Девять месяцев спустя

 

23

Степан лежал на двуспальной кровати и нервно курил, пытаясь пускать дым колечками.

– Не кури, – поморщившись, попросила Ольга.

Встала, надела халат на голое тело и пошла в ванную.

Степан, словно не расслышав, продолжал курить. Но когда через десять минут Ольга вернулась, посвежевшая после душа, поспешно загасил сигарету.

– Степа, что тебя тревожит? – ласково спросила она, присаживаясь на краешек кровати.

– Во-первых, почему я не могу остаться здесь до утра? – спросил он.

– Я очень устала, и мне хочется побыть дома одной. Только не обижайся. Завтра я останусь ночевать у тебя, и мне бы не хотелось, чтобы ты… Сам все понимаешь – ты умный. Здесь и соседи, и знакомые – у тебя спокойнее.

– Хорошо. Будь по-твоему, – согласился Степан.

Ольга ему безумно нравилась, как никто и никогда. В его представлении она была идеальной женщиной – умной и страстной, в ней одновременно сочетались и шаловливый котенок, и грозный тигр. Он очень ею дорожил и не представлял, как сможет жить без нее.

– Оленька, я себя чувствую подлецом по отношению к Глебу, – поделился Степан тем, что мучило его. – Наверное, мне и в самом деле не стоит сюда приезжать, будем встречаться по-прежнему у меня. Здесь все напоминает о нем, и у меня даже возникает ощущение, что на этой кровати нас все время трое.

– Дурачок, нас двое! Не знала, что ты такой впечатлительный.

– Меня не покидает чувство, что я отчасти виноват в том, что с ним произошло.

– Благодаря твоему адвокату и деньгам Глеб отделался минимальным сроком в пять лет за убийство, совершенное в состоянии аффекта, а не за умышленное, как требовал на суде прокурор.

– Пять лет тоже срок не малый! – вздохнул Степан.

Не то чтобы он очень жалел Глеба, но в силу того, что спал с Ольгой, его женой, чувствовал себя в долгу перед ним. После поездки в Крым, когда он понял, что любит Олю и не мыслит жизни без нее, а, с ее слов, то же чувствовала и она, Степан предложил ей развестись с Глебом и выйти за него замуж. Тысячи людей так делают, обзаводятся новыми семьями. Но возникло неожиданное препятствие – Ольга никак не решалась поговорить с Глебом о разводе. Теперь, когда Глеб в тюрьме, зная, как тот ее любит, она не соглашалась развестись из-за того, что, по ее мнению, это может его там убить.

– Пусть пройдет хотя бы год – сейчас это делать неприлично. Получается, что я его бросила в тяжелый период. Мы все равно вместе, а он нам теперь не мешает. По прошествии какого-то времени я сообщу ему об этом, но прежде как-то подготовлю его.

– Выходит, Глеб все время между нами стоит! – раздраженно воскликнул Степан. – Я постоянно чувствую себя виноватым перед ним!

– Ты же не принуждал его убивать несчастную женщину? – Ольга придвинулась к нему ближе и заглянула в глаза. – Виноват он сам, а точнее, его необузданный нрав, который он тщательно скрывал от окружающих, – я тебе об этом неоднократно рассказывала. Мне как жене приходилось все это терпеть и ему подыгрывать. Ты мне долго не верил, что у него порой бывают неконтролируемые приступы ярости, и тогда он может убить кого угодно. Поэтому я не могла ему открыться и просить развода, а прибегла с твоей помощью к небольшой фальсификации. – Она быстро наклонилась и чмокнула его в щеку. – Меня только удивляет, что психиатрическая экспертиза признала его вменяемым. Интересно, каким он выйдет через пять лет?

– Уже осталось около четырех. Время нахождения под следствием засчитывается в срок. Мне до сих пор не верится, что в порыве гнева он мог убить человека. Тем более женщину. Мне он казался мягким человеком, слишком уж интеллигентным. Одним словом, красаве́ц!

– Теперь представь: если бы я завела с ним разговор о разводе, то на месте той женщины могла оказаться я!

– Бр-р! Не хочу об этом даже думать. Ты же знаешь, как я тебя люблю!

Степан привлек ее к себе, поцеловал в губы. Ольга страстно ответила, но когда его рука беспрепятственно, поскольку халат распахнулся, скользнула к ее груди и он попытался опрокинуть ее на кровать, она резко отстранилась и, встав, запахнула халат.

– Того, что было, достаточно. Извини, я хотела бы сегодня поработать над диссертацией – я ее совсем запустила. Да и тебе уже пора. Сходи в душ, дорогой, освежись!

– Как скажешь! – по-прежнему раздраженно произнес Степан, вставая.

Ему не хотелось уходить от Ольги. И дело было не в желании снова заняться любовью с ней, хотя он и рассчитывал, что она, как всегда, легко возбудится и забудет о диссертации и соседях. Тогда он сможет остаться с ней до утра – не отправит же она его домой посреди ночи! Этим вечером его мучило странное чувство – словно, если он уйдет, то больше не вернется к Ольге. «Завтра ничем не будет отличаться от сегодня! Что может произойти всего за несколько часов до нашей новой встречи? Ольга будет со мной! Все остальное – чушь!» – Мысленно Степан добавил еще несколько крепких словечек в адрес глупостей, которые без причины беспокоят его.

Зайдя в ванную, он стал под ледяной душ – внутри все сразу сжалось, тело одеревенело, появилась «гусиная кожа», зато вернулась ясность мысли.

«Все верно, сегодня надо уйти! И нечего сюда больше приходить и мозолить глаза соседям! Заниматься любовью на кровати, где Ольга столько раз лежала под Глебом!» Он пустил горячую воду, почти кипяток, в первые мгновения почти ее не ощущая, и лишь затем чуть добавил холодной воды. Контрастный душ вызвал приятное покалывание по всему телу. На него нахлынули воспоминания о давних событиях, когда еще была жива мать Оли.

– Глеб – псих! Он убьет меня! – Оля затряслась от страха, словно Глеб вот-вот должен был войти в спальню в квартире Степана. – Однажды он мне сказал, что я буду принадлежать только ему или вообще никому! Он взял нож и приставил мне к горлу, с улыбкой наблюдая, как я корчусь от страха.

– Вот негодяй! – взорвался Степан. – Жаль, что ты мне запрещаешь поговорить с ним по-мужски!

– Он убьет меня, – повторила почти спокойно Оля, лишь расширенные от страха глаза говорили, что смысл этих слов она хорошо понимает и говорит серьезно.

– Глеб не сделает этого! Он пугает тебя, – старался успокоить ее Степан.

– Ты его плохо знаешь. На людях он строит из себя интеллигента и добряка, а в душе он зверь! Ему нравится причинять боль себе и другим. Извини за подробности, но иногда во время секса он требует, чтобы я туго затягивала ремешок на его шее – для остроты ощущений! Ну и бог с ним, но иногда ремешок затягивается на моей шее!

– Я сам с ним поговорю о вашем разводе! – гневно воскликнул Степан. – И если он будет против…

– И не думай – сразу подпишешь мне смертный приговор! Прошу тебя, дай мне время, я сама решу этот вопрос. Тихо, мирно. У меня сейчас мама очень тяжело болеет, и я не хочу скандалов.

– При встречах с Глебом я себя чувствую… сама понимаешь как. Надоело играть двуличную роль, это совсем не мое – если что-то не так, я говорю это человеку в лицо. Я люблю тебя и не хочу это скрывать, прятаться, как в старинных водевилях. Если ты любишь меня, мы должны быть вместе, и никакой Глеб этому не воспрепятствует. Сколько мне еще ждать?!

– Имей терпение. Жизнь подскажет.

Через несколько встреч Оля сама начала разговор:

– Я говорила с врачами – мама умирает. Ей осталось жить не больше недели.

– Что я могу сделать для нее, для тебя?! Давай подключим других врачей – о деньгах не беспокойся.

– Маме уже никакие деньги не помогут. Зато она поможет нам.

– В чем?

– Я не хочу просто так уйти от Глеба. Он должен понести наказание за то, что все эти годы я жила в страхе. Я хочу, чтобы он тоже испытывал СТРАХ, ложась ночью в постель.

– Что ты предлагаешь?

– Найди специалиста и воспроизводящую звук аппаратуру, которую установишь у меня в квартире. Вот тебе диск, на нем план квартиры и звуковой файл – запись голоса моей мамы. Аппаратура должна включаться дистанционно, то в кухне, то в гостиной, то в спальне.

– Голос твоей мамы Глеба испугает? – удивился Степан.

– Он его будет слышать после ее смерти ночами. Как все скрывающие свои садистские наклонности, Глеб по натуре трус. Голос мамы будет его преследовать по ночам, и он от страха будет мечтать только об одном – как бы от него избавиться. И я смогу спокойно уйти от него – скажу ему, что это была последняя воля умирающей мамы, иначе она от него не отстанет.

– Глеб так боится твоей мамы?!

– Очень и очень, ведь она ведьма. Так считают односельчане и он сам. Я как-то узнала, что у него наметилась интрижка с нашей рыжеволосой секси, сотрудницей из другого отдела. Рассказала об этом маме, и теперь Глеб боится ее, думает, что она читает его мысли. Ему невдомек, что, раз я работаю вместе с ним в институте, до меня доходят и сплетни, и сигналы «доброжелателей».

– Хорошо, я это сделаю, хотя мне это кажется ребячеством и пустой затеей.

– Поставь такую же аппаратуру и у себя в квартире. Найдешь предлог, затащишь Глеба к себе с ночевкой. Чтобы он знал, что покойная мама преследует его везде, не только дома.

– Хорошо, я все сделаю – дальше что?

– Возьми ключи от моей квартиры. К сожалению, дни мамы сочтены… Когда мы уедем на похороны, у тебя появится возможность все подготовить. Я позвоню тебе, предупрежу, когда мы будем возвращаться. В полночь приедешь сюда, и если в квартире не будет гореть свет, вначале включишь «голос мамы» на кухне. А дальше сам будешь ориентироваться. Мы живем на третьем этаже, шторы на окнах я открою, во дворе будет темно, и ты сможешь увидеть даже некоторые наши передвижения. Если что-то пойдет не так, я выйду на балкон – это будет сигнал отключить устройство.

– Угу, буду бегать ночью под балконом!

– Если тебя что-то не устраивает… – ледяным тоном произнесла Оля.

«Меня вообще этот твой план не устраивает», – подумал Степан, но вслух сказал:

– Сделаю так, как ты хочешь.

Степан энергично вышел из ванной и быстро оделся. Ольгу застал в кухне – она пила заварной кофе из черной фарфоровой чашечки с внутренней позолотой.

– Будешь кофе? Я заварила и на твою долю. – Она потянулась к джезве, стоящей на плите.

– Спасибо, не хочу. Знаешь, когда вы вернулись сюда после похорон, я долго дежурил под вашими окнами, ожидая, когда погаснет свет, чтобы со своего пульта включить пугающее устройство. Но когда свет погас, меня стали терзать муки ревности, я представлял, что вы там делали в тот момент… Ведь я тогда не знал, что ты попала в больницу.

– К чему ты это вспомнил? – Ольга насторожилась.

– Может, мы перегнули палку с этой затеей? Когда я с ним встретился, он был на грани нервного срыва – авария, ты в больнице, пугающий голос покойницы. Я был зол на него за то, что ты чуть не погибла, и подливал масла в огонь – старался изо всех сил, чтобы он в это поверил. От всего, что на него свалилось, у него таки случился нервный срыв, и он полез с ножом на ту женщину, приняв ее за ведьму.

– Пойди расскажи об этом следователю, убийство сразу повесят на тебя, а я стану соучастницей. Ведь мы в то время были в Ольшанке. Хорошо, что мы успели все убрать до того, как милиция пришла с обыском. И хорошо, что его рассказ сочли выдумкой. – Оля допила кофе и встала. – Жаль, что вышло совсем не так, как было задумано. И не сочиняй – к тому, что он с ножом полез на Маню, мы никакого отношения не имеем!

– Как думаешь, если бы он не попал в тюрьму, могли записи голоса покойницы так на него повлиять, что он дал бы тебе развод? – продолжал допытываться Степан.

– Я в этом уверена. Глеб ведь на самом деле трус, как все неуравновешенные люди, и очень суеверный. Если ему вдруг приходилось за чем-то возвращаться домой, он сильно переживал и, прежде чем снова выйти, смотрелся в зеркало. Ну а что касается черных кошек, сам понимаешь…

– В моем представлении Глеб как бы раздваивается: одного я знал, а о другом ты мне рассказываешь. Ведь я тоже психолог, хоть и с незаконченным высшим. Неужели он так хорошо маскировался?

– Все люди имеют по несколько масок, которые напяливают на себя в зависимости от того, где находятся и кто рядом с ними. Ведь один и тот же человек – лев перед подчиненными и ягненок перед начальством, прекрасный товарищ и тиран в семье. Все в каком-то смысле одновременно и Хайды, и Джекилы. Если это тебя интересует, то Глеб дома был тираном, он считал верным только одно суждение – свое собственное. Вы, друзья, знали его как покладистого, компанейского парня, а дома он, бывало, над вами насмехался, ненавидел вас, завидовал вам, особенно тебе. Давай оставим эту тему и больше не будем к ней возвращаться.

– Хорошо, больше о нем ни слова! Все это в прошлом, и сейчас он вырван из жизни на долгие годы и отдыхает на нарах. У тебя есть прекрасная возможность с ним развестись и соединиться со мной законным браком. Золотце мое, какое колечко крепче привяжет тебя ко мне: медное, серебряное или золотое?

– С бриллиантиком, но пока еще не время. Давай подождем пару месяцев, он акклиматизируется там, я его постепенно подготовлю.

– С помощью голосов из потустороннего мира, – добавил Степан зловещим тоном.

– Без голосов – с помощью разума и логики, – грустно поправила его Ольга.

– Принято, красавица моя сердобольная! – Степан снова хотел привлечь ее к себе, но Оля ловко увернулась.

– Не нахальничай. Уже поздно – мне пора за диссертацию садиться. Чувствую, ты мне не дашь ее закончить.

– Зачем тебе напрягаться? Я заплачу – тебе ее кто-нибудь напишет. Кстати, скоро обмоем мой диплом, правда, не психолога.

– Вот это новость! Когда это ты успел закончить институт?

– Долго ли умеючи! Когда деньги имеются, это не проблема. Мне уже материал на кандидатскую собирают. Посмотрим, кто раньше защитится – легкомысленный бизнесмен или его серьезная женушка, ночами корпящая над диссертацией?

– Удивил так удивил! – покачала головой Оля. – Будем прощаться, легкомысленный бизнесмен!

Она выпроводила Степана из кухни в коридор, к входной двери.

Когда Степан вышел из подъезда и подошел к машине, у него за спиной неожиданно возник высокий мужчина в темной куртке и вязаной шапочке.

– Гражданин Сиволапко? – хрипло спросил у него мужчина; у него был голос человека, продрогшего от долгого ожидания.

– Да, а ты кто, красаве́ц? – спросил Степан, оборачиваясь, и слишком поздно заметил в руках незнакомца обрез охотничьего ружья, исторгнувший столб огня, больно ударивший его в грудь и опрокинувший на землю.

Крупная дробь, с какой охотятся на кабана, вырвала громадные клочья одежды, разорвала легкое и застряла в левом желудочке сердца…

Степан, будучи в шоковом состоянии, сразу вскочил, но тут же задохнулся от крови, хлынувшей из горла, и снова рухнул на землю. Когда приехала скорая помощь, он был уже мертв.

 

24

Звук выстрела с улицы донесся в комнату, где находилась Ольга, но позвучал глухо, безобидно, словно кто-то баловался петардами. Занятая своими мыслями, она его никак не связала с уходом Степана, поэтому не могла предположить, что в этот момент тот лежит возле ее дома, безуспешно пытаясь сделать вдох разорванными легкими.

У нее были намечены на сегодняшний вечер очень важные дела, поэтому она сняла трубку и положила рядом с телефонным аппаратом, чтобы звонок ей не помешал. На всякий случай она закрыла входную дверь на цепочку, понимая, что это излишняя предосторожность, так как теперь ключи от этой квартиры были только у нее. Глеб был уже не в счет. Больше ни на что не отвлекаясь, в том числе и на нарастающий шум за окном, она перешла в самую маленькую комнату, памятную ей по двум причинам: знакомство с этой квартирой началось с нее, и проживавший в этой комнате первым пал жертвой ее магии. Этим человеком был отец Глеба – Леонид Григорьевич.

Когда она вышла замуж за Глеба, его отец жил вместе с ними, занимал эту комнату. Худощавый, подтянутый, седоватый шатен пятидесяти пяти лет от роду, он вел себя подчеркнуто корректно, с холодной учтивостью, изрекая лишь непреложные истины. Он напоминал ей актера кино, играющего только положительные роли, героям которого не присущи ошибки и человеческие страсти. Такие люди делали только то, что было необходимо, а не то, что хотелось. Ольга любила кино, но от таких фильмов ее подташнивало, и она невольно задумывалась: неужели те актеры и в жизни такие слащаво-приторные? Отец Глеба не был актером, он работал уже более двух десятков лет в отделе кадров бывшего номерного завода. Слушая его сентенции, в которых, впрочем, всегда присутствовал здравый смысл, она задавалась вопросом: он на самом деле чуть ли не святой или только таким прикидывается? Еще он напоминал своими нравоучениями ее школьного учителя по математике, как впоследствии оказалось, тайного педофила. Этот человек вызывал слишком много противоречивых чувств, и Ольга то и дело пыталась его как-то задеть, чтобы убедиться в его верности провозглашаемым идеалам. Она решила его подразнить.

Как бы случайно стала появляться перед ним полураздетая и вскоре начала замечать блеск в его глазах. Зная, что Леонид Григорьевич очень рано уходит на работу, когда обычно они еще спят, однажды она решила принять в столь раннее время душ, естественно, не закрыв дверь изнутри и очень удачно инсценировав свою растерянность. Тогда он увидел ее полностью обнаженной. Когда через неделю она повторила эту сцену, он снова заскочил в ванную, и она не сомневалась, что это уже не было случайностью.

Ночами, когда они занимались с Глебом сексом, она старалась кричать погромче, представляя при этом Леонида Григорьевича, прислушивающегося к ее крикам и их возне, обливающегося потом и сосущего валидол. Наверное, об этом думал и Глеб, так как он вдруг решил перенести их сексуальную программу на утро, когда отец уже отбывал на работу, но, разгадав его хитрость, Ольга настояла на том, чтобы все было как раньше.

Леонид Григорьевич мужественно противостоял этим ухищрениям, не предполагая, что впереди его ждет самое главное испытание – полугодичная командировка Глеба в США. Его стойкости хватило на месяц, после чего он оказался в постели у Ольги. Как она и предполагала, провозглашать идеалы и следовать им – это удел героев кинофильмов и литературных произведений, а в жизни подобное – большая редкость. Леонида Григорьевича Ольга нисколько не ценила, она устроила все это лишь из спортивного интереса, и одного раза ей было предостаточно. Однако она разбудила в нем вулкан чувств и, чтобы совсем не испортить с ним отношения, время от времени шла ему навстречу. Заметив ее прохладное отношение, он воспылал, и небезосновательно, ревностью. В это время она старательно обрабатывала Степана, друга Глеба, очень состоятельного и перспективного бизнесмена. Не надеясь только на собственные силы, она съездила к матери, чтобы та помогла приворожить Степана.

Для Леонида Григорьевича, при жизни супруги хранившего ей верность и ни разу не «прыгнувшего в гречку», подобное положение было в новинку, тем более что в роли обманутого был его собственный сын. Поэтому он все же нашел в себе силы разорвать их отношения. Ольга вздохнула с облегчением, но он вдруг загорелся бредовой идеей: необходимо разменять квартиру и разъехаться. А вскоре даже «невесту» нашел – разведенную, проживающую в однокомнатной квартире с сыном. Леонид Григорьевич решил, что, разменяв квартиру, он заберет к себе «невесту».

Его решение совпало с приездом Глеба. Вот тогда Ольга уже всерьез забеспокоилась. Глеб не был тем мужчиной, с которым она хотела бы прожить всю жизнь. Степан, впрочем, тоже. Она придерживалась принципа, внушенного ей матерью: молодость – это только средство обеспечить себе безбедную и счастливую жизнь. Ей исполнилось уже двадцать восемь лет, и она давно лишилась иллюзий, присущих восемнадцатилетним. Больше всего в Глебе ей нравилась его трехкомнатная квартира на улице Богдана Хмельницкого, в четырехэтажном доме, уютно расположившемся в тихом дворе, защищенном окружающими домами от несмолкаемого шума перегруженной автотранспортом улицы. Это был пятачок тишины и спокойствия в центральной части города с бешеным ритмом жизни. Учитывая местоположение этой квартиры, она стоила значительно дороже квартиры Степана на Борщаговке, но самым главным было то, что Ольга к ней привыкла и не хотела отсюда уезжать. А теперь она могла лишиться ее по прихоти выжившего из ума блудливого старика. Тогда она поехала к маме в село, и та ей помогла. Через месяц Леонид Григорьевич избавился от земных проблем и больше никому уже не мешал. Вот тогда она оценила способности своей матери в полной мере и поняла, насколько они полезны в этой жизни. Она продолжала оставаться ее прилежной ученицей, стараясь почерпнуть как можно больше знаний.

Глеб, погруженный в науку и зависимый от бюрократов вроде заместителя директора института Варавы, больше не удовлетворял амбиции Ольги. Ей хотелось жить с размахом, она жаждала получить все удовольствия от жизни сейчас, а не ждать неизвестно чего неизвестно сколько. Пока она решила поставить на Степана, преуспевающего бизнесмена.

Ее чары, подкрепленные магией матери, никак не могли перебороть комплексы Степана в отношении дружбы с Глебом. Время шло. Тот избегал взглядов Ольги и ситуаций, в которых они могли остаться вдвоем. «Уж не пойти ли мне к нему самой, проявить инициативу?» – подумывала она все чаще, но поездка в Ялту расставила все по своим местам. Добившись своего и считая Глеба теперь абсолютно бесполезным, она начала плести тонкую паутину вокруг Степана и привязывала его к себе все сильнее. Сумасбродство Василия, отправившего Глеба вслед за ними в Ольшанку, чуть не разрушило ее планы, но в итоге привело к желаемому результату. Чего она никак не могла предвидеть, так это того, что, обнаружив проколотые фотографии, в том числе и фото Ольги, удачно оставленное ею для отвода глаз, Глеб полностью уничтожит баню вместе со всеми магическими атрибутами, тем самым продлив себе жизнь. Ведь каждый предмет для совершения магического обряда должен и сам пройти через специальный обряд, чтобы зарядиться необходимой энергией. Восстановление всех магических предметов, погибших тогда в пламени, заняло у нее не один месяц.

Неожиданная болезнь и смерть матери не позволили Ольге перенять весь ее опыт, но у нее в руках была теперь Книга духов, которую ее мать получила от бабушки, а та – от своей матери. Каждый, кто обладал ею, вписывал в нее свои наработки, наблюдения. Обложка и страницы книги были изготовлены из телячьей кожи, на которой писали специальными чернилами. Придет время – и она тоже дополнит ее.

Она решила не разводиться с Глебом после его ареста, рассчитывая вскоре отправить его вслед за отцом, чтобы остаться единственной владелицей чудесной квартиры. Но то ли Глеб оказался сильнее своего отца, то ли она была пока еще очень слабым магом, все ее наговоры, порчи пока не давали желаемого результата. Она не отчаивалась: время у нее было. К тому же росло ее мастерство и пополнялись знания о черной магии.

Ее взгляд упал на белый запечатанный конверт, и она улыбнулась. Привет с того света, от Мани. Как интересно устроен мир – человека нет, уже полгода им лакомятся черви, а ты получаешь от него письмо. Она внимательно осмотрела конверт, весь испещренный нервными надписями почтовых работников. В итоге письмо нашло адресата, но не того, кому изначально предназначалось. Вполне возможно, что если бы не была допущена ошибка в адресе, то и отправитель был бы жив, и адресат не находился бы в местах не столь отдаленных. Впрочем, получатель в таком случае давно отправился бы туда, куда письма не доходят.

«Вскрыть или уничтожить, не вскрывая? – задумалась она. – Ничего нового и важного для меня в нем нет, разве что удовлетворю свое любопытство». Взглянула на часы: у нее есть в запасе достаточно времени, чтобы прочитать письмо.

Она вскрыла конверт, достала маленькие листочки, исписанные почти каллиграфическим почерком, и углубилась в чтение.

«Здравствуйте, Глеб! Удивительным образом наши судьбы соприкоснулись при необычных обстоятельствах, и теперь я не могу оставаться безучастной свидетельницей тех угрожающих событий, которые сгустились вокруг вас.

Вы знаете, я часто мысленно веду с вами беседу, хотя хорошо понимаю, что воображаемый образ и реальный человек – это не одно и то же. Хотелось бы верить, что они, по крайней мере, во многом совпадают.

Мне сложно начать с конца, с самой сути проблемы, тогда может оказаться много “белых пятен”, и я могу остаться непонятой. Поэтому извините, если буду чересчур многословна.

Историю Ульяны я вам вкратце рассказала и к этому только добавлю, что девочка, родившаяся в далеком 1943 году, впоследствии стала моей матерью. Ее звали Кэтрин, Катя. В двухлетнем возрасте она вместе с Ульяной (она не хотела, чтобы я называла ее бабушкой, к тому же наши родственные отношения для всех были тайной) вначале оказалась на поселении в Сибири, но вскоре их разъединили: Ульяну арестовали и отправили уже в зону, а ее – в детский дом, который мало чем отличался от тюрьмы. Это были первые послевоенные годы, тогда слова “немец” и “фашист” были равнозначными. Маме пришлось пережить множество унижений и притеснений в детдоме, ведь она была наполовину немкой, а там жило много сирот войны. Испытания сильных людей только закаляют, а слабых ломают. Моя мама не была сильным человеком, и в этом я ее не упрекаю, я ведь знаю, в каких условиях ей пришлось жить.

В восемнадцать лет она распрощалась с детдомом и с небольшим фанерным чемоданчиком, вместившим все ее пожитки, вступила в самостоятельную жизнь, не имея близких, которые могли бы предоставить ей хотя бы временное пристанище. Ульяна пропала в лагерях, и мать думала, что она там погибла. Три года она проработала в Иваново, городе невест и ткачих. Там она встретила первую любовь, там родилась я, там ее постигло глубокое разочарование, и это начисто лишило ее остатков оптимизма. Моим отцом был вор-рецидивист, который вскоре отправился отбывать очередной срок, где и сгинул бесследно. Чтобы как-то выжить с ребенком, мать стала брать у его дружков краденые вещи на продажу. Вскоре ее задержали и осудили условно, приняв во внимание малолетнего ребенка. Из фабричного общежития ее выгнали с клеймом воровки и списали на нее все пропажи. Она меняла города и все больше сближалась с уголовным миром. Когда мне было пять лет, она попала в тюрьму, а я – в детский дом. Через три года она вышла, забрала меня, но ненадолго, вскоре заработала очередной срок. Я снова оказалась в детдоме. Мне очень легко давалась учеба, и я была прилежной ученицей примерного поведения, насколько это было возможно в тех условиях. Меня полюбила бездетная воспитательница Вероника Матвеевна, которая после многолетних усилий добилась, чтобы мою мать лишили материнских прав, а ее назначили моим опекуном. Мне с ней было хорошо, но когда в очередной раз выпускали из тюрьмы маму, сердце тянулось к ней. Однако она уже ничего не могла изменить в своей жизни. С такой биографией она могла претендовать только на работу уборщицы с нищенской зарплатой, но это ее не устраивало, и, побыв какое-то время на воле, она вновь попадала в тюрьму.

Закончив с отличием школу, я с первого раза поступила в пединститут в Киеве. Во время учебы в институте Вероника Матвеевна меня поддерживала материально, но неожиданно умерла, когда я была уже на четвертом курсе. Ее квартира отошла государству.

По распределению я поехала в село Лисички учительницей и меньше чем через год вышла замуж за Федора. Я его не любила, просто мне надоело мыкаться по углам, хотелось чего-то постоянного и своего. У нас родилась дочь Настя, и тут после очередной отсидки приехала моя мама. Федор не знал, что эта приличная на вид, но очень болезненная женщина имела за плечами суровый жизненный опыт – в общей сложности тринадцать лет она провела в тюрьме. Я скрыла это от него, да он и не был особенно любопытным, а родители его умерли.

Мама была больна туберкулезом, выглядела ужасно, но не захотела с нами оставаться, боясь нас заразить. Она сообщила, что в соседнем селе живет моя бабушка Ульяна, и уехала, чтобы на этот раз навсегда исчезнуть из моей жизни. Я так и не знаю, жива ли она сейчас и где находится, а если умерла, то где ее могилка.

Вскоре Ульяна приехала к нам в гости. Мы с ней очень подружились. Однажды и я выбралась к Ульяне в гости и там познакомилась с Ольгой, своей тетей, которая была младше меня на девять лет. Она сразу, по непонятным причинам, невзлюбила меня, и потом в основном Ульяна меня навещала, а я не горела желанием встречаться с Ольгой, как и она со мной.

Время шло, Федор все чаще заглядывал в бутылку, я работала в школе и училась заочно в аспирантуре. Там я познакомилась с одним человеком и влюбилась в него. По моей просьбе Ульяна “заглянула в будущее” с помощью магии и ужаснулась. Она сообщила, что через несколько лет меня постигнет страшный удар и лучше мне слушать свое сердце. Я колебалась, но Настенька очень любила отца, а мой любимый связывал наше будущее с общими детьми, а не с ней. Я порвала с ним, бросила аспирантуру и полностью посвятила себя воспитанию Настеньки и дому. Это моя страшная, роковая ошибка. Ульяна была недовольна мной и возненавидела Федора.

В семилетнем возрасте Настенька, моя дочурка, утонула, купаясь в речке, на глазах у Федора, но он был так пьян, что даже не заметил этого. Тогда я попросила помощи у Ульяны…

После смерти Федора я продала хату и переехала в село Ольшанка, стала жить недалеко от Ульяны, помогала ей во всем. Ольга жила в городе, изредка наезжая в гости. От Ульяны я узнала, что Ольга часто прибегает к ее помощи, чтобы приколдовать мужчин, которые ей нужны. Они воспламенялись неудержимой любовью к Ольге и становились воском в ее руках, а когда уже были не нужны, от них помогала избавиться та же Ульяна. Первый муж Ольги умер от инфаркта через год после свадьбы в возрасте тридцати лет, чтобы освободить место для вас…

В последнее время Ольга несколько раз приезжала в село со Степаном, вашим близким товарищем. Ульяна сказала мне по секрету, что он будет ее следующим мужем. “Ольга что, разводится?” – удивилась я. “Их сама жизнь разведет навечно, но пока еще не пришло время”, – рассмеялась Ульяна.

Я поняла, что ваша участь предрешена, но мне тогда это было безразлично – я видела вас несколько раз, когда вы приезжали в село, ну и что с того? Жестоко? Да, но я тогда была словно в дурмане, и мне ни до кого не было дела, а Ольгу я ненавидела. Почему? Год назад я стала встречаться со своей бывшей любовью, которую отбила у меня Ольга, с одним из ее “привороженных” – с Василием. Он живет напротив Ульяны вместе с сестрой Галей. Мы с ним даже стали подумывать, не съехаться ли нам, чтобы жить вместе в гражданском браке, а там как получится, но Ольга, узнав об этом, вновь привязала его к себе, внушив иллюзорные надежды. Она повела себя как собака на сене – сама не гам и другому не дам. Мне тридцать восемь лет, и я считаю, что моя жизнь еще не закончилась и у меня все еще впереди.

Три месяца назад Ульяна заболела неизвестной хворью, в итоге сведшей ее в могилу. Скорее всего, она пожинала плоды ею же посеянного. Мне даже странно, что Ульяна, которая столько горя принесла многим людям, дожила до весьма преклонного возраста.

Ольга тайком от вас ее навещала, используя в качестве водителя “причарованного” Васю. В ночь, когда умерла Ульяна, она была здесь и забрала Книгу духов. Меня обозвала приблудой и дочерью воровки и пообещала, что после похорон моей ноги не будет в доме Ульяны. Она пробудила во мне жажду мести, несмотря на то что мы с ней одной крови. Она первая начала!

На похоронах Ульяны я решила отыграться на вас, посчитав, что так больнее уколю ее. По моей вине вы были выставлены посмешищем ночью, а потом я, переспав с вами, пошла искать Ольгу, чтобы сообщить ей об этом. Если можете, простите меня. Не знаю, что на меня тогда нашло, может, это неугомонный дух Ульяны помрачил мой ум, а вас заставил ночью выть? Еще раз простите великодушно.

Ольгу я нашла закрывшейся в бане, которая служила Ульяне местом проведения магических обрядов. Прислушавшись, я поняла, что она наводит на вас изуроченье, порчу, а я своими действиями только подыграла ей! Тогда я решила превратить вас в своего союзника, но у меня было совсем мало времени, еще одна ночь, а вы были безумно напуганы призраком Ульяны на кладбище. Из вашего рассказа я поняла, что Ольга учится управлять духом своей покойной матери, моей бабушки. Для себя я решила найти возможность связаться с вами в городе и все рассказать.

Я поняла, что Ольга решила избавиться от вас навсегда, не знаю, по каким именно причинам ее не устраивает банальный развод. Степан вам уже не товарищ, так как он находится в полной ее власти и будет делать то, что она прикажет. Если мы объединим наши усилия, у вас будет шанс остаться на этом свете.

Без Книги духов мне очень сложно бороться с Ольгой, хотя я и прошла “школу” Ульяны. Поэтому прошу вас, если знаете, где она ее хранит, перепрячьте в другое место, только вам известное. Приезжайте в село, и мы спланируем наши действия, а если у вас еще остались сомнения, то у меня достаточно доказательств, чтобы их развеять. Приезжайте скорее, пока Ольга лежит в больнице. С нетерпением жду. Маня».

Ольга презрительно улыбнулась. «Судьба на моей стороне. Она не позволила Глебу раньше меня прочесть это письмо, иначе события могли бы принять неожиданный поворот, а пока все складывается очень удачно, – думала она. – Хотя было совершено много ошибок, но в итоге я все равно выиграла. Случайная авария чуть не стоила мне жизни и здоровья, она немного спутала мои планы. По моему указанию, пока мы были в селе, Степан установил миниатюрные устройства, чтобы воздействовать на психику Глеба, так как тогда я еще не была уверена, что смогу пользоваться Книгой духов. В оставленную бутылку водки был добавлен галлюциноген в большой концентрации. Где не помогает магия, поможет наука, а где бессильна наука – поможет магия. Сейчас мне эти шалости-мистификации уже, конечно, не нужны, я не скоро достигну уровня покойной матери, но уже кое-что умею.

