Дорогу на кладбище Глеб уже знал, поэтому не стал искать попутчиков, сел в машину и через пять минут уже к нему подъезжал. Дорогу перегородила громадная лужа жидкой грязи, которая осталась от прошлого дождя. Рисковать он не стал, остановил машину, обошел лужу и вскоре уже был на кладбище. Свежевыкопанную могилу он нашел сразу. Возле нее лежали две лопаты, пустая трехлитровая банка, еще сохранившая запах самогонки, и остатки еды, небрежно завернутые в газету, так что из нее виднелся наполовину обглоданный хвост селедки. Глеб взял лопату и задумался. Сколько земли необходимо, чтобы запечатать могилу? Технологии этого процесса он не знал, но подозревал, что земли не нужно много. Тут он понял, что не взял ничего такого, во что можно было бы набрать землю. Подумал и набрал в трехлитровую банку из-под самогонки, надеясь, что сивушный запах поглотит земля. Заглянул в пока пустую могилу: она была глубиной не меньше двух метров — аккуратный прямоугольник, словно под линейку выкопанный в глине. Вернулся к машине и поехал назад.

  Только он подъехал к воротам, как к нему тут же подскочила Маня:

  — Где же вы пропадаете? Идемте быстрее! — И она, держа его за руку, буквально поволокла за собой в дом. Рука у нее была холодная какая-то, неживая.

  В доме было многолюдно, все стояли плотно, как шпроты в банке, но Маня невероятным образом смогла протолкнуть его почти до самого гроба. Там люди стояли, как скалы. Одуревшие от нехватки кислорода в помещении, запаха расплавленного воска и ладана, певчие пели что-то слишком заунывно-пессимистическое даже для похорон. Маня всунула ему в руки маленькую горящую свечу, у нее в руке была такая же.

  — Читай молитву, можно про себя, — приказала она.

  — А я и не знаю, — пробормотал Глеб.

  — Ну, хотя бы «Отче наш», — подсказала она.

  Глеб хотел объяснить, что в жизни никогда не читал молитв, но тут, к своему удивлению, начал вспоминать слова, не будучи уверенным в том, что правильно вспомнил.

  — Отче наш, еже си на небеси. Да хранится имя твое, да хранится дело твое, — прошептал он.

  — Скажи «аминь!» — строго приказала она.

  — Аминь! — послушно повторил он.

  — Теперь задуй свечку и передай, пусть ее положат в гроб, — распорядилась она и задула свою свечу.

  Глеб послушно выполнил указание и, отведя глаза, отдал ей свечу. Все это ему напомнило общественный транспорт в часы пик, когда передаешь деньги кондуктору через других пассажиров. Было очень душно, и он стал проталкиваться к выходу, рассудив, что этим странным ритуалом его участие и ограничивается.

  Выбравшись на волю, он глубоко вдохнул, мысленно прикидывая, сколько ему еще придется пробыть в этом селе. Да, сегодня никак не удастся уехать обратно в город, ведь завтра будет панихида на кладбище. Из дома повалил народ, и стала выстраиваться похоронная процессия. Его снова нашли и отправили в дом. Оказывается, теща еще лежала на диване, вся усыпанная цветами, живыми и бумажными. Рядом стоял обитый черным крепом новенький гроб, пахнущий сосной.

  — По нашему обычаю в гроб покойника должны уложить его родственники и близкие друзья, — кто-то шепнул ему на ухо, и он послушно подошел к теще.

  Ее лицо сильно потемнело, стало черным, как у негра. Спокойствие и безмятежность исчезли с лица, а отвисшая челюсть придавала ему выражение озабоченности и даже злости. Покойников Глеб не то что боялся, но испытывал к ним брезгливость. Пересилив себя, он взял тещу за ноги. Тело оказалось удивительно тяжелым, несмотря на то что его подняли и уложили в гроб четыре человека. Ее голова дернулась и неестественно свесилась на плечо, невероятным образом вытянулась шея. Словно из ниоткуда возникли женские руки и поправили голову. Глеб не поднимал глаза на поправлявшую, и от этого казалось, что руки существуют сами по себе. На диване осталось большое влажное пятно по контуру туловища, и он почувствовал легкую тошноту. Как сквозь вату, до него доносились голоса присутствующих, занятых подготовкой покойника.

