Любомир Чолакович входит в номер Голубича в гостинице «Люкс» и застает его, впрочем, как всегда, лежащим на кровати прямо в костюме. Рядом на тумбочке 3-й том «Капитала» К. Маркса. Закладка показывает, что половину тома Мустафа уже одолел. Сейчас он лежит неподвижно, заложив руки за голову.

– Мустафа, в чем дело? Что с тобой? По-моему, ты так лежишь уже третью неделю. Что случилось?

– Ты спрашиваешь, что случилось? Это я должен спросить тебя и других партийных функционеров. И я бы спросил, но ведь никого не осталось. Где Сима Маркович? Где Горкич? Где Войо Вуйович? Вуйович Радомир? Где генерал Краль? Где они все? Где все югославские сотрудники Коминтерна? Я имею право спрашивать. Я не партийный работник. Я был и остаюсь солдатом. Но я не могу понять, как случилось, что все, кто представлял КПЮ, оказались предателями? Куда вы смотрели, кого принимали и кого избирали своими руководителями? Ты понимаешь, что нельзя доверять никому. Нас вынуждают следить и доносить друг на друга, а это невыносимо. Это противно.

Голос Голубича срывается, он почти кричит и трясет своего друга за плечи.

– Федя сказал мне по секрету, я доверяю тебе, но, если ты кому-нибудь, я тебя своими руками…ты понял меня?

– А чего понимать? Кому я могу сказать? О чем ты? Никого же нет.

– Так вот. Федя сказал мне, что арестовано более 700 югославов, сербов, черногорцев, хорватов, словенцев. Остался только этот Вальтер, то есть, Иосип Броз Тито и Кардель. Остальные – троцкисты. Троцкизм, как ржавчина. Он разъедает души. Он пролезает везде. А главный виновник где? Он спрятался в Мексике. Его надо достать, выковырнуть его оттуда, как устрицу из раковины. И я его достану.

* * *

Москва празднует Первомай. Теплый солнечный день. Голубич, держа за руку красивую русоволосую девушку, вместе с демонстрантами сбегает по Васильевскому спуску.

– Здорово, правда? Ну, признайся, Рауль, очень весело, правда? Согласись, тебе здорово повезло, что ты сейчас живешь в Москве, что нет войны, что ты жив. Это же очень здорово. Ну, признайся.

– Конечно, признаюсь. Здорово, что я жив, что так весело. Что я люблю тебя.

– Правда, любишь? Тогда поцелуй меня.

Парочка останавливается и целуется. Девушка отрывается от спутника и кружится, словно в вальсе.

– Как хорошо жить в нашей стране. Это самая хорошая и счастливая страна на свете. Какое это счастье, чувствовать себя свободной! Человек сам может выбирать свой путь. Человек может добиться всего. Вот я хочу быть журналисткой и буду. Еще два года в университете и…впереди интересная работа.

Девушка снова берет Мустафу под руку и прижимается к нему.

– А ты доволен своим юрфаком? Извини, но, по-моему, это скучно, все время учить законы. Жизнь должна быть свободна от них. Все должны жить в мире друг с другом. Ну, что ты молчишь? Я понимаю. Ты, наверное, вспоминаешь свою Испанию? Она очень красивая, да? У тебя там осталась девушка? Не обманывай. Я тебе не верю. Такой красивый мужчина и не имеешь любимой девушки. А… Все-таки имеешь. Кто? Я! Я! Я тоже люблю тебя. Скажи, мой Рауль, какие у нас планы на сегодня? В такой день, когда все так веселы и счастливы, мы тоже должны веселиться.

Людмила и Рауль-Мустафа около Большого театра.

– Ну что ж, «Борис Годунов», так «Борис Годунов». А потом как-нибудь я познакомлю тебя с моим другом. Он – серб, а как он поет сербские и еще эти, боснийские песни!

Затемненный театральный зал. Звучит: «Чур, чур, дитя. Не я твой лиходей…».

Голубич слушает с напряженным и каким-то похудевшим лицом. Он буквально вздрагивает всем телом на каждое «чур, чур, дитя». Что-то от его состояния передается Людмиле, которая берет его руку в свою, и иногда тревожно оглядывается на него.