Город был сер и уныл, как большинство провинциальных городов со стандартными домами, улицами и небольшим количеством жителей, на которых приходится определенное количество квартир, детей, собак и кошек. Она жила здесь давно, уже восемнадцать лет, с самого рождения, знала все его переулки и площади, прощала его слабости и иногда любила, а иногда ненавидела, и это происходило гораздо чаще, чем ей хотелось. Каждой весной таял снег, обнажая все те же ямы в асфальте, каждой осенью шел дождь, превращая окружающий мир в беспросветную серость, каждой зимой город становился белым и чистым, пряча нелепости и грязь под белоснежным покрывалом. Она все время ждала чуда, маленькая девочка в нагромождении квадратных коробок, не какого-то необъяснимого волшебства, которого просто не может быть в этой реальности, но чего-то такого, чему она сама с трудом бы могла дать иное название, а потому именовала это просто чудом и свято верила, что когда-нибудь оно непременно произойдет.

И однажды ночью, сидя на балконе и докуривая последнюю сигарету, она поняла, что пришло время, что начинается пора чудес и больше не нужно ждать и ненавидеть... Она отбросила окурок, вернулась в комнату, открыла тетрадь и взяла ручку.

Было лето, которого она так долго ждала, но в комнате ее уже не было...

 

ПОЗНАВШИЕ НОЧЬ

Кто влюблен в Ночь, знает, как умирать каждое утро, корчась в агонии, при первых лучах холодного солнца, падающих на мертвый Город...

Они не думали, что Ночь уйдет так скоро.

— Останься, мы почти ничего не успели, – шепнули губы Риты.

Но Ночь лишь печально улыбнулась.

— Останься... Ты – моя первая Ночь! Мне страшно... – и Боль свернулась в комочек на сиденье большого кресла.

Но Ночь прощальным движением руки-тьмы коснулась ее волос. И, бесшумно возникнув из глаз Боли, Мрак удобно устроился на подлокотнике кресла. Синий кот, вырвавшись из рук Боли, спрыгнул на пол и, задев хвостом гитару, со страшным грохотом опрокинул ее на себя. Но никто, кроме него, не услышал этого грохота.

Ночь обвела комнату прощальным взглядом и, что-то шепнув себе под нос, исчезла за окном.

— Вот и все... – устало поежилась Рита. – Как не хочется умирать...

— Ненавижу! Ненавижу солнце, день, этот мертвый Город! – взорвалась Боль. – Я не хочу возвращаться туда!

— А ты никогда и не вернешься, – философски пожал плечами Мрак. – Хотя, наверно, было бы лучше...

Недоговорив, он взял Боль в свои ладони и накрыл сверху тяжелым черным взглядом. Боль затихла и лишь изредка продолжала всхлипывать.

— Ты не видел Ветра? – беззвучно спросила Рита и на удивленный взгляд Мрака пояснила: – Он был здесь вчера. Вместе с Ночью. Я так давно не слышала его песен...

Но Мрак лишь покачал головой. Он давно не виделся с Ветром. Все это время Мрак был заперт в одной из коробок Города, и только сегодня Ночь сумела освободить его, вынув ключ из замочной скважины.

Жалобно замяукал синий кот.

Над мертвым Городом вставало солнце.

 

БОЛЬ

Боль проснулась в своей маленькой пещерке посреди гудящей и трясущейся машины Города. С ненавистью обвела глазами стальные стены и попыталась снова уснуть. Но Город ревностно следил за порядком и не терпел ни малейшего отклонения от абсолютной нормы. Легкий, но настойчивый толчок заставил Боль встать и одеться. Ее трясло от бешенства и злобы. Познавшие Ночь жили только ночью, но ей так не хотелось становиться одной из рядовых теней...

''Боже, как холодно и однообразно! Одинаковые дни, часы, минуты, секунды... Знаю каждое мгновенье, и следующее, еще не наступившее, и то, что за ним... Не знаю только, чем можно пробить эту стену однообразия и порядка... Хочу, чтоб пошел дождь", – неожиданно поняла Боль и стала смотреть в окно трясущегося троллейбуса. Но небо, как, впрочем, и всегда над Городом, было ясно и безмятежно сине такой ровной синевой, что Боли ужасно захотелось достать из сумки краски и нарисовать на нем тучку. Она перевела взгляд на нагромождение стальных и бетонных коробок с торчащими в скважинах ключами и осознала, что сейчас, если б смогла, она порвала бы все это на клочки, как разрывают старую потрепанную газету, и подожгла бы все обрывки той свечой, что подарил ей Мрак. Сплясала бы на костре, а потом под только что нарисованной тучкой вылила банку зеленой краски и пятнами набросала ярко-красных, желтых и синих цветов. Если б смогла...

Видно, что-то отразилось на ее лице, и Боль заметила пристальный взгляд соседней Маски. Боль опустила глаза и постаралась стать приличной нормой. Когда ей это удалось, она подняла голову и увидела пустое место рядом с собой. Маска исчезла. Что-то заставило Боль насторожиться. Как только открылись двери, она выскочила из троллейбуса.

Совершенно одна она стояла на бетонном пятачке остановки в незнакомом ей месте. Что-то дрожало и билось в ее ладонях. Боль внимательно осмотрела свои руки: как и следовало ожидать, все в порядке. Если можно назвать порядком ее сегодняшнее состояние. Мимо прошел один из Стражей Города, подозрительно оглядел Боль с головы до ног, но ничего не сказал.

— Надо быть благоразумной, – шепнула себе Боль и улыбнулась, представив себя благоразумной воспитанницей Города. Но стать осторожнее все же не мешало. Боль порылась в своей сумке, погремела содержимым и вытащила Маску Покорности. Не скрывая своего отвращения, вошла в нее. Теперь никто не узнал бы ее. Наверно, даже Мрак.

"Может, это надо иногда, вот так прятаться в коробки масок, становиться человеком без лица и глаз?" – подумала Маска Покорности, и все существо Боли воспротивилось ей.

"Не думай, что, войдя в меня, ты сможешь оставаться собой, – зашипела Маска Покорности куда-то прямо в мозг Боли. – Не ты одна пыталась жить не как все, и никому это пока не удалось!"

"Ты врешь! – хотела крикнуть Боль. – Я знаю людей! Настоящих, живых людей, никогда не надевающих масок!"

Но Маска Покорности громко захохотала, заглушая ее стон:

"Ты назовешь их всех! И Город сделает их послушными и смиренными!"

"Нет! – забилась в истерике Боль. – Ты – всего лишь маска! Простая маска, которую я всегда могу снять!" И нечеловеческим усилием воли заставила себя сделать шаг и выйти из маски. Ее била крупная дрожь, унять которую уже не было сил. Рядом, безмолвная и неживая, лежала Маска Покорности.

— Вам помочь? Вы не можете сами войти в маску? – раздался над ухом Боли голос Стража Города. Боль вздрогнула, как от удара, прожив в следующее мгновенье весь ужас происшедшего только что еще раз.

— Нет, нет, спасибо, – невнятно пробормотала она, пытаясь прийти в себя. – Я еще не выбрала свою маску.

— Выбирать маску следует не здесь и не в такое время, – назидательно заметил Страж. – Вы должны знать, что самую подходящую маску вам помогут выбрать опытные специалисты, работающие в Сером доме.

— Да, я знаю, – подтвердила Боль, немного успокоившись от монотонного гудения Стража Города. – Но я еще не достигла предела Начала Порядка...

Боль остановилась, поняв, что сказала слишком много. Она забыла, что до достижения предела Начала Порядка иметь у себя маски, а тем более входить в них, было строжайше запрещено.

— Пойдешь со мной, – бесцветно сказал Страж Города. Боль рванулась в сторону, но руки Стража остановили ее. Она почувствовала на губах горечь какой-то лекарственной дряни, и последнее, что увидела, была Маска Покорности, выросшая во все небо и, словно солнце, освещающая своей безжизненностью мертвый Город внизу.

 

РИТА

Сегодня Город праздновал свой день рождения. Уже никто не знал, когда и зачем он возник и кому выносить благодарности, едва сдерживая в себе желание растоптать героя в пыль на обломках Города. Но каждое утро Город возвышался снова, величественный и холодный, и каждый год праздновался его день рождения.

В назначенное Городом время какая-то волна, подавившая в Рите все живое, подняла ее и швырнула в разгоряченную и шумную толпу. Она, обалдев от криков и разноцветных масок, тщетно пыталась собрать хотя бы часть себя, сметенную волной. Это удавалось ей с большим трудом. И пока вся она была сплошная змея злости, готовая ужалить каждого, кто к ней прикоснется. А поток масок все тек и тек. Благонравные и благоразумные жители Города вышли сегодня с настоящими лицами. Рита металась среди толпы разъяренных и ржущих скотов. Со всех сторон раздавался пьяный хохот и визгливый шепот блядей. Рита зажала руками уши и закрыла глаза. Темнота с разноцветными кругами немного успокоила ее, но тут же она почувствовала, как волна толпы зашевелилась и потащила ее куда-то.

Рита открыла глаза и увидела себя, стоящую рядом с большим столом, накрытым сверху грязно-белой тканью. "Что это?" – подумала Рита. И, словно отвечая на ее вопрос, кто-то, получивший невидимое указание Города, сдернул покрывало.

На столе расположился Городок, как две капли воды похожий на тот, что вокруг. Те же, только уменьшенные в тысячи раз, бетонные коробки с торчащими в провалах скважин ключами, та же стальная тоска на бетонных улицах, и маленькие люди в Масках... Рите даже показалось, что в одном из окон она увидела себя.

Дикий крик восторга пронесся по толпе. Все внутри Риты похолодело и замерло. По какому-то, каждому понятному, знаку толпа хлынула к столу. На бедных, ничего не подозревающих маленьких людей сверху полетели спички, которые, наверное, казались им горящими бревнами, камни, размером больше их голов, спичечные коробки... Озверевшая толпа с каким-то злорадным любопытством швыряла на стол все, что попадалось под руку. Паника охватила жителей Городка. Над столом повис пронзительный стон, похожий на вой. Маленькие человечки метались и падали, рушились коробки домов и квадраты квартир. Расширившимися от ужаса глазами Рита смотрела, как падает огромная бетонная стена, окружавшая Городок, погребая под собой все, что еще не было сметено толпой.

Над ухом Риты раздался пьяный хохот. Она вздрогнула и стала поспешно продираться сквозь плотность тел, пытаясь вырваться из этого ужаса. Но перед ее глазами мелькали все те же животные, безобразно оскаленные рожи, горячие взгляды впивались в ее лицо, жадные руки блуждали по всему ее телу. Она отбивалась и лезла дальше. Но, казалось, не было ничего больше, кроме этой разнузданной толпы. Рита вдруг поняла, что ей просто не хватит сил. Ей стало страшно. На мгновение она увидела себя, смятую и покорную, пьяно хохочущую, идущую вместе со всеми и делающую все, как все...

— Вы же люди! – заорала Рита и бросилась с кулаками на соседнюю хохочущую рожу. Но никто не услышал ее крика, а соседняя рожа, исчезнув из-под ее рук, отвратительно ухмыляясь, возникла совсем в другом месте. Рита стала медленно оседать, сползая по липким, потным телам. Ее рука случайно скользнула по чему-то прохладному и твердому. "Гитара", – уходящим сознанием поняла Рита и вцепилась мертвой хваткой в гитарный гриф.

 

БОЛЬ

Боль очнулась и поняла, что умерла. Умерла уже давно: прошлой Ночью. Ей стало весело, как-то по шальному. Она перевела взгляд на соседей по комнате, наткнулась на мрачные мертвые лица, но не смутилась. Надела халат, висевший на спинке кровати, встала и пошла в коридор.

— О, зеркало! – улыбнулась она и шагнула к стеклу. Зеркало не отражало. Боль провела рукой по волосам и не увидела в зеркале руки. Там отражался больничный коридор без единой живой души. Лишь сновали бесшумно из палаты в палату Сестры и Братья Креста. Через Боль. Ей стало смешно, и она захохотала на весь больничный коридор диким сумасшедшим смехом. Подошла одна из Сестер Креста, отразилась в зеркале и сказала тому месту, где должно было быть отражение Боли:

— Тени и отражения всех находящихся на лечении сданы на центральный склад. Там они пробудут до конца лечения.

Шальное веселье вновь накатило на Боль: она вспомнила, что еще Ночью умерла. А откуда же у мертвых тень и отражение? Боль успокоилась и отошла от зеркала.

Железная сетка на окнах казалась незаметной, если близко-близко смотреть через нее. Боль влезла на подоконник и увидела на ступеньках за окном (ступеньки, ведущие в стену, кайф!) молодого паренька, который показался ей страшно знакомым. Но Боль точно знала, что никогда раньше его не видела.

— Привет, – сказала Боль. – Что ты здесь делаешь?

— Привет, – ничуть не удивившись, ответил он. – Жду брата.

— А я вчера Ночью умерла! – весело сообщила Боль. – Знаешь, какой теперь кайф! Тени и отражения всех находящихся на лечении сданы на центральный склад, – строгим голосом Сестры Креста произнесла она. – Теперь я как ветер – тени нет, отражения тоже... А я? Я сама есть?

Боль обеспокоенно провела рукой по лицу.

— Конечно, ты есть, – уверенным тоном подтвердил парень, и Боль сразу поверила ему и улыбнулась.

— Как тебя зовут? – спросил он.

— Я забыла, – вздохнула Боль. – Что-то очень невеселое было у меня имя.

— Ты похожа на маленькую уютную звездочку, которая всегда светит мне Ночью, – он понизил голос и еле слышно добавил: – И, хоть я живу в комнате Закрытых Штор, она светит мне сквозь них. Я люблю лежать на диване с гитарой и петь своей звезде новые песни.

Боль вздохнула. "Комната Закрытых Штор... Комната Закрытых Штор... " – мучительно вспоминала она. Что-то очень знакомое билось в ее висках, но уловить, вспомнить хоть что-нибудь она не могла.

— Наверно, это твои песни я слышу каждую Ночь, – сказала Боль и почувствовала, что очень, очень устала. Сейчас она напоминала себе детскую игрушку, у которой кончился завод.

— А где твоя гитара? – спросила она.

— Ее принесет брат. Понимаешь, она у нас одна на двоих. На вторую просто нет денег. – Он поднялся по ступенькам прямо к сетке окна и приблизил свое лицо к лицу Боли. – Ты правда похожа на мою звезду. Я рад, что нашел тебя. Только выберись отсюда такой же, какой ты вошла сюда. Мне пора уходить, брат уже не придет сегодня. Я навещу тебя снова, привет!

Парень спрыгнул со ступенек и зашагал куда-то в сторону. Боль, улыбаясь, смотрела вслед его удаляющейся фигуре и вдруг испугалась: она была уверена, что окно выходит внутрь огромного двора, огороженного бетонной стеной. Она никогда не была тут раньше, но знала, что это именно так. "Как же он попал сюда?" – удивилась Боль, посмотрела вниз и вздрогнула, поняв, что находится, по меньшей мере, этаже на пятом красного кирпичного здания. "Наверно, это единственный кирпичный дом в Городе, – как-то невпопад подумала Боль. – И ступенек никаких нет... А я так и не спросила, как его зовут... " Она подняла руку, чтобы поправить упавшие на лицо волосы. Рукав халата сполз вниз, и Боль увидела множество точек от уколов на сгибе руки. "Вот почему я ничего не помню... " – безразлично подумала Боль.

Она не слышала шагов Брата Креста и увидела его, лишь почувствовав на губах горький привкус все той же лекарственной дряни. Решетка окна куда-то поплыла, превратилась в лицо нового знакомого, которое, перекосившись, исчезло в грязной белизне халата Брата Креста. "Я умерла, – успокоенно шепнула себе Боль. – Как хорошо, я умерла..."

 

РИТА

Рита открыла глаза и увидела огромное солнце, которое сияло ровным гладким светом. Лучи его, яркие и слепящие ближе к центру, совсем терялись к краям, исчезая в темноте чего-то плотного и тяжелого. Рита очень долго смотрела, пока поняла, наконец, что это шторы. Солнце сияло, не освещая, ровно посредине двух задернутых плотно штор. Кругом царил полумрак, и веяло какой-то успокоенностью и уверенностью в надежной защите от бетонных глаз Города. Рита оторвала взгляд от штор и увидела на полу рядом с собой незнакомого парня, который усердно оказывал первую помощь гитаре. Гитара звякала и постанывала, и каждый звук отражался на его лице, будто рожденный его сердцем. Рита села, подтянула колени к подбородку и обняла их руками. Парень оторвал взгляд от гитары и улыбнулся так, будто встретил лучшего друга:

— Привет.

Рита чуть заметно пожала плечами:

— Привет.

И поняла, что сейчас ей хочется быть очень красивой.

— Ты сломала мою гитару, – беззлобно сказал Новый Друг, отвечая на ее вопрошающий взгляд. – А именно сегодня она мне нужна.

— Почему? – спросила Рита.

— Ты узнаешь об этом Ночью.

Рита огляделась и увидела, что в комнате полно людей. Живых людей с настоящими лицами. Комнатка была очень маленькая, а люди все шли и шли. И Рита удивилась, как они все здесь помещаются. Кто-то опрокинул на пол прямо перед ней пепельницу, и белые окурки разлетелись во все стороны. Они лежали сморщенные и жалкие, а посредине мрачно возвышалась разинутая пасть пепельницы. И Рита вдруг снова увидела, как рушатся бетонные стены и мечутся под обломками маленькие жители маленького Городка на столе. Она зажала уши, чтобы не слышать нарастающих стонов и криков о помощи, она закрыла глаза и пыталась выкарабкаться из черной вонючей ямы кошмара. Но руки скользили, и хоть медленно, но она ползла вниз, цепляясь изо всех сил за ровные и скользкие стены ямы, чтобы не рухнуть прямо на торчащие там шипы, пропитанные ядом шизофрении.

Кто-то коснулся ее руки. Она осторожно открыла глаза, и в них отразился маленький стеклянный шприц, наполненный чем-то бесцветным. На конце иглы висела капля, которая почему-то загородила собой всю комнату. И внутри нее Рита увидела себя, сидящую на полу и сжимающую руками уши. Капля дрогнула и упала. И разлетелась мелкими частичками по полу комнаты. И в каждой из них была Рита, сидящая на полу и сжимающая ладонями уши.

... Секунды боли в одной руке, бегущие, и зудящие, и обещающие что-то секундам тишины и спокойствия после...

Упал на пол пустой цилиндрик, и Рите стало хорошо и пустынно. Не было ничего вокруг. И не могло быть раньше. И не будет больше. Она почувствовала, что умеет летать, и удивилась оттого, что никто не знает, как это легко и просто. Рита сделала шаг, другой и поднялась над полом, покрытым шелухой, окурками и частичками капли. Повисела немножко и нырнула в сизое кольцо дыма одной из сигарет, торчавшей между пальцев чьей-то руки. Повалялась на перинке дыма, поболтала немного с тлеющим огоньком. Рука поднялась ко рту, и Рита, как спугнутая птица, метнулась наверх. Покачалась на обрывке шнура кем-то забытой петли и, увидев внизу свечку, ринулась к ней. Она отплясывала на фитиле свечи и хохотала оттого, как здорово всех обманула, притворившись маленьким дрожащим язычком пламени. Ей захотелось умыться, и она зачерпнула полные ладони расплавленного воска. Но передумала. И стала катать его в шарики. Рванула на себе браслет и каждому шарику сделала два глаза и два уха. А потом стала бросать всех сделанных котов (она почему-то была уверена, что это именно коты) куда попало, во все стороны комнаты, ставшей огромной и пустой. Что-то потекло по ее щекам. Она подставила руки и, поймав две маленькие капли, поняла, что плачет и плавится она сама. Ей не хотелось раствориться в воске свечи, и Рита легко спрыгнула на пол, не забыв вернуть на место маленький огонек, который жил в ее кармане. Она поносилась под потолком, поиграла в прятки с невесть откуда взявшимся ветерком и вдруг поняла, что ее уносит куда-то туда, где будет плохо и больно. К тому, чего не было и не должно быть никогда. Но солнце на шторах раздвинулось на две зловещие половинки, и полоса между ними открывала зияющую пасть распахнутой форточки, за которой среди ровной синевы неба прочно стояли бетонные и стальные стены Города.

Рита закричала так, что сама оглохла от своего крика и, словно в кино без звука, увидела руку, которая двигалась к ее лицу. И, уже откинувшись назад и почувствовав на лопнувших губах вкус крови, поняла, что ее бьют по щекам, как нашкодившую школьницу.

 

БОЛЬ

Легкий, но настойчивый толчок заставил Боль открыть глаза. Она лежала в своей пещерке, и, увидев вокруг себя эти всегда ненавистные ей стены, Боль почему-то обрадовалась. За окном равнодушно гудел Город. Она услышала звон колокольчиков и поняла, что кончился послеобеденный отдых. Есть не хотелось. Еще меньше хотелось вставать и куда-то идти. За окном послышались голоса. На стекле памяти возникло лицо. ''Это мой новый друг", – вспомнила Боль и бросила взгляд на руку: точки от шприца. Значит, все это было?

Кто-то настойчиво позвонил в дверь. Боль прошла по неуюту соседнего квадрата, вынула из замочной скважины ключ, предусмотрительно вставленный туда ее Попечителем, швырнула его подальше и открыла дверь.

— Привет, я же сказал, что снова приду! – просто произнес ее Новый Друг и улыбнулся. Боль перевела взгляд с его лица вниз и увидела ступеньки, уходящие в стену.

— Ступеньки, ведущие в стену! Кайф! – сказала она. – Проходи.

И он вошел.

Они сидели, потягивали из бутылок пиво, курили и болтали ни о чем. Впервые за весь этот сумасшедший день Боль поняла, как хорошо просто болтать, не думая ни о чем, ничего не помня и не зная.

На пороге пещерки появился Попечитель. Боль помрачнела. Меньше всего ей сейчас хотелось скандалить и ругаться. Но Попечитель не уходил. Он словно не видел, что здесь, сейчас его присутствие неуместно и нелепо. Что он не нужен и противен. Боль встала:

— Давай уйдем!

Попечитель каменно возвышался над ее словами и мыслями.

Снаружи, со стороны длинного и холодного, как смерть, коридора, в нахальном вызове замочной скважины торчал ключ. Боль поняла, что ей не вырваться теперь из пещерки. Новый Друг ободряюще и как-то растерянно улыбнулся ей.

— Мне нельзя оставаться здесь. Меня ждут... – он не договорил, но Боль поняла: "В комнате Закрытых Штор... "

— Мы еще увидимся, привет, – махнул он рукой и шагнул в стену пещерки. На мгновение Боли показалось, что она увидела, как исчезают с той стороны стены ступени, в нее ведущие...

На столике сиротливо стояли пустые бутылки и пепельница, полная окурков. Предстоял долгий и бесполезный разговор с Попечителем, по окончании которого, как уже много раз, каждый оставался при своем. Боль знала это, но почему-то каждый раз все-таки пыталась объяснить хоть что-то и каждый раз разбивалась в кровь о несокрушимые доводы трезвого разума и абсолютной нормы. После таких разговоров она долго приходила в себя, собирала свои осколки, разбросанные по стенам пещерки, читала на мрачно-белом потолке остатки своих разноцветных мыслей, уносилась куда-то далеко-далеко... и каждый раз возвращалась в ненавистную ей пещерку, нисколько не изменив сама себе.

Боль осторожно взяла со стола бутылку и, изо всех сил размахнувшись, швырнула ее в стену кривляющегося квадрата пещерки. И смотрела, как зачарованная, на разлетающиеся осколки и бисер брызг, не слыша первых слов нового разговора...

 

РИТА

Смятая и опустошенная Рита сидела на полу, пытаясь прийти в себя. Ее мутило, и она с трудом понимала то, что кричал ей Ветер, бешено мечась из угла в угол комнаты, которая сузилась до таких размеров, что Рита вяло удивилась про себя, как же их всех до сих пор не раздавило этими стенами. И тут же удивилась своей способности удивляться. И улыбнулась. И заплакала.

А Ветер говорил, что никуда больше не пустит ее одну, что он не собирается следить за ней и что находить таким способом успокоение – самоубийство. Рита смотрела на него полными слез глазами, иногда кивала. Просто так, в такт речи. Понимала и не понимала. Ветер немного успокоился и, подлетев, окутал ее легким дуновением объятья. И, властно глядя ей в глаза, влил в ее душу поток холодного воздуха, пропитанного свежестью и свободой. Душа очистилась. Но Рите было страшно смотреть на нее. Наверно, никогда раньше за небольшую свою жизнь она не видела свою душу чистой. Чистой, как белый, неисписанный бумажный лист. Когда ей случалось заглядывать в себя раньше, Рита видела пятна и каракули, словно нарисованную детской рукой, а потому все же художественную мазню. А теперь...

Но Ветер ласковым движением коснулся ее губ, и она прочла в этом дуновении родное и близкое: "Я люблю тебя... ", улыбнулась краешком глаз и, ухватившись покрепче за бесплотное тело Ветра, очертя голову ринулась в манящий и зовущий омут чистой души.

 

БОЛЬ

"Когда кончится этот бесконечный день? – подумала Боль. – Солнце все не уходит..."

Она плотно задернула шторы своей пещерки и, оглядевшись, поняла, что ни один человек не смог бы жить в ней. Мысли метались по замкнутому кругу и пытались найти хоть какую-нибудь лазейку в неразрывной цепи логики и абсолютного разума. Одна из них в суетливом метанье уронила со стула сумку. На истоптанный пол пещерки выкатилась небольшая черная свечка. И Боль вспомнила: "Мрак... Это было так давно... "

Таинства первой Ночи ясно отпечатались в ее глазах, и, чтобы не забыть, не упустить все снова, Боль, схватив со стола спички, зажгла свечу и крепко зажмурилась. На дрожащий огонек пламени легла ее рука.

Боль сжимала зубы, и слезы крупными каплями катились по ее щекам. Но губы улыбались. Она улыбалась какой-то блаженной улыбкой, словно та боль, которую причинял ей этот огонь, и была ее именем, была ей самой. Сколько длилась эта мука блаженства, ей было неведомо...

Свеча погасла. Боль ожившими глазами обвела пещерку. Все здесь было не так, как обычно. На каждой вещи чувствовался отпечаток ласковых рук Мрака. И красный кровавый браслет вдоль запястья хранил в себе тепло прикосновения его пальцев. Боль собрала с пола все до одной оброненные ею слезинки и окропила ими рану. Потом надела сверху браслет белоснежного бинта. Ей стало спокойно и уютно. Тут, в пещерке, она это знала точно, был Мрак. Его неуловимый запах успокаивал и усыплял. Боль почувствовала себя маленькой девочкой, свернувшейся в комочек на ладонях Мрака. Нежное его дыхание заставляло ее дышать ровнее и тише. Баюкая, как ребенка, руку с браслетом бинта, Боль незаметно уснула.

 

РИТА

Замкнутое пространство без окон и дверей. Давящая тишина звуконепроницаемой стены. Белый, слишком яркий, бьющий в глаза какой-то больничный свет дня. И два сердца, живущих в моих ладонях... "Все начинается снова, – подумала Рита. – Толпы людей в масках, ни о чем не думающих и не живущих... Да и людей ли?.. Я становлюсь глиной, – вдруг поняла она, пропуская сквозь пальцы легкую шелуху времени. – Глиной для изготовления масок. Как в Сером доме... Какую вам угодно? Я начинаю забывать себя... Боже, так страшно становиться как тот, что рядом, идти за ним вслед на каком-то невидимом, но прочном поводке, теряя последние надежды, в бессилье изменить хоть что-нибудь. Перед моими глазами все время висит нож. Кажется, так просто – протянуть руку и одним движением прекратить это мучение... Но как же два сердца?.. Останется память... О чем?.. Но ведь я люблю... " – подумала Рита и, запутавшись в лабиринте своих мыслей, заплакала. Капельки слез стекали по щекам и падали за окно. И прохожие Маски поднимали к небу свои восковые лица, в которых сквозило что-то похожее на недоумение: так давно не было дождя в Городе, и так ярко светило солнце на ровной синеве над ним...

Рита пыталась вспомнить Ночь, подарившую ей радость и Боль, но в ее глазах отражались лишь бетонные стены нагроможденных в правильном порядке квадратов и коробок. Она выглянула за окно и вдруг увидела за прозрачностью стекла чье-то лицо. И улыбнулась. И обрадовалась. И открыла створку окна. Кто-то очень близкий и родной вошел в нее. Рита почувствовала, что теперь не одна.

— Здравствуй, Ветер, – шепнула она, подставляя свои иску санные губы его легкому и холодному дыханию. – Как ты попал сюда?

Ветер влился в загроможденность комнаты и одним движением штор расставил все по своим местам.

— Я не один, – услышала Рита его голос и только тогда заметила уютно устроившегося в кресле Мрака. Он показался ей усталым и очень старым. И она поняла, как нелегко дается ему день за дверью, забитой снаружи ключом.

— Мы немного отдохнем у тебя, – как-то извиняясь, произнес Мрак. – Спасибо ему, – он кивнул в сторону Ветра, – а то бы я сейчас так и растворился там... Мы посидим немного...

И все пространство комнаты объяла невесомая тишина. Близкая и нужная всем троим. Лишь в такт ее музыке стучало что-то в груди у Мрака.

— Это сердце Боли, – не нарушая тишины, пояснил Мрак. – Я всегда ношу его с собой.

Рита прижалась к холодному телу Ветра и застыла, покачиваясь вместе с тишиной, посреди хаоса бетонного мира.

 

БОЛЬ

Белый, как снег, больничный коридор. Двери направо и налево с торчащими в провалах скважин ключами.

Боль билась в истерике в сильных руках Брата Креста. Где-то, невидимый, над всем этим возвышался Мрак, который не мог ни помочь, ни спасти. Она бессвязно кричала что-то, извиваясь, пытаясь вырваться из этого белого безмолвного ада. Но люди Креста знали свою работу. Удар по лицу не привел ее в чувство, не вывел из состояния ужаса и страха. И, только почувствовав где-то внутри себя ледяное, скрежещущее ковырянье металла, Боль, сбросив руки, держащие ее, собралась в комок. И закрыла этот комок большим черным ключом, который остался торчать снаружи...

Когда все кончилось, опустошенная и обессиленная, Боль поняла: вместе со звяканьем металла, брошенного в таз с кровью, исчезло и то, что она так отчаянно защищала, – Дитя Мрака... И сам Мрак стал далеким и чужим...

 

РИТА

"Что-то не так... Кому-то нужно бессмысленное существование Масок без лица и глаз, встречи и прощания вчерашних и забытых сегодня гостей... Я снова одна в пустоте стен. Тоска и одиночество... Боже, как страшно..." – Что-то острое и холодное легло в ее ладонь, и, ни о чем не думая, пытаясь удержаться от падения в пропасть тоски, почти машинально Рита вывела на руке четыре буквы знакомого и близкого имени.

Потом, уже очнувшись, отбросила в сторону скальпель и смотрела расширившимися от ужаса глазами на кровавые буквы БОЛЬ, кричащие безмолвно и взывающие не забыть и просто понять...

* * *

Боль проснулась в холодном поту и несколько мгновений не могла понять, что это всего лишь сон. Через задернутые шторы в пещерку просачивался ровный свет квадратной луны.

— Ночь! Ты пришла... – облегченно прошептала Боль. – Как я ждала тебя...

Бесшумно возникнув из глаз Боли, Мрак заключил ее в свои объятья и шепнул:

— Летим?

— Куда? – еле слышно отозвалась Боль, боясь, что все это сейчас исчезнет и она вновь окажется под слепящими лучами солнца, одна посреди мертвого Города.

— В комнату Закрытых Штор, – с улыбкой отозвался Мрак. Боль посильнее прижалась к нему и шепнула:

— Летим...

Темнота, текущая из бутылки, закрыла собой все мелкое и каждодневное. Свет белой прозрачной луны стал еще ярче. Черные резкие тени разграничили весь мир на два цвета, две противоположности. Дрожала на воде лунная дорожка, зыбкая и непрочная, как все живущее...

Рита выглянула за рамки своих глаз и легким движением подняла в ладони лунный свет. Шагнула на дрожащую поверхность лунной дорожки и пошла, чуть подгоняемая Ветром, еле касаясь ногами поверхности воды, словно летела на крыльях, неся впереди себя белый кусочек квадратной луны...

... Одиноко белел на полу пещерки сорванный бинт...

Когда она вернулась, была зима и комната стала совершенно другой, наверно, потому, что они переехали на новую квартиру. Она расставляла вещи по местам, готовила завтраки, обеды и ужины, иногда ходила в гости, но все происходящее казалось ей лишь смутным, неясным отражением мира, в котором ей было так хорошо и так плохо одновременно. Она погружалась в него все глубже и глубже, пока однажды не вошел муж и не увез ее к морю. Она бродила по вымощенным улочкам Одессы, радовалась солнцу, любовалась морем и была бы счастлива, если бы не постоянная Боль где-то в области сердца. Она не жаловалась, просто в один прекрасный день стала видеть Боль, разговаривать с ней и даже подружилась.

— Знаешь, – сказала она однажды, – я написала про тебя сказку.

— Знаю, – кивнула Боль. – Я помогала тебе. Я всегда была рядом.

— Спасибо, – серьезно поблагодарила она. – Только почему-то я хочу туда снова.

— Нет ничего проще, – улыбнулась Боль, и по дороге обратно, когда поезд стоял в Киеве, ей стало плохо. Вызвали "скорую", рядом суетился муж, а Боль стояла возле носилок и улыбалась.

— Киев – замечательный город, – говорил ей муж через пару дней, глядя в окно гостиничного номера.

— Да, – кивала она, стоя рядом, успев уже навсегда влюбиться в его зелень, холмы и купола. – Пойдем погуляем еще?

Они долго бродили по городу, и теперь она была действительно счастлива: это был ее город. Ее. И ей очень хотелось в нем остаться.

— Нет ничего проще? – так, кажется, сказала Боль.

Она стояла в разрушенном храме и держала в руках зажженную свечу. Было лето, которого она так долго ждала, и в храме ее больше не было...

 

СТАРЫЙ ГОРОД

"... Они идут ряд за рядом. Совершенно одинаковые, как резиновые куклы. Разве эти фанатично выпученные белки можно назвать глазами? Это выражение на лицах подобострастия и лести, бр-р-р... А от того, что они кричат, нормальный человек сошел бы с ума... Нормальный? Ты, кажется, забыла, что как раз являешься одной из тех, кто к нормальным гражданам причислен быть не может... Как хорошо, что я не похожа на них, что я – живая... " – с затаенной радостью думала Рита, вжимаясь как можно плотнее в стенную нишу, стараясь выглядеть незаметнее или, вернее, не выглядеть вообще. Она немного задержалась в одном из домов, и ежевечернее выражение благодарности правительству застало ее на улице. "Только бы черт не принес проверяющих", – подумала она и на всякий случай переложила свое белое удостоверение из сумки за пазуху. Потом мельком глянула на часы: еще пять минут этого бреда, и можно будет бежать дальше. Неожиданно ее слух уловил какой-то посторонний звук в достаточно отрегулированном крике толпы. Сомнений быть не могло: это скрипели сапоги. Громко и зловеще приближаясь. "Влипла все-таки!" – с досадой подумала Рита и еще раз быстро осмотрела нишу, в которой стояла. Стена была потрескавшейся, с облезшей кое-где штукатуркой, но абсолютно ровной. Рита забилась в угол в слабой надежде, что ее не заметят. Скрип сапог равномерно приближался.

— Не бойся, – внезапно услышала она голос где-то внизу, и земля будто ушла у нее из-под ног.

Когда глаза привыкли к сумраку подвальчика, Рита увидела перед собой нечто высокое, худое, лохматое и немного несуразное, лет двадцати семи. Качнулись светлые волосы, как-то печально блеснули очки:

— Не испугалась?

— Нет, – сказала Рита. – Спасибо, что помог.

Он кивнул.

— Чай пить будешь? Туда, – он ткнул пальцем в потолок, – еще минут десять лучше не соваться.

— Буду, – обрадовалась Рита и, следуя немому приглашению, уселась на табуретку.

— Как тебя зовут? – спросил он, снимая чайник с электрической плитки.

— Рита, – сказала Рита и бросила быстрый взгляд по сторонам.

Маленький прямоугольный пенальчик без окон и дверей, колченогий стол посредине, под сломанную ножку которого воткнута кипа старых газет, сваленные в одном из углов тетради и увешанные рисунками стены. Две свечи у зеркала на столе.

— А тебя как зовут? – в свою очередь спросила Рита, глядя, как плавно и очень спокойно он разливает чай в стаканы.

— Все зовут меня Сэром, – ответил он, и Рита поняла, что показалось ей странным с самого начала: все его движенья, все жесты были очень аристократичны. Но без кривлянья, а по сути своей. Плавны и немного ленивы.

— Пей, – сказал Сэр и подвинул ей стакан. – Только вот без сахара, с сахаром у нас тут проблема.

— Ничего, я привыкла.

Рита пила чай и удивлялась про себя, почему Сэр ни о чем ее не спрашивает. Он ведь, надо полагать, знает, что делают с теми, кого застают на тротуарах во время ежевечерних и ежеутренних выражений благодарности правительству. Но Сэр молчал, сосредоточенно глядя в свой стакан.

— Это твои рисунки? – спросила Рита.

— Что? – не сразу понял он. – Не все.

— Можно, я посмотрю?

Он пожал плечами, всем своим видом показывая, что она может здесь делать все, что угодно. Рита встала и подошла к стене. Ей почему-то захотелось непременно угадать, какие из них нарисовал Сэр. Она долго простояла у стены, совершенно обалдевшая от того, что увидела.

— Слушай, – протянула Рита, оглянувшись на Сэра, который наливал себе второй стакан. – Ты знаешь, что тебе за это может быть?

— Да ничего не будет, – снова пожал плечами Сэр.

— Почему? – удивилась Рита.

— Потому что наплевать.

— Так ты из этих что ли? – она показала приветственный знак общества по борьбе с существованием существования.

— Да брось ты, – отмахнулся Сэр. – Я пока в своем уме.

— Белое удостовереньице имеешь? – улыбнулась Рита.

— Именно.

— Слушай, а почему я тебя раньше не видела?

— Да я редко отсюда выхожу.

— Ты живешь здесь? – удивилась Рита.

— Моя квартира наверху, над нами. А тут я сижу, чтобы спасать дурных девчонок, вроде тебя. Тех, кто бегает по улицам не вовремя, – пояснил Сэр и, увидев обиженное лицо Риты, улыбнулся. – Ладно, там все кончилось. Ты можешь идти.

— Куда? – покрутила головой Рита. – Двери здесь я что-то не вижу.

— Встань вон в тот квадрат на полу, – показал Сэр. – Встала?

— Подожди, пожалуйста, – остановила Рита его двинувшуюся куда-то под стол руку. – Сэр, можно я приду еще?

— Приходи.

— А как мне попасть сюда?

— Встанешь в нише ровно в середину нарисованного на тротуаре квадрата, – объяснил Сэр и махнул рукой. – Ну, привет!

— Привет, – сказала Рита и в то же мгновенье очутилась в нише на тротуаре. Улица была пуста. "Надо запомнить адрес", – поду мала Рита и посмотрела на стену дома. На стене в черном круге белели три шестиконечные звезды. Это указывало на то, что здесь живут очень высокопоставленные особы. "Странно", – подумала Рита.

На следующий день, отвязавшись от всех дел и надоедливых знакомых, за полчаса до ежевечерних выражений, Рита стояла в нарисованном квадрате знакомой ниши.

Сэр не то что бы обрадовался ей, но как-то оживился.

— Привет, – сказала Рита.

