елым кружевом виноградного цвета встретил хазар Семендер. В переплетении голубых и белых ручьев и рек весенним изумрудом благоухали волглые травы. Желтые, красные, фиолетовые и синие очи цветов заглядывали в сердца людей. Пела весна гудом привольным, и душа распахивалась наружу, как чапан на крепкой груди табунщика.
Стелилась прохлада с дальних гор, и подпирали ее легкими крыльями вольные орлы-беркуты. Здесь солнце умывалось по утрам холодными росами. И никакой драгоценный камень не мог превозмочь красоту звонкой дождевой капли, застывшей на остром кончике пушистого зеленого листа.
А ночи с говорящей водой родников! Где еще встретишь такое? Здесь, в звенящем счастливом краю, рождаются могучие и стремительные кони. На этой благодатной земле взрастают лихие наездники, чтобы в свистящем беге скакуна услышать песнь жизни, чтобы ветер животворящий пить в угоду богатырскому сердцу! В этом краю не поют грустных песен. Кто ж в радости заунывные песни поет? Мелодии этих мест созвучны скоку быстроногого карабаира веселой потехе богатырской, первому признанию в любви!
Здесь гурии живут, и нет нигде на земле стройнее их и краше. Глаза божественных дев подобны таинственному покрову ночи, и звезды в них так же пылают, как в небе близком и безлунном, и так же страстно шепчут о любви.
И дети рождаются в этом краю для великой радости, и появление их подобно восходу чистой луны над снежными вершинами далеких и загадочных гор.
Нет смерти на веселой земле, ибо тут царствует радость жизни — вечно прекрасной и юной, как свет солнца в голубом просторе… Дым.
— Дым?
— Дым!
— Тревога?!
— Нет! Хо-о-ох-х! Слава аллаху!
Это зажглись костры кочевые. А дым их — не смрадный дым войны: он легкий, он запахом черемши напоен. Это дым чистых помыслов, это дым счастья от огня жизни!
— Восславим великое солнце! — ликуют хазары.
— Нас охраняет божественной силой своей великий царь Шад-Хазар, — благоговейно показывают они на огромный шатер со сверкающим диском на вершине: золотой диск — символ солнца, вечного и животворящего.
И поэтому здесь никого не восполошило страхом слово «война!». Здесь город Семендер. Здесь войны быть не может. Здесь царствует жизнь!
Зачем война табунщику? — Чтоб сына потерять!
Зачем война виноделу? — Чтоб жену потерять!
Зачем война пахарю? — Чтоб жизнь потерять!
Только для хана война — богатство и слава!
«Ярко блестит золото, омытое чужой кровью», — думает властитель, а вслух кричит:
— Хазары! Пронесем имя великого Тенгри-хана (Адоная, Мухаммеда, Христа-Спасителя) по всей вселенной!
А если этот приказ перевести на доступный пониманию язык, то он так прозвучит:
— Скоты безмозглые, спешите содрать кожу с соседей, чтоб поскорее ее мне принести! Идите дальше и сдирайте кожу с других, потому что с вас уже содрать нечего!
Или вкрадчиво:
— Ты хочешь вкусной еды?
— Да, о эльтебер!
— Ты хочешь красивую одежду?
— Да, мой хан!
— Ты хочешь иметь жену стройную, как кипарис, и сладкую, как сок граната?
— О-о! Мой тархан!
— А может, ты хочешь много золота?
— Хочу, о повелитель!
— Тогда почему ты ковыряешь землю? Меч выковать легче, чем лемех плуга! Удобней сидеть верхом на коне, чем погонять его в борозде. Урожая надо долго ждать…
— Ой как долго! Но что делать, мой властелин? Такова жизнь бедняка.
— Чтобы не быть бедным, сядь верхом на коня, возьми меч в крепкую руку и скачи к соседу. Убей его, отбери еду и богатство. Возьми его дочь и сделай ее своей наложницей, а сына — рабом. Вот путь, достойный храброго! Богатство легче добыть мечом, чем плугом. Или ты этого не знаешь?
