Перестук колес. Тяжесть выкуренных сигарет на языке. Глаза слипаются: дают знать о себе три почти бессонные ночи. Усталое тело, рухнув на верхнюю полку вагона, застыло, не в силах даже пошевелиться, устроиться поудобнее. Перестук колес. Как колыбельная. Но нет сил на еженощную улыбку себе и всем. Что-то тяжелой волной накрывает лицо. Волосы. Надо бы убрать упавшие на лицо волосы, но руки существуют как-то сами по себе, словно вообще не существуют. Блаженное состояние покоя. Спать. Спать...

Перестук колес. Поп закрытыми веками оранжевые кольца. Много. Нимбы. Белые пятна. Просмотр сегодняшнего дня. Вагоны, гостиницы, концерты. Его исступленное выступление на сцене и мое в зале, в толпе, исступление... Не то. Дальше. Безжизненно свисает с полки тонкая рука. Болтается, шуршит бисером браслетов... Скольких трудов стоило уговорить проклятых журналистов взять с собой. Унижалась, плакала, угрожала даже... Пожалели, сволочи. Посмеялись и взяли. Плевать, дрогнул уголок губ и снова застыл в полудреме маски.

Потом... Потом холодный автобус, петляющий, путь среди высотных домов, дверь гостиницы и лестница наверх, к нему.

Как, же много ступенек. Как мало... Дрожащие руки путаются в петлях куртки, и сердце, как колокол на всю лестницу...

Они сказали, что я их коллега из молодежной редакции, так кажется? Впрочем, какая разница.

Дальше. Сидела на кровати напротив него и пыталась спрятать дрожащие свои руки. Его лицо светилось. Знанием. Видела его глаза, слушала. Пыталась по мере сил понять. Щелчок магнитофонной клавиши, чуть слышное шипение ленты.

- Есть жизнь после смерти?

Его голос. Спокойный и несущий свет.

- Да, конечно. Вот все сейчас ограничено оболочкой. Очень несовершенной. А потом, за - свобода.

- Тот, кто убил себя, прав?

- Он не мог по-другому. Его сломали. Он ведь исчерпал себя до дна. Здесь. А там есть еще возможность начать снова. Вернее, не снова, а дальше. Продолжать дальше. Выше и Выше. Может по другому. Переход к чему-то большему, чем то, что было. Мое вот такое мнение.

И улыбка. Его улыбка. Еще какие-то вопросы.

Много вопросов. Молчание. Щелчок - остановка и

конец. Тишина. Мой голос от двери:

- Ты счастливейший человек.

- Почему?

- Ты веришь в то, что будет после. Я завидую тебе. Я не верю. И мне это доставляет немало неприятных мгновений.

- Но за все это, - движение руки вокруг, - придется расплачиваться там.

- Наплевать. Пусть там будет плохо, но будет. Скрип двери. Много - много ступенек вниз. Лица. Лики святых. Иконы. Ближе всего его лицо. Строг и без улыбки. Глаза говорят, говорят, светят...

Завтра снова концерт. Дикий страх, что вот-вот он упадет и уже не встанет. Не хочу. Не хочу. Но... подожди.

Озаренье подобно вспышке. Открываются глаза, ожигает рука, стряхивает с лица волосы. Проводит по лбу. Его губы шевелятся, что-то неслышно говорят. Подожди. Все же очень просто. Как я не поняла этого сразу? Смех в горле. Счастливая улыбка на губах. Счастливая и усталая. Боже, как все просто. Господи, как же все просто. Господи... как же... просто...

(ИЗ ПОКАЗАНИЙ ФОТОГРАФА СВЕТОВА О.И.)

"...В конце последней песни на сцену с левого выхода выбежала девушка, и, встав рядом с микрофоном лидера группы, что-то громко ему крикнула. Он остановился и повернулся к ней. Я решил их сфотографировать, и, наводя фотоаппарат, заметил, что девушка подняла руку, словно протягивала ему что-то... Выстрела я не слышал. Я снял кадр, и после вспышки увидел, как падает на сцену этот человек. Девушка опустилась на колени и улыбалась, не отводя глаз от тела...

Она так и сидела до прихода милиции. Я успел еще несколько раз сфотографировать.

Фотографии прилагаются".

Приписка карандашом: "Обратить внимание на лица".

Я кричала ему: "Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. Я СПАСУ ТЕБЯ... "

1989