— Прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, — протяжно и весомо выводила каждое слово молитвы Святому Духу бабушка Фрося. Ее тонкие губы едва заметно шевелились, и казалось, голос звучал сам по себе изнутри ее сухонького тела. Родя вторил бабушке, произнося непонятные слова, но не вникал в их смысл. Сколько себя помнил, каждое лето он проводил у бабушки в деревне Лешки, и с приездом туда начиналась иная, непохожая на городскую, жизнь. Родя с удовольствием расставался с тесной формой ученика реального училища, надевал широкие домотканые льняные штаны, светлую рубаху навыпуск, картуз, подпоясывался узеньким ремешком из свиной кожи и уже ничем не отличался от деревенских сверстников, разве что кожаными сандалиями, предметом их зависти, легкими, удобными и везде проходимыми. В селе было совсем не так, как в городе, понятном и простом, где даже опасность имела конкретное лицо: мчащиеся по улицам механические экипажи, извозчичьи пролетки, а хуже всего было встретить школьного инспектора в неподобающем для ученика месте — это грозило наказанием вплоть до карцера.

В деревне подстерегающих опасностей было куда больше, чем в городе. Их грозные лики хорошо известны из рассказов деревенской ребятни, то и дело сталкивавшейся с ними лицом к лицу. Мальчишки рассказывали об этом по большому секрету, дрожащими от страха голосами. Невидимая опасность будоражит кровь, заставляет все время помнить о ней и не отходить далеко от дома после заката солнца, когда воздух в преддверии темноты сгущается, становится молочно-серым, а лес и торфяные болота словно приближаются, окружая село плотным враждебным кольцом. Вот тогда в компании Мишки-поповича, куда был милостиво допущен Родя, на завалинке возле бани начинали рассказывать бесконечные ужасные истории о воскресших мертвецах, вероломных духах и кровожадных оборотнях.

Из пруда возле почерневшей от времени деревянной церквушки со старинным кладбищем, где уже давно никого не хоронили, так как место плохое, проклятое, безлунными ночами выходили утопленники, все в длинных, до пят, светящихся белых саванах. Старшие вели младших за руку, а возглавляли эту процессию звонарь Федор, удавившийся минувшим летом на колокольне, и черный поп Амвросий. Настоящей истории черного попа не знал никто. Рассказывали ее по-разному, расходясь во мнении, за какой именно смертный грех он получил в наказание вечное беспокойство. Уже и риза на нем почти истлела, и черви обглодали его плоть, копошась белыми клубками в пустых глазницах, а он все водил страшный хоровод, предупреждая православных христиан, чтящих слово Божье, звоном колокольчика. Но нехристь или закоренелый грешник не мог услышать звона того колокольчика, и тогда его захватывала процессия и он отправлялся с нею в зловещий пруд…

Родя и в дневное время старался обходить пруд стороной, один только раз набрался храбрости и, приблизившись к нему, сразу же убоялся тяжелой черной воды, заросшей у берегов плотной зеленой ряской, лилиями и желтыми кувшинками.

А в речушке Курловке, небольшой, с быстрым течением, обитал водяной, выжидая удобного случая, чтобы схватить неосторожного купальщика, увлечь в омут и в дальнейшем пополнить им процессию из пруда. Поэтому Родя, памятуя наставления бабушки, заходил в воду лишь по пояс, с головой не окунался, на другой берег не плавал, хотя силенок переплыть пруд явно хватило бы. И в лес за ягодами-грибами он по совету бабушки ходил лишь с большой ватагой ребят, так как там безобразничал леший, норовя заманить неосторожных путников в непроходимые дебри, а то и на топкое, гибельное болото. Но опаснее всего считались бесы, так как они могут принимать облик человека, а то и проникать в мысли, нашептывая лукавые советы с целью погубить христианскую душу.