Ошибкой было подключить к исполнению моих планов влюбленного дурака-ревнивца Василия, который чуть было не спутал все карты, но в итоге, сам того не подозревая, все сделал как надо. Василий, бывший участник художественной самодеятельности, хорошо сымитировал голос Степана по телефону и написал записку. Все произошло как было задумано, только на день раньше, чем я планировала, из-за чего все чуть не рухнуло. Правда, в этом были и положительные моменты: Глеба настолько все это отвлекло, что он не удосужился заглянуть в почтовый ящик, где его уже ждало письмо от Мани. Пока все хорошо: Глеб в тюрьме, а когда выйдет оттуда, у него только одна дорога. Этот болван Василий мне больше не нужен, болтается под ногами, об него можно и споткнуться. Он еще и ненужный свидетель, как и его сестра Галя: неизвестно, что ей наболтал братец. К тому же я узнала от Василия, что это она позвонила в милицию, наверное, хотела предотвратить страшные события, но не рассчитала, не учла, что наши правоохранительные органы такие неповоротливые.

Она ведет собственную игру? Помогла Глебу ловко смыться с места преступления. Вася и Галя должны уйти на тот свет одновременно, вместе, потому что, оставшись в живых, могут мне навредить. Вот это задача! Головоломка! Думаю, маме над этим тоже пришлось бы попотеть. Упокой, Господи, ее грешную душу, тем более что мне не удалось из-за разгрома бани приписать ее дух к книге. Пора переходить к делам насущным, не терпящим отлагательства».

Ольга перешла в дальнюю комнату, закрытую на ключ. Эта комнатка была превращена в небольшую магическую лабораторию наподобие той, что сжег вместе с баней Глеб. Утрата была ощутимой, но Ольга уже почти все восстановила. Все ритуальные предметы, без которых заклинание – пустой звук, требовалось изготовить, совершая при этом особые сложные обряды, чтобы придать им силу.

Сегодня она решила наслать изуроченье на Глеба, порчу злобой, и это должно было свести его в могилу.

Ольга пошла в кухню и вернулась с картонной коробкой, в которой мирно спал черный пушистый комочек. «Возьмите на счастье», – попросила ее в подземном переходе полная женщина с болезненным лицом, предлагая выбрать из корзинки котенка на свой вкус. Она взяла абсолютно черного, в память о верном коте матери Гекторе, не покинувшем двор матери и после ее смерти, сгинувшем в конце концов от чьей-то злой руки. Зажгла свечку и поставила ее на журнальный столик, где все уже было приготовлено для ритуала. Взяла в руки фотографию Глеба и стала произносить заклинание:

– Окаянные духи, придайте мне силы, помогите, подсобите мне, чтобы не было Глебу ни в день жития, ни в ночь спанья, ни в час моготы, ни в полчаса терпения. Хоть бы схватило его грыжами или стрелами, взяло его в минуту или две, и узнал бы он все скорби и печали. Во имя этого отказываюсь я от Иисуса Христа, предаюсь нечистому духу, окаянной силе, прошу его помощи.

После этих слов она перерезала котенку горло, и слабенький ручеек крови потек в блюдечко, из которого тот недавно пил молоко. Несколько раз вонзила нож в маленькое тельце, лежащее на жертвеннике, в место, где, как ей казалось, должно было находиться сердце.

– Слова без крови пусты, какие бы они ни были страшные, кровь придает им силу, – озвучила она открывшуюся ей истину и начала читать на латыни: – In nomen Droch, Mirroch, Esenaroth, Et Spiritus Sauctus, et in ente Droch, Mirroch, Escnaroth, Betu, Baroch, Maaroth.

Судьба Глеба была предрешена.

 

25

Убийца увидел, как Степана выстрелом отбросило на «лексус», как он упал на землю, но тут же поднялся, протягивая к нему руки, и вновь упал. Лицом вниз. Убийца знал из средств массовой информации, что профессиональные киллеры обычно делают контрольный выстрел в голову. Планируя это убийство, он тоже собирался так поступить, но сейчас не смог этого сделать, да и не хотел. Одновременно с выстрелом у него словно спала пелена с глаз, которая до этого момента мешала разобраться в реалиях жизни. Ради кого и ради чего он отнял жизнь у этого человека, с которым никогда не сталкивался, только видел несколько раз издалека? Ради Ольги? Но она давно для него потеряна, и его смертью ее не вернешь. Из жажды мести? А за что мстить? Или правы те, кто утверждает, что человек, на котором кровь, уже не сможет остановиться?

Он знал и покрывал убийцу свой бывшей невесты Марии-Мани, и ее кровь отчасти была на нем. И все ради того, чтобы Ольга рассталась со своим мужем, ненавистным ему и виноватым лишь в том, что Оля решила выйти за него замуж. Впрочем, нынешний ее любовник, чью жизнь он только что отнял, тоже перед ним ни в чем не был виноват. Ради Ольги он стал убийцей, но ведь она никогда с ним не будет! Ольга найдет замену и этому, а потом и следующему…

Василию захотелось вернуться во времени на несколько минут назад, когда он, уставший от долгого ожидания, уже собирался покинуть свой пост. Ну почему он не ушел?! Почему так случилось, что этот мужик вышел из подъезда, когда он все еще находился здесь? Ведь своим появлением он вынудил Василия сделать ЭТО! Он не мог уже пойти на попятную, чтобы не быть бабой. Он ведь настоящий мужик, и если что решил, то обязательно доведет дело до конца.

Василий быстро прошел по двору, по заранее продуманному и не раз пройденному маршруту. Теперь он чувствовал только раздражение по отношению к убитому. Да, тот его вынудил сделать это, появившись перед ним. Не мог же он просто уйти, ведь никогда трусом не был. Сам виноват – не надо было по чужим бабам бегать!

Из темного двора он сразу попал на освещенную улицу Леонтовича, на которой, казалось, в двух шагах от него, сверкало разноцветными огнями казино «Будапешт». Его путь пролегал мимо него, а потом на другую сторону бульвара Шевченко, чтобы по темным аллеями Ботанического сада сбежать вниз, на улицу Саксаганского, где была припаркована его старенькая «ауди». Василий шел, придерживая обрез рукой, просунутой сквозь специально сделанный разрез в кармане куртки, ощущая еще горячий ствол. Он почувствовал опасность раньше, чем их увидел. Напротив казино стоял милицейский джип «Ленд крузер» с «беркутовцами».

«Может, это совпадение, а может, ловушка», – пронеслась мысль. Возможно, кто-то уже позвонил в милицию, а может, и его приметы уже известны. Он вспомнил, как возле него крутился пенсионер с хромой шавкой, когда он поджидал Степана. «Эти старики в темноте видят лучше, чем молодые на свету и имеют длинный любопытный нос и еще более длинный язык, – подумал он, замедляя шаг. – Уж слишком подозрительно осматривает проходящих этот здоровила с автоматом. Ловит мой взгляд. Неужели он прочитал в нем тревогу, раз напрягся? Или мне показалось?» Резко развернувшись, Василий пошел в противоположную сторону, чувствуя спиной прожигающий взгляд. Наконец не выдержал и побежал.

– Стой! Стой, тебе говорят! – закричали сзади, и убийца сразу успокоился.

«Стрелять не будут, кругом люди, – подумал он. – На своем джипе сразу догонят, если буду двигаться по прямой, надо уходить дворами». Просто так он им не дастся. Хорошо, что, уходя, он успел перезарядить обрез. В стволах два патрона, в кармане еще пяток, так просто они его не возьмут! Сейчас он сделает резкий рывок в сторону и будет уходить через Владимирский собор на Пирогова, потом перемахнет через забор Ботанического сада. Если Бог поможет, он уйдет. Не поможет – значит, так суждено!

 

26

Неожиданный звонок в дверь вызвал у Ольги недоумение и тревогу – она никого в эту пору не ждала. «Кого это нелегкая принесла?» Можно было звонок проигнорировать, сделав вид, что никого нет дома, но проклятое женское любопытство! Ольга посмотрела в дверной глазок, прежде чем открыть. За дверью стояла незнакомая длинноногая девица в больших темных очках, длинном узком зеленом пальто. «Видимо, ошиблась адресом», – подумала Ольга и открыла дверь.

– Здравствуйте, Оля! – поздоровалась девушка и сняла очки. – Вы меня не узнаете? Я Вика, мы вместе отдыхали в Ялте прошлой весной.

Ольга зло сощурилась: «Этой здесь только не хватало!»

– Узнаю́, и что? – Ольга стояла в дверях, и лицо ее выражало решимость не пускать незваную гостью в квартиру.

– Это я вам тогда помогла сблизиться со Степаном! – громко и радостно напомнила Вика, и эхо ее голоса разнеслось по всему подъезду.

Ольга нервно дернулась, почти заволокла Вику в прихожую и поспешно захлопнула дверь.

– Может, угостите меня кофе? В гостиной нам будет удобнее разговаривать, и от соседских ушей подальше.

– Вместо кофе – чай, вместо гостиной – кухня! – сухо бросила Ольга и, заметив, что Вика расстегивает пальто, упредила ее действия: – Раздеваться не надо. У нас недолгий разговор.

– А я думала, что мы вспомним те чудесные денечки в Ялте. Наших мужичков, которых, к сожалению, с нами нет, – протянула Вика, мысленно охарактеризовав хозяйку: «Стерва!»

Она вспомнила Ялту, вспомнила, как из шкуры лезла, стараясь угодить Степану, устроить так, чтобы тот перепихнулся с этой гадиной, а сейчас она еще и выкаблучивается!

Ольга провела ее в кухню, оставив париться в пальто, усадила на неудобный табурет и молча стала готовить чай. Молчание затянулось, и у Вики всколыхнулись воспоминания о недавнем времени.

Вика, выйдя из гостиничного номера, про себя посмеялась над Степаном. С первых дней ее знакомства с ним она ощущала в нем некоторую напряженность, но не могла разобраться в ее причинах. Поначалу она думала, что не устраивает его как женщина, или ее внешность не соответствует его вкусу, или ее поведение чем-то ему не нравится. Та ночь ей многое прояснила – она узнала о нем больше, чем за месяц их знакомства. Вика расстроилась, но не из-за того, что была в него влюблена. Она в свои неполные двадцать лет привыкла относиться к мужчинам, появляющимся в ее жизни, меркантильно, и заботило ее только одно: способны ли они удовлетворить те или иные ее желания? А сейчас ее самым горячим желанием было стать поп-певицей. С фигурой у нее было все в порядке, с голосом – можно сказать, тоже. Вот уже девять месяцев она занималась танцами, пением и делила постель с продюсером, обещавшим вывести ее на вершину успеха.

Степан был ей очень нужен, точнее, его деньги. Интуиция ей подсказывала, что он из той породы людей, которые, если их «завести», ничего не пожалеют ради удовлетворения своих прихотей, желаний. В этом они с ним были схожи. Но как нащупать его тайные струны? Он никак не хотел раскрываться перед ней, на какие бы ухищрения она ни шла. Даже в течение одного вечера он бывал разным. Она уже совсем потеряла надежду решить свои проблемы с помощью этого холостого и нежмотистого бизнесмена, редкого экземпляра в их среде. Общаясь с людьми определенного круга, она знала, что большие деньги предполагают редкостное скупердяйство. Очередной ее знакомый мог выбросить несколько сотен баксов на ресторан и увеселения, но никогда не подарил бы такие деньги ей для всяких нужд. Ночь страсти, когда Степан постоянно называл ее Ольгой, могла кого угодно довести до фригидности, но только не ее. Она поняла, что причина напряженности Степана в неудовлетворенности желаний, испытываемых по отношению к Ольге. Но как это использовать для своей выгоды? И тут ее осенило.

Необъяснимым женским чутьем она давно поняла, что Ольга сама неравнодушна к Степану и делает все, чтобы привлечь его внимание. Разве что не вешается ему на шею на глазах у мужа, и только закомплексованность Степана не позволяла ему увидеть это. «Если он сам этого не понимает, то ему помогут практичные друзья», – решила она и в то же утро поговорила с ним.

Одно дело придумать план, а вот что необходимо предпринять для того, чтобы Ольга оказалась у него в постели? Впрочем, невелика цаца. Сама аж пищит от нетерпения, а Вике приходится голову ломать над этим. В конце концов она решила сыграть ва-банк, рассчитывая на то, что Ольга – женщина, способная на эксцентрические поступки.

Дверь номера открыла сама Ольга, вся заспанная, с кругами под глазами от бессонной ночи.

– А, это ты! – недовольно произнесла она и, повернувшись к ней спиной, прошлепала к кровати.

Вика, посчитав это приглашением войти, воспользовалась им и с силой захлопнула за собой дверь. Ольга, уже умостившаяся с ногами на двуспальной кровати, поморщилась.

– Ты что, одна? А где Глеб? – спросила Вика.

– Девочка, мне это нравится! Ни свет ни заря вваливаешься сюда и интересуешься, где мой муж, – раздраженно произнесла Ольга, с ненавистью глядя на девушку, которую считала просто хорошенькой куклой.

То, что Ольга ее не переносит, Вика заметила с первых минут знакомства, и лишь потом поняла, что основная причина этого – Степан.

– Очень хорошо. Я, собственно, к тебе.

– Ко мне? Что ж, слушаю тебя.

– Какие планы на вечер?

– Тебе лучше знать, ведь у нас Степан – генератор идей. А мы пойдем, куда нас поведут. Яко агнцы.

– А если никуда не поведут, это будет большой трагедией?

– Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Предположим, мы соберемся идти в казино, а тут Степану позвонит на мобилку кто-то из друзей, которые, оказывается, тоже отдыхают в Ялте, только в другой гостинице. И это будет связано с деловыми интересами. Очень важная встреча. Вот он и отпадет от нашей компании.

– Ну и что?

– Дело в том, что еще раньше у тебя заболит голова, и ты пойдешь в номер отдохнуть.

– Для того чтобы вы с Глебом остались вдвоем и пошли в казино веселиться? Неплохо придумано, подруга!

– Вывод сделан неправильный. Меня очень попросили сообщить, что, поскольку у тебя вечером разболится голова, развлекать Глеба в казино придется мне. Ты права в том, что это будет продолжаться до самого утра. Но к тебе придет врач, который поможет избавиться от головной боли, а возможно, не только от нее.

– Ты занимаешься сводничеством? Интересно, кто же об этом попросил?

– Возможно, Степан.

– Возможно или Степан?

– Значит, без возможно.

– А для чего это нужно тебе?

– В обмен на услугу от него. Так принято: услуга за услугу.

– Какая же это услуга, если не секрет?

– Вот здесь ты вторгаешься в мое личное пространство и пытаешься выведать коммерческие тайны. Конечно секрет.

– Почему я должна тебе верить?

– Ты должна была спросить: почему все произойдет именно так, как я говорю? У тебя будет возможность в этом убедиться. Сегодня за общим завтраком раздастся тот первый телефонный звонок, Степану сообщат о том, что его разыскивают друзья. Второй звонок будет сделан после того, как ты уйдешь в номер из-за головной боли.

– А если меня это не устраивает и я не захочу вечером торчать одна в своем номере?

– Тогда второго звонка вообще не будет, и мы все вместе чудно проведем и эту ночь в казино.

– Хорошо, я подумаю и решу после первого звонка. Вот только… Честно говоря, ты мне не нравишься.

– Это у нас взаимно. Ты мне тоже не нравишься, но война нам ничего не принесет, кроме горечи поражений и эфемерности побед, тем более что у нас есть общие интересы.

– Для молоденькой девочки ты чересчур здраво рассуждаешь.

– Бывает иногда – снисходит озарение. Глеб, говоришь, в бассейне? Пожалуй, я тоже туда пойду. До встречи за завтраком.

– Счастливо тебе поплавать. Вдвоем.

– Хорошо тебе отдохнуть, возможно, ночью тебе понадобятся все силы. Адью! – И она покинула номер.

Воспоминания ушли, а Ольга уже разлила чай по чашкам из заварного чайника.

– Я слышала, что чай надо пить только свежезаваренным, потому что заварка, постояв какое-то время, превращается в яд, – подала голос Вика.

– Это достаточно свежий чай, и яда, к моему глубокому сожалению, я не держу. Что у тебя? Быстрей рассказывай и проваливай!

– Быстрей так быстрей, Оля. Неласково встречаешь людей, оказавших тебе некогда немалую услугу…

– Еще неизвестно, услуга ли это. Как говорится, бабушка надвое сказала. Знаешь, что приключилось со Степаном?

– Знаю, поэтому я здесь.

– Вот как? Слушаю тебя.

– Весной, когда мы были в Ялте, за то, что я помогла вам переспать и наладить интимные отношения, Степан пообещал в октябре дать мне пять тысяч «зеленых». – У Ольги от удивления вытянулось лицо. – В виде спонсорской помощи продюсерскому центру, который занимается моей раскруткой.

– Да, такса за сводничество у тебя приличная! Ты у нас кто в творческом плане?

– Певица.

– Звучит многообещающе, но при чем тут я?

– В октябре прошлого года Степан, сославшись на временные трудности, попросил подождать до начала ноября, потом дал две тысячи, а остальное пообещал позже, но его убили.

– Какое отношение имею я к тем деньгам, которые пообещал тебе Степан? По-моему, две тысячи долларов за сводничество – более чем достаточно, – раздраженно заявила Ольга.

– Договор о спонсорской помощи имеется, но нынешний руководитель организации, которую возглавлял Степан, отказывается выплатить оставшуюся сумму. Эти деньги обеспечат мое участие в очень многообещающих гастролях. Я готова эти деньги позже вернуть, через два месяца после гастролей – напишу тебе расписку. Очень тебя прошу, помоги! Ты ведь там всех знаешь! Тебе не откажут!

– С ума сошла! Три тысячи «зеленых»! Это не в моих силах, даже если бы я захотела помочь. Что касается нашей дальнейшей дружбы, ты заблуждаешься. Я недурна собой, хоть и не пою, поэтому в сводниках не нуждаюсь.

– Прошу тебя! Я в цейтноте – срочно нужны деньги, можно сказать, решается моя судьба…

– По-моему, я ясно выразилась. Давай прощаться – у меня много дел!

– Это твое последнее слово? Подумай, ведь лучше сохранить старого друга, чем приобрести нового врага.

– Более точного слова, чем последнее, трудно найти! Но бывает, что враги стоят дешевле друзей. Это как раз тот случай. И вроде дружбы между нами никогда не было. Теперь попрощаемся. Надеюсь, навсегда!

– Я так не думаю. Я помню хорошее, а еще лучше – плохое! Мы еще встретимся, и это тебе совсем не понравится. И тогда ты пожалеешь о своем решении!

 

27

Глеб лежал на узкой железной койке в больничном изоляторе и с тоской смотрел через зарешеченное окно на свет Божий. Следователь сдержал слово и сделал все, чтобы ему дали срок по максимуму за умышленное убийство, но вмешалась судьба в лице Ольги, за спиной которой просматривался Степан. Она наняла первоклассного адвоката, убедившего суд, что это было непредумышленное убийство. Чтобы сократить срок, Глеб скрепя сердце признал свою вину в преступлении, которого не совершал. Ему дали пять лет с отбыванием срока в колонии строгого режима, с зачетом тех семи месяцев, в течение которых он находился в следственном изоляторе. Тяжелее всего ему пришлось, когда вывозили на следственный эксперимент в Ольшанку, в дом Мани. Он не мог смотреть на хмурые лица сельчан.

Желтый диск на небе, пройдя только половину пути восхождения к зениту, успел распалиться не по-осеннему, словно алкаш от ста граммов портвейна. К удивлению Глеба, горячие батареи – благодаря собственной кочегарке и хорошим отношениям начальства колонии с руководством близлежащих шахт – совместно с окном изолятора, выходившим на южную сторону, превратили эту комнатушку в раскаленную духовку, а его самого – в костлявого, заморенного цыпленка, которого поджаривают к обеду. Было душно и страшно хотелось пить, но не той болотной, с металлическим привкусом жидкости трехнедельной давности из затуманенного временем графина, а холодной родниковой воды. Это была его причуда, он вспомнил, что ему однажды приснился сон, как он пьет воду из лесного родника, а проснувшись, он с удивлением понял, что за всю прожитую жизнь так ни разу и не попробовал такой воды. Он признал это не менее удивительным фактом своей жизни, чем встреча с призраком покойной тещи. Глеб прекрасно понимал, что он не первый и не последний, кто приходит к необходимости переоценки ценностей, прекрасно осознавая, что невозможно повернуть жизнь вспять. Тогда и хочется того, на что раньше и внимания не обращал. Он даже мысленно составил список, что бы сделал, окажись сейчас на воле, хотя понимал, что это пустые мечты. Он сожалел, что не построил дом, не вырастил ребенка, не посадил дерево, не взял от жизни всего, что хотел бы взять, не дал того, что мог бы дать. А теперь было уже поздно. Лето закончилось, а вместе с ним и его жизнь приближалась к концу.

Он уже семь месяцев находился в лагере строгого режима, расположенном в Луганской области. Промышленный край шахтеров и химиков, огромных терриконов, глубоких шахт и чахлой растительности, где воздух был пропитан запахом угольной пыли и имел ее вкус. В лагере существовали свои писаные и неписаные законы, но и те и другие необходимо было соблюдать неукоснительно. Только здесь он с удивлением осознал суть понятия «закон». А если говорить о законопослушных гражданах, то идеальный пример – те, кто находятся здесь, за решеткой и колючей проволокой. Потому что они при столь строгой регламентации навязанного им образа жизни не имели возможности здесь нарушить закон, как бы им этого ни хотелось. Вероятно, такую основополагающую концепцию вывел Сталин, строя свою модель тюремного социализма. Кто не был – тот будет, кто был – не забудет. Лагерь этот был очень старым и имел свою историю, которую создавали многие неординарные личности и события, обрастающие легендами. К своему удивлению, Глеб узнал, что здесь отбывали умопомрачительные сроки командиры армии Махно, последний из которых покинул сие негостеприимное заведение только в конце семидесятых годов.

Неизвестная хворь подточила Глеба в зоне, и вот уже три недели он «отдыхал» в тюремном лазарете. У него было ощущение, что в нем поселился громадный червь, жадно высасывающий из него все жизненные соки, и от этого не хотелось есть. Когда ему приходилось обнажаться во время процедур, он видел свое истощенное тело, больше похожее на скелет, обтянутый кожей, тонкие палочки рук и ног, и тогда ему казалось, что это чужое тело, в которое по чьей-то злой воле переселили его душу. С тех пор как Глеб попал в лагерь, он потерял почти половину своего веса. Самочувствие его с каждым днем ухудшалось, и два дня назад его перевели в больничный изолятор – это он воспринял как плохое предзнаменование.

Попав в лагерь, он стал более терпимым, простил Степана, Ольгу. К его удивлению, Оля не подала на развод после приговора суда, а, наоборот, как могла, старалась поддержать его. Ему разрешалась продуктовая посылка раз в месяц, и Ольга сама, несмотря на большое расстояние, привозила ему продукты и добивалась свидания. При встречах они не вспоминали прошлое, словно на это было наложено табу, а говорили обо всем на свете и ни о чем конкретно, стараясь ничем не задеть друг друга. Глеб с нетерпением ждал этих встреч, он, казалось, жил ради этого. Сейчас он думал: дождется ли он следующего приезда Ольги или к тому времени уже будет там, где не важны чины, звания, деньги, где никого не интересуют мирские утехи.

На зоне вор-рецидивист по прозвищу Чуб, имеющий за плечами не одну ходку, заметив, что Глеб испытывает подъем после посещений Ольги, рассмеялся и поделился житейским опытом: самка, которая выслуживается перед мужиком, тянущим срок, на воле обычно тягается с кем попало. Это у нее просто чувство вины перед ним, но вскоре она привыкнет к новому положению и забудет о нем. Положит на него, как он выразился.

Глеб готов был вцепиться в эту ухмыляющуюся рожу, тогда еще силы были, но сдержался. Подразнив его еще несколько дней, Чуб отстал и переключился на другого новенького, а у того нервы были послабее. И тогда Чуб с двумя подельниками в сортире «проучили борзого», а в дальнейшем неоднократно занимались «учебой». Глеб понял, что это у них вроде развлечения, и поэтому старался даже не встречаться взглядом ни с кем из них.

Лазарет стал избавлением от тяжелого, бессмысленного труда и ежеминутных унижений, и, по всей видимости, это его последнее пристанище на этом свете.

Оля часто приходила к нему во сне, беседовала с ним, жалела и каждый раз обещала забрать его отсюда. Он просил, чтобы она не покидала его. Она твердо обещала это и сдерживала свое обещание, появляясь в последующих снах. Порой ему казалось, что он живет во сне, а наяву ему снится кошмар. Как ему хотелось навсегда остаться во сне, где ему было лучше, чем в жуткой реальности! Все друзья, знакомые, сослуживцы отказались от него, вычеркнули из своей жизни, словно его и не было. Оля стала единственной ниточкой, связывающей его с прежним миром. Ему казалось: порвись эта ниточка – и он в тот же миг умрет. Впрочем, смерть его уже не страшила, в последнее время он все чаще думал о ней.

Силы совсем оставили его, и он уже не вставал, лишь изредка нащупывал под кроватью «утку», которую пока еще мог поднять дрожащими руками.

Услышав звук отодвигаемых задвижек, Глеб горько усмехнулся: зачем его запирать, если он в таком состоянии, что не смог бы сделать и нескольких шагов без посторонней помощи? Санитар Петя заслонил своей жирной тушей дверной проем.

– К тебе гости. Двоюродная сестра и тетка. Впустить, что ли? – И, не дожидаясь ответа, он посторонился, пропуская незнакомую черноволосую девушку с темными усиками над верхней губой, в светлом платье и надетой поверх него кремовой кофте и сгорбленную старушку во всем темном, похожую на тень.

«Двоюродная сестра и тетка? У моих родителей не было ни братьев, ни сестер, так откуда этим родственникам взяться?» – подумал он и тут с удивлением узнал в девушке Галю, которая помогла ему выбраться из Ольшанки в тот памятный день, перевернувший всю его жизнь. С момента их последней встречи она краше не стала, да и сам он сейчас был совсем не «красаве́ц» – невольно вспомнилось любимое словцо Степана.

Увидев его в столь плачевном состоянии, Галя чуть не прослезилась, но все же сумела сдержаться.

– Здравствуйте. Вот мы с тетей Анисьей решили вас навестить, гостинцы привезли – свежие яички, – сказала Галя.

– Ладно, я пойду. Час, и ни минуты больше, – бросил Петя, вышел и запер дверь.

– Что в мире случилось, что у меня появились родственники? – насмешливо поинтересовался Глеб, хотя был рад любому посетителю.

– Спокойненько лежите, сейчас все вам расскажу, не волнуйтесь, – скороговоркой произнесла Галя.

– Слушаю и повинуюсь.

– Знаю, что вы не виноваты в смерти Мани, знаю и убийцу. Ну, это после, а начну с того, что произошло значительно раньше. Знаете, в селе все боялись бабы Ульяны и ее дочки Ольги.

– Я знаю об Ульяне, мне Маня об этом рассказывала. Но при чем тут Оля? – Глеб поморщился.

– Об Ольге тоже после. Так вот, бывало, на кого баба Ульяна глаз положит – молодой ли, старый ли, женатый, холостой, – тот сразу начинает сохнуть от любви к ней.

– А она подпитывалась их энергией, выглядела молодо, и все они плохо кончили, – иронично подсказал Глеб.

– Да. Именно так. Когда Олька подросла, последний класс школы заканчивала, то втюрилась она в моего братца Василия. Он чуть постарше вас будет, да вы его знаете… Знали… Писала она ему записочки, ходила за ним тенью, всякая там романтическая мура, – покраснев, сказала она. – А у него уже была зазноба. Бедовая бабенка из соседнего села, замужняя, но муж запойный пьяница. Если у мужика запой, он пьет неделю, а то и больше, и все тащит из хаты. Она, значит, во все тяжкие. Назло ему. Море по колено. Ну, а Василием крутила, как хотела. Ольга, закончив школу, поехала в город учиться. – Глеб кивнул. – Первые три года, приезжая на летние каникулы, братца так и не смогла застать, тот все по работам бегал: на машину собирал. За это время много событий произошло: бабенка вдовая стала, мужа и дочь похоронила, утихомирилась. Посчитала, что прогневила Господа нашего, вот он ее и наказал. Ну, а с Василием у них уже все по-серьезному было, тому тоже надоело парубковать. Машину купил. Осенью свадьбу хотели сыграть, чтобы все как у людей. Засватал уже зазнобу, она в село наше переехала, хату купила. Я туда должна была перейти после свадьбы брата – негоже Василию в приймах жить. А тут Олька приехала на каникулы, и свадьба расстроилась. Это уж он сам втрескался в Ольку. Ни с того ни с сего и до беспамятства.

Та вначале довольная ходила, а когда он сватов прислал, гарбуза им вынесла. Стала вертеть им как хотела, почище той, прежней. Ну, а сама училась в городе. Институт закончила, стала в аспирантуре учиться. А Васька все ждет ее. Вдруг до Василия слушок дошел, что она замуж вышла. Василий, горячий как огонь, хватает охотничье ружье – и в город. Слава Богу, не имел адреса, а то беды бы не миновать. А тут она опять приехала и с Василием переговорила, не знаю о чем, только немного успокоился он. Вскоре она сама стала вдовой – мужа похоронила. Васька к ней, она ему: не будем спешить, еще года не прошло, что люди скажут? Ждет Васька. Тут она снова замуж собирается – за вас, значит. Опять Ваську успокоила. Снова он ждет, а чего – непонятно! Бывало, когда без вас приезжала, так Василий в те дни и домой не являлся ночевать. А то повадился сам к ней в город ездить, благо недалече. Поздно возвращался. А она связь с ним поддерживала: он мобильный телефон приобрел, хотя связь поганая у нас в селе. Бывало и по старинке: то на почту и телеграмму даст, то через Нинку-секретаршу из конторы весточку передавал.

Глеб вдруг вспомнил, что иногда Ольга допоздна задерживалась, говорила, что с подружками заболталась, а у него это ни малейших подозрений не вызывало. Верил он ей, а может, был очень работой увлечен…

– В тот день, когда баба Ульяна умирала, он поехал в город и привез Ольку в село. Была она там, пока баба Ульяна не умерла, упокой ее душу, Господи.

– Выходит, Ольга была в селе до самой смерти матери? – переспросил он Галю.

– А как же! По поверью, когда колдунья умирает – а баба Ульяна ею была, – черти не забирают ее душу и заставляют страшно мучиться, пока она не передаст свои секреты преемнице. Болела баба Ульяна и мучилась долго, а как передала – и смерть легкую получила. Так вот, баба Ульяна передала все, вместе с книгой колдовской, Ольке. Василий это видел.

Когда вы приехали на похороны, в первую ночь Олька позвала Василия и закрылась с ним в бане. Тот потом рассказал, что она пыталась заклинаниями заиметь власть над духом умершей матери, а он ей помогал совершать обряд. И на следующую ночь, уже когда бабу Ульяну похоронили, – теперь у Ольги была свечка из гроба и земля с могилы покойницы – все у нее получилось. Брат говорил, страшно было на это смотреть.

«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» – подумал Глеб, вспомнив свое путешествие на кладбище ночью. Выходит, Ольга знала, что у него нет земли, так как сама ее забрала. А он, дурачок, потащился ночью… Вот как объяснилось неожиданное появление банки с землей.

– Когда Василий узнал, что Олька попала в аварию и лежит в больнице, то сразу поехал в город, разузнал, в какой больнице, завел там знакомство с кем надо. Тогда он и узнал о существовании Степана, о том, какие отношения их связывают. Васька пробился к ней и стал упрекать за Степана, а она смеялась и говорила, что никогда не станет Василию женой, а вот любовницей – это пожалуйста, если он не будет дурить, а только ее слушаться. Делать нечего, смирился он. Бывало, после работы в машину – и в город, к больнице, и стоит там, счастлив, что рядом. И вот она сама позвонила из больницы и вызвала его к себе. На крыльях любви, на свою погибель, помчался он к ней. Она ему записочку продиктовала и сказала, чтобы на следующую ночь он ее передал вам через нашу родичку, работающую в «Колосе». Знала ее, они с Васей там иногда останавливались. Ой, я, наверное, не то говорю? – спохватилась Галя.

– Нет, все в порядке, продолжай, – попросил Глеб слабым голосом.

– Вася, когда вышел, по своему обыкновению отстоял часок под ее окнами и видел, как Степан приехал, а вскоре они вдвоем вышли и уехали на машине Степана. Он за ними. Они ненадолго заехали к Степану, а потом прямо в село порулили. Тогда Вася поехал обратно и позвонил вам в ту же ночь, а не в следующую, как она просила, – поломал Ольке задуманный ею сценарий. Говорил с вами, словно он Степан, – он это умеет. Кого хочешь может перекривить. И Брежнева, Горбачева, Ельцина – одно удовольствие слушать. Вызвал вас, значит, ночью в «Колос» и направил в Ольшанку. Задумка у него была такая: если застанете их вдвоем, то Степану бока намнете, а то и голову проломите, тогда, может, вас в тюрьму упекут, а он от обоих соперников сразу избавится.

Глеб поморщился:

– Просто Талейран какой-то.

– Кто-кто? – не поняла Галя.

– Да никто. Продолжайте, пожалуйста.

– Вася следовал за вами до самой Ольшанки. Видел, как вы чуть было не застали их на кладбище, но потом почему-то поехали к дому Ульяны и подожгли баню. Он заходил в баню после вас, видел учиненный разгром. Потом вы побежали к Мане, он – следом. Маня-то и была той зазнобой, на которой он чуть не женился. Стукнул вас табуреткой по голове. Что Маня ему сказала, чем вывела из себя, за что он ее убил, он так мне и не признался. Убив ее, он все обставил так, словно вы убийца. Остальное вы знаете.

Глеб, помолчав, спросил:

– Почему вы до сих пор не рассказывали об этом, а сейчас вдруг все открыли? Что на вас повлияло?

– Вот именно что повлияло. – У нее на глазах вновь выступили слезы. – Вася из ревности убил Степана, но, когда убегал, на патруль нарвался… отстреливался… Его милиционеры застрелили. У меня больше никого не осталось…

– Я могу использовать ваш рассказ, когда потребую пересмотра моего дела?

– Нет. Я поступила учиться в педагогический университет в Киеве, как бы эта история мне не навредила. Нет никаких доказательств, кроме моих слов. Мне подсказал один человек, мой друг, что меня могут привлечь как соучастницу, раз скрывала это так долго. Я не хочу в тюрьму. Собираюсь вот продать все имущество в селе и купить маленькую квартирку в Киеве.

– Хорошо, я вас понимаю, но не оправдываю. Зачем тогда вы сюда приехали и мне все это рассказали? Какой мне в этом прок? Я все равно умираю, но какие-то иллюзии все же сохранились бы.

– Неужели вы не понимаете, что Ольке нужно, чтобы вы умерли? Она рассказывала Васе про вашу квартиру и сколько она может стоить.

– Она ведь собиралась замуж за Степана, а тот был человек небедный, – возразил Глеб.

– Так-то оно так, но то деньги Степана, до них еще надо было добраться, а квартира – вот она, и Ольга будет наследницей. Ведь у вас больше никого нет?

