В трубке раздавался треск, и кроме него ничего не было слышно.

  «Словно с того света звонят», — с досадой подумал Глеб, и тут же трубка возле уха налилась тяжестью. Он с ужасом ожидал, что сквозь шумы, будто из подземелья, возникнет женский голос, мучивший его по ночам. Когда наконец через несмолкаемый треск прорвался голос мужчины, у него отлегло от сердца. С большим трудом Глеб догадался, что это звонит Степан.

  — Я тебя слушаю, Степа! Где ты находишься? — обрадованно закричал Глеб.

  — Санаторий «Колос», Третья линия Пущи-Водицы.

  — Как тебя туда занесло? — удивился Глеб.

  — Об этом потом. Дело гораздо сложнее и опаснее, чем я представлял. Ты можешь сейчас приехать сюда?

  — На чем? Ты, наверное, забыл, что моя машина находится в ремонте, а сейчас ночь?

  — Извини, в самом деле… Но я могу встретиться с тобой только здесь, боюсь, что утром будет уже поздно.

  — Хорошо, беру такси и еду. Санаторий «Колос»?

  — Да. Тебе такси потребуется лишь до моего дома. У тебя есть запасные ключи от твоей машины?

  — Имеются, а что?

  — Твоя машина уже на ходу, в исправном состоянии, правда, не успели ее подкрасить. Ее подогнали к моему подъезду.

  — В самом деле? Быстро ребята сработали. Большое тебе спасибо.

  — Я здесь ни при чем, а их сам поблагодаришь, когда ее покрасят и остальное полностью закончат. Я словно предчувствовал, что возникнут некоторые обстоятельства, поэтому распорядился, чтобы машину сегодня пригнали ко мне. Интуиция меня не подвела, и машина оказалась кстати.

  — Хорошо. Как я тебя там найду?

  — Буду ждать в центральном корпусе в вестибюле.

  — Хорошо, еду. Но учти, что в самом лучшем случае буду через час.

  — Я жду. — Снова треск, а потом гудки отбоя.

  «Что так напугало Степана, вечного оптимиста? Почему он вдруг оказался в санатории в Пуще, и что это за дело, которое не требует отлагательств до утра?» Все мысли Глеба крутились только вокруг этого, пока он не собрался и не вышел на улицу. С удивлением отметил, что за размышлениями даже забыл об испугавшем его ночью голосе. Вдруг вспомнил мрачную шутку Степана, что после полуночи может вернуться в качестве вампира, и мороз пробежал по телу. «Так недолго и свихнуться!» — подумал он.

  Улица Гончара круто сбегала вниз, до самой площади Победы. У ночного города совсем другое лицо, не такое, как днем, он словно женщина без косметики. Редкие фонари стыдливо выхватывали из темноты лишь небольшие пятачки тротуара, фрагменты стен и зловещие темные провалы внутренних дворов. В три часа ночи улица вымерла, не было ни одного запоздалого прохожего, кроме него самого. Пока он минут двадцать шел вниз, его дважды ослепили фары едущих навстречу машин, но водители не отреагировали на его поднятую руку, и только на площади ему удалось поймать такси.

  «Волга» с молчаливым водителем лихо пронеслась по едва освещенному проспекту Победы, задумавшись на повороте, выскочила на Воздухофлотский мост, затем свернула и помчалась вдоль путей скоростного трамвая. Глеб попросил остановить машину возле подземного перехода на Гарматной, чтобы не терять времени на развороты-подъезды, и перебежал на другую сторону улицы. Его машина в самом деле стояла во дворе, возле подъезда, в котором проживал Степан. Отключив сигнализацию, Глеб повернул ключ зажигания. Двигатель сразу завелся, заработал без перебоев.