  — Господи, кто же так делает — покрывалом укутали, а веревки с ног не сняли! Куда тащишь ножницы, развязывать надо, а не резать! Вот так-то лучше.

  — Челюсть бинтом подвяжи, поаккуратней и незаметно. А не получается у тебя потому, что вначале язык во рту надо поправить. Вот так. Теперь привязывай.

  — Свечи в гроб положила, а ты их пересчитывала? Нет? Давай сейчас считай. Одна, две, три, пять, шесть… Шесть? Всего шесть? А где седьмая свечка? Ищи внимательней. Нет? Теперь жди неприятностей. Кто-то украл свечку. Быть беде, помоги нам Господи! Ладно, заканчиваем, веревки уложите в гроб. Хорошо, хоть их не украли. Да, так незаметно.

  — Наконец все готово. Зовите мужиков, которые будут нести гроб. Кто-кто? Копачи будут нести!

  — Нет, из хаты обязаны родственники и близкие вынести на рушниках, а во дворе уже передать копачам.

  — Нет, копачи сразу несут гроб из хаты.

  — Это у вас так, а у нас родичи обязаны.

  Глеб, совершенно одуревший, взялся за край полотенца, продетого под днище гроба, и помог вынести его во двор. Тут он внезапно осознал, что выносили они гроб не через узкую входную дверь, а через специально открытую, очень широкую дверь, так что им ничего не мешало. До этого скрытая под ковром, висевшим на стене, эта дверь ждала своего часа десятилетиями. Ему представилась картина, как жизнерадостные рабочие строят этот дом, а рядом ходят не менее жизнерадостные здоровяк хозяин, красавица жена и стеснительная малолетняя дочурка, прячущаяся за юбку матери. Значит, уже когда строили, учитывали, что жизнь человеческая коротка и потребуется этот широкий проход, чтобы в свое время вынести вперед ногами пока еще улыбающегося и пышущего здоровьем хозяина, красавицу жену, их дочь. Memento more. Помни о смерти, говорили древние римляне и не забывали о ней даже за пиршественным столом, так как в те времена он мог в одну минуту превратиться в поминальный. Или взять, к примеру, мрачный культ Осириса у древних египтян… Но похоронная процессия уже построилась, и Глеб вернулся мыслями к настоящему.

  Похоронная процессия вытянулась в длинную разноцветную змею-кобру, голова которой была украшена двумя голубыми хоругвями. Ее капюшон образовали восемь человек — они несли на специальных носилках гроб, утопающий в цветах, в основном красных. Затем следовала беспорядочная человеческая толпа, постепенно сужающаяся к концу-хвосту. Шли, как показалось Глебу, очень долго, с двумя остановками на перекрестках дорог, но когда он посмотрел на часы, оказалось, что прошло всего полчаса. Долго собиравшийся дождь не оправдал опасений, так и не излился на землю слезами и даже позволил на время выглянуть несмелому, по-осеннему тусклому солнышку, разогнавшему свору черных толстых дармоедок-туч. Время подкрадывалось к четырем часам вечера, и солнышко, едва выглянув, стало стремительно падать за горизонт.

  Толпа, запрудившая и преобразившая место, где не так давно побывал Глеб, придала ему некую торжественность. Специальных речей не было. Ольга упала на грудь матери и зарыдала. Ее с трудом оторвали, и неожиданно ее место заняла рыдающая Маня. Глеб был поражен, до этого он не замечал проявления сочувствия к покойнице с ее стороны. Маня поднялась и исчезла в толпе. Когда Глеб, в свою очередь, наклонился, имитируя то ли поклон, то ли воздушный поцелуй без помощи рук, он похолодел от ужаса — ему показалось, что веки покойницы дрогнули, выпустив зловещий лучик взгляда. Отпрянув от гроба, Глеб еще раз внимательно взглянул на покойную. Глаза ее были наполовину приоткрыты, блеснули белки без зрачков. Трупные пятна явственно выступили на лице, они отдавали синевой даже сквозь смуглую кожу. Кругом зашушукались:

  — Следующего высматривает. Скучно ей уходить — сотоварища выискивает!

