ек-хан Куря, сам не ведая того, обманул хазарских военачальников: князь Святослав, чтобы сбить с толку вражеских доглядчиков, при великом шуме и гаме со всем своим войском погрузился в ладьи и двинулся вверх по Днепру.

— Вперед на Булгар-град! — гремели дружины. — Покажем сапожникам, как промышлять Святую Русь!

— Ждем с победой! — кричали в ответ оставшиеся в Киеве немногочисленные ратники и жители города, в основном старики, женщины и дети.

Пять сотен людей стремили по реке двадцатитысячное войско; конная дружина в десять тысяч всадников целый день до вечера переправлялась паромами на левый берег Днепра. По мере того как на левобережье оказывалась тысяча комонников, она тотчас угонистой рысью спешила вслед за ладьями.

Как всегда водится, войско сопровождали многочисленные купеческие струги. Именно среди этого разношерстного племени любителей наживы противоборствующая сторона насаждала своих лазутчиков. Да и обычный купец не прочь был заработать деньгу, продав тайну тому, кто захочет ее купить.

В одной ладье со Святославом плыли греки. Плыли не по своей воле. Патрикий Михаил возмущался:

— Зачем ты везешь нас с собой бог весть куда? Когда же мы теперь попадем на родину?

— Скорее, чем ты мыслишь! — весело блестел глазами властитель Руси. — Ну а ты, царевич, тоже жалеешь, что в поход с нами пошел? — спросил князь Василия.

— О нет, царь Скифии. Мне нравится у тебя. Скажи, а скоро битва будет?

— Дойдем и до битвы, — рассмеялся Святослав.

— Говорят, ты побеждаешь всех своих врагов?

— Покамест ни от кого не бегал.

— А правда, что два года назад здесь, под Киевом, ты разгромил врага, впятеро превосходящего числом все твои дружины?

— Было дело.

— Расскажи!

— Не до того мне, друже. Да и не люблю я сказки сказывать. Ты вон у воеводы Ядрея поспрошай: он страсть как умеет языком намолачивать, купец все же. Уж больно складно у него выходит.

Василий ринулся к низкорослому пузатому воину, с хитрым толстым лицом и глазами-щелками. Вскоре старый и малый сидели рядом и оживленно разговаривали. Воевода при этом размахивал руками, делал страшные глаза и хватался за жидкие усы…

К вечеру Святослав внезапно приказал взять под стражу всех купцов и подозрительных людей, оказавшихся в караване. Когда это было сделано, ладьи, все как одна, повернули и со всеми предосторожностями стали спускаться вниз по Днепру…

Мимо Киева прошли в полной темноте на парусах, ни одно весло не стукнуло. Боевыми судами командовали опытные кормчие. Они отлично знали все мели и перекаты на могучей реке, и ни один корабль не сел на мель, да и мудрено было: половодье в тот год удалось на славу.

Ночь для тайного перехода была тем более благоприятна, ибо почти все ратники спали. Никакой посторонний шум не мог быть услышан на берегу. Даже разговаривать было запрещено, пока караван не миновал Киев. Приказы же грозного князя-витязя исполнялись безоговорочно. Расправа в боевом походе у него была короткой: голова с плеч или камень на шею и в воду!..

«Один дурак может тьму богатырей загубить! — часто говорил Святослав. — А посему держи дурака на привязи!..»

Всю ночь боевая флотилия руссов стремительно катилась вниз по реке. Но едва звезды побледнели, корабли один за другим канули в заводи и затаились. Этой ночью караван прошел около пятидесяти верст.

В прибрежных зарослях и на вершинах курганов спрятались дозоры из самых ловких и опытных разведчиков…

Конная дружина к тому времени достигла города Переяслава и, сторожась, пошла к верховьям Северского Донца. Здесь начинались земли Харук-хана, а он, как никто другой, был заинтересован в том, чтобы каган-беки Асмид не узнал до поры о его тайном союзе с руссами. Сам властитель с ордой ушел в набег на Камскую Булгарию, и проводником у киевлян остался расторопный Зарир- Молния. Однако дальнейший путь конных дружин знал только воевода Свенельд. Полководец и соратник князей Игоря и Святослава командовал сейчас лучшей частью русского воинства — гридями Ряда Полчного. С ним же шли конные добровольцы из горожан и сельчан Киева, Переяслава, Чернигова, Любеча, Полоцка, Искоростеня, Смоленска, Пскова, Новгорода.

— Где-то сойдемся мы с лодейными полками князя Святослава? — гадали Свенельдовы гриди.

