Каждое летнее воскресенье, когда отец был свободен, Елизавета Манчич, а пока еще просто Лиза, ждала с нетерпеньем. Как правило, после семейного завтрака она вместе с родителями отправлялась на прогулку по Белграду, которая обычно растягивалась на целый день. Сначала была поездка в одноконной коляске, потом спортивные игры на зеленых лужайках Калемегдана, затем вкуснейший обед в одном из бесчисленных ресторанчиков старого города. После обеда семья неспешно прогуливалась по пешеходным улицам Белграда – Теразии и Кнез Михайлова. Заканчивался день на знаменитой Скадарлии, где все гудело от музыки, ярко горели фонари и вкусно пахло жареным барашком и вином. Искусные повара умело смешивали исконно славянскую кухню с малоазиатской, принесенной на эти благословенные земли турецкими армиями. Смешивались не только кухни, но и музыка, покрой одежды, черты лиц, характеры и привычки людей.

Прогулка в коляске начиналась от крепости Калемегдан, заложенной еще во времена Древнего Рима на огромной скале, словно специально поставленной в месте слияния широкой и неспешной Савы с могучим и необозримым Дунаем. С утеса видно, как долго воды двух рек текут бок о бок, не смешиваясь и сохраняя каждая свой цвет.

Елизавета всю свою жизнь помнила, что в тот жаркий летний день по набережной Карагеоргиевича в обоих направлениях разъезжали легкие коляски с откинутым верхом. Когда они были совсем недалеко от речного острова Ада Цеганлия и железнодорожного моста через Саву, их внимание привлекла группа нарядно одетых горожан и студентов в форменной одежде. Их взоры были направлены на мост, где выделялась одинокая фигурка юноши. В толпе были слышны голоса: «Да не прыгнет он – это же безумие», «Простите, что здесь происходит?», «Скажите, что он собирается сделать?», «А как он туда попал?».

Господин Манчич просит остановить коляску, и семья выходит из нее. Девочка проворно пробирается сквозь толпу к самому берегу:

– Мама, папа, посмотрите. Кажется, он собирается прыгать!

– Лизонька, не выдумывай, – возражает ей подошедшая мать, – оттуда невозможно прыгнуть – он насмерть расшибется об воду.

– Мустафа не расшибется. Он человек без нервов и страха. Если сказал – сделает, – громко возразил ей один из студентов.

– Это Мустафа Голубич – боснийский серб, – добавил другой. – Это он на спор делает.

Фигурка на мосту шевельнулась и вдруг одним ловким движением взметнулась на перила ограждения, еще выше поднявшись над белесо отсвечивающей далеко внизу водой.

– Ааах, – разом выдохнула толпа. Где-то заплакал ребенок. Девочка Лиза замерла, прижав к груди сжатые в кулачки руки и широко распахнув испуганные глаза. Мгновение – и маленькая фигурка отделилась от опоры и вытянувшейся в струнку спицей стремительно понеслась вниз, к воде. Над рекой повисла абсолютная тишина. Еще мгновение и спица почти без всплеска вонзилась в воду.

– Ооох, – прокатилось по толпе. Снова тишина и звонкий детский голосок:

– Он упал, да? Мамочка, он упал?

Все находящиеся в толпе замерли в нервном ожидании. Очень медленно идут секунды. Внезапно вода разомкнулась и из нее, сопровождаемая ликующим криком людей, показалась черноволосая голова.

– Урра, урра! Браво! Браво! – кричали все собравшиеся. «Ура!» – кричал студент, назвавший имя храбреца. «Ура! Он выиграл!»

В это время ныряльщик медленно и как будто торжественно подплывал к берегу. Вот он ухватился за кусты, подтянулся и одним рывком выбросил свое загорелое тело на берег. Толпа разразилась аплодисментами. Юноша сдержанно поклонился.

– Пропустите, пожалуйста. Посторонитесь, – к герою уже спешили двое полицейских. – Посторонитесь. Нельзя на мост. Нельзя прыгать. Это запрещено. Если каждый…

– А вы думаете, что каждый может это сделать? – под дружный хохот спросил кто-то полицейского. Но тот не слушал. Он призывно махал рукой молодому человеку:

– Идите сюда, пожалуйста. Да, прямо сюда.

Молодой, красивый, загорелый Голубич легко перемахнул ограждение и остановился перед блюстителями порядка. Он искал кого-то в толпе. Наконец, он увидел друзей.

– Драго, друг, давай одежду.

К нему протиснулась группа студентов. Они хлопали его по плечам и спине, обнимали и восторженно покачивали головами.

– Браво, Муйко, ты выиграл. Ребята, все на Скадарлию в «Три шешира».

– Простите, какие «Три шешира»? А в участок не желаете? Нет уж, сперва извольте в участок.

Но студенты окружили Голубича, не пропуская к нему полицейских.

– Господа, позвольте, прошу вас, позвольте. Господа, будьте любезны.

Но господа студенты и не собирались быть любезными. Они все теснее окружали своего кумира. Один из полицейских достал свисток, и пронзительная трель распорола раскаленный воздух.

– Одну минуточку, господин вахмистр, – обратился к полицейскому отец Лизы. – Я прошу вас, оставьте его в покое. Не надо в участок. Поймите, голубчик, это было не хулиганство, а пари. Понимаете, джентльменское пари? Если хотите, оставьте его под мою ответственность, – добавил он и, заметив на лицах служивых сомнение и недоверие, достал из кармана какую-то карточку и показал её одному из полицейских.

– Слушаюсь, ваше благородие. Только как же это. Надо бы в участок.

– Ничего, ничего. В следующий раз. Вот если он еще раз прыгнет, мы его точно сведем в участок. Ну, что же, молодой Икар, поздравляю. Браво! Это было действительно здорово. Ступайте на Скадарлию и отпразднуйте победу человеческого духа над страхом. Только без озорства, а то вам, наверное, сейчас море по колено. Позвольте мне пожать вашу руку. Браво, Мустафа, браво, Голубич!

Рядом с отцом, прижав к груди кулачки, замерла в восторге его дочь Лиза. Она не сводила восторженных, сияющих глаз с героя.

– Слушай, а кто он такой? – провожая глазами толпу студентов, спросил второй полицейский.

– Депутат Скупщины Манчич, – ответил ему напарник.