Я следил краем глаза за двумя ю-девушками, толпа суетилась вокруг меня. Одиннадцать часов вечера в ароматном июле, и ночной рынок Шилинь был полон мэй-торговцев, пытающихся охладиться. Магазинчики тянулись по обе стороны узкой улицы, музыка гремела на мандаринском китайском, тайваньском или английском. Дорога была перекрыта, торговцы с телегами продавали лапшу и устричные омлеты, холодные соки и коктейли. Другие разложили товары на земле, на покрывалах, но там были безделушки и дешевые игрушки.

Я опустился ниже за пластиковым столом, выгоревшие черные сапоги лежали на стуле внизу. Я ощущал дым сигарет, застоявшийся запах пива и пота. Я ритмично крутил между пальцев свой нож-бабочку, наслаждаясь тем, как лезвие и рукоять щелкают в моей руке.

Мужчины с опаской поглядывали на меня, касались мест, где они прятали оружие. Девушки сбивались в группы, проходя мимо, болтая. Одна мэй-девушка, не старше пятнадцати, оторвала взгляд густо подведенных глаз от горки чуа бинь, смазанной красными бобами, и улыбнулась мне, голубые пряди почти касались ресниц. Многие подростки этой ночью были без масок, хотели веселиться и притворяться, что они живут в другой эре, когда ходить с открытым лицом было нормально. Притворялись, что они дышали хорошим воздухом.

Подруга мэй-девушки ткнула ее локтем и что-то громко произнесла про мэй-преступников, прячущих лица за масками. Она посмотрела в мою сторону. Они прошли мимо, ноги были обнаженными под короткими пышными юбками, подруга высоко задрала нос. Губы улыбавшейся девушки теперь были поджаты.

— Эй, — крикнул я.

Она оглянулась, стараясь не рассыпать свой ледяной десерт. Ее черные брови поднялись, расширив ее глаза. Я подмигнул ей, раскрутил нож и подбросил в воздух, а потом ловким движением поймал. Она покраснела, до меня донесся ее смех, хоть подруга и уводила ее. Они пропали в толпе.

Но я не переставал следить за двумя ю-девушками, склонившихся над кадкой и пытающихся бросить пластиковые мячики в плавающие тарелки. Наградой был карп кои — выведенный вид, не растущий больше двух дюймов, — ярких оранжевых, красных и зеленых цветов. Ох, они, наверное, светились в темноте. Девушек окружали три телохранителя, крупных мэй-парней с мускулистыми руками, скрещенными на широкой груди.

Я вызвался для этого, потому что, если меня поймают, то только меня одного и накажут. Только я тогда погибну. Друзья будут в безопасности. У них были семьи, те, кто их любил. Я был один, и я был готов отдать жизнь ради их защиты.

Ю-парень прошел к девушкам, его лицо скрывал стеклянный шлем с такого расстояния. Мы звали их, высмеивая, мискоголовыми, их шлемы напоминали миски для рыб. Его гладкий костюм был черным. Дракон цвета индиго, выдыхающий оранжевый огонь, был вышит на длинном рукаве. Костюм обеспечивал ему лучший доступный кислород, регулировал температуру и поддерживал постоянно его связь с ю-коммуникацией. Девушка повыше в бело-серебряном костюме проигнорировала его, она хотела выиграть кои, но ее хрупкая подруга кивнула телохранителям, и ю-парня пропустили к ним.

Я тихо фыркнул.

Они общались, наверное, получали информацию из ю-кома, оценивали вес, рост и генетический макияж, пока знакомились. Это значило быть «ю», иметь. Быть генетически созданным идеальным человеком еще до рождения, с вакцинами, усиленным, улучшенным. Иметь бесконечную базу данных с информацией, получаемой за секунду силой мысли, показываемой на шлеме. Иметь лучший воздух, еду и воду, жить дольше всех, пока мир гнил вокруг них.

А я, как и другие 95 процентов мэй в этой стране, был без этого. Мы хотели и оставались с этими желаниями. Повезет, если я доживу до сорока. И я был уже на половине пути к этому.