– Согласен. Больше никого нет. Квартира приватизирована на мое имя.

– Олька не хочет прожить всю жизнь в селе, как ее мать, не хочет чувствовать себя в этом мире ущербной. Она жаждет пользоваться всеми благами, которые дают деньги.

– Мне кажется, что у вас такие же планы, – зло заметил Глеб. – Но не все покупается и продается.

– Да, не все, но многое, – возразила она.

– Это философский вопрос, но у меня нет желания рассуждать на эту тему. Похоже, ваша миссия окончена?

– Не поняла?

– Вы выполнили поставленную перед собой задачу и убедили меня в том, что я невиновен. Теперь я могу спокойно ожидать смерти на больничной койке, – с иронией сказал Глеб.

Он не хотел обижать девушку, тем более что понимал: если бы его сейчас оправдали, он все равно долго не протянул бы на этом свете.

– Нет, еще не все, – твердо сказала Галя. – Когда я ехала сюда, то предполагала, что вы больны. Это Олькины штучки! Поэтому я попросила поехать со мной бабу Анисью, чтобы она помогла.

– Чем? Перепилит напильником решетку на окнах? А вы, Галя, взвалите меня на плечи и побежите, так как я без посторонней помощи не могу передвигаться?

– Вы не поняли. Она снимает порчу. Вам сделано, как у нас говорят.

– Вы считаете, что слова эффективнее лекарств? Впрочем, мне выбирать не приходится. Я в вашем распоряжении, со всеми потрохами. Только предупреждаю, что таранку из летучей мыши или варенье из лягушек есть не буду. Слишком брезглив.

Бабка, до этого молча сидевшая в углу, встала и подошла к кровати, подслеповато щурясь на Глеба.

– Соколик мой, не замечал ли ты, чтобы тебе что-то подбрасывали? – спросила она.

Глеб сказал раздраженно:

– Кроме большой лажи, благодаря которой я здесь оказался, больше ничего не заметил.

– Ничего, соколик, разберемся. Порчу, или изуроченье, насылают с помощью колдовских растений, гоги, куклы или духов-элементеров.

– Гога – яйцо, кукла – фигурка из глины или фотография, – пояснила Галя.

Бабка тем временем вытащила из кошелки узел, сделанный из теплого платка, а из него извлекла небольшой треножник и два металлических блюдечка. На блюдечко побольше установила треножник, положила в чашу треножника таблетку сухого спирта и подожгла ее. На огонь поставила блюдечко поменьше, в него поместила несколько кусочков воска. Галя достала с десяток яиц и положила их на тумбочку, рядом с треножником.

– Соколик, выбери яйцо, – попросила бабушка.

– Вот это. – Глеб взял первое попавшееся.

Бабушка приняла его в свои руки и разбила над стаканом. Оранжевый желток поплыл в слегка мутноватом белке.

– Ловкое такое, свеженькое, – удовлетворенно отметила бабушка и рассказала, что Глебу дальше надлежит делать.

При помощи Гали он переместился на табурет и сел лицом к выходу. Бабушка зажгла и установила вокруг него три свечи. Гале дала блюдечко с водой, в которое вылила кипящий воск и приказала держать его над головой Глеба. Сама прочитала три раза подряд «Отче наш». Затем взяла яйцо и начала катать вокруг головы Глеба, быстро приговаривая:

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа аминь, от Богородицыной молитвы, от Иисусова креста, от Христовой печати, от святых помощи, от моего слова, изыди, бес нечистый, дух проклятый, на сухие дрова, на мхи и болота, и там тебе место, житие, пребывание и воля, и там точи недугом, а не в рабе Божьем Глебе.

Сам Господь Иисус Христос, сама мать Пресвятая Богородица, все небесные силы, Михаил Архангел, Авоид-ангел и все святые чудотворцы, и мое слово страшно и заговор силен: запрещаю тебе, бес проклятый, дух нечистый, нигде не живи и не будь в рабе Божьем Глебе, выйди вон обратно в гогу, сейчас и в сию минуту, со всеми порчами и чарами и отойди от раба сего прочь и поди в свое место, где был и куда тебя Господь Бог, Иисус Христос, послал и где тебе велел жить, в бездну преисподнюю, в землю пустую неделанную, туда и поди, там и живи, а сего раба оставь навсегда, отныне и до века. Аминь, аминь, аминь.

Тихий голос бабушки, снимающей порчу, прикосновения прохладного яйца к лицу все больше вгоняли Глеба в сонливость, и он с трудом таращил глаза, чтобы не заснуть, боясь, что, закрыв их, сразу отключится. Бабушка, закончив, разбила и это яйцо в стакан – желток оказался темно-коричневым, почти черным, а белок был зеленоватого оттенка.

– Тебе, соколик, очень сделано, но не беда. Даст Бог силы – справимся.

Она взяла очередное яйцо и повторила обряд и заклинание. После этого она снова разбила яйцо, желток оказался уже бледно-оранжевым с коричневатым оттенком, а белок – бледно-салатным. Затем бабушка начала сначала, но Глеб впал в полубессознательное состояние и уже не соображал, что происходит, сколько раз совершался обряд. Он только смутно видел, как в палату входил Петя, как Галя выходила с ним в коридор, и больше бабушке никто не мешал. Начал приходить в себя уже лежа на кровати.

– Все, – сказала Галя. Они уже собрались уходить, а в коридоре мелькала лоснящаяся от жира физиономия Пети. – Мы, может, еще раз приедем через две недели, чтобы опять это все проделать, хотя и этого достаточно. Вы сейчас поспите и проснетесь совсем другим человеком. Больше ни от кого не принимайте передач, и все наладится.

– Прощавай, соколик. Вовремя мы приехали, храни тебя Господь. Слушайся Галю, правду она говорит, ибо сказано в Священном Писании: бойся данайцев, дары приносящих.

Но Глеб уже ничего не слышал, провалившись в глубокий сон без сновидений.

 

28

– Лицом к стене, – приказал Глебу контролер и загремел ключами, открывая дверь. – Проходи. Садись. Свидание пятнадцать минут. Деньги, спиртное не передавать. За нарушение…

– Я знаю, – перебила его Ольга, – не в первый раз. У меня передача: копченое сало, варенье, печенье разное – ее уже досматривали.

– Ладно, – осклабился контролер, – я вас помню. Не буду мешать. И что этому доходяге надо – такая женщина добивается, а он норов показывает! Мне даже завидно.

– Если завидно, то можем поменяться местами, – огрызнулся Глеб.

– Но-но! Разговорчики! Пятнадцать минут и ни секунды больше. – Он улыбнулся Ольге и вышел.

– Глеб, что случилось? Ты отказываешься от свиданий со мной… В прошлый раз я уехала ни с чем, в этот раз пришлось обращаться к здешнему начальству, чтобы они на тебя повлияли. Спасибо, помогли. Я тебя не понимаю.

– Ничего. Просто не хочется ни с кем видеться – вот и все.

– Как твое самочувствие? Ты тяжело болел, я так волновалась… Даже ходила в церковь ставить свечку за твое здоровье.

– Видишь – помогло, – иронично сказал Глеб. – Уже стал передвигаться самостоятельно, на своих двоих. Через пару дней выпишут из лазарета – и снова в барак.

– Это и хорошо, и плохо. Хорошо, что ты выздоравливаешь, но плохо, что снова придется общаться со здешним контингентом. Как тебе здесь?

– Терпимо. Уже привык.

– Ты знаешь, Степан погиб.

– Знаю.

– Интересно откуда?

Глеб молчал.

– Если не хочешь – не отвечай.

– Не отвечу.

– Меня вызывали к следователю. Ты подал апелляцию?

– Не я, адвокат.

– Ты вообще не хочешь со мной разговаривать?

– Не хочу.

– Ты продолжаешь на меня злиться за прошлое? Но ведь Степан мертв!

– Степан был моим товарищем, и я сожалею о его смерти.

– Мне больше не приезжать к тебе?

– Не стоит, так мне спокойнее.

– А я все равно буду! Я не могу тебя покинуть в беде, здесь, среди страшных уголовников.

– Как хочешь. Везде есть люди, даже среди уголовников, тем более я теперь один из них.

– Я хочу и буду приезжать! Это последствия болезни сказываются на твоем настроении. Я тебе привезла яблок, всякой вкуснятины, поливитамины в таблетках – они помогут восстановить твое здоровье.

– Спасибо, Ольга! – На лице Глеба промелькнула кривая усмешка. – А ты изменилась!

– Что, Глеб?

– Ты стала хуже выглядеть. Позаботься и о своем здоровье. Время сейчас такое – надо беречься!

– Что ты этим хочешь сказать?

– Ничего, кроме того, что сказал. Мне пора. Слышишь, надзиратель насилует дверь своими ключами. Прощай.

– До свидания, Глеб! Возьми передачу.

– Заключенный Костюк, на выход!

Глеб передернул плечами, но передачу взял. Вышел не оборачиваясь.

– Лицом к стене. Что для тебя краля припасла? – И контролер профессионально, благодаря длительной практике, обыскал его. – Что это такое?

– Витамины. Возьми себе – здоровее будешь. В аптеках они дорого стоят.

– Конечно возьму. Где деньги спрятал?

– Нигде. Не брал я денег.

– Ты что, поц? Половину оставь себе, утаил – все заберу. В ж…пу засунул?

– Можешь полюбопытствовать. Там, кроме дерьма, ничего нет.

– Ну ты, профессор, доиграешься! Крутым, как я погляжу, стал. Пошли на досмотр!

Через полчаса Глеб входил в барак с передачей под мышкой. Ему навстречу попался Чуб.

– Бля, наш доходяга воскрес! Не чаяли тебя живехоньким увидеть! – воскликнул он, сверля взглядом сверток. – Что несешь, бля?

– Передачу от мары. Ты был прав тогда, Чуб!

– Чего-чего, бля?

– Все бабы – прости господи! В глаза – ангелочки, в душе – дьяволицы. Эту передачу она, наверное, со своим хахалем собирала. Тошно мне от одного ее вида. Отдам пацанам! Не надо мне от нее ничего!

– Ладно, бля! Давай сюда!

– Держи. Ну, я пошел.

– Куда, бля?

– Обратно в лазарет. Еще пару деньков там покантуюсь. Пока. – Глеб развернулся и вышел.

Чуб достал из свертка яблоко и со смаком начал им хрустеть.

В лазарете Глеб пробыл не пару деньков, а целую неделю – после посещения Ольги у него поднялась температура и все никак не падала. За день до того, как его выписали, в лазарет привезли Чуба. Он был иссохшим, желтым, похожим на выжатый лимон. Глеб поинтересовался у него:

– Что с тобой приключилось, Чуб?

– Не знаю, бля. Хворь прицепилась, и дохтура не знают, что такое. Но это все херня. Наклонись, что-то скажу!

Глеб наклонился, не ожидая ничего хорошего. Еще ухо откусит, чтобы повеселиться!

– Мужик мне каждую ночь снится. Страшный мужик. Живых не боюсь, а этот, во сне… жуткий. Кровь из меня сосет. От него хворь. Дохтурам не говорю – в дурку упекут. Вот такие дела, бля! На щеке у него шрам в виде буквы «х». А ты правильный пацан. Еще свидимся на нарах.

На следующий день Глеба перевели в барак, а через месяц он узнал, что Чуб умер от лейкемии в лазарете, и не испытал никакого сожаления. Душа Глеба словно одеревенела: не было в ней ни сострадания, ни злорадства, а только бешеное желание выйти на волю. Дело его находилось на дорасследовании, так как вскрылись новые факты, свидетельствующие о его невиновности. Но если бы у него вдруг появилась возможность бежать отсюда, он, не раздумывая, воспользовался бы ею.

 

29

– Большой черный диван, обтянутый хрустящей кожей. Квартира подружки по институту. Уже не помню, как ее зовут. Замухрышка, никогда с ней не только не дружила, но и не общалась. Я сижу на диване с ребенком на руках. Ребенок – мальчик. Упитанный, но не толстый, крепко сбитый, чувствую его мышцы. Ему не больше трех лет, а мышцы у него накачаны. Играю с ребенком, он крутится, как юла. Смотрю на его лицо, а у него нет глаз. Когда мать лежала в гробу, у нее приоткрылись веки, были видны белки. Взгляд без зрачков. Жуткий взгляд. У мальчика такой же, но я не боюсь, а удивляюсь и думаю, что он – инвалид с детства. Затем вглядываюсь в его лицо и замечаю узенькие щелочки, в которых появляются маленькие зрачки.

Начинаю его укачивать, чтобы он уснул, но он плачет, плачет. Спрашиваю у подружки: «Почему он плачет?» Она отвечает, что он боится тех цифр, которые записаны после запятой на запотевшем окне. Число вроде 1999,67.

Я прошу подружку стереть их, но она не хочет этого делать, так как боится руки, которая появляется, когда она подходит к окну. А мне становится жалко ребенка, и я иду к окну, чтобы стереть те цифры. Подхожу к окну. На улице смеркается, скоро вечер. Начинаю вытирать пальцем стекло, и тут появляется с той стороны нечеловеческая рука. Она свободно проходит сквозь стекло, не нарушив его целостности. Она вытягивается, растет и хватает меня за руку. Но хватает несильно, и я вырываю руку. Вспоминаю, что подружку зовут Света, но в то же время я знаю точно, что у нее другое имя. Говорю ей: «Давай закроем окно шторами, он не увидит цифры и тогда уснет». Окно закрыли, и ребенок уснул. Иду с мужчиной по пустынной пыльной мощеной дороге. Подъем пологий, но очень долгий. Наконец поднимаемся и выходим к костелу. Нам очень хочется пить. Возле входа стоит мужчина в балахоне, но не монах, скорее бродяга. Я говорю ему, что хочу пить, а он молча, мимикой дает понять, что не знает, где можно взять воду. Подходим ближе к костелу, и я вижу скульптуру святого с длинной курчавой бородой. Мне известно, что он отвечает за воду, но я не знаю, как его зовут. Из этого святого вынимаю тоненький шланг, и из него бьет струя. Напор сильный, а вода очень чистая. Вода не разбрызгивается, а вытекает сплошным потоком. Пью эту воду, чувствую ее соленый вкус. Напиваюсь, вставляю шланг на место и думаю: «Это надо же, люди сидят в подвале этого храма, замаливают грехи, плачут, а их слезы попадают в эту воду, и я чувствую привкус этих слез!» Проснулась и подумала, что сон мне снился странный, очень странный, – закончила Ольга свое повествование.

– Мало ли какой сон может присниться, милочка! – навалившись на стол своим необъятным бюстом, невозмутимо сказала Маргарита Львовна, за глаза прозванная Маргарет Тэтчер. – За день набегаешься, накрутишься, окружающие взвинтят нервы так, что ночью такое привидится, куда там этим доморощенным Хичкокам и Кингам!

Ольга вдруг почувствовала неприязнь к этой невероятно толстой женщине, прилипшей к столу. «Собственно, почему я пошла к этой бегемотше-ортодоксу? Что, других врачей мало? Вот я сейчас расскажу ей, что каждое утро на подушке остается здоровенный клок моих роскошных волос, а эта мастодонтша заявит, что и с париком можно прекрасно жить, себя приведет в пример».

– Дорогая Маргарита Львовна! Я не врач, а психолог…

– Милочка, это я знаю! – отозвалась Тэтчер.

– …но это родственные профессии, – попыталась продолжить Ольга. – Насколько я помню, Фрейд учил, что…

– Шарлатан! – бесцеремонно прервала ее Маргарита Львовна. – Ваш Фрейд – шарлатан и извращенец. Недаром он со своим либидо попал в сумасшедший дом. Взять, например, меня…

Ольга в свою очередь прервала ее:

– Мой муж написал монографию, в которой рассмотрел некоторые аспекты проявления сигнальной функции психики через сон и их связь с симптомами болезни… – И вновь была прервана:

– Кажется, ваш муж в тюрьме? Долго еще ему там сидеть?

– Достаточно долго.

Ольгу привела в ярость бесцеремонность этой тетки, словно по ошибке попавшей сюда с базара. «Ей бы семечками торговать, а не людей лечить! Большой специалист в поликлинике для ученых! А я дура, дура! Нашла куда идти!»

– Знаете, как вас за глаза называют? – Ольга потеряла контроль над собой. – Маргарет Тэтчер! Но не за железный характер, а за железные мозги, в которых извилины не просматриваются! – Маргарет Тэтчер с интересом посмотрела на Ольгу, а та уже не могла остановиться. – Они вам льстят! Вы похожи на громадную, вздувшуюся от газов жабу. Да-да! Покрытую бородавками и слизью.

«Кругом притворщики и льстецы! Я не такая – я не могу всего этого видеть и слышать! Льют воду на мельницу, а она уже развалилась на части и ее растащили по углам». В голове у Ольги вспыхнуло: «Что я говорю? Что на меня нашло? Что мне сделала эта толстая и всегда добродушная женщина, которую я знаю уже не первый год? У нее своеобразное поведение, но это лишь потому, что она пытается скрыть свою ранимость, и мне как психологу нужно было это учесть, а не устраивать безобразную истерическую сцену. Ведь еще мгновение, и я бы впилась в нее ногтями и рвала, рвала бы ее плоть на куски». Ей вспомнился маленький черный котенок и темная струйка крови, и сразу навалилась апатия, вялость.

– Извин-те, Марг-рита Льв-овна. – Язык еле слушался Ольгу, она через силу выталкивала слова.

Ольга, с ужасом осознав, что не может их правильно выговаривать, поднялась и, едва переставляя ноги, направилась к выходу. У нее вновь появилось ощущение, будто во рту находится тряпка.

– Постойте, милочка! – Маргарита Львовна с неожиданной легкостью выскочила из-за стола и силой водворили Ольгу на тот же стул, на котором та сидела. – Интересно, интересно. Давно это у вас?

Ольга силится, но ничего не может выговорить.

– Успокойтесь, выпейте воды.

Она налила в стакан воды из графина и насильно заставила ее выпить.

Вода была теплой и противной, но Ольга почувствовала, что постепенно ее состояние нормализуется, однако вялость и апатия остались. Маргарет Тэтчер внимательно изучает ее зрачки, меряет давление.

– Вижу мысль в глазах, значит, все в порядке. – Маргарита Львовна снова навалилась грудью на стол. – Гм-гм. Артериальное давление низкое. Все признаки астении: выраженная аффективная лабильность и атактическая походка. Неплохой набор. Давно ли и как часто у вас это проявляется?

Ольга отрицательно мотнула головой, но ее губы тихо произнесли:

– Второй…

– Не сушит, милочка, по утрам? Рвота, понос? Подергивания отдельных групп мышц? Слабость?

– Бывает, возникает ощущение постороннего предмета во рту. Иногда сильно тошнит, вплоть до рвоты.

– Вы были правы, милочка, – вам надо лечиться! Подобные нарушения возникают при сильной интоксикации организма, но где вас могло угораздить? Снотворное принимаете? – Ольга отрицательно покачала головой и, встав со стула, выскочила за дверь. Она еле успела добежать до туалета, где ее стошнило.

На работу Ольга не стала возвращаться, а сразу поехала домой. «Каждый день снятся дурацкие сны, вот захотела проконсультироваться у нормального врача, но и та оказалась ненормальной, не смогла определить, что со мной. Чуть что – сразу начинают пичкать химией, – размышляла она, лежа на диване. – Что старая дура понимает в этом – интоксикация организма! Я все больше убеждаюсь, что мне сделано, и я знаю, откуда растут ноги, тому подтверждение – последние слова Глеба на свидании в зоне. “Позаботься о своем здоровье”, – в голосе холод и издевка. Он все знает! Но откуда? Маня мертва, ее письмо не попало к Глебу. Степан, Василий тоже мертвы. Круг главных действующих лиц ограничен, но есть и второстепенные, которые могут многое знать. Первая в списке Галя – сестра Васи. Не дошли у меня до нее руки – мое упущение, но не беда, это поправимо. Вот только где ее искать? Она уехала из села, учится здесь. В каком институте? Придется ехать в село – баба Маруся должна знать. Чтобы предпринять контрмеры, надо узнать, кто делал наговор. Сама Галка отпадает – здесь чувствуется специалист с опытом. Ничего, поищем, а через Галку сыщем.

Есть еще недруг – Вика. Недаром она мне угрожала, видно, что-то задумала. Да, она сильно обозлилась на меня. Но ее фантазии может хватить лишь на гопников, которые подстерегут в ночное время в пустынном месте. Магия – слишком тонкое дело для нее. Все же со счетов ее сбрасывать не буду – вдруг у нее есть к кому обратиться? Разберусь и с тобой, ряженая кукла!

Сегодня позвоню на работу и возьму две недели за свой счет – надо серьезно этим заняться, а там, Глебушка, и твой черед придет. Никуда ты от меня не денешься! Вот только надо будет сегодня отлежаться, поспать, если удастся. Кошмары и бессонница совсем замучили. Неужели придется переходить на снотворное?»

 

30

Маргарита Львовна, оставшись одна в кабинете, несколько минут сидела молча. Затем достала потрепанную записную книжку, исписанную бисерным почерком. Начала просматривать свои записи, быстро листая страницы.

– Тут дело нешуточное, девчонку спасать надо, – вслух рассуждала она. – Запустила она свое здоровье и не чует надвигающуюся беду. Придется к ее начальству обращаться – надо класть ее в нашу больничку. Есть! – радостно выкрикнула она, словно номер ее лотерейного билета и выигрышный совпали. Она повернулась к телефонному аппарату и набрала номер.

– Иван Степанович? Здравствуй, дорогой! Забыл старуху и собственные болячки? – Маргарита Львовна крепко прижимала телефонную трубку к уху, словно хотела его в нее втиснуть. – Не оправдывайся, это очень хорошо! Вот только в твоем институте непорядок – с сотрудниками не все ладно. Нет, не с делами, а со здоровьем. Была у меня твоя Костючка. Не делай вид, что вспоминаешь. Редкий мужик мимо пройдет, не обратив внимания. Такая здоровенная копна рыжих волос, смазливое личико и муж в местах достаточно отдаленных! За ней, поди-ка, целый эскадрон гусар летучих приударяет.

Нет, не венерическое, зачем бы я тебе тогда звонила? Ты что взволновался?! А есть из-за чего? Ладно, это я так, неудачно пошутила.

У нее серьезное психическое расстройство, по внешним признакам похоже на тяжелую интоксикацию ядами. Да, отравление, но не знаю чем. Необходимы клинические исследования. Да-да, моча, кровь и все прочее. Нет, не промывание желудка, здесь другое. Я не уверена, но похоже на отравление промышленными ядами. Я на этом зубы съела в молодости – тема моей незащищенной диссертации. Вот так. Чем грозит? Разными нарушениями психики, возможны припадки – на меня в кабинете чуть не набросилась, напугала старуху. Может вызвать эпилептиформные припадки, а то и привести к суицидальным попыткам. Присматривать за ней надо. Я не знаю, что именно послужило причиной. Тебе лучше знать, в какие «горячие точки» ее бросал.

Не бросал? Тогда нужно поискать у вас в институте, у нее дома. Она должна сама очертить круг поисков. Ей необходимо пролечиться в нашей больнице. Неделя-другая – и вернем, будет как новенькая. Обратно к гусарам. О средствах индивидуальной защиты не забывай. Ты о чем? А я о ядах. Беречься надо. Пока. Надеюсь, ты своей властью завтра ее пришлешь ко мне. И тебе всего хорошего.

 

31

Новыми возникшими обстоятельствами в уголовном деле Глеба, которые встревожили Ольгу, стала Галя, вернее, толчком послужил ее второй визит. Она приехала, как и обещала, через две недели после своего первого посещения, но уже одна. На этот раз она серьезно поработала над внешностью: сделала эпиляцию лица, полностью убрав даже намек на растительность, невероятным образом распрощалась с прыщами, оттенила синевой глаза и умело очертила линию губ. На ней был строгий серый костюм с короткой юбкой, хорошо подогнанный по фигуре, скрывающий угловатость и выгодно подчеркивающий длинные ноги в дымчатых чулках и туфлях на высоком тонком каблуке. Теперь она была довольно привлекательной. Метаморфоза, произошедшая с ней, поразила даже санитара Петю, который никак не мог поверить в то, что та нескладная деревенская девчонка и эта леди – одна и та же особа. Он настолько ошалел, что даже не напомнил о продолжительности визита и, пятясь, вывалился за дверь.

– Здравствуй, спасительница! – первым поздоровался Глеб.

– Здравствуйте, Глеб! – отозвалась она, искоса наблюдая за ним, наверное, ожидая воплей удивления и восторга.

– Твой теперешний вид совсем не вяжется с окружающей обстановкой. В прошлый раз ты выглядела как простая девчонка. Ты подарила мне жизнь, а теперь, став такой эффектной, можешь вместе с сердцем ее забрать. Мне все это напоминает заключительную сцену романа Стендаля «Красное и черное».

– В романе, который вы только что упомянули, героине удалось завладеть чьим-то сердцем?

– Вначале сердцем, а потом главный герой лишился и головы – ему ее отрубили.

– Я не такая кровожадная, мне достаточно сердца. Но я обязательно прочитаю этот роман. Вы знаете, я очень много читаю, хочу наверстать упущенное.

– Не уподобляйся тем бегунам, которые, неудачно стартовав, возвращаются в начало дистанции, вместо того чтобы увеличить темп. Если хочешь чего-то достичь в жизни, не пытайся переделать прошлое, трать силы на настоящее, и у тебя появится шанс.

– Спасибо, я буду следовать вашим советам.

– И тебе спасибо, что не забыла о своем обещании навестить меня. Впрочем, если не секрет, что послужило причиной нынешнего визита? Судя по отсутствию бабушки, отнюдь не врачевание.

– Вы сами сказали, что я исполняю обещанное.

– Не лги. Ты забыла, что я психолог, хоть и в далекой прошлой жизни, которая осталась за колючей проволокой. Я чувствую за твоим внешним спокойствием сердечную драму. Скажешь, я не прав?

– Неужели это так заметно?

– Не очень, но я профессионал.

– Если вы так разбираетесь в человеческих душах, то сами определите причину.

– Тебе надо кому-нибудь пожаловаться, рассказать о недавних неприятных событиях, а нет никого из близких, кому ты могла бы довериться. Во мне ты уверена, ты ведь знаешь, что в ближайшие четыре года я никому за пределами зоны не смогу об этом рассказать. А за это время события потеряют свою актуальность. Правильно?

– Это не совсем так.

– Хорошо. Я весь внимание. Чуть было не сказал, что помогу, чем смогу. В моем нынешнем положении это прозвучало бы как насмешка.

– Спасибо. Вы не правы – я как раз рассчитываю на вашу помощь.

– В чем именно?

– Вначале выслушайте меня. Во время вступительных экзаменов в вуз я познакомилась с одним парнем. Его зовут… звали… Впрочем, это несущественно. Он был уже студентом, учился на третьем курсе. Мы вместе провели лето в городе. Я снимала квартиру, он не поехал к родным, а поселился вместе со мной. В прошлый раз я уже говорила вам, что хочу продать дом в селе. Так вот, на прошлой неделе эта сделка состоялась, и я получила семь тысяч долларов за свой дом. Конечно, за такие деньги в Киеве квартиру не купишь, но задел уже есть. Это важно еще и потому, что я беременна, я недавно узнала об этом. – У нее глаза заволокло слезами, но она взяла себя в руки. – А через два дня исчез мой товарищ вместе с половиной моих денег. В деканате я узнала его домашний адрес и то, что он отчислен за неуспеваемость. Он все время мне врал, когда мы обсуждали совместные планы. Я поехала к нему домой. Его там не оказалось, видно, завладев моими деньгами, он решил поразвлечься, тем более что ему этой осенью идти в армию. Я познакомилась с его родителями и рассказала им обо всем. Они меня оскорбили и выгнали. И вот я здесь.

– Очень печальная и поучительная история, но чем я могу в этом случае помочь?

– Жениться на мне.

– Что-о-о?!

– Жениться на мне в благодарность за жизнь и в обмен на свободу.

– Я вроде как не разведен. Пока.

– Ничего, это вопрос времени. Неужели вы хотите оставаться в браке с женщиной, которая чуть вас не убила, тем более что нет никакой гарантии, что она не совершит это в ближайшем будущем?

– Это не значит, что я женюсь на тебе. Тем более что ты беременна от того негодяя. Большое спасибо, но мне это не подходит. Я бессилен чем-либо тебе помочь.

– Вы нужны мне, а я – вам. Сделка очень выгодная для обеих сторон.

– Можешь объяснить, что должно так подействовать на меня, что я брошусь в твои объятия, несмотря на колючую проволоку? Я, конечно, благодарен за жизнь, но…

– Объясняю, если вы сами не видите своей выгоды. Во-первых, Ольга не успокоится, пока не сведет вас со свету. Для этого у нее достаточно времени. До конца срока вам осталось почти четыре года – полторы тысячи дней и ночей. Сможете так долго протянуть? Извините, но я сомневаюсь. Во-вторых, в скором времени с моей помощью вы выйдете на свободу. Неужели жизнь и свобода для вас так мало значат?

– Для начала расскажи, каким образом ты собираешься меня отсюда вызволить?

– Самым простым и надежным. Я дам показания, сообщу, кто настоящий убийца. Тетя Валя – родственница, которая работает в «Колосе», подтвердит мои слова. Ей ничего другого не останется после моих показаний.

– Раньше ты боялась, говорила, что сама в этом случае можешь попасть в тюрьму.

– Я уже все выяснила. Советовалась с адвокатом. Вы осуждены по статье 95 УПК, а в этом случае недонесение не предусматривает уголовную ответственность. Потом, не забывайте, что я беременна, плюс добровольное признание.

– Я подумаю. Пожалуй, недели мне должно хватить.

– Но вы же не на курорте находитесь и к вам не так-то просто попасть, не говоря уже о том, что сюда надо ехать на поезде. Это ощутимые расходы. Еще у меня токсикоз, и это создает определенные трудности. Сегодня мне с большим трудом удалось добиться встречи с вами, а по правилам этого заведения рассчитывать на следующую можно только через месяц. А за это время у меня самой могут измениться планы. Этого вы не боитесь?

Перед Глебом замаячил призрак свободы, такой близкой и осязаемой, что, казалось, только руку протяни. Вместо оставшихся четырех лет – несколько месяцев, и он снова на свободе. Баланда, дикие нравы зоны – все это канет в Лету и со временем сотрется из памяти. Он будет не только свободен, его реабилитируют, восстановят в прежней должности на работе. Остается только одна существенная проблема – Ольга! С ней надо будет не только развестись, но и добиться того, чтобы она покинула родительскую квартиру. Он мысленно вернулся в тот злосчастный день, когда, попав в баню, обнаружил в ней фотографии, использовавшиеся, по-видимому, для наведения порчи. Одна из них была фотографией его отца – выходит, его смерть не была неожиданной, а запланированно-неизбежной? Что отец сделал Ольге плохого, из-за чего она так жестоко с ним расправилась? Теперь она жаждет смерти его сына. Причина в одном: они оба ей мешали, она использовала их, а когда они оказались ей не нужны, должны были исчезнуть навсегда!

– Вы что, заснули? Я могу и обидеться на столь долгое молчание. Можно подумать, что я навязываю вам непотребный хлам в виде себя! – нервно передернула плечами Галя.

– Тебе нужен сиюминутный ответ на поставленный вопрос, но мне необходимо хоть немного поразмышлять!

– Надеюсь, размышления не продлятся слишком долго, до того момента, когда толстяк санитар начнет вытаскивать меня отсюда?

– Хорошо, я согласен, но у меня есть условия, и это в интересах нас обоих.

– Если они в наших интересах, почему бы их и не выполнить? Назовете сейчас или потом?

– Мне надо будет все обдумать. Потребуются деньги, много денег. Во-первых, адвокат, а во-вторых… Ольга. Оставшейся тысячи баксов не хватит, чтобы все решить. Я пока ничем не могу помочь. У тебя есть возможность у кого-нибудь одолжить деньги?

– Я подала заявление в милицию о том, что мой бывший… сожитель меня обокрал. Вчера звонили его родители и предлагали встретиться, хотят договориться со мной, чтобы я забрала заявление. Он по-прежнему где-то в бегах. Думаю, они вернут похищенные деньги, может, кое-что удастся одолжить. А какие проблемы с Ольгой?

– Мы пока с ней не разведены. Я подам на развод, начнется раздел имущества, квартиры. Мне бы не хотелось разменивать квартиру, в которой я родился и вырос. Возможно, если… Впрочем, уговорить ее будет очень сложно. Все остальное – из области фантастики. Я подам на развод после того, как будет вынесен оправдательный приговор. Так годится?

– Да. По поводу квартиры я подумаю. И еще. Желательно, чтобы до того времени, как Ольга начнет что-то предпринимать, у нее уже не было Книги духов, доставшейся ей по наследству от бабы Ульяны.

– Что ты предлагаешь?

– Нужны ключи от вашей квартиры. Наверное, они у вас есть.

– Да. Только хранятся вместе с одеждой, согласно описи. Я смогу ими воспользоваться, лишь когда выйду отсюда.

– Будет поздно. Я думаю, это можно решить при помощи санитара. Он должен знать, к кому подойти и как это сделать.

– Хорошо. Тогда так и поступим?

Через полтора месяца после этого разговора Ольга обратилась к врачу.

 

32

Галя снимала комнату в частном доме в «селе-городе» Совки, недалеко от Центрального автовокзала. Место жительства ей очень напоминало родную Ольшанку. Схожи они были не рельефом местности – Совки расположены на холмах, Ольшанка – в низине, – а своим сельским укладом, криками петухов по утрам, ухоженными огородиками возле домов. Ежедневно ей приходилось полчаса идти к остановке автобуса по ухабистым кривым улочкам частного сектора. Каждый раз она поражалась резкой смене окружающей обстановки: выйдя из села, оказывалась на оживленной автостраде большого города, на противоположной стороне которой вздымались высотные дома. Добираться целый час до места учебы было не очень удобно, зато ехала она без пересадок – только на автобусе. Ей нравился этот район, нравились проживающие здесь люди, и она мечтала в будущем иметь небольшой домишко в подобном месте, и обязательно с приусадебным участком.

Хозяйкой, сдавшей ей комнату в пристройке, была пожилая женщина, которую все звали Петровной. Вместе с ней проживал ее великовозрастный сын Василий.

Петровна целыми днями занималась приусадебным хозяйством. У нее были парники, в которых она выращивала всевозможные цветы, на доходы от продажи которых жила сама и содержала сына. Несмотря на то что имя у него было такое же, как и у покойного брата, и по возрасту они были почти ровесниками, он являл собой полную его противоположность. Вялость и инертность были основными чертами его характера. Нельзя сказать, что он был лодырем или отлынивал от работы, – он нехотя делал только то, что ему велела мать, ни больше ни меньше, и не проявлял инициативу. Его любимым времяпрепровождением был просмотр видеокассет, благо, видеомагнитофон имелся. Работал он посменно дежурным кочегаром в каком-то ЖЭКе, а дома в основном скрывался в своей комнате и смотрел видеофильмы до одури, не отдавая предпочтения конкретному жанру.