  «Нервы стали пошаливать. Завтра после поминок надо немедленно ехать домой», — еще раз напомнил себе Глеб.

  Обратно возвращались напрямик, через огороды. Этот путь занял от силы семь минут. Во дворе румяные молодухи, несмотря на осеннюю прохладу в одних тонких белых рубашках, сливали из кувшинов на руки вернувшимся с кладбища и давали им вытереть руки душистыми, пахнущими чистотой длинными льняными полотенцами. Вымыв руки, народ устраивался на лавках за поминальным столом. Над столом был натянут громадный кусок брезента, прикрепленный с одной стороны к крыше дома, а с другой — к крыше летней кухни.

  Ольга, очень бледная, проследовала в дом с какой-то незнакомой женщиной, не обратив никакого внимания на Глеба. Тот хотел было куда-нибудь забиться, вспомнив о своем неприглядном виде во время ночного происшествия, как вдруг баба Маруся прервала его мысли, скомандовав ему наливать гостям. В помощники ему дали рыжеволосого парня с наглой ухмылкой и очень пьяными глазами. Парень наливал водку и вино, отчаянно расплескивая, в стограммовые стаканчики, а Глеб подносил их на небольшом пластмассовом подносике сидевшим за столом. Те отвлекались на мгновение от поглощения кушаний, брали стаканчик левой рукой, правой крестились, говорили «за упокой ее души» или «пусть земля ей будет пухом». Задыхаясь, захлебываясь, сморкаясь, кашляя от крепости содержимого, выпивали, сколько душа примет, — когда половину, когда до дна, а некоторые ставили стопки, лишь чуть пригубив. И опять эти стопки наполнялись до краев и подносились следующим. Глядя на это сборище грызущих, жующих, давящихся, неудержимо голодных, брезгливо сытых, Глеб с тоской подумал: «Неужели, чтобы помянуть человека, надо набить до отказа свой желудок, сдабривая все алкоголем? Это значит почтить память усопшего?»

  Вначале за столом никто не произносил речей, слышно было только чавканье и бульканье. Затем начали вспоминать о покойной, пьяно ухмыляясь и прося передать селедку. Вскоре темы разговоров стали более актуальными, злободневными. Зачем вспоминать о мертвеце, который уж ничем не сможет ни помочь, ни навредить, и со временем превратится в удобрение, сливающееся с землей?

  «Людская слава преходяща, и все мы тленны», — подумал Глеб, в очередной раз поднося чарки. К его удивлению, поминальный обед не затянулся, так как по здешнему обычаю можно было выпить только три раза. За столами трижды сменялись люди и столько же раз блюда, и в восемь часов вечера поминки закончились. Во двор вышла очень спокойная умывшаяся Ольга, на стол добавили кушаний, и за него уже сели те, кто обслуживал это поминальное пиршество, всего человек двадцать. Перед тем как сесть за стол, Глеб потихоньку забежал в дом и там до хрустального блеска вымыл два стаканчика: один себе, другой — Оле. Выпив подряд два полных стаканчика водки, перед этим бормоча что-то невнятное, Глеб немного захмелел и расслабился. Невыносимо длинный день обещал вскоре закончиться, и Глебу очень хотелось, чтобы алкоголь помог ему отключиться и спать без сновидений и пробуждений.

  К Ольге приковыляла еще больше сгорбившаяся баба Маруся. Сегодняшняя нагрузка сказалась на ней, главном распорядителе и организаторе похорон, усугубив тяжесть прожитых лет. Она что-то зашептала Оле на ухо. Глеб только собирался опрокинуть третий полный стаканчик водки, как Ольга строго сказала: «Глеб!» Его рука предательски дернулась, расплескивая драгоценную жидкость, и опустила стаканчик на стол.

  — Не увлекайся! Не забывай о ночных похождениях прошлой ночью, — напомнила она ему о том, что он пытался изгнать из своих воспоминаний. — Где земля с могилы матери?

  — В машине.

  — Принеси ее сюда.

  — Она необходима прямо сейчас? Сию минуту?

  — Ты правильно понял. Тебе помочь?

  — Спасибо, дорогу я и сам найду.

