Глава первая
Плата за обман
Как ни бдительно охраняли печенежский стан катафракты, туда все же удалось пробраться арабским лазутчикам. Проникали они к кочевникам под видом купцов. Тайный разговор состоялся в кибитке бек-хана Илдея. Когда Тарсук и Куря пришли туда, рядом с хозяином они увидели бритого человека в греческой одежде. Дастархан источал ароматы заморских яств и вин.
— Мы ждем доблестных, — без обиняков заявил Илдей. — Разделите с нами дары арабской земли!
Бек-ханы сели. Тарсук сразу же схватил с серебряного блюда самый крупный апельсин и запихал его в рот. Почавкал, выплюнул.
— Фу, гадость! А с виду такой красивый и вкусный! — рассердился чернобородый великан.
— Очистить надо, брат. — Илдей улыбнулся одними глазами. — Вот так. — Он показал. — А теперь попробуй.
— О-о! Этим, наверное, Тенгри-хан питается на небе!
Грубый и бесцеремонный Куря, недоверчиво посверкивая круглыми зелеными глазами, осторожно взял горсть фиников, сунул один в рот: на грязном лице расплылось блаженство. Но он не успел высказать своего восхищения, заговорил Илдей:
— Братья, у нас мало времени. Румы могут хватиться нашего гостя и заподозрить неладное. Купцов пустили к нам до полудня всего...
— Говори, брат! — сразу забыл про финики Куря.
— Мы слушаем, — пробормотал Тарсук, отправляя в рот третий очищенный им апельсин и протягивая руку к четвертому.
— Это Надар, — указал Илдей на гостя. — Он купец румский...
— Чего ему надо? — прервал нетерпеливый Куря. — Мы два месяца к царю Никифору попасть не можем. Он что, пришел помочь нам? Не верю! Этот купец слишком ничтожен для такого дела. Если ты, брат Илдей, только для этого и позвал, то я уйду. Вокруг нашего стана румы сегодня поставили вдвое больше своих воинов. Батыры Царя Никифора глядят на нас волками, напасть могут. А тут какой-то купец. Тьфу!
— Не суди людей по простому званию. — Надар поднял спокойные глаза. — Это...
Удивительно, но это был не Надар, а арабский богач Хаджи-Хасан. Но кто бы мог узнать его? Где ухоженная черная бородка? Где твердый взгляд и достоинство, с которыми некогда он встречал русского посла Летку в Итиль-келе?
Перед печенегами сидел тихий и скромный человек, на голове вместо белоснежной чалмы — круглая греческая шапочка с кистью; на плечах — широкий плащ из грубого холста. Можно было сказать, в юрте сидел робкий человек.
Робкий? Только с виду. Внутренне Хаджи-Хасан был собран, как никогда. Третий месяц он в пути, третий месяц кони несут его на запад. В пенале, с которым он никогда не расстается, лежит послание Хазарского кагана в Андалус к ученому еврею Хосдаи Ибн-Шафруту. И Хаджи-Хасан лично вручит его адресату. Не желание услужить Шад-Хазару Иосифу влечет купца вперед: не наброшена еще золотая сеть его на арабские земли в Испании. Могущественный там Хосдаи Ибн-Шафрут поможет богачу в торговом деле. Андалус благодатен, а рядом земли франков: и там посеет золотое зерно араб, чтобы потом собрать невиданный урожай. Вот уже полмира платит дань Хаджи-Хасану без всяких войн и кровопролития.
В бухте Золотой Рог Константинополя стоят два десятка кораблей, принадлежащих арабу. В них несметно товаров. Команда из греков! Не придерешься.
Он явился в столицу Византии незаметно, но рынок здесь мгновенно взбурлился. Тайные приказчики «властителя полумира» сразу же выбросили на базары по смехотворно дешевой цене: китайский и согдийский шелк, арабский бархат, персидские ковры, нисийских коней, вино, индийские плоды, жемчуг, драгоценные камни, золотые украшения, свинец, медь, пшеницу. И все это в огромном количестве. Одновременно Хасан взвинтил цены на дары Севера: меха, пеньку, воск, лес для постройки кораблей...
За неделю Хаджи-Хасан, не показываясь никому, поверг сотню мелких торговцев, два десятка купцов среднего достатка. Крупные воротилы плакали от злости, но держались. Разорять их араб не собирался и отдал приказ постепенно поднимать цены на греческие товары. Могущественный и незримый конкурент застал византийских богачей врасплох, ибо удар его был внезапен, подобен грому небесному в ясный день. Объединившись, противники могли нанести Хаджи-Хасану значительный урон. Но соперники торгового мира опоздали — араб успел положить в карман полмиллиона золотых динаров, треть которых пустил в оборот тут же, в Константинополе, чтобы держать рынок в напряжении. От деяний Хасана внезапно разбогатели русские и хазарские купцы, имевшие в избытке товар, угодный арабу. Более ста тысяч золотых монет выручили доверенные люди великого князя Киевского, караван которого стоял здесь с осени прошлого года: Хаджи-Хасан скупил его весь вместе с судами. Так он отплатил Святославу за синий ярлык — разрешение беспошлинно торговать в Киеве.
К печенегам Хасан пришел с особым и опасным поручением халифа Муизз Ибн-Мансура. Тарсук и Куря не узнали купца, хотя и встречались с ним раньше. Но проницательный Илдей не обманулся. Араб просил не раскрывать его имени. Илдей обещал и сейчас в душе смеялся над Курей, который на замечание богача мгновенно вспыхнул яростью:
— Замолчи, ничтожный червь! Или я проткну тебя насквозь!
