Глеб около шести часов утра въехал в село Ольшанка, а через час в Управлении внутренних дел Киевской области раздался звонок.

  — Дежурный слушает, — прохрипел простуженно капитан, мечтая побыстрее сдать смену и принять очень горячую ванну, выпить чая с малиной, а может, и пятьдесят граммов «Украинской с перцем», оставшейся после дня рождения жены… Тут он понял, что засыпает, и прослушал то, что ему только что сообщил женский голос.

  — Повторите, вас очень плохо слышно, — приказал он, вынырнув из сна.

  Женщину в самом деле было очень плохо слышно из-за треска на линии.

  — Меня сегодня убьют, — спокойно повторила женщина.

  — Кто вас собирается убить?

  — Он пока не собирается, но скоро меня убьет. Он уже въехал в село, я это чувствую, — терпеливо объяснила женщина. — Меня зовут Мария Нечипоренко, проживаю в селе Ольшанка Н-ского района, — и повесила трубку.

  — Ч-черт! — разозлился дежурный. — Еще и психов не хватало. Я чувствую… он въехал… меня убьют… — он вслух передразнил звонившую женщину. — Сто против одного — это еще одна шизофреничка, страдающая манией преследования.

  Чертыхаясь, все же нажал кнопку на пульте.

  — Никита, — сказал он, — поступил странный звонок из села Ольшанка Н-ского района. Свяжись с их участковым или пошли туда патрульную машину. Я понимаю, что нет бензина, но телефон-то есть. Ведь я сказал: или-или. Звони участковому, пускай проветрится — уже утро, давно пора вставать. Да, возможно, что она шизоид, но проверить надо. В журнале я сигнал зафиксировал, а ты давай-ка — аллюр три креста. Ты что, в кавалерии не служил? Это значит — сломя голову. Нет, ломать не стоит. Доложишь, когда ситуация прояснится.

  В селе Глеб собирался посетить бабу Марусю, дом покойной тещи, ее могилу и напоследок зайти к Мане. Что он рассчитывал там найти? Он и сам не знал, просто интуитивно чувствовал, что эти три места между собой тесно связаны, образуют некий магический круг. Заодно он надеялся больше разговорить бабу Марусю, чем это удалось Степану. Однако бабу Марусю он не застал и поехал на кладбище. Проезжая мимо дома священника, вспомнил о том, как они были там с Маней. В голове сразу закружились воспоминания. Молодая женщина, заживо гниющая от порчи старухи, которая сама теперь гниет в могиле. Никакие бабки, врачи не могут ей помочь, она приговорена, хотя смерть колдуна может снять порчу. Смерть тещи была для нее очень кстати. Интересно, отчего так внезапно покинула этот мир моложавая старуха, обожающая земные удовольствия? Почему ему до сих пор не приходила мысль расспросить об этом Олю? Он вспомнил, что, когда позвонили из села и сообщили ей о смерти матери, она нисколечко не удивилась и даже не спросила, от чего та умерла, по какой причине. Если рассмотреть три причины ее смерти — самоубийство, убийство и естественная смерть, — то получается следующее. Если бы она покончила с собой, ее могилу сельский священник отказался бы запечатывать, для этого требуется разрешение самого митрополита; если же она умерла насильственной смертью, ее бы отправили в морг на вскрытие, а это три-четыре дня, и только потом похоронили бы; значит, остается естественная смерть.

  «Естественная смерть тоже разная бывает», — подумал Глеб и остановил машину. Метрах в двухстах от дороги с правой стороны виднелось кладбище, слева стояли уныло-серые двухэтажные коттеджи. «Собственно, причина смерти тещи меня не волнует, старушка, видно, сделала при жизни много пакостей окружающим, спаси ее душу, Господи! Но она, возможно, прольет свет на происходящие события. Надо будет поговорить с попадьей», — решил Глеб и свернул к дому священника.

  «Исходя из того, что мне довелось услышать, — размышлял он по дороге, — теща была очень сильной ведьмой — тьфу ты черт, да я за последнее время просто свыкся с мыслью, что они существуют! А впрочем, что здесь такого? Ведь я вкладываю в значение этого слова вполне реальные понятия. Тьфу, тьфу, тьфу! Опять понесло в дебри, оставим это пока».