— То не вашего ума дело! — одергивали их десятские и сотские, сами гадавшие о том же.

Русские конные полки разделялись по роду вооружения. Три тысячи гридей сидели на могучих конях, ибо только доспехи одного богатыря весили более двух с половиной пудов. Вооружение тяжелого всадника состояло из клепаного или литого шлема, кольчуги, нагрудника, стальных защитных полос на плечах, наручей и поножей. К этому надо добавить вес двуручного меча, длинного копья, палицы, тяжелого лука, колчана с сотней полусаженных стрел, конской сбруи. Такую тяжесть мог нести только сильный богатырский конь. Русь сильными конями славилась во все времена.

Обозов гриди с собой не водили, поэтому все дополнительное снаряжение, особенно запас тяжелых стрел, они везли на запасных конях.

Рать, составленная из таких всадников-богатырей, была основной ударной силой войск Святослава. Трехтысячный отряд тяжелых комонников в дружине Свенельда возглавлял холодный и уравновешенный витязь Добрыня…

Другие семь тысяч всадников дружины Свенельда составили полки легкоконных воинов. Вооружение их было иным: легкий кожаный или металлический шлем; кольчуга из тонких, но прочных колец; сабля или короткий меч; легкий лук с полусотней стрел в колчане; короткие тонкие пики-сулицы. В мирное время эти воины несли дозорную службу на дальних заставах — в Диком Поле. А те, кто нынче пошел на хазар добровольно, в обыденной жизни были табунщиками у князей и воевод.

В ловкости и стремительности эти наездники не уступали кочевникам, умели попасть стрелой в любую цель со скачущего во весь опор коня. Аркан в руке такого воина был послушным оружием и срывал врага с седла с тридцати шагов. Легкий меч-молния разил противника без промаха, а метательный топорик доставал врага, даже укрытого щитом: особый крюк на рукояти цеплялся за край щита, а лезвие поражало цель позади него.

Легкими полками конницы в дружине Свенельда командовал воевода Скопа, горячий и бесшабашный рубака. С виду молодой военачальник казался легкомысленным, но Святослав знал в нем того русса, который умел прикинуться этаким придурковатым скоморохом. Такие люди жили на Руси во все времена, и именно по ним иноземцы судили о загадочной русской душе, которая то в пятках, то нараспашку, то из тела вон! Иной человек, напыщенный от высокоумия, считал их хвастунами и балаболками, неспособными к свершению больших дел. И какой же ошарашенный вид бывает у велемудрого начетчика, когда он узнает, что цель, к которой он сам стремился всю свою жизнь, уже достигнута этим самым Скопой с кажущейся легкостью.

Святослав тонко разбирался в людях, случайных советников и военачальников при себе не держал, а таких, как Скопа, понимал и любил.

Одной из передовых дозорных сотен в дружине Скопы командовал лихой переяславец, бывший оружничий Кудима Пужалы, Тимка Грач.

Сейчас эти сотни широкой лавой обшаривали степь далеко впереди основных дружин. Действовали разведчики скрытно и стремительно: иной кочевник и глазом не успевал моргнуть, как оказывался заарканенным и поставленным пред грозные очи Свенельда…

Вот тут-то впервые и отличился Ратьша Сокол. Будучи в одном из дозоров, молодой лесовик издалека услыхал дробный стук копыт.

«Козарин!» — решил он и приготовил свое весьма своеобразное оружие — метальницу: это была веревка в сажень длиной, к обоим концам которой были привязаны полуфунтовые камни.

Кочевник проскакал мимо, и Ратьша, раскрутив над головой свое оружие, метнул его вслед врагу. Веревка задела передние ноги коня, мгновенно обкрутила их, и лошадь через голову грохнулась наземь. Всадник улетел далеко вперед и лежал оглушенный, раскинув руки. Ратьша вмиг оказался рядом, скрутил степняка и, довольный, засмеялся.

Подлетел Скопа:

— Што у тебя тут?

— Вот доглядчика повязал.

— Дак то ж печенег, голова два уха!

— Ну и што?

— Как што. Печенеги с нами на козар идут, а ты…

— Да-а… — почесал затылок Ратьша. — Што ж делать теперича? Конь-то у него издох, шею сломавши…

Печенег тем временем пришел в себя и завопил что-то визгливо на своем языке.

— Тебя костерит, — пояснил тысяцкий. — Развяжи его, исправляй промашку.