— Не торопись, брат, — образумил его Илдей. — Скажи, когда-нибудь я звал тебя по пустому делу?
— Никогда! — отозвался Тарсук. — Брат Илдей мудр, как сто степных сов. Брат Куря, ты сердишься напрасно.
— Я погорячился. — Бек-хан опустил злые глаза. — Говори, мы слушаем тебя.
— Надар принес нам весть от арабского царя...
— Это другое дело, — окончательно успокоился Куря. — Про это можно послушать.
— Царь Арабистана предлагает нам дружбу и готов заплатить за нее двести тысяч динаров.
— Это хорошо! — жадно загорелись глаза Тарсука. — С царем Арабистана можно подружиться. Чего он хочет от нас? Золото просто так никто не дает!
— Золото, — презрительно бросил Куря. — Где оно?
Может быть, груз, который не поднимут и два коня, ты принес за пазухой. Давай! — Он протянул широкую грязную ладонь. — Сейчас давай! К чему мне тур в степи, пусть будет заяц в казане! А твои обещания — это дым из навозной кучи!
— Подожди, брат. Не кипятись. — Илдей положил руку на плечо Кури. Надар верный человек, я его знаю. Раз он сказал, даст золото — значит даст. Только не все сразу, а половину. Остальное потом...
— Пусть сейчас все дает. А потом... — Куря презрительно засмеялся. — А потом и говорить будем. Арабы хитры и коварны. Знаю я их. Встречались.
— Да, так будет лучше, — поддержал товарища жадный Тарсук. Он даже есть перестал. — Румский царь Никифор уже прислал пятьдесят тысяч динаров за поход в земли Арабистана. Еще столько же обещал потом. Он не обманет, ему это невыгодно... А ты кто? Может быть, ты подослан, чтобы погубить нас, а? Мы окружены воинами царя Никифора. Они злы на нас за то, что наши тумены пожгли крепости и поселения румов на границе с Булгарией. Сейчас, когда Никифор прислал нам золото, кангары отошли назад, в земли царя Петра. Батыры ждут нашего слова...
— Но ты сам признался, — спокойно перебил купец, — вы только потому отозвали ваших воинов, что Никифор Фока бросил вам кость от паршивого осла. Пятьдесят тысяч. — Он презрительно скривился. — По одному динару на воина. Вот это добыча, ха!
— Ну-ну! — Вспыльчивый Куря схватился за рукоять кинжала, и рыжая борода его при этом встала торчком.
— Успокойся, брат, — опять вмешался Илдей.
— Если бы ваши тумены не стояли сейчас рядом с землями Румии, вы бы и этого не получили, — говорил лже-Надар, ни на кого не глядя. — Да и за ваши головы, о цари Пацинакии, никто не дал бы и медной монеты. Мой властелин не чета жадному Никифору, он готов заплатить за дружбу по-настоящему.
Купец посмотрел на Илдея. Тот кивнул, крикнул:
— Самши! Тащи чувал купца!
В кибитку, кряхтя от напряжения, влез задом огромный печенег. Он волоком тащил вместительный кожаный мешок.
— Развяжи! — распорядился Илдей.
Когда мешок был развязан, Илдей отослал воина. Купец встал, запустил руки в чувал. На ковер перед бек-ханами стали ложиться плотные куски драгоценной парчи.
Куря процедил пренебрежительно:
— К чему нам это? Ты золото обещал.
— Будет! — коротко изрек араб и вытащил из чувала один за другим три кожаных мешочка.
— Здесь, в каждом из кошелей, по два-три десятка драгоценных камней. Цена этого богатства, — он указал на мешочки, — сто тысяч золотых динаров.
— Покажи! — Черные глаза Турсука алчно сверкнули.
Купец раскрыл один из кошелей и высыпал его содержимое на ковер. Кроваво-красно сверкнули крупные рубины, брызнула зеленью благородная бирюза, холодно вспыхнули голубые сапфиры, кольнули глаз лучики алмазов. ..
Бек-ханы молча переглянулись: в глазах недоброе. Лже-Надар посмотрел на них с усмешкой:
— Если вы убьете меня, чтобы завладеть этим, — он указал на сокровища, — то до вечера от ваших воинов останется только груда порубленного мяса, а вы сами будете висеть на городской стене. Катафракты готовы к бою, а воинов в отряде стало больше по приказу моих друзей. Эти же друзья подадут сигнал к избиению, если через час я не выйду к ним из вашего стана.
— О чем ты подумал, купец? — Тарсук натянуто улыбнулся. — Мы клятву дали и не нарушим ее. К чему нам твоя драгоценная кровь?
Илдей промолчал.
— Говори, чего ты хочешь от нас? — не счел нужным оправдываться Куря.
Араб ссыпал камни обратно в кошель, аккуратно завязал тесемки, глянул испытующе на бек-ханов. Теперь их лица не были зловеще отчужденными, теперь они источали жадное любопытство.
— Мой властелин хочет, чтобы ваши тумены вернулись на земли Румии и завоевали ее. Арабы помогут вам!
Куря и Тарсук отрицательно покачали головами.
— Я обещал это нашему другу Надару, — вкрадчиво промурлыкал Илдей, глядя в упор на своих соплеменников. — Кто больше платит, тот больший друг!
— Откуда нам знать, сколько платит этот купец, — проворчал Куря. — Камни не золото. Что мы понимаем в них?