Ю-парень покрутил что-то на воротнике и снял шлем, отдал его одному из телохранителей с отточенным спокойствием. Он долго кашлял в рукав, пытаясь привыкнуть к грязи, которой мы дышали каждый день. Мятежник из него был не ахти. Без шлема я смог рассмотреть его. Его светлые волосы были длиной до подбородка, с красными прядями, черты были азиатскими. На вид ему было семнадцать.

Он вытащил сигарету из кармана рукава и зажег ее, глубоко вдохнул, склонил голову, чтобы выпустить дым. Он склонился к хрупкой девушке, заигрывая. Я смотрел, как высокая девушка взглянула на него и отвернулась к кадке. У нее были широкие плечи, но она была худой, ее костюм был украшен неоновыми розовыми линиями, из камней была вышита «Hello Kitty» над ее сердцем. Камни точно были драгоценными. То, как напряглись ее плечи, сказало мне, что вмешательство ю-парня ей не нравилось.

Я изучал костюмы для своего задания. Виктор собрал всю доступную информацию.

— Шлемы, похожие на квадратные, не подходят, — сказал он, показывая мне картинки на экране. — Эта модель устарела два года назад. Дополнения в виде камней — признак реальности. Только лучшее для костюмов Цзинь. Чем больше сверкает костюм, тем богаче ю.

Хотя лиловый костюм низкой девушки привлекал больше внимания, на груди высоко были пришиты бриллианты, которые могли стоить сто тысяч долларов.

Я убрал нож и вытащил два маленьких предмета из кармашка на боку. Я был в черной безрукавке и черных джинсах. Я не только так смешивался с толпой, но и двигался легко. Я встал и потянул руки над головой, разминая плечи.

Сейчас или никогда.

Я быстро пошел через толпу, двигаясь по диагонали, врезаясь в тех, кто спешил и пересекал мне путь. Пар поднимался от котелка с тухлым тофу, торговка помешивала пряный бульон, мои глаза слезились от запаха. Я оказался за телохранителями через минуту. Их огромные спины скрывали меня от мишени. Я постучал среднему по плечу. Он развернулся, сжимая кулаки.

— Отойди, — сказала я.

— Что?

Я согнул руку и ударил его локтем в нос, ломая его. Боров взревел, закрывая лицо, лилась кровь. Я промчался мимо него, врезался в ю-парня, который стоял, раскрыв рот и глаза. Другие два телохранителя неуклюже пошли на меня. Я отскочил в сторону, но один из них успел схватиться за мою маску и стащил ее, она повисла на моей шее.

Не важно. Улыбаясь, я разбил флакон, который держал, о землю. Дым окружил нас. Телохранители и парень рухнули, как мешки с рисом, через пять секунд. Завтра утром ю-парень точно пожалеет, что снял шлем. Хрупкая девушка пронзительно завопила, прохожие рядом кричали, но всех задерживал дым.

Я бросился к высокой девушке, прижал ее к груди и вонзил шприц в ее ладонь, единственный открытый участок ее тела. Игла зашипела, впрыскивая сон-чары. Она обмякла, и я забросил ее на плечо и побежал в темный переулок за нами, позволив себе дышать, когда я оказался вдали от дыма. Девушка была не тяжелой, но с длинными ногами.

— Эй, ты! — крикнул мужчина, сзади эхом звучал топот.

Я выругался и завернул за угол темного переулка. Преследователь не отставал. Я выставил ногу, и он споткнулся и рухнул на неровный тротуар.

Я побежал без оглядки, держа девушку крепко за ноги, перед глазами стоял план улиц. Издалека доносился шум ночного рынка, визг сирен полиции, они двигались в толпе. Никто не преследовал. Я вырвался на главную улицу в дальнем конце рынка и махнул такси. Машина со скрежетом остановилась, выпуская едкие газы. Я натянул маску на лицо и открыл дверь.

— До конца автобусной линии, — сказал я.

Водитель кивнул, вскинул брови, когда я уложил заложницу на заднее сидение.

— Перепила, — пробормотал я. — Я ее предупреждал.

Он выбросил окурок в окно и присоединился к потоку машин.

— Эти ю-девчонки имеют все, но им все время хочется больше.

Я смотрел в открытое окно, водитель умело ехал по улицам, гудя на пешеходов и мопеды

— Ты ее телохранитель? — спросил он, глядя на меня в зеркало заднего вида.

