жестокой битве на острове убитыми руссы потеряли немногих, а вот раненным был чуть ли не каждый.

— Лихо выступил хан Магаюр! — изумлялся воевода Ядрей. — С чего бы это? Ранее за ним такой прыти не замечалось. Тут что-то не так!

— Да-а, — соглашался с ним тысяцкий Рубач, человек высокого роста, жилистый и сухой. — Не единожды сходился я с ним на бранном поле. Обычное дело: помельтешит перед очами, стрелки помечет, погрозится мечом и был таков с воями своими!

— Ты не приметил, что за люди на левой башне стояли?

— Нет, а што?

— Магаюр — воевода крепости сей. Беков у него много, а воев в битву сам повел. В то же время на башне какие- то люди стояли. Не из приезжих ли кто? Как мыслишь?

— Я не видел. Как прижали козары, так кровавый пот с лица потек. По сторонам глядеть было некогда.

— Да-a. Вот и я говорю, что-то нынче Магаюр храбер был не в меру. Значит, кто-то послал его на битву с нами. Простого хана он не послушался бы. Какой-то большой князь козарский в тверди нынче есть.

— Мож, и так, а нам-то што за недолга? — изумился Рубач. — Нам Святослав велел никого из тверди не выпускать. То мы и делаем.

— В ратном деле мало приказ сполнить. Надобно не только князю, а и воеводе головой промышлять. Прикажи-ка, брат, завал из построек здешних перед вратами крепости поставить да рвом отгородиться. По всему видать, не последний раз козары на вылазку ходили. Воев у Магаюра много, а мы без лодий остались, и отступать нам теперь некуда.

— Што ты, воевода? Ратники и так устали. Какую битву свершили, помыслить и то страшно! Многие от ран изнемогают. Надо бы подмоги у князя испросить. А ты…

— «Подмоги»? — рассмеялся Ядрей, и от этого смеха у бесстрашного Рубача похолодела спина.

Никто и никогда не видел Ядрея сердитым. Всегда воевода-купец был благодушен и улыбчив. Голосом гневно не играл, угроз не изрыгал, а руку поднимал только на врагов Руси.

В пылу жестоких битв Ядрей был так же хладнокровен и улыбчив, как при заключении торговых сделок с греками, болгарами или теми же хазарами.

Немало людей, и не только на Руси, разорил предприимчивый купец. Как бы в насмешку над всеми страданиями его издольщиков стал Ядрей воеводой города Киева. Раздобрел телом. А улыбка еще шире расплылась на его круглом румяном лице. Но почему-то никто не улыбался ему в ответ: видимо, потому, что с улыбкой благодушного купца часто приходила беда. Ядрей-купец был беспощаден при взымании долгов, Ядрей-воевода оставался таким же беспощадным и к своим воинам. Но при всем том он никогда не прятался за спины других, и в самых кровавых сечах богатыри видели его в наиболее опасных местах. Никто и никогда не видел воеводу испуганным. Приказы его всегда были осмысленны и четки, а исполнения их он требовал неукоснительно, но всегда ровным и спокойным голосом. Ратники не любили его самого, но стремились попасть в его дружину, ибо не было случая, чтобы Ядрей проиграл хоть один бой. И павших у него всегда было меньше, чем у других воевод.

В Ядрее противоречиво уживались непомерная скупость и гостеприимство, жестокость и доброта, трусость и неодолимое мужество. Как-то он признался Святославу, что в одной из битв едва не упал в обморок от страха, когда печенег только чудом не снес ему голову. А ведь за тот бой князь наградил Ядрея золотой гривной. Рассказывая об этом случае, Ядрей улыбался, и Святослав не поверил ему. Но воевода не врал…

Поэтому Рубач поперхнулся словами, когда Ядрей спросил:

— Подмоги, речишь, кликать у князя?.. Ты глянь, чего там творится. Впору нам подмогу ему посылать, да не на чем: лодии-то уплыли. А не то половину ратников спослал бы на подмогу своим… Ты, мила дура, вот что, — он похлопал оробевшего Рубача по плечу, — иди и скоро сполняй волю мою. И не умничай у меня.

Тысяцкий тотчас побежал исполнять приказ, отданный так благодушно и строго. А Ядрей продолжал рассуждать про себя о необычном поведении Магаюр-хана…

Между тем каган-беки Асмид, удрученный неудачей с захватом русских ладей, созвал военный совет.

— И все-таки урусов и печенегов на острове надо уничтожить, — говорил он отрывисто и сердито. — Святосляб не может ничем помочь Ядре-беки, пока тумены Джурус-тархана досаждают ему своими ударами.