  Через полчаса Глеб на бешеной скорости выскочил на Большую окружную дорогу, город закончился. Непроглядная темнота безраздельно властвовала здесь, и только свет фар позволял составить представление о местности, по которой он ехал, — с обеих сторон стоял густой лес. Вскоре он въехал в курортный поселок Пуща-Водица, встретивший его деревенской тишиной, разбитой дорогой и сиротливо поблескивающими трамвайными путями. Глеб пожалел, что не расспросил Степана более подробно о местоположении санатория. Вследствие этого ему то и дело приходилось останавливаться и нырять в пугающую темноту, чтобы при помощи зажигалки изучать содержание вывесок на прятавшихся домах.

  «Санаторий-профилакторий «Колос»» — сообщила табличка на приземистом двухэтажном здании, спрятавшемся среди деревьев, на первый взгляд уже обезлюдевшем до следующего сезона. Машины Степана нигде не было видно, но это еще ни о чем не говорило. Глеб, терзаемый плохими предчувствиями, нажал на когда-то покрашенную пуговку звонка. К удивлению Глеба, звонок сработал, проснулся, о чем заявил громким, противно-дребезжащим звуком, и через минуту недовольный женский голос поинтересовался из-за двери:

  — Кто там? — Интонация говорившей означала следующее: кого это нелегкая несет в позднюю ночь или раннюю рань.

  — Извините, пожалуйста, что беспокою, но меня должны ждать у вас в вестибюле, — удивительно нежным голоском проворковал Глеб.

  — Как вас зовут? — продолжал интересоваться голос, но женщина не делала никаких попыток открыть дверь.

  — Глеб.

  — Я фамилию спрашиваю, а не имя.

  — Костюк.

  — Подождите минутку. Я сейчас. — Шаги удалились.

  «Наверное, Степан заснул, и она пошла растолкать его, чтобы он идентифицировал мою личность», — строил предположения Глеб. Вскоре шаги послышались снова.

  Дверь приоткрылась, и в щель проскользнул белый конверт. «Держите!» — раздался тот же недовольный женский голос. Конверт упал на землю, дверь захлопнулась, и шаги вновь удалились — женщина, очевидно, решила, что свою миссию выполнила.

  «Тишина. Темнота. Одиночество, — оценил Глеб обстановку. — Стою, как болван, с конвертом в руках и прочитать не могу из-за отсутствия света — зажигалка в этом плохой помощник». Вернулся в машину и включил освещение в салоне, но это мало помогло, только от напряжения заболели глаза.

  «Зачем Степану надо было назначать встречу в этом месте, если все равно меня не дождался? Надеюсь, что ответ в этом письме», — подумал он. Глеб вышел из машины и поплелся к одинокому уличному фонарю, стоявшему в стороне, среди деревьев, и неизвестно с какой целью их освещавшему… Идти в темноте было трудно, он то и дело ступал в лужи — недавно прошел дождь. В туфлях уже хлюпала вода, пальцы ног замерзли, мокрые носки натирали мозоли. Ему вспомнился недавний поход на кладбище, и сердце сжал страх.

  «А что, если Степана заставили выманить меня сюда, чтобы?.. Для чего и кому это нужно?» — прыгали мысли в голове, и он со страхом посмотрел на темный лес, проступавший чернотой даже в ночной тьме и полностью оккупировавший пространство вдоль дороги, по которой шел Глеб. Но ничего страшного не происходило, лес затаился, и он благополучно дошел до одинокого фонаря.

  «Глеб, извини, что не дождался тебя, но об этом потом! — начал он читать письмо в желтом, усыпляющем свете уличного фонаря. — Я буду краток, так как не знаю, сколько у меня осталось времени. Приехав в село, я первым делом нашел бабу Марусю, о которой ты говорил. Вначале она хитрила и ничего не хотела рассказывать, больше сама задавала вопросы, но потом я раскрыл карты и рассказал, что с вами приключилось после отъезда, правда, сразу каюсь, с ужасающими подробностями. Она расчувствовалась, раскудахталась, словно курица. Но и только. Я уже было расстроился, но она перенаправила меня в соседнее село к бабе Мотре. Та недолго упиралась и выдала на-гора следующее: Маня и твоя покойная теща, эти два странных, непонятных и в то же время опасных человека, были очень близки, можно сказать, дружили, и неизвестно, что их связывало. Это тебе тема для размышлений». Глеб усмехнулся: Степан молодец! Сразу ухватил суть. Возможно, они с Олей в больнице правильно разгадали тайну Мани.