Я покачал головой.

— Ах, ее мальчик-игрушка, — улыбнулся он. — Что угодно, лишь бы платили, да?

Да. Мы с друзьями решили, что, чтобы получить информацию из корпорации Цзинь, лучше всего получить костюм, внедриться в ряды ю, став такими же, как они. Виктор был идеален для задания, его очарование и хороший вид позволили бы влиться. Но нам нужны были деньги. А кто лучше даст их нам, как не те, у кого есть несколько сотен лишних миллионов?

Неоновые вывески мелькали калейдоскопом цветов, окрашивая все вокруг в красный, синий, оранжевый и зеленый. Я придерживал ю-девушку за руку, чтобы она не упала, когда водитель резко затормозил. Ее стеклянный шлем отражал свет вокруг нас, я не мог разглядеть ее лицо. Я сглотнул, вдруг испугавшись. Пути назад не было. Я отвернулся и ослабил хватку, когда понял, что сжимаю ее руку.

Она не реагировала, ее грудь едва поднималась с каждым вдохом. Она не проснется до завтрашнего утра.

Такси остановилось, и я обхватил девушку руками, чтобы она не упала на пол.

— Вот, конец линии, — сказал водитель.

Я вручил ему карточку, привязанную к фальшивой личности и банковскому счету, созданному Линь И.

— Спасибо, — сказал я. — Пять возьмите как чаевые.

Он улыбнулся, в уголках глаз появились морщины, и отсалютовал мне. Ему было не больше двадцати пяти.

Я выбрался и поднял девушку, закрыл дверь ногой. Водитель дважды прогудел и уехал. Была почти полночь, мне нужно было оказаться в Янминьшане как можно скорее. Конец автобусной линии был у горы. Я поднял девушку, чтобы ее голова легла на мое плечо, ее шлем был гладким и холодным у моей щеки, и отправился домой.

Полумесяц светил тускло, его закрывали облака и газы. Вокс на запястье слабо светил, но я без проблем шел по тропам, дважды останавливался, чтобы перевести дыхание. Каждый раз я опускал заложницу, ее голова ложилась мне на бедро, я не знал, как еще устроить ее. Она казалась нечеловеческой в этом стеклянном шлеме. Пришельцем. Неоновые розовые линии сияли в темноте, ее открытые нежные ладони висели по бокам.

Как мы могли уйти так далеко от того, что значило быть человеком? Я мог снять ее шлем, но это было бы жестоко. Я ухмыльнулся из-за иронии.

Я встал, забросил девушку на плечо. Она уже не казалась легкой, я словно тащил слона, и мои руки немели. Наконец, я заметил выступ острых камней, где нужно было повернуть. Тьма поглотила меня, я шел между густыми кустами и огромными деревьями. Три года назад оползни после страшного тайфуна дополнило сильное землетрясение, и снесло дома, дороги и чайные домики. Половина Янминьшаня сгорела. Выжившие сбежали, а из-за экономического кризиса и слухов, что гора проклята, никто не пытался здесь все отстроить.

Теперь место, что было красивым, было заброшенным, диким, и остались тут только мертвецы. И я. Если кто и жил в Янминьшане, я их не встречал.

Я считал шаги, ноги дрожали от усилий. Около четырехсотого шага я заметил первый фонарь, сияющий, как цветочный дух. Я установил их на последних пятидесяти шагах к дому. Каждый фонарь работал о солнца. Пот заливал глаза, но я был слишком близко, чтобы останавливаться. Тяжелая деревянная дверь лаборатории открылась по моему приказу, я прошел внутрь, уложил девушку на койку в маленьком кабинете, что служил мне спальней.

Я опустился на пол и обхватил руками колени, сидел так, переводя дыхание.

Оставив ее, я разделся и помылся в самодельном душе, желая, чтобы там была холодная вода, а не теплые брызги. Мышцы дрожали, пока я тер себя мылом, сох и одевал шорты. Входная дверь отзывалась на мой голос, но я не рисковал, нашел в зеленом столе ключ. Я запер нас, а потом повесил ключ на шнурок, а потом и себе на шею.