С недавних пор на окраине села под личиной студента Николая Сиволапцева, неизменно, даже в жаркую солнечную погоду одетого в наглухо застегнутый черный студенческий мундир, с черной же фуражкой на голове, поселился бес. Его лицо обрамляла редкая куцая бороденка, а на переносице сидели круглые стекляшки-очки, под которыми прятались колючие глаза-льдинки непонятно какого цвета, так что даже боязно было в них заглянуть. Подобных студентов в губернском городе, где жил Родя, пруд пруди, но в этом было нечто пугающее, и когда попович Мишка выявил в нем затаившегося беса, Родя безоговорочно поверил ему.

Как бы то ни было, но с появлением студента размеренная жизнь деревеньки была нарушена, стало ощущаться тревожное напряжение, как будто должно было произойти что-то нехорошее и страшное. Студент был человеком замкнутым, старался оставаться незаметным, корчму не посещал, ни с кем из местных жителей не сближался, но в разговоры охотно вступал и открыто вел крамольные речи. Из-за этих вольностей большая часть собеседников тут же сбегала, хотя находились и такие, кто по недомыслию продолжал беседу, поддаваясь бесовскому словоблудию. Речь его была насквозь пропитана ядом, отравляла слух и душу. Беды, случавшиеся в деревне, стали связывать со студентом: пропало ли молоко у коровы, подавила ли кур лиса, пропил ли кто все деньги, вырученные торговлей на базаре, расстроилась ли помолвка, скакнул ли кто в гречку — все это считалось бесовскими происками! Старухи сокрушались и твердили, что в прежние времена в деревне подобное проживание беса в человеческом обличье было бы невозможным: мужики этого не потерпели бы, разобрались бы с ним. Но перевелся, измельчал мужик, стал слишком боязлив и ленив.

Бабушка постоянно наставляла Родю: «Если нет Божьей защиты, то бесы беспрепятственно проникают в человека. Бесы живут там, где им есть место. Человек, греша, готовит им такое место. Где грех, там и они. Запомни, Родя: приступая к чему-либо, вначале сотвори соответствующую молитву». Она заставила мальчика выучить множество охранных молитв, призванных уберечь его, если вдруг нечистая сила возникнет на пути. Поэтому, завидев высокую, сутуловатую фигуру студента-беса, Родя чувствовал себя уверенно под оберегом охранных молитв «Для защиты от нечистой силы», «Против демонских козней», «К Господу, против чародейства», про себя нашептывая то одну, то другую.

Полицейский чиновник вместе со старостой сельской общины Дорофеевым определил ссыльного студента в заброшенную избу, стоявшую на окраине села. Несколько лет тому назад цыгане-конокрады порешили там хозяина и его семью, не вовремя вышедших ночью на шум в конюшне. Снедаемые любопытством, сельские ребята стали наблюдать за студентом, и им предоставилась возможность воочию убедиться в том, что он бес и колдун. Они увидели в его доме приспособления для изготовления колдовских снадобий: стеклянные колбы с разноцветной жидкостью, кипящей без огня, всякие прозрачные и резиновые трубочки, тигельки и зловонный дым, далеко не фимиам. А ведь известно: где бес, там серой воняет!

«Вот оно, бесовское занятие!» — с важным видом определил Мишка-попович. Родя хотел было сказать, что это похоже на химическую лабораторию, как в училище, но заробел выступить супротив Мишки. Тот был в большом авторитете у ребят, во время праздничных и воскресных церковных служб пел в церковном хоре, мечтал поступить в семинарию и по окончании оной принять монашеский постриг. Однако это не мешало Мишке то и дело озорничать, подбивая за компанию и других ребят, за что был неоднократно бит розгами отцом, сельским священником Ираклием, и стоял голыми коленками на горохе. Родя как-то в отсутствие бабки рассыпал горох на полу и сам попробовал испытать сию муку, но и минутки не смог выстоять. Бо-о-льно!

Когда Родю навестил отец, Константин Константинович, привезя из города разные сладости, то он рассказал ему про студента-беса. Отец лишь улыбнулся и высказал свое мнение: по-видимому, это студент-химик и к нечистой силе никакого отношения не имеет.

— Он в церковь не ходит! — поддержала внука бабушка Фрося, осеняя себя крестным знамением. Ее иссеченное морщинами лицо нахмурилось: сынок живет в городе, а не понимает таких простых вещей.