— Когда я уйду, вы возьмете из каждого мешочка по нескольку камней, чтобы не возбудить подозрения множеством их. Покажите их любому купцу. Он обменяет вам камни на золото. Тогда узнаете настоящую цену тому, что предлагает вам мой властелин. Только будьте осторожны — много не продавайте.
— Где мы возьмем такого купца? — прохрипел Тарсук, сглатывая слюну.
— Позовите из города. Можно хазарского купца позвать. Хазары толк в камнях понимают. И обмана не будет, и риска меньше, ибо хазары — враги и арабов и ромеев.
— Это правда, — сказал Илдей. — Так и сделаем. Сегодня же!
— Если я не обманул вас, что сделаете вы? — спросил посланник арабского халифа.
— Через десять дней мы снова бросим свои тумены на земли царя Никифора, — твердо пообещал Илдей. — Но когда мы получим остальную плату?
— Когда придете с победой на это самое место, — араб ткнул пальцем в дастархан. — Когда стены Куста-дина содрогнутся от воинственного клика ваших храбрых богатуров.
— А если нас разобьют? —мрачно осведомился Куря.
— Значит, вы плохие воины.
Бек-ханы засопели.
— Но... — Лже-Надар поднял палец. — Если вас разобьют под этими стенами, тогда вы получите двойную плату. Да и добычей разживетесь... Чего вы боитесь? Сейчас почти все войска Никифора Фоки в Фессалониках. Они садятся на корабли, чтобы плыть на остров Крит. Воины халифа порубят их там. А в Кустадине всего десять тысяч пеших ратников.
— Стены какие? — Куря округлил глаза. — Их не прошибешь даже таранами.
— Не надо стены прошибать. Никифор Фока, чтобы вы ушли в свои степи, золотом откупится. Вместе с подарками халифа сколько у вас богатства будет? О-о! Мне бы хоть десятую часть того. — Араб засмеялся.
— Ты сказал, воины царя Никифора далеко отсюда, — прищурился Илдей. — А где сам царь?
— Там же.
— Ты бессовестно врешь, купец! Царь Никифор обещал сегодня после полудня встретиться с нами.
— Встречи не будет!
— Та-ак. Поглядим. — Куря скрежетнул зубами, и зеленые глаза его бешено вспыхнули.
— А как нам вырваться отсюда? — спросил Илдей. — Если мы еще раз прикажем батырам напасть на земли царя Никифора, его воины обрушатся на наш стан здесь. Нам не отбиться. Здесь всего три тысячи наших охранных батыров.
— После полудня, как только я уйду, половину катафрактов отзовут от вашего лагеря. Решайте сами, как поступить.
— Понятно, — процедил Тарсук. — Решим! Уходи и уводи батыров царя Никифора. Тогда мы вырвемся из кольца и поскачем к своим туменам.
— Если только царь румов не примет нас сегодня и не заплатит вторую половину долга, — добавил Илдей, острыми холодными глазами глядя прямо в лицо посланника халифа.
— Да будет так, — спокойно ответил тот и поднялся. Печенеги тоже встали, поклонились. К выходу из кибитки лже-купца проводил один Илдей...
Посланец халифа не обманул: хазарский купец, случившийся в лагере печенегов, отвалил бек-ханам за несколько камней пять тысяч динаров...
— Да-а! За все камни нам дадут даже больше, чем обещал почтенный Надар, — подсчитал Тарсук. — Хороший человек! — восхитился он. — Совсем как брат!
— И ткань дорогая, — заметил Илдей. — Урусам продать можно. Каган Святосляб за нее много мехов даст или меду.
— Если захотим, мы бесплатно возьмем меха и мед у кагана Святосляба, вместе с его головой, — процедил свирепый Куря.
— Свою не потеряй, брат, — осклабился Тарсук. — Сейчас с урусами ссориться нельзя. Наши батыры далеко от Кангарии. Не накликать бы нам твоими словами беду на головы наших родичей.
— Радман охранит их. Потом поделимся с ним добычей. ..
Бек-ханы ждали вестей от Никифора Фоки. Солнце уже склонялось к закату, когда к ним пришел патрикий Феодор.
— Ты заставляешь ждать себя! — взревел возмущенный Куря.
— Подожди, брат, — успокоил его Илдей и обратился к сановнику: — Ты пришел звать нас во дворец царя Никифора? Мы готовы! Братья, пойдемте. Пусть нам оседлают самых красивых коней. Эй, Самши! Коней!
— Подождите! — воскликнул грек. — Что с вами? Сегодня вы какие-то не такие. О-о, храбрейшие из храбрых цари Пацинакии, император...
— На небо улетел?! — прервал его Куря. — Мы так и знали. Твой царь Никифор, как воробей, не сидит на месте, а все летает. Нам надоело! Где Никифор?! — взревел печенег, и глаза его на немытом лице вспыхнули зловещим огнем.
— Он... Он просил передать...
— Все! Царь Никифор нам не нужен! Давай нам другую половину золота! — Тарсук протянул руку.
— Но мы же договорились, что остальная плата...
— Мы передумали. Сейчас давай! Ну?!
— Я доложу императору...
— Для этого надо на небо лететь, — промурлыкал Илдей. — А живым туда только царь Никифор летает. Как быть?
— Пусть мертвым летит! — загремел Куря и наискось просадил живот патрикия мечом. — Сын шакала и лисицы! Лети на небо и скажи своему царю, что кангары не терпят обмана! — Он перешагнул через труп императорского сановника, выскочил из кибитки, крикнул:
— На коней, доблестные батыры!
