Ольга приехала домой и сразу, не раздеваясь, в изнеможении упала на кровать. Голова кружилась, тошнило. В доме не было лифта, и на третий этаж она поднялась с большим трудом, ноги были, как деревянные, не гнулись. «От женщины с такой походкой мужики на улице будут шарахаться в разные стороны. Как назвала эту походку старая жаба? А, не помню! И это дурацкое ощущение, как будто во рту что-то находится!» — думала Ольга, мечтая заснуть, но чувствовала, что у нее это не получится.

  Резкий телефонный звонок, казалось, расколол голову пополам. Она еле удержалась, чтобы не вырвать шнур из розетки, а сам аппарат не разбить о стенку. «Какой идиот может звонить к ней домой в то время, когда она находится на работе?!» Этим идиотом оказался заместитель директора по науке Варава Иван Степанович.

  — Ал-л-ло! — зло бросила в трубку Ольга.

  — Голубушка, дорогая, с тобой все в порядке?

  — Не называй меня голубушкой — сколько раз можно об этом говорить, голубь мой сизокрылый!

  — Не злись, пожалуйста. Я знаю, что ты ходила к врачу, вот спешу узнать, как самочувствие и каков диагноз.

  — Самочувствие прекрасное, настроение прескверное, диагноза никакого. Удовлетворен? Ой, чуть не забыла: беременна я, видно, ты в прошлый раз не поберегся! — На другом конце линии повисла гнетущая тишина. Ольга взяла себя в руки и изменила тон: — Иван Степанович! Где ты? Я пошутила про беременность. Настроения никакого, вот ты и попал под горячую руку.

  — Звонила Маргарита Львовна…

  — А, Маргарет Тэтчер! Жаловалась, что я обозвала ее жабой? Это не со зла, а под настроение.

  — О жабе она ничего не говорила. Настаивает на твоей госпитализации в их клинику.

  — Хочет свести счеты при помощи капельниц и клизм? Я не дамся. Чувствую себя совершенно здоровой, только нервы расшатались. Неделя затворничества дома — и я восстановлюсь. Хочу написать заявление на отпуск за свой счет. На неделю-другую. Подпишешь?

  — Она говорит, что у тебя симптомы, похожие на отравление промышленными ядами. Это возможно?

  — Она выжила из ума. У меня просто переутомление. Я жалею, что ходила к ней на прием.

  — Я бы на всякий случай все-таки порекомендовал лечь в больницу на обследование. Неделькой можно пожертвовать.

  — А ты будешь мне передачи носить? Молчишь? Значит, как под покровом темноты пробираться ко мне домой можно, а принести пару апельсинов в больницу страждущему человеку, так нельзя!

  — Я к тебе отправлю профорга с апельсинами и мандаринами.

  — Дело не в апельсинах… Давай заканчивать разговор, а то у меня страшная головная боль. Я не лягу в больницу, а отпуск за свой счет возьму.

  — Не будем делать скоропалительных выводов. Поспи, успокойся, а там решишь. В любом случае сдай клинические анализы. Маргарита Львовна уже выписала направление.

  — Видеть не хочу эту жабу.

  — Ладно, я сам за ними к ней заеду, тем более у меня есть к ней небольшое дельце.

  — Иван Степанович, а ты, оказывается, донжуан. Крутишь женщинами, лишенными мужского внимания, как хочешь.

  — Оля, зачем так… Да еще по телефону. Сама знаешь, что, бывает, вклинятся и слушают чужие разговоры.

  — Хорошо, лишим их этой возможности. Пока.

  — До свидания, Оля… — не успел договорить он, как Ольга повесила трубку.

  Сон все не шел. Ольга встала и закурила сигарету. Переоделась в халат. Вдруг быстро подошла к входной двери, открыла ее, вышла на площадку и подняла подстилку. Под ней лежали высушенные жаба и летучая мышь. Ольга курила, бездумно глядя на эту странную парочку.

  Начала открываться дверь в квартире напротив. Ольга быстро опустила подстилку. Вышла старушка-соседка, поздоровалась и остановилась возле нее.

  — Как там Глебушка? — спросила она.