— К сожалению, среди молодежи стало весьма модно причислять себя к атеистам и нигилистам, — тяжко вздохнул отец. — А без веры нельзя — тогда беспорядок в делах и умах людских.

— Я же говорю, бес он! — непримиримо поджала губы сухонькая старушка, и Константин Константинович, зная упрямый нрав матери, поспешил перевести разговор на другую тему.

Робкие возражения отца избавили Родю от последних сомнений в бесовской природе ссыльного студента.

— …Избави мя от всех навет вражиих, от всякаго колдовства, волшебства, чародейства и от лукавых человек, да не возмогут они причинить мне никоего зла. Господи, светом Твоего сияния сохрани мя на утро, на день, на вечер, на сон грядущий, и силою Благодати Твоея отврати и удали всякия злыя нечестия, действуемые по наущению диавола, — быстро, скороговоркой говорила бабушка. Ее морщинистое лицо, похожее на сушеную грушу, выражало надежду и веру, что ее молитва защитит неразумного внука от бесовских происков. — Кто думал и делал — верни их зло обратно в преисподнюю, яко Твое есть Царство и Сила, и Слава Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь!

Одиннадцатилетний Родя испытал облегчение, когда молитва закончилась, но продолжал стоять на коленях, ожидая разрешения бабушки, полагающей, что негоже после святых слов немедля бежать куда-то сломя голову.

Наконец, кряхтя, она стала с трудом подниматься, а он вскочил, словно мячик, и сразу сник под осуждающим взглядом старухи.

— Ладно, ступай на двор, постреленок, — смилостивилась она. — Только не балуй и к обеду не опаздывай — на солнышко поглядывай, оно подскажет.

— Слушаюсь, бабушка Фрося, сделаю, как вы сказали.

Родя вышел на улицу и зажмурился от яркого, раскаленного солнца, сразу вспотев под жаркими лучами. Никого из ребят не было видно, и он решил, что все уже купаются на речке. Вечно ему приходится плестись в хвосте мальчишечьей компании из-за причуд бабушки! То не делай, туда не пойди, молитв заставила выучить больше, чем за год на уроках Закона Божьего.

— Эй, ребятенок, погоди! — послышался сзади голос, и Родя обернулся.

Местный почтальон, дядька Тимоша, с неизменной пухлой черной кожаной сумкой, поманил его пальцем, и Родя осторожно приблизился к нему. Полный, вспотевший мужчина в наглухо застегнутой почтальонской форме выглядел неважно, что было неудивительно при такой жаре. Он обмахивал себя фуражкой, но, видно, это мало помогало.

— Ты Фросин внучонок?

— Он самый и есть, — важно кивнул Родя, продолжая держаться на безопасном расстоянии, наученный недавним горьким опытом.

Не далее как три дня тому назад точно так же его подозвал пасечник дядька Петро. Ласково улыбаясь, стал расспрашивать, не из компании ли он поповича? Когда Родя гордо подтвердил это, тот в мгновение ока подскочил и больно скрутил ему ухо, аж до слез. На его плач и крики вышла бабушка Фрося и вызволила от злобного пасечника. Тот незамедлительно пояснил, что попович с командой сорвиголов совершил налет на пасеку, сорванцы дымом выкурили из двух ульев пчел и вытащили соты с медом. Вот пасечник и учиняет экзекуцию, по одному отлавливая ребят. Лишь после выяснилось, что грабительский налет на пасеку сотворила не ватага поповича, а враждующая с ней компания сына мельника. Попович пообещал вскоре отомстить тому за незаслуженно пострадавшего Родю, а в ночь на Ивана Купала вымазать дегтем ворота пасечнику, у которого дочь на выданье.

— Хорошо! — обрадовался почтальон, словно видел Родю в первый раз. — Поди ближе, ребятенок.

Родя, набрав полную грудь воздуха, как поступал всегда, когда предстояло сделать что-либо крайне неприятное, или перед заслуженным наказанием, осторожно приблизился к почтальону. Тот, не проявляя никаких враждебных намерений, нетерпеливо вертел в руках запечатанный конверт.