Бек-хан Илдей был уже в седле. А Тарсук, кряхтя, обыскивал мертвое тело Феодора.
Через мгновение трехтысячная орда печенегов ударила по катафрактам, потеряла десятка два своих воинов, порубила полсотни греков и ринулась на север.
Глава вторая
Решение Никифора Фоки
Весть о коварстве печенегов настигла Никифора Фоку в Фессалониках, когда царский дромоний уже отчалил от берега.
Конный катафракт отчаянно махал платком, пытаясь обратить на себя внимание кормчего. Но корабль, вспенивая волны доброй сотней весел, уходил все дальше от причала. Тогда гонец крикнул воинам из охраны порта:
— Костер! Быстро!
Те подожгли десяток смоляных факелов, и густой дым повалил с пристани. Четверо воинов побежали с огнем в руках направо — в сторону Византии, на север.
На триреме поняли сигнал, доложили императору. Тот вышел на палубу, глянул хмуро, приказал:
— К берегу!..
Катафракт кратко доложил Никифору о происшедшем. Император сразу понял, сколь страшная беда грозит его столице, но суровое и неулыбчивое лицо его не отразило никаких эмоций — оставалось мрачным и спокойным, как всегда. Он стоял, скрестив на груди руки, в глубокой задумчивости: тревожные мысли обуревали его и будоражили острый полководческий ум.
«Кто переманил дикие орды пацинаков на свою сторону? Архонт россов? Вряд ли! Посол Сфендослава уехал неразгневанным. Синклит, правда, ничего определенного не обещал послу, но и не отказал прямо. По моему поручению с воинственным россом говорил доместик схол Севера Иоанн Каркуас. Он дал понять послу, что Романия не будет мешать борьбе Сфендослава с каганом Хазарии...»
— Скачи навстречу Иоанну Каркусу, — не глядя на катафракта, резко заговорил Никифор Фока. — Моим именем прикажи ему повернуть друнги на пацинаков. Надо не только вытеснить их из Фракии, но окружить и уничтожить всех до единого. Пленных не брать! Царей грязного народа доставить ко мне в цепях! — Император снял с безымянного пальца перстень с печаткой. — Передашь это Иоанну вместе с моим приказом. Спеши, храбрый воин! Дайте ему отряд стражи и самых быстрых коней, — приказал властитель Византии начальнику порта.
«А если пацинаков перекупил каган Хазарии? — снова ушел император в свои мрачные мысли. — Хазарским архонтам и купцам на руку моя война с арабами. Пацинаки для хазар — соседи беспокойные, многие держат сторону россов. Хазары боятся, что Сфендослав направит их на Итиль... Это вполне сообразуется с характером грозного и хитрого властителя Скифии: он мудрый и дальновидный полководец и редко выступает против своих врагов без союза с другими народами. Поэтому кагану Хазарии надо иметь пацинаков в числе друзей, а не врагов. Степные бродяги верят только золоту, которого больше у хазар, чем у россов...»
— Где патрикий Михаил? — очнулся от дум Никифор.
— Я здесь, о автократор!
— Бери самую быструю кондуру, лучших гребцов, и не мешкая плыви к архонту россов Сфендославу, — вполголоса приказал император. Свита базилевса стояла в стороне, шагах в десяти, и не могла слышать тайного разговора.
— Скажи царю варваров, — продолжал Никифор Фока, — я не против, если он разгромит кагана Хазарии. Но... — Император мрачно уперся взглядом прямо в лицо патрикия. — За это Сфендослав должен отдать нам города Корсунь и Таматарху, если он, конечно, отвоюет их у хазар.
— Сфендослав не согласится на это, — решился ответить императору Михаил.
— Тогда скажи ему: вернусь из похода и все друнги обрушу на него!
— Варвары любят золото, — опять робко заговорил патрикий. — Блеск драгоценного металла делает их уступчивыми и добрыми.
— Золото, — усмехнулся Никифор. — Всем нужно золото. Где мне его взять, чтобы ублажить всех варваров?.. Ну хорошо, возьми с собой сколько нужно. Но за это пусть Сфендослав пришлет мне тысячу панцирных воинов. Россы мужественны и могучи. В войне с арабами я всегда держал их в передовом отряде и поражался их удивительной доблести. Эта тысяча россов заменит мне пять тысяч стратиотов. Все!
Патрикий поклонился и хотел удалиться.
— Подожди! — остановил его базилевс. — Возьми с собой царевича Василия. Пусть учится, как надо разговаривать с варварами и как отводить беду от границ империи... — Никифор Фока помолчал и закончил твердо: — Теперь и мне, и воинам моим будет во сто крат труднее в битвах за остров Крит, ибо противопоставить грозному врагу я смогу только половину своих войск: другая вынуждена идти защищать Константинополь от пацинаков. Со мной мальчику будет трудно и опасно. Кто знает, в какую сторону повернет на этот раз свое лицо бесстрастная Фортуна. Может быть, мне суждено погибнуть, но я не поверну назад своих воинов.
— Да охранит тебя спаситель наш Иисус Христос! Пусть бог осенит тебя крестом победы! Пусть сгинут на вечные времена враги Святого Креста — поганые магометане! Меч твой счастлив, о автократор! А Фортуна всегда стоит к тебе лицом!
— Иди с богом! Отврати опасность с севера, и я не забуду твоих заслуг! Поспешай, ибо промедление ведет к гибели!
