офен. Крупные заголовки фашистских газет и восторженные корреспонденции сделали его «орлом Восточного фронта», фюрер наградил его, одного из немногих, «Рыцарским крестом» — высшей степенью ордена «Железный крест» — с золотой дубовой ветвью, мечами и бриллиантами. Эрих Кернмайр назвал его в «Дойче националь-цайтунг» «бессмертным героем Германии».

Речь идет о полковнике Гансе Ульрихе Руделе.

Рудель, сын священника, родом из Верхней Силезии. В 1936 г., двадцати лет, добровольно пошел служить в нацистский воздушный флот. Мечтал летать на пикирующих бомбардировщиках, тех, что, подобно коршуну, камнем падают вниз на беззащитную жертву, мечтал сбрасывать на бреющем полете смертоносные бомбы.

О начале его жизненного пути рассказывают по-разному. По одной версии, высказанной в помпезном издании в честь этого нацистского «героя», он в 1938–1939 гг. учился на штурмана в летной школе в Хильдесхайме. По другим данным, Рудель в эти годы в составе легиона «Кондор» свирепствовал против национально-революционных сил республиканской Испании.

В немецкой военной истории есть немало одиозных фигур, преподносимых молодежи ФРГ в качестве «прототипа героя».

Во время первой мировой войны это, например, лейтенант пехоты Эрнст Юнгер. Кровавые ужасы войны привели его в восторг. Его «подвиги» были отмечены высшим прусским орденом «За заслуги». В романе «Стальные грозы» Юнгер прославил войну и нарисовал образ «идеального героя». Варварская резня изображалась им как мужественный «доблестный поединок», массовое убийство с помощью совершенной техники — как «спортивное испытание» солдата.

Однако Руделю и ему подобным не нужны были «героические образы», чтобы оправдать свои злодеяния. Выстрелить, убить — что может быть проще! Важна цель, она оправдывает средства. В эскадрилье его характеризовали как «очень холодного, резкого, необщительного и лишенного чувства юмора». Он был фанатически предан национал-социалистским идеям, не допуская и тени критического отношения к ним.

Понятно, почему Гитлер наградил Руделя обоймой орденов. Понятно, почему Рудель был желанным гостем в доме матерого нациста Геббельса. В новогоднюю ночь 1944 г., когда голодные немецкие солдаты мерзли в окопах, Рудель веселился у горящего камина на вечеринке у Геббельса. Летели в потолок пробки шампанского, наполнялись бокалы, чокались гости, и среди них — Вилфред фон Офен. Здесь скрепились его отношения с Руделем, которые продолжались и после войны.

Карьере Руделя, командира суперэскадрильи «Иммельман», пришел конец 8 мая 1945 г. Спасаясь от возмездия, Рудель бежал на запад к американцам. Главное — не попасть в плен советским войскам, ибо кровавых следов от зверств убийц с воздуха не сосчитать было на огромном пространстве между Ленинградом и Крымом.

В мемуарах Рудель назвал это поспешное бегство в Китцинген «блестящим воинским подвигом». Что же было на самом деле? 27 июня 1953 г. гамбургский еженедельник «Ди цайт» писал: «Рудель улетел на последнем самолете и сдался в плен американцам. Весь наземный обслуживающий персонал аэродрома он бросил на произвол судьбы. Впоследствии, оправдываясь, он ссылался на то, что генерал Шернер приказал спасать машины».

Однако о «спасении» машин не могло быть и речи. На авиабазе в Китцингене самолеты эскадрильи приземлялись так, что выходили из строя, причем делалось это преднамеренно — ни одна исправная машина не должна была достаться американской армии. А «воинский подвиг» был не чем иным, как спасением собственной шкуры. Такова оборотная сторона легенды о «герое», созданной вокруг Руделя нацистской пропагандой.

В середине апреля 1946 г. Рудель и другие были отпущены на свободу. В то время как сотни тысяч немецких солдат еще находились в плену, асы из «Иммельман» уже делали свою послевоенную карьеру. Начали они с транспортной конторы в городе Кесфельд в Вестфалии.

«Первые крупные заказы стекольной промышленности, — писал Рудель, — из Вестфалии намеренно направлялись прежде всего в Южную Германию, другие рейсы — на север британской зоны». Было ли случайностью, что Рудель точно указал здесь главное направление маршрута «оси Б — Б» организации ODESSA, называя его «новой ареной действий эскадрильи «Иммельман»?

Через несколько лет генеральный прокурор ФРГ начал против Руделя дознание по подозрению в тайном заговоре. Как видно из архивных материалов, полковник нацистских. ВВС «отрицал оказание им крупным нацистам какой-либо помощи в организации бегства».