— Ссыльного студента Сиволапцева Николая знаешь?

— Кто ж его не знает? — Родя от неожиданности выдохнул.

— Где он живет, тебе известно?

— Ведомо.

— Снеси ему письмецо, а то у меня в ту часть села только оно одно. Но смотри, непременно вручи ему прямо в руки! Исполнишь?

Родя заробел, переминаясь с ноги на ногу. Одно дело наблюдать за одержимым бесом издали, и совсем другое — столкнуться с ним лицом к лицу, возможно, даже и разговаривать! Попович рассказывал, как отец возил его на вычитку к отцу Серафиму в Саратов, как кричали и плакали демоны в одержимых людях, как бились те в судорогах. А если вдруг бес решит овладеть им? Но еще ужаснее для Роди было признаться в трусости.

— Снесу, — сквозь зубы процедил он.

— Уж не подведи! Ты парень серьезный, городской, не чета местной шпане. Держи письмецо и смотри, не потеряй его по дороге! Отдай непременно сегодня.

Родя нетвердой рукой взял письмо и спрятал за пазуху, испытав при этом такое ощущение, словно положил туда горячий камень. «Жжет адским огнем!» — испугался он и чуть было не зашвырнул конверт куда подальше, но тут же опомнился: «Да это не оно горячее, это мои ладошки огнем горят». Неожиданно осмелев, он посмотрел на почтальона, со вздохом забросившего тяжелую сумку на плечо и собравшегося двигаться дальше, и спросил:

— Дяденька Тимофей, правда ли, что этот студент одержим бесом?

— Посуди сам: будет ли здравый человек нести смуту в народ, подстрекать против царя-батюшки? Он же за это и выслан был из столицы в наше глухое село. С одной стороны, все это не иначе как проделки беса. Как говорится, лукавый попутал. С другой — поговоришь с ним, вроде разумный и добрый он человек, разве что дурак: говорит вслух то, что иной даже подумать забоится. Пожалуй, нет в нем беса, а лишь дурь одна, а она, как молодость, с годами проходит. Хотя не у всех. — Почтальон покачал головой и пытливо взглянул на мальчика: — Уж не забоялся ли ты к нему идти?

— Да нет, дяденька. Что я, маленький, чтобы бояться? — А сам, несмотря на жару, почувствовал внутри леденящий душу холод при мысли о том, что придется встречаться со студентом.

— Правильно, нечего его бояться, им жандармы занимаются. А если бес в нем все же есть и проявится, то батюшка Ираклий легко с ним справится. — Почтальон одобрительно закивал. — Запомни на будущее, парень: самый страшный враг находится внутри самого человека и ждет момента, чтобы проявиться, — это бес желаний. Вот с ним-то трудно тягаться.

— Как это — внутри? И во мне тоже есть этот бес? — забеспокоился Родя.

— В каждом человеке имеется. Ты когда в зеркало смотришь, кого там видишь? — Почтальон хитро прищурил левый глаз.

— Себя, кого же еще?

— Возьми книжку, подойди к зеркалу и попробуй ее почитать, глядя в отражение. Не пробовал?

— Не-а.

— А ты попытайся. Увидишь, что буквы в зеркале перевернутые, прям тарабарщина какая-то, и прочитать их ты не сможешь. Выходит, зеркало врет, и ты не такой, каким видишь себя в нем.

— Вы, дяденька, смеетесь надо мной?

— Я — нет! В мире полно чудны´х событий и вещей, в которые трудно поверить. Иногда даже тень кривляется.

— Да разве тень может кривляться? — У Роди от изумления округлились глаза.

— А вот когда ты на нее не смотришь, она рожицы строит. На первый взгляд, она послушно повторяет каждое твое движение, но имеет свой норов. Смотри, стала грозить мне кулаком, за то что правду о ней рассказываю! — Почтальон указал пальцем на тень за спиной Роди.

Мальчик завертелся на месте, старясь рассмотреть свою тень, но ничего необычного в ней не увидел. Но дядька Тимоша мужик серьезный, в селе уважаемый, зря пустословить не будет. Говорит без улыбки, видно, так оно и есть.