Патрикий поклонился и ушел в сопровождении мальчика лет десяти, облаченного в серебряный панцирь. Это был пасынок Никифора Фоки, сын почившего в бозе императора Романа II Лакапина и ныне здравствующей императрицы Феофано... Когда-то, пленясь ее красотой, Роман Лакапин привел Феофано из грязного кабака, где она мыла посуду и подавала вино пьяным матросам, сделал царствующей супругой своей, а она отравила Порфирородного императора в угоду своему любовнику Никифору... Любил ли нынешний властелин свою коварную сообщницу, трудно сказать! А вот верил ли? Скорее всего — да! и не задумался ни разу мрачный и суровый воин над тем, что предавший друга единожды обязательно сделает это и в другой раз!
Сановники не решались подойти к базилевсу без зова. А он стоял задумавшись и мрачно смотрел на свинцово-грозное море. Удивительно, но мысль, что печенегов могли перекупить арабы, так и не коснулась его.
— Друнгарий Варда Склир! — позвал император. Вперед выступил молодой воин в сверкающей броне катафракта и высоком гривастом шлеме.
— Славный Варда Склир! Я посылаю тебя к болгарскому царю Петру. Скажи ему, если он не загородит пути отхода пацинакам и не поможет Иоанну Каркуасу уничтожить их, я припомню царю и его боярам их измену! Будь тверд, доблестный Склир, как может быть тверд воин, идущий на врага!
— Я исполню твой приказ, о Царствующий! — прозвенел молодым голосом друнгарий. — Я заставлю вероломного и трусливого царя болгар исполнить твою волю! И если ты разрешишь, я возглавлю хоть один из болгарских друнгов. Грязные варвары будут уничтожены!
— Иди, мой храбрый Склир! Разрешаю быть впереди, как то подобает ромею! Верю, ты исполнишь свой долг до конца!..
А в это время сорок тысяч печенегов, оставляя за собой кровь и пепел, летели на быстрых низкорослых конях по плодородным полям Фракии. Первой на их пути встала крепость Филипполь. Кочевники погарцевали вокруг ее стен, заслонили небо стрелами, ограбили и пожгли селения вокруг и устремились дальше — на Константинополь. Гарнизон Филипполя был настолько малочислен, что побоялся не только преследовать свирепых всадников, но даже гонца послать в Адрианополь, стоявший всего лишь в двух конных переходах от столицы Византии.
Бек-ханы торопили воинов. Через три дня, на виду Константинополя, передовые отряды печенегов встретили и осыпали стрелами катафрактов Иоанна Каркуаса. Закованная в железо греческая конница опрокинула легковооруженный авангард кочевников и тот стремительно откатился к своим основным силам...
Глава третья
Грозное предупреждение
Группа блестящих всадников шагом ступала по главной улице Итиль-кела. Впереди ехал подбоченясь огромный человек со страшным бородатым лицом и светлыми навыкате глазами. Одет он был столь богато и ярко, что встречные невольно замирали в почтительном изумлении. Позолоченный островерхий шлем на голове и широкий прямой меч у пояса сразу выдавали в нем русса, причем русса знатного.
Спутники великана отличались не меньшей пышностью одежд, и посмотреть на этакое диво хазары сбежались чуть ли не со всего города.
— Это, наверное, каган Святосляб? — делились догадками зеваки.
— Смотрите, сам Ашин Летко кланяется ему!
— Конь урусского посла отстал на пять локтей. А это — дань только очень большому коназу!
— Может быть, это Свенельд-беки?
— Нет! У того шрам на правой щеке, и Свенельд-беки не так велик телом, — ответил ал-арсий, невесть как оказавшийся тут, в толпе простых людей.
— Много ты знаешь!
— Знаю! И замолчи, сын шакала и ослиного навоза! — рассердился белый воин кагана-беки и гордо приосанился, когда взгляд необычного уруса нечаянно скользнул по нему.
Принял ли величественный всадник слова ал-арсия на свой счет или его оскорбил надменный взгляд воина, но лицо великана побагровело. Русс обернулся, что-то сказал сопровождавшим его комонникам: те загрохотали смехом, оглядываясь на вооруженного хазарина. Тот схватился за рукоять кинжала...
Но внезапно в толпу врезался отряд богатуров на огромных пегих конях.
— Отступи! Дор-рогу тургудам великого кагана! Отряд окружил гостей почетной стражей. Тургуды бесцеремонно прокладывали путь через толпу жгучими ударами сыромятных бичей.
— А-а-ах! Исчадие зловонной ямы! — взвыл ал-арсий. — Как посмел ты хлестнуть меня?! Меня — богатура из тумена самого кагана-беки Асмида! — и вырвал из ножен кривую дамасскую саблю.
Один из почетных телохранителей Шад-Хазара небрежно ткнул его древком копья в грудь, и воин кагана-беки повалился в грязь на потеху зевакам.
— А еще похвалялся самому Святослябу голову срубить, недоносок! — выкрикнул из толпы высокий оборванец.
Ал-арсий, взбесясь, ринулся вслед отряду, воя от возмущения и понося царских стражей страшными словами.
Все тот же тургуд оглянулся, вырвал из саадака огромный лук, и дерзкий опрокинулся навзничь, получив удар могучей стрелы в голову.
Толпа сразу умолкла: это уже не шутки! Но ал-арсий не был убит — стальной шлем спас его от смерти. Воин «самого кагана-беки Асмида» сидел по пояс в талом снегу и ошалело таращил мутные глаза. Сабля его отлетела далеко в сторону, сбитый с головы шлем валялся рядом. Наконец пострадавший встал на ноги, и толпа вновь разразилась шутками, вызывая на лице неудачника огонь стыда и гнева...