  «Маня пришлая, — читал он далее, — из города. Никто ее родни не видел, и вначале она появилась именно в том селе, где живет баба Мотря, — в Лисичках. Там она обзавелась семьей — вышла замуж и родила дочку. В семилетнем возрасте дочка утонула в речке, когда ее пьяный папашка гулял на берегу с дружками. Тогда Маня от переживаний чуть было не тронулась умом. Возможно, это был бы лучший вариант, так как после этого за ней стали замечать странности.

  Через некоторое время, в том же году, повесился ее муж, были даже разговоры, что не по своей воле. Тогда она переехала в село, где проживала твоя теща. Самое интересное, что они были знакомы еще до переезда Мани и иногда навещали друг друга. Вскоре после ее переезда люди заметили, что у этой Мани дурной глаз, и стали ее сторониться. Слухи пошли, что она колдунья, как и твоя теща. Естественно, нашелся спрос на ее умение решать проблемы при помощи магии. Словом, конкуренция для твоей тещи, но это не мешало их дружеским отношениям.

  Видно, я уж очень скептически улыбался, и этим «завел» бабушку, и она рассказала то, о чем вначале и не собиралась говорить. По крайней мере, так она утверждала. Потом пожалела и чуть было не заставила меня поклясться на образах, что никому не расскажу, но удовлетворилась обещанием рассказать только тебе. Передаю тебе ее рассказ, как запомнил.

  Двадцать три года тому назад, вскоре после похорон дочери Мани, возвращалась баба Мотря поздно ночью после того, как приняла роды у дочки Степашиной. Лисички — село глухое, «скорую помощь» долго ждать, а у той схватки случились на восьмом месяце и поздним вечером. Вот так баба Мотря, впрочем, тогда еще и не баба, оказалась возле хаты, где в то время проживала Маня. Была она не сама, а с мужем дочки — Егором. Слышит, воет собака во дворе у Мани, но не так, как обычно, когда воет на луну, вспомнив далекое волчье прошлое, или на покойника в доме, а в смертельном страхе. Никогда ни до этого, ни после не слышала она такого воя. Не понравился этот вой бабе Мотре, вот она и брякни своему зятю об этом. А тот, горячая голова, сразу загорелся, говорит, идем посмотрим, в чем дело, может, помощь какая нужна. У бабы Мотри внутри все заледенело, сдвинуться с места не может, попыталась отговорить Егора, а тот ни в какую. Открыл калитку — и во двор. А она стоит, окаменевшая, боится даже заглянуть за калитку, забор-то высокий, выше ее роста. Не знает, сколько простояла, но тут послышался какой-то шум, и вскоре показался Егор, весь взлохмаченный, глаза навыкате, и что-то бормочет непонятное. Ухватила его за руку и потянула за собой. Только дома он немного пришел в себя и рассказал, что видел дочку покойную Мани, будто стояла она в белом саване перед отцом, а тот перед ней на коленях, опустив голову к земле. Пообещала тому почаще приходить, пока у него останется хоть капля крови, а тогда с собой забрать. После обернулась и так ласково говорит Егору: «Хорошо, что и ты тут. Ты мне всегда нравился, конфеты дарил, скучно мне будет без тебя. Заберу и тебя с собой. Давай поцелую».

  У того и ноги отнялись, но пересилил себя и побежал, спотыкаясь, на негнущихся. А та смеется вдогонку: «Где это видано, чтобы девки за мужиками гонялись? Не переживай, тихо приду, когда и ждать не будешь. Трепещут от любви, как и от страха, дрожь одна и та же. Жди меня, милок!»