— А может быть, о великий, Джурус-тархан разгромит Святосляба? Ведь богатуров у него намного больше, — первым подал голос Амурат-хан.

Каган-беки только засопел в ответ. Все молчали. Амурат-хан вжал голову в плечи…

— Не дело говоришь, — глянул на него властитель. — Главное — мне надо выбраться с острова и самому возглавить силу и мощь хазарских богатуров. Вот о чем думайте!

— О могучий, разреши дерзкому подать совет? — склонил голову тучный и высокий человек в расписном халате.

— Ты кто? Я тебя не знаю.

— Имя мое — Селюк. Я торгую в этих местах.

— Разрешаем говорить, — проворчал Асмид.

Селюк еще раз склонил голову:

— О великий и могучий каган, у меня есть с собой пять тысяч динаров. Я готов отдать их для твоего спасения…

— К чему мне твои динары сейчас?! — рассвирепел каган. — Мне мечи нужны, мне богатуры нужны, мне победить надо! Зачем мне золото, на которое ничего нельзя купить?! Совет твой глуп! Больше не разрешаем тебе открывать рот!

Но Селюк не отступил и опять почтительно поднял палец, когда каган вновь спросил совета у ханов. Асмид уставился прямо в белесые глаза ослушника: купец пальца не опустил.

— Говори! Только короче.

— Золото — лучший посредник в переговорах. А Яд- ре-беки еще и торговец, — скороговоркой выпалил Селюк и замолчал.

Глаза кагана оживились:

— Верно! Продолжай.

— Ни один купец не устоит, когда ему светит бакшиш. Война тоже торг! Только в ней разговоры мечом ведут. А ведь золото ярче стали. Я готов говорить с Ядре-беки о том, чтобы за золото он выпустил меня из Саркела и переправил на тот берег…

— На тот берег мне надо! — перебил его каган. — Мне, а не тебе!

— О могучий, ты не дослушал. Разреши сказать все?

— Говори!

— Я слугу с собой возьму…

— Ага! — сообразил наконец Асмид. — Я переоденусь слугой и сяду за весла. Ты, Селюк, будешь в богатой одежде, чтобы урусы не заподозрили во мне значительное лицо. Ты знаком с Ядре-беки?

— Да, о мудрейший. Я хорошо знаком с ним.

— Ха! Мне надо изменить внешность. Я не видал Ядре-беки, но он мог видеть меня. Ха-ха, Селюк, тебе должно быть лестно, что сам каган-беки Великой Хазарии будет гребцом на твоей лодке, а? — Асмид окончательно развеселился. — Только пусть сам Ядре-беки в заложники пойдет!

— О могучий! — опешил купец. — Ядре не согласится стать заложником ради меня. Он слишком велик у трона кагана Урусии!

— Я сам слишком велик! — заметил Асмид.

— Да-a, но урусы не должны знать, кто ты, о вели…

— Ты прав! — Каган задумался.

Ханы молчали, опустив глаза.

— Может быть, за двух беков Ядре согласится стать аманатом? —спросил властитель Селюка.

— Об этом надо спросить самого Ядре, о могучий.

— Так иди и спроси!..

Воевода Ядрей отверг план рва, который намеревался проложить тысяцкий Рубач напротив ворот Саркела.

— Копайте углом! — приказал Ядрей. — Тогда при налете козары более всего будут собираться в углу перед рвом, и тут нам легче посечь их стрелами. Покамест они на вал взберутся, мы их в воде потопим… Навались, друзи! Время не ждет!

Ратники, в отличие от своего тысяцкого, не думали об отдыхе. Они работали как одержимые. Даже непривычные к такому труду печенеги взяли в руки заступы. Были здесь оставшиеся с руссами болгары, крымские готы, тюрки и даже несколько греческих купцов из Херсонеса. Гул битвы за рекой подхлестывал всех. Люди понимали: в ближайшее время помощи ждать неоткуда. Хазары с башен и стен мрачно наблюдали за деятельностью врага. Некоторые богатуры пытались достать работавших стрелами, но цель из-за дальности была недосягаемой для легких всаднических луков.

Вдруг на воротной башне замелькало белое полотнище. Рубач указал на него Ядрею:

— Знамено кажут. Поведать што-то хотят, а, воевода?

Ратники прекратили работу и тоже стали глядеть на башню, переговариваясь и гадая вслух, что же это такое.

— К делу, братие и дружина! — воззвал Ядрей. — Ворог хитер и к обману способен. Навались!

Руссы вновь отдались работе, изредка посматривая на крепость. Печенеги схватились за мечи и луки, не обращая внимания на призывы своих сотников.

