Иванна подошла к старинному четырехэтажному особняку, на фасаде которого чугунная табличка предупреждала, что это памятник архитектуры второй половины XІХ века, бывший доходный дом, и находится он под охраной закона.

«Рассадник клопов», — подумала она, но теперь, когда резко взвинтили цены на жилье, имея небольшую зарплату, выбирать не приходилось. Работа в «желтой» газетенке не приносила хорошего дохода, и с этим она бы еще смирилась. Но ей не нравилась направленность газеты. Ведь восемьдесят процентов того, что в ней печаталось, было высосано из пальца штатными журналистами или поступало с мест, от людей в большинстве своем психически нездоровых.

Она мечтала о постоянной работе в солидном издании, освещающем события культуры, мечтала писать аналитические и критические статьи. Впрочем, такие материалы она готовила и рассылала на протяжении последнего года в разные журналы и газеты. Кое-какие статьи даже печатали, правда, в весьма переработанном виде, с чем она не всегда была согласна, но вынуждена была это терпеть, если хотела, чтобы статья «увидела свет». В глубине души Иванна надеялась, что когда-нибудь ее оценят.

Она поднялась на четвертый, последний этаж и позвонила в дверь, обитую потрескавшимся и вытершимся от времени кожзаменителем. Ей пришлось долго ждать, пока открыла древняя, полностью поседевшая старушка.

— Здравствуйте, Лариса Сигизмундовна! — бодро произнесла девушка, немного заискивающе улыбаясь. — Меня зовут Иванна, час тому назад я разговаривала с вами по поводу квартиры. Вот я и приехала.

Старушка молча, в упор несколько минут рассматривала ее блеклыми, глубоко запавшими глазками, так что Иванне стало неловко, а затем, так и не говоря ни слова, развернулась и пошла, тяжело ступая и прихрамывая» по коридору. Иванна, сочтя это за приглашение войти, последовала за ней, прикрыв за собой дверь.

Коридор был длинным для двухкомнатной квартиры с потемневшими от времени застекленными шкафами с потрепанными книгами, с облупившейся, неопределенного цвета краской на стенах.

Середину большой комнаты, в которую они вошли, занимал круглый стол из красного дерева, на котором стояла китайская, явно склеенная фарфоровая ваза для цветов и были разложены рядами игральные карты. Треть всего пространства занимал громоздкий сервант, еще больше места было необходимо для черного рояля, где на цветной вышитой подушке дремала серая кошка с неприветливо блеснувшими желтыми глазами; в углу, возле окна, стояла старая софа, у которой вместо одной ножки были подложены два кирпича. На стенах, рядом со всевозможными декоративными тарелочками, висели три портрета в черных рамках: мужчина в темном костюме и две молодые женщины в старинных платьях и шляпках. Все портреты были вышиты на материи цветными нитками. Справа виднелась деревянная дверь, ведущая в смежную комнату.

В квартире ощущался дух старины, все было дряхлым и больше соответствовало позапрошлому веку, чем минувшему, двадцатому. Здесь Иванне не понравилось, а особенно тяжелый, устоявшийся запах лекарств. Не понравилось ей и то, что комнаты были смежными, но выбирать не приходилось — из всех сдававшихся комнат стоимость аренды этой была наиболее приемлемая.

«Поживу немного в этом убожестве, а там найду что-либо поприличнее, а если улучшу свое материальное положение, то, может, замахнусь на отдельную квартирку».

Старушка устроилась за столом на высоком резном деревянном стуле, полностью переключив свое внимание на карты. Иванна, поняв, что приглашения не дождется, последовала ее примеру и пристроилась у стола на таком же стуле, который неприятно скрипнул, напомнив о своем почтенном возрасте и ненадежности.

«Возможно, некоторые вещи из этой квартиры могут вызвать интерес у антиквара, но не у меня», — решила Иванна, стараясь не терять бдительности, так как опасалась, что стул может рассыпаться под ней.

Старушка, очевидно уже забыв о присутствии девушки, углубилась в пасьянс, время от времени теребя рукой то одну, то другую карту.

— У вас так мило! — напомнила о своем присутствии Иванна, но это не произвело ни малейшего впечатления на старушку, слишком занятую своим делом.