— Письмецо прямо сейчас снеси, а то заиграешься, забудешь или, не дай бог, потеряешь. — Почтальон развернулся и зашагал своей дорогой.

Родя вздохнул и уныло поплелся на край села к жилищу студента. Хорошо, что хоть солнышко ярко светило, не так страшно было идти в поганое место, где, по словам поповича, безлунными ночами бродит призрак убиенного хозяина, подстерегает запоздалых путников. Мальчик снял картуз и провел рукой по волосам, взмокшим то ли от жаркого солнца, то ли от разговора с почтальоном. Тень бежала впереди него и, будто в насмешку, вытянулась в каланчу, чуть ли не в два раза обогнав его в росте.

Как ни замедлял Родя шаг, а ноги все же принесли его к жилищу студента. За два года, прошедших после смерти хозяина, усадьба приобрела заброшенный вид, и появление жильца никак не отразилось на ее облике: забор местами завалился, окна были по-прежнему закрыты глухими ставнями, выходит, внутри все время было темно. Двор зарос травой чуть ли не по пояс, только узкая тропинка была вытоптана от калитки до дверей дома.

«Стучать или звать студента не буду! Суну письмецо в щель у двери и сразу обратно», — решил Родя, с замирающим от страха сердцем открыл скрипучую калитку, чуть ли не на цыпочках прокрался к крыльцу и протянул руку с плотным конвертом, подписанным изящным женским почерком.

— Заходи, раз пришел! — раздался сзади громкий, зычный голос студента.

От неожиданности и страха Родя даже присел, хорошо хоть не обмочился. Он обернулся и обомлел: студент, усмехаясь, стоял у калитки, отрезав путь к отступлению. Он впервые увидел студента вблизи: худой, высокий, словно каланча, в неизменном черном студенческом мундире, застегнутом на все пуговицы. Волосы у него были длинные и жидкие, грязно-коричневого цвета, чуть ли не до плеч, лицо продолговатое, неестественно белое, с узенькими усиками над верхней губой. На носу маленькие круглые очочки в золоченой оправе; от стекол, сверкая, отражались солнечные лучи, не давая возможности рассмотреть глаза.

— Я тут… это… письмецо принес, — пролепетал перепуганный Родя.

— Молодец, давай-ка я тебя угощу чаем с леденцами. — На устах студента мелькнула насмешливая улыбка, и Родя почувствовал, что силы его совсем покинули.

А ведь можно было сбежать с крыльца, рвануть в сторону и, перемахнув через забор, от которого осталось одно лишь название, дать деру! Но он продолжал стоять как вкопанный, словно парализованный страхом. Улыбаясь, студент подошел к нему и отворил дверь. Родя на непослушных ногах, шатаясь, как на ходулях, шагнул через порог в полумрак. Студент зажег керосиновую лампу и шел сзади, словно конвоируя мальчика. Расположение помещений было почти как в бабушкином доме, но здесь царил невероятный беспорядок, а в горнице на столе обнаружилась странная конструкция из колбочек, прямых и витых трубок, и все это ужасно воняло. «Где черт, там серой смердит!» — предупреждала бабушка. Родя не знал, как пахнет сера, но острый, неприятный запах, от которого перехватывало дыхание, вполне мог оказаться серным. Студент усадил Родю за стол, сам устроился напротив.

— Я учился в университете на химическом факультете и здесь решил продолжить некоторые опыты. Тебе известно, что такое химия? — И, не дожидаясь ответа, студент сразу пространно пояснил:

— Это наука наук, которая позволит в будущем получать невиданные урожаи, покончить с голодом во всем мире и даже, — он понизил голос, — сделать жизнь человека невообразимо долгой. Вы на уроках Закона Божьего Ветхий Завет изучаете?

Родя молча кивнул.

— Там говорится, что в древности люди жили по многу сотен лет, а сейчас и до сотни не дотягивают. Секрет долголетия утрачен, но не бесследно. Мне в руки попался один любопытный древний документ…

Студент увлеченно схватил со стола толстую книгу со многими закладками, но тут его взгляд скользнул по лицу мальчика, и он осекся, придя в себя.