В 1960 г. прокуратура ФРГ была, по всей видимости, полностью удовлетворена этим объяснением. Мы же хотим вернуться к фотографии, сделанной на борту парохода, где бежавший в Аргентину Эйхман заснят с двумя господами.

Много раз мы внимательно разглядывали лица двух незнакомцев. Особенно интересовал нас человек, стоящий справа от Эйхмана. Так как он был без головного убора, можно было хорошо рассмотреть форму его головы, благодаря короткой стрижке ясно видно было слегка оттопыренное левое ухо. Легкая тень падала на глаза и правую сторону лба, но это не мешало разобрать черты лица.

Еще и еще раз обращались мы к фотографии. Улавливалось определенное сходство с кем-то, но пока это было, лишь подозрение. Мы раздобыли различные иллюстрированные альбомы, опубликованные в прессе снимки, рассматривали, сличали и сравнивали с фотографиями спутников Эйхмана.

В самом деле, сходство прояснялось и поражало. Один из спутников Эйхмана был похож на Руделя.

Но доказательств у нас не было. Их должен был предоставить нам сам Рудель. Но как? Под каким-нибудь предлогом посетить его, представиться вымышленным именем, как Поморин однажды это успешно уже проделал? Но вряд ли удастся поймать Руделя на ту же удочку.

В конечном счете родилось следующее письмо, которое за подписью одного нашего знакомого и с указанием его адреса мы направили Руделю:

«Глубокоуважаемый, дорогой господин полковник!

Мы, группа старых зенитчиков, поспорили между собой, и только Вы можете разрешить наш спор. Один из нас принес старую газету и показал фото, копию которого я прилагаю. Он утверждает, что на снимке изображены Вы, господин полковник, и я с ним согласен. Ибо я еще хорошо помню Ваши фотографии, опубликованные в доброе старое время.

Глубокоуважаемый господин полковник, мы заключили пари на ящик шампанского, утверждая, что правы мы. Пожалуйста, сообщите нам, кто же выиграл шампанское. Я особенно буду Вам благодарен, если Вы пришлете нам еще одно Ваше фото с автографом.

Сердечный привет от всех нас.

С уважением…».

С волнением ожидали мы ответа. Не была ли наша «липа» слишком грубо сработана? Или письмо оказалось написанным в тоне, который должен был понравиться бывшему «герою»?

Через неделю пришел ответ на специальном бланке со штампом отправителя — стилизованным золотым дубовым листом с скрещенными мечами и сверкающими блестками на острие.

«Дорогой господин… — писал Рудель, — фото имеет тень [!] некоторого сходства, но я сам не могу сказать, что именно такая фотография была опубликована в газете. Итак, я сказал бы: результат вашего спора — ничья! 31 марта я вновь на длительное время уезжаю в Южную Америку. Сердечный привет всем, ваш…»

В первое мгновение мы были разочарованы — ответ не содержал ни «да», ни «нет». Но потом мы обратили внимание на некоторые нюансы, которых вначале не заметили. Рудель не мог сказать, что именно такая фотография была опубликована в газете. Но «такая» действительно не была опубликована, ибо мы послали ему газетную вырезку с фотографией лишь одного похожего на него человека. Знал ли Рудель эту фотографию, которая среди прочих появилась в «Шпигеле»?

Кроме того, почему совершенно незнакомым ему «зенитчикам» он сообщил о том, что вновь на длительное время уезжает в Южную Америку? Не было ли это намеком на то, о чем в свое время свидетельствовала целая, а не урезанная сейчас фотография: на бегство Эйхмана в Аргентину в сопровождении двух надежных охранников?

Во всяком случае ответное письмо Руделя не было опровержением. Бесспорным было и другое: в Кесфельде Рудель занимался не только транспортировкой «стекольной продукции». Мы узнали об этом позже, когда после обсуждения с читателями первого издания книги «Тайные каналы» зашли в ресторан. К нам обратилась молодая женщина:

— О Руделе мне еще кое-что известно…

— Каким образом?

— Очень просто, — она улыбнулась, — мой дядя служил в эскадрилье «Иммельман». Он еще и сегодня рассказывает о своих «героических» подвигах.

— Не могла бы ты его кое о чем расспросить?

Она кивнула:

— Охотно. Надеюсь, он ничего не заподозрит, когда я вдруг проявлю интерес к его бывшему шефу.