Когда Галя поселилась у них, то сразу положила глаз на Василия и начала потихоньку строить далеко идущие планы, трезво оценивая свою внешность, рассчитывала на его инфантильность. Петровна этому не препятствовала, даже поощряла. Гале пришло в голову, что она сдавала комнату вовсе не из-за денег, – плата была мизерная, а доходы от продажи цветов – ощутимыми; Петровна, скорее всего, рассчитывала таким образом женить сына.

Ей понравилась работящая жиличка, которая сама постоянно вызывалась помогать, при этом было видно, что работа доставляет ей удовольствие. Цветы были страстью Гали, они в изобилии росли у нее в Ольшанке, и, когда она занималась ими здесь, у нее щемило сердце.

Однако Василий никак не реагировал на попытки Петровны и Гали возложить на него семейные обязанности. Непрерывная двухмесячная осада Василия параллельно с подготовкой и сдачей вступительных экзаменов в вуз не дала положительных результатов. В лучшем случае он шел на непродолжительный разговор, а после предложения пойти куда-нибудь прогуляться, молча скрывался в своей комнате и включал «видик».

Неужели в этом была виновата ее внешность? Неужели он не видит, какая она работящая, разносторонне развитая, что с ней можно поговорить о чем угодно? Не родись красивой, а родись счастливой, говорит народная мудрость. А разве можно быть счастливой, будучи настолько некрасивой, что даже такой несамостоятельный мужчина, как этот Василий, ее игнорирует?

Все больше мир книг и грез заменял Галине живое общение. Иногда у нее сдавали нервы и ночью подушка становилась мокрой от слез. Неужели страшное пророчество Мани, несмотря на все Галины усилия, исполнится? Выходит, человек – только игрушка в руках Судьбы, и что бы он ни делал, все равно свершится то, что предначертано? Она углубилась в изучение философии волюнтаризма Шопенгауэра и откровений Ницше.

После занятий Галя стала ходить на курсы по изучению испанского языка. Если бы нашелся кто-нибудь, кто задал бы ей вопрос, почему она выбрала именно этот язык, то она, не задумываясь, ответила бы: за его живость, красоту и жизнерадостность.

Но правдой было не только это. Однажды она посмотрела испанский фильм и заметила, что буквально у всех женских персонажей над верхней губой виднеется темный пушок – у одних он был более заметен, у других менее.

Она страстно захотела поехать в Испанию, и ночью ей стали сниться обожженные безжалостным солнцем горы, мужчины и женщины в ярких диковинных нарядах, больше похожих на цыганские. Они танцевали зажигательный фламенко и, не переставая, ели оранжевые апельсины.

Через какое-то время на этих курсах они стали изучать пословицы на испанском. «Больше может не тот, кто может, а тот, кто хочет», – открыла она для себя народную мудрость и решила сделать эти слова основным принципом своей жизни. Второй основополагающий жизненный принцип она почерпнула из философии утилитаризма: цель оправдывает средства.

Галя не оставила попыток покорить Василия, считая, что любую цитадель можно сломить длительной осадой, но решила действовать исподволь и лишь изредка пыталась ее штурмовать. Она сделала для себя вывод, что нельзя зацикливаться на чем-то одном, а проводя все свободное время в одиночестве, в жалкой каморке в пристройке, она ничего не высидит, к тому же для Петровны слишком жирно иметь платежеспособную квартирантку и бесплатную подсобную работницу в одном лице. Она решила лучше узнать город, с которым была еще мало знакома.

В это время она неожиданно сдружилась с одногруппницей Снежаной. Как это бывает на скучных лекциях, с соседом по столу было интереснее общаться, чем слушать лектора. Постепенно общие интересы появились у них и после лекций. Несколько раз по окончании занятий они договаривались «прошвырнуться» по Крещатику, ели мороженое в маленьких кафе, болтали о том о сем, знакомились с уличными донжуанами. Киевлянка Снежана была очень эффектной девушкой: высокая, стройная, с правильными чертами лица, большими выразительными голубыми глазами и копной светлых волос. Она всегда была изысканно одета. Естественно, на нее обращали внимание в первую очередь, а до Гали очередь зачастую и не доходила. Снежана сама выбирала из ребят того, кто ей был больше по душе, а Гале доставался один из его товарищей, у которого сразу портилось настроение и иссякал словарный запас. Чаще всего он молча шел рядом с Галей, закатив глаза, и по выражению его лица было нетрудно догадаться: он молит Бога, чтобы не встретить кого-нибудь из знакомых. Галя завидовала Снежане белой завистью и очень дорожила дружбой с ней. Впрочем, их уличные знакомства не имели продолжения, правда, однажды пьяные журналисты, по крайней мере, таковыми они представились, сводили их в «Кинодворец» на «Жанну д’Арк» Люка Бессона.

Как-то раз после занятий, когда они уже выпили по традиционной чашечке кофе в кафе на улице Пушкинской, или, как в шутку говорили студенты, отдали дань Сашку Пушкарю, Снежана посмотрела на часы и сказала:

– Сегодня я иду на пати. Надо заехать домой и переодеться.

– Извини, Снежана, не разобрала, куда ты идешь?

– Боже мой, Галка! Пати – это вечеринка, пора это знать.

– Завидую тебе – хорошо повеселишься сегодня.

– Да не без того, подружка. А ты что пригорюнилась?

– Нет, ничего. Интересно, как у вас вечеринки проходят?

– По-разному. Но только на тебе лица нет! Хотела бы пойти?

– Неудобно, меня никто не приглашал. Впрочем, не отказалась бы.

– Хорошо, возьму грех на душу. Только компания там специфическая, так что держи ушки востро. Встречаемся у турникетов метро «Берестейская» в шесть вечера. Заметано, подружка?

– Конечно! Спасибо тебе, Снежана.

– Потом поблагодаришь, а теперь разбежались.

Пати проходила в насквозь прокуренной просторной четырехкомнатной квартире с высоченными потолками. Долговязый и чрезвычайно тощий, изможденный парнишка, хозяин квартиры на время отсутствия родителей, отзывался на странное прозвище Клоп. Несмотря на то что они пришли туда в семь часов вечера, как и было договорено, веселье было в полном разгаре, словно вечеринка началась давно, возможно, еще утром или не прекращалась со вчерашнего дня. Здесь веселились по меньшей мере полтора десятка юношей и девушек. Все комнаты были раздельные, и в двух устроили противоположные по стилю дискотеки: в одной звучал джангл, с его ритмом, бьющим по нервам, в другой – электронные трансовые композиции.

Веселящаяся компания была разношерстной, словно здесь устроили форум представителей различных стилей. Единственное, что всех объединяло, – это модный прикид. Коротко стриженная девица с ядовито-зелеными волосами, в широких штанах с большими накладными карманами – из продвинутых «кислотников» – сидела в углу комнаты на коленях у парня, отдающего предпочтение стилю хип-хоп, в нарочито простой по покрою одежде, но, судя по всему, из очень дорогих магазинов. На лысой голове парня, блестящей в свете цветомузыкальной установки, чудом держалась маленькая, игрушечная желтая кепочка, которую он периодически поправлял, не прекращая взасос целовать девицу. В центре комнаты подпрыгивали в ритмах джангла три сильно поддатых парня и девица в джинсах и полупрозрачном бюстгальтере. Это почему-то напомнило Гале весело резвящихся на травке козликов, и она прыснула. Снежана непонимающе посмотрела на нее, но тут вмешался Клоп и выволок их из этой комнаты.

В одной из комнат был организован а ля фуршет. На полированном столе без скатерти стояло несколько видов рыбных консервов и солений в банках, валялись огрызки ранее присутствовавших здесь бутербродов, на треснувшей тарелке лежали жалкие обветренные ломтики копченой колбасы, возле опрокинутой полиэтиленовой бутылочки кетчупа растеклась коричневатая лужица. Здесь было относительно тихо и пусто. Только в углу комнаты на чем-то наподобие спального мешка, отрешившись от всего, крепко обнявшись, лежала обкурившаяся парочка.

– Девчонки, вам надо выпить, а потом курнем. Если хотите нюхнуть, у меня немного есть. Как думаете, что молодежь выбирает на самом деле?

– Как всегда – пепси, – улыбнувшись, сказала Галя и тут же поняла, что, хотя обращение прозвучало во множественном числе, все это относилось к Снежане и ее реплика растворилась в воздухе.

– Ты знаешь, что я люблю больше всего, – с достоинством произнесла Снежана.

– Понял, я сейчас, – сказал Клоп и исчез.

– Снежана, а почему его называют Клоп?

– Один шутник как-то сравнил его с клопом на заднице во время поста – хочет, да нельзя. С тех пор за ним закрепилось это прозвище, и он привык. Многие так и не знают его настоящего имени.

– Если честно, Снежанка, то я не догнала. Ведь он такой тощий – какой же он клоп?

– Потому что должен соблюдать пост, – терпеливо объяснила Снежана.

– Все равно не поняла. Какой пост? Ты можешь мне это растолковать?

– Ну, ты и непонятливая! Видишь ли… – Но тут появился Клоп, держа в руке полбутылки мартини.

– Снежинка, я о тебе помнил – грудью лег, но не дал спившейся компании прикончить пузырь! – воскликнул он, доставая из карманов фужеры.

Ими явно многократно пользовались, но Галя промолчала.

– Оно чистое? Не так, как в прошлый раз? – недоверчиво спросила Снежана, косясь на бутылку.

– Обижаешь! Чистейшее! Жизнью клянусь!

– Смотри, Клоп, раздавлю!

– Готов принять мученическую смерть клопа, но только на твоем теле. Когда начнем?

– После того, как кончим, – отрезала Снежана.

Клоп налил полные фужеры.

– За ПЗД – за присутствующих здесь дам! – брякнул Клоп.

Галя чокнулась о его фужер, засмущалась, увидев, что Снежана и Клоп не последовали ее примеру, и выпила. Приятный напиток с легким привкусом лимона и чуть заметной горчинкой пился очень легко, и Галя, не отрываясь, осушила фужер до дна, словно утоляла жажду. Снежана только пригубила, Клоп тоже.

– Убью! – зло сказала Снежана.

– Я готов! – радостно согласился Клоп.

– Я не помешаю? – вклинился в разговор крепкий парень лет двадцати с небольшим, в белой рубашке с широкими короткими рукавами, не скрывающими его хорошо натренированные мышцы. Поверх рубашки был повязан узкий черный галстук.

– Нет, – отозвался Клоп.

– А ты мне – да. Вали отсюда! – сказал парень и повернулся сердитым лицом к Гале, но не успел ничего сказать, так как вмешалась Снежана.

– Привет! – наигранно радостно воскликнула она. – Давай отойдем в сторонку!

– Базара нет! – согласился парень, и они вышли за дверь.

Галя словно невзначай подошла к двери и прислушалась. Снежана говорила тихо, из-за шума сказанного ею было не разобрать, но зато голос парня гремел, каждое его слово впечатывалось в мозг Гали и заставляло кровоточить сердце.

– Что это за чувырло среднего рода ты привела с собой? Если она морду не бреет, представляю, что у нее делается в других местах… Ладно, проехали. Когда будут?.. Что ты гонишь? Играешь с огнем, пацанка! У меня жилка не резиновая – лопнет, ты обгадишься!

Вдруг у Гали перед глазами все поплыло, закружилось, и она начала тихо сползать на пол. Последнее, что прорвалось в ее сознание, – это глухой далекий голос, словно через вату: «Отъехала. Что с ней делать?» – и все. Потом калейдоскоп фантастических цветных картинок с экзотическими животными, тропическими джунглями; иногда мелькали вроде бы знакомые человеческие лица, но, неузнанные, пропадали. Голоса, разговоры, музыка, еще что-то – все это проходило мимо ее сознания, как далекие, уже почти стершиеся воспоминания.

Галя пришла в себя в полной темноте на широкой кровати. Она лежала полностью обнаженная, и на ней молча трудился какой-то мужчина. Она в страхе закричала и попыталась столкнуть его.

– Чувиха очухалась! – закричал тот в темноту и крепко прижал ее к кровати.

Сразу появился еще кто-то, невидимый в темноте, и разжал ее рот костлявыми пальцами. В него полилась какая-то жидкость, которую она стала быстро глотать, чтобы не захлебнуться. Это было все то же злополучное мартини. Все же она поперхнулась, закашлялась, пытаясь отдышаться.

– Хватит! – сказал кто-то невидимый. – С нее достаточно!

На этот раз мартини подействовало гораздо быстрее, и вновь замелькали фантастические картинки, не оставляющие следов в сознании.

Пришла в себя Галя уже после полудня. Она по-прежнему лежала на широкой двуспальной кровати. На полу валялась ее одежда. Голова гудела и была словно налита свинцом, да так, что ее еле удерживала шея. С трудом оделась. Низ живота горел огнем. Прошла по квартире, но никого из вчерашних знакомых не обнаружила. Несколько парочек лежали, обнявшись, но ни Снежаны, ни Клопа, ни даже злого парня не было.

Вышла из квартиры, доехала на метро до станции «Университет» и почувствовала сильную тошноту, так что еле сдержала рвоту, поднимаясь по длинному эскалатору. Долго сидела на лавочке в Ботаническом саду, приходила в себя, лишь потом смогла продолжить путь домой.

К счастью, она не встретила Петровну, так что ей не пришлось отвечать на вопрос, где она провела эту ночь.

На следующий день на занятиях Снежана вела себя как обычно. Еле дождавшись перерыва, Галя отвела ее в сторону.

– Как это называется? Ты куда меня привела?

– Ты сама захотела пойти. Я тебя предупреждала, что надо держать ушки на макушке. Сама слышала, что я интересовалась качеством мартини.

– Но ведь он сказал, что в нем ничего нет.

– У тебя была возможность в этом убедиться… Ты что, не почувствовала постороннего привкуса?

– Я его никогда не пила. Мне оно показалось очень вкусным.

– Вот и пеняй на себя.

– Но ведь ты там тоже была, почему ты не защитила меня? Ты ведь моя подруга!

– Каждый спасает свою шкуру как может. Мне надо было думать о своей.

– Ты пойдешь свидетелем? Я хочу заявить на них в милицию!

– Нет, конечно. Тебе тоже не советую. Ты знаешь, кто их папеньки и маменьки?

– Нет. Расскажи.

– Я не самоубийца. Прошу тебя, воздержись от опрометчивого шага, иначе очень сильно пожалеешь. Мне тоже перепадет…

– Хорошо, как говорил твой знакомый – проехали. Интересно, кто он – тот парень в белой рубашке? Чего он от тебя хотел?

– Ты… идиотка! Не понимаешь, во что ввязываешься. Хочешь себя погубить и меня! Надо быть дурой, чтобы… Я тоже хороша! Отстань от меня, но запомни: хоть один звук слетит с твоих губ – и тебе не жить! И мне тоже! Какая я дура, дура! – с этими словами Снежана ушла.

На следующей паре она пересела за другой стол и больше не обращала на Галю ни малейшего внимания. Так Галя лишилась единственной подруги, а больше в университете ей ни с кем не удалось сблизиться.

«Большой город подобен джунглям. Притягивает своей красотой и может погубить зазевавшихся, потерявших осторожность. Враждебный для чужих и ласковая гавань для своих. Вывод: надо научиться жить в нем!» – решила она.

Через две недели у Гали произошла задержка месячных. Экспресс-метод показал, что она беременна, а через месяц гинеколог подтвердил этот вывод и ее опасения: она была беременна, и даже не знала от кого! Уничтожить зарождающуюся жизнь, рискуя в дальнейшем остаться бесплодной и одинокой? На это она пойти не могла.

Тогда она вспомнила о Глебе и, прихватив целительницу из соседнего села, поехала его выручать. Второй визит тоже был запланирован, и вместо правды она сочинила правдоподобную историю. Под сердцем у нее билось еще одно сердечко, и она мечтала о девочке. У ее ребенка должны быть отец и обеспеченное будущее. Ради этого она была готова на все.

Существовала опасность, что, выйдя из тюрьмы, Глеб откажется выполнять свою часть договора, так как он был устным. Поэтому она постаралась предпринять меры, чтобы этого не произошло. Ее главным препятствием была Ольга.

 

33

Ольга приехала домой и сразу, не раздеваясь, в изнеможении упала на кровать. Голова кружилась, тошнило. В доме не было лифта, и на третий этаж она поднялась с большим трудом, ноги были точно деревянные, не гнулись. «От женщины с такой походкой мужики на улице будут шарахаться в разные стороны. Как назвала эту походку старая жаба? А, не помню! И это дурацкое ощущение, как будто во рту что-то находится!» – думала Ольга, мечтая заснуть, но чувствовала, что у нее это не получится.

Резкий телефонный звонок, казалось, расколол голову пополам. Она еле удержалась, чтобы не вырвать шнур из розетки, а сам аппарат не разбить о стенку. «Какой идиот может звонить мне в такое время, когда я нахожусь на работе?!» Этим идиотом оказался заместитель директора по науке Варава Иван Степанович.

– Ал-л-ло! – зло бросила в трубку Ольга.

– Голубушка, дорогая, с тобой все в порядке?

– Не называй меня голубушкой – сколько раз можно об этом просить, голубь мой сизокрылый!

– Не злись, пожалуйста. Я знаю, что ты ходила к врачу, вот спешу узнать, как самочувствие и каков диагноз.

– Самочувствие прекрасное, настроение прескверное, диагноза никакого. Удовлетворен? Ой, чуть не забыла: беременна я, видно, ты в прошлый раз не поберегся! – На другом конце линии повисла гнетущая тишина. Ольга взяла себя в руки и изменила тон: – Иван Степанович, где ты? Я пошутила про беременность. Настроение паршивое, так что ты попал под горячую руку.

– Звонила Маргарита Львовна…

– А, Маргарет Тэтчер! Жаловалась, что я обозвала ее жабой? Это я не со зла, просто настроение было отвратительное.

– О жабе она ничего не говорила. Настаивает на твоей госпитализации в их больницу.

– Хочет свести счеты с помощью капельниц и клизм? Я не дамся. Чувствую себя совершенно здоровой, только нервы расшатались. Неделя затворничества дома – и я восстановлюсь. Хочу написать заявление на отпуск за свой счет. На неделю-другую. Подпишешь?

– Она говорит, что у тебя симптомы, свидетельствующие об отравлении промышленными ядами. Это возможно?

– Она выжила из ума! Я просто переутомилась. И я жалею, что пошла к ней на прием.

– Я бы на всякий случай все-таки порекомендовал тебе лечь в больницу на обследование. Неделькой можно пожертвовать.

– А ты будешь мне передачи носить? Молчишь? Значит, под покровом темноты пробираться ко мне домой можно, а принести пару апельсинов в больницу страждущему человеку нельзя?

– Я к тебе отправлю профорга с апельсинами и мандаринами.

– Дело не в апельсинах… Давай заканчивать разговор, а то у меня страшная головная боль. Я не лягу в больницу, а отпуск за свой счет возьму.

– Давай не делать скоропалительных выводов. Поспи, успокойся, а потом решишь. В любом случае, надо сделать клинические анализы. Маргарита Львовна уже выписала направление.

– Видеть не хочу эту жабу!

– Ладно, я сам за ними к ней заеду, тем более у меня есть к ней небольшое дельце.

– Иван Степанович, а ты, оказывается, донжуан! Крутишь женщинами, лишенными мужского внимания, как хочешь.

– Оля, зачем так… Тем более по телефону. Сама знаешь, что, бывает, вклинятся и слушают чужие разговоры.

– Хорошо, лишим их этой возможности. Пока.

– До свидания, Оля… – Он не успел договорить, как Ольга повесила трубку.

Сон все не шел. Она встала и закурила сигарету. Переоделась в халат. Вдруг быстро подошла к входной двери, открыла ее, вышла на площадку и подняла коврик. Под ним лежали высушенные жаба и летучая мышь. Ольга курила, бездумно глядя на эту странную парочку.

Начала открываться дверь в квартире напротив, и Ольга быстро опустила коврик. Вышла старушка-соседка, поздоровалась и остановилась возле нее.

– Как там Глебушка? – спросила она.

– Нормально. Недавно была у него, уже попривык там. Помните, рассказывала, что сильно болел? Теперь пошел на поправку.

– Слава тебе, Господи! А мне все не верится: хорошим же парнем был, всегда здоровался, вежливый такой – и чтобы убить человека?! Родители тоже хорошие были, жаль только, рано ушли из этой жизни.

– Все в этой жизни случается не так, как мы планируем.

– К сожалению, да. Вот у моих…

– Извините, – прервала ее Ольга, – я вспомнила, что должна позвонить на работу. В следующий раз обязательно договорим. До свидания, всего вам хорошего. – Захлопнув за собой дверь, она прильнула к ней ухом.

Старушка еще долго стояла на лестничной площадке и что-то бормотала. «Шалава, чужих мужиков дома ублажает, пока муж там мается», – разобрала Ольга. У нее разыгралась фантазия или старушка и в самом деле так о ней отозвалась? С сильно бьющимся сердцем она подождала, пока стихнут шаги соседки, и вновь открыла дверь. Веником смела высушенных тварей на газету и, брезгливо морщась, не поленилась вынести на улицу, в мусорный бак. Вернувшись домой, вновь закурила. «Кто этот таинственный исполнитель? Судя по моему состоянию здоровья, он или она не новичок в этих делах. Начинать надо будет с села и обязательно разыскать Галю – уж я постараюсь ее разговорить и узнать, кто решил меня сжить со свету. Впрочем, имя заказчика может стать для меня неожиданностью, возможно, это кто-то не из близких знакомых, имеющий на меня зуб, та же Вика. Подобная месть в ее духе, и у нее хватит авантюрного пыла поквитаться со мной. Итак, более важного дела у меня не должно быть, потому что это вопрос жизни и смерти. Мама не побереглась – и теперь в могиле».

Ольга уже не сомневалась, что смерть Ульяны была вызвана отнюдь не естественными причинами.

Она вспомнила, как постепенно угасала ее мама. Вначале по непонятным причинам у нее появилась непрекращающаяся рвота с кровью и желчью, неожиданные позывы в туалет. У нее пропал аппетит, начали сыпаться волосы – предмет ее гордости! Да, у мамы сыпались волосы, как сейчас у нее! Это один и тот же исполнитель – ее «заказали», как и маму! Вдруг сильная тошнота согнула ее пополам, и не успела она добежать до туалета, как ее стало выворачивать наизнанку. Она рвала с кровью, как и ее мать. Больше никаких сомнений не было!

Обессилев, она опустилась на колени, вспоминая дальнейшее течение болезни матери: позднее с каждым днем усиливающиеся боли в районе селезенки и печени. Потом наступило самое страшное – она стала терять свою индивидуальность. Ослабела память, вплоть до того, что мать стала забывать самые элементарные вещи, иногда вместо слов с губ слетал бессвязный набор звуков. Ее железная воля сошла на нет, она становилась все более и более беспомощной, появились признаки старческого слабоумия – раздражительность и сварливость, часто менялось настроение – от эйфории до глубокой депрессии. Она была уже не в состоянии концентрировать силы, чтобы дать отпор врагу, превратилась в беспомощную жертву. Смерть духовная наступила раньше физической.

В последний вечер, когда Василий привез ее попрощаться с мамой, та лежала абсолютно безучастная ко всему происходящему. Ольга тогда сама нашла Книгу духов, которую мама берегла как зеницу ока, и вложила той в руки. Лишь это на какое-то время вывело ее из апатии, и в ее глазах проявился интерес. Она гладила книгу слабой старческой рукой и пыталась что-то сказать, но это уже было выше ее сил. Этот последний всплеск жизни ускорил ее конец. Через минуту после того, как Ольга взяла из рук мамы книгу, та тихо отошла в иной мир, избавившись от земных мук. Обряд был соблюден. Ольга не знала, было ли это совпадением с легендой об обязательном обряде, сопровождающем смерть магов, но ее поразило то, что мама, которая так мучилась, пока болела, умерла легко.

Ольга встала и начала приводить себя в порядок. Итак, решено: завтра она поедет на родину, в Ольшанку.

 

34

После неожиданной смерти Степана Ольга никак не могла выбрать достойный объект. С кем переспать – вариантов было предостаточно, но все это было несерьезно. Неожиданно для себя она сблизилась с бывшим врагом ее мужа – заместителем директора института Иваном Степановичем Варавой, человеком могущественным и склочным, постоянно плетущим паутину интриг, так что даже директор института боялся с ним связываться. Неизвестно, что толкнуло ее на эту связь, какое желание преобладало – сделать могущественного врага другом для решения личных вопросов или отомстить Глебу из-за его отказа встречаться с ней и принимать передачи? Скорее всего, и то и другое. С подачи Ивана Степановича ее включили в список участников конференции, которая должна была проходить через год во Франции, хотя ее научные достижения явно не дотягивали до такого уровня. Но кто захочет портить отношения с всесильным мастером интриг?

Чтобы приручить этого человека, грозу института, Ольге даже не потребовалась магия, хватило женской смекалки и интуиции, и теперь он был у нее «под каблуком».

В минуты откровения Иван Степанович признался Ольге, что никогда до нее не изменял жене. Она ему поверила, потому что не встречала в жизни более закомплексованного и законспирированного человека. Того обуревали неведомые ранее чувства, на которые он не считал себя способным. Он всегда был рациональным прагматиком, и вот такая незадача. Он боялся признаться себе, что влюблен первый раз в жизни и, скорее всего, последний… Разум ему говорил, что Ольга использует его в своих корыстных целях, но он уже ничего не мог с собой поделать и соглашался на любые условия, только бы быть с нею. Иногда его даже посещали крамольные мысли о разводе, но он их сразу гнал прочь, с каждым разом менее энергично.

Предположения Маргариты Львовны его встревожили, а разговор с Ольгой, ее нервозное состояние еще больше укрепили его во мнении, что ее надо госпитализировать. Но как это сделать?! Не издавать же по этому поводу приказ по институту – развеселятся все сотрудники. Здоровье Ольги его очень обеспокоило, как ничье и никогда. В свои сорок девять лет он имел двух взрослых дочерей, которые выросли незаметно для него, не причиняя особых хлопот. Это произошло благодаря усилиям жены, создававшей все условия для его карьерного роста. Он никогда ни с кем не был откровенен, оставался Штирлицем и на работе, и дома. Домочадцы ему платили тем же, поддерживая официоз в отношениях, наказывая безразличием. Находясь рядом с Ольгой, он с удивлением отметил, что ему безудержно хочется говорить, особенно о тех вещах, о которых, собственно, не рассказывают чужим. Вскоре не осталось ничего, чем бы он не поделился с Ольгой.

Несколько взволнованный, он забежал в профком и договорился о двух путевках в Сваляву через месяц, без указания фамилий. Он предполагал, что Ольга не откажется поехать вместе с ним, конечно, соблюдая строжайшую конспирацию. Горы, лыжи, вода и любимая женщина – для него это было пределом мечтаний. Горя желанием поделиться с ней этой новостью и надеясь уговорить ее лечь в больницу, он отправился после работы к Ольге домой. Предварительно звонить не стал, зная, что в плохом настроении она может отказаться встретиться с ним.

Войдя во двор дома, где она жила, Иван Степанович с удовлетворением отметил, что слабый свет пробивается сквозь занавески на окнах одной из комнат ее квартиры. Набравшись храбрости, с букетом гвоздик, спрятанных в бесформенный пакет из пяти газет, он позвонил в дверь. Раз, другой. Она не спешила открывать. Через двадцать минут топтания под дверью и безрезультатного насилования звонка, в течение которых старушка-соседка из квартиры напротив успела выгулять болонку со слезящимися глазами, он понял, что ему не откроют.

Он вышел на улицу, с трудом доплелся до скамейки возле соседнего подъезда и буквально рухнул на нее, даже не подумав, что скамейка холодная, а это опасно для его предстательной железы. Ему не хватало воздуха, сердце выделывало антраша. Причина, по которой ему не открыли дверь, могла быть только одна – там был мужчина! Его соперник! Ивану Степановичу никогда не приходило в голову, что Ольга может еще с кем-нибудь иметь интимную связь, кроме него самого. Теперь, допустив это, он оказался в плену у ревности.

Это была не бешеная ревность, толкающая на преступления, наоборот, она делала из него мазохиста, заставляла искать подтверждение домыслам, все больше копаться в этом дерьме, растравляя до изнеможения душу.

Он сидел на скамейке, а его мысли, словно скакуны Газманова, галопом неслись в бедной голове, на которую свалилось такое приключение на закате жизни. Кто этот негодяй, который скрывается в ее квартире, занимается адюльтером? Неужели из его института?! Этого негодяя необходимо дождаться, вывести его на чистую воду. Он не терпел соперников в карьере, а в любви – тем более. И тут он понял, что первый раз в жизни, пусть мысленно, произнес запретное слово – «любовь». Несмотря на все еще учащенное сердцебиение, ему тут же стало гораздо лучше, ибо он понял, какие чувства привязывают его к Ольге. Да, это не грязный адюльтер, а чистая, непорочная любовь! Он дождется соперника во что бы то ни стало, посмотрит на этого подлеца! И если он из его института… Необходимо только позвонить домой жене и сообщить, что он задерживается. Первый раз в жизни он пожалел, что не имеет мобильного телефона из-за своего принципа: кому надо – сам позвонит, и ему не хотелось, чтобы его беспокоили по пустякам в самый неподходящий момент. Теперь он решил завести мобильный телефон, номер которого будет знать только Ольга.

Но как покинуть пост? Ведь, чтобы добраться до ближайшего таксофона, необходимо выйти на улицу, а тем временем мерзавец может попросту улизнуть. Нет, он будет здесь сидеть до победного конца. До сих пор он никогда долго не задерживался на работе, лишь по крайне уважительной причине, и на этот раз жена поверит, что так было необходимо!

Прошло не менее двух часов ожидания. Он уже давно не морозил свою предстательную железу на ледяной скамейке, а топтался у соседнего дома, избрав удобное место для наблюдения, когда увидел, что дверь подъезда открылась. Из него вышла его Оленька в наброшенном на плечи кожаном пальто и с мусорным ведром в руке. Она быстро скрылась за углом дома – там стояли мусорные баки.

Впервые в жизни не раздумывая о возможных последствиях, Иван Степанович бросился в подъезд и взбежал на третий этаж. Вот ее дверь. Проклятая одышка! Воздух вырывается изо рта, словно пар из трубы паровоза. Дверь была лишь прикрыта, и, затаив дыхание, он проник в квартиру.

Где прячется его соперник? В какой из трех комнат они занимались прелюбодеянием? В квартире стояла мертвая тишина. Похоже, никого здесь не было. Или он спит? Сквозь полуоткрытые двери он бросал в комнаты осторожные взгляды и ничего подозрительного не обнаруживал. Уже слышались Олины шаги на лестнице. Сейчас она войдет в квартиру, обнаружит его и – какой пассаж! Необходимо спрятаться! Куда? Какого черта он проник сюда тайком?!

По предыдущим посещениям Иван Степанович помнил, что из трех комнат Оля пользовалась только двумя – третья была постоянно закрыта. «Она у меня вместо кладовки, забита ненужными вещами», – пояснила Оля. Длинный коридор в форме буквы «г» упирался дальним своим концом в эту комнату. На его счастье, она оказалась открытой, и он проскользнул туда, пока Оля запирала входную дверь.

Тут только он стал осматриваться, изучать обстановку этой комнаты. Она не была завалена старыми ненужными вещами – наоборот, все указывало на то, что ею постоянно пользуются и она служит для совершения каких-то таинственных обрядов, явно колдовских и имеющих языческие корни. По периметру комнаты стояло множество зажженных свечей, обильно насыщая воздух запахом расплавленного стеарина. На полу был очерчен магический круг с пентаграммой, на потолке была прикреплена золотая звезда Давида, на вершинах лучей которой были что-то написано, пожалуй, по-древнегречески. Трюмо с высокими прямоугольными зеркалами, наполовину прикрытыми черной материей, явно служило своеобразным алтарем. На нем находился жертвенник, рядом лежал большой нож с наборной цветной ручкой и стояла глиняная мисочка. Словно завороженный, Иван Степанович подошел ближе и обмакнул палец в темную жидкость на дне мисочки. Это явно была кровь, здесь, очевидно, недавно совершили жертвоприношение!

Оля не прятала в своей квартире мужчину, она занималась магией! Он в этом не сомневался, ведь в свое время прочитал об этом массу популярной литературы. Он обернулся и вздрогнул – в дверях комнаты стояла Оля и изучающе смотрела на него. На ней была длинная белая полотняная рубашка с завязками на груди и рукавах.

У него пересохло в горле, он ничего не мог выговорить, впрочем, он и не знал, что сказать. Оля, также молча, подошла к нему, взяла его за левую руку и заставила выпустить сверток с цветами. Они упали, почти не произведя шума. Он пытался что-то сказать, протягивая направления на анализы, но Оля отрицательно мотнула головой.

– Мельхидаэль, Барехас! – произнесла она, и его руку полоснула боль. Только сейчас он заметил в ее руке нож, которым она сделала надрез на его руке. – Заклинаю тебя именем Князя духов, ангелами-истребителями, низвергнутыми в тартарары с небес, покорись мне, отдай свою душу, плоть и кости, чтобы ни к кому не привязывался в этом мире или в ином, кроме меня. Клянись и целуй Книгу духов. – Кровь с его руки стекала в глиняную чашу. Она нарисовала этой кровью крест на его губах. – Запечатываю твои уста, запрещаю говорить непотребное, могущее принести мне вред, или производить действие, направленное против меня.

Достала, как ему показалось в полумраке, черную книгу и заставила ее поцеловать и трижды произнести: «Клянусь и повинуюсь!» Иван Степанович покорно все исполнял, чувствуя, как холодный пот стекает по спине.

– Теперь ты никуда от меня не денешься! – заявила явно довольная Ольга. – А сейчас возьми меня, прямо здесь. – И она одним движением сбросила рубашку, под которой ничего не оказалось, кроме ее тела, изнемогающего от страсти.

В час ночи она буквально вытолкала Ивана Степановича из квартиры, на прощание сказав:

– Помни, теперь ты мой! Не забывай этого, иначе тебя ожидает нечто ужасное. Сегодня ночью ты в этом убедишься.

Эти слова не давали ему покоя по пути домой, куда он добирался на такси. Жена не спала и явно была встревожена. «Задержался у друзей», – брякнул он первое, что пришло в голову, и замер. Она ведь знает, что у него нет друзей, и объяснить опоздание можно было чем угодно, но только не этим! Но жену, похоже, удовлетворило такое объяснение, и она, ни о чем его не расспрашивая, легла спать. Вскоре заснул и Иван Степанович.

Ему приснилось, будто он не спит, а гуляет ночью по кладбищу среди множества гранитных памятников. Останавливается возле одного. На нем фотография круглолицего темноволосого мужчины со шрамом на щеке в виде буквы «х», одетого в строгий костюм с галстуком. Тут он с ужасом замечает, что не один, – рядом стоит мужчина с фотографии и пристально смотрит ему в глаза, только одет он теперь в белую полотняную рубашку, подобную той, которая была на Ольге. Тогда он вспомнил, что эта рубашка называется саван, и в нее в незапамятные времена обряжали покойников. Тут он проснулся.