  Через неделю полез в петлю папаша покойницы. А Егора стали доставать разные голоса, стуки, видения, вовсе измаялся он, мог спать только при свете, ни на минуту не оставался один — боялся. Подняла баба Мотря знакомых баб, знающих толк в черной магии. Сделано, сказали, Егору. Тот вспомнил, как на похоронах дочери Мани свечку ему в руки сунули, которую должны потом в гроб покойницы положить. Молитву заставили прочитать, пока свечка горела. Вот, говорят, по этой свечке и навела покойницу какая-то ведьма на Егора. Стали его пытать, расспрашивать о прошлом. Тот возьми и вспомни, что была у него некрасивая история с Маней, еще до его женитьбы, какая, не сказал. Приглашали разных баб-шептух, чтобы порчу снять с Егора. Те шептали, молились — ничего не получилось. Тогда по секрету рассказали, что в этом случае только крайние меры помогут: или колдунью убить, или, если она уже покойница, осиновый кол ей в сердце вколотить. Решали тайно, на семейном совете, что делать. Черт знает, кто колдунья? Никто на Маню и не подумал, до того ничего за ней не водилось, да и все же грех на человека руку поднимать. Порешили испробовать второе средство. Лето было на исходе, подкрадывалась осень, дни становились заметно короче. В десять часов вечера Егор с дружком пошли на кладбище, к одиннадцати выкопали гроб, сорвали крышку. Рассказывал после — покойница лежала, как живая, а на губах то ли кровь, то ли помада размазалась. Чувство у них было такое, что она вот-вот глаза откроет. Вбили они ей в сердце кол. Побежала кровь, не горячая, а холодная, черная. Поставили крышку на место и закопали могилу. В последующие ночи Егор стал нормально спать, успокоился. Работал он водителем. Вот однажды поехали они с напарником, тем самым, с которым могилу раскапывали, в Харьков, в командировку, а обратно вернулись в гробах. Егор был за рулем, сердце у него остановилось, а напарник спал рядом, и бабахнулись они с моста. А на сердце до того он никогда не жаловался, и было ему тридцать лет. Вот это и рассказала баба Мотря.

  После этого мне вдруг снова захотелось съездить в Ольшанку, но по дороге поймал костыль в колесо. Пока ставил запаску, пока нашел умельцев, чтобы разбортировать-сбортировать колесо, уже и сумерки на дворе. Нашел дом твоей тещи, без труда открыл калитку, зашел во двор, затем на огород и пошел прямо к бане. Словно черт меня вел. Дверь там оказалась открытой. Внутри светло от множества свечек, а там женщина в длинном белом одеянии мне любезно улыбается: «Милости просим, — говорит, — заждалась я тебя. Много о тебе рассказывал Глеб, таким и представляла».

  Заводит она меня в самую глубину парильного отделения, а кругом все белое. Она смеется: кто сказал, что черные дела делаются в темноте? Чистота и свет этому делу не помеха, а даже наоборот. Давай, говорит, пальчик. Я, как идиот последний, протягиваю руку, она ее хвать и чем-то уколола, пару капель крови выжала в глиняную чашу. Словно на анализ. Открыла тумбочку, что-то оттуда достала и в чаше замесила, вроде темного теста. Я смотрю, на тумбочке в необычном подсвечнике стоит и коптит, источая отвратительный запах, черная свеча. Никогда не забуду этот запах. Женщина та месит тесто и что-то бормочет. Рядом лежит толстая книга. А я возьми и раскрой ее: страницы вроде как из кожи, толстые такие, и электризуют пальцы. Картинки странные, и что-то написано прописью, но не разобрать. Женщина стукнула меня по рукам линейкой и книгу захлопнула. «Все, — сказала, — ты мне больше не нужен. Теперь ты в моих руках». Показывает мне фигурку, вылепленную из того теста. Я снова руку протянул, а она иголочкой уколола фигурку — у меня сердце кольнуло, воздуха стало не хватать, упал я на колени.