Так мы узнали, что в 1947 г., соблюдая все меры предосторожности, Рудель собрал «иммельманцев» на встречу в Дюссельдорфе. Приглашения рассылались не по почте, контролируемой западными оккупационными властями, а передавались от одного к другому, по всем правилам конспирации. Рудель прибыл в длинном, до пят, пальто, темных очках, поля шляпы наполовину закрывали его лицо. Весь этот маскарад должен был скрыть его от глаз англичан, которые охотились за ним, впрочем не очень усердно.

Рудель предложил уцелевшим асам вместе удрать в Латинскую Америку, обещая «златые горы». Огромнейшие связи, убеждал он, гарантируют семьям и им самим обеспеченность и надежность. Многим из присутствовавших казалось тогда, что им обещают рай.

В те годы аргентинской диктатуре для упрочения своей власти требовался мощный, боеспособный воздушный флот. Кроме того, полковник Рудель полагал, что в Аргентине ему кое-чем обязаны. Как сообщала 13 октября 1953 г. газета «Лё популэр де Пари», «в 1944 г. Рудель совершил поездку в Буэнос-Айрес, чтобы дополнительно разместить там капиталы».

В 1948 г. часть «иммельманцев» направилась по «монастырскому пути». Однако щедро раздаваемые Руделем обещания коснулись далеко не всех. В числе других не уехала жена Руделя, уроженка Кесфельда. О ней, как и о двух сыновьях, он мало заботился и не поддерживал их сколько-нибудь существенно в материальном отношении. Когда об этом стало широко известно в Кесфельде, героический ореол, который так охотно и умело создавал вокруг своего имени Рудель, потускнел.

1951 год. Аргентинские ВВС укреплялись наци-конструкторами, пилотами, современным оружием. Были совершены первые испытательные полеты новейших истребителей. Немецкая колония в Кордове к тому времени разрослась. У Руделя работали 62 специалиста заводов Фокке-Вульфа, Мессершмитта, Дорнье и «Даймлер-Бенц».

Чем еще занимался Рудель в Аргентине? В мемуарах он писал об этом весьма туманно: «теннисом», «альпинизмом». Мемуары издал в Альбрехт Дюрер-Ферлаг, с которым вскоре заключил договор и фон Офен.

В действительности Рудель оказывал широкую помощь «ни в чем не повинным» нацистам, которым по законам о военных преступлениях угрожала тюрьма. В ФРГ был организован поток продовольственных посылок.

Из рассказов племянницы бывшего «иммельманца» мы поняли, что это были за посылки. В 1954 г. ее дядя тоже получил «благотворительный дар» не то из Аргентины, не то из Чили. Но не продукты, а нацистскую стряпню — брошюры, листовки, которые отправитель настойчиво требовал широко распространять среди населения.

Рудель — в начале 50-х годов представитель заводов «Мерсе дес-Бенц» в Аргентине — курсировал по всей Южной Америке. Вольготно и уверенно он чувствовал себя в Чили, где, особенно на юге, были сильные немецкие колонии. На различных собраниях немецких переселенцев он упивался воспоминаниями о собственных героических подвигах, стремясь возбудить в колонистах дух нацизма.

В Чили Руделя осыпали почестями. Его принял президент, он выступил по радио на немецком языке, установил важные контакты с чилийской армией, посещал казармы, аэродромы, встречался с командирами частей и комендантами. Рудель вновь стал заметной фигурой. Подоплека всего этого раскрылась лишь несколько лет спустя, в 1951 г., то есть через три года после его тайного бегства в Аргентину.

Давно закончился Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками. Гитлер, Геббельс, Гиммлер покончили с собой еще раньше.

Главнокомандующий германского ВМФ Геринг, приговоренный Международным военным трибуналом к смерти, избежал виселицы, успев за два с половиной часа до казни раздавить во рту капсулу цианистого калия.

Повешены были министр иностранных дел Риббентроп, начальник верховного командования вермахта Кейтель, руководитель РСХА Кальтенбруннер и семь других военных нацистских руководителей. Заместителя Гитлера Рудольфа Гесса (еще в мае 1941 г. он вылетел на самолете в Великобританию для заключения сепаратного мира против Советского Союза) приговорили к пожизненному тюремному заключению, хотя он несет всю полноту ответственности за террор и установление в Германии фашистской диктатуры, за пытки и убийства миллионов людей.

Еще меньшее наказание понесли гитлеровский министр вооружений и военной промышленности Шпеер и «фюрер молодежи рейха» фон Ширах: по двадцать лет тюремного заключения.