Сэр кивнул и потянулся за чайником:

— Пойду воды принесу. Посиди, я сейчас.

Рита увидела, как в стене с рисунками образовалось что-то вроде двери, которая тут же сомкнулась вновь за спиной у Сэра. В комнатке все было так же, как вчера, лишь на столе лежала толстая желтая тетрадь. Рита не удержалась и быстрым движением руки приоткрыла обложку:

Простуженный проспект

И твой бледный вид,

Вечный бронхит,

У лаза в метро,

У фонарей всегда светлей

И легче жить.

Голова в дыре,

Флейта дымит,

Люди танцуют,

Очки ушли,

В подземном переходе – дождь...

Дай закурить....

Все, что мне оставили

От старого города...

Замерзшие пальцы

На струнах ледяных,

Чугунные воротники мостов,

Суфлеры молчат.

В окнах огоньки

Чуть теплых сигарет,

Занавес из дождя,

Стена, как стена.

Все, что мне оставили

От старого города... *

Рита захлопнула тетрадь и опустилась на табуретку. Во вновь появившемся проеме в стене возник Сэр с чайником в руке. Рита вытащила из сумки пачку сигарет и закурила в ожидании чая.

— Сигареты, – обрадовался Сэр. – У меня все кончились, а идти лень.

Он взял из пачки сигарету и тоже закурил.

— Сэр, послушай, – осторожно начала Рита. – Вон тот рисунок, если я не ошибаюсь, твой?

Она была уверена, что не ошибается.

— Какой? – повернул голову Сэр.

— Вон тот, со Старым городом, – уточнила Рита.

— Мой, – кивнул Сэр и внимательно посмотрел на нее, явно ожидая продолжения вопроса.

— Значит, ты был там? – так же осторожно спросила Рита.

— Как и ты, – коротко ответил Сэр. Рита растерялась:

— Но как ты?..

— Ты же узнала его на рисунке, – улыбнулся Сэр.

— Вот дура, – выдохнула Рита и тоже улыбнулась. – Здорово там, правда?

Сэр кивнул.

— Я очень любила гулять там ночами. Идешь по улочкам вечером, когда на Старый город опускается мгла и на какое-то время словно зависает среди домов на уровне человеческого роста. Можно протянуть руку и потрогать висящие над головой сумерки... – Рита, вновь представив себе все это, мечтательно замолчала.

— Мы шли там как-то ночью по одной из улочек, – начал Сэр. – Булыжник под ногами вместо асфальта, дома эти странные, старинные и пустые, полная луна высоко над башнями... Такое чувство было, что вот сейчас раздастся стук копыт и из переулочка выедет рыцарь на коне, этакое живое воплощение средневековья... Тут действительно в переулке раздаются какие–то звуки, и прямо на нас выходит волосатая личность, изрядно пьяная, босиком, с горящей свечой в руках, и с радостным воплем "Пипл, вы откуда?!" бросается к нам на шеи. Так хотелось дать ему по башке чем-нибудь тяжелым... О, чайник закипел, – переключился Сэр и принялся разливать чай по стаканам. Рита насчитала их пять:

— Кто-то должен прийти?

— Да, – кивнул Сэр и, угадав ее следующую фразу, сказал: – Ты не помешаешь.

— А почему ты думаешь, что я... – Рита замялась, но вопрос просто рвался с ее языка. – Ну, что я не помешаю? И не пойду потом?..

— Ты же не пошла туда вчера, – пожал плечами Сэр. – И вообще, ты меня извини, люди оттуда никогда не стали бы жаться в первую попавшуюся нишу, прячась от ежевечерних выражений...

— Знаешь, – сказала Рита, – я почему-то верю тебе. Я как-то чувствую тебя... Мне кажется, что ты тоже...

Сэр внимательно посмотрел на нее:

— Я общаюсь только с теми, кого чувствую. Иначе можно нарваться на куклу.

— Ты так говоришь, точно это уже было когда-то, – тихо проговорила Рита.

— Было, – спокойно ответил Сэр, но рука его, подносившая ко рту стакан с чаем, дрогнула. – Как-то раз я так влип...

— И... что? – подтолкнула Рита. Сэр усмехнулся:

— Об этом лучше не вспоминать. Спасибо родителю – выложил кучу денег, и единственный сынок отделался легким испугом.

— А почему ты уверен, что не нарвешься теперь?

— Ты была в Старом городе? – вопросом на вопрос ответил Сэр.

— Да.

— А ты знаешь, что вход туда воспрещен и карается?

— Да.

— Но ведь как-то ты туда попала?

— Да, но это уже не моя тайна.

— Я не настаиваю, – сказал Сэр. – Дело не в этом. Если ты была в Старом городе, ты наверняка была в Освященном замке?

— Да, – кивнула Рита.

— И разговаривала с его Хранителем?

— Да, – еще раз кивнула Рита.

— Он научил меня чувствовать людей.

— Ты просил его об этом?

— Разве его нужно о чем-то просить? – удивился Сэр. – Я шел поговорить с ним. Мне был нужен ответ на один вопрос. Хранитель выслушал меня и не сказал ни слова. А потом, уже вернувшись сюда, я понял, что он мне на все ответил, и что теперь я чувствую людей.

— Счастливый, – с какой-то детской завистью протянула Рита. – Мне он сказал, что я ему слишком не ясна, во мне много разных начал, и, лишь когда победит одно из них, он сможет говорить со мной... Если это еще будет нужно мне...

— Да брось ты расстраиваться, – махнул рукой Сэр и хотел было сказать что-то еще, но в это время стена с рисунками разделилась на две части и в проеме возникли темные фигуры.

— Привет, – повернулся Сэр. – Проходите.

Подвальчик-пенальчик, только что бывший совсем пустым, как-то мгновенно наполнился людьми.

— Это Рита, – сказал всем Сэр и включил электроплитку.

Сегодня с самого утра что-то не ладилось. Рита обошла одну за другой все знакомые квартиры, успокаиваясь на время общения с друзьями и снова начиная трястись при выходе на улицу. В последнем из домов она почему-то сидела как на иголках, стремясь поскорее уйти, вернее, даже не уйти куда-либо, а просто выйти на черную, уже вечернюю улицу. Она с трудом понимала, что происходит вокруг, не слышала ничего, что говорят. Она вдруг почувствовала, что очень хочет пойти домой... Или к Сэру... Или домой... Пешком. Все равно куда, но по улице и пешком.

— Ладно, – сказала Рита, вставая. – Я пошла.

— Подожди, – растерялась хозяйка. – Мы тебя проводим.

— Не надо, я пешком, – и, быстро накинув куртку, Рита вы скользнула в ночь.

Она шла по улице, вдыхая холодный осенний воздух, и была почти счастлива, несмотря на то, что ее все же слегка трясло. Рита свернула в один из переулков и пошла, подставляя разгоряченное лицо ветру, пытаясь успокоиться и сосредоточиться. Неожиданно, независимо от этой неосознанной тряски, словно откуда-то сверху снизошло озарение, и она совершенно ясно увидела все, что будет дальше.

Это был ее последний день. Рита увидела это так ясно, и ее изнутри обдало таким диким холодом, что на несколько мгновений она даже перестала дрожать. Рита поняла, что весь сегодняшний день вел ее к концу. И сейчас, идя пешком, она идет навстречу если не смерти, то чему-то очень страшному, равному по силе. Она знала (и это знание тоже пришло откуда-то сверху), что нужно немедленно, сейчас же, выбежать на людную улицу, сесть в набитый автобус, не оставаться одной, и тогда с ней ничего не случится. Но это что-то вело ее дальше и дальше в переулок, и это что-то было сильнее ее знания. Сильнее и уверенней. И Рита обреченно свернула в еще более темное ответвление переулка, обостренным слухом воспринимая все посторонние звуки вокруг и всматриваясь в черноту ночи. Она не слышала ничьих шагов, ничего, кроме завывания ветра, видела лишь кое-где горящие тусклым светом окна. Да огромный круг луны, словно одинокий глаз, висел над ее головой.

— Не все так просто, маленькая, – услышала Рита голос за спиной, и ее, испуганную, метнувшуюся куда-то в сторону, пригвоздила к месту рука, опустившаяся ей на плечо.

— Сэр, – выдохнула Рита и, вся обмякнув, уткнулась головой в его куртку. И заплакала.

— Пойдем, – мягко, но настойчиво потянул ее Сэр. – Сегодняшний день ты доживешь не здесь. Нам нужно торопиться.

— Я не могу, – всхлипнула Рита. – Разве можно от этого убежать?

— Глупышка, – сказал Сэр и, легко обняв ее за плечи, повел за собой, постепенно убыстряя шаг, словно стремясь поскорее отойти от того места, где они только что стояли. Они уже почти бежали, и Рита, держа Сэра за руку, подумала, что, может, действительно есть еще какой-то шанс...

— Куда мы бежим? – спросила она и вдруг поняла, что это окраина города и, судя по всему, Сэр ведет ее туда, где она уже была однажды, но без него. – Но ведь это...

— Да, – на бегу улыбнулся Сэр. – Это вход в Старый город.

Еще несколько минут, и они вбежали в подъезд старого обшарпанного дома, пробежали его насквозь и выскочили во внутренний двор.

— Нас только двое? – спросила Рита. Она знала, что обычно в Старый город проводят группами: так больше заработок у проводника и надежнее. Раз в месяц, в определенный день, в определенное время. Все сообщается желающим за полчаса. Так было с ней в прошлый раз.

— Да, – кивнул Сэр. – Тебе нужно исчезнуть до конца сегодняшнего дня. А это – самое безопасное место. И, пожалуй, единственное.

— Но откуда ты?..

— Потом, – перебил ее Сэр. – У нас еще будет время поговорить. Отдохнула немного? Пошли.

Они перелезли через забор и очутились перед резко уходящей вверх очень крутой лестницей, несмотря на осень, заросшей густой зеленой завесой.

— Осторожно, – шепнул Сэр. – Тут многие ступеньки погнили, держись крепче за перила.

— Но в тот раз я шла не так, – сказала Рита больше себе, чем ему.

— В тот раз тебя вели. Тут безопаснее, если одним.

— Так мы идем без проводника? – осенило Риту

— Я думал, ты давно поняла это, – Сэр ласково взглянул на нее.

Лестница несколько раз повернула, стала совсем узкой и внезапно исчезла, уткнувшись в заросший травой склон.

— Тут она кончается, – сказал Сэр. – Немного вверх по этому склону.

Рита попробовала прикинуть на глаз, сколько придется карабкаться.

— Я ничего не вижу, – шепнула она.

— Иди вперед, я поддержу тебя. – Сэр подвел ее к тропинке. Рита поглубже вдохнула и рванулась вверх.

Через десять минут подъема, тяжело дыша, они стояли на вершине огромного холма, заросшего травой. Рита обернулась назад. Там, внизу, виднелся город, из которого они только что ушли. Бетонные коробки стояли ровно и мрачно. Там было очень темно, и лишь вереница тусклых белых фонарей освещала несколько главных магистралей. Рита бросила взгляд вперед. По другую сторону холма раскинулся Старый город. При свете луны он казался сказочным и призрачным, словно это лунный свет создал в темноте прекрасный мираж, который растает, стоит только попробовать ступить на его улицы... Рита села на траву и, не отводя глаз от Старого города, достала из кармана сигареты.

— Здесь нельзя, – вернул ее в действительность голос Сэра, и Рита, виновато улыбнувшись, спрятала сигареты обратно.

— Пошли, – сказал Сэр. – Это только половина пути.

Они прошли по гребню холма, спустились в низину и снова поднялись по склону наверх. Сухая трава шуршала под ногами, и Рите казалось, что из-под их ног бегут в стороны какие-то мелкие зверюшки, вроде мышей, но не мыши. Неожиданно впереди выросло что-то темное и большое. Рита негромко вскрикнула и шарахнулась за спину Сэра.

— Это крест, – тихо произнес Сэр. – Не бойся, мы вышли на кладбище Старого города.

— Я боюсь, – сказала Рита. – Оно снова здесь, это страшное. Я чувствую. И тянет туда.

Она показала рукой в глубь деревьев и крестов. Сэр на мгновенье задумался.

— Другого пути нет. Но этот не должен нести страх. Подожди. – Он подошел к одному из деревьев и сломал две большие ветки. Очистил их от листьев и прутьев и протянул одну Рите. – Держи.

Они уселись под деревом и закурили.

— Нам далеко еще? – немного помолчав, спросила Рита.

— Пройдем кладбище, где-то посредине лесенка вниз. Нужно ее не пропустить, она очень старая, узкая и заросшая. И потом по ней вниз и вниз, выйдем к ограде старого храма, и, значит, почти дошли. Там еще чуть-чуть вдоль этой ограды и будет выход в Старый город. Главное, не пропустить лестницу: здесь нельзя возвращаться.

Они докурили, и Рита встала первой:

— Пойдем?

Как только они вошли на кладбище, деревья, казалось, сомкнулись за их спинами.

— Подожди, – сказал Сэр и достал из сумки свечу. – Теперь можно.

— Свет! – обрадовалась Рита и зажгла фитиль.

Было совсем темно. Иногда сквозь густую листву деревьев проглядывала луна и тут же снова исчезала за листьями и ветками. Дрожащий язычок свечи давал немного света, достаточного лишь для того, чтобы видеть глаза и лицо Сэра, не освещая ничего больше в этом мраке. Они шли очень медленно, осторожно обходя все могилы и кресты.

— Как здесь хоронили? – тихо спросила Рита: говорить громко здесь не хотелось, казалось, можно потревожить спящих. – Так высоко...

— Не знаю, – пожал плечами Сэр. – Везли на телегах, наверное.

— Смотри, – вздрогнула Рита, и пламя свечи заколыхалось, словно в испуге. Через переплетение ветвей просачивалось еле заметное синеватое свечение. – Что это?

— Не знаю, – озадаченно проговорил Сэр. – Не видел этого раньше. Не ходи, – удержал он за рукав двинувшуюся туда Риту. – Неизвестно, что это.

— Я чувствую, – сказала Рита.

— Я тоже. Поэтому не надо.

Рита освободила руку и, подняв повыше свечу, пошла на свет. Через несколько шагов они увидели старый склеп из черного полированного камня, полуразрушенный, с отбитыми углами. Свет, ставший ярче и уверенней, лился изнутри. Риту вдруг охватило предчувствие скорого конца или чего-то в равной мере страшного. Кто-то сильнее ее заставил сделать шаг, другой, этого "кого-то" не остановил даже крик Сэра. Рита, уронив свечу, заглянула в маленькое разбитое оконце склепа. Раздался ее дикий крик и чье-то громкое злобное рычанье. Опомнившийся Сэр изо всех сил дернул ее за руку и рванул на себя. Он на пару секунд опередил злобную собачью морду, жадно клацнувшую зубами там, где только что белело лицо Риты.

— Бежим! – Сэр тащил за собой совершенно остолбеневшую Риту. – Это собаки! Дикие собаки! Вон лестница! Бежим!

Они бежали по сломанным, выщербленным ступеням, то и дело поворачивая то в одну, то в другую сторону. Рита спотыкалась и падала, Сэр терпеливо поднимал ее, шептал что-то в ее отрешенное лицо и тащил дальше. Сзади, все ближе и ближе, слышались возня и рычанье, рев и треск сухих веток и травы.

— Быстрей! – крикнул Сэр. – Вон ограда старого храма!

Они добежали до ограды, и Сэр почувствовал затылком чье-то злобное дыханье. Он резко повернулся спиной к ограде и наотмашь ударил палкой прыгнувшего пса. Они стояли у ограды, защищенные ею со спины, и отбивались от рычащей и лающей своры. Рита, совершенно обезумевшая, видела только злые яростные огоньки, расположенные попарно, которые то приближались, то удалялись, то подпрыгивали прямо к ее лицу и опрокидывались куда-то в темноту, налетев на ее палку. Сэр, отбиваясь, осторожно двигался вдоль ограды, заставляя Риту идти за ним. И, когда почувствовал за своей спиной отсутствие опоры, рванулся вперед, на свору, второй рукой изо всех сил толкнув Риту в образовавшуюся пустоту, и в следующее мгновенье прыгнул за ней вслед. Рита, лишившись поддержки ограды, кубарем скатилась вниз по лестнице, которая, по счастью, была не очень длинной, ударилась головой о перила и, заорав от резкой боли в руке, уткнулась лицом в землю.

Где-то далеко часы пробили полночь.

Рита открыла глаза и увидела прямо над собой лицо Сэра. Какое-то время он смотрел на нее, словно убеждаясь, что она пришла в себя и все слышит и понимает, а потом спросил:

— Ну, как ты?

Рита приподнялась и тут же, дико вскрикнув, упала обратно.

— Что? – встревожился Сэр.

— Рука, – закусив губу до крови, прошептала Рита и прикрыла наполнившиеся слезами глаза.

Сэр мягко провел пальцами по рукаву куртки.

— Где?

— В локте, – ответила Рита.

— Поднимись потихоньку, я поддержу, – и Сэр помог ей сесть на колени. Снял куртку со здоровой руки и очень осторожно – рукав с больной. Рита молча терпела.

— Расслабься, – сказал Сэр и пробежал пальцами по руке. Рита послушно попыталась расслабиться. До некоторой степени это ей удалось.

— Хорошо, – кивнул Сэр и неожиданно изо всех сил крутанул руку.

Рита взвыла и вцепилась здоровой рукой в его кисть. Сэру не сразу удалось разжать ее пальцы:

— Все, все, простой вывих.

Рита осторожно подняла руку, согнула, вытерла слезы:

— Спасибо.

Сэр опустился рядом с ней на землю и вытащил из кармана сигареты.

— Дай мне, – попросила Рита. Они закурили.

— Можно не торопиться. Теперь ты в безопасности. Там, – Сэр неопределенно мотнул головой в сторону, – уже начался новый день.

— Ты хочешь сказать, что мне ничего не грозит больше? – спросила Рита.

— Ты должна это чувствовать.

— Да, – согласилась Рита, помолчав и прислушавшись к себе. – Я очень устала, но я спокойна.

Они сидели во дворе старого заброшенного храма. Над головами чернел купол неба с огромными звездами. В воздухе пахло свежестью и свободой. Рита чувствовала, как с каждой минутой к ней возвращаются силы.

— Мы побродим по улицам Старого города, я покажу тебе самые красивые дома и храмы... – словно сам себе сказал Сэр, глядя куда-то сквозь Риту.

— Сэр, – тронула она его за рукав.

— Да, – вернулся он в действительность, и взгляд его потеплел.

— Я хочу спросить... Откуда ты появился сегодня? Что ты знал? Ты знал, что со мной что-то должно случиться?

Сэр немного помолчал и нехотя произнес:

— Ты должна была умереть сегодня. Вернее, уже вчера, – невесело усмехнулся он и встал. – Пойдем. Я все расскажу тебе по дороге.

И они пошли.

— Мой отец – один из десяти главных астрологов. Когда-то он надеялся сделать меня своим последователем, своим преемником. Мне было интересно, я изучал все нужные науки, подолгу беседовал с учителями – остальными девятью. Я много узнал. Я научился влиять на звезды.

— Разве это возможно? – удивилась Рита.

— Да, – грустно улыбнулся Сэр. – Они только этим и занимаются.

— Как? – не поняла Рита.

— Благодаря своему искусству, они заставляют звезды принимать нужное положение тогда, когда им это надо. Ты еще не поняла? Человек умирает при определенном положении его звезд. Астрологам сверху называют имя человека. Они копаются в бумагах и, найдя схему положения звезд при рождении, высчитывают положение звезд при смерти. А потом, в строго определенный день, заставляют звезды принять это положение. И в этот день человек умирает. Разумеется, не своей смертью. Но до этого никому нет дела. В официальных источниках публикуются схемы звезд при рождении и в день смерти. Так что любой сомневающийся при желании может сам подсчитать и убедиться, что все верно. И, как ты сама знаешь, даже если находят убийцу, что случается крайне редко, его оправдывают, потому что это считается закономерностью: в день, когда звезды располагаются так, как должны располагаться в день смерти, человек непременно умрет. И он умирает.

— Но это же... – прошептала Рита. – Ты хочешь сказать...

— Я увидел в бумагах отца твое имя. Оно было вписано в бланк смерти. Там стояла сегодняшняя дата. То есть, уже вчерашняя, – поправился Сэр.

Рита долго молчала, глядя себе под ноги. На булыжной мостовой не было теней: несмотря на позднее время, какие-то серые сумерки окутывали город, словно прозрачный легкий туман, сквозь который различались резные карнизы старых домов, затейливо украшенные окна и двери...

— Я – не первая, кого ты спас? – нарушила тишину Рита и полезла в карман за сигаретами.

— Не первая, – ответил Сэр и прикурил из ее дрожащих рук.

— А что будет потом?

— Ты вернешься обратно. Тех, кто один раз избежал рассчитанной смерти, больше не трогают.

— Почему?

— Избежавших смерти очень мало. Астрологи боятся. Они уверены, что тут вмешивается кто-то, кто сильней, чем они, кто– то свыше, разумеется, и не рискуют предпринимать что-либо еще раз. Так спокойнее. Вот мы и пришли. – Сэр отыскал в заборе дырку и протянул руку Рите. – Пошли.

Рита следовала за ним почти бездумно, ничего не понимая. Только сейчас ей вдруг стало страшно. Она была так близка...

— Осторожно, – тронул ее за плечо Сэр. – Ступеньки...

Они снова спускались куда-то вниз по совсем разбитой лестнице, справа и слева от которой буйно зеленел заброшенный парк, и им то и дело приходилось отгибать кусты и отводить от лица ветки пробивающихся сквозь бетон деревьев. С каждым шагом становилось все темнее, ступеньки были совсем не видны. Сэр остановился и, вытащив из сумки свечу, зажег ее.

— Куда мы идем? – спросила Рита, держась за его руку.

— Вниз, – улыбнулся Сэр. – Еще немного.

Через несколько минут перед ними выросла высокая кирпичная стена. Продираясь сквозь плотные заросли вдоль нее (тут не было и малейшего намека на тропинку), шагов через пятнадцать они увидели пролом в стене.

— Теперь сюда, – сказал Сэр. – И мы пришли.

Рита перелезла через пролом и очутилась на узком бордюре, тянувшемся вдоль стены. А внизу, сквозь ночную тьму, виднелись развалины старого театра. Сэр спрыгнул с бордюра и поймал Риту.

— Смотри, – сказал он.

Было темно, но на небе ярко горели звезды, и тумана, царившего в городе, не было и в помине. Они стояли рядом со скамейками в левом проходе. Огромная сцена с фантастическим полуразрушенным замком выглядела величественно и немного страшно. Сквозь окна замка просвечивала листва. Листья дрожали на легком ветерке, и казалось, что внутри кто-то движется. Под одним из окон был балкон, и Рита вдруг заметила, что на балконе сидит женщина. Платье белело во тьме, и по нему можно было угадать очертания ее фигуры. Рита скорее почувствовала, чем увидела, что женщина кивнула ей и спрятала лицо в белый веер.

— Кто это? – еле слышно спросила Рита.

— Где? – не понял Сэр.

— Кто это там, на балконе?

— На балконе? – удивился Сэр. – Но там нет балконов.

Пролетел, задев их лица, легкий ветерок, зашумела листва, и Рита, всмотревшись, поняла, что никакого балкона действительно нет. Но она была уверена, что это не было просто видением.

— Ты что-то увидела? – спросил Сэр.

— Под правым окном на балконе сидела женщина в белом платье. Она кивнула мне, – сказала Рита и села на скамью.

— Ее немногим удается увидеть. Она очень редко показывается людям.

— Кто это?

— Я не знаю, – ответил Сэр. – Она – словно пожелание удачи.

— А ты видел ее? – спросила Рита.

— Нет, – сказал Сэр. – Мне уже нельзя.

— Что? – не поняла Рита и внимательно посмотрела на него. Сэр достал из сумки еще три свечи и сказал:

— Пошли вниз, к сцене.

Они сели во втором ряду. Сэр расставил и зажег свечи, вытащил из сумки бутылку вина и два стакана.

— Я зову всех! – громко сказал он, и Рите показалось, что на сцене вспыхнули огни.

Они пили вино, а бутылка почему-то не пустела. Голова у Риты уже немного кружилась. Покачиваясь, Рита поднялась на сцену, дошла до распахнутой двери замка и резко повернулась. Сделала несколько шагов вперед, глядя на пустые скамейки. Ей вдруг показалось, что лесной зал полон и множество глаз смотрят на нее и ждут. Рита опустилась на колени и закрыла глаза. Внутри нее еле слышно зазвучала нежная, очень знакомая мелодия. Рита немного покачалась из стороны в сторону в такт ей, радуясь и с грустью ожидая, что она сейчас кончится. Но мелодия звучала все громче. Рита открыла глаза и замерла: внизу, на скамейках, были люди. Слева от нее на краю сцены сидел кто-то и, напевая, играл на гитаре ту самую мелодию. Рита встала, подошла к краю сцены и прыгнула вниз.

— Сэр, что это? – спросила она, глядя, как золотистое пламя играет, отражаясь в стаканах с вином.

— Я же сказал, что зову всех, – улыбнулся Сэр.

Людей было не так много, как показалось Рите сначала, несколько небольших групп. Все они, казалось, заняты были только друг другом или собой, но всех их объединяло что-то одно. Никто никому не мешал и не чувствовал себя лишним.

— Откуда эти люди? – спросила Рита.

— Они живут здесь.

— Как? – не поняла Рита. – Но ведь здесь нельзя жить! Я сама видела шкалу измерителя ядовитости! Здесь отравлен воздух, и находиться здесь постоянно – равносильно смерти!

Сэр покачал головой:

— Все счетчики ядовитости показывают здесь одно и то же. Потому что сделаны там. Зайди в один из домов здесь, найди в нем подобный измеритель и унеси туда. Увидишь, что он покажет.

— Значит, все это вранье? Но тогда почему, почему нужно возвращаться обратно?! Я не хочу, не хочу! Давай останемся здесь!

Сэр глотнул вина и устало сказал:

— Здесь живут те, кто там был убит.

— Что? – ошеломленно привстала Рита. Взгляд ее неожиданно упал на человека, сидящего с гитарой на краю сцены. Она узнала его. Узнала, но не верила своим глазам. Сэр, проследив направление ее взгляда, угадал ее мысли:

— Да, это он. Ты же узнала. Его песня и голос. Его лицо.

— Но он мертв! Мертв! – прокричала Рита, но крика ее, казалось, никто не услышал.

— Он мертв там, у вас. А здесь, как видишь...

— Я не верю, – твердо сказала она.

Сэр улыбнулся и встал, взяв со скамьи свечу.

— Пошли.

Они шли от одной группы людей к другой. Сэр знал всех, и все знали его. Он перекидывался с кем-нибудь парой фраз, люди улыбались, и Рита видела знакомые лица. Лица ушедших оттуда, давно и недавно умерших там. Она видела блеск их глаз, вдыхала дым их сигарет, словно нечаянно, касалась рук, одежды, с каждой минутой все больше убеждаясь в правдивости слов Сэра. Обойдя всех, кто находился в зеленом зале, они спустились вниз к сцене и подошли к человеку с гитарой. Он играл новую старую песню, и Рита немного очень тихо подпела, а Сэр сказал:

— Пойдем, выпьем, – и они вернулись к своей бутылке.

— Не думай, что здесь так радостно живется, – заговорил Сэр, закурив. – Вся беда в том, что каждый из них помнит все, что было там. У каждого там осталось очень много. Любимые, дети, друзья...

— Но ведь можно приводить их сюда! – воскликнула Рита.

— Можно. Но они не увидят друг друга.

— Почему?

— Когда ты была здесь в первый раз, ты видела кого-нибудь из этих людей?

— Нет, – сказала Рита. – Но ведь я не знала...

— Они не знают тоже. А если б и знали... Никто никогда сам не найдет этот старый театр.

— Но ведь где-то все эти люди живут?

— Да, – кивнул Сэр. – Мы можем пойти к любому из них в гости, нам будут очень рады. Но одна ты не смогла бы войти в дом ни к кому из них.

— Давай напьемся, – сосредоточенно сказала Рита и залпом выпила стакан. Сэр улыбнулся.

Рита выпила уже довольно много, она даже не знала сколько, но чувствовала себя абсолютно трезвой. Только слегка кружилась голова и во всем теле ощущалась непривычная легкость. Свечи догорели до конца, и лишь слабенький язычок пламени одной из них плавал в лужице расплавленного воска. Вот он мигнул еще два раза и погас.

— Нам пора, – поднялся Сэр.

Рита тоже встала, и оба они двинулись к пролому в стене. Сэр подсадил Риту и залез следом сам.

— Подожди, – попросила Рита и оглянулась. Зал перед сценой снова был пуст и выглядел величественным и забытым.

— Пойдем, – сказала Рита и нырнула вслед за Сэром в стенной пролом.

Они продрались сквозь заросли вдоль стены, вышли к лестнице, поднялись и, как-то неожиданно повернув, оказались на главной аллее парка.

— Так быстро? – удивилась Рита. – Зачем же мы шли туда так долго и трудно?

— Здесь не возвращаются той дорогой, по которой приходят, – объяснил Сэр.

Освященный замок стоял на отшибе и вид имел совершенно нежилой. Кое-где были разбиты стекла окон, входные ворота заляпаны краской и закрыты на огромный висячий замок, такой старый и ржавый, что, казалось, ни один ключ не сможет в нем повернуться. Рита долго смотрела на громаду замка и пыталась успокоиться, расслабиться. Пыталась побороть страх.

— Я не могу, – сказала она. – Мне плохо.

— Ты можешь не ходить туда, – прошептал Сэр. – Я пойду один.

— Это очень нужно?

— Да, – кивнул он и сделал шаг.

— Подожди! – закричала Рита. – Я с тобой!

Они обогнули замок и вошли в одну из арок под старой разрушенной лестницей. Сэр что-то шепнул и, повернув кольцо деревянной двери, чуть приоткрыл ее. Рита скользнула внутрь первая, Сэр вошел следом, дверь за ними закрылась, как показалось Рите, навсегда.

Они шли по узкому коридору с низким потолком, поворачивая то в одну, то в другую сторону, следуя причудливым изгибам этой необычной норы. Кое-где в нишах горели свечи. Было сыро и холодно. Рита, всегда боявшаяся маленьких, темных замкнутых пространств, чувствовала себя совсем плохо. Она незаметно для себя убыстряла шаг, стремясь поскорее выйти из этого коридора. Она уже почти бежала и вдруг поняла, что давно уже слышит только свои шаги. Она обернулась, и губы ее задрожали: Сэра позади не было.

— Сэр! – закричала Рита. – Сэр, где ты?!

Но голос ее глухо замер в изгибах коридора. Она метнулась было обратно, но тут же остановилась. Попыталась собраться и, покопавшись в подсознании, определить, когда она перестала слышать шаги Сэра. Решив, что минуты три назад она их слышала, Рита медленно пошла по коридору, внимательно всматриваясь в полумрак. Она прошла этот отрезок коридора дважды, туда и обратно, и лишь на третий раз заметила деревянную дверцу в самом темном месте, забеленную, как стены и потолок, и потому совсем невидную. Рита осторожно провела рукой по двери: ни одного выступа. Ручки и кольца тоже нет. Ей казалось, что коридор медленно сужается, потолок становится все ниже, гаснут, падая из ниш, свечи, становится совсем темно. В отчаянье она попыталась нажать на дверь, навалилась всем телом, и дверь неожиданно поддалась. Она приоткрылась бесшумно, и Рита, даже не заглянув в образовавшуюся щель, вошла.

Она оказалась в маленькой комнатке-келье, почти пустой, если не считать небольшого стола, покрытого белой скатертью. На столе лежала сумка Сэра. Рита взяла сумку, повесила через плечо, подошла ко второй двери, открыла ее и попала в комнатку побольше, только уже совершенно пустую. Она увидела полукруглые резные ворота, отгораживающие эту комнатку от большого темного зала. Рита дернула створку ворот и убедилась, что они заперты, хотя замка нигде не было видно. Она приникла лицом к решетке и осмотрела зал.

Это было огромное темное пространство с высоченными окнами, завешенными черным бархатом, с огромной люстрой под потолком, которая угадывалась лишь по тусклым бликам стекла, кое-где горели свечи. Зал выглядел нежилым, но и не был заброшенным. Казалось, кто-то время от времени поддерживает здесь порядок, оставляя все так, как было много-много веков назад. Кто-то, кто сам здесь не живет. Рите была видна лишь часть зала: ее комнатка-келья с воротами располагалась параллельно стене с окнами, которая тянулась влево настолько, что Рита не видела ее конца, вправо же она почти сразу заканчивалась стеной с большой кованой дверью. В левой стороне зала, как раз там, где Рите было не видно, раздалось шуршание, и что-то тяжело упало на пол. Рита вся превратилась в слух.

— Вот твоя книга, – негромко сказал мужской голос, и Рита обрадованно выдохнула: "Сэр..." В ответ раздалось непонятное бормотанье, которое можно было при желании принять за слова благодарности.

— Ты не передумал? – спросил Сэр и замолчал, словно выслушивая ответ. Но Рита не слышала ни единого звука.

— Я все понимаю, я знаю, это зависит не от тебя... За себя я не прошу, тут все ясно... Но ты можешь помочь ей...

В ответ снова была тишина.

— Ты не прав, – точно перебил кого-то Сэр. – Да, в ней много разных начал, но ведь не так уж трудно определить сильнейшее. Ты думаешь, оно пока подавлено? Но ведь она выбрала! Значит, это – навсегда.

Сэр снова надолго замолчал, и Рите от напряжения вдруг показалось, что кто-то шепчет ему в ответ. Но в следующее мгновение она поняла: ничто не нарушает зловещую тишину зала.

— Хорошо, – устало сказал Сэр. – Я согласен с тобой. Это самое крайнее средство, но иначе нельзя. Только сначала я поговорю с ней. Впусти ее.

Створка ворот вдруг сама по себе двинулась в сторону, и Рита неуверенно вошла в зал.

В глубине зала, прямо перед ней, стоял большой тяжелый стол с таким же массивным креслом, за которым висело на стене огромное зеркало со свечой перед ним. Сэр сидел на полу, и лицо его казалось усталым и старым, руки безвольно лежали на паркете. Больше в зале не было ни души.

— Что с тобой? – бросилась к нему Рита.

Сэр измученно улыбнулся и, потянув ее за руку, посадил рядом с собой:

— Мне нужно кое-что тебе рассказать. В день твоего рождения рисунок звезд на небе был таким же, как в день, когда родился я. Это очень редкое совпадение, но это бывает. Значит, и в день твоей смерти расположение звезд было бы таким же, как в день моей. Я не мог спасти тебя, не пострадав сам.

— Как? Ты хочешь сказать, что меня ты спас, а сам...

— Да, – кивнул Сэр. – Я пришел сюда, чтобы не вернуться.

— Я не оставлю тебя, – сказала Рита. – Плевать на все, что нельзя!

Сэр покачал головой:

— Это невозможно.

— Неужели совсем ничего нельзя сделать? – в глазах Риты блеснули слезы. – Я не верю, не верю! Давай попросим Хранителя!

Она вскочила и заметалась по залу, что-то бессвязно крича, прося и моля кого-то.

— Успокойся, – встал на ее пути Сэр, и Рита, уткнувшись в его плечо, заплакала:

— Я не хочу! Не хочу! Так не бывает!

Сэр все крепче прижимал ее к себе, и она постепенно затихла, лишь изредка всхлипывая. Сэр осторожно поцеловал ее волосы и тихо шепнул:

— Хранитель дал нам один шанс.

— Что же ты молчал? – вскинулась Рита. – Что я должна делать? Говори!

— Тише, тише, – снова прижал ее к себе Сэр, пытаясь успокоить.

— Я не могу, не могу, – бессильно шептала Рита, мотая голо вой из стороны в сторону. Неожиданно она остановилась, на несколько мгновений окаменела, напряженно глядя в никуда, потом взгляд ее прояснился, тело устало расслабилось.

— Что я должна делать? – спросила она.

— Видишь зеркало? Тебе нужно заглянуть в него. Хранитель увидел в тебе два начала. Одно – по его мнению, сильнейшее – пока подавлено. Но когда-нибудь оно будет истинно тобой. Зеркало заставит одно из начал взять верх над другим. Какое – это зависит только от тебя. Но выбирать будет твое подсознание.

— И что?..

— Если Хранитель окажется не прав и ты сейчас – это ты всегда, ты останешься здесь, вместе со мной.

— А если он окажется прав?

— Если так, ты вернешься обратно уже изменившейся, со своим новым, основным Я.

— И никакой середины быть не может? – спросила Рита, чтобы выяснить все до конца.

Сэр помрачнел и разжал руки:

— Те, кто смотрел в это зеркало до тебя, сошли с ума... Но всего этого можно избежать... – помолчав, добавил он. – Мы сейчас простимся, и ты уйдешь.

— Нет, – твердо сказала Рита. – Пусть будет так.

Сэр снял с шеи серебряную цепочку с крестиком и надел Рите:

— Он поможет.

— Ты веришь? – удивилась Рита.

— Нет, – качнул головой Сэр. – Но он поможет.

Рита коснулась ладонью его волос, провела по лицу, словно стараясь запомнить на ощупь, легко и нежно поцеловала в губы и смело шагнула к зеркалу.

Ряд за рядом, шеренга за шеренгой, организованно шли, выпучив от распирающего энтузиазма глаза, раскрыв рты в вопле приветствий, десятки, сотни, тысячи резиновых кукол. Кое у кого телесная краска слезла с курносых носов, и пятна, вылезшие наружу, казались неудачно намазанной зеленкой.

"Как хорошо, что я живая", – с затаенной радостью думала Рита, вжимаясь как можно сильнее в стенную нишу, стараясь выглядеть незаметнее или, вернее, не выглядеть вообще. "Только бы черт не принес проверяющих", – подумала она, мельком глянув на часы: еще семь минут этого бреда, и можно будет бежать дальше. Неожиданно ее слух уловил какой-то посторонний звук в достаточно отрегулированном крике толпы. Сомнений быть не могло: это скрипели сапоги. Громко и зловеще приближаясь. "Влипла все-таки!" – с досадой подумала Рита, побледнев от страха, и на всякий случай еще раз быстро осмотрела нишу, в которой стояла. Стена была потрескавшейся, с облезшей кое-где штукатуркой, но абсолютно ровной. Рита вжалась в угол в слабой надежде, что ее не заметят. Скрип сапог равномерно приближался.

— Эй, малышка, не бойся! – услышала она голос где-то внизу, и земля словно ушла у нее из-под ног.

Рита мгновенно очутилась в маленьком прямоугольном пенальчике без окон и дверей, всю обстановку которого составляли колченогий стол с кипой старых газет вместо одной из ножек и несколько стульев вокруг него. На одном из них очень уверенно восседал черноволосый субъект, лет двадцати трех, в круглых черных очках, черных джинсах и белой рубахе с бабочкой. Под потолком тускло горела электрическая лампочка.

— Привет, – приподнялся он, приподнял над головой несуществующую шляпу и швырнул ее в угол. – Разрешите представиться: Дикарь, Дикий, Дикообраз – это все я один. Можешь звать меня просто Дик. Садись, – разрешил он.

И Рита, завороженная, послушно опустилась на стул.

Все стены комнатки были оклеены разными по формату рисунками с изображением котов. Тут были и карандашные наброски на обрывках бумаги, и целые картины на холсте.

— Это – моя коллекция, – поймал ее взгляд Дик. – Кстати, как же все-таки тебя зовут?

— Рита, – сказала Рита и осторожно поинтересовалась: – Здесь можно курить?

— У тебя есть сигареты? – обрадовался Дик и вскочил. – Угостишь?