  «Все, — кричит, — свободен, пока не позову». Я пришел в себя и сразу ходу. Страшно мне домой возвращаться, ощущение такое, как будто кто-то чужой поселился в моей голове и приказывает, что мне делать. Так я оказался здесь. Сейчас голос нашептывает, чтобы я снова ехал в село, и мочи нет ему противиться. Обязательно передай это письмо Ольге. Наверное, прощай. Сожалею, но, боюсь, что более не увидимся. Степан».

  Глеб, потрясенный, словно окаменел. По его вине Степан вляпался в эту темную историю, теперь и он на грани нервного срыва. «Сто-о-оп! — Он стукнул себя по голове. — Степан пишет, что вновь поехал в Ольшанку. Надо немедленно ехать за ним — кто знает, что еще там эта ведьма учудит?!»

  Глеб вспомнил прочитанное письмо. «Может, она на это и рассчитывает? Заманивает меня к себе? — проскользнула предательская мысль, но он от нее отмахнулся. — Ну и пусть! Лишь бы добраться, наконец, до этой ведьмочки». Он осмотрелся. Мертвая тишь. Вернулся к машине. Вспомнил, что Степан просил обязательно отвезти это письмо Ольге. «Впрочем, если заеду в Центральную больницу, это лишь ненадолго удлинит дорогу. Передам конверт дежурной сестре, а денежная купюра компенсирует ночное беспокойство, — подумал он. — А утром Оля прочитает, и если со мной что случится… — В сердце снова закрался страх. — Почему со мной должно что-то случиться? Это абсолютно исключено», — успокаивал он себя. Назад в город он доехал гораздо быстрее, чем в Пущу.

  Подъехав к Центральной городской больнице, он остановился и начал рыться в багажнике. Нашел тюбик с клеем «Момент», вздохнул — ничего другого нет! — и заклеил конверт — от чужих любопытных глаз. Дежурная медсестра, приняв двадцатку, превратилась в саму любезность, всем своим видом говоря, что будет оберегать этот конверт пуще сокровищ Нацбанка или золотого запаса США, хранящегося в Форт-Нокс, а завтра, точнее сегодня утром, превратится в саму пунктуальность и сразу передаст его Ольге. С чувством исполненного долга Глеб прямиком поехал в село, он очень торопился.

  «Проклятая ведьма, — с ужасом думал Глеб по дороге, — жизнь и здоровье двоих самых близких людей — Оленьки и Степана — находится под угрозой. И в том, что с ними происходит, виноват я сам».

  Оля, на протяжении его жизни несколько раз неожиданно возникавшая и так же исчезавшая, чтобы снова появиться через некоторое время, подобно легендарной птице феникс, на этот раз имела шанс исчезнуть навсегда.

  Глеб познакомился с ней случайно в университетской библиотеке, когда был уже аспирантом, а она готовилась к госэкзаменам. Невинный флирт с бесконечными разговорами и поцелуями украдкой длился всего два дня из-за отсутствия времени у обеих сторон. Она, как и он, изучала психологию, хотя у нее это был уже второй вуз, до этого она успела проучиться два года в Киевском театральном институте. В ответ на вопрос, почему она оттуда ушла, отшучивалась: «Не люблю, когда вокруг маски вместо лиц, так можно и свое лицо потерять». Однако Глеб подозревал, что там была какая-то «история», о которой она не хочет вспоминать. Они тогда незаметно разошлись: просто и буднично. Она перестала звонить ему по телефону, а ему было лень поехать к ней в общежитие. Вскоре он ее забыл.

  Второй раз их пути пересеклись через три года — они встретились на какой-то лекции в обществе «Знание». Оба обрадовались встрече и, не дождавшись окончания лекции, побежали пить кофе в кафе на Крещатике. Они провели чудесный вечер, но когда Глеб предложил зайти к нему в гости, она категорически отказалась.

  — Я замужем, — сообщила она ему.