  Он встал из-за стола и направился к автомобилю. Было уже совсем темно, и, отойдя на несколько шагов от навеса, под которым горели электрическими звездами три лампочки, он оказался в темноте. Глеб стал очень медленно двигаться, осторожно нащупывая дорогу носком туфли. Трава сухо шелестела, и его это сильно злило, вновь напоминая о позоре прошлой ночи.

  «Завтра возьму косу и выкошу ее, скотину, под корень», — поклялся он себе.

  Глаза постепенно привыкли к темноте, и до автомобиля он добрался без происшествий. Верный четырехколесный друг радостно принял его, гостеприимно осветив салон. Банки с землей внутри не было. Глеб четко помнил, что поставил банку под переднее пассажирское сиденье, но там было пусто. На всякий случай он осмотрел весь салон и заглянул в багажник. Банки нигде не было. Он хорошо помнил, где поставил банку, а также то, что не закрыл машину. Банка исчезла.

  «Невелика потеря, завтра утром привезу, земли там хватит», — решил он про себя.

  Увидев Глеба, вынырнувшего из темноты с пустыми руками, Оля побледнела и угрожающе сказала:

  — Только не говори, что банка исчезла, что ты не нашел ее там, где оставил. — По ее интонации он понял, что это в самом деле очень важно для нее.

  Снисходительно относясь к предрассудкам жены и желая собственного спокойствия, он мгновенно сориентировался и соврал:

  — Дело хуже, чем можно представить, — в машине сел аккумулятор. Завтра придется кого-нибудь просить, чтобы подтолкнули. Надо будет возвращаться засветло, не стоит здесь задерживаться. Мне этот выбрык машины совсем не нравится.

  — Земля где? — нетерпеливо, с тревогой в голосе спросила Оля.

  — А где ей быть? Я ее нащупал в темноте, брать в руки не стал — она замотана в газету, может рассыпаться по салону. А так как в машине убираю только я сам, то руководствуюсь всем известным лозунгом — «Береги труд уборщика!».

  — Машина хорошо закрыта?

  — Лучше не бывает! — Глеб быстро нарисовал в воздухе знак «Z». — Охранная сигнализация «Зорро» всегда с вами!

  — Хорошо. С меня достаточно и того, что седьмую свечку кто-то украл. Завтра в шесть часов утра пойдем к попу, надо запечатать могилу.

  — В шесть еще темно.

  — Ничего. Отправимся пешком, раз машина не на ходу. На обратном пути уже будет светло.

  Глеб вернулся на свое место за столом и твердой рукой взялся за стопку. То ли было очень холодно, то ли нервы сдавали, но хмель его не брал. Все так же легко одетые молодухи стали убирать со стола напитки и закуски. Он грустно размышлял, как ему быть. Ольгу он знал: она не отступится и в шесть утра заставит идти к попу, но с чем? Признаться в том, что он ее обманул, что землю похитили, — значит, спровоцировать грандиозный скандал. Благо, дровишек для него он непроизвольно насобирал за эти два дня предостаточно. Придется сегодня идти на могилу тещи и набрать там земли. Совсем как в триллерах. Он, конечно, не верит во все эти предрассудки, но прошлой ночью с ним случилось что-то необычное. А эта ночь обещала быть и вовсе ужасной. Глеб загрустил. Если выбирать между мертвецами, вурдалаками, вампирами и разъяренной Ольгой, то он выбрал бы их.

  Он встал из-за стола и подошел к Оле, тихо беседующей с незнакомой женщиной в черном платочке.

  «Черный цвет здесь самый популярный. Хотя что я горожу? Сегодня же были похороны. Наверное, водка все-таки подействовала и я опьянел, но мне это не помешает сходить на кладбище и набрать земли!» — подумал он.

  — Я, конечно, извиняюсь, но у меня два вопроса к тебе, Ольга, — прервал он беседу женщин.

  Незнакомка встала.

  — Ну, я уже пойду, — сказала она.

  — Нет, подожди. Мы еще не обо всем договорились, — холодно заявила Ольга.

  — Хорошо, я подойду через десять минут, — кротко согласилась женщина.

  — Тебе хватит времени на два своих вопроса? — строго спросила его Ольга.

  «Боже мой, какой официоз! Раньше этого за ней не замечал. Может, здесь воздух такой, что от него все дуреют?» — подумал Глеб и ответил:

  — Вполне! Для вопросов хватит, а сколько времени уйдет на ответы, сама решишь.