Рита достала из сумки пачку сигарет и положила ее на стол. Дик вытащил одну, сунул ее в рот и спросил:

— Ты знаешь, что прикуривать от свечи нельзя?

— Да, – кивнула Рита.

Дик наклонился и с наслаждением прикурил от свечи, горевшей рядом с зеркалом на столе.

— Не хочешь последовать моему примеру?

Рита пожала плечами и тоже прикурила от свечи.

— Ты здесь живешь?

— Я тут читаю, отдыхаю, пишу и пью. И вообще, это – комната отдыха. Не похоже?

— Почему? – снова пожала плечами Рита. Она чувствовала себя неловко. Дик все время что-то играл, и она не знала, как себя держать. Она немного боялась.

— Куда ты так торопилась, что даже не успела спрятаться на эти проклятые пятнадцать минут?

— Да так, не рассчитала, – отмахнулась Рита.

Дик понимающе кивнул и следующие несколько мгновений оценивающе смотрел на нее. Потом заговорщически подмигнул и спросил:

— Выпить хочешь?

— А есть что? – оживилась Рита, подумав, что можно успокоиться, выпив сто грамм.

Дик полез под стол и извлек откуда-то из газет початую бутылку водки. Уверенно разлил в стаканы ровно столько, сколько и хотелось Рите.

— Пью за знакомство, прекрасная дама! – Дик встал, церемонно поклонился и выпил.

Рита, немного замешкавшись, словно собираясь с духом, последовала его примеру. Приятное тепло разлилось по всему телу. Рита улыбнулась и закурила.

— Хочешь, я нарисую тебе кота?

— Хочу, – сразу согласился Дик.

Рита порылась в красках на столе, нашла подходящую, вытащила из банки с водой тонкую кисточку и огляделась в поисках бумаги. Чистые листы, лежавшие стопкой рядом, казались ей неподходящими. Дик задумчиво курил, наблюдая за ней. В одном из углов она заметила обрывок обоев странного серо-зеленого цвета, напоминавший по форме не то сапог, не то какой-то средневековый ботинок. Рита подняла его и аккуратно расправила на столе.

— Готово, – через несколько минут сказала она и протянула Дику листок.

Синий съежившийся котенок жадно припал к большой луже. Котенку было холодно и одиноко.

— Как ее зовут? – спросил Дик, сразу поняв, что это кошка. Рита взяла у него рисунок и дописала в углу: "Кошка Динка".

С самого утра день был расписан буквально по минутам, и поэтому, очутившись неожиданно дома в пять часов вечера и без дела, Рита даже как-то растерялась. Она походила из угла в угол, косясь на телефон. Ей очень хотелось, чтобы хоть кто-нибудь позвонил. Просто так. Телефон, как и все в городе, прослушивался и потому служил для каких-либо переговоров крайне редко. Рита вспомнила черный крут с тремя шестиконечными звездами на доме Дика и решила, что звонок в такой высокопоставленный дом ничуть ее не компрометирует. Она подошла к телефону и быстро набрала номер, волнуясь и на ходу придумывая, что бы такое сказать.

— Я? – раздался голос Дика в трубке.

— Дик, это ты? – на всякий случай спросила Рита, ужасно боясь.

— Я, я, – обрадованно подтвердил голос.

— Привет, – сказала Рита. – Это Рита.

— Кошка Динка! – заорала трубка и, как показалось Рите, даже подпрыгнула. – Где ты пропала?

— Я? – удивилась Рита, улыбаясь до ушей, страшно довольная тем, что ей так рады. – Но ведь...

— Давай ко мне! И быстренько! Я?! – орал Дик.

— Я, – кивнула Рита и повесила трубку.

Она почти бежала по улице, не обращая внимания на машины и прохожих. Дошла до знакомого дома, остановилась, перевела дыхание и встала в нишу, ровно в центр нарисованного на асфальте круга.

В подвальчике горели свечи, и коты на картинах казались живыми от колыхания теней на стене. Дик сидел за столом и держал в руках гитару. Рядом стояла бутылка водки.

— Привет, – сказала Рита и подсела к столу.

Дик поднял на нее глаза, улыбнулся, и Рита поняла, что он совсем пьян. Ничего не спрашивая, он налил по половине стакана и поднял свой.

— Я рад тебя видеть.

— Я тоже, – сказала Рита и взяла стакан. Ее вдруг охватило чувство беспричинной радости и какого-то бесшабашного буйства. "Напьюсь", – подумала она и выпила. Дик поставил стакан и поднял с колен гитару. Он играл, Рита молча курила, подстукивая в такт музыке ногой. И с каждой минутой Дик становился все ближе и ближе, ей казалось, что она знает его уже очень давно.

— Ладно, – неожиданно остановился Дик и поставил гитару в угол. – Как твои дела?

— Нормально, – пожала плечами Рита. – Тебе плохо?

Дик улыбнулся:

— Давай выпьем еще.

— Давай, – согласилась Рита.

Они выпили. Дик снова взял гитару. Рита слушала, чувствуя, что уже слегка пьяна. Дик играл долго, играл, ничего не говоря, совсем забыв про нее. Рите почему-то стало страшно за него. Дик остановился и разлил по стаканам остатки водки:

— Выпьем?

— Дик, может, хватит тебе? – осторожно спросила Рита.

Дик посмотрел на нее и засмеялся:

— Не бойся, маленькая, тебе не придется со мной возиться. Выпьем на брудершафт?

— Выпьем, – кивнула Рита.

Они выпили и поцеловались.

— Не уходи сегодня, – попросил Дик.

И Рита увидела его глаза, больные какие-то и растерянные.

— Не уйду, – сказала она.

Потом была еще бутылка водки, и, хотя Рита через одну старалась не пить, она уже почти ничего не понимала и лишь в какие-то моменты слышала, как Дик говорит не то ей, не то самому себе:

— Тебе повезло, маленькая, ты не знаешь еще, что они такое... Ненавижу эти кукольные рожи... Цепляется, царапает, черкает... Я сижу в этом подвале, и это мой дом, моя крепость, моя, моя... Как хорошо, что ты появилась, маленькая... Так давно, давно была... Я поведу тебя в Старый город... Ты была там? Там очень красиво... И всегда, всегда хочется не возвращаться... Сегодня на кладбище Старого города я нашел могилу, а на кресте было мое имя... Врубаешься? Все – мое. Кроме года рождения и смерти.

Смерти позавчера, вчера, сегодня, завтра... Это был я... Или кто-то вместо меня... Или ты... Ничего не осталось, все постепенно уходят туда... Стоит только попросить... Здесь есть, а что там?.. Призрачный город, тени, тени... Хочешь стать тенью? Я могу устроить по знакомству, по родству... Не хочешь? Я тоже не хочу почему-то... Сижу вот тут, пью и не хочу...

— Дик! – встрепенулась Рита, на мгновенье сбросив оцепенение, и удержала его руку, потянувшуюся к стакану с водкой. – Не надо больше...

Дик осторожно поднял ее руку, поднес к губам:

— Ты не ушла... Не уходи, маленькая... Не уходи...

— Сыграй что-нибудь еще, – попросила Рита, усевшись на пол и прислонясь к стене.

Дик взял гитару, сел рядом и заиграл.

— Знаешь, как страшно, когда начинается день... Новое утро, новая ложь... Кто-то не приходит... кто-то не придет никогда... Слова песен пусты... их просто нет... слов... песен... И все глаза чужие...

Рита свернулась калачиком и медленно погрузилась в дрему под тихий перебор гитарных струн, уткнувшись носом в плечо Дика.

... Дни слились в один большой, нескончаемый поток водки, сигарет, бесед и песен... Рита забывала все на свете, слушая песни Дика. Она перестала где-либо бывать и, лишь иногда выходя по необходимости в город, страшно торопилась обратно, чтобы видеть его лицо и слушать, слушать...

В один из таких дней, вернувшись из города в подвальчик, она уловила незнакомый сладковатый запах, плавно растекшийся по углам. Дик сидел за столом. Рита взглянула в его глаза и ужаснулась: он был где-то совсем, совсем далеко.

— Дик, – тронула его за плечо.

— Кошка пришла, – улыбнулся Дик и уткнулся головой ей в грудь.

— Чем здесь пахнет? – спросила Рита, ласково перебирая его черные волосы.

— Травой... Как замечательно пахнет травой... Мне удалось достать немного. Покурим?

Дик отодвинулся и взял со стола папиросу:

— Ты пробовала когда-нибудь?

— Нет, – покачала головой Рита и села напротив.

— Затягиваешься так глубоко, как можешь, и потом держишь в себе до тех пор, пока не поймешь, что вот-вот задохнешься. Врубилась?

— Да, – сказала Рита.

Дик прикурил, и по комнате расплылся тот самый приторный, сладковатый запах. Ноздри Риты дрогнули. Она внимательно следила за Диком и, когда он передал ей папиросу, попробовала повторить его затяжку. Дым был теплый и мягкий, как свернувшийся в клубок котенок. Рита замерла, не дыша, и словно наяву увидела, как этот мягкий белый дым осторожно вползает в ее голову и растекается там по всем извилинам и отросткам... Спазм в горле заставил ее выдохнуть остатки дыма, она кашлянула и передала папиросу Дику. Еще пара затяжек, и ноги стали совсем ватными, и голова совсем не хотела держаться прямо, а все время клонилась куда-то вбок. Рита медленно сползла со стула и прислонилась лбом к холодной стене.

— Тебе плохо? – спросил Дик, глядя на нее откуда-то совсем издалека совершенно пустыми глазами. Вернее, даже не глазами, а некими приспособлениями для виденья вместо глаз.

— Нет, – сказала Рита и, откинувшись, легла на узкий матрасик у стены. – Мне очень хорошо.

Она сама не слышала своих слов.

Как-то весело бежала по тропинке,

Сочиняя на ходу картинки...

Цветные, серые и черные, белые,

Золотые и некие еще, фиолетовые...

Увидим, что скажут, увидев, что вышел,

Спины кругом, кайф все выше,

Будь самим собой, тебя никто не слышит...

Пришедший день, как бред и лень,

И свет, а ночь...

Ночью свет звезд и воющий вопль,

Вопль-стон зовет, не зовет,

Манит, пропадает, возникает снова и, всплывая,

Свистит и играет...

Дверь живая бьет под зад пинком пружины,

А в глазах – картинки, фиолетовые картины...

Стены, тины, Селестины, паруса и парусины...

Скажи, уважь, как блажь,

Мимолетное виденье, снисхожденье, провиденье,

Сэр-случай как лучше диктует законы,

Законы вне дома, замученный, лучший...

Потерянно время течет между пальцев,

Ломаются руки и шеи страдальцев,

Борцов за идею, невидимых фронту,

Заброшенных в тыл,

Молодых, молод дух, молодым...

Живая стена не видна и смешна,

Как будто живая, как будто мертва,

Уходит, за стены держась, постепенно

Все дальше и дальше глубоким тоннелем,

Где поезд не ходит... Трамвайные рельсы

Снимаются с места и давят и воют...

Коричневый шепот безделья и дела

Умело и смело сметают метели,

Рисуя без красок, рифмуя без рифмы,

Башкою тупой натыкаясь на рифы.

Рисунки на скалах смываются морем.

Услада и горе... А может, не горе?

Страдающий разум разумно отвязан,

Потерян, повешен, за зубы подвешен,

Цепляясь руками за стены тоннеля,

Уходим все дальше и больше не веря...

… День кончался и начинался снова, незаметно и неуловимо, а в подвальчике ничего не менялось. Было так лень что-то менять, что-то делать, куда-то идти... Приторный, сладкий дым, смешиваясь с запахом водки, становился еще уютнее и сильнее. Дик поднялся со стула и почти рывком поднял с матрасика Риту:

— Нам пора идти.

Рита покорно кивнула, ничего не понимая. Дик вывел ее на черную пустынную улицу и повел, крепко держа за руку. Холодный осенний ветер принес небольшое облегчение, и белый туман в голове стал медленно таять.

— Хочу, чтоб пошел дождь, – одними губами сказала Рита, и в лицо ей ударили мелкие холодные капли...

Они шли долго, темными промозглыми переулками, то и дело сворачивая куда-то в неожиданно появлявшиеся подворотни. Белое безразличие сковывало мысли Риты, и ей было совершенно плевать, куда они идут. Главное, что у Дика есть еще трава, много травы...

— Дик, забей папиросу, – сказала она невпопад.

Но Дик не удивился. Они остановились в одном из темных проходных дворов, Дик вытащил из пачки предусмотрительно забитую папиросу и с наслаждением раскурил. Рита жадно ловила приторный, сладкий дым от его губ. Дик молча передал ей папиросу. Рита припала к ней губами, и свежий белый туман влился ей в голову.

— Куда мы идем? – осторожно выдохнув, спросила она.

— Здесь недалеко, – отозвался Дик, принимая папиросу обратно.

— Ты не взял гитару?

— Там она не нужна.

Казалось, весь дворик, в котором они стояли, настолько пропитался запахом травы, что еще много часов после того, как они уйдут, будет сохранять его.

Они снова шли, пролезая сквозь щели в заборах, протискиваясь между домами, проползая под нависшей над землей проволочной изгородью.

— Мы идем в Старый город? – догадалась Рита.

— Ты была там? – спросил Дик.

— Нет, – мотнула головой Рита и выдохнула. – Я устала.

Ей казалось, что весь их путь пропах травой. И сейчас ее ноздри нервно вздрагивали, ловя привычный сладковатый запах.

— Еще немного, – отозвался Дик и улыбнулся как-то страшно, словно в предвкушении чего-то такого... непонятного Рите.

Они обошли полуразвалившийся дом и стали спускаться по едва заметной тропинке. Внизу, рядком, стояло пять или шесть заброшенных домов с выбитыми стеклами, полуобрушенными крышами, отвалившимися кусками штукатурки и стен и черными провалами вместо окон.

— Путь, пахнущий травой, ведет к дому без глаз и провалам в пустых глазницах... – вслух подумала Рита и повернулась к Дику. – Дик, они похожи на скелеты. Страшно.

Дик снова как-то странно улыбнулся:

— Ты угадала. Нам именно сюда.

— Это Старый город? – удивилась Рита. – Но мне рассказывали...

— Каждый видит то, что хочет увидеть, – сказал Дик. – Мы шли именно сюда.

Они приблизились к первому дому, и оттуда, изнутри, повеяло холодом, сыростью и ужасом. Живым ужасом, пахнущим плесенью. Рита поежилась. Раздался громкий жалобный скрип. Рита метнулась к Дику. Он негромко рассмеялся.

— Ставни скрипят. Или двери.

Он чувствовал себя уверенно и спокойно.

— Ты часто бываешь здесь? – шепнула Рита.

— Иногда, – неопределенно откликнулся Дик и остановился. – Пришли.

Он взял Риту за руку и вошел в подъезд без двери:

— Осторожнее. Иди за мной, а то свалишься в какой-нибудь подвал или дыру.

Рита судорожно вцепилась в его куртку. Они поднялись по старой скрипучей лестнице без перил, дошли до третьего этажа. В разбитые окна светила луна, и было не очень темно, но как-то очень тревожно. Дик остановился возле одной из дверей, что-то щелкнуло, и дверь открылась. Рита шагнула в темноту квартиры вслед за Диком, раздался звук захлопнувшейся двери, и вспыхнул яркий электрический свет. Рита на несколько мгновений ослепла и закрыла лицо руками, выпустив куртку Дика. Потом ей показалось, что свет немного ослаб, стал тусклее и уже не резал глаз. Рита осторожно отвела руки от лица. Она не ошиблась: лампочка под потолком светила еле-еле, освещая все вокруг ровным неярким светом. Рита увидела маленькую комнату, похожую на химическую лабораторию. В шкафу, на столах стояли пробирки, ампулы, какие-то непонятные стеклянные сосуды. В одном из углов съежился старый диван. Дик уже суетился у электрической плитки, что-то возбужденно напевая.

— Дик, – шепнула Рита.

Он не ответил.

— Дик, – сказала она громче.

Дик оглянулся и, словно только увидев ее, вспомнил, что она тоже здесь:

— А, кошка... Сядь, посиди, я недолго.

— Что ты делаешь? – спросила Рита, усевшись на диван и доставая из кармана сигареты.

Дик усмехнулся и вместо ответа вставил кассету в магнитофон. Зазвучала музыка. Рита вздрогнула и бросила быстрый взгляд на закрытое тяжелой шторой окно.

— Не бойся, – угадал ее мысли Дик. – Это бутафория.

Он отдернул штору: красная кирпичная стена за ней казалась голой и неуместной в этой комнатке-лаборатории.

— Закрой, – сказала Рита и жадно затянулась.

Дик задернул штору и подошел к ней:

— Посиди немного, ладно? Не мешай мне, я быстро.

Он снова засуетился у плиты. Рита молча наблюдала, как он что-то отмеривает, наливает, выжимает... Она поняла, что Дик снова забыл о ней. По комнате разлился резкий удушливый запах. Рита закашлялась. Дик удивленно оглянулся и, увидев Риту, понимающе кивнул и нажал какую-то кнопку в стене. Запах стал медленно улетучиваться.

— Вентиляция работает, – пояснил Дик. – Еще немного.

Весело орал магнитофон.

— Ну, вот и все, – сказал Дик.

— Покурим? – с готовностью отозвалась Рита.

— После, – ответил Дик и вытащил из шкафа железную коробочку. Открыл, налил воды и поставил на плитку.

— Дик! – поднялась Рита, мгновенно все поняв. – Зачем?

Дик посмотрел на нее с сожалением и улыбнулся.

— Этого у меня никто не сможет отнять... Это только мое... – он помрачнел, и взгляд его стал жестоким и злым. – Я им попался однажды... – Дик вздрогнул, вспомнив что-то очень страшное, – но об этом лучше не надо. Спасибо родителю: как можно, отпрыск столь высокопоставленного лица! Знаешь, сколько я стою? Полтора миллиона! Кайф, да?!

Дик засмеялся невесело. "Я где-то уже слышала это", – пронеслось в голове у Риты. Несколько мгновений она судорожно пыталась вспомнить, кто рассказывал ей эту же историю, словно от того, вспомнит ли она, зависит что-то очень важное. Но голова была слишком тяжелой, все мысли разбежались, и лишь одна фраза почему-то больно отдалась в сердце и начала биться в висках: "Он же сломанный... Он совсем сломанный... Они сломали его... "

Она во все глаза наблюдала за отточенными движениями Дика. И, когда он немного откинулся назад, согнув руку в локте, осторожно подошла сзади, положила руки к нему на плечи и шепнула:

— Я хочу тоже.

Спина Дика напряглась, и, не оборачиваясь, глядя куда-то в стену, он глухо сказал:

— Нет.

Рита отошла к дивану, села и достала сигарету. Она курила, глядя, как расслабляется постепенно спина Дика и вся его фигура принимает понемногу какие-то расплывчатые очертания. Дик медленно повернулся, и Рита увидела, что у него снова нет глаз. Он смотрел на нее и не видел. И тут что-то заиграло в Рите, что-то в восторге взлетело внутри нее и повисло в районе головы.

— Дик, – сказала она. – Если ты не поможешь, я попробую сама.

Дик встал и отошел к столу. Рита закатала рукав. Дик обернулся и произнес:

— Руку у плеча перетяни. Вон пояс на стуле.

И пришло хорошо. Пришло откуда-то сверху, неуловимо и незаметно. Сначала закружился потолок комнатки-лаборатории, потом побежали стены, из-под ног выскочил пол. Было смешно, и Рита смеялась. Рита целовала холодные губы Дика, пустыми глазницами касалась его глазниц. Сладкий, приторный запах нырнул в ее волосы и, устроившись там уютно, решил никуда оттуда не уходить. Исчезло все, что существовало помимо них. Да и существовало ли?.. Рита взяла Дика за руку, и они вместе взлетели под потолок, медленно кружась в странном танце, название которому Рита никак не могла выбрать, колеблясь между двумя: Жизнь и Смерть.

— Наша, – громко сказал Дик, и Рита окончательно поняла: Смерть.

Так умирать было очень в кайф. Почему люди боятся? Как-то неожиданно кончилась кассета, и в руках Дика оказалась гитара. Он заиграл лучшую свою песню, усевшись на горлышко одной из пробирок. Рита молча покачивалась в такт, пытаясь одновременно пролезть в колечко дыма, пущенного ей вчера и не здесь... Дик встал, и гитара в его руках превратилась в маленькую тонкую свечку, горевшую так слабо, что, казалось, любое дыханье немедленно погубит ее... Он осторожно опустился на пол и потянул Риту за собой. Она встала рядом с ним и улыбнулась. И уронила на пол папиросу с травой. Дик коснулся ее лица, погладил шею и вдруг наткнулся на что-то тяжелое и угловатое:

— Что это?

— Крест, – сказала Рита, и сладкий дым в ее волосах дрогнул и съежился.

— Откуда он у тебя? – допытывался Дик. – Ты веришь?

— Нет, – мотнула головой Рита, отчаянно пытаясь вспомнить, кто подарил ей этот крест.

— Не могу, – выдохнула она через пару минут лихорадочных исканий. – Не помню...

— Это не так важно, – сказал Дик и, подойдя к плите, набрал полный шприц. – Будешь?

— Да, – ответила Рита, закатывая рукав.

— Я люблю тебя, – неожиданно сказал Дик и прибавил, как что-то давно обдуманное. – Мы идем венчаться.

Освященный замок казался огромной черной глыбой, нелепо возвышающейся над холмом. Дик дурачился и кричал что-то безумное. Его сумасшествие передалось Рите, и ей стало совсем не страшно. Дик отчаянно забарабанил железным кольцом в окованные ворота. Резкие звуки заставили Риту вздрогнуть, но Дик, обняв ее другой рукой, жадно поцеловал в губы, и она со смехом схватилась за второе кольцо. Земля уходила из-под ног, и несся над Старым городом стук кольца в железную дверь.

— Позовем Сатану! – заорал Дик.

Рита захохотала и боднула головой ворота. Створка ворот заскрипела и приоткрылась.

— Дик! – крикнула она. – Нам открыли!

Они бежали по темным коридорам, оглашая их шумом и хохотом, буйствуя и грохоча, зажигая все свечи, попадавшиеся по дороге, открывая все двери и срывая шторы с огромных темных окон. Рита закуталась в темно-красный бархат одной из них, а Дик натянул на голову старинную шляпу с пером. Его длинные черные волосы разлетались во все стороны, словно разделяя безумие их хозяина. Крича и умирая от дикого хохота, они ворвались в огромный темный зал.

— Горят все свечи! – приказал Дик, и свечи вспыхнули ярким огнем. Но большой зал был холоден и мрачен, а колебание теней на стенах внушало робость и страх.

— Танцуют все! – заорал Дик, и во всех углах зала вспыхнули факела.

Заскользили по паркету пола стройные ножки молоденьких ведьм; зашаркали копытами, умильно вытянув хвосты, кавалеры-черти; зашуршали, свиваясь в жгуты и поднимаясь к самому потолку, серебряные тела змей; застучали деревянными клюками тысячелетние колдуньи. Ополоумевший от восторга, носился под потолком маленький дракончик, балуясь и стреляя по сторонам струйками огня... Лишь угол, в котором находились массивный стол с креслом и огромное зеркало, был темен и мрачен по-прежнему.

— Я хочу танцевать с Сатаной! – сказала Рита.

— Я приглашаю вас, – встал перед ней Дик.

Они закружились в сумасшедшем вальсе, касаясь друг друга безумием душ, шепча бессвязные дикие фразы. Рита вдруг почувствовала, что ее ноги оторвались от пола. Дик стал как-то выше и шире в плечах, он сдернул с глаз черные очки, и Рита утонула в огне его пустых глазниц. Ей стало страшно. А музыка все кружила и кружила их в бешеном танце. Стали падать шторы с окон, полетели на черный паркет свечи, завертелись, сужаясь, стены и потолок... Рука Дика заскользила по ее груди и наткнулась на тонкий серебряный холод крестика. Дик легко прыгнул на пол, подхватил Риту и, как к алтарю, подвел ее к огромному зеркалу:

— Согласна ли ты, Кошка, взять в мужья самого Дикого из Дикарей со всеми его песнями, мыслями и делами?

— Да, – засмеялась Рита, любуясь своим отражением в зеркале.

— Согласен ли самый Дикий из Дикарей взять в жены Кошку со всеми ее желаньями, мыслями и делами?

— Да, – сам себе ответил Дик и повернулся к Рите. – Вместо колец, по причине отсутствия таковых, меняемся цепочками.

Рита расстегнула застежку и, любуясь глазами Дика, поднесла крестик к его груди. Дик надел ей свою цепочку, и по телу Риты пробежала легкая дрожь. Она застегнула свою на шее Дика и не опустила руки.

— Я люблю тебя, – шепнула она.

— Вместе, – сказал Дик. – Сегодня и всегда. Навсегда сегодня.

Он засмеялся и повернул Риту к зеркалу:

— Я люблю тебя.

Рита взглянула в зеркало и замерла. Зрачки ее стали еще меньше, она до боли сжала кулаки, до синевы, до судороги в пальцах, закусила побелевшие губы и рухнула на черный пол с диким воплем, так не похожим на крик человека.

Все тело болело, сведенные суставы ныли, и дергался внутри каждый нерв, каждая клеточка организма. Рита, согнувшись в дугу, скребла ногами по земле, пересохшими губами пытаясь шептать чье-то имя, чего-то прося и моля кого-то... В нескольких шагах от нее, перед лестницей, спускавшейся к старому храму, неподвижно лежал человек. Светлые волосы разметались по земле, собрав весь мусор и грязь. Открытые глаза смотрели куда-то в небо. Из перегрызенного горла уже не текла кровь...

— Сэр... – шепнула Рита, остановив прояснившийся взгляд на лежащем.

— Сэр... – сказала она и дернулась всем телом в его сторону.

Боль снова резко отдалась в пояснице и расползлась по всем частям тела.

— Сэр!!! – заорала Рита, глаза ее помутнели, на губах выступила пена.

— Сэр... – жалобно скулила она, меся ногами землю. С невероятным трудом, задыхаясь от дикой боли, подползла она к трупу, неразгибающимися пальцами попыталась закатать рукав рубахи.

Красно-белые язвы на сгибе, в том месте, где должна быть вена, имели отталкивающий и ужасный вид. Рита всхлипнула и упала лицом на грудь Сэра, где неестественно ярко блестел серебряный крестик...

— Иногда мне кажется, что я – это не я, – призналась она однажды Боли, которая теперь все время находилась рядом. Она была уверена, что даже муж уже видит ее.

— Конечно, – кивнула Боль. – Ты – это я.

В последнее время Боль стала приходить не одна. Вот и теперь в углу в кресле уютно устроился Мрак, а край шторы раскачивал прохладный Ветер, отчего в комнате царили сумерки и холод. Впрочем, была зима, и она уже давно не обращала внимания на такие мелочи.

— Нет, не то, – помотала головой она. – Я словно не живу здесь. Я живу там, а здесь, сейчас, какая-то совсем маленькая часть меня пытается выжить... Выжить, чтобы когда-нибудь соединиться с собой.

— Не говори глупостей, – возразила Боль. – Тебе просто одиноко.

— Мне? – удивилась она, задумалась и поняла, что не любит мужа, вскинула на Боль тоскливые глаза. – И что теперь?

— Ищи, – глубокомысленно посоветовала Боль. – Ищи себя здесь.

Она увидела его на остановке. Кончалась зима, и пронзительный острый Ветер все время топтался рядом. Она удивилась его глазам, зеленым, как лето, а потом загадала: если он войдет в ее автобус, значит... судьба?., чудо?.. какая разница, как это назвать... Он вошел. И она подошла к нему легко и радостно. Боль же не сказала ей о том, как это будет тяжело, о том, как это будет больно, но в тот момент в автобусе их не стало...

 

АВТОБУС

Пыльная, длинная, серая дорога тянулась высохшей змеей за горизонт. Жестяная будка остановки, когда-то бывшая синей, теперь побуревшая от ржавчины, выглядела заброшенной и забытой. Кое-где краска свисала рваными клочьями, которые чуть подрагивали в оседающей пыли. Блекло-желтый указатель с номерами автобусов выцвел до такой степени, что ни одну из букв или цифр нельзя было разобрать.

Раздались осторожные шаги, и в будку немного опасливо заглянула девочка с тревожными серыми глазами, в залатанных джинсах и такой же, выцветшей до голубизны, куртке. Зашла, села на скамейку, достала из кармана половину сигареты и жадно затянулась, закурив. Она курила, словно торопясь куда-то, сигарета дрожала в напряженной руке. Упал на землю крошечный окурок, руки устало опустились на колени, и она, видно, только что заметив, впилась взглядом в красные пятна на пальцах – не то крови, не то краски. Она еле сдержала крик и принялась лихорадочно оттирать их.

Послышались быстрые, слегка шаркающие шаги, и прямо перед ней выросла высокая стройная фигура в джинсах и с гитарой в руках. Он с откровенным любопытством взглянул в ее отрешенное лицо и улыбнулся. И сел рядом.

— Привет.

Девочка пожала плечами.

— Автобуса давно нет? – он вынул из пачки сигареты.

— Дай мне, – хрипло сказала она.

Он протянул ей сигарету и вопросительно улыбнулся:

— Автобус давно ждешь?

— Недавно, – выдохнула она. – А нет его давно.

Парень подтянул струну на гитаре с нарисованной на деке кошкой, провел пальцами по струнам:

— Как тебя зовут?

Она безразлично посмотрела в его сторону:

— Рита.

— Это не твое имя, – сказал он уверенно. Рита вяло удивилась:

— Да? Почему?

— Тебя зовут совсем по-другому. Будем ждать автобус вместе?

— Места много. Скамейка длинная, – сказала Рита. "И времени тоже достаточно", – добавила про себя.

Откуда-то сбоку снова послышались шаги, на этот раз – грузные и тяжелые, какие-то степенные. И в будке появилась огромных размеров женщина, несмотря на жару, в коричневом плаще и красном вязаном берете. Брезгливо покосившись на заплатанную пару, она провела пальцем по краю скамьи, поднесла палец к глазам, и лицо ее даже перекосилось. Долго и нервно покопавшись в сумке, она извлекла нечто серого цвета, видимо, бывшее когда-то носовым платком, тщательно протерла край скамьи и с выражением глубокого удовлетворения на лице, устало и грузно опустила свое большое тело на скамейку.

— Сегодня меня зовут Яном, – сказал парень, прервав наблюдение за дамой.

Рита молча и напряженно курила, глядя куда-то мимо.

— Безобразие! – неожиданно тонким, визгливым голосом, так не подходящим к ее комплекции, выдала дама. – Проходу нет от этих волосатых! Совсем стыд потеряли! Сидит, нахалка, и курит! Ни стыда, ни совести, как шлюха подзаборная!

Руки у Риты задрожали, она подняла на тетушку сузившиеся от злости глаза, но Ян рассмеялся и очень мирно сказал:

— Вы еще скажите, что в ваше время девушки не курили и никто не носил длинных волос.

— И скажу! – завелась дама и, набрав в легкие побольше воздуха, собиралась, видимо, продолжить, но тут на остановке возник интеллигентного вида мужчина в очках и шляпе. Тетушка поперхнулась, кашлянула, сглотнув слюну, и громко, обращаясь в сторону мужчины, произнесла:

— Докатились! Девушки стали хуже парней! Курят, шляются где попало!

Она остановилась, явно ожидая поддержки, но мужчина, не говоря ни слова, вытащил из портфеля газету и, устроившись так, чтобы пыльный ветер не слишком мешал, погрузился в чтение. Дама разочарованно хрюкнула и демонстративно отвернулась.

— Слушай, – сказал Ян. – А ты куда едешь?

Рита подняла на него тяжелые и пустые глаза. "Светлый мальчик, чистый, – со злобой подумала она, ловя его восторженный изучающий взгляд. – Не лезь, обломаешься".

— Тебе в другую сторону, – коротко бросила она.

Он немного растерялся:

— У тебя что-то стряслось? Что-то плохо, да?

Рита усмехнулась и отвернулась.

Около будки послышались голоса, и через несколько минут рядом остановилась веселая, подвыпившая компания. Рита спрятала лицо в ладони, и между пальцев у нее заструилась пыльная, серая дорога, змеей уходящая за горизонт... Дама тяжело вздохнула и вытерла потное лицо тем же платком. Ян задумчиво перебирал струны гитары.

— Я что-то не то сказал? – тихо спросил он

— Отвали, – бросила Рита и опустила руки. – Будет когда-нибудь этот чертов автобус?!

Она встала и вышла из будки-ожидалки. Маленькие столбики пыли тут же закружились вокруг нее, пытаясь опередить друг друга, набились ей в рот, в глаза, спутали волосы. Пьяная компания, увидев Риту, в унисон издала невероятный звук. Все семь человек уставились на нее одинаковыми стеклянными глазами, с единственным желанием в каждой паре глаз. Один из них, будучи пьян больше всех, или меньше, быть может, нетвердо шагнул в сторону Риты:

— Пойдем со мной, детка. Я дам тебе все.

— Спасибо, – сказала Рита мирно, но не без издева. – У меня все есть.

— Так не бывает, – возразил умудренный жизнью и пивом человек.

— Бывает, – проговорила Рита и, уже двинувшись обратно в будку, ощутила спиной что-то неладное.

Она резко повернулась, но пьяную руку, направленную к ней, уже крепко держали цепкие пальцы парня в черной рубахе, видимо, только что подошедшего к остановке. Он был не один. Через дорогу к ним двигались еще человек двадцать в черном. Пьяная личность еще не потеряла способность соображать и, поняв, что силы, увы, не равны, пробормотала под нос какие-то смутные извинения и была милостиво отпущена.

— Мак, – представился парень уверенно и снял черные очки. У него были стальные, чуть навыкате глаза, смотрящие уверенно и твердо, чуть брезгливо поджатые тонкие красивые губы, волевой подбородок и короткая стрижка.

— Рита, – поежилась под его взглядом Рита и опасливо посмотрела на окруживших ее людей.

— Автобуса давно нет? – спросил Мак миролюбиво.

— Давно, – кивнула Рита и неуверенно сделала шаг в сторону будки.

— Подожди, – остановил ее Мак. – Где мы находимся?

Рита неожиданно побелела и лихорадочно провела ладонью одной руки по пальцам второй, словно надеясь на ощупь проверить, стерлись ли кровавые пятна до конца.

— Я не знаю, – сказала она торопливо.

— Как обычно, – ничуть не удивившись, констатировал Мак и повернулся к остальным. – Строимся. Это надолго.

Люди в черном понимающе переглянулись и мгновенно растворились в пыли.

— Садись, покурим, – сказал Мак и уселся на невесть откуда взявшийся огромный камень.

Рита послушно села, сжимая пальцы. Ее снова затрясло, и она с ужасом представила себе, как рухнет сейчас на эту дорогу, в эту сухую грязь и будет выть, изгибаясь, поднимая вокруг себя столбы серой пыли...

Мак полез в черную сумку, висящую на поясе, достал пачку сигарет и чем-то знакомо звякнул. Рита, уже ощущая в теле привычную боль, впилась глазами в его лицо и почти простонала:

— У тебя есть?

Мак быстро встал и огляделся. За будкой остановки уже стояло несколько палаток, горели костры, а черные люди из бревен складывали нечто, похожее на обеденный стол. На одной из палаток белел лоскут ткани с черным крестом.

— Неотложная помощь, – усмехнулся Мак. – Пошли.

Они двинулись к палатке с крестом. Рита, чувствуя знакомую боль в спине и ногах, почти бежала.

— Входи, – сказал Мак и откинул полог.

Рита рухнула внутрь и белыми бескровными губами зашептала:

— Скорее...

— В левом углу, – отрывисто бросил Мак и закурил. – Дозу знаешь?

Но Рита, уже ничего не слыша, лихорадочно закатывала рукав куртки.

... Она посидела еще несколько мгновений, согнув руку в локте, потом оно пришло, и Рита облегченно расслабилась:

— Дай покурить.

Мак сел рядом и протянул ей сигарету:

— Давно?

— Что? – не поняла Рита. – А... не знаю.

— Ну, пошли, – поднялся он. – Помощь оказана, травма ликвидирована.

— Сколько я тебе должна? – спросила Рита, опуская рукав.

— У нас еще будет время об этом поговорить, – улыбнулся Мак, блеснув золотым зубом. – Пошли.

Они вышли из палатки, и Рита увидела, что людей на остановке прибавилось, а кое-кто из тех, кто пришел среди первых, включая интеллигентного вида мужчину и слегка протрезвевшую компанию, уже помогают черным, что-то поднося, устанавливая, что-то копая.

Рита зашла в будку и плюхнулась на скамейку, откинувшись назад и упершись затылком в жестяную стену. Пришло хорошо, и она почти забыла тот безумный дикий вальс, тот сатанинский танец, тот крик... Всплыло перед глазами лицо Яна.

— Что с тобой? – он тряс ее за плечи, откидывал с лица волосы и испуганно повторял: – Что с тобой?

— Напилась, как свинья, – коротко прокомментировала дама в берете и, брезгливо подняв свое тучное тело, покинула будку.

— Уйди, – сказала Рита. – Мне хорошо.

Ее холодные руки устало лежали на коленях, и с них на землю капало что-то красного цвета, стекая струйками-змейками по джинсам и расползаясь причудливым узором в пыли дороги. Будка вдруг выросла до невероятных размеров, и вход в нее стал стеной из прозрачного толстого стекла, за которым все вилась бесконечная дорога, сумасшедшая в своей бесконечности, свихнувшаяся от пыли и отсутствия колес и травы...

— Когда рушатся замки, приходит любовь... Но смотри, замок еще стоит, вот он там, на холме, а в соседнем, под крестом – моя любовь... Просто и хорошо... – шептала Рита, ловя губами капли, текущие с ее рук.

— Что они сделали с тобой?! – кричал Ян, но глаза ее были пусты, как черные очки Мака, как черная его рубаха, ничего не отражая и не видя, как черная стена из покореженных камней и железа. Железо бывает черным, если долго, долго, долго...

Стеклянная стена будки разлетелась осколками стеклянной пыли, и Мак, отодвинув Яна, взял Риту за руку и вывел на дорогу. Рита засмеялась и понеслась вместе с пылью, сворачиваясь столбом и вырастая фонтаном, опускаясь, замирая и взлетая вновь, чтобы снова упасть. Черная палатка остановила ее полет.

— Ты слишком многого хочешь от жизни, девочка, – сказал Мак и стянул с нее джинсы.

А там, над дорогой, медленно садилось солнце.

Ночью люди, объединенные ожиданием, коротали время у костра, и не было ни своих, ни чужих, ни богатых, ни нищих, и даже дама, сняв берет, великодушно беседовала с одним из черных людей, наверное, желая что-то понять. В будке-ожидалке оставили двух сторожей, караулить автобус, и весь палаточный лагерь медленно погрузился в сон...

Просыпались кто как привык: кто-то быстро и сразу, кто-то долго и нехотя. Рита выбралась из палатки и удивленно смотрела вокруг. За будкой остановки стояло уже два довольно приличных дома с надписями на дверях "Общежитие женское" и, соответственно, "Общежитие мужское". Над одной из палаток красовалась зеленая вывеска "Магазин". Над другим деревянным строением кто-то умелой рукой вывел "Рок-Клуб" – буквами, истекающими кровью. Около него на бревне сидел Ян с гитарой. Рита подошла и молча села рядом.

— Автобуса не было ночью? – спросил он.

— Разве он ходит по ночам? – удивилась Рита.

— Конечно. Не все об этом знают. Как ты?

— Нормально, – кивнула Рита и показала на надпись над строением. – Твоя работа?

— Моя, – кивнул Ян. – Делать-то надо что-то. Пока автобус не пришел.