Я не посмотрел на ю-девушку еще раз, а рухнул на потрепанный диван в главной комнате и тут же провалился в утомленный сон.

•  •  •

Что-то заставило меня проснуться, и дело было не в свете дня. Мои глаза открылись, и я увидел, что ю-девушка смотрит на меня, ее шлем был в дюйме от моего носа. Я впервые разглядел ее лицо. Над ней не сильно поработали, насколько я видел: у нее были миндалевидные глаза, скругленный нос и полные губы. Ее глаза были светло-карими, как разбавленный кофе с фальшивыми сливками, какой я покупал. На ее ладони остался синяк там, где я вонзил иглу. Она отпрянула, увидев, что я проснулся. Я посмотрел вниз, вспомнил про ключ и пожалел, что не оделся лучше прошлой ночью.

— Это была просто предосторожность, — сказал я, голос хрипел. Я кашлянул и сел. — Ты бы не смогла уйти, даже если бы вышла.

Она стояла надо мной, в свете дня казалась еще тоньше, сплошные длинные линии и острые углы.

— Черный ход заблокирован, — сказала она на идеальном мандаринском китайском.

Ее голос удивил меня. Густой, как черный шоколад, более женственный, чем она выглядела.

— Оползень, — сказал я.

Она кивнула и вытащила руку из-за спины, показывая тупые ножницы, что я хранил в столе.

— Я могла убить тебя во сне.

— Тебе пришлось бы постараться, — я встал, потянулся к чистой рубашке, висящей на спинке деревянного стула. Она была черной, как почти вся моя одежда.

— Эти ножницы из другого века, — я надел рубашку, потом синие джинсы и провел рукой по окрашенным в светлый волосам, ощутив вдруг самоуверенность. Я снял ночью маску, решив, что проснусь раньше девушки. Теперь это было бессмысленно, но видеть друг друга лицом к лицу было странно. Мы стали обществом, что редко показывало лица незнакомцам.

Что теперь?

Мы долго смотрели друг на друга. Если бы она была кошкой, ее хвост подрагивал бы.

— Сколько ты хочешь? — спросила она.

Я потянулся за ножницами, она отдала их без возражений, но сказала:

— Их остроты хватило бы, чтобы пронзить твое горло.

Я замер, удивленный ее смелостью. Может, если бы я не проснулся вовремя, я бы сейчас истекал кровью на диване. И игра была бы окончена.

— Ты голодна? — спросил я.

Она прищурилась и покачала головой.

— Ты точно хочешь пить. Сон-чары такое делают, — я прошел по комнате к кухне в углу и открыл холодильник, схватил бутылку вычурной ю-воды, очищенной и обогащенной боги знают чем. Одна такая бутылка стоила больше недельной зарплаты большинства мэй.

Она села на деревянный стул, покрутила бутылку в руке, изучая ее.

— Она не запачкана, — сказал я. — И крышка нетронута.

Она подняла голову.

— Как мне это пить?

Ах.

— А ты не снимала…

— Нет. Никогда в ненастроенном помещении.

— Здесь воздух не загрязнен, — соврал я.

— Я не могу никого вызвать через шлем.

— Конечно, — я знал, что она попытается позвать на помощь, как только придет в себя. — Я заглушил сигнал.

Она моргнула несколько раз, ноздри раздувались.

Я отвел взгляд, подавляя сочувствие.

Девушка потянулась к воротнику и сняла шлем. Он отцепился с тихим шипением. Ее хвостик высвободился, черный, неокрашенный. Запахло клубникой, и я растерянно отпрянул. Я ожидал, что ю-девушки без запаха или пахнут как больница, как образец, который долго держали в банке.

Не как свежая сладкая клубника.

Ее глаза слезились, она впервые в жизни вдохнула загрязненный воздух. Она согнулась и закашлялась. Я схватил ее бутылку и открыл крышку.

— Пей.

Она так и сделала, глотала воду, словно та могла спасти ей жизнь. Наконец, она вытерла рот платком, что был в ее рукаве, прижала его к глазам.

— Как вы дышите этим каждый день? — спросила она ослабевшим голосом.

— Потому мы и живем недолго, — ответил я.

Она уронила платок и посмотрела на меня покрасневшими глазами.