Между тем Ядрей и Рубач разглядели около полотнища человека огромного роста. Он поднял над головой стрелу, помахал ею и, наложив на лук, выстрелил. Стрела упала неподалеку от рва. Один из ратников поднял ее, оглядел и отнес воеводе.

— Тряпицей обмотана, — сообщил он.

Любопытный ратник остался было стоять рядом, но Ядрей, ласково улыбнувшись, сказал ему:

— Ты иди, сынок. Не твово ума тут дело.

Ратник уныло поплелся на свое место.

— Н-да… — Ядрей размотал со стрелы матерчатую ленту, испещренную письменами, быстро пробежал глазами текст, глянул на башню: полотнище продолжало колыхаться на ветру.

— Ну што там? — спросил нетерпеливо Рубач.

— Для разговору кличут меня.

— Тебя? A-а, приперло! — рассмеялся тысяцкий. — Не ходи. Ну их. Куда они теперь денутся?

— Ворога слушать надобно, — назидательно сказал Ядрей. — Иной раз разговорами множество жизней человеческих спасти можно! К тому ж знакомец меня кличет, Селюк. В делах купецких он завсегда был добрым товарищем. Торг с ним вести можно.

— Не ходи! Война — не торг! Заманят, убьют и войско наше здесь без головы оставят. Давай лучше я схожу.

— Эко ж ты опаский какой, — дребезжаще рассмеялся Ядрей. — И война — торг! Да еще какой. Только в ней замест гирь жизни людские на весы бросают! Прими-ка меч и кинжал, идти надобно. Русь труса не празднует! А ты изготовь молодцов-удальцов на случай чего.

— Сделаю, раз ты этак. Иди! Перун тебе в подмогу! Эй, братие, бросай работу! Изготовьте железо бранное для битвы. Глядеть будем, штоб козары воеводу нашего не обидели!

Ядрей безоружный шел в сторону ворот Саркела. Хазары толпами стояли на башнях и стенах. Навстречу ему шагал тучный высокий человек в пестром голубого шелка халате…

В то время, когда за рекой в яростном порыве в третий раз столкнулись орды Джурус-тархана с пешими полками Святослава, воевода Ядрей и хазарский купец Селюк мирно встретились в ста шагах от крепостных ворот Саркела.

Встретились и поклонились друг другу, каждый на свой лад. Разговор их продолжался недолго…

— Ну што? — поспешил Рубач навстречу воеводе, когда тот возвращался.

Ядрей посмотрел на него насмешливо, распорядился, чтобы ратники продолжали углублять ров и насыпать вал, а затем вкратце изложил суть дела.

— Не ходи! — решительно заявил тысяцкий. — На кой ляд тебе тот козарин, штоб из-за него жизни решаться. Давай я пойду за половину того злата!

— Не-ет. Тут что-то не то. Не Селюка хотят они из тверди вызволить. Ой, не его! — Ядрей помолчал задумчиво. — Так сотворим! — решил он. — Я пойду к козарам, а как только Селюк с челядином к тебе придет, так ты челядина того повяжи…

— Ка-ак! — воскликнул тысяцкий. — Тебя ж козары тогда враз зарубят!

— Слушай и молчи. Не зарубят, ежели ты все тайно свершишь… Слугу Селюка повяжешь тайно, а самого купца с нашим гребцом отправишь на ту сторону, к козарам. Я то злато хочу по правде получить, раз его купец за себя сулит: чтоб совесть мою Велес-бог успокоил. А как только от Селюка знамено будет, меня из крепости выпустят, ведь при тебе еще один заложник останется — сам Магаюр-хан.

— Ну-ну?! Тогда другое дело. А што мне с тем челядином делать?

— Спроси его, кто он. А ежели не скажет, то, как только стемнеет, отправь его в стан князя Святослава. Там дознаются, кого Селюк спасти из крепости хотел.

— Добро! Так и сотворю.

— С Селюком отправь кого нето посноровистей. Тут где-то я Колюту переяславского видел. Покличь его ко мне для разговору.

— И все ж на козар надега слабая. Обманут.

— Там поглядим, — усмехнулся Ядрей. — Чать, и мы не без ума да к обману не хуже козар способны…

Рубач исполнил повеление воеводы в точности. Даже сам сообразил разместить заложника — Магаюр-хана — и пленника в разных местах. Если бека содержали хоть и под стражей, но почетно, то со спутником Селюка не церемонились: связали руки и ноги, бросили на глинобитный пол ветхой мазанки. А раз так, то и сторож дремал себе у входа, не беспокоясь, что кочевник может убежать. Как и думал Ядрей, слуга Селюка ничего не сказал тысяцкому, да и не умел Рубач допрашивать: ему бы головы рубить в жестоком бою.