— Ты в этом так уверен? – спросила Рита и закурила.

— А ты разве нет? – закрылся вопросом Ян.

— Не знаю, – сказала Рита. – Я сейчас не живу. Нет меня. Пытаюсь ждать и не знаю, умею ли. И непонятно, что хуже: ждать или не уметь. Я боюсь.

— Не все так просто, маленькая, – улыбнулся Ян, и Рита вздрогнула.

— Послушай, – зло сказала она. – Ты сейчас лезешь не туда. Понял? Обломаешься. Лучше не суйся, мне не будет тебя жаль.

Она встала и пошла, чувствуя, что он смотрит ей в спину, ласково улыбаясь...

Ветер играл серой пылью, поднимая ее над бесконечной дорогой. Количество людей в палаточном лагере увеличилось, все новоприбывшие тут же включались в работу, направляемые чьей-то четкой рукой через черных людей. И лагерь стал постепенно превращаться в небольшой провинциальный городок со своими нравами, обычаями и законами. Толстая тетушка, сняв свой неизменный берет, стояла за стойкой небольшого полутемного кафе и изо всех сил кокетничала с интеллигентом в очках. Рита осторожно проскользнула в дверь, заставила тетушку на несколько минут оторваться от столь увлекательного занятия, в связи с чем была награждена злобным быстрым взглядом маленьких поросячьих глаз, усмехнулась про себя в ответ и отошла с чашкой кофе в один из углов потемнее. Она молча курила, поглядывая по сторонам с совершенно пустым лицом. На нем не было ни радости, ни боли, никаких других эмоций, даже простого любопытства. За стойкой, как кошка, урчал холодильник допотопного образца, заставляя ее вздрагивать при каждом включении. Люди входили и выходили, а Рита все сидела, глядя в себя. Она не сразу заметила, как неожиданно переменилась обстановка в маленьком кафе; все, кто находился здесь, – вдруг как-то подтянулись, застыли, а в воздухе повисло напряженное молчанье-ожидание. "Мак", – устало подумала Рита, и тут же широкая спина совсем загородила и без того слабый свет. Он уселся напротив с видом хозяина и уверенно повел головой в сторону стойки. В ту же секунду, словно по взмаху волшебной палочки, на столике возникли тарелки с закуской, два больших фужера и бутылка шампанского. Рита в очередной раз вяло удивилась про себя расторопности дамы, с ее-то комплекцией, и подняла на Мака отсутствующие глаза.

— Ты стала прятаться от меня, девочка, – спокойно сказал он и, открыв бутылку, потянулся к ее фужеру.

— Я пью водку, – зло произнесла Рита.

Мак усмехнулся, и на столе возникла открытая бутылка водки. Рита медленно налила себе в фужер и так же медленно, смакуя, выпила.

— Хозяин здесь ты, – сказала она. – Я только плачу.

Мак засмеялся, блеснув золотыми зубами, и глотнул шампанского. Рита так же сосредоточенно налила себе еще. И снова выпила.

— Я не знаю, кто ты и откуда, но иногда мне кажется, что ты знаешь все наперед. Все, что будет дальше. И ты свято веришь, что автобус не придет никогда, иначе все полетит к чертям и тебе придется начинать все сначала, – она нервно закурила. – Ты получил все, что хотел, и этот город – твое творение, как и я, как и все эти люди. Ты чем-то недоволен? Скажи своим, и причину твоего недовольства устранят в один момент. Только не кажется ли тебе иногда, что кто-то знает больше тебя и видит дальше, а пока сидит и, наблюдая, смеется над жалкими твоими потугами, как ты смеешься над всеми нами?

Она обвела взглядом зал, ставший почти пустым. Дама за стойкой тщательно протирала бокалы, напряженно стараясь не смотреть в их сторону. Рита воткнула сигарету в одну из тарелок и встала. Мак крепко взял ее за руку и потянул к себе так, что она почти легла на заставленный тарелками столик.

— А ты все еще ждешь автобус? – спросил он, пряча взгляд за непрозрачной чернотой очков. – Дурочка...

— Да! – крикнула Рита, пытаясь освободить руку. – Идиотка! Когда не сижу на этой дряни, жду!

— Может, увеличим дозу? – усмехнулся Мак.

Рита вырвала руку, смахнув со стола пару тарелок, схватила бутылку с водкой и, шатаясь, пошла к выходу.

— Я жду тебя в семь, – спокойно бросил Мак ей в спину.

Рита дернулась и быстро хлопнула дверью. Пунцовая тетушка упорно терла один и тот же бокал, словно желая стереть его до дыр.

Рита вышла на улицу и пошла вдоль домов, неся впереди себя бутылку, как букет цветов. Среди недостроенных бетонных зданий суетились люди, встречные шарахались от Риты, как от прокаженной, перебегали на другую сторону улицы, прятали глаза и лица. Она шла прямо, ни на кого не глядя, точно зная, что время кончается, что осталось совсем немного, и надо еще успеть... Она подошла к деревянному домику с кровавой надписью и толкнула дверь.

В зале было накурено и пахло травой. Волосатые люди с бисерными феньками и крестами сидели прямо на полу, переговариваясь и негромко смеясь, что-то напевая или тут же на полу творя что-то из бисера и кожи. На появление Риты никто не обратил внимания. Она прошла по залу, переступая через вытянутые ноги, с кем-то здороваясь, кому-то кивая, напряженно высматривая кого-то в табачном дыму... Она подошла к небольшому возвышению, изображавшему сцену, и открыла дверь, ведущую не то в гримерную, не то в раздевалку – в маленькую комнатку, совмещавшую в себе все это. Там тоже было ужасно накурено, человек пять сидели на полу и передавали друг другу папиросу с травой.

— Где Ян? – спросила Рита ближайшего парня.

Тот поднял на нее стеклянные глаза и неопределенно махнул рукой куда-то в стену.

Рита увидела узенький коридорчик, протиснулась в него, пошла, пригибаясь, чтобы не удариться головой о низкие деревянные перекладины. Коридорчик заканчивался маленькой, причудливо расписанной дверцей. Рита толкнула ее.

Комнатка два на два, гитара с кошкой и Ян, свернувшийся калачиком на каком-то приспособлении для спанья.

— Ян, – позвала Рита, оглядываясь по сторонам в поисках предмета, на который можно было поставить бутылку.

Ян открыл глаза, разогнулся и вытянул затекшие ноги.

— Подъем! – сказала Рита, пристально глядя, как теплеют его глаза и светлеет лицо. Удовлетворившись его реакцией на свое появление, улыбнулась. – Будем пить водку.

Ян улыбнулся в ответ и вытащил откуда-то из угла два не очень чистых стакана. Рита привычно разлила.

— За тебя, – сказал Ян и выпил.

Рита повертела стакан в руках, словно желая в нем что-то увидеть, выдохнула:

— За меня, – и выпила тоже. Закурила и подняла на Яна больные и пьяные глаза.

— Я что-то не поняла, – сказала она, медленно выпуская дым, – зачем тебе нужно все это?

— Это очень просто на самом деле, – серьезно произнес Ян. – Я без этого не живу.

— Но ведь дерьмо все это! – завелась Рита. – Люди эти одуревшие, тетушки в беретах, волосатые с фенечками! Никому же этого не надо! Они же сожрут тебя, только дай им волю! А ты вместо того, чтобы в рожу вцепиться, нагрудничек на них надеваешь, да еще ложку протягиваешь: нате, родимые, ешьте!

— Ты не права, – мотнул головой Ян. – Это нужно не только мне. Если хоть одному человеку это по-настоящему в кайф, если хотя бы одному хоть в чем-то поможет, то ради этого стоит... А по большому счету я просто жду автобус. Ведь каждый ждет, как может.

— Постой, – сказала Рита и налила еще. – Я уже мало что соображаю, но ты знаешь, что Мак убрал людей с остановки? Там нет сейчас никого. И вчера не было.

— Я оставил там своих, – спокойно сказал Ян.

— Господи, – зашептала Рита, снова впившись взглядом в стакан. – Откуда ты взялся такой? Светлый, чистый...

Она быстро выпила водку и подняла на него сузившиеся от злости глаза.

— Тебя же размажут мордой по столу! Припечатают так, что больше не поднимешься! Неужели ты этого не понимаешь?!

Ян улыбнулся:

— До сих пор мне это удавалось.

— Что? – не поняла Рита.

— До сих пор мне удавалось подниматься.

Рита долго смотрела в его лицо, и глаза ее постепенно теплели, мышцы расслабились, и злобная гримаса упала на пол сброшенной маской.

— Ты или сумасшедший, или святой, – тихо сказала она.

— У меня сегодня концерт. Придешь?

— Нет, – снова помрачнела Рита и стиснула зубы. Ее затрясло, она крепко сжала ладони, переплетая пальцы, словно впечатывая один в другой.

— Время... – прошептала она побелевшими губами, и глаза ее вмиг стали пустыми.

Как лунатик, она медленно поднялась и, не слыша криков Яна: "Что с тобой? Маленькая, что с тобой?", двинулась в коридорчик, все убыстряя шаг и стукаясь головой о деревянные балки. Ян выбежал за ней на улицу, догнал, обнял за плечи:

— Давай, я помогу тебе.

Рита дернулась и повернула к нему искаженное злобой и болью лицо:

— Я ненавижу блаженных! Твое место на паперти перед церковью с кружкой медяков и небритой рожей для пущей жалости! Буду проходить мимо – плюну в кружку! Отпустишь сей грех? Простишь?!

Ян разжал руки, гадливо вытер их о джинсы, повернулся и медленно пошел обратно. Рита злобно рассмеялась вслед и бегом бросилась к двухэтажному особняку, стоявшему неподалеку.

Она еле открыла подъезд – пальцы так сильно тряслись, что ключ никак не мог попасть в замочную скважину, – взбежала вверх по лестнице на второй этаж и распахнула дверь в свою комнату. Лихорадочно выдвинула ящик стола и не поверила своим глазам: он был абсолютно пуст.

— Мак! – закричала она, чувствуя, что боль где-то уже совсем рядом, такая знакомая и сильная. – Мак!!!

— Ты звала меня, девочка? – Он стоял на пороге комнаты, равнодушно созерцая происходящее черными стеклами.

— Где? – спросила Рита.

— Ты что-то потеряла? – У Мака был вид ничего не понимающего человека.

— Где?! – заорала Рита и швырнула пустой ящик на пол.

— Ты, кажется, стала забываться, – спокойно сказал Мак. – Я тебе ничего не должен.

Боль пробежала по позвоночнику и на какое-то время застыла. Рита согнулась пополам и рухнула на пол.

— Мак... – простонала она. – Пожалей...

Боль снова ожила и занялась суставами. Рита выла уже совсем по-звериному, кусала губы и умоляюще смотрела на Мака. Он несколько мгновений наблюдал за ней с порога, потом шагнул в комнату, подошел к ней и уверенно стал снимать с нее джинсы.

— Мак... – прошептала Рита, извиваясь от дикой боли. – После... Все, что угодно, после... Только дай, дай, верни... Я не могу...

Но Мак, казалось, ее не слышал...

... Она уже почти в обмороке, полуголая, корчилась на полу, когда Мак встал, застегнул молнию на брюках и достал откуда-то из тайника коробочку. Открыл, умело набрал шприц и, закатав ее рукав, так же умело ввел это в вену. Потом сложил все обратно, поставил полку на место, положил коробочку в нее и молча вышел из комнаты. Рита осталась лежать, медленно приходя в себя, чувствуя, как боль уползает куда-то далеко-далеко, чтобы затаиться до следующего раза...

Над мертвой дорогой ветер крутил столбы пыли... Наступала ночь...

Утро пришло неожиданно и быстро. Рита лежала без сна, глядя в светлеющее окно. Там небо разделилось на две половинки ровной полосой. И на этой темной, почти фиолетовой полосе стояли, держась за руки, маленькая девочка и ангел с большими крыльями. Рита завороженно следила, как меняются очертания, тают крылья ангела и голова девочки, и сами они, словно нехотя, оседают, засасываемые той темной полосой, на которой стоят...

Скрипнула дверь, и вошел Мак. В серой полумгле утра он казался очень ладным изваянием, статуей, которую по ошибке одели в черные одежды и прицепили на нос черные очки.

— Я хочу поговорить с тобой, – сказал он и сел на край кровати. Рита сжалась в комок и обреченно закрыла глаза.

— Сегодня – день открытия первого памятника. День города, можно сказать. Моего города. Мне нужна королева бала. Ты будешь ей.

— Издеваешься? – спросила Рита.

Мак поднялся:

— Сегодня в два часа тебе принесут твой костюм. К трем будь готова. Я зайду за тобой.

— Ты смеешься, Мак? – полувопросительно-полуутверждающе сказала Рита.

Мак, не ответив, пошел к двери.

Она соскочила с кровати и у самого порога загородила ему дорогу:

— Мак, не надо, я не выдержу, слышишь? Ты же знаешь... – лихорадочно заторопилась она. – Это же полный бред, я загнусь прямо там, при всех, я не хочу, не хочу, Мак... Мне плевать на толпу и не плевать на себя... В конце концов, и тебе это все испортит...

Она уже поняла по каменной молчаливости Мака, что все это серьезно и отступать от своего решения он не намерен, но, несмотря на это, продолжала лепетать что-то, приводя все новые возражения, боясь замолчать хоть на секунду, чтобы не услышать его ответ.

Он перебил ее на полуслове:

— Так будет. Я так хочу, – отодвинул ее в сторону и вышел, закрыв за собой дверь.

Рита вернулась к кровати, села и посмотрела в окно. Темная полоса была ровной, словно прочерченной по линейке.

"Сегодня будет сумасшедший день, – подумала она спокойно, как будто вовсе не о себе. – Жаль, что не последний".

Над пыльной дорогой вставало солнце.

Главная и единственная площадь города к трем часам заполнилась народом. Люди оживленно переговаривались, что-то жевали на ходу, бросая тут же на землю бумажки и кусочки. Рита в диком фантастическом наряде, этакой смеси свадебного платья и костюма эпохи средневековья, вжималась в жалкое подобие трона, загнанно выискивая в толпе хоть одно живое лицо, хоть одни глаза, в которых мелькнула бы искра если не протеста, то хотя бы возмущения. Искала, но не находила. Мак восседал рядом в неизменной черной рубахе, бесстрастно взирая на происходящее черными мертвыми кругами очков. На трибуну, обтянутую черным бархатом, взобрался человек:

— Дорогие мои сограждане! Мы собрались здесь сегодня, чтобы отпраздновать знаменательный день: юбилей нашего города! Ровно месяц тому назад первые из нас, увидев красоту здешнего места, решили здесь остаться. Один за другим подходили единомышленники и, воодушевленные идеей первых энтузиастов, включались в работу. И вот сегодня мы видим результат. Это еще, конечно, только начало, но все мы, я уверен, совершенно точно знаем, что работы предстоит еще очень много, чтобы сделать наш город идеальным во всех отношениях! И скоро у каждого будет все, чего он заслуживает. И мы этого достигнем благодаря твердой руке и светлому уму человека, без которого нашего города просто не было бы!

Взоры слушателей на несколько мгновений обратились в сторону бесстрастного лица Мака. Кто-то захлопал в ладоши, кто-то тонким писклявым голосом крикнул:

— Ура!

— Мы все будем стараться... – продолжал оратор, брызгая слюной на головы внизу стоящих.

— Зачем тебе нужен этот фарс? – еле слышно, одними губами шепнула Рита, чувствуя, что ее уже мутит от всего происходящего. На лице Мака не дрогнул ни один мускул, но Рите вдруг показалось, что он безудержно и зло хохочет. Оратор буйствовал в том же духе, толпа безмолвно внимала, единодушно реагируя в нужных местах аплодисментами и возгласами одобрения. Рита забралась куда-то совсем внутрь себя, чувствуя, что тошнота уже подкатывает к горлу.

Первый оратор закончил речь и под одобрительный гул сошел со сцены, стирая рукавом пиджака слюну с губ. На трибуну тут же взобрался второй. Этот был из черных и выглядел ужасно мрачно:

— Правительство города объявляет конкурс на лучшее название города. Листки с предложениями и обязательной подписью автора опускать вон в ту урну. Анонимные предложения будут караться в соответствии с законом о всеобщей открытости, пункт второй, подпункт В. Предложившему лучшее название будет вручен приз, и имя его внесут в книгу почетных граждан города под номером два.

Толпа оживленно загалдела, и поток людей ринулся в сторону урны и столика с чистыми листками.

— А также ему будет предоставлена честь открыть первый памятник нашего города. – Черный повел рукой в сторону какого-то громоздкого сооружения, укутанного в серые тряпки и стоящего ровно в центре площади.

Заиграла музыка, и голос первого оратора возвестил, срываясь на фальцет от восторга:

— Напитки и закуска сегодня выдаются бесплатно!

— За что ты их всех так ненавидишь? – не поворачивая головы, спросила Рита, наблюдая, как люди давятся у продуктовых палаток и киосков, толкаясь и ругаясь, словно желая наесться и напиться на дармовщину впрок.

— Это – стадо, – не разжимая губ, бросил Мак, и Рита вздрогнула, потому что не ждала ответа.

— Улыбайся! – приказал Мак, и Рита почувствовала, как против ее воли губы ее растягиваются в улыбку.

Она стиснула их и судорожным усилием сбросила с лица эту улыбку. Та еще долго валялась в пыли, потом кто-то наткнулся на нее, удивившись, и, поглядев по сторонам, чтобы никто не видел, жадным быстрым движением напялил ее себе на лицо и двинулся почти бегом с этого места, унося ее на губах. Рита нагнулась через перила и ее вырвало.

— Хочешь, я дам название твоему городу? – спросила она, вытирая побелевшие губы платком. – Хорошее такое название... СОВОК. Здорово?!

Она засмеялась, чувствуя, что действие таблеток и водки, предусмотрительно проглоченных ею с утра, кончается, и тогда станет совсем плохо:

— Все дерьмо и грязь всегда собираются в него большим таким веником. Давай, чего ты теряешься? Объяви себя Веником Первым и царствуй! Ну, как, заслужила я приз?!

Она смеялась и лихорадочно соображала, куда засунула еще пол-упаковки транквилизаторов. Мак молча поднялся, черные люди как-то очень быстро заставили толпу молчать и слушать. В давке у палаток тоже все стихло.

— Название города выбрано! – провозгласил один из черных. Толпа заинтересованно загудела.

Черный вытащил из кармана листок бумаги и громко, отчетливо зачитал:

— Гуманное Общество Мыслящих Системой Координат. Сокращенно: ГОМСК.

Люди радостно зааплодировали, переглядываясь, словно пытались угадать, кому из них пришла в голову такая гениальная мысль.

— Право открыть памятник предоставляется... – черный сделал многозначительную паузу, толпа безмолвствовала в напряжен ном ожидании, Мак протянул руку Рите и почти насильно поднял ее с трона. – Королеве бала! – торжественно завершил черный.

Площадь взорвалась овациями. Рита зашлась истерическим хохотом. Мак, крепко держа ее за руку, свел по ступеням и повел к сооружению в центре площади. Сзади конвоем шагали четверо черных. Вторая рука Риты лихорадочно вытаскивала маленькие круглые таблетки из упаковки, найденной наконец в кармане платья.

Очутившись прямо перед этой громадой, прежде чем повернуться, она бросила в рот все, что было в ее ладони, и потянула за ту веревку, на которую ей указали. Серая ткань упала к ее ногам. Среди толпы пронесся возглас удивления и восторга. Прямо посреди площади стояла точная копия автобуса. Его бетонные колеса прочно вросли в асфальт, двери были раскрыты, внутри салона располагались сиденья, но сделаны они были как-то так, что сесть на них не возникало никакого желанья, наоборот, хотелось бежать, бежать как можно скорее от этого мертвого искусственного монстра. Почти обезумевшая Рита подняла глаза на Мака и увидела, что он улыбается. Улыбается, торжествуя. Уже совсем не понимая, что делает, она бросилась на памятник с кулаками, точно могла сломать его, смешать с пылью, разнести на мелкие осколки бетона и пластика. Черные люди буквально отлепили ее от стены автобуса и отвели обратно на трон. В автобус хлынули люди, хохоча и занимая места, чтобы сфотографироваться на сиденье или стоя, держась за поручни. Мак снова восседал рядом с Ритой, величественный и спокойный. На трибуну взобрался один из черных:

— Сегодня за чертой нашего города открыт новый развлекательный аттракцион. Мы условно назвали его "Мир Изгоев". Каждый желающий за недорогую плату может попасть на территорию заповедника, где собраны поразительные экземпляры тех, кого мы именуем изгоями, и какое-то время развлечься изучением или просто наблюдением этого явления. Билеты продаются в палатке зеленого цвета с надписью "Аттракцион "МИР ИЗГОЕВ" только по предъявлении врачебной карточки.

Снова заиграла музыка, у палаток давились люди, автобус был забит желающими иметь фотографию на память. Таблетки уже начали действовать, и Рита в каком-то отупении смотрела и ничего не видела, кроме той улыбки Мака. Где-то вспыхнула пьяная драка, довольно быстро, впрочем, погашенная людьми в черном.

— Я ненавижу тебя, – спокойно сказала Рита, как что-то давно принятое и решенное, встала и, пошатнувшись, шагнула вниз.

— Ты так ничего и не поняла, – устало произнес Мак. – Я люблю тебя, девочка. Праздник продолжается. Иди, я тебя не держу.

Рита выбралась с площади, набитой людьми, и, шатаясь, пошла по улице, иногда придерживаясь за стены домов, являя собой совершенно дикое зрелище – так не вязалось ее роскошное дурацкое платье с глазами загнанного зверя, пустыми и воющими. На месте деревянного дома с кровавой надписью возвышался трехэтажный особняк с балконами и парадными. Над дверью четкими буквами черным по белому было выведено "РОК-КЛУБ", на крылечке сидел человек в застиранной джинсовой куртке и задумчиво курил.

— Где Ян? – спросила его Рита и взяла из его рук окурок. Жадно затянулась.

— Кто? – не понял человек.

— Где Ян? – повторила Рита.

Человек покачал головой и поднял на нее глаза. В них не было ничего. Рита узнала этот взгляд. Она видела его каждый день в своем зеркале после того... Она поднялась на крыльцо и открыла дверь. Из длинного белого коридора дохнуло холодом и страхом.

Рита пошла по коридору, открывая подряд все двери, которые попадались ей по пути, но за каждой снова и снова натыкалась на зеркальное отражение своих глаз. Она уже почти бежала, а коридор все не кончался, знакомая боль предупреждающе дернула тело, заставив ее бежать еще быстрее. Рита заглянула в очередную дверь и увидела два живых глаза человека, недовольного тем, что ему помешали.

— Подожди! – крикнула Рита, задержав его руку со шприцем. – Где Ян?

— Ян? – человек нехорошо удивился, а потом спокойно убрал ее руку.

— Где? – шепнула Рита, чувствуя что-то совсем плохое, чему даже определения дать не могла. Боль была уже наготове, здесь, совсем рядом, еще чуть-чуть...

— В аттракционе, – сказал человек и ввел иглу в вену. – Аттракцион "МИР ИЗГОЕВ"...

Вместе с осознанием сказанного пришла боль, и Рита сползла на пол, стараясь свернуться в комок и по-звериному подвывая... Человек пару секунд расслабленно смотрел, как она корчится на полу, сбивая и без того уже изжеванный средневековый наряд, потом взгляд его немного прояснился, он нагнулся и приподнял пышный кружевной рукав.

— Ну, так бы и сказала, – произнес он, решив для себя, что она тоже одна из них. – Сейчас помогу.

Он отвернулся и набрал шприц, бормоча под нос:

— Там ему самое место...

Когда Рита немного пришла в себя, и глаза ее стали зеркальным отражением глаз этого человека, когда весь сегодняшний день ушел куда-то далеко-далеко, она неожиданно вспомнила:

— Я ведь знаю тебя. Ты дежурил на остановке. Помнишь?

— Я? – удивился человек, не желая напрягаться. – На какой остановке?

— Вы же ждали автобус ночью... Вместе с Яном.

— А... – протянул человек. – Глупости все это... Хорошо, что ее снесли.

— Кого? – не поняла Рита.

— Ну, остановку эту, будку-ожидалку, – пояснил человек.

— Хорошо, – согласилась Рита и откинулась к стене.

И пришло хорошо.

Пыльная серая дорога, нисколько не меняясь, все так же тянулась длинной змеей за горизонт. Казалось, ей совсем не мешает присутствие где-то сбоку некоей сущности, названной Гомском, с жителями его, домами и шумом. Будку-ожидалку снесли, и место, на котором она стояла, затянуло шальными пылинками, которые, впрочем, если бы пришло в голову кому-то пронаблюдать, ложились в определенном порядке, словно по кем-то начерченной схеме.

Около зеленой палатки с надписью "Аттракцион "МИР ИЗГОЕВ", кроме Риты, не было ни одной живой души. Окно палатки было закрыто на висячий замок, и сбоку висела многообещающая табличка, написанная поразительным грамотеем "СЧАС БУДУ". Рита усмехнулась и исправила первые две буквы на одну. Надпись, казалось, просто закричала в восторге, переходящем в экстаз: "ЩАС БУДУ!!!" Рита села на корточки, прислонившись спиной к стене, и закурила.

Через несколько минут к палатке подошла парочка жителей города и тоже остановилась в ожидании открытия.

— Вчера, вчера, – торопливо продолжала девушка, вцепившись обеими руками в рукав пиджака своего спутника. – Мэл просто в восторге! Говорит, что такого удовольствия еще ни от одного зрелища не получала! Представляешь, какой-то из них, ну, из этих... – она передернулась, произнеся про себя название, – вчера вскрыл себе вены. Мэл говорит, полная ванна крови, и в ней этот, длинноволосый и голый! Потрясающее, должно быть, зрелище! – с завистью протянула она. – Жаль, что нас там вчера не было!

— Ну, может, сегодня мы увидим кое-что получше, – флегматично заметил молодой человек, сдувая пылинку с безупречно отглаженных брюк.

— Хорошо бы, – выдохнула девушка. – Было бы здорово поставить Мэл на место, чтобы не слишком задавалась! Я вчера сказала, что мы сегодня непременно пойдем, так ты знаешь, что она мне ответила? – девушка умышленно остановилась, ожидая вопроса.

— Что? – так же флегматично осведомился ее спутник, беззастенчиво разглядывая Риту.

— Она сказала, – просто кипя от возмущения, произнесла девушка, – что сегодня там не будет ничего интересного. Дескать, такие случаи крайне редки и надо быть просто счастливчиком, чтобы увидеть это! Нет, ты представляешь, какая наглость?! Это она совершенно прозрачно дала мне понять, что считает меня неудачницей!

Мужчина что-то утешительно забубнил. Рита зажала руками уши, чувствуя, что ком подкатывает к горлу. "Господи, – зашептала она про себя, стараясь не слышать этого бубнящего звука. – Господи... Господи... " Раздался скрежет открываемого замка, окошко распахнулось, черный хмурый человек вошел в палатку и занял свое место. Девушка, бросив теребить рукав спутника, шагнула к окошечку:

— Нам два билета, пожалуйста, с местами получше.

— Места вам укажут на месте, – мрачно отозвался человек, давая сдачу и протянул билеты. – На два часа.

— Всего? – засуетилась девушка. – Но мне говорили, есть билеты на весь день, и даже...

— На два часа, – так же мрачно оборвал ее черный.

Девушка недовольно отошла от палатки и что-то настойчиво зашептала своему спутнику. Рита поднялась с корточек и заглянула в пустые глаза черного:

— Мне – максимальный.

— Я же сказал... – начал было черный, но, узнав Риту, изобразил на лице подобие улыбки. – Пожалуйста. Двадцать четыре часа.

Голос девушки сорвался до визга:

— Ну вот, ну, что же ты, иди, поговори!

Мужчина поправил галстук и, кашлянув, шагнул к окошечку:

— Извините, но мы бы тоже хотели...

— Ты что не видишь, болван, кто это? – повысил голос черный.

— Я только хотел... – растерялся мужчина, но девушка, уже все сообразив, тянула его за рукав от палатки, что-то громко шепча и глядя на Риту с бешеной завистью.

— Мак, – услышала Рита, и ей захотелось плюнуть им в лица. Она отошла от палатки и быстро зашагала в сторону.

— Идем за ней, – зашипела девушка, и эти двое так же быстро двинулись следом.

Большие тяжелые ворота выглядели очень странно, потому что рядом с ними не было забора. Они стояли сами по себе посреди довольно пустынной местности, а рядом, позевывая, дежурил один из черных. Рита подошла первая и протянула билет.

— С пропуском, – сказала она, слыша за своей спиной шепот подошедшей парочки.

Охранник ухмыльнулся и встал с табуретки. Девушка выпустила рукав своего спутника и тоже протянула билеты.

— Вы – сюда, – черный махнул рукой куда-то в сторону. – Сейчас получите нужные инструкции.

Он отвернулся к воротам и заскрипел замком. Дернул за створку ворот, приоткрыл их ровно настолько, чтобы мог пройти один человек, и взглянул на Риту:

— Идите.

— Подождите, – заволновалась девушка. – А мы?

— У вас билеты наблюдателей, – терпеливо пояснил охранник. – Без права входа на территорию. Я же сказал, вы сейчас получите необходимые инструкции.

— Ну, иди же, – повернулся он к Рите. – Двадцать четыре часа.

— Я помню, – сказала Рита и, не слушая торопливых возмущений девушки, протиснулась в ворота.

Мир завертелся у нее перед глазами. Рита прислонилась спиной к воротам, пытаясь удержаться на ногах и унять подкатившую к горлу тошноту. Она немного постояла, приходя в себя. Через пару минут стало легче, лишь противно дрожали колени. Рита открыла глаза и увидела ту же самую площадь, которая отличалась лишь тем, что никакого памятника не было и в помине. Ровно и жарко светило солнце, не было ни одной живой души. Рита отлепилась от ворот и пошла по площади, пиная ногами белые клочья бумаги, валявшейся на асфальте так, словно кто-то специально ее разбрасывал очень аккуратно, чтобы хватило на всю площадь. Пнув очередной лист, Рита заметила, что он исписан неровным быстрым почерком. Она нагнулась и расправила его:

Простуженный проспект

И твой бледный вид

Вечный бронхит

У лаза в метро...

Рита растерянно огляделась по сторонам, совершенно обалдевшая от прочитанного, и принялась поднимать другие листки, лихорадочно их расправляя, улавливая какие-то фразы, и, не дочитав, хваталась за следующие, расправляла и, свернув, запихивала в сумку. Она так увлеклась, что, наткнувшись взглядом на тонкие ножки-спички в голубых гольфах, стоящие посреди вороха бумаг, вскрикнула от неожиданности и быстро подняла глаза. Перед ней была девочка, лет девяти-десяти, с бантиком в жидких косичках и в красном платьице в мелкий белый горошек. Девочка смотрела на Риту огромными чистыми глазами, молча, без улыбки.

— Ты кто? – обрела дар речи Рита.

Девочка, так же пристально глядя на нее, пожала плечами.

— Ты живешь здесь?

Девочка неодобрительно мотнула головой. Рита так и не поняла: да или нет.

— Что ты тут делаешь? – снова спросила она, желая услышать хоть что-то и не стоять под этим пристально-чистым, словно чего-то ждущим взглядом.

— Играю, – наконец произнесла девочка красивым голосом, как-то не вязавшимся с ее тонким, худоногим телом кузнечика.

— Играешь? – Рита в растерянности огляделась, надеясь обнаружить какие-то игрушки или хотя бы что-то, способное их заменить.

Девочка все так же неулыбчиво пояснила:

— Играю в классики.

И Рита увидела четко расчерченные мелом квадраты на кусочке асфальта, расчищенного от бумаг.

— А можно я тоже поиграю с тобой? – осторожно спросила Рита.

Девочка снова оглядела ее с ног до головы, потом, что-то для себя решив, серьезно сказала:

— Тебе можно, – и протянула маленькое цветное стеклышко.

Рита поставила сумку и взяла стеклышко, еще теплое от ладоней девочки.

— Ты первая, – сказала девочка. – Кидай.

Рита осторожно бросила стеклышко в квадратик с цифрой "один" и запрыгала на одной ноге. Благополучно не наступив ни на одну из меловых линий, она допрыгала до первого квадрата и нагнулась, чтобы поднять стекло.

Огромный вокзал жил своей жизнью. Толпы людей ходили, сидели, бежали, спали, а за стеклянными стенами серел город, который казался просто пустынным тем, кто находился внутри. Рита отошла от кассы, запихивая в сумку только что купленный билет, и заторопилась уйти из этого большого муравейника человеческих тел. Уткнувшись лбом в высоченную стеклянную стену, она поняла, что забыла, где здесь выход. "Он должен быть где-то здесь. И не один. Главный – на привокзальную площадь, и два маленьких – к железнодорожным путям", – подумала Рита и огляделась. Потом повернулась и спросила проходившего человека-муравья:

— Извините, а где тут выход?

Человек непонимающе посмотрел на нее, потом (секунд через сорок) на его лице мелькнуло подобие мысли:

— Это там, вниз, по правой лестнице.

— Спасибо, – сказала Рита, но он ее уже не слышал, занятый своими делами, из которых она его так неосторожно извлекла.

Рита пошла сквозь ряды мягких кресел, то и дело спотыкаясь о чьи-то ноги, извиняясь и выслушивая мрачные ответы на свои извинения. Добравшись, наконец, до правой лестницы, она увидела дверь и облегченно вздохнула. Но тут же поняла, что радоваться рано. На ней были написаны четыре буквы, и, еще не прочитав их, Рита уже знала, что это вход и выйти из него нельзя.

"Если это – вход, то, идя в сторону, ему противоположную, я найду выход", – почему-то подумала она.

И Рита пошла вверх по лестнице.

Лестница постепенно расширялась, потом вдруг разделилась на две такие же узкие, как изначальная, которые шли параллельно друг другу, но через пролет между ними. Рита машинально увидела, что ведут они, вроде, в одно и то же место, и пошла по ближней к ней. Навстречу шли люди-муравьи, спеша по своим делам. Неожиданно обе узкие лестницы опять объединились в одну широкую, ведущую вниз. Рита пожала плечами и пошла дальше. Лестница заканчивалась ровной стеной с одной-единственной деревянной дверью. Поскольку больше делать было нечего, она открыла дверь и вошла.

Вокруг стояли люди-муравьи. И было несомненно, что это очередь. И что очередь именно туда, откуда она только что пришла. Рита всмотрелась получше. Люди-муравьи стояли в очередь в баню: с тазами, мочалками и мылом. Рита подошла к одной женщине и спросила:

— Скажите, пожалуйста, где здесь выход?

— О, это вам не сюда, – оживилась та. – Вам нужно обратно, – и она показала рукой на дверь, из которой Рита только что появилась. – Идите, сейчас моя очередь, я вас пропущу, – любезно предложила женщина.

— Спасибо, – сказала Рита, пожала плечами и открыла дверь. Вышла обратно на лестницу и сразу заметила, что лестница вместо того, чтобы подниматься вверх и там разъединяться на две, как это было, ведет в просторный зал без окон. Рита спустилась по лестнице и поймала за рукав девушку, отходившую от стенда с расписанием поездов:

— Скажи, пожалуйста, где здесь выход?

Девушка неторопливо захлопнула сумочку и подняла на Риту голубые глаза, выражение чистоты в которых граничило с идиотизмом:

— Я сама ищу его уже вторую неделю.

Рита прошла уже несколько километров, блуждая по залам, лестницам, комнатам и коридорам вокзала. Она устала и вспотела, но то и дело тыкалась лбом в огромные чистые стекла и видела за ними город, который теперь казался ей пределом мечтаний. Рита любила его весь. Он перестал быть серым и даже как-то зазвучал. Рита врезалась в еще одну очередь в какую-то кассу и, пробираясь сквозь потные тела, каким-то внутренним чутьем поняла, что все стоящие здесь уже давно ушли туда, откуда не возвращаются. Испуга не было, но она еще быстрей заработала локтями, и ноги сами вынесли ее из страшной очереди. Отойдя немного, она оглянулась и увидела, что стоят они вовсе не в кассу. Над дверцей матового стекла горели пять букв.

"Выход... " – растерялась Рита.

Она убеждала себя, что этот выход – главный, а раз так, то есть еще два – к железнодорожным путям. Рита побежала куда-то, потом, успокоившись, пошла тише. Она поняла, что торопиться незачем. У нее было много времени на поиски этих выходов – вся жизнь. Если она не найдет ни сегодня, ни завтра, ни через несколько лет – не останется ничего больше, как, устав от хождения, встать в только что виденную очередь, в единственную дверь матового стекла с надписью "ВЫХОД".

Рита побрела по заплеванному полу вокзала, устало поднимая ноги. Что-то отлетело, задетое ее тапочкой, стукнулось о колонну и со звоном закружилось по плиткам пола.

— Стеклышко, – почему-то обрадовалась Рита и нагнулась, чтобы поднять маленький цветной осколок.

Рита выпрямилась и несколько мгновений ничего не могла понять. Девочка все так же неулыбчиво и пристально смотрела на нее.

— Ну, что же ты? – негромко произнесла она. – Прыгай.

Рита выпрыгнула из квадрата и дрожащей рукой полезла в карман за сигаретой.

— Что это было? – хрипло спросила она, жадно затянувшись.

Девочка, словно не понимая, смотрела на ее дрожащие пальцы.

— Что это? – почти крикнула Рита, пытаясь поймать взгляд не по-детски серьезных глаз.

— Игра, – наконец отозвалась девочка и расправила платьице. – Кидай.

Рита отшвырнула окурок и, шагнув к классикам, бросила стеклышко в квадрат с цифрой "два".

Дом казался заброшенным и нежилым: окна заколочены тяжелыми досками, на калитке огромный амбарный замок.

— Это здесь, – сказала Лизка, подняв глаза на пожелтевшую от времени табличку с номером.

— Ты уверена? – спросила Рита, пытаясь заглянуть через невысокий забор.

— Да, – кивнула Лизка и негромко свистнула.

Из-за угла появились еще четыре человека, одинаково неприличного вида – в майках и рваной джинсе.

— Это здесь, – снова сказала Лизка.

Бес огляделся и деловито произнес:

— Ну что, через забор, что ли?

— Не в первый раз, – усмехнулась Рита и потрогала рукой замок. – Выдержит. Помоги-ка.

Бес чуть приподнял ее, она схватилась руками за край забора, уперлась ногой в замок и, легко перемахнув забор, спрыгнула внутрь. За ней последовали остальные.

Маленький огород, обнесенный со всех сторон забором, зарос бурьяном и крапивой. Бес ругнулся и потер босые ноги.

— Покурим, – предложила Лизка, и все полезли по карманам в поисках найденных по дороге бычков.

— Слушай, а она точно здесь? – спросил Макс, обращаясь не то к Рите, не то к Лизке.

— Должна быть, – отозвалась Лизка и озабоченно посмотрела на Риту. – Кто говорить будет?

— И что? – вмешался Бес, придерживая жалкий окурок двумя спичками.

— Придумаем что-нибудь, – сказала Рита, напряженно соображая, что именно можно придумать и сказать.

— Сказать, что мы, мол, старые друзья и хотели бы иметь, чтоб издать, что ли... – предложила Кира и поправила кожаный браслет на руке.

— Из нас такие издатели, – отмахнулась Рита и встала. – А может, пройдет. Ну ладно, пошли. По ходу чего-нибудь сообразим.

Они поднялись по скрипучим ступенькам на полурассыпавшееся крыльцо и дружно замерли. Лизка подняла руку и постучала. Несколько минут все стояли молча, ожидая. Но за дверью было тихо. Лизка постучала сильнее.

— Ненавижу ждать, – шепнул Бес.