Ратьша, сконфуженный, повиновался. Печенег вскочил. Страшно вращая глазами и показывая на коня, он вдруг заговорил по-русски:

— Ты убил его! Я убью тебя! Ты знаешь, кто я? Нет? Я Товлыз Свирепый, хан рода Угур! Я от Радмана великого к кагану Святослябу спешу. Что, я теперь пешком пойду?!

— Да-a, князь тебя не похвалит, — пожалел Скопа молодого воина.

Ратьша мгновенно сообразил, что делать.

— Возьми моего коня! — поклонился он печенегу. — И пусть он станет залогом нашей дружбы. А за прошлое прости, будь милостив. Я не знал, што ты друг Руси.

Кочевник перестал сверкать глазами и хвататься за кинжал, поглядел на отрока насмешливо:

— Ха! «Моего»! Твой конь, наверное, ленив и слаб. Зачем он мне?

— Мой конь ако птица, — обиделся Ратьша. — Подарок витязя Добрыни. От сердца отрываю. Пошли.

Они спустились в овраг.

— Гляди!

Глаза Товлыза засверкали радостно, рот ощерился в улыбке:

— Ого! Кар-рош карабаир! Ох кар-рош! Ты не передумал?

— Бери, чего уж там! — махнул рукой русс.

— А ты как же?

— В пешую рать пойду, раз уж я такой недотепа.

— Зачем недотепа? Дотепа ты. Кар-роший батыр. Меня обмануть сумел, в плен взял. О-о, это не всякий сможет. А ведь ты молодой совсем… Я пришлю тебе коня из моего табуна. И кагану Святослябу про тебя скажу, что ты храбрый воин и к тому же оч-чень умный человек.

Товлыз подошел к коню, мгновенно оказался в седле, вылетел из оврага и исчез из глаз.

Ратьша стоял понурившись, и слеза катилась по его лицу.

— Ну-ну, не кручинься, — успокаивал его Скопа. — Печенег не обманет, я его знаю… А ты мудро поступил. За то воздастся тебе добром, вот увидишь…

Но это было вчера. На следующий день, к вечеру, комонники прошли уже триста верст по левому берегу Северского Донца и остановились на полпути к хазарскому городу Каракелу, или Черной крепости, как называли его руссы…

Каган-беки Асмид пребывал в гибельном неведении: он уверенно полагал, что «коназ Святосляб» где-то там за двести фарсахов от него спешит спасать северные земли Урусии от нашествия орд Кубрат-кудорхана. Тумены хазар с табунами, женами, детьми и кибитками неторопливо перекатывались к устью Дона, где все ожидали встретить Фаруз-Капад-эльтебера с его табунами и воинами.

Но предводителя аланов там уже не было. Ослушавшись приказа кагана-беки, Фаруз-тархан повел свои тумены к Саркелу и, не дойдя до него, внезапно повернул на восток. В отличие от своего повелителя Фаруз-Капад- эльтебер спешил. И пока Асмид-каган беспечно стрелял уток и гусей в окрестностях живописного озера Маныч, его самовольный тархан остановил коней перед западными воротами столицы Хазарского каганата…

Святослав в это же самое время принимал в своем походном шатре печенежского властителя Радмана. Обязательные приветствия, обмен подарками, трапеза минули, и теперь шел прямой, без обиняков, разговор:

— Я отказался принять золото у румского посла Михаила и порушить нашу с тобой дружбу, каган Святосляб. И я поведу своих воинов на хазар. Собака Асмид увидит блеск клинков моих батыров!

— Однако ж до моего прихода в свару не лезь. Воев у хакан-бека впятеро больше твоего, — ответил Святослав. — А потом, как ты сам сказал, бек-хан Куря со своей ордой переметнулся к козарам.

— Бек-хан Кураши не поднимет меча против меня! — твердо заявил Радман.

— А где князья Илдей и Тарсук?

— Они ждут, как повернется дело. Если бек-ханы узнают, что ты со своими богатурами здесь, они сразу нападут на хазар! — говорил печенег, как мечом рубил.

«Прав оказался Летко Волчий Хвост, — подумал Святослав. — Один он поверил замыслам моим! Так-то!»

— Но сейчас рано говорить им, что я с дружинами своими рядом, — вслух сказал князь.

— Ты прав, каган Урусии! Когда же сказать можно будет?

— А как только к Черной крепости подойдем, тогда и поведаешь князьям Илдею и Тарсуку о замыслах наших…

За пологом раздался шум, звякнул металл, громкий голос прокричал:

— По делу великого князя! Пусти! Беда!