Было очень темно, и Иван Степанович понял, что все еще ночь. Он проспал, может, час, а то и меньше. Ему очень захотелось сходить в туалет. Он вышел в коридор и вдруг заледенел в предчувствии чего-то ужасного. Щелкнул выключателем в коридоре – лампочка, на мгновение вспыхнув, погасла.

«Как некстати перегорела!» – со страхом подумал он и в темноте прошел в туалет. Там свет зажегся, и это его немного успокоило. Но тут он вдруг каким-то образом понял, что, выходя отсюда, когда его рука потянется к выключателю, а взгляд скользнет вглубь темной кухни, он увидит там фигуру мужчины в странной белой погребальной сорочке. Оцепенев от ужаса, он, выходя, закрыл глаза и на ощупь погасил свет, чтобы не смотреть в сторону кухни. С разрывающимся от страха сердцем он возвратился в спальню, чувствуя спиной ледяной взгляд из могилы. Только теперь Иван Степанович понял, что сегодня он столкнулся не с чудачествами сумасбродной барышни, а приобщился к страшному таинству черной магии, с которой он теперь навечно связан. К своему удивлению, он об этом не сожалел. Больше ему в ту ночь ничего не снилось.

 

35

Галя смахнула слезу, глядя на фотографию брата десятилетней давности. Она выбрала именно эту фотографию на памятник брату. Эх, Вася, Вася! Здесь он такой беззаботный, смеющийся, совсем не похожий на того хмурого, молчаливого, озлобленного человека, каким был последние два года перед смертью, и причина тому вовсе не в возрасте.

Все дело в проклятой Ольге – и угораздило же его связаться с ней! А может, в его необъяснимой привязанности к этой рыжей лахудре повинна мать Ольги, баба Ульяна, колдунья, умеющая причаровывать?

Как бы то ни было, баба Ульяна своей смертью открыла счет безвременно ушедшим, связанным с ней при жизни в той или иной мере. Подряд три смерти, одна за другой: баба Ульяна, непутевая Маня, оказавшаяся ее внучкой, и любовник ее дочери – Василий. Наверняка она в гробу открыла свои бельма, чтобы забрать кого-нибудь с собой, только высмотрела не тех людей. Бедный Вася!

Хорошо бы, если бы рядом с ее могилой была могила Ольги вместо этих двух. «Эх, Василий, Василий! Брат мой горемычный! – Галя всплакнула. – На этом все. Прибрала могилку, навестила, погоревала. Не знаю, когда снова здесь буду, может, очень скоро, а возможно, и нет…»

Она на прощание поцеловала портрет смеющегося брата: «Дай Бог, чтобы тебе на том свете было так хорошо, как на этой фотографии!» – и пошла к серым двухэтажным коттеджам.

Был будний день, и все вокруг словно вымерло. Галя прогуливала занятия, она специально выбрала этот день, чтобы никто не мог помешать ей осуществить задуманное.

Возле дома блуждало несколько возбужденных кур, готовых в любой момент впасть в истерику и бежать куда глаза глядят. Грустный петух темной окраски, весь в пыли, с изрядно выщипанным хвостом искоса наблюдал за ними, открыв один глаз. Он, словно адмирал Нельсон, оценивал ситуацию, прежде чем предпринять решительные действия: «Ну, предположим, догоню, но стоит ли вообще эти догонялки устраивать?» Галя положила конец его раздумьям – он открыл второй глаз и пустился вдогонку за улепетывающими пугливыми подружками.

Звонок, как она и ожидала, не работал: то ли из-за того, что отключили электричество, то ли в силу своей вредности и отсутствия мужской руки в квартире. Только Галя постучала в дверь, как ей сразу открыла матушка Софья, которая была не намного старше ее.

Если бы Глеб не находился в местах столь отдаленных и мог сейчас видеть матушку, то поразился бы происшедшей с ней перемене. Лицо ее стало чистым, светлым, умиротворенным, без ужасных прыщей, поедающих его, и сама она была спокойнее и улыбчивее.

– А я смотрю, к кому это гостья идет, даже не предполагала, что к нам! Милости просим. – Софья широко открыла дверь, впуская Галю в квартиру. – Только батюшки нет, все мотается, сердешный. Скоро у нас своя церковь будет в селе. Слава тебе, Господи! Не волнуйтесь, через часок должен быть. Пока отдохнете после дальней дороги. Слыхала, что теперь в городе живете?

– Да, матушка. Учусь. Филологом буду, учителем, – сказала Галя, окидывая взглядом комнату.

Все просто, никаких излишеств: сервант, стол, четыре стула, а в углу целый иконостас. Все иконы выполнены на дереве, никаких дешевых литографий.

– Трудно, небось, учиться?

– Нелегко. Да вы и сами прекрасно знаете, каково это. Вы же медучилище в Киеве заканчивали, на медсестру выучились. Я не ошибаюсь?

– Все верно. Кое-чему научилась. Бывает, прихожанам помогаю, тем, кто недалече живет. Чего ж им к фельдшеру иттить.

– У вас так много икон, и такие красивые! Что, отец Никодим их коллекционирует?

У матушки лицо дернулось, но не утратило приветливого выражения.

– Иконы своей силой помогают ему служить Господу нашему. Все православные семьи должны иметь иконы святых покровителей. У каждой из них свое предначертание. Вот «Господь Вседержитель» – основа всех основ, охраняет христиан; «Матерь Божия» покровительствует молодоженам; «Николай Угодник», «Всех скорбящих радость» помогают выздоравливать тяжелобольным; «Скоропослушница Преподобной Богородицы» помогает молодым, сохранившим целомудрие, в обретении настоящей любви; «Сошествие в ад» исцеляет одержимых нечистой силой, – с гордостью рассказывала матушка Софья.

– Матушка, а можно попросить вас об одной услуге?

– Если только в моих силах.

– Пока отец Никодим не пришел, давайте вместе помолимся об усопших. Авось с вашей помощью молитва быстрее дойдет до Господа нашего и брату будет легче на том свете.

– С большою охотою, – согласилась матушка Софья и опустилась вместе с Галей на колени перед иконостасом.

– Помяни, Господи, души усопших рабов Твоих, родителей моих Варвару и Федора, брата моего Василия, соседей близких Ульяну и Марию… – Галя почувствовала, как напряглась рядом стоящая женщина, еле слышно бормочущая вслед за ней. – Прости им все согрешения вольные и невольные, даруй им Царствие небесное и причастие вечных Твоих благих и Твоея бесконечныя жизни наслаждение. – Обе они согнулись в земном поклоне. – Подаждь, Господи, оставление грехов всем прежде отошедшим в вере и надежде Воскресения, отцем, братиям и сестрам нашим, сотвори им вечную память. Аминь.

Они снова согнулись в поклоне.

– Матушка Софья, не подскажешь мне, какая икона помогла тебе преодолеть злую силу изуроченья ведьмы и излечиться? – невинно спросила Галя у попадьи, не вставая с колен. У той искривилось лицо в немом ужасе. – Уж не смерть ли ведьмы Ульяны сыграла тебе на руку? И не ты ли приложила руку к ее кончине?

Софья, не в силах произнести ни слова, смотрела на нее, вытаращив глаза, теряя почву под ногами. Куда и делось ее спокойствие?! Схороненная в глубине ее души тайна, из-за которой она добровольно и бессрочно исполняла наложенную на себя изнурительную епитимью, когда отца Никодима не было дома, стала известна другим!

– Тот порошочек, который по твоей просьбе Василий щедро насыпал в поддувало печи и в духовку газовой печки бабы Ульяны, мышьяком называется? Не зря в медучилище училась – знала, что при высокой температуре мышьяк постепенно переходит в летучее состояние и что при общеизвестной любви бабы Ульяны печь различную сдобу ей недолго придется ею лакомиться. Все просчитала, продумала матушка Софья премудрая. А тут, на твое счастье, и Василий покинул свет Божий, отправился вслед за Ульяной. Умер свидетель – тебе на руку. Только успел он тогда рассказать мне о твоей странной просьбе, сразу не придал этому значения или не захотел. Ульяну он сильно не любил, считал, что из-за нее Ольга с ним в кошки-мышки играет. Тебе, должно быть, известно, что мышьяк имеет свойство накапливаться в организме человека и никуда не исчезает и после смерти. Вон через сколько лет по волосам определили, что Наполеона отравили мышьяком. А после смерти бабы Ульяны всего годочек прошел!

– Нет мне места на этом свете! – отрешенно сказала Софья. – Не хочу позориться перед людьми. Добровольно уйду из жизни.

– Ты погодь, Софья. Отобьешь сколько положено поклонов, прочитаешь множество молитв, и Бог тебя простит. Я тоже забуду, если, конечно, выполнишь все, о чем тебя попрошу. Это будет наша тайна, и о ней никто не узнает.

– Нет мне прощения… – запричитала Софья, но Галя ее тут же прервала:

– Огород содержишь в порядке. Много гарбузов вырастила на огороде?

– Достаточно.

– Вот и хорошо. Слышала я, что отец Никодим скоро поедет в город.

– Должен…

– Так пусть передаст от тебя подарочки с огорода Ольге, дочери Ульяны. И гарбузик тоже положи.

– И это все?

– Пока все. Видишь, пустяковая просьба, ни к чему не обязывающая. Так что не переживай, живи как жила – никто ничего и не узнает. – Галя поднялась и вышла из квартиры.

Софья продолжала стоять на коленях перед иконостасом.

 

36

Визит отца Никодима вначале удивил, а потом насторожил Ольгу. А когда он выложил дары с огорода, она поняла, что это неспроста. Обмениваясь с ним ничего не значащими фразами о житье-бытье, Ольга лихорадочно пыталась понять, что это значит и кто за этим стоит. Отец Никодим сообщил ей радостную весть: отделочные работы внутри церкви завершаются, и, по всей видимости, если на то будет воля Божия, она будет освящена не позднее Крещения. Пообещал, что пригласит ее на это торжественное событие.

Ольга знала о натянутых отношениях между отцом Никодимом и ее покойной матерью, а также о слухах по поводу того, кто навел порчу на попадью. Ее это мало заботило, при жизни матери она даже не поинтересовалась, основаны эти слухи на реальных событиях или нет. Сейчас, когда отец Никодим ни с того ни с сего привез гостинцы из села, ее охватили неясные подозрения. Вспомнились ей и предположения Маргарет Тэтчер о том, что она отравилась промышленными ядами. А если яды не промышленные?

«Положим, это бессмыслица, – подумала она, вспомнив засушенных лягушку и мышь под ковриком у двери. – Мне сделано, на меня наведена порча. Обычное лечение здесь бесполезно, еще не придумали от этого лекарства. Я знаю, как снимать порчу, умею выкатывать яйцами, проводить обряды очищения свечками, но для этого надо знать адресата, того, кто навел, по-научному – индуктора.

– А как здоровье матушки Софьи? Помню, когда последний раз была на поминках по матери на сорок дней, она все еще сильно болела.

– С Божьей помощью выздоровела, хворь покинула ее. Слава Иисусу Христу!

– Наверное, в больнице лежала? Интересно, в какой?

– Обошлось без больницы. Слава тебе Господи! Молитвами, молитвами, и Божья Матерь и Николай Угодник помогли. Пришла радость в наш дом, – он перекрестился.

Теперь Ольга словно прозрела. «Как я раньше не догадалась?! Источник таинственной болезни ее матери – Софья! Кто ей помогал, пока неизвестно, но кто-то из близлежащих сел или из Ольшанки. Видно, все-таки мама имела отношение к хвори Софьи, и ее смерть освободила попадью от болезни. Вот так матушка! Змея подколодная! Значит, ей показалось мало свести со свету мать, так она принялась за дочку! Решила использовать более действенные приемы, чем магия, – отравить захотела! «Кушай, дорогуша Олечка, овощи из родных мест!» Вот секрет этой странной посылочки из Ольшанки. Привет от матушки Софьи! Ей сразу стало легче. «Знать об опасности и о том, от кого она исходит, – значит, иметь возможность противостоять ей и нанести ответный удар!»

Когда отец Никодим ушел, она надела хозяйственные перчатки, собрала всю передачу и выбросила в мусорный бак вместе с перчатками. Когда Ольга вернулась в квартиру, ей вновь стало плохо, поэтому она сразу легла в постель. Болела голова, бил озноб. Телепередачи раздражали, и она не включала телевизор. Вновь позвонил Иван Степанович, умолял лечь в больницу. Она наотрез отказалась и запретила ему сегодня приходить.

Она провела весь день в постели, обдумывая план дальнейших действий. Теперь ее первоочередная задача – заняться матушкой Софьей! Еще не было и девяти часов вечера, когда она заснула.

Неожиданно посреди ночи Ольга проснулась. Ей показалось, что в квартире кто-то есть. Она почувствовала, что тишина обманчива и в любой момент может взорваться какофонией звуков или ее нарушит сдерживаемое дыхание кого-то прячущегося в этой большой трехкомнатной квартире. Духов и призраков она не боялась – в силу занятий магией они стали для нее чем-то таким же обыденным, как кухонная утварь. Элементер Степана после его смерти теперь служил ей, приписанный к магической Книге духов в физическом обличье, как при жизни.

Многое забывается, и хорошее, и плохое, только обида остается в памяти. Степан ей ничего плохого не причинил, поэтому все больше и больше сливался с нынешним обликом бестелесного духа, вытесняя в забвение свой прошлый, живой образ.

«Я слишком беспечная. Забыла закрыть дверь, когда выносила на мусорку останки очередного котенка после сеанса магии, так что даже этот остолоп Варава смог проникнуть в квартиру и узнать, чем я занимаюсь. Хорошо, что это был он, а не кто-то другой. Впрочем, этот влюбленный дурак мне еще пригодится. Хотя не исключено, что я просто становлюсь психически неуравновешенной: кто может проникнуть незаметно в квартиру, закрытую на два таких мощных замка? Я здесь, Глеб в тюрьме. А если допустить, что Глеб нашел возможность передать кому-нибудь свои ключи? До ареста – вряд ли, после ареста – маловероятно, – размышляла она в темноте, превозмогая физическую слабость, так как намеревалась осмотреть квартиру. – Теоретически это не исключено. Ключи были у него при задержании, и они, конечно же, вместе с его личными вещами должны были уехать с ним в место отбывания наказания. Однако при большом желании, материально заинтересовав кладовщика, того, кто этим ведает, можно заполучить “золотой ключик”. Не помешает на всякий случай сменить замки на входной двери, хотя не знаю, возможно ли это осуществить. Помнится, Глеб, когда устанавливали металлическую дверь, велел сварщику сделать так, чтобы замки нельзя было вынуть из двери – для большей безопасности. Ах да, вроде сердцевину замка можно поменять. Поручу это Ивану Степановичу – пусть помозгует! Если существует вероятность того, что кто-то с ключами Глеба может проникнуть в квартиру и у меня возникли такие подозрения, то не помешает ее все-таки осмотреть!» Она открыла тумбочку возле кровати и достала газовый револьвер типа «бульдог», переделанный под стрельбу резиновыми пулями, – подарок Степана. Встала, накинула халат, и под ее ногами скрипнули половицы, разбудив квартиру.

В этот момент, словно проснувшись от шума, задребезжал телефон. «Если ночью кто-то звонит и не ошибся номером, то он собирается сообщить что-то неприятное или, и того хуже, у него очень серьезные намерения по отношению к вам», – подумала Ольга и сняла трубку.

– Алло. – Она сымитировала голос только что проснувшегося человека.

В ответ – молчание, только слышится чье-то дыхание.

– Говорите! – со злостью сказала Ольга, и вдруг чуть слышно хлопнула входная дверь.

С револьвером наготове она выбежала из комнаты в коридор, приостанавливаясь по дороге, лишь чтобы везде включить свет.

Шум хлопнувшей входной двери не был слуховой галлюцинацией – она точно помнила, что вечером запирала ее на оба замка, а теперь дверь была закрыта только на верхний замок – защелку. Ольга открыла дверь и прислушалась. Внизу хлопнула дверь подъезда. Быстро подбежала к окну, выходящему на улицу, но ничего увидеть не смогла – было очень темно. Вроде мелькнул какой-то темный силуэт, но нельзя было даже разобрать, мужчина это или женщина.

«Что было нужно ночному посетителю? – подумала она и вдруг почувствовала, как похолодело в груди, острая боль полоснула сердце.

Задыхаясь, она побежала к маленькой комнате, превращенной в магическую лабораторию. Дверь оказалась открытой.

– Какая я дура, что не закрыла ее вечером на ключ! – громко ругала она себя, включив свет и проверяя, все ли на месте. – Вроде все как обычно.

Она открыла тумбочку – Книга духов, доставшаяся ей по наследству от матери, исчезла!

Ольга пошла в кухню и, стараясь успокоиться, достала из холодильника бутылку пепси-колы, запас которой у нее был постоянно. Открыла ее, глотнула прямо из горлышка и тихо, с застывшим взглядом, сползла на пол. Она провалилась в царство звуков и цвета. Шепот множества невидимых людей давил на психику, вызывая ледяной озноб. Красные, зеленые, оранжевые шары плыли в воздухе в огромном множестве, затрудняя движение вперед. Впрочем, ей не обязательно двигаться прямо, можно повернуть назад. Она так и сделала, рассчитывая, что теперь эти шары будут обтекать ее при движении и передвигаться станет легче.

Большой черный человек грозил ей пальцем, приказывая повернуть назад. Он был похож на Глеба, вот только на щеке у него был х-образный шрам, как у Степана. Впрочем, это ее не удивило, ведь Глеб и Степан – друзья и у них все должно быть общее.

 

37

Ранним утром Ольга очнулась в кухне от позывов к рвоте. Она сидела, прислонившись спиной к двери. Перед ней лежала опрокинутая бутылка пепси-колы, содержимое которой, вылившись на пол, успело подсохнуть и стало напоминать деготь. Держась за дверной косяк, она медленно приняла вертикальное положение. Хватаясь за стену для подстраховки, поспешила в туалет. После того как ее вывернуло, ей сразу стало легче. На этот раз крови не было.

События прошлой ночи напоминали кошмарный сон, но место, где она пришла в себя, и опрокинутая бутылка пепси подтверждали реальность ночных событий до того момента, как она потеряла сознание.

Ночной гость прекрасно знал ее привычки и вкусы. Не исключено, что он не первый раз проникал в квартиру. В напиток, находящийся в бутылке, было подмешано сильное психотропное вещество в большой концентрации, которое мгновенно погрузило ее в мир галлюцинаций. По-видимому, он рассчитывал, что она выпьет пепси вечером и ночью не сможет ни на что реагировать. Ее привычку пить вечером вместо чая холодные напитки мог знать только один человек – Глеб. Из-за болезненного состояния она не выпила перед сном пепси, что в какой-то мере помешало планам ночного посетителя и вынудило его поспешно скрыться. Впрочем, Книгу духов он успел унести!

Особого ума не требовалось, чтобы понять: основной целью ночного посетителя была маленькая комната-лаборатория и Книга духов, но зачем она ему? Ее хотят лишить магической силы, а потом взять голыми руками? По-видимому, так оно и есть. Собственного опыта и знаний у нее маловато, без этой книги ей не обойтись, не сможет она противостоять более опытным соперникам, уничтожившим ее мать.

Эта книга – грозное оружие только в умелых, опытных руках, а для обычного человека – просто курьез. Если ее противник сумеет использовать книгу против нее, тогда у нее не будет ни малейших шансов уцелеть. Скорее всего, ночной посетитель и маг, наведший на нее порчу, – разные люди. Выходит, у нее есть в запасе немного времени, чтобы вычислить и заказчика, и мага, а также определить местонахождение книги. Только придется действовать более прямолинейно и грубо, магические приемы ей в этом не помогут.

«Как обнаружить этого невидимого противника? Разве что удастся разговорить заказчицу – Софью. Следующей в списке стоит Галя – эту девчонку тоже нельзя сбрасывать со счетов, вот только мотивация ее поступков не совсем ясна. Месть за брата? А при чем тут я? Выходит, все-таки Софья». Ольга взяла телефон, собираясь позвонить, но вместо этого заглянула под кровать. Ее предположения оправдались – там она обнаружила высушенную лягушку черного цвета.

«Доброжелатель» вел себя в ее квартире, точно в собственной. Она хотела было прямо с утра заняться замками, но решила с этим повременить – книгу уже украли. «Завтра, во второй половине дня, надо будет поехать в Ольшанку», – подумала Ольга и стала набирать номер домашнего телефона Иван Степановича. Ей повезло, а может, ему – он сам взял трубку.

– Здравствуй, это я, – тихо сказала Ольга.

– Здравствуйте, – очень громко произнес Иван Степанович, его голос звенел от напряжения.

– Мне необходимо, чтобы ты утром заехал ко мне, – попросила она.

– Очень хорошо, Петр Сидорович. Ваш реферат еще не рассматривался на ученом совете, но я приложу все усилия, чтобы это ускорить. Только прошу вас, ночью больше не звоните.

– Видишь ли, случилось что-то очень важное. Приезжай как можно скорее.

– До свидания, Петр Сидорович. Обязательно займусь вашим рефератом.

– До скорой встречи, Иван Степанович.

Не было еще и семи часов, как Иван Степанович приехал.

– Олечка, ну зачем домой звонить? Знаешь, что я позже половины девятого на работу не прихожу. Ну разве что произошло что-то сверхъестественное – НЛО, инопланетяне – тогда я понимаю.

– Произошло. У меня ночью были гости.

– Кто?

– Если бы я знала! Но не инопланетяне. И, видимо, не в первый раз. В холодильнике обнаружила бутылку пепси с большой дозой психотропов, а могли и отраву подсунуть.

– Маргарита Львовна сразу заподозрила, что у тебя интоксикация организма.

– Дура она, твоя Маргарита Львовна. В прошлый раз, когда ты увидел у меня в комнате все эти свечки и разные магические штучки, что подумал?

– Ничего особенного. – Иван Степанович запнулся. – У каждого свое хобби.

– Неплохо сказано, только это хобби поможет мне остаться живой и здоровой. Никогда не слышал, что здоровый человек ни с того ни сего начинает чахнуть, заболевает неведомой болезнью, с которой медицина не может справиться, и человек ложится в могилу или становится инвалидом?

– Бывает, но это происходит из-за непрофессионализма отдельных медиков, неправильной диагностики. У человека туберкулез, а его лечат от коклюша.

– Такое тоже бывает. Но бывает, что насылают на человека порчу, и он ничего не может с этим поделать. От нее еще не придуманы лекарства, так как ее не признает официальная медицина. От нее чахнут и умирают люди, а официально она не существует! Ты, кстати, говорил как-то, что у тебя была рожа в студенческие годы. Интересно, как тебя вылечили?

– Попал я в больницу, нога распухла, как бревно стала. Кололи лекарства разные. А, понимаю! В самом деле, матушка приехала с бабкой, которая со свечкой всякие манипуляции делала, заговаривала, молитвы читала. Легче стало, потом выздоровел. Правда, не знаю, от усилий бабки или от лекарств.

– Лекарства до этого же не помогали – сам сказал! И бабка заговаривала рожу не один раз, а три! Вспомни!

– Да, действительно, не один раз она приходила. Что ты этим хочешь сказать?

– Есть вещи, которые неподвластны традиционной медицине, а народная с этим справляется. Так вот, порчу можно побороть только с помощью магии, и никакая Маргарита Львовна в этом деле не поможет. Моя покойная мама была знахаркой, целительницей в нескольких поколениях, и у нее имелась книга по магии, подспорье в таком лечении. Так вот, на меня наслали порчу, а сегодня ночью выкрали из квартиры эту книгу, чтобы я не смогла излечиться. А в тот вечер, когда ты проник тайком в мою квартиру, я как раз пыталась с помощью магии снять с себя порчу.

– Кто бы это мог быть?

– Есть предположения, думаю, за всем этим стоит Глеб.

– Так он же в тюрьме!

– Зато его пассии остались на воле и мстят мне. Правда, я даже не догадываюсь за что. Может, за то, что ты меня навещаешь по вечерам, Иван Степанович?

– Ну, если только в этом дело… – Иван Степанович замялся.

– Ты что же, идешь на попятную? – резко спросила Ольга, и в ее зеленых глазах он прочитал неприкрытую насмешку.

– Нет. Я готов тебе помочь. Но как?

– Спасибо, что не бросаешь в беде, – серьезно сказала Ольга. – Ты мое заявление на отпуск за свой счет подписал?

– Да, оно находится у секретаря. Сегодня это пойдет в приказ.

– Хорошо. Вот только и тебе надо на пару дней забыть о работе. Возьмешь три дня отгулов. Может, быстрее управимся.

– Это сложно. Должны венгры приехать, надо организовать «круглый стол» и все такое прочее.

– Для тебя это не составит труда, а венгры приедут только на следующей неделе. Это я знаю. У нас в запасе целая неделя. Подготовку поручишь кому-нибудь из завотделом. Ты же не бросишь меня в столь трудный период?

– Я попробую.

– Молодец. Дома скажешь, что будешь усердно работать над рефератом Петра Сидоровича. А кто он? Я не слышала о таком сотруднике в нашем институте.

– Не знаю. Сказал первое, что взбрело в голову.

– Молодец. Слушай, а ты не хочешь сказать дома, что уезжаешь в командировку на три дня? Будешь жить у меня.

– А если жена позвонит на работу?

– До этого она когда-нибудь звонила, проверяла?

– Нет.

– Так не позвонит и в этот раз.

– А если вдруг…

– Тема исчерпана. Три дня ты в моем распоряжении, а причину для домашних придумаешь, если командировка не подходит.

– Уговорила, – вздохнул Иван Степанович. – Когда отбываем?

– Сегодня во второй половине дня. Времени у тебя предостаточно, чтобы все уладить на работе и дома.

– Да вот… если… Понимаешь…

– Не теряй времени, ведь на следующей неделе приедут венгры. Жду в шестнадцать часов. Не забудь, в командировку ты едешь на своем «ланосе», так что не ставь его в гараж.

– Маргарита Львовна снова звонила, спрашивала, как твое самочувствие и когда ты явишься сдавать анализы…

– Пожалуй, я сегодня утром все-таки заеду к ней, сдам анализы, а там видно будет.

– Молодец, Оленька! Я побежал! – прокричал Иван Степанович и, подумав: «Назвался груздем – полезай в кузов!», исчез за дверью.

«Теперь можно немного расслабиться и подумать, что делать дальше, – решила Ольга. – Для начала не помешает выяснить, в каком вузе учится Галя. Для этого не обязательно ехать в Ольшанку, можно позвонить по телефону тем односельчанам, у которых он есть, – я записывала номера в записную книжку». Размышления Ольги были прерваны телефонным звонком.

– Алло, это вы, Оля?

– Да, это я. Кто это говорит?

– Да это Галя, сестра Василия, соседка бывшая вашей матери.

– Слушаю тебя, Галя! – Ольга стиснула трубку в руке. Уж чьего звонка она не ожидала, так это Галиного.

– Я не очень рано звоню?

– Терпимо. Говори, что у тебя.

– Я же свою хату продала.

– Это я знаю.

– Вчера была в Ольшанке. Ночевала у новых хозяев.

– Ну и что?

– Вечером прохожу мимо хаты покойной бабы Ульяны, извините, вашей матери.

– И что дальше?

– Смотрю: в окне слабый свет. Открыла калитку и вошла во двор. Заглянула в окно, а там женщина в белом балахоне и на полу везде горящие свечки стоят. Наверное, колдовала.

– Кто это был? – нетерпеливо спросила Ольга.

– Не разглядела. Та, видно, почувствовала, что я подсматриваю, и к дверям, а я – со двора. Что я, дура, чтобы с ведьмой связываться?

– Жаль, что не узнала, кто это был. Хоть что-нибудь рассмотрела толком: старая или молодая, высокая, низкая, худая, толстая?

– Вроде не высокая и не худая. Явно знакомая, но со спины не узнала. Спросила новых хозяев, сказали, и раньше замечали там свет, но не ходили смотреть. Дурной славой пользуется дом Ульяны. Вы, конечно, извините, если что не так сказала.

– Ты еще что-нибудь хотела мне рассказать?

– Не-а. Только это.

– Как твоя учеба? Где ты, кстати, учишься?

– Ой, у меня время на карточке телефонной кончается, до свидания, Оля. Я еще позвоню. – И отключилась.

Ольга задумалась. «Чего ради Галка мне позвонила? Чтобы сообщить о чьих-то ночных проделках в доме матери? Что кто-то колдует против меня в моем же доме? Никогда раньше добрых чувств ко мне не испытывала, а тут вдруг беспокоится обо мне! Откуда у нее мой телефон? Возможно, нашла его в Васиной записной книжке, хотя вряд ли. Подозрительно это. Или она хочет меня выманить в село? А для чего ей это надо? Что ей это может дать, пусть даже она и задумала плохое? А если и в самом деле просто позвонила и сообщила о том, что видела? Сплошные вопросы и ни одного ответа. Говорит, вроде знакомая, а лица не увидела. Интересно, кто еще черной магией в Ольшанке занимается после смерти мамы и Мани? Все-таки ехать надо, вот только предчувствие дурное – сердце беду чует.

Есть две кандидатуры, на которые необходимо обратить особое внимание: Галя и попадья Софья. Минуточку, есть еще одна особа, которую тоже не стоит сбрасывать со счетов! Авантюристка и себе на уме. Имеет на меня не зуб, а целую челюсть – это незабвенная Вика. Как выяснить, кто из них снюхался с Глебом и взял у него ключи от квартиры? Какая я дура! – Ольга даже застонала. – Ведь узнать это проще простого! Достаточно ознакомиться с журналом посещений в зоне – там все посетители Глеба записаны. Необходимо сейчас же позвонить заместителю начальника по воспитательной работе Бондарчуку. Он во время моих посещений явно положил на меня глаз и будет рад мне помочь – для него это мелочь».

Когда она дозвонилась в тюремную контору, ей ответили, что майор Бондарчук находится в местной командировке и будет только завтра. Другую информацию дать по телефону отказались.

«Ждать до завтра, чтобы сначала переговорить с Бондарчуком, или поехать сегодня, на авось? Кто эта таинственная женщина, хозяйничающая в моем доме? Может, колдунья, которая мне и сделала? Нет, раз наметила ехать сегодня, поеду», – приняла окончательное решение Ольга. Вдруг сильные позывы к рвоте вновь погнали ее в туалет. На этот раз рвота была с кровью.

Приведя себя в порядок, она решила на всякий случай съездить в поликлинику и сдать анализы. К Маргарите Львовне не заходила – по-прежнему чувствовала себя неловко из-за своего поведения в прошлый раз.

 

38

В селе Ольга первым делом решила навестить могилу матери. Время было еще не позднее, но короткий октябрьский день закончился и стало совсем темно. Иван Степанович не был опытным автолюбителем и чувствовал себя за рулем не очень уверенно, особенно в темноте. Пока доехали до села, у него рубашка прилипла к вспотевшей спине. Глаза слезились от фар встречного транспорта, и он в очередной раз мысленно спрашивал себя, какого черта он здесь делает и зачем ему все это надо? Но никто, кроме него самого, не мог ответить на эти вопросы. Ему теперь стала часто приходить на ум пословица: «Седина в бороду – бес в ребро!» И он осознал ее актуальность.

Съезжать с одной разбитой грунтовой дороги на другую такую же и весьма подозрительную, он наотрез отказался, как и оставлять автомобиль без присмотра. Вследствие этого к могиле матери Ольга отправилась одна и пешком. Теперь могила не была крайней, ее заслоняли две новые, свежие, стоящие рядом. Ей было очень любопытно узнать, кто из знакомых отправился сюда на вечный покой, но она приехала в село по неотложному делу и не могла зря терять время.

Полностью заряженный аккумуляторный фонарик, взятый из машины Глеба, давал достаточно света, и она сразу вышла к могиле матери. Убрала засохшие цветы, чьи осыпавшиеся головки сиротливо торчали из литровой банки, наполовину наполненной грязной вонючей водой. Вздохнула: не было грабель, чтобы сгрести опавшие с растущих неподалеку деревьев листья, принесенные сюда проказником ветром. «Надо будет найти время и навести здесь порядок», – подумала она. Видно, ей придется выслушать нотации зорких недремлющих старушек из-за того, что плохо ухаживает за могилой матери. Она осветила соседнюю могилу, Манину. К ее удивлению, она была ухоженной, и в банке стояли свежие белые гвоздики. Кто же сюда приходил и почему гвоздики белые? Явно кто-то не местный. Эти цветы никак не вязались с мрачной кладбищенской атмосферой. «Кругом одни загадки», – недовольно подумала она и подошла к могиле Василия. Она тоже была ухоженной, и такие же белые гвоздики стояли возле памятника. «Выходит, Галя постаралась. Откуда неожиданная любовь к Мане после ее смерти? При жизни Мани они не питали друг к другу нежных чувств. Их не смогла соединить жизнь, так объединила смерть одной из них?» Ольга усмехнулась и вернулась к автомобилю.

Дальше их путь лежал к дому бабы Маруси. Проезжая мимо дома, где жила попадья Софья, с неудовольствием отметила, что окна ее квартиры темные. Где ее с отцом Никодимом носит нелегкая? Ведь после бабы Маруси Ольга собиралась поговорить с ней!

Баба Маруся была рада приезду Ольги и, не слушая ее возражений, напоила чаем с грушевым вареньем. Все такая же сгорбленная, она была еще резвехонькой, настоящим живчиком. Ольга покорилась и терпеливо выслушала сельские новости: кто женился, а кто развелся, у кого родился ребенок, а кто отправился в последний путь на кладбище, кому пишут дети, кто с кем путается, сколько чего получили на свои паи сельчане и многое другое.

После первой чашки чая Ольга решила, что пришло время задать интересующие ее вопросы.

– Как там Галя поживает, бывшая соседка матери? – осторожно спросила она.

– Оказывается, она такая умная, а наши парубки на нее внимания и не обращали, – сказала старушка. – Поступила учиться. В Киеве. На учителя. А родительскую хату продала – это она неправильно сделала! По возможности приезжала бы, картоплю выращивала бы, городину разную. Было бы подспорье в городе. Соседи бы помогли, я бы тоже на что-нибудь сгодилась. Неправильно сделала – все же родительская хата! Недавно приезжала, заходила ко мне. О тебе расспрашивала, адресок твой взяла, телефон. Часом, не звонила?

– Звонила вчера. Мы толком с ней не успели поговорить, связь прервалась. А у вас ее домашний адресок имеется?

– Имеется, только она вскорости думает сменить квартиру, переехать. Далеко ей добираться до учебы.

– Может, вы ее адресок дадите мне?

– Почему не дать? Дам. – Старушка вооружилась громадными очками с одной сломанной дужкой и начала рыться в допотопном комоде, перекладывая уйму бумажек, многие из которых пожелтели от старости. – Вот ее адресок. Пиши. А как увидишь, так обязательно поклон от меня передай, скажешь, что ее адресок я дала.