  Ольга кивнула, и женщина исчезла в темноте.

  — Слушаю тебя. Что за вопросы?

  — Во-первых, где я буду спать? — с пьяной ухмылкой спросил Глеб.

  — Здесь, в доме.

  — На диване?

  — Нет, на кровати во второй комнате, где обычно мы спим, когда приезжаем сюда, — она запнулась и добавила: — К матери.

  — Хорошо, — согласился Глеб и подумал: «У Мани я тоже спал во второй комнате, и что из этого вышло?»

  — Что еще? — Ольга вопросительно посмотрела на него.

  — Почему тебя испугала пропажа какого-то огарка свечи? — Глеб заметил, что слегка пошатывается, и сразу выпрямился.

  «Прямой как столб, и такой же устойчивый», — гипнотизировал он себя.

  — Это не просто огарок свечи, — серьезно ответила Ольга. — Это один из атрибутов ритуального посмертного обряда. Человек не способен при жизни распорядиться всей данной ему энергией и использует лишь незначительную часть ее в течение своей жизни. В момент смерти происходит колоссальный выброс нерастраченной энергии, отведенной ему на всю жизнь. Вместе с ней высвобождается из материального тела нематериальная субстанция, которую мы называем душой. Путь, который она должна проделать, чтобы перейти в мир иной, невозможно совершить без помощи живых людей, без посмертного обряда. Похороны, панихиды по умершему в строго определенные дни, ритуалы и атрибуты — все это составляющие посмертного обряда, которые позволяют душе умершего перейти в другой мир. Каждый народ эмпирически создал свою систему помощи душе. При отсутствии или нарушении такого обряда в силу тех или иных причин душа не может покинуть землю, она остается здесь и начинает мешать живым. Иногда это опасно для их психического и физического состояния, для здоровья и даже для жизни. Души, которые не смогли переместиться, объявляются у нас, на земле, в виде фантомов, призраков, барабашек и прочей нечисти. Из этого следует, что мы имеем колоссальный запас энергии, неистраченной при жизни, а душа человека непосредственно управляет этой энергией. Удерживая душу на земле и при помощи магии ею манипулируя, можно получить в руки страшное оружие, не оставляющее следов преступления, существование которого недоступно пониманию обычного человека.

  — А разве можно управлять душой умершего?

  — Это возможно с помощью приемов черной магии и при наличии неких катализаторов — атрибутов похоронного обряда: свеч, заряженных энергией близких покойного, или веревки, которой были связаны руки-ноги покойника перед тем, как его положили в гроб, а также одежды, в которую был одет покойник в момент смерти. Чтобы этого не случилось, и существует обряд запечатывания могилы, также следует проконтролировать, чтобы эти атрибуты не попали в злые руки. Все это было определено эмпирическим путем, основано на опыте предыдущих поколений и пока рациональному объяснению не поддается.

  — А что случилось бы, если бы похитили землю, которую я набрал с могилы твоей матери? Ведь можно набрать другой земли. Не проще тем, кто это задумал, самим взять землю с могилы?

  — Дело в том, что земля для запечатывания могилы должна быть взята рукой родственника покойного, любой степени родства, до того момента, как земля покроет тело или гроб. Теперь тебе все ясно?

  Глеб неопределенно хмыкнул.

  «Понятно одно: от всей этой чертовщины я скоро сойду с ума», — подумал он и потер лоб. Опьянение испарилось, он внимательно посмотрел на жену, раздумывая, не шутит ли она, младший научный сотрудник Института психологии. Она, похоже, не шутила. Смотрела на него серьезно и, как покойная теща, словно стремилась проникнуть в его мысли, добраться до их потайных закромов. Он спрятал глаза, встал и сказал, зевая:

  — Пойду пройдусь, пусть хмель выйдет полностью. По-моему, я немного перебрал.

  — Далеко не отходи. Все-таки ночь на дворе и скоро полночь. В такую ночь всякое может случиться. Хорошо хоть, что сегодня месяц молодой. Не в полную силу может колдовать тот, кто похитил свечу.

  Глеб, удивившись познаниям жены в магии, а потом вспомнив, кто ее мать, исчез в темноте.