Через десять дней стремительный гонец доставил Ха-рук-хану свиток от своего соглядатая в Итиль-келе — Умаша. Рукой купца Исаака на желтой китайской бумаге было написано:
«О Великий Эльтебер! Тысячу счастливых лет желает тебе раб твой Умаш! Пусть даст сочную траву Твоя земля! Пусть утроятся табуны и отары Твои! Пусть солнце всегда светит Тебе в пути! Аллах Всемилостивейший и Всемогущий пусть всегда покровительствует Тебе.
Твой раб сам говорил слова, начертанные на этой коже. Слушай и внимай, о Кладезь Мудрости, доблестный Тархан! Прах из-под копыт Твоего коня да засыплет меня, если я говорю хоть одно слово неправды!
Твой раб Умаш доносит: про Ашин Летко нет ничего нового. Только то, что он встречался с чаушиар-каганом. О чем они говорили, покрыто мраком неизвестности. Прости!
Но вот новость, затмевающая все другие: на десятый день начала уразы [76] приехал в Итиль-кел грозный посол кагана Святосляба по имени Рудмер. Все хазары испугались, потому что такого страшного и великого телом коназа никто из смертных никогда не видел. Урус этот подобен джинну: глаза у него, как две синие пиалы, борода сравнима с хвостом рыжего коня, а голос подобен грому. Ашин Летко почтительно встретил Рудмера у ворот города и ехал позади, словно простой воин в свите хана.
Я, Твой раб, добился встречи с ужасным урусом, чтобы обманом узнать его мысли. Коназ Рудмер сидел в кресле, а Ашин Летко — у подножия его. Я понял, насколько важного человека прислал каган Святосляб в Итиль-кел. «О-о! — подумал я. — Такому человеку надо носить слова тяжелые, как гири!» Хитрость моя оказалась хитростью ягненка, ибо коназ Рудмер сразу же разгадал ход моих мыслей. Он страшно расхохотался, подошел ко мне, коленопреклоненному, схватил за архалук, поднял над землей и выбросил меня в раскрытую дверь на улицу. Я целую вечность летел между небом и землей, словно мне приделали сто крыльев Серафима, а потом упал на глиняную печь во дворе и разрушил ее. Халат мой порвался, и я, ничтожный, буду благостно рад, если Великий Эльтебер вознаградит мое усердие.
На пятнадцатый день месяца рамадан [77] коназ Рудмер был с великими почестями приглашен в шатер кагана-беки Асмида. Урусского коназа сопровождала свита из двадцати воинов — все в богатой одежде. Ашина Летко с ними не было: наверное, потому, что он мал ростом, а к трону Непобедимого поехали все только великие телом богатуры. Их сопровождала охрана из сотни белых и сотни красных тургудов самого Шад-Хазара Наран-Итиля Великого. Такой чести не оказывали даже послу Кустадинии Калокиру-беки.
Рудмер пробыл в шатре Непобедимого недолго: ровно столько, сколько надо человеку, чтобы спокойным шагом пройти тысячу шагов.
Потом коназ Рудмер вместе со своей свитой проскакал к своему дому. А после полудня все в Итиль-келе стали говорить о войне с урусами. Вокруг домов урусского посла встала тысяча ал-арсиев, чтобы охранить гостей от гнева народа. Глашатаи Шад-Хазара Наран-Итиля Великого ездили по городу и грозили карой богов тому, кто осмелится пролить кровь посланцев кагана Святосляба. Ночью многие богатуры из тумена Неустрашимых, а с ними буртасы и много карапшиков подошли к ал-арсиям и стали требовать выдачи коназа Рудмера. Ал-арсии пустили тучу стрел и многих ранили.
Утром другого дня коназ Рудмер и Ашин Летко, а также все урусские купцы покинули Итиль-кел. С ними поехала и охрана из ал-арсиев.
Я на пути к Тебе, позади урусов. А гонцы мои летят быстрыми стрелами, чтобы доставлять Тебе спешные вести.
Припадаю к стопам Великого Эльтебера Харука. Твой раб Умаш».
Ниже была приписка, сделанная Исааком от себя:
«Великий Хан! Твой посланник исполнителен, но глуп. Рудмер вовсе не коназ, а боярин-бек. Кроме громкого голоса, страшного вида и большой силы, он не показал ничего. Каган Святосляб прислал такого человека только потому, что громче и страшнее никто не сумел объявить волю повелителя Урусии тарханам Хазарии. О чем он сообщил кагану-беки, мне не удалось пока узнать: но не объявление войны. А слух, взбудораживший Итиль-кел, распустили враги Асмида.
Главная опасность для хазар — это урусский богатур-бек Ашин Летко, ибо он очень умен и дальновиден. Трижды урус встречался с Хаджи-Хасаном, и мне донесли, что эмир Бухары Мансур Ибн-Нух отказал в военной помощи хазарам — это главное. И виной тому — Ашин Летко!
И еще я узнал: урусский большой бек Свенельд через своего тайного посла просил каганов Хазарии отдать ему земли в Таврии с городами Таматарха, Керчь и Фуль. За это он обещал отвратить кагана Святосляба от похода на Хазарию. Жадные каганы и эльтеберы отказали Свенель-ду-беки и сказали его послу, что справятся с каганом Урусии сами.
Это все пока. Надеюсь на твою щедрость, о Великий Хан!»