— Но тебе, братец, это неинтересно слушать, ты еще не понимаешь, что жизнь, как и палка, небезгранична. — Он поднял с пола сломанную ручку от лопаты. — Все имеет начало, — он взялся за ее край, — и конец! — Студент схватил палку двумя руками и тут же резко отбросил ее от себя.

От неожиданности Родя вздрогнул и испуганно сжался, кляня себя за то, что согласился войти в дом, где чувствовал себя словно в западне.

— Ну что, будем пить чай! — воскликнул студент, ничего, однако, не предприняв.

Оловянным самоваром, стоящим в углу на полу, судя по всему, давно не пользовались. Леденящий ужас все более сковывал мальчика, заставляя его трястись мелкой дрожью.

— Я соскучился по общению, чувствую себя здесь отшельником. Пожалуй, даже и того хуже — прокаженным! От меня все шарахаются, словно боятся заразиться. Да уж наслышан, знаю, что обо мне говорят. Но ведь ты этому не веришь? — Он выжидающе уставился на Родю, и тот через силу отрицательно замотал головой.

— Иначе бы ты ко мне не пришел, так ведь? — уточнил студент, и Роде пришлось согласно кивнуть.

— Ты говорил, что у тебя есть ко мне дело. Какое, братец?

Родя дрожащей рукой молча протянул студенту конверт. Тот, увидев почерк, молниеносно схватил его и быстро открыл. Мальчик вспомнил, что отец для этого всегда пользовался специальным костяным ножичком, вскрывая конверт неторопливо и аккуратно.

— Что же ты, братец, так долго меня томил?! — укоризненно покачал головой студент. — Я его давно ожидаю, мучаясь долгими тоскливыми днями, похожими один на другой, подобно сиамским близнецам. Нехорошо, братец, ты поступил! — Он бросил на мальчика колючий, враждебный взгляд, и у того душа ушла в пятки.

Однако в следующее мгновение студент полностью увлекся чтением, и Родя стал приходить в себя, прикидывая план бегства. Неожиданно лицо студента исказила болезненная гримаса.

— Кругом ложь и предательство! Ложь и предательство! Женщины лживы и порочны! Их разговоры о любви — пошлый обман!

Студент схватился руками за голову и вдруг зарыдал. Слезы катились крупными горошинами, на лице отразилось отчаяние. Быстрая смена настроения молодого человека изумила Родю, но и немного успокоила: бес слезы лить не будет, значит, опасности нет.

— Можно я пойду? — осмелился он спросить.

Студент мгновенно перестал плакать и уставился на него через стекла очков невидящим, мертвым взглядом. Его выпуклые, с большими черными зрачками глаза оказались водянисто-серого цвета и ничего не выражали. Почему-то эти глаза напомнили Роде замочную скважину, через которую кто-то другой, неизвестный, внимательно рассматривал его, оставаясь невидимым. Ему вновь стало страшно.

— Да, братец, иди восвояси. Не обессудь, что оставил тебя без угощения, не до того мне сейчас.

Родя на непослушных, деревянных ногах выбрался из-за стола и медленно двинулся к двери. Сердце в груди бешено колотилось, словно голавль, выброшенный из привычной водной стихии на траву. Мальчик вдруг подумал, что сейчас студент остановит его и не даст покинуть этот ужасный дом. Несколько секунд, понадобившиеся Роде, чтобы дойти до двери, показались ему вечностью, и, только оказавшись на крыльце, он с облегчением перевел дух. Вновь обретя способность управлять своим телом, Родя со всех ног бросился прочь со двора, намереваясь поскорее поделиться своим приключением с приятелями.

Вечером, замирая от страха, Родя поинтересовался у бабушки:

— Дядя Тимофей сказал, что в каждом человеке прячется бес желаний. Разве это возможно?

Бабушка Фрося трижды перекрестилась, глядя на икону с образом Николая Чудотворца.