Приговоры, вынесенные в Нюрнберге по делу гитлеровских руководителей военной экономики, были, скажем прямо, довольно мягкими. Гитлеровский пушечный король Крупп — двадцать лет тюрьмы, Фридрих Флик — семь, Герман Рёхлинг, король стали Саарского бассейна, — десять лет. Но над К. Шредером — одной из самых отвратительных фигур германского финансового капитала — суда и вовсе не было. Более того, крупный банкир Шрёдер, занимавший при Гитлере ключевой пост, не сидел на скамье подсудимых ни минуты. Заметим, что шефом филиала его банка в Нью-Йорке был Аллен Даллес, впоследствии директор ЦРУ.

Согласно статье 139 конституции ФРГ, «предписания закона, изданные для «Освобождения германского народа от национал-социализма и милитаризма», не затрагиваются постановлениями настоящего Основного закона,». Это означает, что предусмотренные конституцией демократические права не распространяются на нацистов и неонацистов, на союзы и организации, существовавшие в гитлеровском вермахте и войсках СС. Но многое в ФРГ оказалось совсем не таким, каким в страхе представляли себе нацисты, уцелевшие после тотального военного поражения.

В 1949 г. в Гамбурге состоялись многочисленные встречи эсэсовцев, первыми создавших местное отделение организации, оформившейся как «Содружество и помощь на основе взаимности».

В сентябре 1950 г. тайный союз «Братство» потребовал ремилитаризации ФРГ и освобождения всех немецких военнопленных под реваншистским предлогом смыть «позор Нюрнберга». Возглавляли тайный союз бывшие генералы вермахта Гудериан, Гальдер, фон Мантейфель, Шпейдель и бывшие эсэсовцы высшего чина — Пауль Хауссер и Феликс Штейнер. Это обстоятельство ничуть не помешало федеральному правительству через несколько лет назначить Шпейделя генеральным инспектором бундесвера.

19 сентября 1950 г. был издан «указ Аденауэра», в котором участие во «враждебных государству организациях» объявлялось несовместимым со службой в учреждениях страны. Под «враждебными государству организациями» имелись в виду Коммунистическая партия Германии и Объединение лиц, преследовавшихся при нацизме. 19 октября бундестаг принял чрезвычайное постановление об увольнении из учреждений и организаций всех членов КПГ.

31 января 1951 г. верховный комиссар американских оккупационных войск Макклой распорядился об освобождении всех бывших руководителей гитлеровской военной экономики, осужденных по делу Крупна, — они вновь оказались нужны.

6 апреля 1951 г. бундестаг принял закон, согласно которому все нацисты восстанавливались на государственной службе. Руководящие кадры «гитлерюгенд» вновь могли стать учителями, нацистские прокуроры и судьи — заняться своим ремеслом. А чтобы у них не было недостатка в делах, бундестаг «молниеносно» издал еще один указ против лиц, чья деятельность якобы «враждебна конституции». До 1961 г. на его основании было начато 200 тысяч дознаний политического характера против представителей левых сил.

26 июня 1951 г. в ФРГ был запрещен Союз свободной немецкой молодежи — организация, стоящая на позициях, близких к КПГ. В августе, когда тысячи юношей и девушек ФРГ приняли участие в III Всемирном фестивале молодежи и студентов, состоявшемся в столице ГДР Берлине, бундестаг срочно принял закон, запрещающий контакты с гражданами ГДР — членами каких-либо общественных организаций, в частности Объединения свободных немецких профсоюзов.

22 ноября 1951 г. правительство ФРГ подало в Федеральный конституционный суд ходатайство о запрещении КПГ. В августе 1956 г. в нарушение целого комплекса демократических свобод КПГ была запрещена.

Нужно ли удивляться тому, что начиная с 1951 г. у организации ODESSA стало гораздо меньше дел? За границу бежал только особо опасный военный нацистский преступник. Антидемократическое развитие событий в ФРГ с восторгом было встречено нацистами, укрывшимися в Аргентине, Чили, Парагвае: таким бравым воякам, как Рудель и другие, теперь нечего было опасаться и, в частности, поездки в ФРГ. Наци снова стали нужны — и прежде всего в связи с тем, что в октябре 1950 г. в ФРГ было учреждено специальное ведомство, задача которого — «внести немецкий вклад в защиту от коммунистической опасности с Востока».