Рита шикнула на него и прислушалась. За дверью раздались тяжелые шаркающие шаги, дверь неожиданно быстро распахнулась, и они увидели седую, очень полную женщину с красными воспаленными глазами.

— Мы... – открыла было рот Лизка.

— Убирайтесь вон! – негромко, но твердо сказала женщина без злости, но с какой-то огромной болью.

— Послушайте... – попытался что-то объяснить Бес.

— Убирайтесь вон, – твердо повторила женщина, и глаза ее наполнились слезами. – Мне не о чем с вами разговаривать.

Дверь заскрипела и с силой захлопнулась.

— Влипли, – произнес Макс, спускаясь с крыльца. – Что делать-то будем?

Рита устало опустилась на землю и спрятала лицо в ладони. Минуты две все напряженно молчали, соображая.

— Надо еще раз с Ленкой поговорить, – подняла голову Рита.

— Мы же были у нее. Ничего у нее нет. Все у этой, – Бес мотнул головой в сторону дома.

— Может, лазейку какую знает, – вмешался до сих пор молчавший Маэстро. – Все-таки была здесь несколько раз...

— Сомневаюсь я, что мы сейчас от нее чего-то добьемся, – сказала Лизка. – Видели же, в каком она состоянии.

— А больше все равно делать нечего, – поднялась Рита. – Надо сегодня и как можно быстрее.

— Ну, пошли тогда, – и Бес первым двинулся к забору.

Они молча петляли среди деревянных домиков, обходя заросли крапивы, помойки и развалины.

— Такое ощущение, что весь город – это одна сплошная помойка, – поморщился Бес.

— Так оно и есть, – отозвался Маэстро. – Тут хоть деревья есть. Подожди, сейчас бетон начнется и люди приличные.

Они вышли на дорогу и зашагали в сторону бетонно-панельных домов по горячему серому асфальту. Редкие прохожие тыкали в них пальцами и кричали вслед какие-то ругательства. Рита шла впереди, погруженная в невеселые размышления. Из-за поворота неожиданно вывернул грузовик, несшийся на всей скорости. Лизка дико заорала и рванула Риту на себя. Борт грузовика прогрохотал буквально в двадцати сантиметрах от лица Риты, грузовик выехал на дорогу и на бешеной скорости скрылся в облаке пыли.

— Началось, – белыми губами шепнула Рита и затравленно оглянулась. – Не успели...

Маэстро что-то быстро прикинул в уме:

— В ближайшие полчаса мы должны добраться до Ленкиного дома. Думаю, продолжение последует не раньше.

Бес взял за руку дрожащую Лизку:

— Ну ладно, все уже... На сейчас...

— Спасибо, – коснулась ее плеча Рита и передернулась, представив себя под колесами грузовика.

— Пошли, – сказал Макс. – И побыстрее.

Они почти бежали, обжигая ноги жаром асфальта.

— Успеваем! – крикнул на бегу Маэстро. – Еще десять минут, как раз...

Они вбежали в подъезд большого девятиэтажного дома. Кира рванулась к лифту.

— Ты что, спятила? – оттащил ее Бес. – Рухнуть хочешь в преисподнюю?

Они медленно пошли по лестнице, тяжело дыша и держась за стены.

— От перил отойди, – напомнила Лизка Максу, и он шарахнулся к стене.

— У Ленки на балкон не выходить, – сказала Рита и оглянулась: все ли услышали.

Они остановились у дверей квартиры на седьмом этаже. Маэстро позвонил. За дверью играл магнитофон.

— Джоплин, – прислушалась Лизка.

Маэстро позвонил еще раз. Долго и настойчиво.

— Что-то случилось, – вдруг сказала Рита. – Смотрите, – и толкнула дверь.

Дверь открылась, и сильный тоскующий голос Джоплин вылился в коридор и понесся по лестничным площадкам.

— Заходим, быстро, – отрывисто произнес Бес.

— И осторожно, – добавила Лизка.

Они осторожно вошли и прикрыли за собой дверь.

— Ленка, – позвала Кира, вытягивая шею, словно желая увидеть что-то из темной прихожей.

Дверь в комнату была приоткрыта, и на полу лежала ровная белая полоска света. Рита, стараясь ступать неслышно, двинулась к двери.

— Осторожнее, – придержал ее Маэстро.

Рита кивнула и, сделав несколько шагов, заглянула в дверную щель. Остальные напряженно молчали, глядя на нее. Рита, ничего не увидев, осторожно потянула дверь. Полоска света на полу стала шире. И Рита в то же мгновенье, наткнувшись на что-то взглядом, негромко вскрикнула и зажала рот ладонью.

— Что?! – одновременно воскликнули Маэстро и Бес.

Рита шагнула назад и, прямо в коридоре опустившись на колени, жалобно застонала-завыла. Дверь медленно открылась до конца.

Прямо в центре комнаты на вбитом в потолок крюке висела Ленка. Кончилась кассета, сработал автостоп, и в квартире стало тихо.

— Что же ты наделала... – с болью произнес Бес и сел рядом с Ритой. Кира тихо плакала, уткнувшись в плечо Макса.

— Это мы виноваты, – негромко сказала Лизка. – Нельзя было одну ее оставлять...

— Висела бы рядом с ней, – сквозь стиснутые зубы процедил Маэстро. – Да и не жила она, с тех пор, как Антон... С тех пор, как его не стало...

Рита уже несколько мгновений молчала, лишь вздрагивая, как в ознобе.

— Маэстро, – сказала Лизка. – Там на столе... Может, хоть что-то...

— Все Ленкины рисунки у нас, – отозвался Бес и вытер глаза.

— Может, хоть что-то... – повторила Лизка.

— Хоть что-то... – эхом отозвалась Рита. – От Ленки...

Она издала слабый звук, похожий на стон, и замолчала. Маэстро осторожно вошел в комнату и направился к столу. Зашуршали бумаги. Тонко и еле слышно всхлипывала Кира. Маэстро показался в дверях, держа в руке смятый листок:

— Только вот этот рисунок. Остальное она порвала...

— Надо уходить, – поднялся Бес.

— А как же... Мы так ее оставим?.. – шепнула Кира.

— Ты что? – встряхнул ее Макс. – Уходим, нас здесь не было...

— Им она тоже не досталась, – сказала Лизка.

— Уходим, – Рита тоже встала и прикрыла дверь в комнату.

Очень тихо они вышли в подъезд и спустились вниз по лестнице.

— Идем обратно, – оглянулась Рита, идущая впереди. – Дворами.

При выходе из подъезда Бес чуть задержался в дверях. Маэстро обернулся и заорал, что-то увидев:

— Бес!!!

Бес, мгновенно среагировав, нырнул обратно в подъезд. Тяжелый бетонный карниз над подъездом рухнул вниз, разбившись на громоздкие серые обломки, один из которых отлетел в сторону и ударился об ногу отпрыгнувшей Киры. Кира вскрикнула и согнулась. Макс придержал ее. Из подъезда выглянул Бес:

— Все?

— Беги, – кивнул Маэстро, и Бес выбежал по обломкам.

— Идти можешь? – спросила Лизка бледную заплаканную Киру.

Макс закатал штанину и с видом знатока осмотрел набухшую ссадину:

— Все нормально. Это не смертельно. Сейчас где-нибудь йодом зальем.

— Пошли быстрее, – сказала Кира и крепко взяла его за руку.

С великими предосторожностями, добравшись до частных домишек, они уселись под невысоким деревом, предварительно проверив его на прочность.

— Покурим? – предложил Бес.

— Что делать будем? – спросила Лизка, настойчиво глядя на Риту. Рита молча курила, что-то соображая.

— Маэстро, дай-ка Ленкин рисунок, – наконец произнесла она.

Маэстро протянул смятый листок. Рита расправила его и впилась в него взглядом. Остальные приблизили головы и тоже всмотрелись. В нагромождении карандашных линий угадывался домик, в котором они сегодня были, лицо Антона, устремленное куда-то вверх к Ленкиным глазам и волосам. Дикие, бессмысленно-уродливые зверюшки копошились по всему этому, словно издеваясь и хохоча. А в домике светилось окно.

— Про окно-то мы забыли, – сказала Рита. – Вот он – вход. Мы все-таки доберемся до его записей.

Маэстро отбросил окурок в сторону и произнес словно для себя:

— А если Антон – не последний?..

Взгляд Риты потяжелел:

— Увидим. А если... будем искать остальных... Пока нас всех не угробили...

— Пока они сильнее, – тихо сказала Кира.

— Пока, – отрезал Бес. – Или они нас, или мы все-таки соберем все, до последнего листка... Для тех, кто останется...

— Пошли, – встала Лизка. – У нас мало времени.

Дом стоял такой же заброшенный, как будто не прошло этих двух часов. Здесь не существовало времени. Они вновь перелезли через забор, прошли мимо крыльца и свернули за угол. Окно было открыто.

— Залезаем все, – тихо скомандовала Лизка. – И без записей не уходим.

Они влезли в окно и осмотрелись. Небольшая кухонька выглядела совсем забытой, в углах царствовали пауки, на полу и столе ровным слоем лежала пыль. Они осторожно вышли в коридор, и Бес растерянно оглянулся, указывая не две двери в разных концах коридора.

— Туда, – показала рукой Лизка.

Бес взялся за дверь, напряженно стараясь открыть ее без скрипа. Ему это удалось, и, когда, улыбаясь, взмокшие от волнения, они вошли в комнату, лица у всех разом помрачнели.

Прямо перед ними, под фотографией Антона в черной рамке, в кресле сидела его мать. Сидела и смотрела на них. Несколько мгновений в комнате царила абсолютная тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием больной женщины.

— Извините, – тихо проговорила Кира, краснея.

— Что вам нужно? – негромко спросила мать.

— Нам нужны записи Антона, – сказала Рита.

— У меня их нет.

— Послушайте, – шагнул вперед Маэстро. – Они у вас, и они нам действительно нужны.

— Вы убили моего сына, – все так же негромко сказала мать. – Вы ничего не получите.

— Его убили они! – загорячилась Лизка. – Весь этот мир, что вас окружает! Мы были с ним, и на его месте мог оказаться каждый из нас! Вы можете нам помочь. Нам нужны записи Антона, чтобы никого больше не мог убить этот мир.

— Я вам не верю.

— Сегодня в своей квартире повесилась Ленка, – сказал Бес.

В глазах матери мелькнуло какое-то чувство:

— Лена?

— Да, – подтвердил Макс. – Вот ее последний рисунок.

Мать недоверчиво взяла протянутый листок. Она смотрела на рисунок, и лицо ее словно отмякало постепенно, маска замороженности сползла, притаившись в уголке губ, по щеке потекла слеза.

— Окно в доме горит... – еле слышно произнесла она

— Антон очень любил вас, он держал записи здесь, зная, что, когда придет срок, вы все поймете и поможете, – сказала Кира.

— Они там, – помолчав, отозвалась мать, не отрывая глаз от рисунка. – В коробке под фотографией.

Рита быстро обошла кресло и взяла с этажерки плотную картонную коробку. Открыла крышку, заглянула, удостоверившись, что это то, что нужно, и вернулась к двери.

— Спасибо, – первый раз за весь день взгляд ее потеплел.

— Спасибо, – улыбнулась Кира.

— Мы будем приходить к вам, хотите? – сказал Маэстро.

— Да, – глаза женщины тоже ожили, и что-то похожее на слабое тепло светилось в них вместе со слезами.

— Вы оставите мне этот рисунок? – неуверенно спросила она. – Или... Или он вам тоже нужен?

— Да, – виновато опустила голову Лизка.

— Возьмите. – И Макс осторожно, как великую драгоценность, принял рисунок.

— Нам пора, – напомнил Бес.

— До свиданья.

— Спасибо большое.

— Мы еще придем, – разом заговорили все у двери.

Женщина слабо улыбнулась:

— До свиданья.

Бес вышел последним и закрыл за собой дверь.

Они стояли в огороде, среди бурьяна, и настоящая радость светилась на их лицах.

— Дай бог, это все, – выдохнула Рита.

Бес наклонился и сорвал несколько колокольчиков.

— Я сейчас, – сказал он. – Отнесу...

Лизка улыбнулась. Бес скрылся за дверью, и в то же мгновенье земля под их ногами задрожала, домик дернулся, перекосился, словно от боли, посыпались деревянные стены, и крыша рухнула единым куском, погребая под собой в обломках дома всех, кто в нем находился... Никто из них не успел даже вскрикнуть... Над рухнувшим домом плавно кружились, падая, известь и щепки...

— Бес!!! – нечеловеческим голосом закричала Лизка, оглохнув от своего крика.

Рита судорожно сжимала побелевшими пальцами коробку с записями Антона.

— Не все... – прошептал Маэстро.

Тихо плакала Кира. Макс разжал пальцы Риты, взял у нее коробку, открыл крышку и осторожно стал укладывать туда рисунок Ленки.

— Что это? – дрожащим голосом произнес он, и Рита увидела на его глазах слезы.

— Где? – заглянула она в коробку и взяла маленькое цветное стеклышко...

Ветер разогнал серые облака, и землю осветило тусклое солнце. Рита судорожно сжимала в руках цветной осколок

— Прыгай, – сказала девочка и подтянула гольф на одной ноге

— Подожди, – белыми губами шепнула Рита и, еле передвигая ватные ноги, выпрыгнула из очерченных мелом квадратов. Постояла немного, приходя в себя:

— Что стало с этими людьми?

— Какими? – удивленно спросила девочка.

— Макс, Маэстро, Кира, Лизка?.. – перечислила Рита, заглядывая в неулыбчивые недетские глаза.

— Они были? – сама себя спросила девочка. – Я не знаю...

Рита посмотрела на классики, и вдруг взгляд ее уловил что-то непонятное, такое, чего не бывает в детских классиках. Она резко обернулась к девочке:

— Там... написано...

— Да, – кивнула, поняв, та.

— Но ведь... Я всегда писала там слово РАЙ большими красивыми буквами...

— Нет, – сказала девочка. – Там АД.

— А если... если стеклышко залетит туда? – с трудом сдерживая подкативший к горлу ком, спросила Рита.

— Там и будешь, – просто, как-то буднично ответила девочка и поправила бант в жиденькой косичке. – Кидай, пора.

Рите захотелось подскочить к ней, схватить за плечи, встряхнуть, заорать что-нибудь в отрешенные недетские глаза, чтобы мелькнуло в них хоть какое-то подобие чувств. Девочка, словно поняв, отступила чуть-чуть назад. Рита отвернулась и бросила стеклышко. Рука дрогнула в самый последний момент, и стеклышко, быстро скользнув по асфальту, застыло в очерченном полукруге с двумя большими буквами. Рита подняла бледное лицо и наткнулась на взгляд девочки, который светился злобным удовлетворением. Девочка рассмеялась и сказала усталым голосом Мака:

— Вот ты и пришла.

Откуда-то издалека раздались громкие звуки похоронного оркестра. Девочка медленно опустилась на землю, превратившись в маленький острый осколок чего-то стеклянного. Рита нагнулась и, осторожно подняв его, бережно положила в карман. Звуки оркестра медленно приближались.

Рита побежала в ту сторону, все еще надеясь на что-то... Шла маршем рота солдат в какой-то странной серо-зеленой форме, с бритыми головами и траурными лицами, неся в вытянутых руках подушечки с орденами. Рита остановилась, переводя дыхание, стараясь рассмотреть, что там, в гуще серо-зеленых мундиров. Один из солдат, идущий с краю, неожиданно споткнулся о ворох бумаг и, не удержавшись, упал. Следующий прошел ровно по нему, пригвоздив тяжелым кованым сапогом лицо лежащего к асфальту. За ним шел еще один, еще, еще... Солдаты не меняли траурного выражения лиц и ни на секунду не замедлили шаг, чтобы хотя бы стряхнуть с сапог лохмотья мундира, кожи и кровь. Рита, как завороженная, следила за тем, во что превращается только что упавший, не в силах отвести взгляд или закрыть глаза, словно кто-то невидимый приказал ей стоять и смотреть.

Солдаты миновали ее, и Рита увидела плывущий гроб, задрапированный красной тряпкой и обложенный цветами. Восемь длинноволосых людей несли его на плечах, тщательно глядя под ноги. Один поскользнулся на кровавом месиве, но его поддержали, и в сторону Риты отлетела пнутая чьим-то ботинком окровавленная кисть, сжимающая подушечку с приколотым орденом. Траурный марш несся по головам, глазам и волосам.

За гробом шли волосатые люди в рваных джинсах и майках, увешанные булавками, значками и бисером. Рита осторожно приблизилась к идущим и медленно пошла рядом, украдкой оглядываясь по сторонам, в надежде увидеть хоть одно знакомое лицо. Вот! Или ей только показалось?.. Рита чуть приостановилась, подождав высокого парня с перетянутыми в длинный хвост волосами. Пошла рядом. Несколько минут собиралась с духом, наконец, волнуясь, еле слышно проговорила:

— Маэстро...

Парень дернулся, будто от удара, и Рита увидела в его глазах неподдельный ужас.

— Ты меня с кем-то путаешь, – произнес он, не разжимая губ.

— Извини, – шепнула Рита, лихорадочно пытаясь понять, чего он так испугался. В том, что это именно Маэстро, она была уверена. Он шел рядом, и Рита видела его напряженные плечи и застывшее лицо.

— Послушай... – снова попробовала она.

Маэстро шарахнулся в сторону, сделал пару шагов и скрылся за спинами впереди идущих. Рита на мгновение застыла, но кто-то наткнулся на нее сзади, и она снова пошла, уже не глядя в лица, пытаясь хоть что-нибудь понять. Взгляд ее, растерянно скользивший по сторонам, вдруг уперся во что-то очень знакомое. Толстый кожаный браслет плотно облегал тонкую руку. Рита подняла глаза и, уже зная про себя, чем все это кончится, негромко произнесла:

— Кира...

Девушка вскинула опущенную голову, мотнула копной рыжих волос и твердо сказала:

— Ты ошиблась.

Рита не увидела в ее лице страха. Глаза ее были пусты. В них не было ничего.

— Извини.

Она немного помолчала, вглядываясь в знакомое лицо, и спросила:

— А где остальные?

Кира вздрогнула и мотнула головой в сторону гроба:

— Там, – и тут же спохватилась. – Ты о ком?

— Ты знаешь, – уверенно сказала Рита. – Ты должна знать. Где Ян?

Кира рассмеялась одними глазами – пусто и страшно:

— Ты разве не поняла еще, кого мы хороним?

— Что? – беззвучно выдохнула Рита и схватила ее за руку, резко остановившись.

— Пусти, – равнодушно потянула руку Кира.

Сзади толкнули в спину. Рита выпустила руку, и Кира двинулась дальше. Рита стояла, а люди обтекали ее со всех сторон, люди с отсутствующими лицами, с пустыми глазами, с траурными ленточками, приколотыми булавками к рваной джинсе.

— Господи... – шептали ее губы. – Господи... так не бывает... не бывает...

— В который раз ты повторяешь это? – раздался над ее ухом ехидный голос, и Рита, подняв голову, увидела черные очки и золотую улыбку Мака.

— Ты здесь? – потерянно произнесла она. – Зачем?

Мак согнал с лица улыбку и принял скорбно-торжественный вид:

— Надо же достойно проводить...

— Я ничего не понимаю, – затрясла головой Рита, словно желая отогнать наваждение. – Ничего...

— Пойдем, – сказал Мак и крепко взял ее за руку. – Мы мешаем похоронной процессии.

И Рита послушно пошла вслед за ним, став одной из идущих за гробом.

— Куда мы идем? – тихо спросила она, упорно глядя себе под ноги.

— На кладбище, – усмехнулся Мак. – На кладбище отбросов.

— Чего? – не поняла Рита.

— Общества... Тут недалеко.

Кладбище больше всего напоминало большую помойку. Среди куч отбросов и гнилья то там, то тут возвышались деревянные кресты. Солдаты остановились правильным прямоугольником у вырытой в гниющей свалке ямы. Все остальные, словно по взмаху чьей-то руки, разделились на две группы – справа и слева от гроба. Гроб опустили на две предусмотрительно вкопанные в грязь табуретки. Рита, задыхаясь от зловония, полными слез глазами наблюдала за происходящим Серенький маленький невзрачный человечек возник у плеча Мака и кричаще зашептал:

— Пора начинать?

Мак недовольно поморщился, приложил палец к губам и кивнул. Человечек понимающе мигнул и исчез. Рита попыталась освободить руку. Мак усмехнулся и разжал пальцы. Она продвинулась чуть в сторону, спрятавшись от Мака за чьей-то спиной.

Маленький человечек забрался на кучу мусора побольше, предварительно неуклюже подстелив под ноги старую газету, прокашлялся и начал:

— Дорогие сограждане! Сегодня самый тяжелый день в нашей жизни. Мы провожаем в последний путь...

Риту затрясло, она вдруг ясно осознала всю реальность происходящего, противно задрожали ноги, и пересохло во рту. Урывками доходили до ее сознания какие-то отдельные фразы похоронной речи: "... лидер молодежного движения... город никогда не забудет... несомненные заслуги в области человеческих душ... "

"Плохо, плохо... " – шептала почти про себя Рита, что-то лихорадочно вспоминая. "Девочка!" – лицо ее прояснилось, она сунула руку в карман и нащупала острый стеклянный обломок Пальцем осторожно провела по краю и, придержав карман другой рукой, изо всех сил вдавила руку в стекло. Физическая боль на несколько мгновений затмила собой все остальное. Карман медленно пропитывался кровью.

— Желающих проститься прошу подходить в порядке очереди, – распорядился человечек и сошел с импровизированного постамента.

Вокруг Риты зашевелились люди и по одному, словно зная заранее, кто за кем, отделялись от остальных, на несколько минут подходили к гробу, а затем вставали в другую сторону. Рита все сильнее сжимала в кармане обломок стекла и не сразу заметила, что осталась одна. Взгляды всех, стоявших по ту сторону, были направлены на нее. Рита подняла глаза и заставила себя искать, зная наверняка, что, кроме страха и пустоты, не увидит ничего. Во взглядах, смотревших на нее, царило покорное ожидание. Рита шагнула к гробу, чувствуя, что и штанина джинсов уже пропиталась кровью, и, споткнувшись, почти врезалась лбом в деревянный бок, обитый красной материей. Инстинктивно уцепившись руками за край гроба, подняла голову.

Гроб был пуст. На том месте, где должна была находиться голова, на белой подушечке лежали черные очки Мака. С порезанной руки стекали внутрь струйки крови, сворачиваясь змейками на белизне наволочки. Рита отпрянула от гроба и обвела толпу безумным взглядом:

— Вы что, спятили?! – заорала она и схватила окровавленной рукой черные очки. – Кого вы хороните?!!

Люди напряженно молчали, глядя на нее. Рите вдруг показалось, что не слышат они ее, не слышат и не видят.

— Господи, да что же это?!! – зашептала она.

Серенький человечек как-то неожиданно появился прямо перед ней и, шепча что-то успокаивающе-бессмысленное, попытался выхватить из ее руки очки.

— Отойди! – закричала Рита и изо всех сил дернула край гроба. Тот удивительно легко перевернулся и упал в грязь на выпавшие букеты цветов. Рита ожесточенно вскочила на него и стала топтать ногами, безумствуя и крича что-то дикое, уже не пытаясь ни до кого докричаться, просто выплескивая часть своей боли:

— Станцуем, люди! Превратим свалку в танцплощадку! Даешь истребление крестов и прочих ритуалов! Музыку, музыку!!! Ну что же вы стоите, уроды?! Вы не умеете танцевать?! Вы боитесь?! А я так долго думала, что вы – люди!!! Ну, не бойтесь, не бойтесь же! Танцуем, я разрешаю!!!

Слезы текли по ее щекам, она смахивала их окровавленной рукой, и скоро все лицо ее окрасилось в грязно-красный цвет. Рита ожесточенно била ногами деревянные доски и размахивала очками. Толпа людей колыхнулась в ее сторону, все так же напряженно глядя перед собой, сделала шаг, другой. Крик Риты оборвался. Она замерла, увидя эту ровную безжизненную стену, идущую на нее, и расхохоталась.

— Уроды, Господи... Волосатые уроды... – шептала она сквозь слезы, шатаясь и отступая назад. Ноги ее потеряли опору, и она рухнула в вырытую яму.

Застывшие солдаты вновь грянули похоронный марш. Люди встали по краям ямы, и кто-то, нагнувшись, первый бросил в нее ком слипшейся грязи. Рита села в могиле под летящими в нее горстями земли и устало сказала:

— Давайте. Давайте быстрее.

И надела черные очки Мака, которые все это время судорожно сжимала в руке.

И сразу что-то изменилось. Движущиеся люди застыли, словно кто-то сказал им "Замри!", похоронный марш оборвался, споткнувшись на очередной ноте, с неба хлынул холодный осенний дождь, и знакомый голос произнес где-то сверху:

— Успел. Давай руку.

Рита подняла голову и увидела Яна.

— Давай руку, – повторил он и, крепко взяв ее за окровавленную кисть, вытащил из могилы. – Пошли. Быстрее

— Зачем? – невнятно спросила Рита.

Ян сорвал с ее лица очки и швырнул их в яму.

— Дурочка. Пошли.

Он крепко держал ее за руку, и Рита послушно зашагала вслед за ним по раскисшей грязи, подставляя грязное лицо холодным струям дождя.

Они выбрались с кладбища и пошли по широкой асфальтовой дороге.

— Подожди, – сказала Рита. – Я не могу больше. Я устала.

Она рухнула на дорогу, прямо в лужу, и теперь смотрела в небо серыми больными глазами:

— Я не могу больше...

— Ты ошибаешься, – просто сказал Ян. – Все только начинается.

— Что?! – страшно засмеялась Рита. – Все уже кончилось, кончилось давно. Вся наша жизнь – обочина! Обочина этой сумасшедшей дороги! Этой серой асфальтовой ленты! И никому до сих пор не удалось выбраться из нее! Никому!!!

— Ты просто не знаешь их. Их не так уж мало. Просто это редко удается в одиночку. Многие ломаются, многих калечат, а кто-то просто никогда и не хотел... – сказал Ян и, нагнувшись, легко поднял ее. – Пойдем. У нас мало времени.

— Что это было? – спросила Рита, немного ожив под струями дождя.

— Фарс. Для избранных, – отозвался Ян и быстро взглянул на нее. – Если бы я опоздал, тебя закопали бы.

— Я знаю. Я очень этого хотела.

— Нет, – сказал Ян. – Это слишком просто.

— Ты ошибаешься, – устало выговорила Рита. – Я давно уже сломалась. И если бы это жалкое подобие человека сегодня закопали, никому не стало бы хуже.

— В этой жизни я не ошибаюсь, – улыбнулся Ян. – Ты ведь все еще веришь, что автобус придет. Этого в тебе не убили.

— Верю, – подумав, выдохнула Рита и заплакала.

Ян шел рядом, шлепая босыми ногами по холодным лужам.

— На сколько у тебя пропуск? – неожиданно спросил он.

— На двадцать четыре часа. Максимальный, – уточнила Рита и подняла глаза. – А что?

Вдруг вздрогнула и задрожала, замотав головой:

— Я не хочу обратно! Не хочу, не хочу!!!

— Тс, тише, – прижал ее к себе Ян. – Успокойся. Я спрячу тебя. Только.. – он замялся и посмотрел на ее руки – Этого здесь нельзя. Иначе найдут.

Глаза Риты потемнели:

— Я не выдержу.

— Выдержишь, – твердо сказал Ян. – Иначе найдут.

По пространству огромной многокомнатной квартиры гулял ветер. Было сыро, пахло мокрой известкой и чем-то еще, гниющим и нежилым. Рита сидела в углу. Ее знобило. Больную кисть, обмотанную белой тряпкой, она держала на коленях, прижимая к груди, словно баюкая уснувшего ребенка. Где-то далеко на кухне звучали голоса и слышалось звяканье ложек о стаканы.

Комнатка была заставлена свернутыми в трубы огромными холстами. За спиной Риты на стене висел холст, где кто-то маслом нарисовал белую безглазую фигуру с четким пятном вместо лица. Раздались быстрые шаги, и в комнату вошел Ян, неся в вытянутой руке стакан с чаем.

— Чай будешь? – улыбнулся он.

Рита кивнула и протянула дрожащую руку.

— Ты совсем замерзла, – коснулся Ян ее холодных пальцев и поставил стакан на пол. – Подожди.

Он вытащил откуда-то из кучи тряпья старый свитер и осторожно, стараясь не задеть больную руку, надел его на Риту. Рита слабо улыбнулась и подняла стакан.

— Тебя уже ищут, – сказал Ян.

Рита вздрогнула:

— Они знают, где я?

— Нет, – уверенно мотнул головой Ян. – Им тебя не найти.

— Откуда ты знаешь?

— Срок твоего пребывания здесь истек. Они ищут тебя там, наверху, среди масок. До нас им пока не добраться. Мы хорошо прячемся.

— А похороны... Что это? – почти шепотом спросила Рита, вновь остро переживая тот ужас.

— Представление. Всего-навсего. Для того чтобы оставили нас в покое. Но если бы я не успел, тебя бы закопали. Это слишком серьезно. Нельзя рисковать всеми живыми... У нас здесь свой мир, и никто чужой никогда сюда не войдет. Никто оттуда. Только живые.

— Живые?

— Верящие. Поэтому ты здесь.

— Мак в очередной раз проверил меня? – больше себе сказала Рита.

— Да, – кивнул Ян. – И убедился в том, что знал. Теперь он ищет тебя.

— Я не хочу, не хочу... – исступленно зашептала Рита и прижалась лбом к щеке Яна. – Ты же поможешь мне! Ты не отпустишь меня! Сколько можно умирать! Я не хочу больше!

Ян погладил ее спутанные волосы и шепнул в них:

— Успокойся. Все будет хорошо. Только выдержи.

Рита снова вздрогнула:

— Я боюсь. Это сильнее меня.

— Нет, – уверенно сказал Ян. – Иначе тебя бы здесь не было.

Он взял из ее руки пустой стакан и поднялся, виновато улыбнувшись:

— Меня там ждут. Может... пойдем вместе?

— Нет, – отчаянно замотала головой Рита. – Не сейчас. Потом. Я посижу.

— Здесь холодно. Я укрою тебя.

Ян достал старое, прожженное в нескольких местах одеяло и укутал Риту, подоткнув его со всех сторон:

— Я на кухне. Будет плохо – позови. Обещаешь?

Рита кивнула и закрыла обведенные синевой глаза. Губы Яна легко коснулись ее лба, и шаги его затихли где-то за пределами комнаты. Рита, дрожа, сжимала колени, чувствуя где-то рядом боль. Такую зловещую и знакомую.

— Я выдержу, – твердила она про себя, сжимая зубы, вспоминая лицо и зеленые глаза Яна. – Я выдержу, иначе найдут.

... Корежило и трясло. Отпускало на мгновенье, белые губы жадно ловили холодный воздух, торопясь и захлебываясь, и все начиналось сначала. Рита выла тихонько, сбивая ногами одеяло, стучась холодным лбом в холщовую стену с нелепой безглазой фигурой, вцеплялась зубами в бинт на руке, вновь насквозь пропитанный кровью. На кухне кто-то мыл стаканы.

... Улыбающееся лицо движется все ближе, ближе, ближе... Глаза в глаза...

— Дик, – простонала Рита. – Куда ты? – Не уходи...

Крестик на прокушенной шее медленно, как маятник, из стороны в сторону... Дальше, ближе... Дальше, бли... Резкая боль и кровь из лопнувших губ на грудь, на шею, на старый свитер Яна...

— Зеркало, зеркало, зеркала... – бессвязный лепет, прерываемый стонами и нечеловеческим воем. – Дорога... кошка на обочине... День убивает... убил всех...

Взлетает вверх рука, прикрывая растрепанные волосы:

— Не бросайте! Не бросайте! Я не хочу! Я – живая!!!

Золотая улыбка Мака:

— Не все так просто, девочка... Ты так ничего и не поняла...

— Не хочу, не хочу больше... Не могу...

Комок в горле, слезы в больных глазах... Запах травы. Щекочет ноздри, заползает в голову. Дрожащие руки тянутся жадно:

— Дик, дай... дай...

Черные очки Мака:

— Ты поняла меня, девочка?

Судорожные движенья головой:

— Да, да, да, да... Дай, Мак...

Тихий смех в ответ. Холодно. Боже, как холодно... Свеча перед зеркалом... Там, в глубине, чье-то лицо... Кто ты? Кто ты? Кто?!! Сэр, не молчи!!! Собаки, терзающие лежащее тело...

— Нет! Нет! Нет!!!

Крик несется, безумный и безудержный. Рита пятится в угол, загораживая окровавленной рукой глаза, нащупывает второй что-то и тянет, тянет изо всех сил... Спрятаться, закрыться, чем угодно... Падает скрученный холст. Поднимается пыль над бесконечной дорогой... Кружит, смеется... Какое яркое солнце! Болят глаза... Рука в черном рукаве – в пальцах черные очки: возьми... Гадливо: "Нет, нет!" Ноги упираются в угол, дальше, дальше... Спина вжимается в белую безжизненную фигуру на холсте. Фигура оборачивается, смеется, тянет руки... Нет лица – на сером пятне головы черные очки и кровь из прокушенного горла... Дым сигареты в глаза, огонек ближе, ближе... Дрогнула рука – от ожога ровный круг...

— Мне – максимальный.

Пальцы девушки впиваются в рукав ее спутника, синеют, растут... На спутанные волосы сверху комья земли... Жалкое поскуливание:

— Не надо... не надо...

Неулыбчивые, недетские глаза девочки светятся злобным торжеством. Ленка в петле... Обломки дома падают медленно, тихо кружась... Пыль над бесконечной дорогой... Тонкая рука в кожаном браслете протягивает сумку. Золотая улыбка Мака: дошла? Пальцы жадно вцепляются в кожу сумки, рвут застежку...

— Не могу, не могу больше... – лихорадочно набирают шприц. Глаза завороженно смотрят. Капля на кончике иглы... В ней – жизнь... Быстро закатывается рукав. Язвы на сгибе руки чмокают жадно. Игла касается кожи. Вот оно, ну!!! Полкубика в вене. Дикий вопль Яна:

— Что ты делаешь?!! Там воздух!!!

И пустой шприц отлетает к стене, разбиваясь на осколки, разваливаясь на детали, жалобно звякая...

... Закрываются глаза, и приходит ночь...

Главная площадь города пуста и безжизненна. Еще не взошло солнце, но в воздухе пахнет свежестью раннего-раннего утра.

Все горожане спят и видят сны, бесцветные и плоские. Бетонная громада автобуса-памятника медленно трогается с места. Колеса, разрывая на куски асфальт, становятся резиновыми и упругими. Звенят, выпадая, стекла в салоне, пахнет бензином и чем-то еще – непривычным и резким, не бывшим никогда ранее на этой площади, в этом городе, на этой земле... Ошалевшую фигуру черного сторожа вдавливает в пыль бетонный монстр. Автобус долго раскачивается, словно только что проснувшееся тяжелое животное, потом раздается гудок – длинный, протяжный. Из близлежащих домов выглядывают потревоженные жители, и лица их вытягиваются, перекашиваются в крике. Со всех сторон бегут черные, но автобус уже трогается, подминая колесами всех не успевших отскочить, медленно едет к тому месту, где была некогда будка-ожидалка, жестяная остановка с потерявшим цвет указателем. Двери медленно открываются, и высокий парень с гитарой ловко впрыгивает внутрь и, положив гитару на сиденье, оборачивается, улыбаясь:

— Ну что же ты стоишь? Едем!

Он протягивает руку, и Рита недоверчиво, осторожно поднимает свою.

— Быстрее, – торопит Ян. – Только мы успели! Быстрее!

Где-то за спиной тяжелое дыхание Мака. Рита, решившись, подает руку и мгновенно оказывается в салоне. Двери закрываются резко, словно только этого и ждали. Автобус трогается. Ян трясет Риту за плечи и в глазах его слезы:

— Мы успели! Мы дождались, понимаешь?!

Рита кивает, все еще не веря, но автобус набирает ход. Рита смотрит в окно на остающийся город, машинально садится на одно из сидений и, ощутив настоящую тряску езды по не очень ровной дороге, молча плачет.

— Все будет хорошо, – улыбается Ян. – Теперь все будет хорошо.

И звучит странная музыка, похожая на церковную, и словно кто-то рядом или в ней самой бубнит молитву, заунывно и привычно. Тонкая рука, дрожа, зажигает свечу и ставит ее к остальным, дотлевающим и еще горящим... Язычок пламени вздрагивает, но горит, горит... Тихо плавится воск...

Они метались с квартиры на квартиру, жили у родителей и друзей, и было хорошо и плохо одновременно. Боль заглядывала к ней, как к давней хорошей знакомой.

— Я не могу, – однажды пожаловалась она, когда они сидели на кухне и пили чай. – Я не думала, что обрести себя здесь это так тяжело и сложно...

— Терпи, – философски заметила Боль (сказать по секрету, она давно поняла, что Боль – лучший философ из всех ею виденных и прочитанных). – Иначе утянет туда.

— Может, так будет лучше? – вслух подумала она и тут же встряхнула головой. – Нет, наверно, нет...

— Тебе все еще хочется жить там? – спросила Боль.

— Иногда, – призналась она. – Когда очень плохо.

— Тогда вернись, – посоветовала Боль. – Вернись, чтобы все, наконец, решить и выбрать. Ты просто не сможешь так дальше.

И она поняла, что Боль, как всегда, права. Для того чтобы жить дальше, нужно выбрать свой мир. Тот, один-единственный, в котором она и будет настоящая.

— Пожелай мне удачи, – попросила она.

— Удачи, – серьезно сказала Боль.

Была весна, и ее снова здесь не стало. Не стало надолго.

 

МЕСТО – ВРЕМЯ – ТРАНЗИТ

— Скорый поезд Владивосток – Москва с третьего пути отправляется... Внимание, пассажиры! Скорый поезд Владивосток – Москва с третьего пути отправляется, – надтреснутым голосом вещал громкоговоритель на полуосыпавшейся стене грязно-зеленого цвета. Маленький зальчик провинциального вокзала был почти пуст, дремали люди на лавочках, да пара бабушек, зорко, недоверчиво охраняла свои узлы и корзины. Девушка сидела на грязном подоконнике, облокотившись на небольшой кожаный рюкзачок, и смотрела в окно на освещенные ночными фонарями железнодорожные пути.

Они являли собой нечто единое – обшарпанный вокзальчик, существующий вечно, и девушка, вросшая в его подоконник, как неотъемлемая его часть, сродни громкоговорителю, заплеванным плитам пола и грязным стеклам с разводами.

Мерное бурчание, сопение и шипение вокзальчика нарушил резкий, громкий звук чего-то неожиданно упавшего и покатившегося. Девушка вздрогнула и оторвала взгляд от окна. У входа в зал, стоя на коленях, под сверлящими взорами напряженных старушек, собирал раскатившиеся краски невысокий человек в черных джинсах, со светлыми волосами, стянутыми в хвост черной резинкой. Он сложил все краски в коробку, близоруко огляделся по сторонам, на пару секунд задержал взгляд на подоконнике и торопливо направился к девушке.

— Привет, – чуть запыхавшись, произнес он и протянул коробку с красками. – Подержи, пожалуйста, я картины принесу.

Девушка молча кивнула, не удивляясь, и взяла коробку.

Минут через пять человек вернулся, волоча обмотанный тряпицами и перевязанный веревками крест-накрест большой прямоугольник. Он прислонил его к стене у подоконника и облегченно выдохнул:

— Все, спасибо.

— Садись, – предложила девушка и подвинулась, освобождая место.

Человек уселся на подоконник и вытер потный лоб ладонью, измазанной в краске.