— Кто там? — насторожился Святослав. — Пустите его!

В шатер ворвался Остромир. Не поздоровавшись, он ошарашил новостью:

— Грек один сбежал! Из тех, что с послом в охране был!

— Когда?!

— А кто ж его ведает? Видать, утром. Дозорного на дальней заставе зарезал, взял его коня и… поминай как звали! У нас тут, при лодиях, коней-то десятка не наберется: о погоне и думать нечего. Видать, теперича уж далеко ушел доглядчик.

— От меня не уйдет! — вмешался Радман. — Что сделать с ним, каган Святосляб?

— Утопи, чтоб и следа не осталось. Ишь как греки в дружбе верны: патрикий гонца к козарам снарядил. Ежели уйдет доглядчик сей, тогда все дело наше порушится. Понимает посланец Царьграда, куда больнее ударить.

Радман крикнул что-то по-печенежски: в шатер вбежал и застыл в почтительной позе Товлыз Свирепый.

— Надо беглеца поймать, — приказал ему бек-хан. — Он грек и несет наши тайны паршивому ублюдку Асмид-хану. Когда поймаешь, утопи его в первой попавшейся луже, если реки рядом не будет. Потом скажешь мне.

— Исполню, о доблестный! — звонко прокричал хан рода Угур.

— Потом с тысячей батыров иди к Каракелу. Веди себя как купец, будто бы скот приехал покупать, и постарайся хитростью захватить крепость. Если тебе это удастся, держи Каракел до нашего прихода, сражайся до последнего воина. Тогда тебе будет большая награда!

— Я сделаю это! — воскликнул стремительный печенег. — Не забудь о награде!

Вскоре удаляющийся топот тысяч копыт донес, что повеление грозного Радмана исполняется с усердием и по- спешанием.

Святослав недоверчиво хмыкнул:

— Так Черную крепость не взять.

— Поглядим. Товлыз хитер и находчив… — Радман помолчал, потом заметил: — Теперь, каган Святосляб, твоим ладьям незачем плыть только ночами. Я своими туменами прикрою твоих воинов от любопытных глаз хазарских лазутчиков.

— Верно! — посветлел лицом князь. — Тогда мы скорее сможем поспеть в Донец-реку.

— Надо спешить, каган Святосляб, ибо войско твое надолго не скроешь. Я должен идти. Прощай, друг. Да осветит Тенгри-хан путь твой лучами великого солнца.

Великий князь Киевский вышел проводить почетного гостя. На полпути к коню Радман остановился вдруг:

— Да, совсем забыл. Скажи, каган Святосляб, зачем ты держишь возле себя хитрого ублюдка Микаэла? Это очень плохой человек. Он предлагал мне много золота за поход на Урусию.

— Где это было? — изумился Святослав.

— Я встретился с послом царя Никифора, когда его большая лодка миновала камни на Юзуг-реке.

— И что ж ты?

— Разве я могу презреть клятву, скрепленную твоей и моей кровью?! Мы, кангары, никогда не нарушаем своего слова!

— Что ж ты сделал, когда отказался от злата неправедного?

— Сначала хотел утопить Микаэла, но пожалел Товлыз-хана и его сына: они заложниками были у румов. Потом сказал хитрому послу, что мои воины пойдут в набег на Херсонес. Он испугался, подумал и откупился тем самым золотом…

— Ох и умен ты, князь Радман! — рассмеялся Святослав. — Добро, что предупредил. Я пригляжу за послом ромейским.

— Лучше его удавить! — твердо заявил печенег. — Когда-нибудь ты пожалеешь, что оставил коварного рума в живых.

— Нельзя. Я тоже словом связан.

— Понимаю. Тебе нельзя, мне можно… Ты отпусти его погулять вон в тот лесок. Там хорошо: трава мягкая, цветов много, птички поют, — хитро прищурился степной хан.

— Нет! — Святослав перестал смеяться. — Я приставлю к ромейскому послу Михаилу крепкую стражу. Опасаться нечего.

— Смотри, — сожалеюще сказал бек-хан Радман. — Если что, скажи. У меня ловкие батыры, все могут.

— Спасибо. Учту. А теперь прощай, друг! — протянул ему руку Святослав. — До встречи у Черной крепости. Там мы обнажим свои мечи супротив хакан-бека козарского…

— О могучий! — стоя на коленях, вещал начальник дозорной тысячи богатуров Гулуг-хан. — О-о всевидящий! Фаруз-Капад-эльтебера в Каракеле нет!