  Если со смертью тещи что-то все же было не так, то следует для начала учитывать, что ее не просто было свести со свету. Хотя, возможно, это сделал человек, втершийся к ней в доверие, чтобы исподтишка нанести удар ее же оружием. Кто, как не Маня, был близок к ней? Вот только зачем ей это было нужно? Тогда как быть с их предположением, что она приходится дочерью теще? Или это еще одно подтверждение теории Фрейда?

  Впрочем, если верить тому, что Глеб узнал из мистических книг, любезно предоставленных ему Степаном, и из рассказов Ольги, после смерти колдуна к наследнику переходит часть его силы, а заодно и книга Духов, которую тот вел всю свою жизнь, также получив ее в наследство от мага. Для человека, посвятившего себя магии, это мог быть довольно лакомый «кусок пирога».

  Возможно, ей надоело быть на вторых, точнее на последних ролях, вот она и решила выйти на авансцену? «Однако это могла быть ее мать», — возразил внутренний голос. Но даже если это так, если это не просто их с Олей фантазии, это не противоречит моральному кодексу черного мага. Ведь по имеющимся описаниям черных месс, шабашей, в среде магов приветствуется даже кровосмешение, и родственные узы — просто условность! «Бог ты мой, что мне в голову лезет, в какие дебри меня опять понесло!» — подумал Глеб, входя в подъезд дома, где проживал священник. Вначале он прислонился ухом к двери и прислушался. В квартире кто-то ходил, шаркая тапочками без задников. Глеб нажал на кнопку звонка, который глухо прозвучал за дверью. Шаги замерли. Нажал снова, на этот раз звонил сильно и долго. Шаги осторожно приблизились. «Смотрит в глазок», — догадался Глеб. Никаких попыток открыть дверь. Отбил кулаком по двери единственное запомнившееся из азбуки Морзе — «дай, дай закурить», проиграл на звонке мелодию «Кришталева чара». В конце концов он плюнул и вернулся к машине. Теперь его путь лежал на кладбище.

  На этот раз он постарался подъехать к могиле тещи как можно ближе. Это ему удалось, так как громадная лужа, в прошлый раз перегородившая ему дорогу, успела подсохнуть, но оказалось, что в этот день еще кому-то понадобилось сюда приехать. С колотящимся от вновь нахлынувших дурных предчувствий сердцем он подошел к чужому автомобилю, покрытому пылью грунтовых дорог и грустному из-за отсутствия хозяина. Это был «лексус» Степана, увы, пустой и закрытый на центральный замок, но сигнализация не была включена.

  «Так вот куда тебя потянуло ночью!» Дрожа всем телом, Глеб представил, как Степан в сплошной темноте выруливает сюда, покидает машину. Вопрос: куда тот ушел? Поблизости его не было видно, не задремал же он за каким-нибудь могильным холмиком! Понимая, что это чушь, он все равно походил среди могил. Мертвая тишина — покойники отдыхали после бурно проведенной ночи?

  Теперь кладбище ему показалось зловещим монстром, который только и ждет ночи, чтобы проглотить без остатка заблудившегося путника. На всякий случай несколько раз крикнул «Степан!», но безрезультатно. Подошел к могиле тещи. Вокруг нее было аккуратно убрано, а землю даже разрыхлили граблями. Возле фотографии стояли свежие красные гвоздики в пол-литровой баночке с водой. Насчитал восемь штук. Интересно, кто это постарался? Уж во всяком случае, не Степан приехал сюда ночью, чтобы навести порядок. Взгляд тещи на фотографии не понравился Глебу, показался зловещим. Фотографу, возможно, удалось отобразить на этом фото ее сущность — «вещь в себе», готовая излить накопившийся внутри яд на чересчур приблизившегося к ней по неосторожности.

  Глеб решил продолжить поиски Степана. Единственным местом, куда тот мог пойти, был дом Мани, к которому вела короткая дорога через старую часть кладбища. Но, несмотря на светлое время, он не решился идти по этой дороге, а снова вернулся к машине, намереваясь сначала подъехать к дому тещи.