— Теперь узнал, о великий!..
Простому воину кургана на могилу не насыпают его непогребенным телом черный ворон питается, а доблестью — хан пресветлый!
И лежат рядом бедняк и сосед его: примирила их навечно острая железная полоса, выкованная из лемеха плуга.
Так кому же досталось богатство соседа?
Какова уж тут загадка? Только глупому не разгадать!
И вот — на тебе: почему-то во все времена такими глупцами, что плуг на меч променяли, устланы все поля больших и малых сражений! И даже само название противоборствующих племен уплыло из памяти народов.
Вот так ханы!.. Цари!.. Князья!.. Высоко сидят, стрелой не достанешь! Достать бы умом, тогда…
Шатер кагана-беки Асмида стоял на высоком холме и светился голубым шелком, как сапфир на острие боевого шлема. Совет высокородных собрался: за обильным яствами дастарханом сидели пять тумен-тарханов и сам каган.
— Где Фаруз-Капад-эльтебер?! — кипел бешенством Асмид. — Я тебя спрашиваю, Семендер-хан! Ты доносил, что Фаруз ждет нас!
— О-о могучий! — повалился на колени тучный эльтебер. — Еще три дня назад Фаруз-Капад со своими воинами был здесь.
— Так где же он?!
— О-о защита ислама! Фаруз внезапно свернул шатры и исчез. Но я проследил за ним: тумены светлого хана прошли по берегу реки Куфис и заняли крепость Таматарху.
— Агир-хан!
— Я здесь, о светоч вселенной!
— Пошли гонца к Фаруз-Капад-эльтеберу с приказом идти к Каракелу и ждать там моего повеления!
— Слушаю и повинуюсь, о разрушающий.
Предводитель ал-арсиев, пятясь, удалился. Каган-беки, не поворачивая головы, спросил мрачно:
— Санджар-тархан, что ты думаешь об угрозе Святосляба? Как он сказал нашим послам? Ах да: «Иду к вам!» Смелый!
— Он не придет, о могучий! — просипел раненым ртом военачальник. — Путь ему в наши степи закрыт.
— Почему? Разве каган Святосляб похож на сороку, которая трещит без толку?
— Нет, о могучий! Каган Святосляб — человек слова! Но на нас он не пойдет потому, что путь его один — защитить северные земли Урусии от меча Талиб-алихана.
Асмид-каган непонимающе посмотрел на него.
— Талиб повел своих воинов вверх по реке Итилю, на города Ростов и Новгород…
— Ах да, мы же с булгарами договорились об этом, — вспомнил каган-беки и тонко улыбнулся.
Санджар-тархан склонился перед властелином и сказал подобострастно:
— Да, это твоя воля, о мудрейший! Ты все предусмотрел! Ты все предугадал! Только ты мог провести белую черту на носу коназа Святосляба, чтобы он подобно курице шел только туда, куда указывает эта черта!
Каган-беки Асмид, довольный, рассмеялся:
— Как мы поступим теперь?
— Мы двинем свои тумены на Куяву. Этот главный город Урусии останется почти без защиты. Мы сделаем то, чего не смог сделать каган-беки Урак: мы убьем Святосляба и полоним всю его землю!
— Да, это так! — согласился Асмид. — Урак был стар, мозги в его голове прокисли, и он не смог обмануть Святосляба. Удел глупого на войне — смерть! Обмануть врага — значит победить его! — изрек с глубокомысленным видом каган.
Трое писцов тотчас заскрипели камышовыми калямами, занося слова мудрого в свод божественных изречений.
Каган-беки Асмид глянул на них, улыбнулся:
— Я поставлю Урусию на колени. А голову Святосляба воздену на острие копья и выставлю на базаре в Итиль-келе!
— Да будет так! — разом воскликнули тарханы…
— По воле могучего! — раздалось у входа в шатер.
— Войди! — разрешил Асмид.
В шатер вошел и пал ниц начальник охраны повелителя.
— Разрешаем говорить! — милостиво изрек каган-беки.