— Не смешно, — сказала она.

Я улыбнулся.

— Я этого и не добивался, — я сел на старый диван, чтобы между нами было расстояние. Она была красивой, я к такому не привык. Она была не как большинство ю-девушек, гонящихся за последними трендами красоты, внедряющих в тело модификации, меняющие им нос, губы, бедра, зад, зависело от тренда. Ю-парни улучшали себе мышцы и покупали точеную челюсть. Но мода менялась, и ю меняли себе внешность почти каждый месяц. Мэй не могли такого себе позволить, им оставалось наносить макияж, использовать татуировки, что держались долго, и красить волосы.

Молодежь Тайпея стала хамелеонами. Мы не могли изменить смог, что окутывал наш город, но могли управлять своей внешностью, и каждый облик был ярче и круче предыдущего.

Она допила воду и с опаской посмотрела на меня.

— Как тебя зовут?

— Серьезно? — рассмеялся я.

Она подняла плечи.

— Думаю, ты на год старше меня. Восемнадцать. Родился в год лошади, — она кивнула на темную одежду, висящую на некоторой мебели в комнате. — Я буду звать тебя Темным конем.

Я чуть не улыбнулся, но вместо этого вытащил свой нож-бабочку и начал кружить его между пальцами и в ладони. Это помогало мне думать. Она напряглась, впилась руками в ноги. Она боялась, что я использую свое преимущество. Нет, и мне пришлось побороть желание успокоить ее и объяснить.

— Зачем все это, Ро? — ее голос прервал мои мысли.

Зачем все это, Ромео?

Она не говорила так в романтическом смысле, она говорила о трагедии.

Я оглядел комнату ее глазами. Я жил в заброшенной лаборатории, что принадлежала университету Янминьшань, экспериментальный «дом» был на пополняемой энергии. Когда-то люди думали, что планету можно сохранить такими способами. Можно, но мало людей это заботило. Богатые были слишком богатыми, бедные — слишком бедными, а средний класс, будем честными, был теми же бедняками, но с домами побольше, машинами получше. Теперь большая часть не доживала до сорока, и это заботило нас еще меньше.

В моем доме было только три комнаты: кабинет, ванная и эта главная комната, где была и маленькая кухня. Здесь был большой круглый обеденный стол с парой разных стульев, потрепанный желто-бирюзовый диван, которому было не меньше сорока лет, металлический стол и деревянный стул, на котором сидела она. Большие окна на южной стене выходили на густые заросли снаружи.

Я трижды подбросил нож, наслаждаясь щелканьем лезвия и рукоятей, а потом пожал плечами.

— Похищать в черном проще.

Плохая шутка. Ее глаза загорелись.

Я вскочил, схватил свой древний МакПлюс со стола и открыл его.

— Надевай шлем, — сказал я.

— Зачем?

— Ты звонишь своей семье.

Она послушалась, закрепила шлем, глубоко вдохнула, и ее грудь стала заметнее в ее костюме. Я притворился, что не увидел этого.

— У тебя одна минута, — я ввел нужные команды на ноутбуке и кивнул ей.

Мы ждали в напряженной тишине, но ответа не было.

— Отец не отвечает, — сказала она.

Как? Его дочь похитили.

— Звони маме, — приказал я.

Ее мать тут же ответила. Слава богам.

— Ма! — ее голос изменился, стал звучать юно и беспомощно.

Хотя ее шлем чуть потемнел, я заметил слезы в ее глазах, видел на стекле лицо ее матери.

Я мог понять разговор по ее ответам.

— Mei you, Mei you. Wo mei shi, — нет, он не пытал и не насиловал меня.

Она сцепила ладони перед лицом, ее пальцы дрожали, словно она могла задержать там изображение ее матери.

— Скажи ей, что я хочу триста миллионов долларов, — сказал я.

Ее зрачки уменьшились, она вздрогнула и посмотрела на меня.

— Ну же!

— Ta yao san yi, — прошептала она.

— На этот счет, — я дал ей номер кредитки со специальным счетом, она прочитала его. — У вас два часа.

— You liang ge xiao shi, — повторила она.

Ее мама начала задавать безумные вопросы.