— Он что, не исполнил мой приказ? — зловеще спросил Асмид. — Может быть, он еще не выходил из Таматархи?

— Он ушел оттуда. Но в Каракел не приходил. Пастухи говорят, что большое войско перешло реку Егорлык и исчезло в той стороне. — Гулуг-хан показал на северо-восток.

— Как это понять? — Каган-беки удивленно глянул на окружавших его военачальников.

Те пошептались, опустили глаза и ничего не ответили.

— Может быть, он не понял нашего приказа? — первым нарушил тягостное молчание Асмид-каган. — Может, он пошел к Саркелу, чтобы первым устремить свои тумены на беззащитный город Куяву? Что скажете?

— Так может быть! — ответил за всех Джурус-тархан. — Город Куява — добыча желанная!

— Тогда и мы поторопим своих коней! — решил каган-беки. — А ты, — он ткнул пальцем в Гулуг-хана, — скачи вперед и предупреди Фаруз-Капад-эльтебера: пусть ожидает нас!..

Вскоре ладейные дружины Святослава и печенеги Радмана достигли истоков Ворсклы. Двое суток понадобилось, чтобы переволочь суда в Северский Донец. Для этого разлившиеся весенние ручьи пришлось перегораживать парусами: когда вода поднималась в них, ладьи всплывали и подтягивались вперед. Так по частям вся флотилия оказалась в среднем течении притока Дона в ста верстах от крепости Каракел. Наблюдая за действиями руссов, печенеги изумленно цокали языками и говорили:

— Умен и могуч каган Святосляб! Глупец тот, кто осмелится встать на его пути! Наш бек-хан Радман тоже мудр, если дружит с таким властелином! Быть нам с добычей, батыры!

К вечеру другого дня тумены Асмид-кагана, преодолев стоверстый путь, осадили разгоряченных коней на виду крепости Саркел. Фаруз-Капад-эльтебера и его воинов здесь не оказалось. Бек твердыни Магаюр-хан недоуменно пожал плечами:

— О Фаруз-Капад-тархане мы ничего не слыхали…

— Где Гулуг-хан?! — в бешенстве возопил каган-беки Асмид.

— Он поскакал со своей тысячей в Каракел.

— Зачем?!

— Дозорные донесли, что заметили в степи большое войско. Гулуг-хан подумал: наверное, это тумены Фаруз- Капад-тархана.

— Хорошо. Джурус-хан, прикажи воинам ставить юрты, мы подождем здесь…

Два дня хазары безмятежно отдыхали после утомительного похода. На третий решено было устроить облавную охоту на туров и диких лошадей, чтобы пополнить запас продовольствия… Ночь прошла спокойно, и безоблачное утро предвещало яркий солнечный день. Каган и его полководцы легко позавтракали. Слуги готовили коней. Отряды загонщиков и стрелков ускакали в степь. Эльтеберы были возбуждены в ожидании стремительной скачки и борьбы с могучими животными. Солнце поднялось над горизонтом. Кагану подвели вороного жеребца. Асмид уже занес ногу в стремя, как вдруг перед ним явился измученный долгой скачкой Гулуг-хан. Лицо его выказывало непередаваемый ужас.

— Говори, сын змеи и шакала! — завизжал каган-беки, ибо страх подчиненного передался и ему. — Скажи нам, от кого ты так поспешно удирал?! Где твои воины?! Ты что, откусил свой паршивый язык?!

— Там, там… — лепетал Гулуг-хан, указывая рукой на запад. — Там ка… каг… каган Святосляб!

— Что-о?! — возопили вместе с каганом все его тарханы.

И тот же возглас вырвался из могучей груди бек-хана Кури.

— Каракел разрушен! — обрел наконец дар речи Гулуг-хан. — Тысячи ладей с бородатыми богатурами кагана Святосляба плывут сюда. По берегу скачут бесчисленные тумены печенегов. О-о! Спаси, аллах!

— Ты трус и дурак! — взвизгнул каган-беки. — К чему мне бабские сказки?! Мне нужна правда! Ты черный вестник! Так получи положенное тебе! — Асмид вырвал из ножен меч и собственноручно срубил голову опальному Гулуг-хану. — Санджар-тархан!

— Я здесь, о могучий!

— Бери тумен «Неустрашимых» и спеши навстречу врагу. Пришли мне гонцов с точными словами. Мне не нужна ложь от страха. Я хочу знать, откуда взялся Святосляб. Ты узнаешь, сколько у него богатуров и что за печенеги сопровождают урусов по берегу.