  — Нормально. Недавно была у него, немного попривык. Помните, рассказывала, что сильно болел, — теперь пошел на поправку.

  — Слава тебе, Господи! Просто не верится: такой хороший паренек рос, всегда здоровался, вежливый такой — и чтобы убить человека?! До сих пор не верится. Родители такие хорошие были, жаль только, рано ушли из этой жизни.

  — Все в этой жизни случается не так, как мы планируем.

  — К сожалению, да. Вот у моих…

  — Извините, — прервала ее Ольга, — я вспомнила, что должна позвонить на работу. В следующий раз обязательно продолжим. До свидания, всего вам хорошего. — Захлопнула дверь и прильнула к ней ухом с внутренней стороны.

  Старушка что-то долго бормотала. «Шалава, чужих мужиков дома ублажает, пока муж там мается». У нее разыгралась фантазия или старушка в самом деле так о ней отозвалась? С сильно бьющимся сердцем она подождала, пока стихнут шаги старушки, и вновь открыла дверь. Веником смела высушенных тварей на газету и, брезгливо морщась, не поленилась вынести на улицу, в мусорный бак. Вернулась домой, вновь закурила сигарету. «Кто этот таинственный исполнитель? Судя по моему состоянию здоровья, он или она не новичок в этих делах. Начинать надо будет с села и обязательно разыскать Галю — уж я постараюсь ее разговорить и узнать об исполнителе. Впрочем, имя заказчика может оказаться неожиданностью, возможно, это кто-то из дальних знакомых, имеющих на меня зуб, та же Вика. Подобная месть в ее духе, и она полна авантюрного пыла ее осуществить. Итак, более важного дела у меня не должно быть, потому что это вопрос жизни и смерти. Мама не побереглась и теперь в могиле».

  Ольга уже не сомневалась, что смерть Ульяны была вызвана отнюдь не естественными причинами.

  Она вспомнила, как постепенно угасала ее мама. Вначале по непонятным причинам у нее появилась непрекращающаяся рвота с кровью и желчью, неожиданные позывы в туалет. У нее пропал аппетит, начали сыпаться волосы — предмет ее гордости! Да, у мамы сыпались волосы, как сейчас у нее! Это один и тот же исполнитель — ее «заказали», как и ее маму! Вдруг сильная тошнота согнула ее пополам, и она не успела добежать до туалета, как ее стало выворачивать наизнанку. Она рвала с кровью, как и ее мать. Больше сомнений не было никаких!

  Обессилев, она опустилась на колени, вспоминая дальнейшее течение болезни матери: позднее появились сильные, с каждым днем усиливающиеся боли в районе селезенки и печени. Потом наступило самое страшное — она стала терять свою индивидуальность. Ослабела память, вплоть до того, что мать стала забывать самое элементарное, иногда вместо слов звучал только бессвязный набор звуков. Ее железная воля сошла на нет, она становилась все более и более беспомощной, появились признаки старческого слабоумия — раздражительность и сварливость, часто менялось настроение — от эйфории до глубокой депрессии. Она потеряла себя, была уже не в состоянии концентрировать силы для отпора врагу, превратилась в беспомощную жертву. Смерть духовная наступила раньше физической.

  В последний вечер, когда Василий привез ее попрощаться с мамой, та лежала абсолютно безучастная ко всему происходящему. Она тогда сама нашла книгу Духов, которую мама берегла как зеницу ока, и вложила той в руки. Лишь это на какое-то время вывело ее из апатии, и в ее глазах проявился интерес. Она гладила книгу слабой старческой рукой и пыталась что-то сказать, но это уже было выше ее сил. Этот последний всплеск жизни ускорил ее конец. Когда Ольга взяла у мамы книгу, через минуту та тихо отошла в иной мир, избавившись от земных мук, в последний раз сжимая руку дочери. Обряд был соблюден. Ольга не знала, было ли это совпадением с легендой об обязательном обряде, сопровождающем смерть магов, но было странно, что мама, которая сильно мучилась, пока болела, так легко умерла.

  Ольга встала и пошла приводить себя в порядок. Итак, решено: завтра она поедет на родину, в Ольшанку.