Кто он?

— Wo bu zhi dao.

Где ты?

— Bu zhi dao!

Я ввел команду и прервал ей связь.

Она отклонилась, растерявшись, чуть не упала со стула, а потом сняла шлем, бросила его на землю. Он отскочил от бамбукового покрытия и покружился, я подхватил его.

— Черт!

Она притянула ноги к груди на стуле и уткнулась лицом в колени. Ее плечи опустились. Когда она подняла голову, бледное лицо было в пятнах.

— А если бы ты его сломала? — я осторожно поставил ее шлем на обеденный стол.

— Триста миллионов? Ты серьезно?

Она была сильной. Я восхитился бы этим, если бы ее слова не разозлили меня.

— Что? Тебя ждет намного больше в фонде доверия, — у ю всегда были запасные пара миллиардов.

— Зачем тебе эти деньги? — спросила она, скрестив руки, оценивая меня взглядом.

— А тебе зачем? — парировал я.

Мы смотрели друг на друга, быстро дыша. Она из-за непривычного ей грязного воздуха, я — потому что был раздражен. Чертова ю-девчонка.

— Почему моя семья должна тебе верить? — осведомилась она. — Вдруг ты меня все равно убьешь?

— Ты знаешь, как это работает, — было негласное правило между похитителями и их мишенями. Жертвы все платили, и преступники никого не убивали. Пока что. Но никто до этого и не просил триста миллионов. Это была не моя проблема. Если бы я был на месте ее отца, выкуп был бы на счете в течение часа.

— Можно воспользоваться твоей ванной? — спросила она.

Я кивнул на дверь, она пропала за ней, закрылась. Я воспользовался моментом, чтобы походить по комнате, анализируя ситуацию. Я дал ее семье два часа, чтобы заплатить. Получив деньги, я смогу отвести девушку на ночной рынок.

Душ шумел какое-то время, и я подошел к двери, что не была заперта.

— Окно слишком маленькое, чтобы в него пролезть, — крикнул я. — Если выпадешь из него, сломаешь ноги или шею.

Вода выключилась через минуту. Она вышла, выглядя так же, все еще источая запах клубники.

— Полотенце дать? — спросил я, скрывая ухмылку за последним яблоком, найденным в холодильнике.

— Нет, спасибо, — холодно сказала она, а потом изящными глотками принялась за витапак, что я ей отдал. — У тебя нет плотной еды?

— Это место похоже на пятизвездочное заведение? — спросил я. — Только жидкость.

Потому что больше ничего я позволить не мог.

— Хотя… — вдруг вспомнив, я открыл шкафчик кухни. — Есть две русонг бао из пекарни.

Я дал ей одну из булочек.

— Не вини меня потом за боль в животе, — сказал я, откусив от своей булочки большой кусок.

Она долго смотрела на булочку, откусила кусочек, медленно разжевала и проглотила. Она замерла, словно ожидала смерти. Я доел свою булочку и отряхнул руки.

— Ну? — я все еще был голоден.

Она откусила уже кусок побольше, вскинула голову с вызовом.

— Неплохо, — сказала она. И посмотрела на большие окна. — Мы на Янминьшань? — спросила она.

— Нет, — соврал я. — Ты не знаешь других гор в Тайване?

— Я почти не ходила по Тайпею, — на ее лице проступило что-то, похожее на тоску, она смотрела на деревья. — Мы можем выйти наружу.

Я не смог скрыть удивление.

— Нет.

— Я никогда не была в горах раньше. Я не сбегу.

— Ты заблудишься. И умрешь.

Она подошла к огромному окну и прижалась к нему. Я не знал, каково это — никогда не бывать в горах или не видеть заросли так близко, никогда не ходить наружу без стеклянной миски на голове.

— Хорошо. Твой шлем остается внутри. Если хочешь подышать воздухом, можем выйти ненадолго, — это было рискованно, но я не был похитителем или вором, хоть именно этим и занимался. Я зашел еще не настолько далеко.

Она обернулась, ее силуэт очертил свет дня. Она улыбнулась. Естественно было улыбнуться в ответ. Я склонил голову и развернулся. Не стоило слушаться инстинктов.