Имени своего под припиской осторожный купец Исаак не поставил.
Харук-хан расспросил гонца, желая уточнить детали. Но богатур, кроме скачек, ничем не интересовался и ничего не знал. Эльтебер прогнал его прочь со своих глаз. Гонец, ожидавший награды за спешную весть, ушел обиженный.
— Попробуем понять кое-что, — пробормотал старый хан, оставшись наедине. — Дурак Умаш не сообщил ничего нового, если не считать, что Рудмер передал какое-то послание Святосляба кагану-беки Асмиду, послание гневное и очень важное. Боярин-бек и сказал слово кагана Урусии, как никто, раз голос у него такой грозный.
Дальше: разговор был кратким — значит, никаких переговоров не было. Урус-эльтебер говорил один и ответа кагана-беки слушать не стал. Это важно!
Более существенные новости сообщил Исаак: эмир Бухары отказал кагану-беки Асмиду в помощи, даже золота взаймы не дал. Значит, Мансур Ибн-Нух не верит Асмид-хану. А почему я, убеленный сединами тархан, должен верить сопливому трусу, обманом захватившему золотой трон кагана-беки Великой Хазарии?
Теперь подсчитаем силы. Против Асмид-хана племена огузов, эмир Мансур Ибн-Нух. Аланы вместе с Фаруз-Капад-эльтебером тоже сторонятся владык Итиль-кел а. Кустадиния — враг общий: мой и Асмид-хана. А печенеги? Они почти все, особенно племя Радмана, стоят сейчас за Урусию. А разве можно было пренебречь союзом с таким могущественным беком, каков есть коназ Свенельд? Аллах послал его хазарам, и только дурак мог отторгнуть предложение такого коназа. Приняв его, силы Урусии можно было сократить вдвое. Тогда каган Святосляб никогда не решился бы на поход в земли Хазарии. Да и Фаруз-Капад присоединился бы к Свенельду-беки и встал под бунчук Асмид-хана.
Ничтожен властитель, поставивший против себя стольких могущественных врагов!
Велик каган Святосляб, если сумел собрать под свой бунчук стольких союзников! И Свенельд-беки теперь крепко будет держаться за него.
Прожитые годы и мудрость, почерпнутая в десятках битв, говорят: «Держись сильного! Особенно если этот сильный — твой сосед».
Теперь Харук-хан отбросил сомнения. Он сорвал с ковра меч и дважды ударил им по медному щиту. Вбежал слуга.
— Позови Зарира! Скорее!
Когда названный переступил порог юрты, Харук-эль-тебер сказал строго:
— Собирайся, Зарир-богатур. Поскачешь ко двору урусского кагана Святосляба. Передашь ему такие слова: «Харук-эльтебер помнит последний разговор на вершине горы, где река Юзуг поворачивает к востоку. Харук-эль-тебер не хочет бежать позади стада баранов!»
— Все?
— Все. Но ты крепко запомни эти слова. Бойся, если от быстрой скачки ты рассыплешь их по дороге. Тогда вместе с ними ты потеряешь и свою дырявую голову. А теперь повтори, что я велел сказать тебе кагану Святослябу!
Зарир-богатур повторил в точности.
— Хорошо! Бери четырех самых быстрых коней и скачи так, чтобы ветер все время отставал от тебя на полет стрелы. Спи в седле, ешь в седле, все в седле делай, но сохрани тебя аллах хоть на мгновение задержать бег твоих коней. Исполнишь волю мою — над тысячей воинов поставлю в моем тумене. Все!
Посла великого князя Киевского звали Рудомиром, а не Рудмером, как выговаривали его имя хазары. Его наружность и характерные черты Умаш описал достаточно точно, разве что чуть преувеличил. Но уж без этого ни один кочевник не обойдется. Воевода в самом деле обладал оглушающим басом, и даже в обычном разговоре люди испуганно пялили на него глаза. А если Рудомир повышал голос хотя бы и на поле брани, то кони становились на дыбы, храпели и мчались прочь, не разбирая дороги.
Визирь кагана-беки Агир-хан тут же известил своего властелина о прибытии русского посла и о желании того говорить о секретном с тремя каганами Хазарии. Воеводе сказали, что от имени великого Шад-Хазара Наран-Итиля его примет только каган-беки Асмид.
Посол Святослава стал неторопливо облачаться в тот наряд, который прямо соответствовал его заданию. Трое слуг крутились около грозного боярина, надевая на него тяжелые боевые доспехи: кольчугу со стальным нагрудником, наручи и поножи. Огромную голову покрыл тяжелый островерхий шлем со стрелкой. На плечи великан набросил красный шелковый плащ — знак княжеского достоинства. На широком боевом поясе Рудомир прикрепил огромный двуручный меч.
Летко Волчий Хвост, внимательно оглядев наряд великокняжеского посла, заметил:
— Перевязь забыл.
— Перевязь подайте, вахлаки! — рыкнул боярин так, что тараканы повыпали из щелей, а от двери отшатнулись любопытные русские купцы.
Слуги проворно опоясали воеводу перевязью наискось через плечо: на красном ремне светился серебряный барс в прыжке над перекрестьем из трех молний — личный знак Святослава. Перевязь эта означала, что носитель ее в данный момент олицетворяет самого великого князя Киевского.
— Вот теперь все. Можно ехать.
— Подайте коня! — приказал потише Рудомир...
Когда в Итиль-келе увидели грозный наряд русского посла, среди горожан всколыхнулась паника.