— О могучий! В стан прискакал с тысячей богатуров бек-хан печенегов Кураши.
— Чего ему надо?
— Хочет видеть тебя, о разрушающий. Он спешит.
— Ну что ж. Позови его, раз дело спешное. Бек-хан Кураши всегда смотрел в нашу сторону. Он непримиримый враг Урусии, — значит, наш друг. Пусть придет.
Каган и тумен-тарханы в глубоком молчании уставились на входной полог. Ждать пришлось недолго: раздался топот копыт, звон удил и доспехов, оклики дозорных, тяжелые шаги, полог распахнулся. Бек-хан Куря ступил в шатер и остановился, силясь разглядеть в полумраке, кто где сидит.
— Проходи к дастархану и отведай наших яств, доблестный брат наш, — пригласил гостя каган-беки Асмид.
Бек-хан поклонился. Слуга подошел к нему и молча указал на место неподалеку от военного предводителя хазар. Куря, довольный оказанной честью, ощерился улыбкой и опустился на ковровые подушки.
Хотя любопытство эльтеберов и самого кагана было возбуждено до крайности, они, соблюдая восточный этикет, расспрашивали гостя о его здоровье, приплоде в табунах, о сочности трав, женах, детях, сабле и еще о многом другом, но только не о главном, что привело сюда печенега.
Куря обильно закусывал, отвечал по порядку, только более открыто и грубо. Но тут уж обижаться на него было бессмысленно: таким уродился, таким и умрет — не переделаешь.
Но как только обязательное велеречие было соблюдено, Куря обвел всех своими зелеными навыкате глазами и ляпнул без обиняков:
— Каган Святосляб ушел из Куявы со всеми своими батырами!
— Куда?! — враз, как по команде, воскликнули хазары.
— Доносчики сказали, что каган Святосляб погрузил своих воинов в ладьи и спешно уплыл вверх по реке Юзуг. В Куяве остался коназ Претич с малой дружиной.
— Слава аллаху! — возопили радостно военачальники. — Свершилось предначертание всевышнего и всемогущего! Ты велик, о каган-беки Асмид!
— Медлить нельзя, о могучий! — просипел Санджар- тархан.
— Джурус! — воззвал Асмид-каган. — Прикажи сворачивать юрты. Пусть тумены идут на реку Дон, к Каракелу!
— Слушаю и повинуюсь, о могучий! — радостно ответил ему Хан-Война.
— Двигаться будем обычными перегонами, как на простых кочевках. Надо, чтобы наши кони не устали в пути и на тучных пастбищах набирали силу.
— Так будет, о мудрость вселенной!
— Мой тумен тоже у Каракела ждет, — заявил Куря. — Я тоже пойду с вами на Куяву!
— Мы рады тебе, доблестный брат наш, — изрек Асмид-каган. — А где другие бек-ханы Печенегин?
— Как только хазары пойдут на Урусию, бек-ханы Илдей и Тарсук двинут свои тумены следом. Так они велели сказать тебе, могучий брат наш.
— А где же воины Радмана? — спросил Санджар-тархан. — Он, наверное, раньше вас откочевал к пределам Урусии?
Куря метнул на него зеленые молнии из враз освирепевших глаз и не удостоил ответом.
А за полами шатра заголосили карнаи, взбурлились тысячи голосов, железо звенело, ревели верблюды, кони ржали и копытами дробили землю.
Каган-беки Асмид, Куря и тумен-тарханы вышли из шатра. Военный предводитель хазар щурил узкие глаза, тонкие губы его змеились улыбкой.
Начинался великий поход на Урусию… С далеких гор тянуло прохладой, и пахучие весенние цветы кружили головы.
Здесь царство мира и покоя! Но отсюда приходили войны!
— Эй, бедняк! К чему тебе богатство, нажитое твоим соседом?! — вопрошали ветры, цветы, травы и реки.
Но разум застило видение пожаров на чужой земле. И ни один не обернулся, чтобы бросить прощальный взгляд на безмятежно счастливый край: богатуры еще думали вернуться сюда…