— Идем. Далеко не отходи, — тяжелая дверь открылась по моему приказу. — Мне все равно нужно собрать огурцы и помидоры.

— Что?

Я схватил ее за руку, ощутил нежность ее кожи в своей грубой ладони. Она отдернула руку, испугавшись, но моя хватка не ослабла.

— Ты хочешь посмотреть или нет? — спросил я.

Она кивнула, стиснув зубы, на ее скулах появились два ярких пятна.

Я повел ее вдоль дома, отводя в сторону ветви и листья, мы миновали десяток цистерн, собирающих дождевую воду. Я ощутил запах влажной земли. Мы пошли по тенистой тропинке и попали на полянку, где было видно небо. Солнце горело над нами, слепящий жар с оранжевой аурой.

Небо было синим. Такое я видел в андернете, на некоторых сайтах были фотографии другого времени, бледно-голубое небо среди небоскребов или синее небо, похожее на спокойное море, оттенки синевы смешивались, как на старой картине. Я вспоминал те фотографии, чистоту в них. Настоящую чистоту.

Но разве можно было верить всему в андернете? Картинки делать было проще, чем лицо ю-парню. Я не знал, видел ли кто-нибудь синее небо. А потом я прочитал в романе, опубликованном век назад, как автор описывал небо голубым, и поверил в это, ощутил удивление, восторг и горе одновременно.

Я не дочитал ту книгу.

Я вдруг ощутил давление, ладонь ю-девушки сжала мою. Ее покрасневшее лицо было поднято, глаза щурились в тусклом свете солнца. Она кашляла в рукав, а потом прекратила, и ее дыхание было быстрым и неглубоким. Близился вечер, влажный жар лета был давящим.

— Ты в порядке? — спросил я.

Она посмотрела на меня сияющими глазами и сказала:

— Я никогда еще не видела вот так небо.

— Без шлема?

— И так широко. Оно всегда грязно-коричневое над Тайпеем, — сказала она.

Небо над нами было серым от загрязнений, но не коричневым, как часто было над городом. Я повел ее в свой маленький сад. Огурцы висели с бамбуковых опор, что я сделал, скрывались среди больших темно-зеленых листьев. Мы шли среди помидоров, плоды были маленькими и сморщенными. Я пригнулся, девушка тоже, я выбрал помидор, отряхнул его и откусил. Больше горький, чем сладкий. Она смотрела так, словно я вытащил из земли крысу и съел.

— Небо было голубым, — сказал я, доев помидор.

— Так говорит дедушка.

Дедушка. Я не видел своих дедушку с бабушкой, не знал их имен. Родители отца умерли задолго до моего рождения. Родители матери жили в Америке, я не хотел их знать.

— Он его видел? — я старался сохранить голос ровным. — Своими глазами?

— Он так думает. Но он был очень мал, — она провела кончиками пальцев по поверхности оранжевого помидора. — Он говорит, что эти воспоминания похожи на сон.

Пот блестел на ее висках, был над ее верхней губой. Я провел рукой по лбу.

— Поверить не могу, что тут так жарко, — сказал она, облизнув губы.

Я, не подумав, повторил за ней, ощутил соль на языке.

— Так ощущается лето в Тайване без костюма с кондиционером, — ответил я и схватил плетеную корзинку.

— Я помогу, — сказала она.

Мы двадцать минут провели в тишине, наполняли корзинку кривыми помидорами и огурцами. Горные ветерок шелестел листьями вокруг нас, птицы пели в глубине зарослей. Когда мы закончили, губы ю-девушки были белыми, пряди черных волос, выбившихся из ее хвостика, прилипли к ее влажной шее.

Ее дыхание было быстрее, чем у испуганного зайца.

— Думаю, нам пора внутрь, — сказал я, поднимая корзинку.

Она встала со мной.

— Я хочу попробовать.

Я склонил корзинку, ее ладонь коснулась помидоров и огурцов, словно они были драгоценными камнями, а не жалкими овощами. Она выбрала продолговатый помидор, краснее остальных, потерла большим пальцем кожицу и откусила. Она тут же скривилась и поежилась.

Я рассмеялся.

— Не вкусно?

— Он кислее, чем все, что я пробовала.

