Он летел и кричал. Он кричал и плакал. Он так долго не открывал рта, что забыл, как это делается. С каждым сантиметром, исчезающим под его ногами, с каждым движением кончиков пальцев таяло напряжение, в котором он находился так много лет. И, если говорить о конце, то это было его начало, а если говорить о начале, то...наверное, не нужно удаляться настолько... Он был счастлив, как никогда, потеряв под ногами опору, просто потому, что ее не стало, просто потому, что он разучился ходить, как все нормальные люди.

Зима - дерьмовое время года. Кто-то может возразить, сказав, что в ней есть свои прелести: иней на ветках, кружева на окнах и падающий снег, но каждый останется при своем: зима дерьмовое время года, потому что зимой - холодно. И когда мерзнут руки и ноги, съеживаются плечи и втягивается шея - человек становится меньше, меньше настолько, что ничего не стоит залезть в него какой-нибудь пакости, вроде гриппа или бронхита, или еще чего-нибудь подобного, а то и похуже...

У него было свое окно, которое он прятал за шторами с нарисованными красными цветами. На окне жил кактус, удивительно приспособившийся к постоянной зиме: он оброс колючками, как волосами, вытянул странные зеленоватые листочки и прятался в них, ежась от холода. За окном все время шел снег, и он воспринимал это, как должное, тем более никто из приходящих к нему не мог точно сказать, что именно происходит на улице, потому, что никто к нему просто не приходил, а те, кто все-таки иногда случайно попадали сюда, сами не знали ничего наверняка. У него была странная привычка говорить только ему понятные вещи, и все, кто его окружали, сначала старательно делали вид внимательных слушателей, потом начинали скучать, потом зевали, а потом переставали слушать вообще. Наверное, тогда, когда он понял это, он и перестал говорить. А может, он перестал говорить немногим раньше, только этого все равно никто не заметил.

Он любил свое окно, оно было частью его дневных снов, потому что ночью он не умел спать. И если бы кто-нибудь сказал ему, что все должно быть наоборот, он очень удивился бы и усмехнулся про себя нелепости такого заявления. Днем ему снились птицы, которых он никогда не видел. Эти странные крылатые существа опускались на его окно, стучали клювами в стекло, словно зная, что им непременно должны открыть, и он вздрагивал, услышав их стук, и бросался к окну, вцеплялся непослушными пальцами в покрашенную раму и изо всех сил тянул створку на себя, пытаясь впустить эти комочки пушистых перьев, но рама не поддавалась, и тогда, поняв всю тщетность попыток открыть ее, он садился на подоконник и смотрел во все глаза на стучащих в окно птиц, пытаясь понять, кто они и зачем здесь. Но птицы, покосившись на него блестящими черными бусинками глаз, грустно взмахивали крыльями и, покружившись на прощанье, исчезали в белой, падающей вате снега. Он стучал им в стекло, но когда открывал глаза - за окном царила зима, и карниз окна был белоснежно чист.

Ночью было проще, если сидеть без света и смотреть на красные цветы на шторах, и представлять что-то совсем непонятное даже себе самому. Зима была неотъемлемой его частью, без которой он уже не мыслил себя, да к тому же и не помнил, было ли когда-нибудь по-другому. Он ощупывал раму окна и испытывал что-то похожее на сожаление, в очередной раз понимая, что эти фантастические существа - только сон, родившийся в его голове, наверное, от долгого молчания, а может, от странной реальности происходящего за окном. Иногда ему казалось, что все же что-то когда-то было не так, или не совсем так, когда-то он знал больше, чем только зиму, существующую внутри него, и когда-то, где-то он видел этих странных существ, стучащих к нему в окно, а одно из них даже держал на ладони, трепетно прикасаясь кончиками пальцев к пушистым перьям.., но воспоминания эти были так слабы и нереальны, что он считал их остатками своих снов, и поэтому отбрасывал без сожаления и жалости. Ночью он много курил, иногда забывая тушить окурки, и к приходу утра комната была окутана сизым табачным дымом, который изящно вплетался в морозный рисунок на окне, увеличивая присутствие зимы в комнате и внутри него. И только в сумерках, когда странная седая дымка опускалась на землю, цветы на шторах начинали немного дрожать, дергались колючки кактуса в тщетных попытках согреться, он забывал свои сны и какое-то очень короткое мгновенье пытался чего-то ждать. Но, наверное, он и это забыл, а может, никогда и не умел, комнату окутывала тьма, и он, перестав ломать себе голову, тянулся за очередной сигаретой.

Так продолжалось бесконечное количество дней и ночей, он потерял им счет, но так было проще, пока однажды ночью не услышал за окном тоскливо протяжное: Мяу-у... Он одернул штору и увидел за стеклом худую, замерзшую кошку. Он поразился ее худобе, потом удивился, как она сюда попала, и только потом понял, что это не сон. Он дернул створку окна, окно открылось, на удивление, очень легко. Дрожащее животное впрыгнуло в комнату, обдав его холодом морозной ночи, он закрыл окно, все еще не до конца веря, что это не сон, но кошка потерлась об его ноги, и, почувствовав тряску маленького тельца, он неумело погладил ее по спине. Кошка подсунула голову в его ладонь и издала странный урчащий звук. Он наклонился и взял ее на руки.

Теперь кошка жила на его окне. Она могла часами сидеть и смотреть куда-то в зиму, она забиралась на его колени, терлась о руку, держащую очередную сигарету, а днем, когда он спал, снова забиралась на окно, словно ожидая чего-то... Он впустил ее в себя, и она стала частью его, как и зима, как этот приспособившийся кактус, как цветы на шторах...

...Сон начинался как обычно: он стоял у окна, когда странные крылатые существа опустились на его карниз, застучали клювами в стекло, словно зная, что им непременно должны открыть. Он вздрогнул, услышав их стук, и бросился к окну, вцепился непослушными пальцами в окрашенную раму, и изо всех сил рванул створку на себя, желая впустить эти комочки пушистых перьев. Раздался скрип, и рама неожиданно поддалась. Он испугался и обрадовался одновременно, протянул ладонь, что-то крича от немыслимого восторга, понимая, что на улице - лето, зелень деревьев и травы, яркие пятна цветов на газонах, ослепительно синее небо. Маленький комочек опустился в его руку, он коснулся пушистых перьев непослушными пальцами, ощутив тепло их и нежность, и вдруг что-то обожгло его руку, он увидел струйку текущей крови, потом услышал странный зловещий звук, и белое тельце, метнувшись из его ладони, застыло в цепкой хватке когтистых кошачьих лап. Остальные птицы в то же мгновенье взлетели куда-то вверх, и он увидел, что идет снег, бесконечно, долго, всегда... Он заплакал и бросился за ними, ловя только ему заметные тени парящих крылатых существ...

...Он летел и кричал. Он кричал и плакал...