— Жизнь — это борьба с бесами. Каждый достигает того, к чему стремится, да мало кто понимает, к чему он стремится на самом деле. Многие грешны гордыней, думая, что знают, чего хотят; темны их души, а значит, открыты для беса желаний. Если же человек смиренный и набожный, он защищен от бесов лучше каменной стены.

На следующий день село облетело известие, что ссыльный студент свел счеты с жизнью, утопившись в болоте, и от него осталась одна лишь фуражка. Из уезда приехал пристав и, проводя расследование, допросил несколько человек, в том числе и Родю. Тот выложил все как на духу: про письмо, про слезы после его прочтения. Само письмо не сохранилось, нашли лишь предсмертную записку студента: «В моей смерти прошу никого не винить. Ухожу в никуда. Николай Сиволапцев». Пристав попытался было организовать поиски тела самоубийцы, но разве можно что-нибудь извлечь из топи? Что туда попало, назад уже не вернешь.

— Может, это и к лучшему, а то много хлопот было бы с телом покойника, — решил пристав и уехал, прихватив с собой оставшуюся фуражку.

Самоубийство странного студента очень повлияло на Родю, он считал и себя в какой-то мере причастным к произошедшему, ведь злополучное письмо, толкнувшее того на сведение счетов с жизнью, принес он. Студент являлся ему в снах, жаловался, что скверно обитать в черной болотной жиже и что хочется напиться горячего чая, приглашал к себе в гости. Родя просыпался в холодном поту и начинал про себя читать охранные молитвы.

Всезнающие старухи считали: не утопился студент-бес, а схоронился, чтобы безнаказанно творить темные делишки, и теперь надо ждать бед. И они грянули…

Дочь пасечника оказалась брюхатой, и никакие наказания не смогли заставить ее назвать имя нечестивца-совратителя. Вскоре неожиданно заболел и за три дня сгорел от высокой температуры Мишка-попович. Уездный лекарь назвал причиной смерти мальчика лептоспироз, но в селе были уверены, что все это происки затаившегося беса.

Гроб с телом Мишки привезли в село вечером и занесли в дом, куда сразу сбежались, словно воронье, сгорбленные, морщинистые старухи в теплых плотных одеждах, наполнив горницу слезливыми причитаниями. Похороны назначили на полдень, и лишь незадолго до этого часа Родя заставил себя пойти попрощаться с усопшим другом. Он с опаской прошел через широко распахнутые ворота во двор, полный шепчущегося народа. В тени, под старой шелковицей, были установлены длинные столы и лавки для поминок. Место не слишком удачное, так как перезревшие темные плоды от малейшего сотрясения веток падали вниз, оставляя на поверхности стола бурые пятна, словно следы крови. Уже только от одного их вида Родю стало подташнивать, и он поспешил войти в дом, где было тесно от множества находящихся там людей и душно от густого запаха горевших свечей и сладковатого аромата ладана. От пьянящего дурмана у него закружилась голова, и он внезапно оказался рядом с гробом каким-то непонятным для себя образом, словно в комнате перед ним были не люди, а тени.

Родя с удивлением и едва сдерживаемым страхом принялся рассматривать атамана мальчишек, лицо которого с заострившимся носом выглядело необычно спокойным. Вроде и Мишка, и не Мишка. Он лежал в гробу, украшенном множеством цветов, в непривычно нарядной одежде, словно у него был праздник, никак не реагируя на надоедливых августовских мух, роем кружащихся над ним. Родя взмахнул рукой, отгоняя жужжалок от мертвого лица друга, и тут у него в голове неожиданно прозвучал знакомый голос поповича:

— Страх и смерть — это порождение сокровенных желаний. Запомни это, Родя.

Мальчику показалось, что на лице мертвеца промелькнула зловещая улыбка, и, не помня себя от ужаса, он бросился бежать прочь и опомнился лишь тогда, когда оказался далеко от поповского дома. Никакая сила не могла заставить его вернуться, а тем более отправиться с похоронной процессией на кладбище. Родя спрятался в укромном местечке на огороде, среди тугих, обрамленных желтыми коронами чашек подсолнечника, и решился зайти в дом, лишь когда услышал голос бабушки, зовущей его.