  Глеб остановился у ворот и вошел во двор. Ему бросился под ноги страшно истощавший черный кот, он обрадовался Глебу, как родному. Вспомнил, что прогнозировали знатоки — что кот уйдет через два дня, а уже прошла неделя, а тот, голодный, все дежурит на крыльце. К сожалению, с собой у Глеба не было ничего съестного, и он удовлетворил кота лишь тем, что пару раз его погладил. Прошел за дом, где находилась злополучная баня.

  «Ч-черт, завтра девять дней со дня смерти тещи», — вспомнил он. Обещал Оле организовать панихиду. Хорошо, с этим покончит и тогда займется поминками. Странно только то, что Оля ему больше не напомнила об этом. Еще сама собиралась приехать сюда.

  На двери бани висел обычный навесной контрольный замок. К своему удивлению, Глеб увидел, что в него заправлена белая бумажка.

  Интересно, кому так необходимо знать, что эту, на первый взгляд обыкновенную баню посещают посторонние лица? Покойной это должно быть сейчас безразлично, а вот кому из ныне живущих любопытно?

  Память послушно возвратила его в день похорон, когда он неподалеку отсюда прятался после ночного инцидента с ведром, но упорно отказывалась прояснить такие мелочи, как был ли этот замок на дверях бани. Вдруг отчетливо вспомнил: да, был, но только другой, более массивный, а не этот — игрушка для школьника. Замок был простой, символический и никак не вязался с мощными петлями, в которые был продет, да и дверь выглядела не хлипкой, словно в самом деле скрывала от посторонних глаз что-то очень важное. От первоначального плана вырвать монтировкой петли из двери Глеб отказался из-за их неприступного внешнего вида. Глеб вернулся к машине и после недолгих поисков в багажнике обнаружил среди инструментов гвоздь, неизвестно каким образом попавший сюда. Вспомнил безоблачное детство и подобный замок на черном ходе в подъезд, прозванный в те далекие советские времена «замком от честных». Поковырялся в нем гвоздем, и тот после минутного сопротивления поддался его усилиям. Не без внутреннего трепета приоткрыл дверь и попал в небольшой предбанник.

  Стены, обшитые вагонкой, деревянные лавки и крючки для одежды. В углу металлическая печь, точнее ее топка, поддувало. Ничего удивительного. За два года теща ни разу не предложила ему попариться, и Оля тоже, словно и не было этой бани. Это казалось ему немного странным, но и только. Увидев два выключателя, щелкнул ими, и вверху загорелась тусклая лампочка, одетая в герметичный плафон с металлической оплеткой.

  Он открыл деревянную дверь, ведущую в саму парилку, и шагнул через порог. Вверху висел такой же плафон, как и в предбаннике, но выкрашенный красной краской, и от этого все вокруг было залито алым светом. Деревянные стены и потолок были задрапированы простынями. На потолке — картонная шестиугольная звезда, оклеенная золотой фольгой. В глубине, у противоположной стены, стоял стол, также задрапированный материей. Возле него — большая тумба, сверху покрытая стеклом с каким-то изображением. Подойдя поближе, он увидел, что это пентаграмма и вырезана она из чего-то, на ощупь напоминающего кожу. «Уж не человеческая ли послужила исходным материалом?» — похолодело внутри. Вокруг пентаграммы, на ее оконечностях, расположились семь маленьких металлических кубиков с гранью не более одного сантиметра.

  По четырем углам тумбочки были прикреплены: в правом дальнем — толстая оплывшая свеча на бронзовом блюдечке, в левом дальнем — что-то вроде маленького детского подносика, но тоже из бронзы, в ближнем левом — металлическая баночка с белым порошком, напоминающим соль, и справа — металлический бочонок с прозрачной жидкостью. Над тумбочкой висело металлическое вогнутое зеркало в черной оправе. Глеб наклонился и открыл тумбочку. Внутри она была оклеена золотой фольгой, а на единственной полочке лежал тяжелый нож, больше напоминающий кинжал, и стояли две глиняные чаши. Глеб взял нож и залюбовался инкрустированной ручкой. Потрогал лезвие — очень острое. Перехватил нож за лезвие и бросил в дверь. Нож ударился рукояткой о дверь, отлетел назад и упал ему под ноги. Глеб со злостью отфутболил его к двери.