— Ты кто? – спросила девушка.

Человек улыбнулся:

— Вольный художник.

— Это я поняла. Я не о том. Ты кто?

— Дан, – сказал человек.

Девушка кивнула:

— Богом? Или...

— Богом, – посерьезнел тот.

— Ты в этом уверен?

— Давно.

Девушка кивнула снова:

— Тогда привет. Я – Мисс.

— Всегда? – спросил Дан.

— Сегодня.

— Что ты делаешь здесь?

— Прячусь. Или убегаю. Не знаю, как точнее.

— Тогда нам по дороге.

— Я это уже поняла. В этой дыре только так и может быть, – Мисс отвернулась к окну и долго смотрела на ближайший фонарь, играя с его светом, то увеличивая, то уменьшая, то совсем срывая с опоры световое пятно.

— Поезд не скоро, – наконец сказала она и расправила заплатку на джинсах.

— Это не так страшно, – улыбнулся Дан. – Подождем.

— А ты знаешь, что шансы попадания в двух особей увеличиваются ровно в два раза? – Мисс подняла глаза и заглянула в его лицо.

— Конечно, – кивнул Дан. – Но время еще терпит.

— Оно терпит всегда, – возразила Мисс и отвела взгляд. – Ты мне не соврал.

— Я давно уже не вру людям. В этом нет необходимости. Все равно не поверят, – пояснил Дан и устало потянулся. – Спать хочу. Двое суток писал. Устал.

— Отоспишься в поезде, – сказала Мисс и поняла, что не верит в то, что сказала. Быстро взглянула на Дана и поняла, что он не верит тоже, смутилась:

— Прости...

Дан понимающе покачал головой:

— Транзитом?

— Как обычно, – пожала плечами Мисс.

— А я насовсем.

— Уже? – удивленно спросила она. – Не страшно?

Дан улыбнулся как-то странно:

— Моя мастерская сгорела.

— В этом городе?

— В болоте тоже иногда бывают пожары. Знаешь, как горят залежи?

— Знаю, – подумав, ответила Мисс. – И все?

— А больше ничего и не было.

Мисс долго смотрела на него, потом произнесла:

— Здорово тебе досталось.

— Наверно, не меньше, чем тебе, – сказал Дан, и она поймала его взгляд, скользнувший по шрамам на ее руке, выглядывающим из-под разноцветных фенечек.

— Пойдем покурим? – предложила она, слезая с подоконника.

— Я не курю, – развел руками Дан. – Иди, я посижу.

Мисс добралась до выхода из вокзальчика и остановилась на перроне. На рельсах не было поездов, ночную тьму съедали фонари, в воздухе пахло углем и смолой, все это застыло неподвижно вокруг нее, лишь дрожал в руке крошечный красный огонек. "Дорожная тоска?" – подумала Мисс, стараясь влиться в окружающее здесь и сейчас, не раздваиваясь и не вспоминая. Так было легче. Стать существом без вчера и завтра.

Кто-то тронул ее за плечо, она обернулась и увидела синюю фуражку и погоны. "Вроде рано еще", – прикинула про себя.

— Ваши документы? – страж порядка был подстать вокзальчику: этакий классический тип служаки с каменным лицом и одной-единственной извилиной. Зная наперед, что лезть на рожон просто бессмысленно, Мисс молча повернулась, отбросив окурок, и нырнула в дверь вокзала. Так они и вошли в зал: спокойная, даже как будто немного сонная Мисс и четырехугольный каменный страж в синей фуражке на ушах и с осознанием собственной значимости на физиономии. Мисс видела, как напрягся Дан, заметив их, она подошла к подоконнику, порылась в рюкзачке и извлекла на свет потрепанную серую книжечку. Протянула ее, не глядя. Страж порядка долго листал ее, чуть не принюхиваясь, просмотрел на свет одну из страниц и неохотно вернул. Оглядел с ног до головы Дана и отрывисто скомандовал:

— Здесь что делаете?

— Регистрироваться едем, – серьезно сказала Мисс. – Хотели здесь, да вот родители восстали, стол свадебный готовят. Пришлось ехать.

— Ну, тогда все в порядке, – расплылся в дежурной улыбке страж. – Прошу прощения.

— Ничего, заходите еще, – вежливо улыбнулась Мисс и засунула книжечку обратно в рюкзак.

Страж козырнул и отошел.

Мисс взглянула на свои руки: они дрожали, словно по пальцам пробегал электрический ток.

— Сволочи, – прошептала она и сжала кулаки.

— Ну, ты можешь... – протянул Дан и облегченно вздохнул. – Я уже подумал...

— Мое время тоже еще терпит, – отозвалась Мисс. – Все равно противно. Это он уже по собственной инициативе.

— Я понял. Если бы он попросил документы у меня...

— Так плохо? – удивилась Мисс.

Дан снова странно улыбнулся. Он вообще часто улыбался, он улыбался почти все время. Только не глазами.

— Хватит тут сидеть, – сказала Мисс. – Пошли. Скоро поезд, – и зная, что возражений не будет, взяла коробку с красками.

— Пошли, – согласился Дан и слез с подоконника.

— Пассажирский поезд № 313 (место следования неразборчиво) прибывает на шестой путь, – чирикающе выдал громкоговоритель, чихнул и стих.

— Наш, – поднялась с перрона Мисс и обратилась к ближайшему человеку. – Где здесь шестой путь?

— Шестой? Это запасной, – отозвался железнодорожник в оранжевой куртке. – Там вагоны отцепленные стоят.

— Но ведь только что объявили... – недоуменно начала Мисс и осеклась под гневно блеснувшим взглядом Дана.

— Извините, – повернулся он к железнодорожнику. – Девушка просто все перепутала. Ночь на вокзале, бывает...

— Конечно, – заулыбался тот добродушно и отошел.

— Ты соображаешь, что делаешь? – сердито спросил Дан и покрутил пальцем у виска. – Туда захотела? У нас тут с этим быстро. Невзирая на лица и время.

Мисс виновато молчала.

— Пошли, – потянул ее Дан. – У нас всего две минуты.

И они побежали ко входу в тоннель.

На четвертом пути тоннель оборвался, они выскочили на перрон и помчались дальше, перешагивая рельсы, – к темной, неосвещенной площадке, самой отдаленной от вокзала.

— Билет давай, – протянул руку запыхавшийся Дан.

— Что? – не поняла Мисс.

— Билет есть у тебя? – заорал Дан.

Мисс кивнула и вытащила из кармана желтый квадратик. Дан быстро посмотрел на него:

— Тот же вагон. Судьба. Пошли.

Они пробежали мимо пары мрачных вагонов с темными стеклами, в которых отражались огни вокзальчика, и остановились у открытой двери и спущенных ступенек вагона с номером десять. Дан протянул билеты заспанной проводнице и втолкнул Мисс в вагон. Едва его нога коснулась ступеньки, состав дернулся, загремели колеса, и поезд медленно тронулся с места.

Плацкартный вагон № 10 был абсолютно пуст. Горел неяркий свет, заключенный в коробку темных грязных окон и трясущихся стен вагона. Свернутые цветные матрасы на третьих полках напоминали толстых спящих зверей.

— Так ездить мне еще не приходилось, – вписался в перестук колес голос Дана.

— Бывает, – сумрачно отозвалась Мисс и оглянулась настороженно. – Пойду до тамбура дойду.

Она быстро прошла в конец вагона, выглянула в тамбур, заглянула в туалет и вернулась обратно:

— Действительно никого.

Дан удобно расположился на нижней полке и улыбнулся:

— Тогда садись.

Мисс устало опустилась напротив:

— Пока нам везет.

— Ты ничего не сказала о себе.

— Зачем? Мы и так слишком много говорили. Я нахожусь здесь и сейчас. – Я – человек ниоткуда. Это достаточно сложно.

— Я знаю, – улыбнулся Дан. – Странные эпизоды...

— Картинка без начала и конца, – уточнила Мисс.

— Ну, тогда... – Дан раскрыл лежавшую перед ним коробку с красками, – поиграем?

— Что ты называешь игрой? – спросила Мисс.

— Вполне серьезные вещи. Смотри, – он достал кисточку и нарисовал на оконном стекле три блестящие капельки.

— Что это? – снова спросила Мисс.

— Пусть будет дождь.

— Пусть, – кивнула она. – А радуга?

Дан раскрасил капельки оттенками синего, зеленого и красного и пристально посмотрел на нее:

— Куда пойдем сначала?

— В синюю, – не задумываясь, ответила Мисс и с готовностью поднялась, перекинув через плечо свой кожаный рюкзачок.

Дан протянул ей руку. Они медленно погрузились сначала в бледно-голубое, потом в синее, потом в фиолетовое. Стало совсем темно.

— В фиолетовых лесах растут фиолетовые деревья, – сказала Мисс, отгоняя спустившуюся тишину. – И фиолетовые люди ходят по фиолетовым дорожкам.

— Тише, – остановил ее Дан. – Я тоже здесь в первый раз. Они огляделись по сторонам.

Над фиолетовой травой в рост человека порхали огромные бабочки синих оттенков. Странно низкое небо было затянуто серо-голубой непрозрачной пеленой. Было очень тихо, лишь где-то рядом переливчато звенел колокольчик.

— Это поет трава, – улыбнулся Дан и отыскал взглядом едва заметную тропинку. Мисс зашагала вслед за ним, осторожно ступая на синюю землю.

— Как это у тебя получается? – спросила она.

Дан пожал плечами:

— Не знаю. Само собой.

— Давно?

— Нет, всего несколько раз. Знаешь, в первый раз я испугался, – он улыбнулся тем своим страхам и сорвал огромный махровый цветок, причудливый и очень красивый. – Держи.

— Спасибо, – кивнула Мисс и воткнула его в волосы.

Маленькое существо легко выпорхнуло из цветка и, быстро двигая серебристо-синими крылышками, закружилось над их головами.

— Эльф... – Мисс растерянно завертела головой. – Смотри, эльф!

— Ну да, – кивнул Дан. – Они здесь живут.

— Откуда ты знаешь? Ты же сказал, что не был тут раньше?

— Ну и что? Они были здесь всегда.

Мисс протянула ладони, и эльф доверчиво опустился в них, расправив крылышки и что-то негромко стрекоча.

— Он желает нам счастья, – прислушался Дан.

— Счастья? – недоверчиво переспросила Мисс и вытянула руки. – Лети...

Эльф взмахнул крылышками и, покружившись немного над их головами, исчез в траве.

— Много не болтай, – крикнул ему вслед Дан и услышал в ответ возмущенное стрекотанье.

— Обиделся, – сказала Мисс. – Куда мы идем?

— Не все ли равно, – махнул рукой Дан.

— Мне давно не было так спокойно, – призналась Мисс и села на траву.

— Ты подсознательно слишком этого хотела, – сказал Дан и лег рядом. – Да, впрочем, и я тоже

— Чего? – сонно поинтересовалась Мисс

— Покоя, – пояснил Дан и зевнул. – У нас еще есть время. Спи.

Мисс хотела что-то возразить, но серо-синяя пелена неба опустилась ей на лицо, придавила веки, и под мягкий звон колокольчика она медленно погрузилась в сон, первый раз за последнее время без страха и напряженного ожидания...

...Стеклянные стены молчаливых улиц, убогий приют для несовершенных...

— Знаешь, мы слишком многого хотели...

— Мы обречены?..

... Вопрос?.. Ответ?..

В пещере – двое в засаленных халатах и стертых башмаках.

— Уютная ночлежка, – довольно протянул один из них, вытягивая руки к чуть теплому чайнику.

— Давно не было так тихо, – согласно кивнул второй, отбрасывая с грязной застывшей маски засаленную прядь волос.

— Хорошо, – беззубо заулыбался первый, и вдруг настороженно прислушался.

— Дарк твою мать! – громко выругался второй и смачно плюнул сквозь дырку в желтых гнилых зубах. – Не спится им, сволочам!!!

— Пошли, – кряхтя, поднялся его собеседник и в сердцах пнул ногой нагревающийся чайник. – Даже чаю попить не дадут!

— Бригада номер 13, на вынос, – скомандовал тонкий женский голос из висящих на грязных шеях болтов. – Бригада номер 13, на вынос!

— Да слышим мы, слышим, – устало отозвался второй и затоптал потухающий костерчик.

— Пошли, – потянул его первый. – Сам потухнет...

Больничный тусклый свет ровно поливал полупустую палату. Двое в засаленных халатах, оставляя за собой мокрые следы с остатками лохмотьев, вывалили из носилок на ближайшую кровать нечто странного синеватого цвета. Из кровати, стоявшей в углу, вжавшись в железную спинку, испуганно смотрел на происходящее маленький человечек с бегающими мышиными глазками, переполненными слезами.

— Тяжелая, зараза! – мрачно констатировал один из носильщиков и, брезгливо стряхнув с рукава халата синий волос, громко хлюпая остатками башмаков, удалился вслед за что-то бурчавшим себе под нос напарником.

Человечек с мышиными глазками, настороженно озираясь, спустил с кровати тонкие ножки в коротких пижамных брючках и, ступая на цыпочках по ледяному бетонному полу, бесшумно подкрался к только что принесенному. Несколько мгновений он отчаянно прислушивался, готовый каждую секунду шмыгнуть обратно в угол, потом перевел взгляд на лежащего, и личико его исказилось гримасой жуткого сладострастия, губы разъехались в усмешке предвкушения, обнажив желтые, хотя и маленькие, но довольно острые, клыки. Тонкая ручка с перепончатыми пальцами осторожно скользнула по длинным волосам синеватого оттенка, потом, нервно подрагивая, поползла ниже и остановилась на груди. Лицо человечка дернулось и застыло в полнейшем экстазе. Пальцы напряглись, впиваясь ногтями в одежду и кожу, мышиные глазки вновь наполнились слезами, он начал медленно подергиваться, весь, от худых костлявых ножек в пижамных брючках до жидкого пушка на голове, все быстрее и быстрее, заскрипели пружины, лежащий открыл глаза, и палату прорезал истошный женский крик. Человечка откинуло к стене, он стремительно метнулся в угол и забился под одеяло.

Мисс кричала, отчаянно и дико, худенькое тело сотрясалось в конвульсиях ужаса. Из второго угла палаты сосредоточенно, не мигая, смотрели два внимательных глаза. Завыла аварийная сирена, и палата в одно мгновенье наполнилась оборванными людьми в грязных белых халатах. Двое схватили ее за руки и за ноги, а третий методично и ровно, с силой стал бить ее по лицу. Синие волосы метались из стороны в сторону, собирая хлопья грязи с серой наволочки. Мисс всхлипнула и затихла.

— Фу, – отдуваясь, отпустил ее ноги здоровенный санитар и, вынув из кармана жалкое подобие носового платка, протянул его врачу. Тот отсутствующе улыбнулся и вытер с узкой полоски лба капельки пота.

— Поори еще, – пригрозил второй санитар, встряхивая затекшие руки, – так получишь!

И троица молчаливо удалилась, оставив после себя мокрые следы, запах пота и давно не мытых тел.

Мисс закрыла руками горящее лицо и заплакала. Человечек с мышиными глазками дрожал под одеялом, из второго угла все так же внимательно, не мигая, смотрели два глаза.

Мисс долго приходила в себя, негромко всхлипывая, потом вытерла слезы и осторожно огляделась по сторонам, ничего не понимая.

— Где я? – чуть слышно спросила она и услышала в ответ отзвук собственного голоса.

— Т-с-с... – зашипел человечек с мышиными глазками, все еще дрожа. – Бить будут.

Мисс попыталась восстановить все предыдущие события, вспомнила синюю траву и улыбку Дана, но это ничего не объясняло, скорее, наоборот. Она осторожно встала с кровати и подошла к человечку, который при ее приближении затрясся еще сильнее.

— Где я? – шепотом спросила она.

— В б-больнице, – стуча зубами, еле выговорил человечек и зашипел: – Отойди, а то заору!

— Не бойся, – как можно убедительней шепнула Мисс, но на всякий случай сделала два шага назад.

В палате не было окон, кровати стояли друг против друга вдоль серых обшарпанных стен.

— Кто ты? – услышала Мисс где-то внутри себя, вздрогнула, оглянулась и наткнулась на два внимательных глаза. Скорее машинально она шагнула в ту сторону и тут же резко вскинула вверх руку, зажимая невольный вскрик. На кровати не было никого, лишь два ничем не связанных между собой глаза по-прежнему, не мигая, смотрели на нее.

"Кто ты? – с поразительной настойчивостью застучало у нее в голове. – Кто ты? Кто ты? Кто ты?"

Мисс сжала руками опухшее лицо и кинулась к двери.

— Убьют, – спокойно предупредили глаза.

Мисс растерянно остановилась и тяжело опустилась на кровать.

— Не бойся, – сказали глаза, неотрывно глядя на нее, и в голове ее снова зазвенело на разные голоса: "Кто ты? Кто ты? Кто ты?"

Мисс осторожно перебралась в угол и встала так, чтобы глаза не смогли ее видеть. Голоса тут же исчезли. Мисс опустилась на холодный пол и прижалась щекой к бетонной стене.

— Ничего не понимаю. Где я? – ее опухшие губы еле шевелились, все лицо страшно болело.

Она долго просидела так, почти в забытьи, потом что-то холодное коснулось ее плеча. Мисс вздрогнула и повернула голову. Рядом с ней, прижимая палец к губам, стоял человечек с мышиными глазками и, участливо улыбаясь, протягивал что-то, зажатое между пальцами второй руки. Поднеся руку к ее лицу, он медленно разжал пальцы, и Мисс увидела большого толстого таракана, приколотого портновской булавкой к центру перепончатой ладони. Человечек сладко облизнулся, явно предлагая его съесть. Нервы Мисс не выдержали, она оттолкнула протянутую руку – человечек заверещал, – выбежала из угла – в голове тут же зазвенело: "Кто ты? Кто ты? Кто ты?", – и бросилась к двери.

— Убьют, – снова спокойно, оборвав голоса, предупредили глаза.

— Ну и пусть! – крикнула Мисс и выскользнула за дверь.

В своем углу обиженно плакал человечек.

Дверь палаты выходила на площадку какого-то этажа странной формы и размеров. Было полутемно и очень тихо. Мисс перегнулась через перила и посмотрела вниз. Откуда-то далеко снизу, колыхаясь, поднималась серая масса, почти беззвучно и незаметно, лишь изредка что-то поблескивало, отражая свет, идущий из грязных окон. Мисс долго напрягала глаза, пока не поняла, наконец, что это – штыки, а серая ровная масса – солдаты в серо-зеленых шинелях, медленно, но верно, словно подчиняясь чьим-то беззвучным командам, поднимающиеся по лестнице. Мисс отпрянула от перил, бросила взгляд на закрытую дверь палаты и легко и быстро побежала вверх по лестнице. Она почти не смотрела по сторонам, ее охватило чувство дикого ужаса перед этой серой, ровной, движущейся массой; площадки этажей были похожи одна на другую, каждая странной формы и размеров, с одной-единственной дверью, ничем не отличающейся от двери той палаты, из которой она выбежала. Мисс боялась остановиться и оглянуться, солдаты поднимались быстрей, чем она бежала, она чувствовала за спиной учащенное дыхание бесчисленного количества зловонных ртов, шарканье подошв по ступеням лестницы становилось все громче, Мисс прерывисто дышала, лестница превратилась в сплошную серую ленту, нога скользнула на чьем-то смачном плевке, Мисс упала, отлетев в сторону, и ударилась лбом в закрытую дверь. Дверь мгновенно открылась, и сморщенная костлявая рука быстро втащила ее внутрь. Серый поток поднимался выше и выше, прессуя плевок в бетонный пол лестницы...

Комната, в которую она попала, была абсолютной копией палаты, с тем лишь различием, что вместо кроватей напротив друг друга вдоль стен стояли железные клетки. Между ними в кресле-качалке, укутавшись в клетчатый плед, лицом к двери, у противоположной ей стены, сидел благообразного вида седой старик со сморщенным маленьким лицом и пронзительным острым взглядом из-под густых бровей. Мисс, ошеломленно раскрыв глаза и тяжело дыша, наблюдала, как его рука, втащившая ее сюда, с удивительной скоростью двинулась змеей по полу, уменьшаясь, и через пару секунд приняла нормальный, обычный размер. Старик молчал. Мисс слышала за дверью топот ног и, оценивая ситуацию, огляделась по сторонам. В клетках сидели дети. Если этих чудовищных уродцев можно было назвать детьми. Мисс передернуло от отвращения и жалости. Старик нахмурился и прохрипел:

— Что стоишь? Говори!

— Что? – опешила Мисс.

— Чего, чего? – передразнил старик – Зря что ли тебя спасал? Говори!

— Я не знаю... Что говорить-то? – спросила Мисс, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы несколько пар настороженно следящих из-за прутьев глаз не увидели на ее лице отвращения.

— Скучно мне, – пожаловался старик. – Сижу, как проклятый, с этим мясом, людей уже полвека не видел. Санитары, правда, приходят, да что с них толку, так, старых увезти, новых принести, буркнут что-нибудь на ходу, и нет их.

Мисс внимательно посмотрела на старика и увидела, что ноги его прикованы к креслу-качалке, а само кресло – к огромному стальному кольцу в центре бетонного люка. Старик тем временем продолжал:

— Развлекаюсь вот от нечего делать, – он кивнул на свою руку. – Уроды эти какие-то вялые попались – ни поорать, ни попрыгать нормально не могут... Давненько с людьми-то не разговаривал, – старик оценивающе оглядел Мисс с ног до головы. – Красивых делать стали... Только не нравится мне этот синюшный оттенок. Постой, постой, – насторожился он. – А ты, случаем, не из травы?

По его тону Мисс поняла, что быть из травы – это что-то ужасное, вспомнила мгновенно синюю высокую траву и эльфа на ладони и отчаянно замотала головой:

— Нет, мода теперь такая.

— Нашли кому подражать! – возмутился старик. – Их еще не повывели?

— Почти, – сказала Мисс, очень смутно представляя себе о чем идет речь.

— В мои времена-то повеселее было, – тоскливо вздохнул старик и вдруг оживился. – Выбираешься, бывало, из Дома с разрешением на выход, разумеется, в составе бравых ребят из 131-го, противогаз на лице, автомат в руках, за спиной пара бомб, в общем, все по форме, и сквозь заросли эти вонючие ползком друг за другом, и очередью вправо, влево, вправо, влево... А за нами следом бригада по переработке... Хорошее было времечко!..

Старик снова вздохнул:

— А ты чего по этажам бегаешь, когда не надо?

— С особым поручением, – не растерялась Мисс.

— Ну-ну, – кивнул старик и, неожиданно дернувшись всем телом, невесть откуда взявшимся хлыстом скользнул по голому шишковатому черепу одного из уродов. Тот упал к стене и дико заверещал. Старик вернулся в прежнее положение и вздохнул.

— Что вы делаете? – не удержалась Мисс.

Старик прикрыл глаза и процитировал:

— Подвижность мышц придает живому мясу особую прелесть. Кулинарная книга, страница 162. Раздел "Мясные блюда".

— Ага, – кивнула Мисс, напряженно прислушиваясь. Шум шагов за дверью стих.

— Ну, ладно, спасибо вам, я пойду, – она быстро шагнула к двери и потянула за ручку. Дверь не открывалась. Мисс дернула сильнее и оглянулась. Лицо старика исказилось довольной гримасой, он зло и громко захохотал:

— Кого провести хотела! Синие ублюдки!

Комнату заполнил жуткий вой сирены, Мисс вздрогнула, даже не успев ничего подумать, дверь распахнулась, и вошли два дюжих молодца в серых халатах и рваных башмаках.

— Какого Дарка, козел вонючий! – начал было первый, но увидел Мисс и оборвал ругательство на полуслове. Несколько мгновений он тупо смотрел на нее, потом рот его расплылся в беззубой улыбке:

— Сука!!!

Радостно загукали уроды в клетках, похлопывая изуродованными конечностями по своим распухшим животам. Неуловимое движение грязной руки – и Мисс упала на пол, задохнувшись от резкой боли.

— Я с самого начала ее узнал! – хрипло орал старик. – Синюшные твари, надо же так обнаглеть! В мои времена они не шарились просто так по Дому!

— Заткнись! – отрывисто бросил второй санитар и склонился над Мисс. Она ясно увидела два узеньких зрачка, тупо смотрящих на нее.

— Мы из-за тебя недельной пайки лишились, стерва! – сквозь зубы сказал он и изо всех сил пнул ее ногой.

Мисс вскрикнула и потеряла сознание.

... Возвращалась мучительно трудно. В висках стучали колеса поезда, то тормозя, то вновь набирая ход, под глазами – красные круги, тяжелые опухшие веки чуть подрагивали в тщетных попытках приоткрыться, из разбитых губ вырвался негромкий стон. Чья-то холодная ладонь легла ей на лоб. Мисс снова застонала, синяя трава закачалась, словно от ветра, и из нее во весь рост поднялся человек – тот, о ком она запрещала себе думать, тот, кто ждал ее там, в другом мире, на безлюдной, одинокой станции, заброшенной среди гор и лесов... Он наклонился над ней, и его серебряная цепочка коснулась ее глаз.

— Нельзя, рано, – попыталась предупредить его Мисс, но вместо этого с опухших губ слетело что-то очень мало похожее на членораздельную речь. Мисс дернулась всем телом и с большим трудом открыла глаза.

Рядом с ней сидело на корточках существо синего цвета, расплывчатое и колеблющееся. Его ладонь осторожно коснулась лба Мисс, легко задела ее глаза, нос, губы, скользнула ниже, и Мисс почувствовала, как затихает боль в разбитом лице и всем теле, становится меньше, меньше... Она подняла руку и дотронулась до запекшейся струйки крови на подбородке, потом коснулась волос и осторожно приподнялась.

— Кто ты? – спросила она непослушными губами. Существо молчало, мирно и как-то сочувствующе глядя на нее выпуклыми, влажными и круглыми глазами. Мисс села. Новая тюрьма была похожа на старую, только отсутствовали и кровати, и клетки, и вообще ничего не было, кроме стен, потолка, пола, ее самой да этого странного синего существа, которое слегка светилось, отчего в камере не было темно.

— Я – Мисс, – сказала Мисс, улавливая волну доброжелательности, направленную в ее сторону, машинально сравнивая цвет своих волос с цветом существа. Он был совершенно одинаков.

— Я – Мисс, – повторила она.

Существо покачало грушеобразной головой и осторожно коснулось четырехпалой ладонью ее волос.

— Да, – кивнула Мисс. – Да! Но я ничего не понимаю! Я помню, как попала сюда, но куда?

Существо подняло один палец.

— Нет, – поколебавшись, ответила Мисс. – Нас было двое.

Существо кивнуло, словно получив подтверждение уже имевшейся у него информации, и заговорило приятным низким голосом:

— Я – Флойд.

Мисс впервые за все время слабо улыбнулась.

— Где я? – снова спросила она.

— В подвалах Дома, – ответил Флойд. – Здесь нельзя много разговаривать.

Мисс умоляюще взглянула на него.

— Молчи! – внезапно услышала она тихий голос внутри себя. Мисс вздрогнула, в голове забились знакомые голоса: "Кто ты? Кто ты? Кто ты?", она в панике зажала уши, но укоризненный взгляд Флойда заставил ее опустить руки.

— Я – друг, – снова услышала она внутри себя.

Мисс несколько секунд ошеломленно молчала, потом, собравшись, мысленно спросила:

— Где я?

— В подвалах Дома, – ответил Флойд.

Они сидели напротив друг друга и, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза.

— Со мной уже пытались так говорить, – сказала Мисс.

— Глаза – это все, что от него оставили, – ответил Флойд.

— Ты знаешь, где Дан?

— Где-то здесь. Ему пришлось хуже, чем тебе.

— Он жив?

— Пока да.

— Кто вы?

— Жители травы. О том, что вы пришли, нам рассказали эльфы.

— Я думала, что мое время кончилось.

— Нет, оно еще терпит.

— Отсюда можно уйти?

— Тебе да.

— А ты?

Флойд произнес непонятное слово.

— Не поняла.

Флойд повторил, потом, поняв, что Мисс не понимает, долго думал, прежде чем сказать:

— Глаза.

— Тебя так же?!

— Да.

— Почему?

— Мое время вышло. Сейчас за мной придут. Запомни: по коридорам – первый поворот налево. Всегда первый поворот налево, где бы ты ни была, – единственная возможность выбраться отсюда – первый поворот налево. Поняла меня?

— Да, – сказала Мисс и замолчала.

Флойд с минуту грустно смотрел на нее, потом улыбнулся и спросил, все так же молча:

— Хочешь, я научу тебя смотреть фотографии?

— Хочу, – сказала она и достала из рюкзачка старенький потрепанный любительский снимок: горы, лицо Мисс вполоборота и спина впереди идущего человека.

— По фотографии нельзя увидеть будущее, но она сохраняет в себе все, что происходило до нее, это так просто, но почти никто не понимает этого. С каждым взглядом с фотографии исчезает тонкий временной слой, равный нескольким секундам, на эти несколько секунд фотография возвращается в прошлое. Что бы восстановиться, ей нужно времени чуть больше, чем тебе, что бы бросить на нее еще один взгляд... Я понятно объясняю?

— Да, – шепнула Мисс ошеломленно, но недоверчиво.

— Попробуй, – снова улыбнулся Флойд.

Мисс села поудобнее и поднесла фотографию к глазам. Потом отвела взгляд и тут же снова посмотрела на нее. И так снова и снова. Поначалу не было никаких изменений, она уже приготовилась возразить что-нибудь Флойду, как вдруг, после третьего или четвертого взгляда, она ясно заметила, как изменился поворот ее лица – там, на фотографии, – а тот, кто шел впереди, слегка повернулся боком. Сердце Мисс бешено застучало, она продолжала лихорадочно бросать взгляды на фотографию, пока, наконец, человек, идущий впереди, не повернул прямо к ней свое улыбающееся лицо. Мисс испуганно прижала фотографию к груди.

— Не бойся, – сказал Флойд, наблюдавший за ней. – Все уже вернулось на свои места.

Мисс осторожно взглянула на фотографию: ее лицо вполоборота и спина идущего впереди человека.

— Как тебе удалось это? – спросила она, спрятав фотографию в рюкзачок.

— Нужно просто уметь смотреть, – пояснил Флойд. – То же самое, или почти то же, происходит с зеркалами. Видишь ли...

Он не успел договорить – дверь камеры заскрипела, и вошли все те же два санитара.

— Смотри-ка, живая, – удивился первый. – На ней же места живого не было.

— Синюшники они все такие, – отмахнулся второй. – Бьешь их, бьешь, а никакой радости или удовольствия, ни тебе крови, ни синяков, только жижа синяя бежит.

Мисс вся сжалась, подобрав ноги. Первый санитар нагнулся и поднял ее лицо за подбородок:

— Как самочувствие?

Несколько минут он тупо смотрел на нее, потом в его глазах мелькнуло что-то похожее на удивление:

— У нее кровь на подбородке.

— Ты что, спятил? Откуда у синюшников кровь? – крутанул пальцем у виска второй.

— Кровь, я тебе говорю, – настаивал первый.

Второй, наконец, подошел и долго недоверчиво рассматривал засохшую струйку крови на подбородке Мисс.

— Странно, – сказал он. – Наше дело маленькое, велено обоих на... (он произнес то же самое непонятное слово, что говорил Флойд), значит, обоих. А потом врачи пусть разбираются.

— А я все-таки скажу, – уперся первый. – Может, пайку недельную вернут. И как это мы сразу не заметили?!

— А чего там замечать-то было? Полутемно, старикашка орет, уроды эти мне на нервы действуют, да Дарк с ним, скажем Доку, пусть разбирается. Ну а этот-то точно не отвертится, – второй гадливо покосился на Флойда. – Шагай давай, ублюдок!

Санитары вывели их из камеры все на ту же лестницу.

— Запомни, – услышала Мисс Флойда. – Первый поворот налево.

— Я не вижу коридора, – Мисс поднималась по лестнице вслед за санитаром.

— Потом, – торопливо ответил Флойд, и Мисс почувствовала сильный толчок в спину.

Она оглянулась и увидела, как бесчувственное тело Флойда повисло в огромных грязных лапах второго санитара.

— Морзянкой вздумал заняться, – пояснил тот на тяжелый взгляд первого. – У меня от нее висок ломит. Да я не сильно... К Доку дойдем – очухается. Че стоишь? Шагай, – подтолкнул он Мисс, и та послушно зашагала вверх по бесконечной лестнице.

Внешне Док отличался от санитаров только грязной белой шапкой, прикрывающей засаленные спутанные волосы. Его кабинет был похож на те помещения, что уже видела Мисс, только на стене висел огромный белый экран, загаженный мухами, да пара непонятных приборов зловеще поблескивала по углам. Второй санитар уронил в свободный угол тело Флойда и вытер вспотевший лоб.

— Наконец-то! – язвительно встретил их Док. – Вас за смертью посылать!

— Это все этот, – кивнул второй на Флойда. – Вздумал по дороге морзянкой заняться. Пришлось вмешаться.

— Морзянкой? – редкие рыжие брови доктора поползли вверх, он повернулся и в упор уставился на Мисс. Его взгляд, казалось, стремился проникнуть в нее, он изучал внимательно и въедливо.

Мисс вся сжалась, стараясь ни о чем не думать, каким-то внутренним чутьем поняв, что доктор не так-то прост. Тот, наконец, отвел глаза, и лицо его вновь превратилось в непроницаемую маску.

— Док, у нее кровь на подбородке, – сказал первый санитар, явно желая убраться отсюда поскорее.

— Кровь? – удивился Док и взорвался: – Какого Дарка, свиньи?! Кто разрешил вам пускать в ход кулаки?!

— Она лишила нас недельного пайка, – мрачно оправдывался первый.

— Я лишу вас еще двух!!! Безмозглые болваны!!! Убирайтесь, живо!!!

Долго упрашивать не пришлось, санитары в одно мгновенье оказались за дверью.

Док тяжело дышал, а Мисс вдруг поняла, что ей мучительно хочется курить.

— На, – неожиданно сказал Док и протянул ей сигарету.

Мисс ошеломленно взяла, прикурила от протянутой спички и жадно затянулась.

— Какого черта ты здесь делаешь? – устало, совершенно нормальным голосом произнес Док, выпустив дым.

Мисс вздрогнула и чуть не уронила сигарету на пол.

— Ну что смотришь? – спросил он. – Какого черта вы лезете туда, куда не надо?

— Кто ты? – наконец выдавила из себя Мисс.

— Рыжее одиночество, – вяло усмехнулся Док. – Понимаешь, девочка, есть такие вещи, которые тебе просто не надо знать. Просто не надо знать, понимаешь? Ты и так залезла уже очень далеко. Ты стоишь на крыше, и достаточно одного неосторожного шага, чтобы... – он сделал неопределенный жест рукой.

— Но... – попыталась возразить Мисс.

Док остановил ее быстрым движением пальцев. В углу зашевелился Флойд. В то же мгновенье лицо Дока вновь превратилось в тупую рожу. Флойд открыл глаза, и два круглых светящихся шара уставились на доктора с откровенной, нескрываемой ненавистью. Рожа усмехнулась, Док нажал какую-то кнопку, вошли два, еще более хмурых, чем всегда, санитара.

— Этого в операционную, – кивнул Док.

Мисс открыла было рот, но гневно блеснувший взгляд доктора словно обжег ее. Санитары вышли, уводя с собой Флойда.

— Можно еще сигарету? – хмуро сказала Мисс, руки ее дрожали. – Что с ним будет?

— Сбежит, – пожал плечами Док. – Господи, как я устал...

— Как тебя зовут? – спросила Мисс, начиная что-то понимать и понемногу успокаиваясь.

— У меня давно нет имени. Я – Док. Просто Док... Каждый сбегает по-своему... – задумчиво произнес он. – Хотя, я ни о чем не жалею...

Мисс захлестнула волна сочувствия к такому явному одиночеству этого человека. Она какое-то время молчала, подыскивая слова – не то утешения, не то черт знает чего, но так и не нашла и продолжала молча курить.

— Сейчас ты пойдешь со мной, – нарушил молчание Док. – Выспишься, отдохнешь, а завтра я отправлю тебя обратно.

— Ты знаешь, где Дан? – спросила Мисс.

— С ним уже все в порядке. Просто поодиночке безопаснее.

— Хорошо, – кивнула Мисс и подошла к доктору вплотную. – Ты расскажешь мне... – не то спрашивая, не то утверждая, произнесла она.

Док устало хмыкнул:

— Нет, ты неисправима. Пошли, там посмотрим.

Комната Дока больше всего напоминала гостиничный номер. Она поразила Мисс идеальной чистотой и полным отсутствием каких-либо личных вещей, вроде фотографий, безделушек и тому подобных предметов. Казалось, здесь живет человек, намеренно или в силу каких-либо обстоятельств напрочь лишенный прошлого. Мисс невольно сравнила его с собой и опустила на пол рюкзачок. Док раскрыл шкаф в стене, вытащил оттуда ослепительно белую рубаху и протянул ее Мисс:

— Ванная там. Я думаю, тебе не мешало бы смыть с себя все это дерьмо.

Мисс кивнула:

— Спасибо, – взяла рубаху и отправилась в ванную.

Она долго сидела в теплой воде, расслабленно и спокойно, потом быстро простирнула кое-что из одежды, развесила на батарее и вышла в комнату мокрая и спокойная, сияя синими волосами и глазами.

— Я быстро, – сказал Док, скрываясь за дверью ванной, и уже оттуда донесся его голос: – Сейчас будем пить чай.

Мисс прошлась по комнате, заглянула в кухню, где на плите грелся чайник, залезла в тумбочку и не нашла там ничего, что бы могло дать хоть какое-то представление о хозяине квартиры. Она забралась на кровать и уселась, поджав под себя ноги и прислонившись спиной к холодной стене. Ни в комнате, ни на кухне не было окон. Мисс так устала, что уже с трудом могла думать, но спать, как это ни странно, не хотелось – хотелось просто сидеть вот так, расслабившись, и ничего не бояться.

Она, видимо, слегка задремала и вздрогнула от прикосновения руки.

— Чай готов, – сказал Док.

Мисс удивленно смотрела на его чистые, чуть вьющиеся рыжие волосы, умное тонкое лицо с чуть заметными следами морщин. Этот человек был абсолютной противоположностью того скота, которого она уже имела честь видеть сегодня.

— За тобой не наблюдают? – спросила она, помешивая ложечкой в стакане.

— Я слишком благонадежен, – не то грустно, не то издеваясь, ответил Док. – И потом, кто же будет лечить их больных и... (он произнес все то же непонятное слово) синих?

— Я слышу это слово уже в третий раз, – сказала Мисс. – Что оно означает?

Док задумался, подбирая слова, потом произнес:

— Разложение. Да, это будет удачней всего. Разложение на составные.

— В чем они виноваты? Тот дед из палаты с уродами сказал, что на них охотятся, как на зверей...

— А, старый маразматик... Их вина в том, что они не похожи на массу. Понимаешь? У них еще есть книги и сказки, у них – огромные старые замки, они дружат с эльфами и гномами. А здесь... Все уже давно забыли, что такое культура, непонятное и странное объявлено заразным и больным: этого не должно быть, потому что этого не должно быть. Они истребляют синих, стреляют в эльфов, убивают гномов лопатами. Воздух синих трав объявлен отравленным, иначе как в противогазах туда никто не суется. А там такое солнце... – мечтательно протянул Док.

— Ты был там? – спросила Мисс.

— Всего два раза. Мне нельзя. По званию не положено, – горько усмехнулся Док. – Да черт с ним, я хотел тебя предупредить: не суйся больше сюда. На этот раз тебе повезло, но может случиться так, что ты отсюда уже никогда не выберешься. А сюда не стоит торопиться, ты уж мне поверь.