Рудель был одним из тех, кто первым понял, на что могут рассчитывать в ФРГ старые нацисты. В 1951 г. он получил приглашение от местной партийной организации Свободной демократической партии земли Северный Рейн-Вестфалия, которой в то время руководил бывший «фюрер» «гитлерюгенда» Зигфрид Цогльманн (тот самый, кто через 25 лет присоединился к «Немецкому народному союзу» Фрея). Руделю предлагали совершить турне по многим городам Рурского бассейна. Приняв приглашение, Рудель сочинил брошюру «Мы, фронтовые солдаты, за перевооружение!». В ней, как бы в противоречие со многими высказываниями старых наци, он призывал к бойкоту создаваемого в то время бундесвера. Федеральное правительство назвал «правительством Квислинга». Но далее проясняется логика его суждений. Он заявил, что «мы лишь тогда будем готовы еще раз вести войну, когда нашему народу будет обеспечено необходимое жизненное пространство. И нас ничуть не смущает, что при словах «жизненное пространство» у всего Запада или даже всего мира от страха мурашки побегут по коже».

Это свидетельствует о том, что Рудель не был «обычным солдатом», стоящим «вне политики», лишь «выполняющим свой долг», о чем нагло твердили те, кто старался обелить наци: Рудель был нацистом до мозга костей, алчным к чужим территориям. Вынашивая планы насильственной перекройки карты всего мира, Гитлер и его окружение вдалбливали в сознание немцев мысль о расширении своего «жизненного пространства», в том числе на Востоке. Готовя немецкий народ к войне, они обманывали его.

Год спустя Рудель снова в ФРГ. Во время избирательной кампании он выступал на собраниях, организованных фашистской Дойче рейхспартай. Переполненные залы в Дипхольце, Бремерхафене, Гёттингене, Аурихе, на острове Норденрей, в Эмдене, Люнебурге и Швабахе жаждали выступлений «героя» — многие из этих мест были некогда бастионом нацистской партии.

В 1954 г. американские оккупационные власти разрешили Руделю посетить тюрьму в Ландсберге, где содержались военные преступники, и побеседовать с Зеппом Дитрихом, бывшим командиром дивизии СС-лейбштандарте «Адольф Гитлер».

В мае 1955 г. Рудель выступил в ФРГ на ежегодной встрече «иммельманцев», посетил американский аэродром, где был радушно принят.

Многие были удивлены. И не только этими вояжами Руделя. Длительное турне по странам Южной Америки, путешествия в Европу — все это стоит больших денег. Кто его финансирует и почему?

В сентябре 1955 г. в Аргентине произошел военный переворот. Одновременно вооруженная группа учинила в доме Руделя повальный обыск. Но нацист своевременно бежал из Аргентины и скрылся в Асунсьоне, в резиденции диктатора Стреснера.

В панике последовали за Руделем в Парагвай и другие нацисты. Спустя несколько недель недоразумение выяснилось, и наци спокойно возвратились в Буэнос-Айрес.

Комиссия, обшарившая виллу Руделя, вскрыла настоящую цель его многочисленных «челночных» поездок: он возглавлял подпольное эмигрантское «правительство в изгнании», готовое вернуться в ФРГ. Вот что таилось за «помощью» старым наци. Это было поразительно. В ФРГ его имя несколько дней не сходило с первых газетных полос. Но к ответственности Рудель никогда не привлекался.

Еще в ноябре 1952 г. в ФРГ был раскрыт заговор. Арестовали семь человек, бывших сотрудников РСХА. Выяснилось, что главой «боннского кабинета» они собирались сделать Руделя. Он поддерживал тесные контакты с бывшим генералом СС и командиром эсэсовского полка «Бранденбург». Заговорщики намеревались совершить нападение на тюрьмы в Верле (Вестфалия), Виттлихе (Эйфель) и Ландсберге, где содержались военные преступники, и освободить их.

Тем не менее год спустя Рудель свободно разъезжал по городам ФРГ в качестве представителя и агитатора нацистской Дойче рейхспартай.

В декабре 1955 г. во многих газетах ФРГ появилось интервью с неким бывшим сообщником Руделя. Стало известно, что группа Руделя — сильное ядро нацистской эмиграции — создала собственное судилище, которое многих наци, уклонившихся от «правильной линии», разорило экономически. В то же время Рудель содействовал тому, чтобы «верные наци», особенно из сферы экономики, возвращались в ФРГ. «Во время поездки по ФРГ, — сообщал в интервью нацист, — я встречал людей, игравших важную роль в группе Руделя. Волна, на гребне которой мы несколько лет назад оказались в Аргентине, теперь хлынула в обратном направлении, неся нас в Западную Германию».

Популярность Руделя в ФРГ не ослабевала. Он продолжал принимать участие в избирательных кампаниях в ФРГ. Его не переставая всячески восхваляла неонацистская пресса.

Новое наступление неонацизма — образование в 1976 г. «Немецкого народного союза» — было приурочено к 65-летию со дня рождения Руделя. Он стал кумиром неонацистов в ФРГ.