Каган-беки Асмид чувствовал себя безнадежно обманутым и обреченным на унизительный плен, если не на нечто худшее. Но он, как все люди, к тому же склонные к приключениям, еще надеялся на лучшее. Он горячо молил аллаха о спасении. Иногда натура самовластного кагана возмущалась против унижающего обращения, и он готов был открыться, ибо подобного положения не испытывал никогда в жизни. Но что-то удерживало его от признания. Темнело…

Вдруг в гуле боевого стана Асмиду послышался посторонний шорох снаружи: глухой удар, продолжительный стон, холодный звук стали. В дверном проеме мелькнула тень человека.

«Убийца!» — похолодел пленник, готовый закричать, но ужас заткнул ему глотку тягучей слюной.

— Ти-ш-ше, я друг! — раздался шепот на ломаном хазарском языке.

Асмид еще не пришел в себя от леденящего страха, как почувствовал, что путы на его руках ослабли.

— Тиш-ше! — еще раз прошептал неизвестный. — Я сейчас. — И снова тень мелькнула в проеме двери.

— О аллах! — простонал каган.

Через мгновение неизвестный вернулся и, тяжело дыша, свалил на пол какой-то тюк: во мраке он только угадывался.

— Готов, с-собака!

— Ты кто? — прохрипел Асмид.

— Тише. Я друг. Подожди, вот беда… Тебе надо надеть шлем и плащ этого росса. Можешь встать и идти?

— Могу! — Каган вскочил на ноги.

— Тише! На, надевай.

Асмид напялил на голову железный островерхий шлем с кольчужным оплечьем, надел длинный до пят плащ из грубой холстины.

— Меч возьми.

— Нацепить некуда. Пояс отняли, — прошептал с досадой каган.

— Вот меч росса вместе с поясом. Возьми. Скорее, нам надо спешить.

Асмид быстро опоясался оружием.

— Пошли! — приказал незнакомец. — Среди воинов в стане держись свободно, не оглядывайся. Если заподозрят, тогда…

Они выскользнули из мазанки. Стояла светлая ночь. Заря только что угасла. От реки тянуло вечерним паром. Было тепло, и первый ночной ветерок принес со стороны Дикого Поля запах прогорклой полыни.

— Не торопись, — иногда одним дыханием предупреждал Асмида неизвестный.

Так вышли они к валу неподалеку от северной угловой башни. Тут злоумышленники затаились, угадав дозорного в ночи.

За рекой, там, где по кострам угадывался русский боевой стан, внезапно полыхнуло пламя — по реке растекся многоголосый вой и мгновенно грохот битвы заглушил все.

Дозорный подался в ту сторону. Все руссы на острове и хазары в крепости поспешили узнать, в чем дело. Даже каган засмотрелся.

— Вперед! — дернул его за рукав спутник. — Вперед, или будет поздно!

Две стремительные тени скользнули к стене. Часовой ничего не заметил. Громада башни как-то сразу нависла над беглецами.

— Что же дальше? — выдохнул каган. — Нам не преодолеть этой стены. И голос своим подать нельзя, урусы сразу услышат и зарежут нас.

— Я знаю потайной ход в крепость. Иди за мной.

— Куда?

— За мной. — Спутник шагнул в реку.

Каган последовал за ним. Когда воды оказалось по грудь, неизвестный прошептал:

— Здесь поднырнуть надо. Не бойся, держись за мою руку и не дыши. Тут всего три шага под водой. Сбрось с себя шлем и плащ. Пошли.

Незнакомец крепко схватил Асмида за руку. Хазарин, повинуясь приказу, нырнул. Рывок — и они оказались в кромешной тьме. Воды тут было по горло.

— Где мы?

— Внутри крепостной стены. Тут лестница, она приведет нас в башню. Осторожнее!

Асмид и впрямь нащупал ногой скользкие ступени. Беглецы шаг за шагом выбрались из воды.

— Подожди. Здесь должен быть факел.

Незнакомец пошуршал, ладонью по стене.

— Ага! Есть…

Асмид зажмурился от ярко полыхнувшего снопа искр. Через мгновение незнакомец ловко добыл огонь с помощью огнива, и вскоре пламя факела вырвало из темноты профиль строгого горбоносого лица.

— Кто ты?

— Я друг хазар. Я узнал тебя, хаган Асмид! Привет тебе от базилевса Никифора Фоки! Он приказал мне помогать хагану против россов. Меня зовут Лорикат.

— Я осыплю тебя золотом с ног до головы! — воскликнул Асмид. — И помощь великого царя Румии Никифора я оплачу десятикратно! Веди меня дальше, хитрый рум!