Я ухмыльнулся. Конечно, она ела идеально выращенное. Мы вернулись к дому, и она доела плод.

— Мне нравится этот вкус… земной, — сказала она. Я увидел, как она озирается, пока мы приближались к двери лаборатории.

Дверь открылась от моего голоса, мы прошли в относительную прохладу здания. Я опустил корзинку на обеденный стол и кивнул на ее шлем рядом.

— Тебе стоит надеть его.

— Позже, — пробормотала она и прошла к окнам, глядя наружу.

Я сел на стул и ввел пару команд в ноутбуке. Деньги были переведены. Я выдохнул, выпуская напряжение, что копилось во мне после похищения девушки. Триста миллионов были риском, но дело стоило риска. Этого хватило бы, чтобы Виктор оделся как ю-парень и притворился одним из них, влился в их закрытое элитное общество. Мы уничтожим их изнутри.

Мы хотели вернуть синее небо.

— Что ты собираешься сделать с деньгами? — она развернулась, ладони были сцеплены перед ней.

Я вздрогнул от звука ее голоса и закрыл МакПлюс.

— Не знаю. Ремонт?

Она смерила меня взглядом, я отвернулся первым и посмотрел на комнату, которую уже год считал домом. Нужно уходить отсюда. Я буду скучать по этому месту.

— Сначала смени гардероб, Темный конь.

Я невольно рассмеялся.

— Как тогда тебя зовут?

— Серьезно? — она насмешливо вскинула брови.

Я пожал плечами.

— Какая разница? — она мне нравилась. Я хотел знать.

— Дайю, — ответила она.

— Из романа?

Она удивленно улыбнулась и стала очень красивой.

— Ты читал?

Я много читал, чаще из андернета, но нашел «Сон в красном тереме» забытый в ящике стола в магазине мелочей. Владелец отдал мне ее даром, отмахнувшись и не взглянув. Книги не стоили бумаги, на которой были напечатаны.

— Цветы вокруг меня, птичья песнь в моих ушах, — пробормотала она под нос.

Я читал книгу достаточно раз, чтобы узнать строку из стихотворения, которое герой Баою использовал, когда думал о героине, тезке Дайю.

— Смягчат мою потерю, я забуду о слезах, — ответил я.

Она взглянула на меня, глаза сияли из-за грязного воздуха или страха.

— Ты читал.

Эта книга была моей любимой. Но ей не нужно было знать это. Вместо этого я сказал:

— Ты не выглядишь как трагическая героиня.

— Да? — она прислонилась к стеклу и выпрямилась, расправив плечи. Я успел заметить тоску в ее глазах. Сильное желание. Что ю-девушка могла хотеть, если уже все имела?

— Нам лучше идти, — сказал я. — Мне нужно вернуть тебя твоей семье, скоро стемнеет.

Дайю подняла шлем и поправила воротник, потом надела шлем. И она сразу стала другой, менее человечной. Было сложно поверить, что за стеклом была почти нормальная девушка. Умная и с чувством юмора.

— Мне придется снова дать тебе сон-чары, — виновато сказал я.

— Нет. Завяжи мне глаза, если нужно.

— Я не могу так рисковать. Я добавил кое-что, чтобы ты забыла, — я видел, как ее глаза расширились от паники, даже в шлеме. — Не все. Последние сутки.

Она покачала головой.

— Прошу, не надо.

Но я взял ее за руку и уже тащил к двери.

— Нам обоим будет безопаснее, если ты не будешь ничего помнить. Поверь, — я ощущал себя глупо, произнося последние слова.

Мы вышли в грязную влажность вечера. По горе спускаться несколько часов, к тому времени стемнеет. Даже если я заброшу лабораторию, нельзя рисковать и позволять ей помнить это место, помнить меня.

Солнечный свет блестел на ее шлеме, и я был рад, что не вижу четко ее лицо, пока тащил ее. Она боролась, но я был сильнее. Она зашла вперед и смяла ладонью ткань моей рубашки.

— Но я хочу помнить, — сказала она.

Я схватил ее за запястье. Вонзил иглу в ее раскрытую ладонь. Шипение показалось слишком громким.

— Все мы хотим, — прошептал я и поймал ее, когда она обмякла.