— Сюда – куда? – уточнила Мисс. Док внимательно посмотрел на нее:

— Я и так тебе слишком много сказал.

— Хорошо, я не буду настаивать, скажи мне только: здесь можно спрятаться, если там будет совсем плохо?

— Ты ищешь убежища? – удивился Док.

— Я боюсь, что мое время подходит к концу, – сказала Мисс. – Наше время.

— Ты можешь прятаться здесь, но недолго и меняя места и точку отсчета. Ты меня понимаешь? Хотя, все же нет никаких гарантий, что тебя не достанут и здесь.

— Спасибо за совет, – медленно произнесла она. – Как ты попал сюда?

— Это не та история, которую можно рассказывать на ночь, – снова грустно усмехнулся Док. – Я же сказал тебе, что выбрал сам. Только я чертовски устал от одиночества. Ты – первый человек, с которым я говорю. Не надо бы, но я просто не выдержал...

Мисс снова захлестнула волна жалости к Доку, к себе, к маленькой кучке идиотов, раскиданных по углам и городам, бесприютных и одиноких.

— Пошли спать, – поднялся Док, убирая со стола чашки, и Мисс увидела, что руки его дрожат. – Уступаю тебе кровать, – первый раз за все это время Док тепло улыбнулся. – Ты все-таки гостья, хоть тебя и не звали...

— Спокойной ночи, – Мисс забралась под одеяло.

Док бросил что-то на пол и выключил свет. Мисс закрыла глаза и ясно увидела уставшее и светлое лицо Дока в сети мелких морщинок: ту, что на переносице, ей очень захотелось разгладить пальцем. Ее рука скользнула с кровати вниз и осторожно провела по волосам, коснулась лба и, нащупав впадинку на переносице, принялась аккуратно и нежно ее разглаживать. Мисс чувствовала, как напряглось лицо Дока, она коснулась его глаз и ощутила на пальцах тепло его слез.

— Док, – сказала она спокойно. – Иди сюда...

Поезд стоял среди тишины и зелени огромных ветвистых деревьев. Ярко светило солнце, освещая вечный покой могильных крестов и надгробий. Мисс не могла оторвать взгляда от маленькой любительской фотографии, вставленной в большой деревянный крест, с которой спокойно и мудро смотрел светловолосый человек (на черно-белой фотографии рыжие волосы казались просто светлыми), со странной улыбкой и глубокой морщинкой на переносице. По другую сторону могилы, немного осунувшийся, стоял Дан.

— Пойдем, – сказала Мисс, поднимаясь, и они быстро зашагали к поезду.

Состав тронулся, оставляя далеко позади кладбище самоубийц.

Ровно стучали колеса. В окно вагона ярко светило солнце, и все происшедшее казалось дурным сном, кошмаром, навеянным неудобным положением спящих. Мисс вгляделась в чуть осунувшееся лицо Дана.

— Ты знал, что это так страшно? – спросила она.

— Нет, – подумав, ответил Дан. – Не знал. Но мог предположить. Понимаешь, я очень мало знаю об этом... Насколько я понял, то место, в которое мы попадаем, очень сильно зависит от нашего внутреннего состояния в этот момент. Те несколько раз, когда я проделывал это один, были как-то светлее, что ли... Внутри тебя столько силы и мрака...

— А по-другому нельзя, – твердо сказала Мисс и, что-то вспомнив, повторила, – иначе найдут.

— Ты еще не устала прятаться?

— Пока я выигрываю. Все очень просто. Я опережаю события на несколько дней, часов, иногда секунд. Знаешь, это ощущение, когда стоишь у стены, вдруг колебание какое-то буквально на секунду повисает в воздухе, или не в воздухе, скорее, где-то внутри тебя, ты ничего еще не понимаешь, но что-то срабатывает, ты отходишь в сторону, а на то место, где ты только что стоял, падает кирпич. Это очень примитивное описание того, что происходит. Просто я научилась чувствовать эти колебания задолго до того, как должна очутиться у этой стены. Я туда не иду вообще. Когда с кем-нибудь вдвоем, это сложнее. Улавливая колебания обоих, легко ошибиться, что-то спутать или не заметить, поэтому вероятность попадания увеличивается.

— Тебя скоро раскусят, – сказал Дан спокойно, словно речь шла о каких-то безобидных вещах, вроде цветов или сигарет. – Тогда все станет намного сложнее.

— Тебя? – удивилась Мисс и, увидев утвердительный кивок Дана, спросила: – И как ты?

— Пока, как видишь, – улыбнулся Дан – Люди удивительно живучие твари... Кстати, о живучести, есть хочешь?

— Нет, – сказала Мисс. – Меня Док чаем поил. Пошли лучше покурим.

— Я не...

— Я помню, – перебила Мисс. – Постоишь за компанию.

Они прошли по пустому вагону и вышли в тамбур. Мисс закурила, глядя в окно на проносившиеся мимо поля, залитые солнцем, потом оглянулась на Дана:

— Это можно делать только ночью?

Дан сразу понял, о чем она:

— Нет, в любое время. Но знаешь, может, тебе хватит?

— Нет, – упрямо мотнула головой Мисс. – Я хочу узнать об этом побольше.

— Я тоже, – сказал Дан. – Но тебе надо отдохнуть. Ты видела себя?

— Да, – кивнула Мисс, вспомнив свое отражение в ванной у Дока. – Я не устала.

— Ну, тогда пошли, – согласился Дан.

Они вернулись на свои места, и Мисс увидела на стекле две горящие капельки.

— В какую? – спросил Дан, и глаза его засветились странным огнем.

Мисс знала этот взгляд: таким он бывал у нее в одной из прошлых жизней, когда игла шприца выходила из вены, оставляя содержимое в ее крови.

— В зеленую, – машинально ответила она и, чтобы убедиться в своей правоте, спросила: – Дан, ты уже не можешь без этого?

— Да, – спокойно ответил он. – Поэтому и насовсем. Боишься?

Мисс улыбнулась:

— Я бывший наркоман со стажем. Пошли?

Дан протянул ей руку. И они медленно погрузились в бледно-зеленое, потом в зеленое, потом в ярко-изумрудное. Стало совсем темно. Мисс крепко держала Дана за руку, прошла минута, другая, но темнота не проходила.

— Дан, – шепнула она. – Что случилось?

— Мы уже там, – так же тихо ответил Дан. – Но здесь темно, как в гробу. Ты случайно не умеешь видеть в темноте?

— К сожалению, я из тех кошек, что слепы от рождения, – в тон ему шепнула Мисс.

— Ладно, будем пробираться на ощупь. Держись крепче.

Под их ногами заскрипело что-то похожее на обломки кирпича и битого стекла, невидимые зверушки с испуганным писком завозились вокруг, убегая.

— В следующий раз, путешествуя с тобой, возьму фонарь, – сказал Дан.

Они шли долго, у Мисс болели ноги, исцарапанные камнями и стеклами. Было по-прежнему совсем темно, и Мисс, всегда боявшуюся замкнутых темных пространств, затрясло:

— Должен же быть здесь какой-то выход! Я чувствую себя погребенной заживо!

— Не паникуй, – оборвал ее Дан. – Осторожно, впереди лестница.

Мисс споткнулась на первой же ступеньке и чуть-чуть не упала.

— Дура! – выругалась она. – У меня же есть спички!

— Дура, – спокойно согласился Дан, остановившись, пока она лихорадочно шарила в рюкзачке в поисках спичек.

— Вот они, – облегченно выдохнула она и зажгла спичку. Тонкое колеблющееся пламя осветило ее руки, лицо. Мисс подняла спичку и обернулась.

— Дан... – сдавленно прошептала она, и рука ее дрогнула. – Боже мой, Дан...

Под потолком подвала, действительно полного битого кирпича, известки и стекол, на вбитых крючьях висели люди. Или, вернее то, что от них осталось. Ноги и руки Мисс и Дана были в крови, которой хватало и на полу, и на стенах и потолке. Но самым страшным были одинаковая жуткая улыбка всех мертвецов и их широко открытые глаза. Спичка погасла. Мисс затряслась в истерике. Дан встряхнул ее за плечи и потащил за собой вверх по лестнице, которая служила единственным выходом из этого ужаса.

Сверху забрезжил тусклый зеленоватый свет, заболели глаза, Мисс продолжала всхлипывать, и через несколько ступенек они оказались у двери, выкрашенной, как и стены, в ядовито-зеленый цвет, с большой блестящей табличкой "САНПРОПУСКНИК". Дан осторожно приоткрыл дверь. Мисс вытерла лицо рукавом куртки, стараясь не смотреть на окровавленные руки. С другой стороны двери висело объявление, написанное ровными четкими буквами: "Иметь при себе: банку стеклянную – 1 литр, четыре кирпича (стандартных), кусок мыла (туалетного). Вход платный". Рядом с дверью стоял письменный стол, на котором лежали две стопочки: бланки чистые и бланки заполненные. Дан и Мисс осторожно закрыли за собой дверь. Большая комната, облицованная кафелем, имела два окна, закрытых чем-то вроде кожаных жалюзи, вдоль стен стояли скамейки. Три двери в противоположной стене были закрыты. Пахло водой и какой-то едкой лекарственной гадостью.

— По-моему, отсюда надо сваливать, и как можно быстрее, – сказал Дан.

Они, стараясь ступать неслышно, подошли к одной из дверей.

— Закрыто, – сказала Мисс, осторожно подергав ручку

На второй двери красовалась грубо вылепленная мужская голова ярко-красного цвета.

— Дабл, – констатировал Дан и шагнул к третьей.

Дверь со скрипом приоткрылась, Мисс и Дан вошли в длинное холодное помещение со стенами из голого кирпича, разделенное по левой стороне зеленоватыми плитами на маленькие кабинки. В каждой стоял бак с водой и резиновыми перчатками, под потолком ржаво поблескивал душ. Шаги их гулко разносились по всему этому странному коридору, было полное ощущение, что здесь никого не было так давно, что все находящиеся тут предметы уже забыли о своем предназначении и ждали лишь сигнала, чтобы рассыпаться в прах. Коридор с кабинками заканчивался выходом на лестницу, ведущую вверх. Дан и Мисс пошли по ступенькам. На следующем этаже было три двери, которые оказались заперты. Этажом выше эта история повторилась, а четвертый этаж оказался последним. Мисс села на ступеньку.

— Я перекурю.

Дан опустился рядом. Он немного помолчал, потом произнес:

— Ваши советы, жалобы, предложения?

— Сматываться надо отсюда, – мрачно сказала Мисс, выпуская дым, – не нравится мне здесь. Очень не нравится.

— Может, мы что-то пропустили? – предположил Дан.

— Все эти стены мертвы. Ни одна из них ничего не расскажет.

— А эти люди внизу? Там ведь были... – Дан слегка замялся, – совсем недавно повешенные...

— Не надо, – содрогнулась Мисс, вспомнив эту жуткую картину.

— Понимаешь, – сказал Дан, – мы не можем сейчас вернуться. У каждой капли – свое время. Я могу определить, когда оно кончается. Это время еще только началось.

— Замечательно! – воскликнула Мисс. – Так и будем здесь сидеть?

— Мы видели два окна, – сказал Дан.

— Там стоят пуленепробиваемые стекла. Наверняка, – возразила Мисс. – Я, конечно, понимаю, что сидеть здесь глупо, но я всю жизнь следую одному правилу: не возвращаться той дорогой, по которой приходишь. До сих пор мне не случалось об этом жалеть.

— До тех пор у тебя была возможность найти другой выход. Здесь его просто нет. А сидеть на одном месте, по-моему, самое худшее из того, что можно придумать.

— Подожди! – остановила его Мисс. – Я слышу какой-то звук... Слышишь?

Глухой тягучий гул поднимался откуда-то из недр дома, вибрировал, становился все громче и громче, Мисс вскрикнула и сжала руками уши, гул ввинчивался в мозг, разворашивая и сжигая, упорный и мощный. Мисс видела вылезшие из орбит глаза Дана и судорожную улыбку, то появляющуюся, то исчезающую на его лице, потом уловила дрожание своих губ.

— Нет, нет!!! – закричала она, пытаясь перекричать этот гул, заглушить его, обезвредить, но губы ее уже растягивались в дикую улыбку, ничем не отличимую от тех, что она видела в подвале.

Мисс не заметила, когда вновь стало тихо, гул убирался куда-то в недра дома, остаточно взвывая, уползая все глубже и глубже. Она хотела повернуть голову, но что-то очень мешало сделать это и, немного потрепыхавшись, она поняла, что висит на крюке в том самом подвале, откуда они так лихорадочно сбежали. Самым странным было то, что Мисс не чувствовала ничего необычного в этом своем состоянии, лишь некоторое неудобство причинял крюк, торчащий из-под ребер. Крюк, на котором она висела.

— Привет, – услышала она слева и, чуть повернув голову и скосив глаза, увидела оскаленную улыбку соседа или соседки, висящего, как и она. – Ты новенькая?

Мисс безуспешно попыталась шевельнуть губами, но слова полились сами собой, минуя мышцы лица, застывшие в дикой гримасе:

— Что-то вроде того.

— А вы случайно не в курсе, – вежливо раздалось справа, – когда нас повезут?

— Повезут? – удивилась Мисс. – Куда?

— К морю, разумеется! – возмутились слева. – Ты что, с луны свалилась?

— Почти, – отозвалась Мисс, определив про себя, что туша слева – непременно женщина. – Дан, ты здесь?

— Милочка, – поучительно отозвалась слева все та же особа. – Здесь нет имен.

— Ну, зачем вы так? – спокойно заметили справа. – Можно же объяснить все по-хорошему. Видите ли, мы проходим стадию очищения перед выходом в море. Это довольно утомительно, но тут уж ничего не попишешь, таков закон.

В углу подвала что-то зашевелилось, зазвенев бубенцами.

— Сколько можно спать, – зашептала соседка слева. – Мы здесь уже целую вечность.

— За такие разговорчики вы вместо моря в пески попадете, – ядовито заметили откуда-то сзади. – Вот проснется Шаман...

— Да я не сказала ничего такого, – испуганно заоправдывались слева. – Просто, мне кажется, уже пора, моя прическа, наверное, совсем растрепалась...

Мисс оглядела полуистлевшие головы тех, кого ей было видно, и тошнота подкатила к ее горлу. С трудом сглотнув тугой комок, она снова спросила:

— Дан, ты здесь?

— Да, – раздался откуда-то из темноты голос Дана. – Я тебя не вижу.

— Мне кажется, я немногим отличаюсь от твоих соседей, – сказала Мисс. – Так что это даже к лучшему. Ты что-нибудь понимаешь?

— Столько же, сколько и ты, – отозвался Дан. – Видимо, мы вынуждены здесь висеть до тех пор, пока не проснется Шаман.

— Висеть?! Ну и нахал! – возмутились слева.

— А потом... Я, честно говоря, плохо себе представляю, как это – к морю...

— Скажите, – обратилась Мисс к соседу справа, – как долго вы здесь находитесь?

— Срок очищения у всех разный. Лично я – четыре дня.

— А я уже неделю, – снова влезла соседка слева. – Представляю, на кого я стала похожа! Здесь нет ни одного зеркала!

— Мне кажется, вы от этого только выиграли, – съехидничала Мисс. – Я не думаю, что вы были бы в восторге от того, что увидели.

В углу подвала снова что-то зашевелилось, бубенцы зазвенели громче. "Шаман просыпается, Шаман!", – зашептали со всех сторон – оживленно и слегка испуганно, из угла полился неяркий ровный свет, и Мисс увидела странную фигуру в разноцветных лохмотьях и с огромным бубном на шее. Шаман поднял руку зазвенев бубенцами пришитыми к рукаву и ударил в бубен. Раздался звук, отдаленно напоминающий тот страшный гул. Все голоса кругом стихли.

Шаман начал танец. Это очень напоминало движения бьющегося в судорогах человека. Он двигался все быстрее все неистовей, свет становился ярче, на губах Шамана выступила пена глаза закатились – даже здесь, в этом подвале, он являл собой жуткое зрелище. Мисс стало страшно. Шаман резко остановился, застыв в трансе, потом очень медленно поднял правую руку и начертил на кирпичной стене дверь. Потом снова ударил в бубен, и крюки, на которых висели тела, пришли в движение. Медленно, скрипя, заработал какой-то невидимый механизм, один из висящих поравнялся с дверью, Шаман выбил бубном какой-то замысловатый рисунок, крюк дернулся, и тело, легко соскользнув с него, исчезло в двери.

Разлетелись по подвалу обломки кирпича, пустой крюк поехал дальше, и очередной висящий на миг застыл рядом с совершенно целой стеной с нарисованной на ней дверью, чтобы в следующее мгновенье нырнуть в дверь, оставляя осколки кирпича и вновь совершенно целую стену. Мисс настолько увлеклась этим странным зрелищем, что, когда ее крюк поравнялся с нарисованной дверью, просто обезумела от неожиданности и нахлынувшего страха. Она попыталась крикнуть, но мышцы лица не поддались, застывшие все в том же жутком оскале, и, так и не успев до конца понять, она со всего размаха влетела во что-то пружинящее и гибкое, темное и вместе с тем светлое, странное, бледно-зеленое. Это было настолько фантастически нелепо, что казалось, душа полностью покинула несовершенную земную оболочку, именуемую телом, и растворилась в этом бледно-зеленом сиянии, вобрав его все в себя и став его частью.

Мисс ощутила себя плывущей и несущейся, взлетающей и пульсирующей светящейся точкой, одним из звеньев большой цепи, которой являлась она сама. Точек было неимоверно много, все они светились и пульсировали, неслись и взлетали, каждая – в определенном ритме, без столкновений и неразберихи, каждая являла собой нечто свое, не существующее у других, но каждая в то же время была ею, Мисс, как и все они вместе взятые. Здесь отсутствовало время, сияние становилось все ярче, пульсация сильней и быстрее, неведомое ранее блаженство, вопреки всякой логике, росло и росло. Мисс просто распирало, сияние стало ярко-зеленым, точки вспыхивали почти желтым, еще пара мгновений или лет – и мир пульсирующих точек взорвался, разлетелся на тысячи осколков ослепительно яркой вспышкой, ни с чем не сравнимой. И стало темно.

Мисс не сразу поняла, что сидит на желтом горячем песке, вытянув ноги в зеленоватую воду. Она отстраненно, все еще пребывая в состоянии эйфории, перевела взгляд с ног на живот и поняла, что совсем раздета. Восприняв это как должное, Мисс огляделась по сторонам и увидела на песке рядом с собой сложенную бледно-бледно-зеленую, почти белую, рубаху. Мисс легко тронула ее ладонью. Ткань была прохладной и свежей и словно взывала к приятно расслабленному телу, нежащемуся под ровными лучами зеленого солнца. Мисс, не поднимаясь с песка, натянула рубаху на себя, не дав себе труда даже застегнуть ворот, и, блаженно перебирая пальцами песок, снова уткнулась взглядом в спокойную зеленую гладь воды.

Песок убивает все звуки, и, только увидев рядом со своими ногами в воде пару чьих-то ног, она слегка повернула голову. Рядом сидела девушка в такой же бледно-зеленой рубахе, и убаюканный мозг Мисс не сразу уловил что-то очень-очень знакомое. Мисс коснулась рукой лица, ощутила пальцами привычную гладкость кожи и спокойно произнесла:

— Где-то я тебя видела.

— Да, – кивнула девушка и таким знакомым движением откинула волосы со лба.

— Где? – спросила Мисс.

— Не помню, – качнула головой девушка, явно находясь в той же прострации.

Мисс потянулась и легла на песок. Солнце не жгло глаза, и закрывать их было вовсе не обязательно. Девушка повернулась и легла рядом на живот, опершись на локти. Тонкие руки коснулись песка, и желтая струйка побежала между пальцев.

— Ты здесь давно? – девушка заболтала ногами в воде, поднимая фонтанчики брызг.

— Не знаю, – сказала Мисс и чуть напряглась. – И все же, где-то я тебя видела.

Девушка пожала плечами.

— И я тебя. Только где...

Мисс перевернулась на живот и всмотрелась в ее лицо: что-то такое очень-очень знакомое: глаза, нос, губы, родинка на подбородке... Непроизвольно Мисс подняла руку и коснулась своего лица – родинка на подбородке... Мисс вздрогнула:

— Как тебя зовут?

— Меня зовут Мисс, – спокойно ответила девушка.

— Всегда? – машинально спросила Мисс.

— Сегодня.

Мисс ошеломленно помолчала, потом села на колени и дрогнувшим голосом произнесла:

— Это я.

В серых глазах девушки мелькнул интерес, она тоже села и окинула Мисс пристальным взглядом, потом улыбнулась:

— Столько раз видеть себя в зеркале и не узнать! Надо же!

— Подожди, – перебила Мисс. – Кого в зеркале? Меня?

— Конечно, – кивнула девушка. – Ты – это я, но в зеркальном отражении. Никогда не думала, что когда-нибудь буду разговаривать с собственным отражением.

— Это ты – мое отражение! – запротестовала Мисс, понимая, что ничего не понимает. – Как ты здесь очутилась?

Девушка странно взглянула на нее и произнесла:

— Художник достал кисточку и нарисовал на стекле вагона три блестящих капельки. "Что это?" – спросила я. "Пусть будет дождь". "Пусть, – кивнула я. – А радуга?" Он раскрасил капельки оттенками синего, зеленого и красного и пристально посмотрел на меня: "Куда пойдем сначала?" "В синюю", – не задумываясь, ответила я и поднялась...

— Хватит! – крикнула Мисс. – Ты не отражение. Ты – это я, Я – это ты. Бред какой-то...

Девушка помолчала, соображая:

— Раздвоение личности?

— Похоже, – кивнула Мисс. – Шизофрения. Только не понятно, у кого, у тебя или у меня.

— У обеих, – сказала девушка, и они расхохотались.

— Как мне тебя называть? – спросила Мисс, понимая всю абсурдность ситуации. На лице у девушки было написано то же понимание:

— А мне тебя?

— Хочешь, я придумаю тебе имя? – предложила Мисс. – Чтобы не путаться.

— Я сама, – мотнула головой девушка и произнесла медленно, почти по слогам. – Рита.

Мисс оцепенела. Подняла глаза и увидела в глазах девушки пыльную дорогу, уходящую за горизонт...

— Господи...

Они долго стояли молча, пытаясь свыкнуться с мыслью, что прошлое у них общее, одно на двоих.

— Бред какой-то... – эхом отозвалась Рита.

На берегу зеленого моря, под странным зеленым солнцем на желтом песке стояли две одинаковые девушки и смотрели друг другу в глаза.

— Я – это ты, – сказала Мисс.

— Ты – это я, – отозвалась Рита

И в глазах обеих засветился немой вопрос.

— Что будем делать? – спросили обе разом.

Мисс потерла виски:

— Пошли куда-нибудь.

Они пошли по горячему песку, приятно согревающему босые ноги, вдоль берега моря, словно ничего не случилось и это совершенно обычная вещь – идти рядом с самой собой... Это тянулось бесконечно долго: желтый песок под босыми ногами, тихий шум набегающих волн и тишина... Говорить было не о чем. Мисс прекрасно понимала, что все ее мысли – в голове у Риты, и, может быть, когда-нибудь потом, когда все будет казаться не столь странным...

— Смотри, – прервала молчание Рита.

Мисс взглянула в сторону протянутой руки. На берегу моря, прямо на песке, расположилось что-то вроде ярмарочного балагана, до их ушей уже доносились нежные звуки какой-то грустной мелодии, развевались флажки всех оттенков зеленого цвета, кружилась карусель с причудливыми зелеными зверьками. И были люди в таких же бледно-зеленых рубахах, медленно бродящие между аттракционами и флажками. Мисс и Рита подошли ко входу, огороженному скрипучей калиткой. Человек на табуретке приподнялся, и обе они одновременно узнали в нем Шамана. Того самого, бьющего в бубен в страшном подвале. Он улыбнулся им, как старым знакомым, зазвенел колокольчик, висевший у него на шее, и радостно произнес:

— Добро пожаловать!

— Куда, интересно? – спросила Мисс скорее про себя, чем вслух.

— Имеющий глаза да увидит, имеющий уши да услышит! – громогласно заявил Шаман, и лица всех, находящихся на территории балагана, повернулись в их сторону. – Очаровательная участница конкурса под номером...

— Все по номерам, всё по номерам, – пробормотала Рита.

Шаман изысканным жестом отворил калитку.

— Почему участница? – спросила Мисс. – Нас же двое...

И осеклась, увидев дикий ужас в глазах Шамана. Он побледнел и трясущимися руками потянул калитку на себя.

— Все в порядке, – вмешалась Рита. – Я пошутила.

— Ну и шуточки у тебя, – выдохнул Шаман, лицо его постепенно прояснилось – Нельзя же так...

Он достал из коробки, висящей на заборе, колокольчик и протянул его... кому? Ладони девушек столкнулись, они обе коснулись колокольчика, и так, не разжимая рук, вошли на территорию балагана. Вновь заиграла музыка.

— Ты что-нибудь понимаешь? – спросила Рита.

— Видимо, одной из нас здесь быть не должно, – так же тихо ответила Мисс. – Вот только кого?

— Спроси что-нибудь полегче, – фыркнула Рита. – Ладно, не выпускай колокольчика, может, дальше как-нибудь разберемся.

Они пошли среди людей, Мисс поймала себя на том, что заглядывает в лица, пытаясь найти знакомых, бросила быстрый взгляд на Риту – она занималась тем же. Обозревая всех проходящих, Мисс поняла одно: двойников, как она и Рита, здесь больше не было. В тот момент, когда она поняла это, что-то мелькнуло в ее прояснившейся голове. Мисс резко остановилась, постояла несколько секунд.

— Ты что? – дернула ее Рита.

— Кто-то из нас здесь чужой, – сдавленно сказала Мисс, пытаясь ухватить ускользающую мысль.

— Я это поняла, – кивнула Рита. – И что?

— Ты видела лицо Шамана, когда я сказала, что нас двое?

— Ну, – кивнула Рита. – Я же нас и выручила.

— Но ведь должно быть что-то... – начала было Мисс, но мысль, которую она все это время пыталась поймать, ускользнула, оставив смутное ощущение забытой разгадки. Мисс махнула рукой:

— Ладно, пошли. Давай поищем Дана. Он тоже должен быть здесь.

И они снова пошли, держась руками за колокольчик, выискивая Дана в толпе бездельничающих людей.

Мисс увидела их первой: нескладного худенького паренька с дрожащей обезьянкой, вцепившихся пальцами в колокольчик.

— Смотри, – толкнула она Риту.

Рита взглянула в ту сторону, и лицо ее странно дернулось:

— Сюда пускают даже обезьян?

— Да брось ты, – отмахнулась Мисс. – Главное – их двое.

— Кого? Обезьян? – переспросила Рита.

— Да нет же, господи... – Мисс осеклась и несколько мгновений смотрела на нее в упор, потом произнесла. – Что ты видишь?

— То же, что и ты, – не поняла Рита.

— Что ты видишь? – снова спросила Мисс.

— Маленькую отвратительную обезьяну, – наконец до Риты дошло, что от нее хотят.

— И все? – продолжала допытываться Мисс.

— И все. А разве там есть что-то еще?

"Вот оно, – поняла Мисс. – Ошибка, чей-то просчет. Меня здесь быть не должно, как и этого паренька, потому что нас просто не видят. Но Рита... Тогда как же?.. Видимо, я – ее двойник, или наоборот, да черт с ним, какая разница, и на меня в соотношении с ней это не распространяется, равно как и на паренька в соотношении с обезьянкой, вон она как прижалась к нему, бедная... "

— Так и будем стоять? – осведомилась Рита.

— Пошли, – сказала Мисс и стала пробираться сквозь людей к мальчику с обезьянкой. Одного взгляда достаточно было, что бы понять, что он видит их двоих.

— Ты откуда? – спросила Мисс, всем телом ощущая приближающуюся угрозу. – Быстрее...

Паренек был совсем молоденьким, лет шестнадцати, не больше, и страшно растерянным.

— С кем ты говоришь? – вмешалась Рита, и Мисс увидела, что глаз ее начал косить.

— Бросай колокольчик, – услышала Мисс шепот за своим плечом, чуть повернула голову и увидела двух Данов, держащихся за колокольчик. – Одновременно со мной, на счет три. Ты слышишь меня? Раз...

— На счет три! – крикнула Мисс мальчишке. – Бросай колокольчик!

— Два...

Тонкие пальцы Риты впились в ее ладонь, впечатывая в нее колокольчик, заверещала отчаянно обезьянка, Мисс прилагала все свои силы, пытаясь оторвать от себя руки Риты.

— Ты – это я! Ты – это я! – кричала она. – Тебя не будет без меня!!!

— Три!

На какое-то короткое мгновение Мисс оказалась сильнее, пальцы Риты разжались, три колокольчика упали на песок, подняв невообразимый звон, который вдруг захлебнулся и исчез. В тот же миг пропало все, что их окружало, и все трое, Мисс, Дан и мальчишка, оказались стоящими на лестнице четвертого этажа того самого здания со страшным подвалом.

— Они расщепляют сознание, – устало потер виски Дан.

— Я уже поняла, – кивнула Мисс. – Стирая все, что считают лишним. Дай сигарету.

Дан вытащил из ее рюкзачка пачку, чиркнул спичкой.

— Мы оказались достаточно сильными. – Мисс жадно затянулась.

— И мне... – раздался голос сбоку, и Мисс и Дан словно впервые увидели рядом с собой мальчишку.

— Как ты попал сюда? – спросила Мисс, протягивая ему сигарету. – Давно?

— Меня спрятал отец, – паренек привычно прикурил. – Уже четвертый год.

— Что?! – одновременно воскликнули Дан и Мисс. – Четвертый год?!

— Да, это было последнее, что он успел, там.

— Ну, хорошо, я понимаю, – заволновалась Мисс. – А ты-то здесь при чем?

— Гены... – развел руками паренек. – Что-то там заложено, чего нельзя. Я толком и не понял. Придет время – узнаю. А пока вот... Болтаюсь тут... Устал... А за сегодня – спасибо. Неизвестно еще, чем бы все это кончилось, если бы не вы.

— Боже мой, – выдохнула Мисс.

— Я нигде не задерживаюсь подолгу. Так меньше шансов попасться.. – он виновато развел руками. – Заболтался, извините... Просто я очень давно никого оттуда не видел...

Мисс молча плакала, глядя на худенькие плечи и взъерошенные волосы мальчишки с лицом умудренного жизнью человека.

— Вам нельзя больше здесь оставаться, – сказал он, словно не замечая ее слез. – Скоро снова начнется...

— Ты знаешь выход? – спросил Дан.

— Да, – кивнул мальчишка. – Окно.

Между этажами действительно было окно, окрашенное в тот же цвет, что и стены, потому совсем незаметное.

— Отсюда? – уточнил Дан.

— Да, – снова кивнул мальчишка. – И быстрее.

Мисс поднялась и протянула ему сигареты со спичками:

— Держи.

— Спасибо, – неумело улыбнулся он. – Бегите, скорее.

Снизу, из недр дома поднимался глухой тягучий гул. Мисс и Дан быстро забрались на выступ, заменяющий подоконник. Мисс оглянулась:

— А ты?

— Я – дальше, – махнул рукой мальчишка. – Может, еще встретимся, счастливо!

Гул вибрировал и становился все громче и громче. Мисс и Дан прикрыли локтями лица и, обсыпав себя и пол лестницы фейерверком зеленых осколков, исчезли в проеме окна.

Плацкартный вагон был по-прежнему пуст. Ярко алела на вагонном стекле красная капелька. Мисс плакала, уткнувшись в плечо Дана:

— Ко всему привыкла, научилась не бояться... Но ведь это ребенок. Ребенок! Четыре года, и неизвестно, сколько еще... Это же самый крайний случай. И то не наверняка... Мне Док говорил...

Дан успокаивающе провел рукой по ее волосам:

— Его ощущения себя легче, чем наши, поэтому ему проще...

— Но ведь сегодня он оказался там, где мы, значит, где-то рядом, значит, похоже! – возразила Мисс и вытерла мокрые глаза. – Прости, я просто устала...

— По-моему, тебе нужно отдохнуть, – сказал Дан. – Да и мне тоже.

Она рухнула на нижнюю полку, слабо улыбнулась Дану: – Извини. – И через пару минут уже спала, забывшись тяжелым, похожим на обморок, сном. Поезд обступали сумерки.

Было какое-то смутное ощущение тревоги. Непонятное, неосознанное. Что-то давило на сердце, заставляя его биться медленней. И этот звук... Странный звук хлопающих крыльев... Где-то совсем рядом...

Мисс стояла на бетонной крыше небоскреба, под серым стальным прицелом неба, и что-то толкало ее в спину, что-то, чему она не могла противиться, потому что была слабее. Словно загипнотизированная, она делала шаг за шагом, приближаясь к самому краю крыши. Она что-то шептала бессвязно, неотрывно глядя на сокращающееся расстояние, два метра, метр, полметра... Мисс застыла на самом краю, что-то заставило ее опустить голову и посмотреть вниз. Там не было ничего, кроме серой полосы асфальта и маленькой фигурки на ней, с раскинутыми в разные стороны руками и ногами и кровавым пятном вместо головы. Мисс подняла глаза, полные ужаса, силясь отбежать назад, но небо выстрелило короткой очередью, она против воли подняла ногу и, уже балансируя над бездной, услышала сзади громкое хлопанье крыльев.

— Ян! – закричала Мисс, выпуская наружу то, о чем запрещала себе даже думать, и почувствовала легкое прикосновение крыльев к щеке. Небо разразилось пулеметными очередями, и в следующее мгновенье она уже летела вниз, оставляя на крыше окровавленный труп ангела...

Дико вопя, Мисс подпрыгнула на полке, несколько мгновений в ужасе озиралась по сторонам, потом изо всех сил затрясла Дана:

— Дан! Поднимайся! Уходим! Быстрее!!!

Дан тут же вскочил, как будто и не спал вовсе, и огляделся.

Все вокруг заросло плесенью, с обросших мхом зеленых полок свисали гнилые стебли каких-то растений, паутина затянула весь потолок и окно, в котором блестела одна-единственная красная капелька.

— Уходим! – заорал Дан и полез наверх. – Помоги, картины!

Мисс видела, как он передернулся от отвращения, коснувшись рукой мокрой зеленой слизи. По коридору забряцали шаги, Дан стянул перевязанные холсты, Мисс схватила рюкзак. Одетый в форму проводницы скелет появился на пороге, бряцая тусклыми серьгами, цепляющимися за полусгнивший пучок волос. Клацнула челюсть:

— Чаю?

— Руку! – заорал Дан. – Руку давай!!!

Мисс судорожно вцепилась в его пальцы, и они унеслись из этого ада, погрузившись сначала в бледно-розовое, в оранжево-красное, потом почти в кровавое.

— Господи... – шептала Мисс, не понимая, что шепчет. – Господи... господи...

Поезд, в котором они ехали, рассыпался на куски, как карточный домик...

Вокруг клубился красный туман, исполняя причудливый танец больного воображения. Мисс сжимала ладонями виски, скуля от немыслимой боли. Казалось, голова вот-вот лопнет, как без меры раздувшийся красный кровавый шар, и туман, танцующий вокруг, поглотит ее всю, без остатка, всю, до последнего кусочка. Рядом, кроша от боли зубы, катался Дан.

И не было ничего, кроме раздирающей голову боли и красного тумана, танцующего свой страшный танец. Его темные полосы собирались в причудливые узоры, тут же рассыпались и собирались вновь. Все это очень походило на танец смерти Каа перед кучкой застывших и не умеющих отвести глаз бандерлогов.

Это длилось долго, долго. Мисс молила о смерти, как о единственном выходе из этого ада, где-то там, в глубине себя, не помня, кто она и откуда, зачем здесь и почему, не зная ничего, кроме раздирающей голову боли. И уже совершенно обезумев, какой-то миллионной долей своего я, вспомнила бритву, лежащую в кармане ее рюкзачка. Рука сделала слабое движение, в то же мгновенье туман дернулся и вспыхнул, голова треснула и разлетелась, как разорвавшийся снаряд, и боль исчезла.

Мисс провела рукой по лицу, коснулась губ, поднесла пальцы к глазам и увидела кровь. Красный туман все так же исполнял замысловатые фигуры, Мисс вытянула руку – и ладони не стало.

Она стирала кровь с лопнувших губ, обе руки стали красными, как туман, и ей казалось, что таким же красным стало ее лицо, но она продолжала вытирать, упорно, снова и снова, словно боясь остановиться.

Мисс вытерла руки о джинсы и села на колени. Осторожно пошарила вокруг себя и наткнулась на перевязанные крест-накрест холсты.

— Дан... – почти неслышно шепнула она. – Дан...

Она потянула холсты к себе, поставила вертикально и попробовала встать, опираясь на них. А губы ее все это время шептали, словно совершенно от нее не завися, как-то сами по себе:

— Дан... – и снова: – Дан...

Мисс не сделала и трех шагов, как ноги ее уперлись во что-то мягкое, и, еще не нагнувшись ближе, чтобы увидеть, она уже знала, кто это.

Мисс опустилась на колени и вытянула руки. Дан лежал ничком, по-прежнему сжимая ладонями уши.

— Дан... – шептали ее губы: – Дан...

Мисс наклонилась близко-близко к его лицу. В красном тумане оно выглядело нелепым белым пятном с широко раскрытыми стеклянными глазами. Мисс закричала, и из треснувших губ опять засочилась кровь. Она кричала и плакала, размазывая слезы и кровь по лицу, она тормошила Дана, понимая всю нелепость этого, но надеясь на чудо... Ей так и не удалось разжать его руки и убрать их от головы...

Она сидела долго, качаясь из стороны в сторону, словно исполняя странный ритуальный танец, она была похожа на колеблющееся каменное изваяние, оставленное посреди красного тумана как отметка пройденного пути. У нее не было рук, чтобы унести его отсюда, не было слов, чтоб суметь поднять его, не было слез, возместивших бы эту утрату...

И когда сидеть стало больше нельзя, Мисс поднялась с колен и шагнула в кровавые узоры тумана, волоча за собой рюкзак и связку холстов. Туман собирал причудливые рисунки, в их абстракции мерещилось что-то знакомое, а ей так и не удалось разжать его руки и убрать их от головы...

И тогда она впервые поняла, что такое настоящий страх. Он был красным, как этот туман, как красные круги под закрытыми веками, в каждом ее волоске, в каждом нерве, во вновь засохшей струйке на разбитых губах. Идти было некуда. Замысловатые па красного тумана – бесконечный лабиринт, в начало которого тебя толкнули и конца у которого для тебя нет. Сопротивляться этому страху не было смысла, и у Мисс было так мало сил, что она просто упала куда-то вниз. Долго лежала, бессмысленно глядя на все время меняющийся рисунок темных и светлых красных полос, потом глаза ее медленно закрылись, и, некоторое время понаблюдав танец красных кругов под закрытыми веками, Мисс уснула как-то незаметно для себя.

Закрылся занавес. Зал взорвался овациями.

— Прячьтесь! – крикнула Мисс. – Сейчас будут стрелять!

— Стрелять будут завтра! – возразил один из художников, зажимая рукой окровавленный живот. – Завтра, с восходом солнца.

— Ты еще надеешься выжить? – спросила Мисс. – Такие раны не лечат.

— О, у меня есть много способов избежать смерти. Я составил целый список. Сейчас я проверяю один пункт за другим, и я уверен, что-нибудь обязательно поможет.

— И что у тебя по плану на сегодня? – снова спросила Мисс, всматриваясь в черты незнакомого лица, смутно чувствуя, что кого-то он ей сильно напоминает.