– Обязательно так и сделаю, – обрадовалась Ольга. – А как матушка Софья, избавилась уже от своих болячек?

– Выздоровела, выздоровела. Давно выздоровела. Такая ладная и важная ходит, как пава. Весной начнут строиться. Землю им выделили, возле самого ставка. И церковь должна скоро открыться новая! На Крещение обещают освятить. Из Киева приедут.

– Знаю. Батюшка Никодим был в городе, заезжал. Гостинцев привез с огорода. Адресок мой он не у вас брал?

– Нет, не спрашивал. Жалко. Если бы знала, что он к тебе собирается зайти, я бы и сама тебе чего-нибудь передала. Яблоки закрученные, компот из вишни. Может, сейчас возьмешь баночки? А может, у тебя с собой и пустые есть?

– Спасибо, но не могу, бабушка. Водитель – посторонний человек, небось, уже сердится. К теще ездил, весь багажник забил гостинцами, некуда класть. Меня просто попутно захватил.

– Так чего ты его в холоде держишь? Зови сюда, пусть чаю попьет.

– Некогда, бабушка. Спешит он. Побежала и я. Вот только интересно, у кого батюшка Никодим мог мой адресок взять?

– Ума не приложу. Кроме как у меня, больше не у кого. Ульяна скрытная была, никому его не давала, вот только ты мне после похорон и дала. Помнишь?

– Да ладно, это не важно. Побежала я. Ой, забыла! Никак не уйду я, бабушка. Подруга просила узнать: кто в селе катает яйца, порчу снимает?

– После смерти Ульяны и Мани, упокой Господи их души, никого нет!

– А поблизости, в другом селе?

– А бог его знает. Слышала, в Сосновке баба Анисья этим занимается, а кто еще, не знаю.

– Спасибо, бабушка Маруся. Очень мне помогли. До свидания.

– Бог в помощь! Может, все-таки возьмешь яблочек?

Ольга села в машину и радостно сказала замерзшему, уставшему от ожидания Ивану Степановичу:

– Кое-что начинает проясняться. Поехали прямо, только медленно. Проведаем материнский дом и поедем обратно, домой.

Ее домашний адрес брала у бабы Маруси Галя, Софья не брала. Где еще она могла его взять? Разве что у Глеба. А заодно и ключи. А зачем тогда Гале спрашивать у бабы Маруси ее адрес, если она могла его узнать у Глеба? Все сходилось на Софье. Завтра она на всякий случай все же позвонит майору Бондарчуку и… – Вдруг она даже застонала от досады, почувствовав позывы к рвоте. Иван Степанович резко остановил «ланос».

– Что с тобой? – встревожился он.

Немного придя в себя, она молча открыла дверцу машины, и ее начало выворачивать наизнанку, рвота была с желчью и кровью. В одно мгновение онемели ноги, перед глазами все поплыло. Она почувствовала, что теряет сознание, и откинулась на Ивана Степановича. От кислого запаха, идущего из ее рта, его тоже начало мутить. Он слегка придерживал отяжелевшее бесчувственное тело, голова Ольги оказалась между ним и рулем, и у него не было возможности выйти из машины. Интуитивно он стал массировать Ольге виски.

Сознание вновь вернулось к ней, но в голове обрывки мыслей водили хоровод, возникали непонятные ассоциации. С большим трудом она поймала мысль, поразившую ее перед приступом: «Как некто смог выйти на Глеба, ведь она никому не говорила, где он отбывает срок?»

Состояние ее здоровья с каждым днем становится все хуже и хуже. Необходимо завтра же побывать в Сосновке у бабы Анисьи и попытаться выяснить, уж не ее ли рук дело эта порча? Да и к Софье сегодня она уже не поедет. Только завтра с утречка. Отец Никодим, по слухам, ранняя пташка. Как только он уйдет, так Ольга сразу же в дом. Сегодня же ей никуда не хотелось ехать – совсем не было сил. Она с трудом подняла голову с колен Ивана Степановича и села.

– Будем ночевать здесь. В доме матери. Доедешь до того дерева, сверни налево, в переулочек, и сразу останавливайся. Там оставим машину на ночь. Дальше пойдем пешком, здесь недалеко – пятая хата справа.

– Не надо этого делать, Оля. Поедем лучше домой, по дороге заедем в больницу скорой помощи. Тебе совсем плохо.

– Я лучше знаю, что делать. Ты должен понимать, что у меня осталось не так много времени. У тебя есть в машине питьевая вода? Лучше, конечно, минеральная.

– Вот, возьми.

Ольга пила воду мелкими глотками, постепенно приходя в себя. «Чувствую себя уже не очень плохо, а просто плохо», – подумала она и усмехнулась.

– Оля, давай все-таки… – начал было Иван Степанович, но она его прервала:

– Мы ночуем здесь!

– Я боюсь оставлять автомобиль без присмотра, – робко возразил он.

– Хорошо. Будешь ночевать в машине. Когда замерзнешь – придешь. Постучишь в окошко, я открою, отогрею. Дом не перепутаешь? Пятый с правой стороны, – напомнила она.

Иван Степанович заехал в указанный переулок и остался один в машине, раздираемый противоречивыми чувствами. С одной стороны, ему не хотелось, чтобы больная Ольга находилась одна в пустом нетопленом доме, с другой стороны, он боялся бросить без присмотра «ланос» – вдруг сельские умельцы «разуют» машину чужака, уволокут колеса, снимут магнитолу или спьяну бросят бутылку в лобовое стекло? А еще он по-прежнему задавал себе вопрос: зачем ему надо было влезать в это сомнительное предприятие? И снова не находил ответа.

За все время, пока колесили по селу, они не встретили ни одной живой души. Только иногда из темноты их облаивали собаки. А здесь не было слышно и собачьего лая. Село казалось вымершим.

Иван Степанович решил до часа ночи посидеть в машине и тогда, если все будет в порядке, перебраться в дом.

 

39

Ольга с удивлением и досадой обнаружила входную дверь открытой. Одна из петель для навесного замка, теперь бесполезного, была вырвана. Галя, видно, не обманывала – кто-то тайком навещал опустевший дом.

Ольга затаила дыхание и прислушалась. Темный молчаливый дом словно таил в себе угрозу, и у нее не возникло ощущения, что это ее «родное гнездо». Она заколебалась: может, пойти оторвать от машины Ивана Степановича? Вдвоем будет не так страшно, да и безопаснее. Потом все-таки решилась и, вынув из сумочки револьвер, переступила порог. С револьвером в руке было уже не так страшно, и она отметила, что он более надежный защитник, чем Иван Степанович.

Когда Степан подарил ей этот тяжелый для дамских рук «бульдог», он объяснил, что в его барабане «винегрет» – газовые патроны чередуются с резиновыми. Силу «бульдога» он продемонстрировал в лесу, поставив на бок пустую банку из-под шпротов в десяти шагах от себя. Эхо выстрела тогда оглушило Олю, и она увидела, что в дне банки образовалась большая рваная дыра неправильной формы. Потом он научил стрелять и ее. Но до сих пор ей не приходилось применять револьвер.

Ольга осторожно продвигалась по дому, держа в одной руке включенный фонарь, а в другой – револьвер, давно заряженный только резиновыми патронами. Предательски скрипели половицы. В большой комнате, служившей матери одновременно и гостиной, и спальней, она увидела подтверждение слов Гали: круглый стол был сдвинут к буфету, кровать – к противоположной стене, так что половина комнаты была полностью освобождена от мебели. Вдоль всей стены на полу стояло множество огарков свечек. Обследовав обе комнаты и убедившись, что там никого нет, Ольга вернулась в коридор и вкрутила пробки, чтобы можно было зажечь электрический свет, но это ничего не дало – видимо, в это время в очередной раз отключили электричество. Газовая плита тоже не работала – она сама попросила, чтобы газ перекрыли и опечатали, раз в доме никто не живет.

Ей было немного страшно оставаться одной в пустом, темном, холодном доме. Она выключила фонарь, чтобы не посадить аккумулятор, и густая темнота, окружив со всех сторон, ослепила ее, обострила слух и ускорила биение сердца. Постепенно темнота становилась менее плотной, и глаза, привыкнув, уже различали отдельные предметы.

Вначале Ольга решила разжечь печь и вскипятить чайник, но потом передумала. Она стала привыкать к обстановке, окружавшей ее с пеленок, так что темнота уже не была помехой. В родном доме и стены помогают – теперь она убедилась в справедливости этих слов. Ольга подумала: «Вдруг этот таинственный некто решит и сегодня ночью навестить наш дом? Это было бы совсем неплохо, я к этому готова». Она крепко сжала шероховатую ручку короткоствольного «бульдога» тридцать восьмого калибра.

Ольга принесла из маленькой комнаты еще два одеяла и, забравшись с ногами на кровать, укуталась ими, оставив лишь небольшую щелку для наблюдения. Время сразу замедлило бег, словно стало задыхаться и потеряло желание двигаться. Под одеялами благодаря ее дыханию стало тепло, создалась иллюзия комфорта. Знакомая с детства обстановка теперь, через тринадцать лет, прошедших с тех пор, как она покинула этот дом, вдруг заставила вспыхнуть воспоминания детства.

Она вдруг снова почувствовала себя маленькой девочкой, запахи, ощущения далекого детства обрушились на нее так, что сомлело сердце. Казалось, сейчас войдет мама, суровая с другими и такая добрая с ней, и, приняв ее игру, будет делать вид, что ищет ее, оставив убежище на кровати на конец поисков. Найдя, поведет на кухню и угостит горячими пирожками или другой сдобой. Печь было страстью ее мамы.

А ей вздумалось не отпустить душу мамы, обрекая ее на мучения между небом и землей, и все для того, чтобы та исполнила замыслы Ольги, пребывая в состоянии элементера. Но ведь после смерти это была уже не ее мама, так как, покидая телесную оболочку и становясь неким астралом, она уже не могла испытывать человеческие чувства, ей были теперь недоступны понятия добра и зла, любви и ненависти, она не могла желать чем-то помочь или навредить.

Глеб нарушил ее замыслы – сжег магическую лабораторию в бане, позволил душе мамы полностью переселиться в астральный мир. А возможно, она заблуждается, и ее бедная душа мается здесь до сих пор, не имея возможности разорвать земные узы?

Может, сейчас она появится в этой комнате и начнет корить ее за столь жестокое отношение к себе? Словно в подтверждение ее предположения, ночная тьма в комнате сгустилась, возникли очертания темной фигуры, неслышно плывущей по комнате, будто и не было скрипучих половиц. Ольга прикрыла рот от ужаса – одно дело вызвать призрак, а другое – нежданно-негаданно столкнуться с ним.

Вдруг в комнате стало светлеть – это призрак поочередно зажигал свечи, стоящие вдоль стены. Ольга, затаив дыхание, исподтишка наблюдала за невысокой полной женщиной, одетой в черное. Вскоре незваная гостья опустилась на колени перед большой иконой, стоявшей на стуле в углу комнаты. Такой иконы у мамы не было, это Ольга знала наверняка.

– Царице моя преблагая, надеждо моя, Богородице, приятельнице сирых и странных представительнице, скорбящих в радосте, обидимых покровительнице! Зриши мою вину, зриши мою скорбь, помози ми яко грешной. Вину мою прости, разреши ту, яко вопиши: яко не имам иныя помощи разве Тебе, ни иныя представительницы, ни благия утешительницы, токмо Тебе, о Богоматерь, яко да сохраниши мя и покриеши во веки веков. Аминь. Прости меня, Богородица, и упокой душу убиенной мною Ульяны…

Ольга не выдержала и соскочила с кровати. Женщина охнула, оглянувшись, перекрестилась и упала без чувств.

Ольга подбежала к ней, взяла свечу, подняла ее повыше – и узнала попадью Софью. Та уже пришла в себя, она дрожала и крестилась.

– Свят, свят! Ольга, это ты иль нечистый дух?

– Я, дорогуша Софья. А нечистый дух с тобой, и такая же совесть у тебя!

Ольга стояла над ней, сжимая револьвер. «Надо же, чинуша Софа сама призналась, что убила мою мать!» – подумала она.

– Давай рассказывай все как есть! Иначе… – и она приставила револьвер к голове Софьи.

– Прости меня, Ольга! – Софья зарыдала, стоя на коленях.

– Бог простит. Давай рассказывай!

– Нечистый попутал меня! Не помогали мне от хвори ни лекарства, ни молитвы, денно и нощно произносимые, гнила заживо, а жить хотелось. Очень хотелось. Когда баба Харита – она пыталась меня спасти от порчи, да сама Богу душу отдала – помирала, – и Софья перекрестилась, – то сказала, что, пока ведьма или ведьмак, которые на меня порчу наслали, не помрет, не выдужать мне, не быть жильцом на белом свете!

– При чем тут моя мать?

– Знала, что она наслала на меня порчу!

– Откуда?

– А больше некому и незачем. Прогневалась она на меня и наслала порчу, упокой Господи ее душу.

– А что сейчас здесь делаешь? Зачем замок сорвала?

– Епитимью за совершенный грех добровольно на себя наложила – по ночам отмаливаю грехи. Но замка не ломала. Увидела, что дверь открыта, вот и решила здесь молиться, – глотая слезы, объяснила Софья, но утаила, что так делать ей приказала Галя.

– А меня зачем хотела отравить? – спросила Ольга.

– Вот тебе крест, не хотела!

– А передачи отравленные зачем присылала?

– Да не отравленные они! – истерично взвизгнула она. – Галя наказала передать. Но там все овощи свои были, такие ловкие, только с погреба. Никакого яда!

– А когда к Глебу ездила, то о чем с ним договаривалась? Как меня извести? К бабе Анисье в Сосновку ездила, заказала наслать на меня порчу по чьему наущению? Только не ври, а то хуже будет!

– Не ездила я никуда! Вот тебе крест! Тебе каждый скажет, что я больше года никуда не выезжала. А бабу Анисью не знаю и никогда у нее не была!

«Галка все-таки обвела меня вокруг пальца! – подумала Ольга. – Что делать с этой дурой? Маму мою убила – этого не прощают… Должно быть, вода в пруду сейчас холодная…»

– С помощью кого ты довела мою маму до могилы? Ведь я не верю, что сама смогла.

Софья стала громко рыдать, не в силах больше ничего сказать, лишь ползала на коленях по полу.

– Мы сейчас с тобой немного прогуляемся. По дороге ты успокоишься и все мне подробно расскажешь. Только не глупи. В случае чего пристрелю как бешеную собаку, и мне ничего не будет! – Ольга пригрозила ей револьвером, включила фонарик и пошла к выходу. – Свечки погаси, как бы пожара не было!

Только Ольга вышла на крыльцо, как на нее кто-то навалился, обдавая сивушным запахом и матюгами. От неожиданности она вздрогнула и нажала на курок. Пистолет дернулся в ее руках и плюнул огнем прямо в лицо нападавшему. Выстрел резиновой пулей, произведенный впритык, своротил тому челюсть и вызвал болевой шок.

У Ольги и без того слезящиеся глаза от пороховых газов, а может, и от потрясения, словно туманом застлало, и она не смогла узнать окровавленного мужчину, сползшего на землю. Она почувствовала сильный толчок в спину и слетела с крыльца. Это обезумевшая от страха Софья выскочила во двор. Стоя на коленях, Ольга, уже сама ничего не соображая, закричала Софье:

– Стой, тварь! Стой!

Но Софья уже открывала калитку, собираясь раствориться в темноте. Ольга, не целясь, вновь нажала на курок. Второй выстрел показался ей громче первого. У Софьи подкосились ноги, и она упала ничком. Ольга поднялась и подошла к ней. При свете фонаря увидела, что резиновая пуля попала Софье в голову, и возле нее уже стала расползаться лужа крови. Попадья не подавала признаков жизни. Вдалеке послышался звук сирены милицейской машины. Сколько Ольга себя помнила, ни разу не видела, чтобы в Ольшанку милиция приезжала вот так, с сиреной.

«Может, они в другое место едут? Прочь отсюда, пока любопытствующие соседи, проснувшись от звуков выстрелов, не прильнули к окошкам, пытаясь что-то разглядеть в темноте!»

Сбросив с себя оцепенение, она выскочила на улицу и побежала туда, где оставила в машине Ивана Степановича. Тот был на месте, нервно топтался возле автомобиля, не зная, что делать, – бежать на выстрелы или ждать дальнейшего развития событий.

Ольга на ходу крикнула:

– Заводи машину! Быстрей поехали!

Дважды ей просить не пришлось, Иван Степанович вмиг оказался за рулем.

– Кто стрелял? – спросил он.

– Потом объясню. Давай, быстрее трогай. Поедем другой дорогой, в объезд.

Машина тронулась с места. Следуя ее указаниям, Иван Степанович поехал в противоположном от Киева направлении, но вскоре проселочными дорогами они выехали на Полтавскую трассу и развернулись.

Ольга изложила ему свою версию происшедшего. Якобы когда она в доме зажгла свечи, чтобы было не так темно, вдруг ей показалось, что кто-то заглядывает в окно со стороны огорода. Она испугалась, но все же осторожно вышла во двор, чтобы застигнуть врасплох шутника. Обойдя дом, она никого не обнаружила на огороде, и в это время во дворе раздались выстрелы. Прибежав туда, она увидела два лежащих окровавленных тела и бросилась бежать к Ивану Степановичу.

Иван Степанович особенно не интересовался деталями, лихорадочно соображая, как ему выпутаться из этой передряги, грозившей серьезными неприятностями. Он проклинал себя за легкомыслие, за то, что впутался в эту авантюру. С удивлением искоса поглядывал на сидящую рядом молодую женщину, раздумывая, почему ей удается вертеть им, словно марионеткой, использовать для реализации своих малопонятных для него планов. Молил Бога, чтобы эта история закончилась для него благополучно, и поклялся, что тогда и близко не подойдет к этой медноволосой женщине, красота которой приносит мужчинам одни несчастья.

Он подвез Ольгу к ее дому и быстро распрощался, не имея ни малейшего желания провести с ней ночь, о чем буквально грезил все последние дни. Ольга поняла его состояние и подбодрила:

– Не волнуйся, Ванечка! Тебя никто не видел со мной, и я не собираюсь тебя в это дело впутывать. Тебя там не было, мы с тобой вообще не ездили в Ольшанку. Спи спокойно.

У Ивана Степановича немного отлегло от сердца. «Ох, если бы так все и было!» – подумал он.

– Оленька, я желаю тебе всего хорошего, – быстро прошептал Иван Степанович, словно боялся, что кто-то еще услышит.

– Все, что есть хорошего в жизни, либо незаконно, либо аморально, либо приводит к ожирению, – заметила Ольга, и он смутился. – Ладно, больше тебя не задерживаю. Езжай. Возможно, еще увидимся.

Но Иван Степанович все не уезжал, просительно глядя на нее.

– Что еще? – недовольно спросила она, чувствуя, что силы оставляют ее.

– Мне той ночью приснился человек… Со шрамом… Я боюсь сказать, но… – начал мямлить он.

– Он тебе больше никогда не приснится, это я тебе твердо обещаю. Езжай и спи спокойно.

Она еще не успела зайти в подъезд, а задние габариты автомобиля Ивана Степановича уже исчезли вдалеке. Всю дорогу он придумывал версию для жены, почему он не поехал в командировку и где допоздна пропадал.

 

40

В подъезде Ольге снова стала плохо, и она, чувствуя себя совершенно больной, с трудом открыла дверь в квартиру.

«Замки на двери так и не поменяла, а теперь уже, наверное, и ни к чему», – подумала она, сбросила пальто и, обессиленная, упала на кровать.

Во дворе дома матери осталось лежать два тела: неизвестного мужчины и Софьи. Возможно, они живы, а может, и нет. Софья, по крайней мере, не подавала признаков жизни. Если она жива, то не в ее интересах указывать на Ольгу. Свой поступок Оля могла объяснить тем, что находилась в состоянии аффекта, когда узнала, что маму убили и кто это сделал. Мужчина тоже попался под горячую руку. Сложнее с револьвером – ведь он не зарегистрирован, и за это можно поплатиться, а тут еще применение с тяжкими последствиями, если не хуже. Впрочем, кто сможет доказать, что она хранила револьвер у себя? Никто. Поэтому она будет утверждать, что случайно его обнаружила на стройке, перед самой поездкой в село. А какие патроны в нем были, не знала, да и вообще она в этом не разбирается.

Приступ рвоты скрутил ее, и она с трудом встала и доплелась до туалета. Вся нижняя часть туловища онемела, и она передвигалась как-то боком. Потом еле добралась до ванной, умылась. Провела массажной щеткой по волосам, и на ней осталась небольшая прядь. В зеркале она увидела изможденное лицо с черными кругами под глазами. Она выглядела гораздо старше своих лет.

Ольга поняла, что проиграла. Возможно, следствие по ее делу еще не закончится, а она уже покинет этот мир и воссоединится с мамой. С трудом добралась до кровати, не имея сил постелить себе и раздеться. Легла, в чем была.

Мысли лениво плыли в голове, не желая останавливаться. «Может, не стоит ждать, когда все это закончится, а взять горсть таблеток снотворного и навеки заснуть, без боли и мучений? Ничего не надо будет объяснять. Никому и ничего. И мне станет так хорошо и спокойно!»

Телефонный звонок больно ударил по барабанным перепонкам. Ольга подняла трубку и услышала голос Маргариты Львовны, которая бесцеремонно ночью нарушила ее покой и даже не думала извиниться за столь поздний звонок.

– Оля, я целый вечер вам названивала. Где вы пропадаете?

– Гуляла, ходила на дискотеку – потанцевать захотелось! – раздраженно ответила Ольга, мысленно ругая «бегемотшу» Тэтчер, задающую глупые вопросы. «Какое ей до этого дело?!»

– При вашем состоянии здоровья это ни к чему хорошему не приведет. Я получила результаты клинических исследований. Как я и предполагала, у вас тяжелейшее отравление. Как думаете чем? Тетраэтилсвинцом. Где это вас так угораздило?

– Понятия не имею! А где он применяется? – Ольга была потрясена. «У меня отравление?! Тетраэтилсвинец?! Откуда он взялся?!»

– Насколько я знаю от Ивана Степановича, вы к химическому производству никакого отношения не имеете. Тетраэтилсвинец иногда применяют автомобилисты для повышения октанового числа бензина, но вы, похоже, приняли лошадиную дозу. Как это могло произойти?

– Не знаю. Ошибка исключена, как я понимаю?

– Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Но в этом случае я с полной уверенностью заявляю, что диагноз верен. Я бы рекомендовала вам сразу вызвать «неотложку», пусть отвезут в нашу больницу. Я позвоню в приемное отделение и дам соответствующие указания.

– Я вам очень благодарна, Маргарита Львовна! Считайте, что вы мне жизнь спасли! Еще раз прошу простить за тот неприятный инцидент у вас на приеме, – повинилась взбодрившаяся Ольга.

В голове у нее прояснилось, все стало на свои места. Несмотря на плохое самочувствие, ей захотелось петь и танцевать! И расцеловать «бегемотшу» Маргарэт Тэтчер. «А я чуть не сдалась – какая дура! Война еще не проиграна! Посмотрим, чья возьмет!»

– Ничего, ничего, милочка. Отравление тетраэтилсвинцом вызывает помрачнение сознания, вплоть до делирия, так что спишем это на ваше болезненное состояние. Я знаю, что вы лихо ездите на своем авто, но лучше добираться в больницу не на личном транспорте. Так спокойнее. Отравление может вызывать неожиданные эпилептические припадки. Что, Олечка, решили – звонить мне в больницу?

– Я приеду завтра ближе к обеду, часов в двенадцать. Мне надо будет сделать кое-что неотложное, чтобы потом спокойно лечиться.

– Рискуете, милочка, и заметьте – собственным здоровьем, которое ни за какие деньги не купишь. Вам, конечно, виднее.

– Спасибо, Маргарита Львовна. Я теперь ваша должница до конца жизни. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, милочка. Не шутите со здоровьем – оно шуток не понимает.

Ольга повесила трубку. Этот звонок в прямом смысле спас ей жизнь. Теперь снотворное отменяется. Зачем себя травить, если уже кто-то постарался? Видно, непрошеный гость не только безнаказанно гулял по квартире и украл книгу. Судя по всему, он уже длительное время имел сюда доступ, потихоньку отравлял продукты в холодильнике. Возможно, привычка постоянно держать в доме любимый напиток, пепси-колу, сыграла с ней злую шутку. А все эти сушеные жабы и мыши были для отвода глаз. Тот, кто это предпринял, знал, как ее направить по ложному пути.

Завтра она и в самом деле ляжет в больницу, но сначала ей надо кое-что предпринять. Ответный удар империи! Как жаль, что она не узнала об этом раньше, тогда не было бы и злополучной поездки в Ольшанку и необдуманных действий, за которые ей придется расплачиваться. Правда, теперь она знала, что ее мама умерла не своей смертью и кто ее убил. Возможно, прошлой ночью она убила Софью. Если нет, матушку эта участь не минует, рано или поздно!

Теперь самое главное – узнать, у кого книга, кто стоит за ее отравлением: Галя или авантюристка Вика? Какие мотивы движут этим человеком – месть или корысть? Ольга раздумывала над этим до самого утра, и даже немного не поспала.

Утром она позвонила в зону и переговорила с майором Бондарчуком. Он ее прекрасно помнил и пошел навстречу. Ольга узнала две важные новости: в зону несколько раз приезжала Галя, а дело Глеба было уже практически пересмотрено, так как появились неопровержимые доказательства того, что он невиновен, и вынесение оправдательного приговора – дело самого ближайшего времени, все зависит лишь от скорости движения бюрократической машины судопроизводства. Затем спецпочтой документы на освобождение Глеба попадут на зону, и он, скорее всего, сможет выйти на волю еще до Нового года. Эта новость Олю совсем не обрадовала.

В почтовом ящике она обнаружила письмо от Глеба, в котором он просил ее согласия на развод. «Где тонко, там и рвется», – подумала она, криво усмехаясь. Теперь и мотив Гали был понятен. Преодолевая болезненное состояние, она все же села за руль «БМВ» и в течение нескольких часов выполнила то, что наметила ночью. «Это на случай наихудшего варианта развития событий. Если со мной что произойдет – вдруг Софья умерла и на меня повесят убийство! Моя кара их обязательно настигнет!»

Было двенадцать часов дня, и Ольга уже собрала необходимые в больнице вещи. Самочувствие ее ухудшилось. Больше всего ее донимало ощущение чего-то постороннего во рту, она воображала, что это белый воротничок от школьной формы, и не понимала, как он оказался во рту. Она ощупывала языком ротовую полость, и из-за множества бесполезных попыток остро желала материализации этой вещи, чтобы появилась возможность ее выплюнуть, а так как этого не происходило, она то и дело понапрасну сплевывала уже только иллюзию слюны – во рту и в горле совершенно пересохло.

У нее кружилась голова, ее мучила непрекращающаяся тошнота, появилась резь в глазах. Когда она двигалась, у нее дрожали мелкой противной дрожью мышцы ног, спины.

Зазвонил телефон, и у нее почему-то все оборвалось внутри. «Я никого не жду, никто не должен мне звонить!» – уговаривала она себя, но рука предательски подняла трубку.

– Костюк Ольга Викторовна? – поинтересовались казенным тоном, не оставляющим сомнений, кто на другом конце линии.

– Да, это я, – безжизненным голосом произнесла она.

– Ольга Викторовна, у вас вроде имеется дом в селе Ольшанка?

– Это дом моей матери… Она умерла, и теперь я являюсь владелицей.

– А вы часто ездите в это село?

– Не очень.

– Когда вы были там в последний раз?

– Уже точно не припомню. Это очень важно?

– Как сказать. Я следователь областной прокуратуры, Гончаренко Вадим Георгиевич. Мне необходимо выяснить некоторые моменты.

– А что, собственно, произошло?

– Возле вашего дома в Ольшанке совершено преступление. Я его расследую, и мне крайне необходимо с вами побеседовать. Как вы смотрите на то, чтобы через часик заехать ко мне?

– Я больна. Ложусь в стационар больницы ученых. Поэтому извините, сегодня не смогу. Вам придется подождать, пока я выздоровею, или самому навестить меня в больнице.

– Ольга Викторовна, вы же еще не легли в больницу и находитесь дома…

– Я уже выхожу из дома, – прервала его Ольга.

– Ольга Викторовна, в ваших интересах, – произнес он холодным тоном с нажимом на слове «ваших», – сегодня побеседовать со мной, до того, как вы ляжете в больницу, иначе у меня может создаться впечатление, что вы что-то скрываете.

– Ничего я не скрываю! А что, собственно, там произошло?

– Здесь все узнаете. Я вас жду, Ольга Викторовна.

– Хорошо, я сейчас заеду. Сами убедитесь, что я очень больна.

– Спасибо, Ольга Викторовна. Обещаю, что это много времени не займет. Я выпишу вам пропуск. Комната номер двадцать пять. Приезжайте.

– Хорошо. Приеду. – Она повесила трубку.

«Ч-черт меня дернул поднять трубку! Так некстати! – разозлилась она на себя. – Поеду на своей машине. Потом оставлю ее на территории больницы – думаю, Маргарита Львовна поможет ее пристроить. Если бы знать, чем все закончилось в Ольшанке! Свои показания надо будет выстраивать, исходя из этого. Впрочем, ничего подписывать не буду, а в крайнем случае упаду в обморок, сошлюсь на болезненное состояние. Самочувствие такое, что и притворяться не надо. – Посмотрела на себя в зеркало. – Вид неважнецкий, как говорится, краше в гроб кладут. Впрочем, это мне как раз на руку». Она огляделась – не забыла ли чего, – и ей на глаза попалось неоконченное письмо к Глебу, которое вчера начала писать.

«Любимый Глеб! Мне очень не хватает тебя, а тебе, надеюсь, меня. По-моему, мы с тобой оба в прошлом наделали очень много ошибок, и за свои я у тебя прошу прощения. Лучший судья – время, твое отсутствие сделало мою жизнь пустой, лишенной желаний. При наших встречах в зоне (рука дрожит, когда я пишу это ненавистное слово), я пыталась рассказать тебе о своих чувствах, но ты отгораживался от меня, словно ежик, выпуская колючки. Милый, добрый ежик, но слишком доверчивый… Мне кажется, кто-то незаметно вклинивается между нами, умело интригуя, пытаясь разрушить все то, что нас связывало все эти годы.

Сегодня я ложусь в больницу, мне очень плохо, а еще хуже то, что меня гложут дурные предчувствия. Мне кажется, что мы можем больше не увидеться, хотя я знаю, что ты скоро вернешься домой. Обещай: если со мной что-нибудь случится, то похоронишь меня в Ольшанке, возле мамы».

Ольга в раздражении скомкала письмо и швырнула его на пол.

«Все не то. Тон приторно-заупокойный. Пишу словно прощальное письмо, как будто я сдалась, потерпела поражение. Возможно, я проиграла эту битву, но до конца войны еще далеко. Какая-то девчонка вздумала со мной тягаться, а я нюни распустила. Ей повезло, что до сих пор удавалось оставаться в тени, но теперь, как говорится, маски сброшены. Я предприняла меры на самый крайний случай – раздобыла килограмм ртути. Это медленная и мучительная смерть через несколько месяцев, но я просто перестраховываюсь. Жаль, конечно, квартиры, но это лучше, чем недооценить врага. Письмо это я уничтожать не буду, положу в тайник, чтобы после неизбежной победы перечитать его и посмеяться над собой, паникершей».

Потом ей пришла в голову новая, озорная мысль, она подняла листок и дописала: «Потому что не смогу я здесь спокойно лежать – слишком суетно. И помни, что бы ни случилось, я буду любить тебя вечно!»

«Это можно посчитать признанием в любви и скрытой угрозой, – усмехнувшись, подумала она. Поколдовала над трельяжем, открыла потайной ящичек и сунула в него письмо. – Глупо и кощунственно так писать о себе. Но разве то, чем я занималась до сих пор, не глупо и не кощунственно?»

«Возможно, это то, что мне нужно в данный момент, – подумала она. – Вид достаточно болезненный, так что, необходимость ложиться в больницу не должна вызывать у следователя подозрений». Вспомнила, как Степан, смеясь, рассказывал, что прокуратура и больница – как причина и следствие. Если у бизнесмена возникают серьезные проблемы с прокуратурой, то он первым делом старается затянуть следствие, кочуя по больницам, «отстреливаясь» всевозможными справками о состоянии здоровья. Возможно, но… Ольга упрямо тряхнула головой. «Приберегу это на крайний случай. Я никогда ни на кого не надеялась, только на себя, на свои силы. Внешность, слово, действие – это тоже оружие, иногда даже более эффективное, чем официальная бумажка. Поэтому к следователю явлюсь не как жалкая развалина, а как змея-искусительница. А будущее покажет, права я была или нет…»

«Будущее – это то, чего у тебя уже нет!» – вдруг в голове словно прозвучал голос покойной матери Ульяны, и Ольга почувствовала, как спину обдало холодом смерти.

«Ты не права, старая колдунья! – мысленно возразила Ольга. – Пока я жива, у меня есть будущее».

«Пока…» – пронеслось эхом в голове, но Ольга уже прекратила спорить сама с собой. Опять пошла в ванную, вымыла шампунем голову и уложила волосы феном, затем занялась «боевой раскраской» лица. «Макияж должен не давить, а привлекать, быть ненавязчивым, но в то же время подчеркивать имеющиеся достоинства, – дала она себе установку на спокойствие и уверенность в себе. – Макияж утренний и вечерний отличаются, как день и ночь. Точно так же, как деловой и для любовной встречи. А какой подойдет для встречи со следователем? Он должен помочь расположить его к себе, завлечь. Для этого подойдет персиковый цвет и нежные тона. Все женщины в какой-то степени ведьмы, поэтому любой макияж – это тот же приворот, только без слов и заклинаний».

Пока Ольга рылась в ящиках трельяжа в поисках подходящей косметики, ей под руку попалась старая упаковка от французских духов, некогда подаренных Глебом. Она с раздражением схватила ее, намереваясь выбросить, и тут почувствовала, что она не пустая. Открыв, обнаружила в ней огарок свечи. Воспоминания сразу перенесли ее на несколько месяцев назад, в день смерти матери, когда ей казалось, что весь мир вертится вокруг нее, а единственной проблемой было избавиться от Глеба. За это время столько близких ей людей покинули этот мир, а Глеб, хотя и находится в заключении, продолжает жить. Такое чувство, что он неразделимо связан с ней крепкими нитями, больше напоминающими паутину. Она подбросила на руке огарок свечи, но не смогла поймать, и он закатился за тумбочку.

Ольга вышла из квартиры и стала медленно спускаться по лестнице. Слабость, вялость во всем теле, легкое головокружение вызывали желание лечь в постель, но она пересилила себя и вышла во двор. Осенняя свежесть немного взбодрила ее. Она обвела взглядом двор, словно впервые увидела его. Небольшой клочок асфальта, сжатый со всех сторон домами, гаражами и мусоркой. Перед домом напротив узкая полоска земли, огражденная деревянным заборчиком, перед ним скамейка, на которой любят греться на солнышке пенсионеры.