«Она явно не глухая и не немая — мы ведь говорили с ней по телефону. Наверное, от старости на нее «находит», но деваться некуда — вещи уже в камере хранения, и полное отсутствие других перспектив провести ночь Буду ждать, пока она соизволит обратить на меня внимание». Достала из сумочки книгу и углубилась в чтение.

— Ты мне подходишь. — Неожиданно прозвучавший резкий голос старушки заставил Иванну вздрогнуть. — Жить будешь в той комнате.

Старушка смотрела на нее все так же бесстрастно.

— Спасибо за предложение, но, может, лучше в этой комнате? Чтобы вас не беспокоить? Я рано встаю, готовлю материал для газеты, привожу себя в порядок, словом, буду создавать некоторый шум.

— Тебе самое место в той комнате! — упрямо сказала старушка.

«Что она этим хочет сказать?»

— Можно я посмотрю комнату?

— Да, теперь она твоя… опочивальня.

Иванна встала, открыла дверь в другую комнату, но ничего не увидела из-за царившей там темноты.

— Выключатель справа от тебя, на стене, — послышался голос старухи.

Под потолком зажглась единственная сохранившаяся в старинной хрустальной люстре лампочка.

«При таком освещении не почитаешь!» Иванна осмотрелась.

Комната была большая, как и гостиная, и также полностью заставлена рухлядью. Два громадных платяных шкафа (неужели у старушки так много нарядов?), большой письменный стол, покрытый грязным зеленым сукном (он здесь совсем некстати!), подле него стул, явно ненадежный, три тумбочки, комод с зеркалом, большая металлическая кровать, застланная шерстяным одеялом в пододеяльнике, неоднократно штопанном. Мебель, вещи — все было дряхлым и убогим. Девушка присела на кровать и провалилась — металлическая сетка не держала.

«Спать на ней придется полусидя». Раздражение от увиденного охватило девушку.

— В верхней одежде садиться на постель нельзя! — строго произнесла старушка.

Девушку одолевало желание съязвить в ответ, но она сдержалась — комната ей была крайне необходима, пусть даже такая.

— Мне нравится. Здесь веет… стариной. Так и хочется написать что-нибудь о прошлом, — покривила она душой, хотя с ужасом представляла, как будет здесь жить.

Прошло две недели после того, как она вернулась из творческой командировки, из Страхолесья. Когда статья была напечатана, она вспомнила, что обещала отослать ее учителю, Леонтьевичу, и набрала номер его мобильного телефона.

— Я вас слушаю! — после первого же гудка услышала она голос учителя.

— Добрый день, это Иванна. Статья напечатана, сегодня высылаю её вам по почте. Как у вас дела?

— К сожалению, у нас недобрые дела творятся. Неделю тому назад погиб Ростислав, Ростик. На него напал волк.

— Не может быть! — вскрикнула Иванна.

— К сожалению, может. Уже трижды устраивали облавы, но безрезультатно. На этот раз волка никто не видел. Отдельные следы волка все же обнаружили в лесу, а его самого — нет. В селе царит паника, все говорят о вовкулаке. В лес боятся идти, а он — хорошее подспорье к скудному столу местных жителей: ягоды, грибы.

— Что думаете предпринять?

— К сожалению, ничего. Может, еще устроят пару облав, но и на них надежды мало.

— Но ведь что-то надо делать… Какая ужасная смерть Егорки и Ростика… У вас есть какие-нибудь соображения по этому поводу? Или, может, вы тоже считаете, что той ночью мальчишки случайно вызвали дух оборотня?

— Если отталкиваться от голых фактов, то мы имеем следующее: обе жертвы подверглись нападению волка, патологоанатомическое вскрытие подтверждает это, а Николай Николаевич даже стрелял в него. Способность уйти от облав доказывает, что волк обладает прямо-таки человеческой хитростью.

— И нечеловеческой живучестью — со слов Николая Николаевича.

— К этому я подошел бы более критически — он мог растеряться и промахнуться, точнее, только легко ранить зверя. Ведь у нас есть лишь его слова — и все.

— Исходя из всего этого, можно сделать вывод, что мы имеем дело не с вовкулакой из старинных преданий…

— Я этого не сказал. Будет точнее — это необыкновенный зверь, способности которого не укладываются в рамки наших представлений.

— А почему Ростик оказался в лесу? Ведь все были предупреждены об опасности!

— Этого мы уже никогда не узнаем.