— Сегодня? – переспросил он. – Сегодня у нас маскарад.

— Возьми меня с собой, – попросила она. – Я не верю, но пусть будет не так страшно.

— Конечно, – кивнул он. – Надевай маску повеселее, я буду ждать тебя внизу, у выхода.

— У входа, – поправила Мисс.

— Ну, сегодня это все равно.

Мисс долго думала, но ничего подходяще веселого не шло ей на ум. Тогда она сняла с шеи черный шарфик и, немного потрудившись, закрепила его за ушами, закрыв нижнюю половину лица. Зал уже почти опустел, Мисс пробралась между рядами кресел и толкнула стеклянную дверь.

Фойе было украшено гирляндами и бумажными фонариками, и много-много людей в разнообразных масках потягивали вино из высоких бокалов, мирно беседуя друг с другом. Звучала спокойная тихая музыка. Мисс оторопела, приглядевшись и поняв, что никто не замечает крови, текущей из ног и рук, животов, сердец и даже лиц, скрытых масками; крови, ползущей по мраморным плитам пола от одного человека к другому. Она взяла с подноса бокал красного вина и выпила залпом до дна, успев все же ощутить, что вино имеет какой-то соленый привкус. Ее кто-то тронул за плечо, Мисс повернулась и увидела маску, желтую, как пух новорожденного цыпленка.

— Не смотри вниз, – сказала Маска, и по голосу и прижатой к ране в животе ладони Мисс узнала художника. – Смотри на маски. Это – маскарад. Все остальное несущественно.

— Глупо играть в такие игры, – возразила Мисс. – Все же совсем не так, и это видно.

— Каждый спасается по-своему, – пожал плечами художник. – Ты можешь предложить что-то лучшее?

— Нет, – покачала головой Мисс. – Прости, я не хотела тебя обидеть.

— Пойдем, – тронул он ее за рукав. – Пойдем, я покажу тебе сотворение мира.

Мисс пошла вслед за ним, старательно глядя под ноги, чтобы не наступить на текущую кровь.

Они вошли в небольшой зал, заполненный примерно на треть теми же людьми в масках. Посреди зала светился экран, по которому передвигались какие-то фигурки, напоминающие уродливых людей или очень красивых животных. Мисс завороженно застыла. Фигурки на экране двигались совершенно хаотично, кто медленней, кто быстрей, было ясно лишь то, что движутся они все куда-то к одной определенной цели. Иногда фигурки спотыкались, некоторые падали, слегая с экрана вниз, в черный ящик под ним.

— Куда они идут? – шепотом спросила Мисс.

— Кто куда, – пожал плечами художник. – Каждый решает для себя сам.

— Но ведь во всем этом должен быть какой-то смысл. Конечная цель...

— Смысл в том, чтобы не было никакого смысла, – сказал художник, и Мисс даже сквозь маску почувствовала его улыбку. – А цель... Она у каждого своя.

— Я поняла, – кивнула Мисс. – Вам нравится создавать мир по своему образу и подобию. А что с теми, кто упадет?

— Отсутствие конечной цели означает смерть, – отчеканил художник, и Мисс поняла, что черный ящик под экраном – это гроб.

И тогда начали стрелять.

Мисс подобрала с осколков мраморного пола перевязанные холсты, забросила за спину рюкзак и пошла.

— Надо выбираться из этого дерьма, – сказала она себе. – А там будет видно.

Когда перестаешь куда-то торопиться, время движется страшно медленно, словно засыпают стрелки часов. Когда Мисс выбралась на железнодорожные рельсы, оставив позади кровавый туман, было раннее утро, и впервые за много лет Мисс обрадовалась ему. Она долго шлепала по шпалам, пока вдруг не остановилась, поразившись отчаянной звенящей тишине. Вокруг не было слышно ни звука, ни одного шелеста, треска, пения птиц, так присущих раннему утру, ни дуновения ветра – ничего. Тишина была плотной и непроницаемой.

— Эй! – крикнула Мисс, но голос ее потерянно стих, увязнув в трясине тишины.

Рельсы окрасились в красный цвет. Мисс вздрогнула, повернулась: там, где был туман, вставало красное кровавое солнце, зловещее, как эта тишина вокруг, освещая мрачные каменные стены города.

— Господи, как все нелепо, – подумала Мисс вслух и медленно шагнула с рельсов в сторону города. Больше всего на свете ей хотелось сейчас забраться в горячую ванну и смыть с себя кровь прошедшей ночи.

Первым, кто попался ей на пути в город, на одной из его улочек, был грязный уродливый карлик с почти полным мешком пустых бутылок.

— Гости у нас, гости, – забормотал он, ухмыляясь щербатым ртом. – Куда направляетесь, моя кровавая мисс?

Мисс вздрогнула:

— Ты знаешь, кто я?

— Конечно, конечно, – быстро закивал головой карлик, и бутылки в его мешке яростно загремели. – Маленькая путешественница, моя кровавая мисс. Издалека к нам пожаловали?

Мисс немного расслабилась, поняв, что он обращается к ней просто как к молоденькой девушке, а не по имени.

— Издалека, – ответила она. – Ты кто?

— Я – Великий Собиратель Мусора, – с гордостью сообщил карлик и стал как будто выше ростом. – Я избавляю людей от ненужных вещей и забот. Тебе, наверное, очень надоел этот дурацкий тюк, он такой большой и тяжелый, отдай его мне, моя кровавая мисс!

— Нет, – сказала Мисс. – Он мне нужен.

— Я могу дать тебе что-нибудь взамен, – заторопился карлик. – Немного денег, например, тебе не помешает, а? – Он заговорщически подмигнул. – Тебе не мешало бы принять ванну, моя кровавая мисс, иначе, я думаю, жители нашего города не будут так сильно рады тебе, как им бы этого хотелось.

— Это не твое дело! – разозлилась Мисс. – Там, за углом, я видела пару пустых бутылок, беги туда, а то как бы их не увел кто-нибудь попроворнее тебя!

— Спасибо, моя кровавая мисс! – уже на бегу прокричал карлик. – Но, если все-таки надумаешь, ты всегда сможешь найти меня в одном из тупиков рано-рано утром!

Его нелепая фигура скрылась за углом. Мисс пошла дальше по улицам, пристально вглядываясь в окна домов. Все они были красны цветом восходящего солнца, их было много, слишком много, этих кровавых квадратов. Мисс уже страшно устала, когда вдруг желтое пятно бросилось ей в глаза – единственное окно, в котором еще горел свет.

Она подошла к подъезду дома, долго вычисляла квартиру, еле передвигая ноги, поднялась по лестнице и, уже чуть не падая и прислонившись к стене, позвонила в дверь.

За дверью смолк звук гитары, раздался хохот и быстрые шаги. Щелкнул замок, и дверь открылась.

— Дан... – прошептала Мисс. – Не может быть! Господи, боже мой, Дан!

— Мисс! – радостно заорал он и втащил ее в квартиру.

На кухне сидели люди с гитарами и водкой на столе. Дан теребил оцепеневшую Мисс.

— Господа! Это – та самая Мисс, которую я так долго искал. Ну, помните, я рассказывал? – Люди кивали, улыбались. – Я тебя сейчас познакомлю!

Дан называл имена и прозвища, каламбурил и смеялся, наливал водку, его было так жутко много, что Мисс перестала что-либо воспринимать. Она выпила залпом рюмку, закашлялась и вышла из оцепенения, услышав последний вопрос Дана:

— Господи, да ты вся в крови! Что-то случилось?!

— Да... нет... – невпопад забормотала Мисс, содрогнулась под участливыми взглядами сидящих. – Можно, я залезу в ванну?

— Конечно, какой разговор! – взмахнул руками Дан.

Он довел ее до ванной, включил свет, засунулся туда на пару секунд.

— Полотенце на батарее, халат вон висит, он чистый, надевай, а я пока... сама понимаешь, гости...

Он скрылся за дверью, Мисс щелкнула щеколдой. Включила воду. Долго пыталась осмыслить происходящее, усевшись на край ванны и глядя на бегущую воду. Потом медленно разделась и погрузила усталое тело в горячее тепло, смывая остатки кровавой ночи. Все было дико нереально: эта блестящая белизной кафеля ванная, эти полочки и шампуни, и даже белый махровый халат на крючке. На кухне играли гитары и звякали рюмки с водкой. Потом Мисс долго стояла, облачившись в белый махровый халат и разглядывая себя в зеркале, медленно водя расческой по мокрым волосам. Потом Дан затарабанил в дверь и, не успела она открыть, тут же уволок ее на кухню. А потом была табуретка в углу и водка. Много-много водки...

Мисс проснулась сразу. Резко открыла глаза и несколько секунд разглядывала неестественно белый потолок без единого пятна. Жутко хотелось пить после вчерашней водки. "Сушняк", – усмехнулась она про себя и, натянув халат, вышла на кухню.

Дан мыл посуду, оставшуюся после ночной попойки, а за столом в рубахе Дана и с сигаретой в руке сидело эфирное созданье, столь нежно-хрупкое, что казалось, это – ожившая фарфоровая статуэтка мастеров Древнего Китая. Создание открыло маленький очаровательный рот и произнесло:

— Привет, ты Мисс, да? Мне Сашенька про тебя так много рассказывал. А как тебя зовут на самом деле?

Мисс дернула головой, намереваясь сказать колкость, и столкнулась с глазами, выражение чистоты которых граничило с идиотизмом. Пожала плечами и повернулась к Дану.

— Налей водички.

Дан протянул ей стакан и улыбнулся:

— Это – Сонечка. Моя жена.

И Мисс увидела в его глазах отражение этой идиотической чистоты.

— Давно?

— Уже три месяца! – гордо заявила Сонечка и посмотрела на Дана с таким обожанием и восторгом, что даже вода, текущая из крана, зашумела тише.

Мисс опустилась на табуретку:

— Так это твоя квартира?

— Наша. Мы уже почти закончили ремонт, осталось только купить новые шторы в зал и на кухню. Я видела в соседнем магазине совершенно очаровательный голубой тюль, он будет так прекрасно смотреться с этими обоями. А еще я хочу пару новых кресел, но это уже потом, когда Сашенька получит деньги.

— Ты работаешь? – удивленно подняла брови Мисс и закурила.

— Да, мой папа недавно устроил его на ответственную должность: руководить руководимыми, – ответила Сонечка вместо Дана. – Мы так ему благодарны, правда, дорогой?

— Конечно, – кивнул Дан, поставил в сушилку последнюю тарелку, вытер руки и присел за стол. – Сейчас будем завтракать, знаешь, Сонечка вкуснейше готовит! Это редко кому удается.

— Ты стал гурманом? – не удержавшись, съехидничала Мисс, пытаясь нащупать хоть какую-то брешь в этой семейной идиллии.

— Ну, не все же по столовкам помоями питаться, – авторитетно возразила Сонечка. – Кушать нужно вкусно и регулярно, а то никакой пользы от еды не будет.

— У Сонечки мама – повар. Так что она в этом деле дока, – улыбнулся Дан и накрыл ладонью маленькую изящную ручку с аккуратно накрашенными ногтями.

— Конечно, милый, – Сонечка погладила его по щеке и поднялась. – Я пойду оденусь, и скоро будет готов завтрак.

Она очаровательно улыбнулась Мисс и вышла из кухни.

— Дан, ты спятил? Это, конечно, не мое дело, но, господи, неужели для тебя все кончилось? – помолчав, спросила Мисс и жадно затянулась.

— Что? – не понял Дан. – Для меня все только начинается. Ты не представляешь себе, как я счастлив! Я очень ее люблю, у меня хорошая работа, перспективная должность, своя собственная квартира. Неужели этого мало?

— Наверное, много, – пожала плечами Мисс. – А картины? Как же картины?

— А что картины? – отмахнулся Дан. – Старые – дерьмо, а я со временем подзаработаю денег, оборудую где-нибудь мастерскую, пойду учиться. Знаешь, тут есть один художник, – оживился он, – очень знаменитый, глав города рисует, он набирает в этом году учеников. Сонечкин папа договорился, меня приняли, научусь правильно накладывать мазки, строить композицию..

— Кисточку держать, – в тон ему добавила Мисс

— Ну, зачем ты так? Мне это действительно надо! – обиделся Дан.

— Это тебе Сонечка сказала? – снова съехидничала Мисс.

— Почему? Я сам так решил. Понимаешь, – и Дан принялся долго и пространно объяснять, почему и зачем ему все это нужно: тут был и устроенный быт, и ухоженные дети, и обеспеченная старость, не было лишь одного – самого Дана.

— Ты кого убеждаешь, меня или себя? – перебила его Мисс на одной из бесконечных и очень логичных фраз.

Дан запнулся, помолчал:

— Для себя я все уже решил. Хотелось, чтобы ты поняла меня...

— Я принесла картины. Твои картины, – не унималась Мисс. – Ты же художник от Бога, ты должен рисовать!

— Картины? – вошедшая в черном кимоно Сонечка была просто неотразима – Сашенька, я хочу посмотреть!

Она даже захлопала в ладоши от восторга. Дан поднялся и вышел в коридор.

— Знаешь, – защебетала Сонечка, – я так люблю Сашеньку, он такой талантливый, такой умница, к нам теперь в гости ходят известные люди: художники, музыканты, писатели. Они все такие милые и ужасно умные! Недавно один принес мне так много цветов и руку поцеловал, так было приятно...

— Сколько тебе лет, если не секрет, конечно? – спросила Мисс.

Сонечка подняла на нее прекрасные пустые глаза.

— Двадцать пять. Но правда же, я выгляжу моложе?

— Правда, – кивнула Мисс, потому что Сонечка действительно выглядела на восемнадцать.

В кухню вошел Дан, неся распакованные холсты. Как нелепо и неуместно кричали его больные рисунки посреди этого аккуратно расставленного и абсолютно мертвого мира. Сонечка подняла на Дана сияющие глаза:

— Это ты рисовал?

— Да, – кивнул Дан, и Мисс на мгновенье показалось, что весь этот мир рухнул и прежний Дан сейчас достанет краски и..

— Ты – настоящий художник, – уверенно сказала Сонечка и поцеловала Дана. – Немножко подучишься, папа поможет, и будет просто здорово! Тол ько знаешь, ты ведь не обидишься?

— Нет, нет, – тут же заверил Дан.

— Мрачные они какие-то слишком, черные, серые... Ведь, если побольше ярких цветов, правда будет лучше, ну розового там, оранжевого... Да, милый? А эти картины мы пока поставим на балкон, когда ремонт закончим, может, что-нибудь повесим...

— Ну конечно, – обнял ее Дан. – Старье это все. Вот поучусь, и все будет по-другому.

Они самозабвенно поцеловались. Мисс ясно представила судьбу всех этих картин.

— Дан, – сказала она, дождавшись конца поцелуя. – Подари мне что-нибудь на память.

— Конечно, выбирай, – великодушно согласился Дан. – Хотя, правда, старье это все.

— Ничего, – утешила его Мисс. – Ничего…

Она выбрала картину, вышла с ней в коридор и завернула в старые тряпки.

— Ничего, – бормотала она. – Ничего...

Ей мучительно хотелось плакать.

Когда через десять минут она вернулась на кухню, картин там не было, а сияющая Сонечка, напевая, накрывала на стол, то и дело бросая на Дана восторженные, обожающие взгляды.

"Она ведь по-своему любит его, – внезапно поняла Мисс и отвернулась к окну, –... а мне так и не удалось разжать его руки и убрать их от головы... "

За окном торчали голые ветви деревьев, сплетаясь в причудливый рисунок полос и неба, грязные лужи отливали красным и казались наполненными кровью. Мисс задумчиво курила, сидя в кухне на табуретке и глядя в окно. От серости за стеклом было холодно и неуютно, прохожие на улице поднимали воротники, ежась от пронизывающего осеннего ветра. "Я задерживаюсь, – подумала Мисс. – Тяну время... Зачем?" Думать не хотелось, не хотелось ничего делать, хотелось просто вот так сидеть, курить и смотреть в окно. Всегда. Кухня за эти несколько дней стала родной и привычной, и даже эта абсолютная белизна ее и упорядоченность не мешала и не резала глаз, тем более, что Мисс нет-нет, да и нарушала ее гармонию, оставляя в самом неподходящем месте пепельницу с окурками или стакан с чаем. Мисс никуда не выходила из квартиры. Ей не было одиноко. Дан и Сонечка великодушно пригласили ее погостить, чем она с радостью и воспользовалась, чтобы отдохнуть и набраться сил. Мисс чувствовала себя в безопасности и шутила зло: "Забыли наверное", зная, что рано или поздно все это кончится и придется уходить. Но время ее еще терпело, и она сидела в кухне на табуретке и смотрела в окно.

Дан с Сонечкой вернулись не одни. Сонечка, весело щебеча, втащила на кухню высокого крепкого молодого человека в коричневом свитере и коричневых джинсах. Он неловко поздоровался и вытащил из сумки две бутылки водки. Вошел Дан, растирая замерзшие руки.

— Ну, как дела? Познакомьтесь, это – Карл. Он – философ. Пишет замечательные трактаты.

— Да ладно, – смутился Карл, и Мисс заметила на его щеках легкий румянец.

"Боже мой, есть же еще люди, способные краснеть... " – удивилась она и представилась:

— Мисс.

Сонечка хлопотливо собирала на стол, выставляя закуски:

— Сашенька, милый, рюмочки принеси, пожалуйста!

— Я могу, – поднялась Мисс, но Дан уже скрылся за дверью.

— Ничего, ничего, – остановила ее Сонечка. – Вы – гости, сидите, мы сейчас быстренько все накроем.

— По какому поводу праздник? – спросила Мисс, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Да вот, – развел руками Карл.

— Сегодня Карла приняли на кафедру философии, – вмешалась Сонечка. – Мы все так рады за него!

— Поздравляю, – искренне сказала Мисс.

— Спасибо, – Карл первый раз прямо посмотрел на нее, и Мисс оторопела: откуда-то снизу резкой волной накатила дрожь, затряслись руки и губы. Она быстро отвернулась к окну, справляясь с собой. "Господи, что это... Бред какой-то... "

Дан тронул ее за плечо:

— Ну что ты? Все уже налито.

Мисс повернулась и взяла рюмку.

— Видишь ли, каждое учение имеет свое "ибо": объяснение предыдущих заповедей нижеследующими, а тех, в свою очередь, еще нижеследующими. Об этом много написано, я много думал и понял, что практически каждое "ибо" применимо в реальной жизни как объяснение происходящего до; но именно это и является основой данной философии, и только так можно обосновать все случившееся с тобой на протяжении какого-то короткого отрезка времени, который, в свою очередь, объяснится следующим "ибо", то есть, следующим за ним отрезком времени...

— Подожди, – вмешалась Мисс, совершенно запутавшаяся во всех этих "ибо". – А изначальность?

— Изначальность тоже объясняется следующим после. Первая заповедь ведет за собой вторую, которая, в свою очередь, ведет за собой третью, но в то же время объясняет первую. И так до конца.

— Ну, хорошо, – согласилась Мисс. – Допустим. А что же тогда по-твоему объясняет последнюю заповедь? Ведь таковая имеется в каждой философии, независимо от возраста той и длины?

— Имеется, – кивнул Карл.

— Выпьем? – вмешалась Сонечка, явно уставшая от этой беседы, несмотря на постоянное внимание Дана к ее особе.

— Да, конечно, – Карл разлил водку по рюмкам, поднял свою.

Звякнуло стекло, Мисс быстро запила и подняла пьяные больные глаза:

— Ну, так последняя?

Карл закусил соленым огурцом и закурил. От первого смущения не осталось и следа. Он явно чувствовал себя в своей тарелке:

— Последнюю заповедь объясняет изначальная. Она и есть ее объясненное "ибо".

— Так это же замкнутый круг! – воскликнула Мисс. – Тогда можно выбросить на хрен все остальные заповеди, оставить только две – первую и последнюю, и получится совершенно прекрасно! Первая объясняет последнюю, а последняя первую! Я умер потому, что устал, я устал, ибо я умер? Это ведь уже бред какой-то получается! Сплошная математика! А смысл-то где?

— Так его и не было никогда, – пожал плечами Карл. – Возьми вот философов XIX века, или, даже, нет, пожалуй...

— Хватит, хватит! – замахала руками Сонечка. – Я больше не могу! Сашенька, я хочу танцевать! Давайте танцевать! Мы сегодня купили потрясающую пластинку! Там такие песни! Пойдемте, пойдемте, ну, пожалуйста!

Мисс улыбнулась и пошла вслед за Сонечкой в зал, прихватив с собой пепельницу и сигареты. Опустилась в кресло и закурила. Дан ставил пластинку, Сонечка порхала вокруг Карла.

— Первый танец – дамы приглашают кавалеров! – объяснила она и притянула к себе Карла.

Заиграла музыка, медленная, томная, тоскливая. Дан опустился в кресло рядом с Мисс:

— Может, тоже потанцуем?

— Я танцевала последний раз, наверное, века три назад, – грустно сказала Мисс.

— Ну, так за чем дело стало? – Дан улыбнулся и протянул ей руку. – Пойдем?

— Пойдем, – тряхнула головой Мисс и поднялась.

Они медленно закружились по комнате, Мисс было так мучительно хорошо, как не было уже слишком давно. Весь кошмар этого путешествия отодвинулся куда-то очень далеко, стал почти невидим и неуловим. Кончилась песня, и Сонечка в одно мгновенье оказалась возле них.

— Сашенька! – заулыбалась она и протянула руки.

Дан обнял ее, и под следующую песню они застыли друг возле друга, еле заметно передвигая ногами. Мисс шагнула было к креслу, как вдруг что-то толкнуло ее изнутри, она резко обернулась и встретилась взглядом с глазами Карла. И снова горячая волна откуда-то снизу, дрожь рук и губ, которую невозможно сдержать, они одновременно двинулись навстречу друг другу, одновременно и осторожно коснулись друг друга руками, и в мире больше ничего не осталось: только они и музыка, несущаяся со всех сторон, ниоткуда... "Я сошла с ума... " – подумала Мисс и перестала думать вообще.

Это было каким-то наваждением. Мисс устала объяснять, раскладывать по полочкам, в который раз твердила себе, что все это – бред, но с каждым приходом Карла рассудок бессильно отключался, и снова обморочная дрожь и желание спрятать глаза, и в то же время смотреть, смотреть...

— Нелепость какая-то! – досадовала Мисс и вздрагивала от каждого телефонного звонка, бросалась к двери на любой стук и снова прятала глаза, касаясь дрожащими пальцами протянутой руки. Она забыла о времени, забыла о необходимости бежать, чтобы вернуться, лишь постоянная ноющая боль стучала в сердце одним лишь выдохом: Ян…

Как же?..

— Так не бывает, – упорно твердила она, разрываясь между телом и душой, в первый раз за много лет потеряв контроль над происходящим с ней.

Дан наблюдал и молчал, и лишь однажды, после огромного количества выпитой водки произнес:

— Оставайся...

— Да ты что?! – громче, чем нужно, возмутилась Мисс и заплакала.

Дан бросился ее утешать и наперебой с Сонечкой объяснять все преимущества такой жизни:

— Главное – стабильность. Ты же устала, посмотри на себя, сколько можно бегать, спасаться? В любой момент тебя просто не станет. Они сильнее, ну подумай сама. А Карл – он же просто находка…

Мисс всхлипывала, размазывая по щекам слезы и понимая, что нужно бежать, бежать немедленно, пока до конца не засосало, пока она еще может передвигать ногами.

Наутро она металась по квартире, собирая вещи, раздираемая противоречиями, уставшая, злая и несчастная. Раздался звонок. Мисс на мгновенье застыла, потом обреченно шагнула к двери.

— Я принес тебе сигареты, – сказал Карл, занимая собой все пространство прихожей.

— Спасибо, – кивнула Мисс, замялась, но, боже, эти трясущиеся руки, эта тянущая сила... она оказалась сильней, и Мисс шагнула в сторону:

— Проходи.

Они сидели на кухне, и каждый знал, о чем думает другой, и было тяжело.

— Ты просила, – прервал затянувшееся молчание Карл. – Я принес почитать свой трактат.

— Спасибо, – кивнула Мисс и взяла папку. Вздрогнула, коснувшись его пальцев. – Я уезжаю.

Карл ошеломленно взглянул на нее и отвел взгляд.

— Зачем? – глухо спросил он, теребя непослушными пальцами сигарету.

"Чтобы не остаться!" – хотелось крикнуть Мисс, но она сдержалась и бросила только сухое: – Пора.

"Если б только он набрался смелости, скажи, скажи, ну! – молча молила Мисс, ненавидя себя. – Молчи, не надо, молчи… "

Карл молчал. Мисс налила в стаканы чай и опустилась на табуретку.

— Я хочу сказать... – одновременно начали они и одновременно замолчали.

Мисс в который раз поразилась схожести происходящего в них обоих. "Его тоже кто-то держит", – поняла она, и от этой мысли стало еще хуже.

— Знаешь, – сказал Карл, явно ставя крест на том, что не было сказано и сказано никогда не будет, – ко мне приехал мой старый друг. Он иногда спасается у меня. Я хочу вас познакомить. Он сегодня придет сюда.

— Хорошо, – кивнула Мисс разочарованно и облегченно, понимая, что вся эта недосказанность будет висеть над ними обоими, как лезвие топора, еще очень долго.

Раздался звонок.

— Это он, – произнес Карл и пошел открывать.

Мисс услышала голоса в коридоре, вздрогнула, вскинула глаза и замерла: в дверном проеме стоял Ян. Она была настолько к этому не готова, настолько растерялась, что перевела вопрошающий взгляд на Карла, смутилась и прошептала, все еще не веря:

— Ян?..

Он шагнул к ней, обнял легко, а она прятала лицо в его плечо, боясь посмотреть ему в глаза. Карл застыл на пороге кухни, медленно врубаясь в происходящее. Мисс отстранилась, плечи ее тряслись, и медленно опустилась на табуретку. Ян присел перед ней на корточки, заглянул в лицо. Она, с трудом сдерживая слезы, погладила его по голове, потом непослушными губами спросила:

— Ты давно здесь?

Ян поднялся, не ответив, и взглянул на Карла:

— Это и есть та самая девушка?

Повисшее молчание было тяжелей, чем камень.

— Понятно… – протянул Ян и улыбнулся невесело. – Вот и тебя зацепило, малыш... Обидно...

Он повернулся и пошел к выходу, все его существо кричало от боли, Мисс кинулась следом:

— Ян, подожди, постой, я все объясню... – лихорадочно бормотала она, вряд ли понимая, что именно она говорит.

Он поднял на нее лицо. Пустыми, чужими, усталыми и очень далекими глазами долго смотрел на нее. Потом сказал:

— Не надо. Сейчас ничего не надо, – отодвинул Мисс в сторону и вышел.

Хлопнула дверь. Мисс плакала, Карл все так же оторопело топтался в дверях. Потом шагнул к ней.

— Не плачь, все будет хорошо. – Лицо его было спокойно, как всегда, но он отводил взгляд и изо всех сил старался не коснуться ее руками, боясь не удержаться и... остаться навсегда.

Несколько мгновений колебаний, и Карл двинулся вслед за Яном, просто убегая от нее, от этой необъяснимой силы, от самого себя. Хлопнула дверь, и Мисс осталась одна.

Она сидела в коридоре на полу и плакала, не вытирая слез. Потом поднялась, медленно, как во сне, открыла дверь в ванную, вошла и пустила воду. Закрыла слив пробкой, потом все так же медленно стала раздеваться. Она уже не плакала, просто смотрела куда-то внутрь себя серыми отрешенными глазами, словно перестала чувствовать что-либо вообще. Мисс забралась в ванну, полежала немного в теплой воде, расслабившись и закрыв глаза, словно собираясь с духом, потом резко села, открыла пачку бритвенных лезвий, достала одно. Долго, пристально смотрела на левую руку, даже погладила ее пальцами, сжимавшими лезвие, и быстро, словно делала это каждый день, изо всей силы провела бритвой по коже, разрезая вену. У нее хватило сил положить бритву на умывальник, откинуться, улечься поудобнее в воде и смотреть, как вода постепенно становится бледно-розовой, красной, грязно-бурой. И не было больше боли, не было, не было.

Мисс очнулась на белоснежном твердом столе от острой, дергающей боли в руке. Повернула голову и увидела человека в белом халате, шапочке и маске, закрывавшей нижнюю половину лица, склонившегося над ее рукой. Он поднял голову и несколько секунд смотрел ей в глаза.

— Очнулась? Самоубийца… – и снова склонился над ее левой рукой.

Мисс смотрела в потолок. Эту боль можно было терпеть, она не шла ни в какое сравнение с той, что жила в ее груди.

— Ну, все, – сказал врач, бросая в тазик иглу. – Не пора ли сменить способ? В следующий раз выбери что-нибудь другое, чтобы наверняка. И нам возни меньше.

Мисс села на столе, опустила ноги. Кружилась голова, и стены медленно качались из стороны в сторону.

— Что же ты делаешь, дурочка, – произнес врач, и Мисс уловила в его голосе знакомые нотки.

— Док?.. – ошарашенно прошептала она.

— Что? – повернулся врач и снял повязку с лица.

Это был не Док, но Мисс долго вглядывалась в черты незнакомого лица, находя едва уловимое, только ей заметное сходство.

— Можешь идти, тебя там ждут в коридоре. Не забудь сказать ему спасибо. Если бы он не пришел вовремя... – врач развел руками и вышел в коридор.

Мисс осторожно соскользнула со стола, прижала к груди зашитую и забинтованную руку и, слегка шатаясь, подошла к двери.

На скамейке возле противоположной двери сидел Дан. Увидев ее, он вскочил и в одно мгновенье оказался рядом, обнял ее за плечи:

— Что же ты делаешь? Ты с ума сошла! Зачем?! Я прихожу домой, на полу вода, дверь в ванную закрыта, я кричал, стучал, потом разбил стекло, а там ты... Я чуть с ума не сошел! Нельзя же так!

— Прости, – сказала Мисс, поняв, что о нем-то она совсем не подумала. – Это ничего...

Дан помог ей одеться, потом достал из кармана завернутые в листок срезанные фенечки.

— Возьми. Сказали – иначе нельзя.

— Спасибо, – кивнула Мисс и взяла.

Они вышли на улицу. Долго шли по странному пустому городу, и Мисс сказала:

— Ян пришел, – словно Дан должен был знать, кто такой Ян и что он для нее значит.

Дан молча кивнул. Из-за угла, гремя все тем же мешком с пустыми бутылками, вынырнула грязная уродливая фигура:

— С днем рождения, моя кровавая мисс! С днем рождения!

— Иди отсюда, маленький уродец! – прикрикнул на него Дан.

— Кто из нас уродец в большей степени, это вопрос, несомненно, спорный, – важно возразил карлик и снова повернулся к Мисс. – Время вышло, моя кровавая мисс, время кончается и уже не терпит, вы слишком задержались в нашем городе, моя кровавая мисс, жители города устали от вас, вчера мне шепнула по секрету бродячая кошка, что и сам город устал от вас, вам пора в дорогу, моя кровавая мисс!

— Что ты мелешь? – накинулся на него Дан.

— Подожди, – остановила его Мисс. – Значит, мне пора?

— Где же ваше необыкновенное чутье? Вы всегда были так осторожны и осмотрительны, нельзя терять глаза, моя кровавая мисс, тело не умеет смотреть, запомни это. Так ведь можно со всем ослепнуть, и даже не заметить этого! Бойся слепоты, моя кровавая мисс, бойся слепоты!

— Почему ты помогаешь мне? – устало спросила Мисс.

— Вы мне будете должны подарок, моя кровавая мисс. Но я не жадина и не требую этого прямо сейчас, тем более, момент, наверное, не совсем подходящий: у вас же день рождения, моя кровавая мисс! С днем рождения, всяческих благ, и прощайте, моя кровавая мисс!

Карлик закинул мешок за спину и быстро засеменил по улице.

— Кто он? – спросила Мисс, провожая взглядом удаляющуюся фигурку.

— Да так, – уклончиво ответил Дан. – Местный собиратель мусора.

— Я поняла, – сказала Мисс очень серьезно. – Я поняла. Он – это город.

— Брось ты придумывать, – отмахнулся Дан, но Мисс так посмотрела на него, что он замолчал.

— Он – это город, – повторила Мисс. – Боже мой, нелепый уродец, собирающий мусор...

Они вошли в квартиру Дана, уже вымытую и прибранную Сонечкой. Мисс устало опустилась на табуретку в кухне.

— Я уезжаю, карлик был прав, мне действительно пора.

— Тебе надо отдохнуть хотя бы несколько дней, – мягко возразил Дан, и Мисс поняла, что он разговаривает с ней как с сумасшедшей или неизлечимо больной. Она усмехнулась про себя.

— Спасибо, у меня нет времени.

— На ночь глядя я тебя никуда не пущу! – твердо сказал Дан и поднялся. – Мне нужно встретить Сонечку. Обещай, что все будет в порядке.

— Обещаю. В полном, – усмехнулась Мисс. – Я просто сейчас лягу спать. Так что возьми ключи.

— Хорошо, – кивнул Дан. – Ну, пока!

— Пока, – ответила Мисс и повернулась к окну.

На улице шел снег. Первый осенний снег. Снежинки кружились изящным белым хороводом, падали на землю и превращались в грязное черное месиво.

"Зима... – подумала Мисс. – Боже мой, как, оказывается, долго я здесь торчу... Давно пора домой... А где он, дом?.. " Она вспоминала старую, заброшенную, Богом забытую станцию, где они с Яном должны были встретиться, поежилась, встала, поморщившись (потревожила больную руку), и поставила чайник.

— Вот и все... – шептала она, –... вот и все...

А внутри была пустота. И эта пустота плакала и кричала, кричала и плакала...

Раздался звонок. Мисс открыла дверь. На пороге стоял Карл, и она впервые взглянула на него без дрожи, посторонилась:

— Проходи.

— Я говорил с ним, я пытался объяснить ему, – с порога начал Карл.

— Не надо, – остановила его Мисс. – Ничего не надо. Проходи, будем пить чай.

— Что у тебя с рукой? – встревожился Карл, заметив бинт.

— Ты, – серьезно ответила Мисс, разливая чай по стаканам.

Карл замолчал и поднял на нее глаза. Несколько мгновений они смотрели друг на друга.

— Это все ты, – повторила Мисс. – Я завтра уезжаю. Нам слишком много нужно было сказать друг другу с самого начала. А теперь... Пусть ничего никогда сказано не будет. Забудь. Если сможешь, – сказала и пожалела: а если нет?.. – Нельзя терять глаза, так можно совсем ослепнуть, – повторила она слова карлика. – Я буду вспоминать тебя. А на улице снег, – повернулась она к окну.

— Зима почти, – кивнул Карл.

Они пили чай и разговаривали ни о чем, и это был один из самых спокойных вечеров, потому что все было сказано и ничего сказано не было.

Утро вставало рваное и седое, ветер нес откуда-то клочья бумаги, окунал их в лужи, катил по грязи, облака тянулись дырявым полотнищем по всему небу, штопающему прорехи свинцовыми лоскутьями, голые ветви торчали, как штыки винтовок, нагибаясь разом, как на строевом учении, по команде, на плечо! на-пра-во! ко-ли!

Мисс шла по пустынным улицам, таща картину и рюкзак, ежилась от пронизывающего ветра, убирала брошенные в лицо волосы, упрямо перешагивала через лужи и обходила грязь. Город провожал ее темными зрачками спящих окон, уныло-угрожающими лицами кирпичных домов, зевающими дырами подъездов, настороженно наблюдая, словно желая до конца убедиться, что она действительно уходит и вот-вот уберется совсем.

На самой окраине Мисс увидела скорчившуюся в подворотне фигуру карлика, забывшегося в тяжелом, но чутком сне. Она осторожно подошла поближе и протянула руку, чтобы тронуть его за плечо, но карлик моментально открыл глаза, и настороженность с его лица исчезла, уступив место радостной улыбке:

— С добрым утром! Вы сегодня рано поднялись, моя кровавая мисс! Я еще не собрал ничего с улиц нашего города, и мне нечего подарить вам на память, какая жалость, какая жалость, моя кровавая мисс... – запричитал он.

— Ничего, – утешила его Мисс. – Зато у меня есть кое-что для тебя.

— Ты принесла мне подарок?! – оживился карлик, напрочь забыв свою изысканную вежливость. – Давай, ну давай же!

Он подставил маленькие ручки, сложенные в чашу, и Мисс, развернув бумагу, высыпала в его ладони горсть разноцветного бисера – свои разрезанные фенечки. Карлик от восторга как-то взвыл и подпрыгнул на месте:

— Вот это подарок! Я никогда не видел ничего чудеснее! Ты просто прелесть, моя кровавая мисс!!! Ты... Ты....

Он не находил слов от восхищения и закружился на месте, что-то бессвязно бормоча. Мисс улавливала только отдельные слова: ладно, ладно, разрешим... такой подарок... пусть идет... какие бусинки... какой цвет...

— Ну, прощай, – сказала Мисс. – Я пошла.

Карлик остановился, отдышался и важно произнес:

— Прощайте, моя кровавая мисс, еще раз спасибо за подарок!

Он нелепо поклонился, Мисс кивнула и зашагала по улице к выходу из города. Небо не успело залатать все прорехи, возможно, просто не хватило лоскутьев, и на город серой стеной обрушился дождь, прибивая к земле игрушки ветра – обрывки бумаг, увеличивая лужи и разжижая грязь, смывая следы Мисс с асфальта дорог и тротуаров.

Мисс забралась на рельсы и оглянулась назад. Город был скрыт от нее плотной пеленой дождя, словно не хотел почувствовать на себе ее взгляд хотя бы еще раз. Мисс вздохнула и зашагала по шпалам. Она шла долго мокрая куртка прилипла к телу и холодный ветер отнюдь не способствовал высыханию, но Мисс упрямо передвигала ноги, зная, что стоит остановиться, и она уже не уйдет никогда. Она уже очень устала и чуть не падала когда сзади раздалось такое родное и близкое гуденье, кряхтенье, сопенье и звяканье, так давно не слышанное, почти забытое ею что Мисс обернулась и заплакала. Она стояла и плакала, глядя на приближающийся поезд.

Состав остановился прямо перед ней, и Мисс забралась в первый вагон, выслушав проповедь проводницы об отсутствии мест и сумасшедших на шпалах, залезла на верхнюю полку и долго лежала с открытыми глазами, привыкая вновь к перестуку колес и запаху угля, потом незаметно для себя уснула.

Когда поезд остановился на старой, заброшенной, Богом забытой станции, Мисс осторожно ступила на землю, подождала пока не скроется за поворотом последний вагон, потом медленно пошла к полуразвалившемуся зданию вокзальчика. Она твердила про себя как заклинание, как молитву: "Я дошла, я выжила, я дошла..."

Скрипучая дверь впустила ее внутрь, с жесткой скамьи навстречу уже вставал человек, упали на треснувший пол рюкзачок и картина, посреди пустого, полуразвалившегося вокзальчика с выбитыми стеклами стояли, прижавшись друг к другу, двое людей.

— Я люблю тебя, – сказала Рита, поднимая заплаканные сияющие глаза.

— Я знаю, – улыбнулся Ян и коснулся губами ее виска. – Пойдем домой.

– Вот и все, – сказала она, глядя, как потрескивают в печке поленья. – Снова осень.

Она оглядела маленький уютный дом в две комнаты и крошечную кухню и улыбнулась.

– Наш дом.

Тот, кто был Яном, поставил на журнальный столик бутылку вина, разлил его по фужерам и протянул ей один.

– За лето.

– За лето, – согласилась она, звякнуло стекло, мирно тикали на стене часы рядом с картиной Дана, а в печке танцевал огонь. – За лето...