  Посредине комнаты были начертаны черной краской три концентрических круга. В центре их находилась шестиконечная звезда с непонятными надписями возле двух противоположных лучей.

  Вдруг его словно изнутри что-то толкнуло, и он снова открыл тумбочку и более внимательно обследовал полочку. Он не ошибся: под глиняной чашей обнаружился небольшой плотный белый прямоугольник — фотография! Перевернул ее — а на ней Ольга! Вот она стоит в летнем платье среди зарослей сирени в Ботаническом саду. Эту фотографию он множество раз видел в доме у тещи за стеклом серванта, только теперь на фото произошли заметные изменения — на месте глаз у Ольги были небольшие дырочки и такая же на груди. Вспомнил про описанную в записке Степана фигурку и что с ним происходило, когда колдунья колола ее иголкой. Неожиданно память, обострившаяся в этой жуткой обстановке, стала воспроизводить давно прочитанное, воспринятое как курьез и забытое как ненужное, а сейчас всплывшее на поверхность сознания.

  «В глиняные фигурки врагов вмешивали кусочки одежды, волосы, капли крови, все, что могли достать из принадлежавшего тому человеку. Затем колдуны, шаманы протыкали фигурку иголками, гвоздями, резали стеклом, клали в ручей, чтобы она размылась, веря в то, что так тело врага иссохнет и будет похищено смертью». Глебу стало жарко от этих воспоминаний.

  Фотография — это застывший слепок человека. Церковь долгое время была против фотографирования людей, считая, что это может принести вред. Тот, кто берет лицо, фотографию, тот берет и душу! Выходит, Маня похитила фотографию Ольги, чтобы сжить ее со свету! Манипуляции с фотографией это доказывают!

  Что делать? Обратиться в милицию, чтобы там высмеяли его? Только зря потеряет время, а потом, может, будет уже поздно. Когда на одной чаше весов жизни Ольги, Степана и, возможно, его собственная, а на другой — только проклятой колдуньи, неужели он еще будет сомневаться?

  Противный голосок внутри снова завел свою песнь: неужели ты, образованный человек, кандидат наук, психолог, веришь в эту чушь про колдунов, магию, живых мертвецов и прочую дребедень? На пороге третье тысячелетие, а ты погряз в суевериях, которые толкают тебя на преступление!

  «Да, да! Я в это верю. Я видел воочию призрак умершего человека, со мной творилось непостижимое и необъяснимое. Я слышу по ночам голос мертвеца — все это факты! Какие еще доказательства требуются? Дождаться смерти Ольги и снова подвергнуть все это сомнению? Нет, сейчас идет война. Дьявольская, хитрая, не доступная пониманию, и я как мужчина должен принять вызов и бороться, чтобы победить. И на этом пути меня ничто не должно остановить. Это не подвластно разуму? Прекрасно! Отныне я не буду прислушиваться к нему, а буду действовать, как подсказывают интуиция и чувства!» Внутри Глеба все кричало, требовало выхода.

  В ярости он начал срывать простыни, оголяя деревянные стены, разбрасывал и крушил все колдовские принадлежности, сорвал золотую звезду с потолка и порвал ее в клочья. Опрокинул тумбочку, и глиняные чаши, упав, разбились. Ему этого показалось мало, и он начал толочь их ногами на мелкие кусочки. Без особого успеха потоптался по бронзовым подсвечникам, металлическим мисочкам, а они словно насмехались над его жалкими потугами и кичились собственной неуязвимостью. Только тут он заметил выпавший из-за тумбочки пакет, обернутый золотой фольгой. Нетерпеливо размотал и увидел множество фотографий — мужчин, женщин, детей. Единственное, что их роднило, — это маленькие аккуратные дырочки, но на каждой фотографии в определенном месте. С удивлением и ужасом нашел свою, Степана, Васи, соседа, живущего напротив, и даже покойного отца. Только у отца, как и у Оли, были дырочки на месте глаз и сердца, а у него, Степана и Васи лишь по одной дырочке в области сердца.