  Глебу тогда стало очень грустно из-за этого известия, как будто она была его собственностью, которую некто похитил. Когда он провожал ее, в метро она весело болтала, словно не заметив перемены в его настроении. Непринужденно сообщила, что по-прежнему живет в общежитии, но уже в семейном, аспирантском. Муж ее тоже выпускник Киевского университета, только геологического факультета, и уже давно работает геодезистом, мотается по командировкам.

  Через два дня она сама ему позвонила, и они договорились о встрече вечером. Как и в предыдущий раз, им было весело, оба чувствовали себя непринужденно. Глеб, не надеявшийся на продолжение вечера, был буквально ошарашен, когда она сама напросилась к нему в гости. Дело было непростое, так как он после смерти матери жил вдвоем с отцом и до сих пор никого домой не приводил, когда тот был дома. Но сердце у него в груди сильно-сильно билось, и было предчувствие, что другого случая может и не представиться.

  Оля была приятно поражена, обнаружив, что он живет в доме по улице Богдана Хмельницкого. Увидев в квартире его отца, ничем не выказала своего замешательства — она, безусловно, умела владеть собой. Трехкомнатная квартира позволила им уединиться. Отец оставался наедине с телевизором в гостиной, а они вдвоем закрылись в комнате Глеба. Слушали музыку, вспоминали веселые студенческие годы и словно не замечали времени, которое отсчитывал маленький будильник на книжной полке.

  — Ой! Похоже, я опоздала на метро, — наконец спохватилась Оля, когда маленькая стрелка перешагнула за полночь.

  — Оставайся, переночуешь, места здесь хватит с лихвой, — несмело предложил Глеб.

  — Наверное, это неудобно, — с неопределенной интонацией сказала Ольга. — Как отреагирует твой отец?

  — Думаю, что он не будет возражать, — убежденно сказал Глеб, надеясь, что отец его поймет.

  — Может, все же такси? — нерешительно предложила Оля.

  — Ты боишься, что кто-то бросится на твои поиски? — Глеб, избегая обозначить того, кто мог бы волноваться из-за ее отсутствия, наконец задал вопрос, который мучил его последние полчаса.

  — Да нет. Тот, кого ты имеешь в виду, сейчас в командировке, а больше некому.

  — Тогда в чем же дело? — сказал повеселевший Глеб. — Оставайся!

  — Хорошо, — нерешительно согласилась Оля, — но я уеду рано утром.

  Это была их первая ночь любви. Она выполнила свое обещание — ушла ранним утром, как только открылось метро. На прощание сказала, что сама позвонит, когда сочтет нужным. Она не позвонила — ни на следующий день, ни через месяц. Он пытался ее найти через горсправку, но безрезультатно. Видно, она взяла фамилию мужа, а новую так ему и не сообщила, как и то, где работает.

  Появилась она, а точнее позвонила, почти через год. Как ни в чем не бывало, сказала, что всегда держит слово, — пообещала позвонить, вот и позвонила. Он тогда встречался с Наташей, и у него даже были серьезные намерения по отношению к ней. Оля, вновь возникнув, через короткий промежуток времени полностью вытеснила Наташу, как и все, что могло его отвлечь от нее: работу, друзей, дом, отца. Вскоре она как бы невзначай сообщила, что свободна от семейных уз, больше не распространяясь на эту тему, и кольцо, купленное для Наташи, досталось Оленьке. Они поженились и стали жить у Глеба. Втроем. Оля стала работать вместе с ним и даже начала писать кандидатскую диссертацию. Через год у отца обнаружилась женщина, на которой тот решил жениться. Глеб как раз вернулся из командировки в США и одобрил его намерение. Но как-то вечером, вернувшись домой после работы, они обнаружили отца мертвым, он лежал в ванной. Инфаркт. С тех пор прошло чуть меньше года.

  И сейчас, когда не стало ее матери, опасность угрожала ей самой. Ко всему прочему, он вовлек в эту историю Степана, не имеющего к этим событиям никакого отношения, решившего помочь ему из дружеских побуждений. Где теперь искать Степана? Неужели эта колдунья имеет такую власть над людьми?