Возле нее обычно ставил свой «лексус» Степан, и там же он принял смерть от руки Василия. А сейчас возле этой скамейки стоит ее автомобиль. Она прошла по тому месту, где тогда лежало мертвое тело, и ничего не почувствовала. Обычный пятачок старого асфальта, и ничто не напоминает о том трагическом событии.

Что думал Степан тогда, какие мысли были последними перед тем, как его душа покинула этот мир? Вспоминал прошлое, детство, маму, а может, ее, Ольгу? Впрочем, скорее всего, нет. Пуля принесла боль, которая вытеснила из сознания все. Боль, шок, небытие, из которого нет возврата.

Тут Ольга вспомнила, что забыла в квартире мобильный телефон. Можно, конечно, не возвращаться, а дать ключи от дома Вараве и попросить его привезти телефон вечером в больницу. А самой отдохнуть, поваляться на больничной койке, отрешившись от всех забот. Но сейчас предстоит разговор со следователем, после которого, возможно, ей придется предпринять экстренные меры и телефон будет кстати.

Поднявшись на второй этаж, подумала: «А может, к следователю сегодня все же не стоит ехать? Повестки нет, я серьезно больна. Убедительное объяснение есть – ухудшение самочувствия. Если что, Маргарита Львовна не даст в обиду, распишет мое заболевание в красках». Но Ольга все-таки зашла в квартиру за мобильным телефоном, а на обратном пути в коридоре посмотрелась в зеркало, осталась собой недовольна, но подмигнула отражению – мол, не теряй надежды, пока я есть, вот если меня не будет, то и тебе не быть.

Плохая примета – возвращаться с дороги. У Булгакова в «Мастере и Маргарите», если бы Берлиоз на пять минут раньше или позже вышел из парка, то ничего бы с ним не случилось – в первом случае трамвай не доехал бы до перехода через трамвайные пути, а во втором – уже проехал бы его. Выходит, что сроки жизни предопределены судьбой, а мы только статисты, и неизвестно, лучше нам от этого или хуже.

Когда уже тронулась, пожалела, что села за руль. Головная боль усилилась, тошнота то и дело подкатывала к горлу, резь в глазах вызывала слезы, и все виделось словно в тумане, мелькали неясные образы.

Был час пик: перегруженные автотранспортом дороги, матерящиеся и ни при каких обстоятельствах не уступающие дорогу водители, ловкачи, пытающиеся протиснуться в самых невероятных местах, издерганные регулировщики на перекрестках, всегда правые пешеходы, пересекающие проезжую часть, где им вздумается.

За Бессарабской площадью, когда выехала на бульвар Леси Украинки, стало немного веселее, машин здесь было меньше, появилось ощущение, что и в самом деле едешь, а не плетешься в бесконечном потоке, то и дело дергаясь. Утром прошел мокрый снег, превратившийся в грязную жижу. Она облепила днища автомобилей и вылетала из-под колес, норовя залететь в приоткрытое окно.

Дорога все время шла на подъем. Ольга, заметив мигающий зеленый сигнал светофора метрах в ста впереди, на перекрестке с улицей Щорса, утопила педаль газа, пытаясь проскочить до того, как загорится красный свет. В то время, когда она уже выезжала на перекресток, ей перегородил дорогу микроавтобус, вывернувший слева, он, видно, тоже очень спешил проскочить на упреждающий сигнал светофора. Ольга резко нажала на тормоз и вывернула руль вправо, объезжая микроавтобус спереди. На мокром асфальте ее занесло, развернуло и бросило на осветительный бетонный столб, стоящий на углу тротуара. Страшный удар пришелся на водительскую дверцу. Тысячи звезд вспыхнули у нее перед глазами вместе с рассыпающимся лобовым стеклом. Боли она не почувствовала, только будто услышала, как кто-то вдалеке с ней разговаривает. «Я нахожусь здесь, а разговариваю где-то далеко», – удивилась она, и все померкло.

 

41

Галя облегченно вздохнула, выходя из переполненного трамвая. Ехали в нем в основном пенсионеры, и ей пришлось всю дорогу стоять. Ведь не повесишь на шею табличку «Я беременна, и у меня токсикоз!» и не станешь орать об этом на весь салон. А при ее худощавой фигурке и свободной одежде это совсем незаметно. А вот когда она поздним вечером раздевалась и рассматривала себя в небольшом зеркале, все более округляющийся животик бросался в глаза. У нее пока не было однозначного отношения к этой зарождающей жизни, она не чувствовала к ней любви, только привязанность. Как к чему-то, что в будущем должно пригодиться.

Больница скорой помощи располагалась на левом берегу Днепра и, чтобы до нее добраться, ей пришлось проехать почти половину города. По крайней мере, ей так показалось. Поездка была не из приятных, так как из-за токсикоза то и дело приходилось прерывать путешествие на общественном транспорте, чтобы найти укромное местечко. А еще ее одолевали нехорошие мысли по поводу их с Ольгой противостояния. Вступив в борьбу с ней, Галя не переоценивала свои силы, особенно когда дело дошло до прямой конфронтации. Пока ей удавалось наносить удары, оставаясь в тени, ловко маневрируя, подставляя под ответные удары других. Но это не могло долго продолжаться. Зная хитрость, коварство и злобность Ольги, она задавала себе вопрос: «А стоило ли все это затевать, пытаться побороть столь опасного противника?» Но выбор уже был сделан и пути отступления отрезаны. Впрочем, пока все складывалось удачно для Гали. Книга с заклинаниями черной магии, тяжелая артиллерия Ольги, теперь находилась у нее, да и в Ольшанке та наследила так, что ей не избежать близкого знакомства с правоохранительными органами. Однако нехорошее предчувствие не покидало Галю. Да, Ольга – серьезный противник, и поэтому, пытаясь предугадать ее ответный ход, она даже вынуждена была следить за Ольгой, порой в ущерб занятиям в институте.

Сейчас ее больше всего интересовало, оставит ли прокуратура Ольгу на свободе, под подпиской о невыезде, после того, что она натворила в Ольшанке? А еще, что Ольге сказали в больнице по поводу ее «заболевания», не выяснили ли его причину? Теперь, когда Ольга чуть было не застукала Галю ночью в своей квартире, слишком опасно было вновь пытаться проникнуть туда и надо было искать другие способы воздействия на нее. Но ничего путного не приходило в голову, а страх только нарастал.

Сегодня, проторчав с утра полтора часа возле ее дома, она сильно замерзла, и все это лишь для того, чтобы увидеть, как Ольга садится в свой «БМВ». Галя поехала на занятия в институт, но она так нервничала, что на перемене позвонила ей на работу. Для чего, сама не знала, разве что повинуясь чувству, называемому интуицией. К ее удивлению, встревоженный женский голос сообщил ей, что Ольги нет, так как она попала в автомобильную аварию и сейчас находится в больнице скорой помощи в тяжелом состоянии.

Это известие вначале обрадовало Галю, а затем заставило вдвойне встревожиться. «А что, если это лишь защитный ход Ольги, которая хочет взять тайм-аут после событий в Ольшанке и скрывается в больнице от прокуратуры, а еще готовит ответный удар?» – эта мысль теперь гнала Галю в больницу скорой помощи, чтобы самой во всем убедиться.

В больнице ей показалось, что она попала в громадный человеческий муравейник. Потоки людей сновали по бесконечным переходам, разделяясь и снова соединяясь, редея, расходясь по многочисленным помещениям и вновь пополняясь за счет прибывающих человеческих особей. Опасения, что будет сложно проникнуть в здание больницы, были напрасными, а белый халат, который Галя взяла с собой на всякий случай, остался невостребованным. Даже охранник, дежуривший в громадном вестибюле больницы, выглядел бутафорией. А вот получить информацию об Ольге оказалось непросто, но и это в конечном счете Гале удалось.

Ольга лежала в реанимации, и, если верить полученным сведениям, пребывала в критическом состоянии, между небом и землей. Почувствовав очередные позывы к рвоте, Галя скрылась в туалете, затем, обессиленная, в раздумье прислонилась к прохладной стенке коридора, покрашенной в холодный синий цвет.

«Можно считать, что поход сюда дал удовлетворительные результаты, – размышляла она, – но стоит пойти дальше и попробовать проникнуть в святая святых – реанимацию, где в беспомощном состоянии пребывает моя противница, чтобы понять, насколько все у той плохо». Галя решительно зашла в первую попавшуюся больничную палату. Здесь стояло восемь коек, и все были заняты тяжелобольными – спертый воздух, насыщенный человеческим отчаянием и болью. Здесь казалось, что время остановилось. У окна лежал в беспамятстве паренек лет шестнадцати, он, похоже, бредил. Рядом с ним сидела осунувшаяся полная женщина с воспаленными красными глазами. Она периодически смачивала ему губы влажной ватой.

– Извините за беспокойство, – обратилась к ней Галя, – можно я здесь оставлю верхнюю одежду, а то к подружке после операции не пускают. Я халатик надену, может, и прошмыгну к ней?

Женщина молча кивнула в знак согласия. Галя быстро переоделась и перекинула пальто через спинку кровати.

– Это ваш сын? – спросила она у женщины.

Та снова кивнула.

– А что с ним приключилось? – спросила Галя, просто чтобы спросить.

– Играл он. Играл с товарищами, вот и доигрался, – тихо ответила женщина и заплакала.

Галя не стала ждать продолжения истории и вышла из палаты. Теперь она могла сойти за студентку-практикантку, одну из множества снующих здесь, за санитарку или медсестру.

Вскоре она увидела светящуюся табличку «Реанимационное отделение» и под ней грозное предупреждение: «Посторонним вход воспрещен», но смело открыла дверь. Здесь было гораздо спокойнее, чем в коридоре.

«Палат в отделении немало, так что Ольгу будет не так просто найти, – подумала Галя и решительно направилась к первой от входа двери. Та неожиданно распахнулась прямо перед ней, и на нее налетел высокий молодой мужчина в униформе цвета морской волны. Галя вскрикнула и отлетела к стенке. При столкновения с головы мужчины слетела шапочка.

– Что ты здесь делаешь?! – со злостью спросил он, не спеша наклоняться за шапочкой и сверля девушку черными глазищами.

– Я здесь на практике, а только что мне стало известно, что сестра… двоюродная попала сюда. Хотела узнать, что да как, чтобы тетке сообщить, а то та очень переживает, – сбивчиво стала объяснять Галя и, наклонившись, сама подняла с пола шапочку, стряхнула с нее несуществующую пыль и подала мужчине.

– А на каком курсе ты учишься? – подозрительно спросил мужчина, надевая на голову шапочку.

– На первом, – ответила Галя, боясь назвать один из старших курсов, – а вдруг этому верзиле придет в голову задавать каверзные вопросы на медицинскую тему?

– Ты мне мозги не пудри! – строго сказал мужчина. – Практику проходят после третьего курса. Из тебя медичка, как из меня балерина.

Галя, мысленно представив этого крупного, с выпирающим животом-«арбузиком» мужчину в одеянии балерины, несмотря на серьезность ситуации, прыснула.

– Ой, извините! – сразу спохватилась она. – Я вот представила…

– Приключений ищешь? – резко прервал ее мужчина, но сбавил тон и миролюбиво добавил: – Давай на выход, быстро, быстро!

– Я про двоюродную сестру правду сказала. Ее зовут Оля Костюк – сегодня к вам поступила.

– Ну и что с того? Давай быстро на выход, у меня нет времени тобой заниматься!

– А я беременная и мне отказывать нельзя, иначе у вас все пойдет шиворот-навыворот! – бросилась она в атаку.

– А у тебя справка есть, что ты беременная? – сощурившись, спросил мужчина.

– Нет. Но я… – растерялась Галя.

– Пошли на гинекологическое кресло, поглядим, что у тебя там! – Мужчина, развернувшись, жестом велел ей идти за ним.

Галя покорно поплелась следом. Через три шага он обернулся, посмотрел на нее и улыбнулся.

– Ладно, считай, что ты меня достала. Что тебе нужно? – спросил он.

– Одним глазком взглянуть на Олю! – попросила Галя.

– Твоя сестренка в критическом состоянии, все время без сознания. Если честно, то вряд ли выкарабкается, просто удивительно, что до сих пор жива. Если это можно назвать жизнью – она в коме. Жизнь овоща, – вздохнув, сказал он.

– А одним глазком? – вновь попросила Галя.

– Ладно, иди за мной.

У Ольги была забинтована голова; мертвенно бледная, неподвижная, она вся была опутана проводами. На экране рядом стоящего прибора бежала изломанная линия, информирующая о том, что у нее по-прежнему бьется сердце, пусть и очень слабо. Галя невольно почувствовала жалость к этой молодой женщине, хотя и предприняла столько усилий, чтобы ее уничтожить. Она подошла поближе и дотронулась до ее руки, холодной и безжизненной.

Внезапно Ольга, открыв глаза, пронзила Галю взглядом, словно до этого она притворялась, поджидая ее. Рука Ольги, ожив, крепко схватила Галину руку, и ту точно ударило током.

– Теперь ты одна из нас! – прохрипела Ольга. – Будь ты проклята!

– Невероятно! – вскрикнул за спиной Гали мужчина.

Она невольно обернулась и увидела его выпученные от удивления глаза. Когда она вновь посмотрела на Ольгу, та снова лежала неподвижно, будто труп, и больше не сжимала ее руку. Запиликал прибор, и по экрану побежала прямая зеленая линия.

– Вон отсюда! – крикнул мужчина Гале, а в коридор: – Реанимационную в третью!

В палату вбежали две медсестры, а Галя вышла в коридор. Она знала, что медицина бессильна вдохнуть жизнь в мертвое тело Ольги, ибо та, сделав свой выбор, назначила ее своей преемницей и ушла в мир иной. И это была не награда, а наказание и месть! Галя шла по коридору сквозь человеческую сутолоку, не обращая внимания ни на кого, не чувствуя в себе никаких перемен. Но она знала, что все изменилось. Она оделась и вышла на улицу.

– До-об-рая де-вуш-ка! Подай на пропитание! – прогнусавил кто-то за ее спиной и дернул за сумочку.

Галя обернулась и произнесла раздраженно:

– От этих нищих никакого житья нет! Они уже не просят, а требуют! – И в ужасе застыла, проглотив все гневные слова, которые была готова выпалить.

Прямо ей в лицо смотрела сама смерть – мертвенно бледная, со сморщенным, лишенным растительности черепом и черными впадинами глаз.

«Это Ульяна! Мертвец из могилы! Пришла мстить за Ольгу!» – заметалась в голове мысль, лишая сил для сопротивления. Вдруг веселый ребячий смех вернул ее к действительности. Два долговязых старшеклассника с портфелями, явно возвращавшиеся из школы, умирали со смеху, стоя рядом с ней. Третий, в маске мертвеца, продолжал играть свою роль.

– Де-вуш-ка, – гнусавил он, – если нет денег, то полюби меня! – и сделал движение, словно пытался обнять ее.

Галя брезгливо отшатнулась.

– А ну пошли отсюда! – послышался визгливый женский голос – это на сторону Гали стала полная женщина средних лет. – Нашли себе занятие – людей пугать!

И Галя вспомнила, что это в палате, где лежал ее сын, она оставляла пальто, прежде чем отправиться на поиски Ольги, а когда возвратилась, то женщины там уже не было.

– Спасибо! – поблагодарила Галя. – Вы снова помогли мне. Я так испугалась!

– Больше надо бояться живых, чем мертвых, – тяжело дыша, сказала женщина. Видно, излишний вес доставлял ей немало неприятностей. – Напридумывали кучу праздников, а некоторые, такой как завтра, совсем непотребные. С мертвецами, чтобы страшно было. А по христианскому календарю это День всех святых, и надо ушедших поминать. Мы же все по-заграничному, словно своего нет. Вот мальцы и изгаляются, гадости творят. Фильмов насмотрелись, да еще игры всякие на компьютере… – и сразу, без какого-либо перехода, спросила: – А как твоя подружка, которую навещала?

– Нормально. Умерла она, – машинально ответила Галя, и женщина в ужасе отшатнулась от нее.

– Свят, свят! – только и произнесла она, и исчезла, словно в никуда.

Галя продолжила свой путь к метро. Ее вновь начало подташнивать.

«Как это я забыла! Завтра ведь Хэллоуин! Ольга умерла накануне праздника мертвецов и теперь принадлежит им. По преданиям, умерев, душа колдуна или ведьмы не спешит оставить землю, старается в последний раз сотворить лихо живым. Вслед за Ульяной один за другим ушли в мир иной люди, в той или иной мере связанные с ней. И моего брата Василия забрала проклятая ведьма! – У Гали на глазах выступили слезы, но она взяла себя в руки. – Ольга не Ульяна, да и не известно, чего больше в этих суевериях – выдумки или правды. Впрочем, та женщина права: мертвые не могут помешать жить нам, живым, если им в этом не помогут живые». С этими мыслями она села в трамвай – ей предстояло проехать три остановки до метро. На следующей остановке, «Рынок “Юность”», в вагон набилось много народу, Галя стояла, сжатая со всех сторон, не имея возможности даже шелохнуться. Когда на следующей остановке основная масса людей покинула вагон, она полезла в сумочку, чтобы купить билет у кондуктора, и тут обнаружила, что лишилась кошелька. Силы ее покинули, слезы хлынули рекой, и она чуть не потеряла сознание. Гале повезло – рядом стоящий мужчина, заметив ее состояние, попросил паренька уступить ей место и помог сесть. Когда она, выплакавшись, смогла объяснить, что у нее украли кошелек, он купил ей билет, несмотря на ехидную реплику кондуктора: «Знаем мы таких артисток!»

Через две остановки мужчина вышел, а кондукторша, подобрев, сообщила, что за день на этом отрезке маршрута лишается кошелька великое множество ротозеев. «Не надо гав ловить!» – дала она ценный совет и продолжила заниматься своим делом.

«Неприятности начинаются!» – подумала Галя, бездумно глядя в окно на проплывающие ландшафты и серые дома Старой Дарницы.

 

42

Галя ежилась под пронизывающим осенним ветром, но мужественно несла добровольную вахту возле траурного зала городского кладбища. С минуты на минуту должен был подойти автобус с телом Ольги, чтобы та могла отправиться в свое последнее путешествие, откуда нет возврата. Галя все эти дни названивала в Институт психофизики человека, где прежде работала Ольга, человеку, от которого и получила информацию о сегодняшних похоронах. Она знала весь маршрут автобуса с телом Ольги: из морга тот должен был проследовать до института, где тело собирались выставить в актовом зале для прощания, затем автобус сделает остановку возле дома, где проживала Ольга, чтобы с ней могли проститься соседи. Гроб в квартиру поднимать не будут по причине отсутствия лифта. Последняя остановка будет здесь, перед траурным залом. Автобус сильно задерживался, и люди, приехавшие сюда, нервно топтались на месте, с тоской поглядывали на принесенные цветы, словно только они их здесь и удерживали, не давали вернуться в городскую сутолоку. Периодически, чтобы не замерзнуть, Галя заходила в траурный зал, наблюдала за церемониями прощания.

В траурном зале все происходило как на конвейере: в него то и дело вносили тела упокоившихся, над ними произносились прощальные речи – то профессиональные, возвышенные, то нескладные экспромты, но слова редко звучали от души. Народ приходил и уходил, в зале словно происходили приливы и отливы.

Как это теперь принято, каждого покойника отпевал поп с жидкой рыжей бороденкой и веселыми, лукавыми глазами. В паузах между совершением обряда он время от времени появлялся в зале, обычно атакуемый родственниками-распорядителями с какими-то дополнительными пожеланиями, и при этом, отбиваясь от них, еще успевал «ощупывать» взглядом всех достойных внимания молодых женщин. По Гале он скользнул отрешенным, пустым, безразличным взглядом, но она не обиделась.

Ритм поступлений покойников стал замедляться, и вскоре наступила тишина. Галя еще больше встревожилась. «Что же могло случиться по пути следования автобуса?»

Надвигались сумерки. Поп, видимо, в последний раз появился в траурном зале – судя по тому, что переоделся в более короткую черную рясу, из-под которой виднелись добротные черные брюки и модные туфли. Он стал о чем-то шептаться с распорядительницей зала – высокой, статной, по-своему красивой женщиной, которая периодически хихикала, сбросив с лица маску вечной скорби.

«Похоже, святой отец отсюда направит свои стопы не в келью для молитвы, а в более веселое место, – неприязненно подумала Галя. – Все-таки сельский священник, отец Никодим, при всех его недостатках выгодно отличается от этого служителя церкви, даже если он всего лишь умело маскируется, чтобы выглядеть благопристойно. А этому, видно, невтерпеж сбросить с себя церковные атрибуты и раствориться в толпе мирян, ничем от них не отличаясь. Да и сельские похороны все же создают атмосферу таинства перехода человека в другой мир, где время уже ни над чем не властно. А на городских похоронах не обходится без ожидания или спешки».

В этот момент в траурный зал буквально влетел полный мужчина маленького роста в ратиновом пальто и пыжиковой шапке. Он стал экспрессивно в чем-то убеждать попа и распорядительницу, помогая себе активной жестикуляцией. Траурный зал начал заполняться людьми, и сердце у Гали учащенно забилось.

– А я вам говорю, что у меня все оплачено, и прошу исполнять свои обязанности! И мы еще оценим качество их исполнения! – прокричал полный мужчина хорошо поставленным голосом, снял в возбуждении шапку и стал ею обмахиваться, словно изнемогая от жары.

Галя поспешила протиснуться к нему поближе. Лицо мужчины было ей знакомо.

– Хорошо, сын мой! – сдался священник, поеживаясь под любопытными взглядами окруживших их кольцом людей. – Но это не по-христиански – отпевать и хоронить после захода солнца. Нет, не по-христиански!

– Вы, гражданин, главное не волнуйтесь. Раз оплачено, то обслужим по высшему разряду. Отец Федор сейчас подготовится и отправит службу, – сказала распорядительница, вновь надевая на лицо маску глубочайшей скорби. – Кто у нас покойник?

– Ольга, – мужчина закашлялся. – Ольга Викторовна Костюк.

Сердце у Гали оборвалось, на глаза непроизвольно навернулись слезы.

Женщина сверилась со списком.

– Да, есть такая. Вы опоздали на два с половиной часа.

– Технические неполадки, – нервно дернулся полный мужчина.

– Вы – родственник покойной?

– Нет. Я руководитель… заместитель директора института, где она работала. У нее здесь нет родственников. Недавно она похоронила мать, муж находится в тюрьме, детей нет. Институт взял на себя организацию похорон.

– Вы будете произносить прощальную речь? Как вас представить?

– Варава Иван Степанович. Заместитель директора Института психофизики человека.

– Хорошо, записала. Дайте основные хронологические данные покойницы, кто ее родители, где росла, училась.

Галя обернулась и увидела, что на постаменте из черного гранита уже установлен гроб. Ощущая легкую дрожь во всем теле, она подошла к нему. Ольга лежала в гробу как живая, во всем блеске своей красоты – умелый макияж сделал свое дело. Бледное лицо освежали легкий румянец и алые губы. А вот зелень глаз скрывали прикрытые веки с длинными ресницами. Она была в деловом сером костюме, красиво облегающем фигуру, и очень симпатичных лакированных туфельках. Галя испытала чувство жалости. Нет, не к покойнице, которая своей красотой вновь бросала всем вызов.

«Да, я умерла, и ты можешь праздновать победу. Но ты никогда не станешь такой, как я, особенно внешне!» – красноречиво говорил ее вид. Поэтому жалость Галя испытывала к красивым вещам, которые должны будут исчезнуть вместе с покойницей в сырой земле. Внезапно она вспомнила Маню, ее последние слова перед смертью, когда она предрекала ей судьбу деревенской старой девы. Перед глазами мелькнуло видение: вначале презрительное лицо Мани, выплескивающей на нее яд и желчь, облеченные в словесную форму, потом лицо Мани стало морщиться от удивления, испуга, физической боли, затем застыло маской, только кровь пульсировала из раны в животе. Вспомнила и свое состояние: смертельная обида, гнев, холодная рукоятка ножа, неожиданно легко проникнувшего в человеческую плоть, ужас, невыполнимое желание вернуть все назад. Жалость пришла гораздо позже.

«Нет, Маня, ты не права. Права пословица: не родись красивой, а родись счастливой. А я счастлива: случай и мои усилия помогли мне избавиться от Ольги, и теперь я ее наследница. Все, чем владела Ольга, станет моим, даже ее муж Глеб. Природа обделила меня красотой? Ничего, красивые вещи и косметика скроют этот недостаток. А теперь прочь отсюда! Жаль, что беременность не дает мне возможности отметить свой триумф и залить вином плохое настроение», – размышляла Галина.

– Смотри, как Иван Степанович старается, – услышала она рядом разговор вполголоса и насторожилась, – как будто самого дорогого человека хоронит. А ведь Ольга была женой его заклятого соперника, Глеба Леонидовича. Если бы тот в тюрьму не попал за убийство, то недолго бы «царствовал» Иван Степанович на своей должности. Еще неизвестно, убил ли Глеб Леонидович ту женщину? Мирный он был человек, на него совсем не похоже.

– На Чикатило тоже никто бы не подумал, что тот убийца, – возразила другая женщина и после паузы добавила: – Хотя на Глеба я бы подумала в последнюю очередь.

– Убивал или не убивал – это другой вопрос. Главное, что после того, как Глеб попал в тюрьму, отношения у Варавы и Ольги значительно улучшились, можно сказать, они максимально сблизились.

– Да что вы здесь такое говорите, у гроба покойницы! – вмешалась в разговор третья женщина. – Как вам не стыдно!

– Галя, неужели это ты? – услышала она, обернулась и с удивлением увидела бабу Марусю из Ольшанки.

Рядом с ней заметила еще нескольких односельчан. Галина сдержанно поздоровалась с ними.

– Галя, ты теперь совсем городской стала! – одобрительно сказала баба Маруся, оценив внешний вид девушки. – Вот только какая незадача! Мы узнали, что с Олечкой приключилось, – она вытерла платочком слезящиеся глаза, – и приехали забрать ее тело, чтобы похоронить на родине, в Ольшанке, рядом с Ульяной, Манькой, а этот плешивый, – она указала пальцем на Ивана Степановича, который как раз произносил прощальную речь, – не отдает. Говорит, что ей здесь место. А мне председатель автобус дал и подмогу, чтобы Олечку сопроводить домой. А плешивый не дает! Нельзя ее здесь хоронить, да и время уже позднее. – Она с досадой махнула рукой. – Пошли, Галочка, еще разик попросим его.

Галя послушно поплелась за бабой Марусей. Иван Степанович после речи вновь обмахивался шапкой, точно веером.

– Что, соколик, притомился? Может, одумался и отдашь тело Олечки, чтобы захоронить его на ее родине, в Ольшанке? – ласково спросила баба Маруся.

– Гражданка, не несите ересь! – Маленький человек даже покраснел от возмущения. – Институт взял на себя организацию похорон гражданки Костюк и сделает это. А вы здесь не мельтешите. Приехали прощаться – значит, прощайтесь! А меня больше дурацкими вопросами не отвлекайте! – И он отвернулся.

Баба Маруся огорченно вздохнула. В это время рыжий поп начал отпевать покойную. Баба Маруся достала из кошелки несколько свечек, перетянутых шпагатом.

– Галя, возьми свечку. Никого из родных Олечки здесь нет, так хоть мы ее помянем. Жаль, певчих с собой не взяла! Пойду раздам свечки нашим односельчанам, для Олечки мы здесь самые близкие. – И она исчезла в толпе.

– Иван Степанович, возьмите свечку и прочитайте про себя «Отче наш»! – услышал Варава голос рядом с собой, и с удивлением уставился на худощавую девушку, протягивающую ему горящую свечу. Что-то в ней было необычное, скорее всего, большие черные глаза, которые словно рентгеном просвечивали, при этом ничего не выражая. Он хотел, по своему обыкновению, «взбрыкнуть», а получилось застенчивое:

– А зачем это?

Девушка приблизила свое лицо к нему и прошептала:

– Вы ведь любили ее и были любимы! Я это точно знаю, как и то, что той ночью в Ольшанке она была не одна, а вместе с вами. Но об этом известно только мне!

Ивана Степановича охватил леденящий ужас. Он вспомнил ту страшную ночь, когда по просьбе Ольги отвез ее в Ольшанку, вспомнил, как она прибежала к нему, перепуганная, и уже потом, гораздо позже, он узнал, что она кого-то ранила в том селе, одного или двух человек. По этому факту было возбуждено уголовное дело, и только смерть Ольги положила конец расследованию. А теперь эта девчушка с черными глазами, которым нет сил сопротивляться, заявляет, что знает об этом!

Он послушно взял свечку и начал едва слышно читать молитву «Отче наш», хорошо знакомую ему из деревенского детства. И отрешился от всего окружающего, будто этим мог помочь любимой женщине, которая теперь лежала в гробу на холодном каменном постаменте.

Когда он пришел в себя, странной девушки рядом не было, так же как и свечки, которую он только что держал в руке, ощущая, как горячий воск стекает по пальцам. Остались лишь следы воска и ощущение, знакомое ему в детстве, как будто он только что как следует выплакался.

– Просто наваждение какое-то! – прошептал он и непроизвольно перекрестился.

Сегодня все шло не так, из-за массы недоразумений они настолько задержались. Началось с того, что в морге не могли найти тело Ольги, хотя санитар помнил, что подготовил его и уложил в гроб. Лишь потом выяснилось, что его по ошибке погрузили в другой автобус, а выяснилось это, только когда приехали на место. Интересно то, что ее тело перепутали с телом пожилого мужчины. Иван Степанович представил себе лицо вдовы, когда подняли крышку гроба, и она обнаружила под ней вместо горячо любимого супруга молодую красивую женщину. Он, неожиданно для себя, громко хихикнул, но сразу же спохватился, покраснел, и получилось какое-то хрюканье.

Распорядительница скомандовала:

– А теперь родственники, друзья, знакомые могут попрощаться с Ольгой Викторовной.

Галя подошла к гробу, склонила голову, последний раз посмотрела на Ольгу и похолодела от ужаса. Ольга открыла глаза и насмешливо посмотрела на нее. Галю будто пронзила эта холодная зелень глаз! Ее тело парализовало от ужаса, она зажмурилась. Когда открыла глаза, ничего необычного не заметила. Покойница лежала с плотно закрытыми веками, лишь на лице немного поплыл грим. Окружающие вели себя как обычно; послышалось негромкое рыдание – это Нюра, бывшая одноклассница Ольги, приехавшая вместе с бабой Марусей, не смогла сдержаться.

«Неужели ЭТОГО никто не заметил?!» Галя не могла прийти в себя после увиденного. А Ивану Степановичу показалось, что покойница ободряюще улыбнулась ему, и он решил на ночь выпить снотворного, чтобы не приснился кошмар. Галя решила не сопровождать гроб до могилы, а поскорее возвратиться домой, чтобы ей еще что-нибудь не померещилось. У выхода из траурного зала ее задержала баба Маруся.

– Галюся, а свечку ты положила в гроб? – встревоженно спросила старушка.

– Да. Как и положено, в ноги. Что-нибудь случилось? – спросила Галя, желая как можно скорее выйти из зала: ее стало подташнивать, сильно болела голова.

– Я раздала семь свечей, а в ногах обнаружила только шесть. Ошибиться я не могла. Нет седьмой свечи! – быстро сказала баба Маруся. – На похоронах Ульяны тоже недосчитались свечки, а чем все это обернулось!

– Свою я положила, баба Маруся. Извините. Извините, но я себя плохо чувствую, хочу поскорее добраться домой, отдохнуть. До свидания. Буду в Ольшанке, обязательно забегу.

И она поспешила прочь, уже не слыша, что ей говорила старушка. А баба Маруся сетовала на то, что уже сгустились сумерки и поп не будет присутствовать при захоронении Ольги, а значит, не запечатает могилу. Она-то землицы наберет и отвезет отцу Никодиму для запечатывания, но не знает, когда у нее будет возможность вернуть эту землицу на могилу.

По дороге домой Галя не выдержала и заехала на квартиру, где до недавнего времени проживала Ольга и куда вскоре должен был вернуться Глеб, и не один, а вместе с ней, Галей. Выходка была крайне безрассудной и опасной, так как ее могли увидеть соседи. Но все сошло ей с рук. Она переходила из комнаты в комнату и воображала, какая здесь будет стоять мебель, что она оставит, а что поменяет. Квартира, в которую она, дрожа от страха, совсем недавно тайно проникала и в которой, казалось, даже стены источали враждебность, вдруг превратилась в заботливо убранное, уютное гнездышко, манящее покоем. Теперь Галя почувствовала себя здесь полноправной хозяйкой. Не беда, что пройдет еще месяц, а то и два, прежде чем Глеб вернется из заключения и приведет ее сюда уже как законную супругу.

В комнате, которая служила Ольге магической лабораторией, Галя решила сделать спальню, а в той, которая была раньше спальней, оборудовать детскую. В спальне висело зеркало в массивной бронзовой оправе, оно было завешено черной материей. Она сорвала ткань, бросила на пол и начала рассматривать себя.

– Не такая уж я и дурнушка! – пришла к выводу Галя, закончив исследование.

В последние месяцы она стала много внимания уделять своей внешности, и это дало положительный результат. С растительностью на лице и прыщами было покончено.

«Теперь бы одеться покрасивее, стрижечку модную сделать, а то надоели эти космы. А еще макияж умело наложить, походочку выработать неспешную, как у моделей. Для всего этого нужны деньги, а их пока нет. Ничего, Глеб вернется, жизнь наладится, – подумала она, умиротворенно улыбаясь. – Маня, Ольга – теперь это прошлое, о котором следует поскорее забыть». Галя всматривалась в зеркало, пытаясь силой воображения представить себя «прикинутой».

Неожиданно в зеркале вместо себя она увидела Ольгу, одетую в серый костюм, с тусклыми изумрудами открытых неживых глаз, в которых читалось: «Смерть!» Ольга зловеще усмехалась, словно говорила: «Никуда ты от меня не денешься!»

Не помня себя от ужаса, Галя выскочила из квартиры, в мгновенье ока промчалась по лестнице и оказалась на улице без сил, с бешено колотящимся сердцем. Не могла вспомнить, захлопнула ли за собой дверь, но ни за какие блага на свете не могла себя заставить вернуться к двери страшной квартиры. Теперь она представлялась не уютным семейным гнездышком, а хитрой западней.

– Галя! Что с тобой случилось? На тебе лица нет!

Она увидела рядом с собой студента с другого факультета. Она с ним случайно познакомилась в читалке университетской библиотеки. «Ваня!» – вспомнила она его имя. С ним была пухленькая миловидная, но чересчур накрашенная девушка.

– Валя, – представил он ее и покраснел. – Мы окоченели от холода, мечтаем о чем-то горячем и вкусном. Хотим попить кофе. Составишь нам компанию?

– С удовольствием! – согласилась Галя.