  — Я тебе сделаю! — буркнул Глеб, щелкнул зажигалкой и поджег простыни.

  Пламя вначале лениво, а потом все яростнее стало пожирать все вокруг. Помещение наполнилось удушливым дымом. Откинув от себя горящую зажигалку и подняв лежащий возле порога нож, он выскочил во двор и побежал к дому Мани.

  Ее он увидел стоящей возле двери дома. По всей видимости, она собиралась уходить — держала в руках навесной замок с ключом в нем.

  — Быстро же ты, — улыбнулась она, — я тебя ждала только завтра.

  — Это хорошо, что не ждала — не успела приготовиться! — сказал Глеб, подойдя к ней вплотную.

  Ее глаза, встретив его взгляд, округлились. Распахнув дверь, он швырнул Маню внутрь — она ударилась о стол, опрокинула его и сама оказалась на полу. Юбка задралась, оголив ее полные ноги в теплых чулках, что еще больше взбесило Глеба.

  — Что, старуха, это твое любимое занятие — раздвигать ножки? — заорал он. — Где Степан? Куда ты его спрятала? — Он заглянул в маленькую комнату, но там никого не обнаружил. — Или ты им уже набила, нашинковав, бочку в подвале? Мясца сладенького захотелось? — кричал он вне себя от ярости.

  — Что ты городишь? Какой Степан? — защищаясь, она надела на лицо маску недоумения, пытаясь ввести его в заблуждение.

  — Вот этот! — Он припечатал фотографию к ее лбу, она вскрикнула от боли и откинулась на спину.

  — Что вы себе позволяете! — зло бросила она.

  — Хорошо, будем на «вы», бабулька Маня, — криво усмехаясь, сказал Глеб. — Манька-Облигация не твоей была родственницей?

  — Послушайте, я понимаю, что у вас проблемы, но не впутывайте в это меня и постарайтесь вести себя… по-человечески.

  — Бог ты мой! Какое построение фраз! Для сельской учительницы это звучит… — развел руками, — высокопарно. Извините, я забыл, вы рассказывали, что закончили институт с красным дипломом, учились в аспирантуре, но дело не в этих баранах. Да, у меня есть проблемы, и теперь, я надеюсь, они будут также у тебя.

  — Человека на фотографии я не знаю и никогда не видела, — быстро сказала она, посмотрев на фото.

  — Ужасный случай амнезии, провал в памяти. Вот только этот человек сообщил мне, что не далее как вчера беседовал с тобой.

  — Этого не может быть. Я хочу пить, — сказала Маня, приподнимаясь, но сразу была снова отброшена на пол.

  — Лежать! Я не знаю, какие штучки-дрючки вместо воды ты хочешь взять, может, после них у меня поедет крыша, и я буду перед тобой прыгать зайчиком или плясать польку-бабочку.

  — Вы получили от меня письмо? — спросила она.

  — За последнее время я получил море сообщений от тебя, и они все меня не радуют. Чего только стоит покойная теща, каждый вечер призывающая меня из могилы!

  — Не может быть!

  — Вот рассмешила! Может, я еще должен представить тебе доказательства? Но, опять же, речь идет о других баранах.

  На улице послышались крики, топот. Крики были неразборчивые, но шум нарастал.

  Маня прислушалась.

  — Что там на улице происходит?

  — Всего-навсего горит баня моей тещи, — успокоил он ее, — колдовская лаборатория. Тебе она уже не понадобится. А вот как мне поступить с тобой?

  Маня изменилась в лице, у нее затрясся подбородок.

  — Что вы имеете в виду? — спросила она.

  — Посоветуй, что мне делать. Не знаю, чем мы с Ольгой тебе дорогу перешли и почему ты хочешь нас сжить со свету, — сказал он, демонстративно поигрывая в руке ножом.

  Вдруг глаза у Мани округлились, она протянула руку к Глебу и что-то выкрикнула, но он уже не услышал, так как на него обрушился потолок, выбив прочь сознание и опрокинув его в беспамятство.