Меньше всего на свете она хотела остаться наедине с собой, со своими мыслями и впечатлениями от сегодняшнего дня. В кафе было уютно и тепло, но пережитый страх продолжал владеть ею. Благо, в компаниях она всегда была молчаливой слушательницей, очень редко вступала в разговор, и то лишь когда обращались непосредственно к ней. Ее спутникам хотелось выговориться, и они говорили наперебой, не обращая на нее внимания. Слушая их треп, Галя чувствовала, что все это ей чуждо. Она будто встретилась с представителями иного мира, куда ей путь закрыт. В их светлом мире было интересно и весело – казалось, жизнь и молодость там будут длиться вечно. В ее мрачном мире надо было постоянно бороться – за выживание, с безденежьем, презрением и предательством, всего добиваться самой, несмотря на непреодолимые преграды, – ничего само по себе не падало ей сверху в виде манны небесной.

Галя покопалась в сумке в поисках кошелька с деньгами и обнаружила огарок свечи. «Вот незадача! – удивилась она. – Свою свечку я положила в гроб Ольги, как и следовало, а свечку толстяка с мудреной фамилией Варава зачем-то сунула в сумочку. Выкинуть ее, что ли?» Но где-то в глубине души она знала, что выбрасывать ее не будет, догадывалась, для чего она ей понадобится.

Она поняла: что-то внутреннее, заряженное мощным импульсом нерастраченной силы, полученной от Ольги, которую та унаследовала от Ульяны и предыдущих поколений, теперь будет доминировать над ее разумом, чувствами. Это было ее наградой за победу в борьбе с Ольгой и ее наказанием на всю оставшуюся жизнь. Украденная у Ольги Книга духов манила к себе, казалось, нашептывала: «Возьми меня, я теперь твоя! Со мной ты – сила! Без меня ты – ничто! Я помогу привязать к себе намертво Глеба, я помогу уничтожить твоих недругов, отплатить за твои унижения. Ты теперь иная, уникальная, с моей помощью – всемогущая!» Галя сопротивлялась этому зову. «Я не ничтожество! Глеб полюбит меня и без магии. Оценит мою преданность, любовь, жертвенность. Я стану для него всем – солнцем, луной, травой под ногами, ветерком, обдувающим в жаркий летний полдень, теплом в морозную ночь. Неужели этого ему покажется мало?»

Ваня рассказал не очень смешной студенческий анекдот и покатился со смеху, ему вторила его спутница. Галя, до этого сидевшая молча, как истукан, неожиданно взорвалась булькающим смехом. «Я такая, как все! Как они!»

Спутница Вани сразу смолкла. «Какой у нее неприятный смех, как и она сама, – подумала девушка. – Но пусть уж лучше мой парень дружит с ней, чем с красивыми лахудрами! На нее он не позарится. Хотя известно, что дружба между женщиной и мужчиной возможна только через постель. С этой тоже надо держать ухо востро!» – И она оценивающим взглядом посмотрела на потенциальную соперницу.

 

43

Зима была очень теплой, и надежды на то, что к Новому году выпадет снег, не осталось. Телевидение, газеты, журналы были полны трогательных воспоминаний о событиях уходящих столетия и тысячелетия и, как обычно, радужных надежд на будущее и вынуждали все население включить в свой словарный запас диковинное слово – миллениум. Правда, иногда проскальзывали пророчества отдельных чудаков о грядущих природных катаклизмах, катастрофах, войнах, других потрясениях для общества на рубеже эпох, но в это большинство людей не хотели верить. Во все времена было много тех, кто боится будущего, как и тех, кто надеется на лучшее, но впереди всех ждет и плохое, и хорошее. Смена эпох и связанные с ней политические потрясения одних низвергали с гранитных пьедесталов, другие же при этом получали возможность из ветхих хижин перебраться во дворцы.

Изучая историю философии, Галя с удивлением узнала, что еще древние греки три тысячи лет тому назад предсказали ход общественного развития и формы правления, которые менялись с неумолимой последовательностью на протяжении всей истории человечества: тирания – демократия – олигархия и снова тирания, и для простого человека особой разницы между ними не было. Даже при тирании существовала в видоизмененной форме демократия, и власть тирана была ограничена определенными рамками, которые без ущерба для себя он не мог переступить, а при демократии (власть народа, большинства) фактически власть и свободы принадлежат меньшинству, и нередко в это время главенствующую роль играет отдельная личность, строя демократию по своему разумению; развитие же олигархии ввиду множества неудовлетворенных, все растущих потребностей в итоге создает почву для возникновения тирании, и круг замыкается. Поэтому Галина сделала для себя вывод: важна не форма правления, а то, что это дает рядовому члену общества, ибо нерядовые сами возьмут.

Это была ее последняя поездка к Глебу, точнее, она приехала за ним. Ее свидетельские показания сыграли свою роль при пересмотре его дела, активная работа адвоката ускорила рассмотрение апелляции, и Глеба оправдали. Сегодня она в последний раз приехала в этот городок горняков и химиков на Луганщине, где снег зимой серо-буро-малинового цвета, а ночное небо разноцветное, что не имеет никакого отношения к радуге – это результат жизнедеятельности химического комбината.

«Радуга, спектр света, имеет свою формулу, зашифрованную в присказке, известной еще со школы: каждый охотник желает знать, где сидит фазан. Красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. Гамма из семи цветов, – неожиданно вспомнила она. – Каждый охотник желает знать, является он охотником или же он уже, возможно, дичь».

«Галина» в переводе с испанского означает «курица». Ей больше нравится древнегреческий перевод имени Галина – тишина, спокойствие. Спокойствие, которое в любой момент может обернуться смертью для того, кто на него посягнул. Мертвая тишина. Галина – курица, дичь – это не она! Теперь она умела постоять за себя и дичью себя не ощущала.

«Уродина, образина, пошла вон!» Гневные слова Мани ее уже не так задевали, как в тот далекий день. Сейчас они мертвы для нее, как мертва и сама Маня.

Она вошла тогда в дом вслед за братом и увидела лежащего на полу в луже крови Глеба. Василий пинал неподвижное тело, а Маня вцепилась ему в волосы, пытаясь оттащить от Глеба. Вмешательство Гали успокоило Василия и привело его в чувство. Он очень любил сестру, как и она его. Поэтому послушно покинул дом Мани.

Тогда, не разобравшись в возникшей ситуации, Галя совершила ошибку. Она знала, что Василий и Маня то сходились, то расходились. Поэтому посчитала, что из ревности он избил Глеба, не предполагая, что за спиной Василия маячит силуэт Ольги и он мстит мужчине, которому теперь принадлежит его возлюбленная.

Галя тогда сказала Мане, что она себя неправильно ведет, спит с кем попало, а Василий страдает из-за нее. Вот если бы она себя нормально вела, то Василий, может быть, на ней бы и женился.

От этих слов Маня пришла в ярость. Она кричала, что Галин брат придурок, что он ей не нужен, дети от него могут быть только олигофренами, дебилами, уродцами вроде нее, Гали. И пусть она лучше следит за собой, так как готова бежать куда угодно за любыми штанами и делать что угодно. Ее удел – быть сельской старой девой или подстилкой для любого желающего. Галя схватила нож, лежащий на полу, и Маня еще успела выкрикнуть: «Уродина, образина, пошла вон!», прежде чем Галя проткнула им ей живот.

– Больно, ой, мамочки, как больно! – со стоном произнесла Маня, сползая по стене на пол.

Не выдержав этого зрелища, Галя выскочила из дома. Она бродила какое-то время поблизости, не в силах покинуть это ужасное место. Она не испытывала раскаяния, ее мучил лишь страх наказания за содеянное. Вскоре Галя поняла: если она ничего не предпримет, то тем самым подпишет себе приговор и сядет в тюрьму. В ее распоряжении оставались считаные минуты, чтобы не позволить обстоятельствам окончательно исковеркать свою жизнь. «Надо смыть отпечатки пальцев с ножа! – решила она и вернулась в дом Мани. – Преступника тянет на место преступления, но я не преступница, а жертва обстоятельств. Маня сама вынудила меня сделать это!»

Галя с замирающим от страха сердцем подошла к дому, но не могла заставить себя переступить порог, пока не вспомнила слова Мани: «Уродина, образина, пошла вон!» С тех пор эти слова подстегивали ее, помогали преодолеть страх в критических ситуациях.

Войдя в дом и убедившись, что Маня мертва, Галя обмыла водой и вытерла рукоятку ножа, уничтожив свои отпечатки пальцев, протерла тряпкой ручку двери. Она удивлялась своему спокойствию, хладнокровию, переступая то через труп Мани, то через тело Глеба, все еще пребывающего в беспамятстве, вкладывая орудие убийства в его руку. То, что Глеб должен исполнить роль убийцы, для нее было само собой разумеющимся.

Покинув дом, она просчитала наперед действия Глеба – что тот в окровавленной одежде не решится выйти на улицу, где уже было много людей, – они сбежались на пожар. У него был единственный путь – через огород и кладбище. Найдя подходящее место для наблюдения, она стала ждать. Увидев Глеба, испуганно оглядывающего, она поспешила вслед за ним и вскоре подошла к нему, вступила в разговор. Получив ключи от машины, она с домашнего телефона Мани позвонила в районное управление милиции и от ее имени сообщила, что ее хотят убить. Затем вернулась к Глебу, рассудив, что после ее сигнала его должны перехватить по дороге в Киев, так как его машину многие видели во время пожара. Только она просчиталась, переоценила оперативность милиционеров.

Галя не испытывала угрызений совести. Да, она засадила Глеба за решетку, но она же и спасла его от Ольги, сумела наказать ее и вызволила его из тюрьмы. Неизвестно, как бы сложилась в дальнейшем его судьба, если бы не она. Скорее всего, он бы сейчас гнил на кладбище, а Ольга торжествовала бы, так как все ее черные планы исполнились бы.

Она принесла ему меньшее зло, чем то, что ему было уготовано. Она верила в Бога, но не была согласна с тем, что Он может быть добрым или злым, ибо не подвластен добру и злу, Он – высшая сила. Поэтому нет резкой границы между добром и злом: зло во имя добра – это уже добро, а добро, приводящее в конечном итоге к злу, – это уже зло.

После заключения договора с Глебом она сделала так, чтобы в результате свершилось добро по отношению к ее еще не родившемуся, долгожданному ребенку, которого она уже чувствовала в себе постоянно. Пусть она не знает, кто его отец, это не важно, главное – кто его вырастит.

Галя перерыла горы справочной литературы, по крохам собирая информацию, как уничтожить ведьму и самой остаться безнаказанной. В Средневековье это было проще простого – достаточно было указать на ведьму! Ведь тогда ведьмы и колдуны были изгоями, общество их не принимало. В наше просвещенное время это сделать гораздо сложнее. Софья извела старую ведьму с помощью мышьяка, но Гале такой способ не подходил. Средство должно быть доступным, медленно действующим, и при этом Ольга ничего не должна была заподозрить. Галя самостоятельно рассчитала дозу и период действия яда. Днем, когда Ольга была на работе, она, воспользовавшись ключами Глеба, пробиралась в ее квартиру и, отмерив нужное количество миллилитров тяжелой темно-красной жидкости, добавляла ее в любимый напиток Ольги – пепси. Для отвода глаз она подбросила в разные места сушеных жаб и летучих мышей. Сколько ей потребовалось изобретательности и терпения, чтобы самой их изготовить! Казалось, ужасный запах насквозь пропитал ее комнату, провоцируя и усиливая токсикоз. Ее усилия увенчались успехом – Ольга пошла по ложному пути, как ягненок на заклание. Но Гале никак не удавалось найти в квартире Ольги Книгу духов.

Ее внимание привлекла третья комната, постоянно закрытая на ключ. По всей видимости, именно там Ольга хранила Книгу духов и совершала тайные обряды. Взламывать дверь Галя боялась: а вдруг книга не там? Тогда Ольга насторожится и, конечно, поменяет замки на входной двери. Наконец она решилась, с большим трудом достала сильнодействующее снотворное и «заправила» им бутылку пепси. Чтобы обезопасить себя от неожиданностей, выпросила у знакомой на один вечер мобильный телефон.

Наблюдая за окнами квартиры Ольги, она увидела, что погас свет, хотя еще не было и девяти часов. Не зная, как быстро подействует снотворное, Галя решила не делать контрольный звонок с мобильного, чтобы случайно не разбудить ее. В час ночи, окоченевшая из-за длительного ожидания на улице, она проникла в квартиру и не стала запирать за собой дверь. Мертвая тишина, царящая в квартире, ее успокоила. Как она и предполагала, маленькая комната оказалась открытой. Книгу она нашла быстро, в тумбочке, но тут послышался слабый шум в комнате, где спала Ольга. Чтобы выиграть время, она набрала на мобильном номер телефона Ольги, надеясь таким образом ее задержать, чтобы самой ускользнуть из квартиры. План ее удачно сработал, книга теперь была у нее, и Ольга лишилась своего страшного оружия.

Неожиданно полученный гостинец – безобидные овощи – вызвал подозрения у Ольги. Она решила, что это происки Софьи. Шантажируя попадью-отравительницу, Галя заставила ту каждую ночь молиться и каяться в убийстве Ульяны в ее доме, а сама вынудила Ольгу приехать в село и убедиться, что в смерти матери виновата Софья, рассчитывая, что она отомстит убийце. Сама Галя вновь позвонила в районный отдел милиции и от имени Софьи сообщила, что ее хотят убить.

Все получилось почти так, как она задумывала, за небольшим исключением, но главная цель была достигнута. Она не желала Ольге смерти, хотела только, чтобы та попала в тюрьму, испытала то, что пришлось пережить Глебу. Неожиданно вмешалось Провидение – произошла авария, и Ольги теперь уже нет в живых. Цель оправдывает средства – она добилась своего!

Галя не чувствовала себя виноватой. Ольга была злом, она несла в себе смерть, а зло должно быть покарано. И в результате она сделала добро сразу троим: Глебу, себе самой и еще не родившемуся ребенку.

Пострадала Софья? Она не невинная овечка, а отравительница. Надеялась поклонами вымолить прощение! Высшие силы отмерили ей наказание, исходя из степени ее вины, Галя тут ни при чем.

Плохо, что из-за своего любопытства пострадал сосед, стал инвалидом, но и он, наверное, вел не безгрешную жизнь, имел свой скелет в шкафу. Само Провидение решило его таким образом наказать. Даже если он просто «щепка» из пословицы «лес рубят – щепки летят», вина в том, что с ним произошло, полностью лежит на Ольге.

Галя считала, что Глеб для нее – заслуженный приз, и достался он ей в результате приложенных ею усилий, преодоления множества опасностей, значит, по праву.

Дверь в высоких металлических воротах дрогнула, открылась и пропустила чуть сгорбленную фигуру мужчины в сером пальто, с коротким ежиком волос и без шапки. Это был Глеб.

«Какая я дура! Надо было захватить с собой шапку, а то, не ровен час, простудится. Слава богу, нет мороза. Но этот противный ветер!» – подумала она и поспешила ему навстречу.

Глеб вышел под пронизывающий ветер, и в первый момент даже не почувствовал его ледяного дыхания. Он был свободен! В зоне он узнал истинную цену времени. Этот год заключения заставил его сжаться, подобно пружине, и теперь он был уверен, что этого завода ему хватит на многие годы, к тому же он сможет теперь без труда отделять важное от второстепенного или вообще ненужного.

Навстречу ему шла Галя, девушка, которая спасла его, вдохнула в него жизнь, не дала погибнуть на зоне, восстановила чистоту его имени и вернула к прежней жизни. Да, она не красавица, но это также означает, что она не будет путаться с его знакомыми, друзьями, а он наконец сможет закончить свою докторскую диссертацию, напишет еще не одну монографию, сделает имя в большой науке. А еще Галя чертовски молода, он старше ее на четырнадцать лет!

Он выполнит обещание и женится на ней, а она родит ему ребенка, мальчика или девочку, все равно, уже от него. У них будет двое детей, продолжателей его рода, который чуть было на нем не прервался.

Они обнялись.

– Поезд будет только в пять часов вечера, – прошептала она, – я сняла номер в гостинице, чтобы не мерзнуть на улице. Возьми и обмотай голову. – Она протянула ему свой шерстяной шарфик.

– Зачем?

– Холодно, а у тебя такая прическа…

– Не надо.

– Не думай о том, что люди скажут, они на тебя не обратят внимания, и ты больше их никогда не увидишь, а вот менингит можешь заработать. – И, несмотря на его легкое сопротивление, она обмотала его голову шарфиком так, что стало похоже на тюрбан.

Они оба рассмеялись, и Глеб поймал себя на мысли, что так весело смеялся очень давно, в прошлой жизни. А теперь начинается новая жизнь, и хорошо, что она начинается со смеха.

– Хорошо, – повторил он вслух и почувствовал, какое это всеобъемлющее слово. – Хорошо, – еще раз сказал он.

– Завтра Новый год. Миллениум. Встретим новое тысячелетие. Ты не возражаешь, если мы его встретим вместе у тебя?

– Да, вместе. Обязательно вместе.

– Мы сможем пойти на Крещатик, посмотрим фейерверк, увидим мост, связывающий тысячелетия, празднично украшенную елку. В газетах пишут, что она самая высокая в Европе.

– Да, так и будет. Мы будем гулять по Крещатику. Я соскучился по оживленным улицам, толпам людей, улыбающимся лицам.

– А когда мы заберем мои вещи из квартиры, которую я снимаю?

– Мы это сможем сделать еще до празднования Нового года, сразу по приезде. – Помолчал. – Ты знаешь, где похоронена Ольга?

– На новом кладбище в Боярке. Я была на похоронах. Если захочешь, вместе съездим на ее могилу.

– Да, я захочу, но позже. Ты можешь мне рассказать, как все это произошло? Я знаю об этом лишь в общих чертах. Зона не то место, где все узнаешь в подробностях.

Галя спокойно встретила его изучающий и настороженный взгляд. Она его поняла. Ему нужна успокоительная «правда», и он ее услышит. Выдержав его взгляд, она стала рассказывать:

– Увлечение магией истощило нервную систему Ольги, ведь чтобы иметь дело с темными силами, психика должна быть очень устойчивой. Возможно, я в какой-то мере спровоцировала у нее нервный срыв, когда, воспользовавшись твоими ключами от квартиры, забрала Книгу духов. Но другого выхода у нас, – она сделала ударение на последнем слове, – не было. Ее надо было лишить главного оружия.

Как бы то ни было, но вечером, в крайне болезненном состоянии, вооружившись револьвером, неизвестно где приобретенным, она поехала в Ольшанку. То, что произошло в тот вечер, весьма запутано, многое непонятно до сих пор. Каким-то образом она заманила в дом своей покойной матери Софью, жену отца Никодима. О чем они говорили – неизвестно.

Ты помнишь, я продала свой дом, который стоит напротив Ольгиного. Новый владелец, Федор, увидев в окне свет и зная, что там никто не живет, решил, что туда забрались воры, и когда Ольга выходила, бросился на нее. Она выстрелила в него из револьвера и повредила ему челюсть. Федор после этого две недели лежал в больнице, не мог говорить, да и сейчас у него речь не совсем разборчивая. Матушка Софья, воспользовавшись моментом, попыталась убежать, но тут Ольга выстрелила второй раз, и тяжело ранила матушку Софью в голову. Рана на голове зажила, но у нее от всего этого расстроилась психика, другими словами, она умом тронулась. Теперь она в психиатрической клинике. Впрочем, отец Никодим, скорее всего, заберет ее домой, так как она тихая и никакой опасности для окружающих не представляет. На время у нее «поехала крыша» или навсегда, никто не может сказать.

После всего этого Ольга приехала домой. Утром ей позвонил следователь и пригласил к себе для беседы. Оба потерпевшие не могли дать показания, и Ольгу приглашали как хозяйку дома, возле которого все это произошло.

Когда она ехала к следователю, попала в аварию. В больнице скончалась от полученных травм. Вот и все.

– Галя, ответь мне, только честно, ты… мы не имеем к этому никакого отношения?

– Нет, никакого, – твердо сказала Галя, и Глеб вздохнул с облегчением.

– Я так и думал, – обрадованно произнес он. – А где книга, которую ты взяла у Ольги?

– Я ее уничтожила, – солгала Галя.

В книге имелось заклинание на приворот любимого. «Если любви нет, то ее можно внушить, и никто от этого не пострадает», – решила она, надеясь с помощью бабы Анисьи и этой книги совершить задуманное в ближайшее время.

Обнявшись и оживленно разговаривая, они пошли к гостинице, где намеревались скоротать время, оставшееся до поезда.

 

44

Когда Глеб и Галя, войдя в номер, сняли верхнюю одежду, они вдруг одновременно подумали о том, что должно было произойти между ними, и ощутили неловкость. Это был однокомнатный номер полулюкс с большой двуспальной кроватью, занимавшей полкомнаты, допотопным сервантом с «разнокалиберной» посудой, небольшим поцарапанным столиком, провалившимся креслом и двумя неустойчивыми стульями. Мебель, за исключением кровати, была старая и ветхая, как и сама гостиница, живо напоминая о недавнем прошлом.

– К сожалению, это единственный номер, который был свободен, – сочла нужным объяснить Галя, хотя на самом деле остановила свой выбор на этом номере именно из-за новой широкой кровати, такой, как в фильмах про любовь. У нее начиналась новая жизнь, и она хотела испробовать все, о чем раньше только мечтала. Эту встречу она представляла совсем по-иному. Изголодавшийся по женщине за без малого год, проведенный в застенках, Глеб должен был сгорать от страсти и испытываемого желания, и ей достаточно было бы лишь намекнуть… Дальше все должно было произойти как в иностранных любовных фильмах, со вздохами и ахами на огромной кровати. Но Глеб, присев на стул, который стоял дальше от кровати, смущенно молчал, словно застенчивый девятиклассник, а не мужчина, которому уже за тридцать. Да и сама она чувствовала себя скованно. «Ну и что мне делать?» Впрочем, Галя, несмотря на свой небольшой сексуальный опыт, знала, чем и как завлечь мужчину.

– Сейчас поужинаем чем Бог послал – до отхода поезда еще целых семь часов.

И она стала выкладывать на стол привезенную с собой провизию. Кроме ветчины, сыра и оливок, купленных в супермаркете, она привезла домашние блинчики с творогом, котлеты, жаренную курицу и баночку крошечных соленых огурчиков – корнишонов. Она понимала, что эта снедь не очень сочетается с «секретным оружием» – бутылками импортного шампанского и коньяка – и что водка больше бы подошла. Но очень ей хотелось, чтобы на столе было шампанское.

– Как ты это все дотащила? – удивился Глеб, оживившийся при виде накрытого стола.

«Он очень заботливый!» – обрадовалась Галя.

– Тебе надо хорошо питаться – ты исхудал. – Она протянула руку, чтобы погладить его по плохо выбритой щеке, но Глеб непроизвольно дернул головой, отклоняясь.

Галя так и застыла с протянутой рукой, но не подала виду, что такая реакция Глеба ее задела. Встала, подошла к серванту и достала оттуда продолговатые фужеры и пузатые бокалы.

– Я хочу, чтобы мы выпили за твое освобождение чего-нибудь покрепче – налей нам коньяка! – потребовала она, поняв, что нужно брать инициативу в свои руки.

А Глеб удивлялся тому, что эта невзрачная, угловатая девушка, на которую он раньше обращал внимание не больше, чем на забор соседей, уверенно входит в его жизнь. Ему невольно вспомнилась красавица Ольга, которой больше не было на этом свете. Узнав о смерти жены, Глеб затосковал, он не ощущал эйфории от свободы, как рассчитывал. Где-то в глубине его сознания засела мысль, что он был бы рад отсидеть свой срок от звонка до звонка, только чтобы вернуться к любимой Оле.

Галя произнесла длинный и витиеватый тост, который заранее подготовила и в котором то и дело звучало «нам», «нами», «для нас», «вместе». Глеб ее не слушал, пребывая в задумчивости, и лишь когда Галя, закончив, протянула бокал с коньяком, чокнулся с ней. Он выпил, и приятное тепло разлилось по телу.

– А теперь выпьем за нас! Налей нам шампанского! – не закусывая, вновь потребовала Галя.

Она торопилась, и тому была причина. Ситуация напоминала ей вылавливание леща – сильной, крупной рыбы. Вроде он уже и сидит на крючке, и подсечку она сделала, как учил брат, но теперь надо подтянуть его к подсаку, из которого он уже никуда не денется. Необходимо выдерживать постоянное натяжение лески, действуя быстро и осторожно, помня о слабых губах рыбы. При излишней напористости они могут порваться и лещ уйдет. Так и Глеб – образ Ольги будет еще долго стоять между ними, даже после своей смерти она оставалась для Гали проблемой. «Нужно будет найти способ изгнать Ольгу из его памяти, а это дело непростое!» – подумала Галя.

Шампанское Глеб открыл неумело – пенистая жидкость изверглась фонтаном, окатив его и Галю, намочив ее новое платье. Он невольно сжался – Ольга в таком случае учинила бы ему разнос. Галя же радостно рассмеялась:

– Это к счастью! Я читала, что, когда спускают на воду новые корабли, об их корпус разбивают бутылку шампанского. А мы команда одного корабля, отправляющегося в дальнее плавание!

Оставшегося шампанского едва хватило, чтобы наполнить фужеры.

– Пьем до дна, чтобы думка у нас была одна! – Галя заливисто рассмеялась, и, не отрываясь, выпила все шампанское.

Из-за неловкости Глеба у нее словно открылось второе дыхание – теперь она точно знала, что все у нее получится.

Глеб смотрел на нее другими глазами. Вот она, веселая и беззаботная, – его будущая жена. Когда она смеется, то буквально преображается – ее лицо становится живым и интересным, а как маняще блестят ее глаза!

– Помнишь, как ты удивился, когда я сказала, что прочитала твою книжку? – посмеиваясь, вспомнила Галя, хотя обстоятельства и события той их встречи были далеко не радостными.

Глеб заразился ее весельем.

– Смотрел я тогда на тебя и думал: совсем еще девчонка, может, даже школьница, наверное, приврала, что читала, чтобы придать себе значимости.

– А вот и читала! Хочешь, устрой мне экзамен по прочитанному!

– Этого еще не хватало! – совсем развеселился Глеб. – Выйдя из зоны, обсуждать мою статью, которую я уже толком не помню!

– Тогда… – Галя посмотрела по сторонам, словно не зная, о чем еще его спросить. – Тогда поцелуй меня!

В жизни девятнадцатилетней Гали до Глеба было лишь двое мужчин. Первым у нее был одноклассник Паша, по которому она «сохла» два последних года в школе и который ухаживал за первой красавицей школы Люськой, на год ее старше. Через год Люська благополучно вышла замуж и укатила в город. Когда Галя на берегу речки утешала горевавшего и вдрызг пьяного Пашу, у них все это и произошло. Но уже на следующий день Паша стал ее избегать и вскоре тоже укатил в город. Галя и сама бы за ним последовала, но из-за брата отказалась от этой мысли. Вторым был тридцатилетний тракторист Коля, женатик, имевший беременную жену и ребенка. Коля, изрядно набравшись во время застолья с друзьями, возвращался домой, и на его пути встретилась Галя. Он стал приставать к ней, много и красиво говорил, читал стихи, а затем затащил в укромное местечко, и Галя не особенно сопротивлялась. После этого они еще пару раз встречались, Коля при этом всегда был «под градусом», но стихов больше не читал. Особенного удовольствия от секса, как с Пашей, так и Колей, она не испытала и удивлялась тому, что люди так много значения этому придают.

Село есть село, там ничего не утаишь. Ее брату доброжелатели донесли и про то, что видели, и чего не видели, и он поговорил с Колей по-мужски, с мордобоем. После «разговора» Коля стал от Гали бегать как черт от ладана. Зная взрывной характер Галиного брата, другие парни тоже остерегались заводить с ней интрижки.

Вот так у Гали и создалось впечатление, что мужчина при этом всегда пьяный и думает только о собственном удовольствии, а после этого спешит расстаться. Ну а о том, что произошло на злосчастной пати, Галя и вспоминать не хотела. Поставив себе цель – стать женой психолога Глеба, Галя и сама стала почитывать книги по психологии. На основании прочитанного сделала вывод, что об истинных намерениях человека надо судить не по словам, а по поступкам. Иногда его даже следует провоцировать на поступки. Так что она решила устроить Глебу своеобразный тест. Захочет ли он ее, не полностью одурманенный алкоголем?

Глеб смотрел в ее черные и блестящие, как антрацит, глаза, надежно скрывающие истинные мысли своей хозяйки. И тут до Глеба дошло: эта пацанка из села насмехается над ним, видя его нерешительность! Она считает, что их договор дал ей полную власть над ним. Он резко встал, подошел к ней, сгреб в объятия и присосался губами к ее губам. Она отвечала на поцелуй как-то несмело, по-девичьи, не как взрослая женщина. Ощутив под руками упругое женское тело, Глеб распалился.

Не выпуская ее из объятий, он сделал пару шагов, и они вместе упали на кровать. Оказавшись сверху, он молча стал задирать на ней платье, Галя инстинктивно сопротивлялась. Ей стало горько – она ожидала совсем другого, может, не стихов и не красивых жестов, не восторженного взгляда мужчины, когда он снимает туфельки с ног желанной женщины, и даже не благодарности (а ведь она жизнь ему спасла и подарила свободу!), но нежности… Да, нежности она ждала. Пусть пока еще не страсть, но нежность она заслужила! А вот этот нахрап она уже испытала, и ей это не понравилось. Да, она не идеальна. А кто идеален? Да, не красавица. Но красота преходяща. Да, она разрушила его прошлую жизнь, но сколько настоящего и стоящего было в той его жизни? И, может, сейчас, чувствуя себя виноватым в смерти Ольги (человеку свойственно испытывать вину даже тогда, когда он не так уж и виноват), Глеб не видит этого, но ведь он умен, и он ее оценит. Должен…

– Подожди, – Гале удалось немного отстраниться, – платье изомнешь, а нам… в поезде ехать. Отпусти – сама разденусь.

Глеб замер, словно зверь в раздумьях, догрызть попавшуюся ему в лапы жертву или пуститься на поиски другой, более аппетитной. Затем он отпустил Галю и сел на кровати, по-прежнему не говоря ни слова. Галя торопливо встала, чувствуя себя глупо, не испытывая ни возбуждения, ни желания отдаться мужчине. Эта сцена (именно сцена, она ведь готовилась!) казалась нелепой, и на мгновение ей захотелось расплакаться. Нет. Не сейчас! Слишком многое поставлено на кон. Слишком много приложено усилий. Она давно прошла точку невозврата. Она быстро сняла платье, колготки, белье. На короткий миг застыла, обнаженная, посреди комнаты. Глеб, все также молча, сидел к ней спиной, не раздеваясь, словно недавний порыв, улетучившись, забрал с собой всю его энергию и желания.

«Пани ляглы и просють!» – вспомнилась Гале крылатая фраза, когда она легла на кровать. Горькая усмешка искривила ей губы. По идее, теперь у нее было все, чего она хотела. Но то ли это, чего она хотела на самом деле? Рядом с ней усталый мужчина, снедаемый чувством вины, а может, все еще желавший ее соперницу? Весьма грозную соперницу! Соперницу, которую, если действовать неумело, нельзя будет превзойти. Ибо она мертва, а значит, недосягаемо идеальна… Но Галя решила не сдаваться. Прижалась к спине Глеба так, чтобы он почувствовал упругость ее девичьих грудей. Потом немного отстранилась, чтобы маленькие острые соски могли едва прикасаться ко все еще опущенным плечам мужчины. Глубоко вздохнула, чувствуя, как соски наливаются, твердеют. И, повинуясь чему-то древнему и могущественному, начала ласкать и нежно целовать Глеба, чуть дотрагиваясь губами до его затылка, ушей, все еще поникших плеч, создавая у него ощущение касаний легкого ветерка. Галя почувствовала, как он напрягся, это успокоило ее, она ощутила нарастающий жар внизу живота и – на секунду – легкое головокружительное томление. Она стала действовать увереннее. Стянула с Глеба пиджак, пахнущий шампанским, и принялась расстегивать рубашку. Глеб, сидевший до этого, словно статуя, начал ей помогать, однако она молча, жестами, попросила его довериться ей. Глеб покорился, откинулся на спину, а она продолжала неторопливо его раздевать, при этом покрывая поцелуями открывающееся тело. Когда дошла до низа живота, задержалась, с интересом рассматривая пенис. Ее удивило то, что она испытывала желание (кажущееся теперь таким естественным, хотя раньше считала это просто невообразимым) ласкать его, то прикасаясь легонько язычком или затвердевшими до боли сосками, то жадно втягивая в рот, то нежно скользя губами по стволу, то пытаясь забраться язычком в миниатюрный глазок головки, чувствуя, как он обретает твердость железа. Когда Глеб оказался полностью обнаженным, он нетерпеливо обхватил ее ягодицы, собираясь насадить ее на возбужденную плоть, словно бабочку на булавку. Она же, с манящей полуулыбкой на влажных алых губах, выставила вперед руки, словно барьер, в ее глазах он прочел восторг и мольбу продолжить любовную игру. Галя возбуждалась все больше и больше, испытывала эйфорию в вихре новых ощущений. Она делала все это, руководствуясь интуицией, женским чутьем, забыв о том, что читала об этом. Ей открылась суть любовных игр – получить максимум удовольствия можно, лишь доставляя его любовнику.

Бешеное возбуждение и удовольствие накрыло и Глеба – подобной остроты чувств он никогда не ощущал с Ольгой, хотя ему с ней всегда было очень хорошо. Черноволосая девушка творила чудеса с его телом, и он отрешился от всего на свете, прогнал прочь глупые мысли и печаль. Когда тело девушки стало содрогаться в оргазме и она хрипло и громко закричала, вцепившись ногтями в его грудь, он стал вторить ей и у них получился дуэт, двухголосие.

Глеб пришел в себя раньше, он нежно прижимал ее к себе и поглаживал ее, все еще пребывавшую в экстазе.

– Мне было с тобой невероятно хорошо! – Это было первое, что услышала от него Галя, придя в себя.

И она поняла, что и этот бой с Ольгой она выиграла – на их кровати было место только для них двоих. Галя ощутила совершеннейшее спокойствие и заснула в объятиях Глеба. Им казалось, что все плохое осталось в прошлом, что будущее безоблачно и впереди их ожидает новая жизнь. Гале приснилось, что у них с Глебом будет трое чудесных малышей, Глебу – что он, став профессором и доктором наук, возглавит родной институт и выгонит всех бездарей и приспособленцев, начав с бывшего заместителя директора Варавы.

Приятно, когда наши мечты исполняются хотя бы во сне, ведь просыпаясь, всегда сталкиваешься с реальностью… Но это уже совсем другая история.

В Киеве, на улице Богдана Хмельницкого, Глеба и Галю ожидала уютная трехкомнатная квартира, во всех комнатах которой в укромных местах были спрятаны серебристые шарики ртути. Прощальный привет от Ольги, результат ее стараний в то злополучное утро.