— Посланец кагана Святосляба надел боевой доспех! Он несет к трону кагана-беки слово войны! Ибо слово мира не облачают в кольчугу!
— Меч на поясе урус-коназа — знак крови и огня! О-о, горе нам, хазары!
— Если меч в ножнах, это еще не война, — возражали другие. — Это может быть только знаком предупреждения!
— Урус-коназ обнажит клинок перед троном кагана-беки!..
Огромный шатер изумлял людей своим великолепием. Руссы во главе с Рудомиром, который никогда ничему не удивлялся, вошли в каганово жилище чередой. Согласно положенному ритуалу с послом в этот момент было всего семь человек, облаченных, как и их предводитель, в боевые доспехи. Остальная свита осталась у входа...
Внутри на золотом троне, похожем на боевую колесницу древних ассирийцев, весь в самоцветах и дорогой парче, восседал военный предводитель Хазарского царства каган-беки-эльтебер-бохадур-хан. Из-за вороха халатов, подушек и перьев человек на троне почти не угадывался. Руссы разглядели только огромный зеленый тюрбан и под ним полное лицо с живыми глазами-щелками.
По обеим сторонам трона, облокотясь каждый на кривой меч в ножнах, стояли тарханы. Их было четырнадцать, по количеству туменов, которые мог двинуть каган-беки на врага. Все военачальники в боевых доспехах, разных по национальной принадлежности, ибо они представляли здесь военные силы всех народов и племен многоликого Хазарского каганата. Лица тумен-тарханов были свирепы и непроницаемы. И все-таки хазар поразила одна особенность: трон кагана-беки высок, высок настолько, чтобы стоящий перед ним человек всегда смотрел на кагана только снизу вверх; а вот сегодня этого не получилось. Воевода Рудомир был настолько рослым, что лицо его оказалось на одном уровне с лицом властителя. Суеверные кочевые полководцы увидели в этом особый знак и еще больше насупились.
— Говори, посол Урусии, с какой вестью пришел ты на землю великой Хазарии?! — раздался усиленный металлическим рупором голос с трона-колесницы.
Рудомир гордо выпрямился, поставил перед собой меч и скрестил могучие ладони на его рукояти. Каган-беки Асмид и тумен-тарханы с тревогой ждали, обнажит или оставит в ножнах свое оружие посол грозного Святослава. Ждали, страшась, но лица их оставались все такими же каменно-непроницаемыми.
По ратной одежде русского воеводы хазары видели, что тот готов объявить войну, стоит ему только меч обнажить перед ними — тогда и слов не надо!
Рудомир оставил боевой символ грозы и пожаров в ножнах, но загромыхал таким басом, что у всех в шатре заложило уши:
— Великий князь Киевский Святослав могучий и грозный послал меня сказать тебе, хакан-бек Козарии, свое слово! Слушай и внимай: «Ежели ты мира с нами хочешь, то пришли посла в Киев и примирись. А ежели не хочешь, то сам во пределы твои приду!» — Воевода помолчал и добавил: — А сроку тебе — до месяца травеня! Вот так-то.
Рудомир грозно повел очами по лицам хазарских военачальников, повернулся на каблуках и вышел из шатра. Руссы, звеня оружием и доспехами, гордо ступая, ушли следом.
Тумен-тарханы стояли как громом пораженные. Все молчали. И только каган-беки Асмид сказал вполголоса, сказал скорее самому себе:
— Зу-ль-када... Всего две луны осталось.
Глава четвертая
Глас Тенгри-хана
Как ни желали ханы сохранить в тайне послание великого князя Киевского, грозные слова Святослава просочились в народ. Тяжелая десница возмездия нависла над степью. В полководческий дар Асмид-хана никто не верил. На базарах вопили в открытую:
— Кто защитит нас, если Святосляб двинет своих железных богатуров на нашу землю?! Вокруг — враги! Толстый обжора Асмид растерял друзей Хазарии и хочет один сражаться со всем светом! Братья, надо заставить ханов просить мира у кагана Урусии!
— Мира! — загудела толпа. — Пошли к царю Солнце Шад-Хазару! Пусть он отвратит беду!
Громада пестро одетых людей ринулась к мосту, чтобы попасть на остров Ал-Бейда, где возвышался над рекой Итилем и городом дворец великого кагана. Но путь народу преградили ал-арсии. Запели стрелы: многие из толпы упали. Однако люди не отступили. В руках подневольных сверкнули ножи, топоры, мечи, копья. Оружия оказалось мало, но атака взбешенных бедняков была страшной. У входа на мост случилась яростная сеча. Многих ал-арсиев сбросили с настила на рыхлый весенний лед, и черная вода поглотила их.
Но мост был узок, и плохо вооруженным мятежникам не удалось сломить сопротивление обученных для боя богатуров. Потеряв несколько десятков убитыми и ранеными, восставшие отошли к главной базарной площади. Ханские воины выстроились перед мостом, готовые отразить новый штурм...
Ночь прошла в тревожном ожидании: противоборствующие стороны ждали рассвета.
У мятежников нашелся вождь — бывший табунщик, а теперь искусный воин Араз-беки. Всего за одну ночь он из разрозненной толпы сумел организовать несколько отрядов, назначил им начальников из числа своих единомышленников, которых он исподволь собирал в течение полугода. Сторонники бывшего пастуха «из рода великих каганов» тщательно готовили народное выступление. Но все-таки оно вспыхнуло стихийно. Бедняки были настроены решительно, но не ведали дороги, по которой хотел вести их Араз. Его путь — трон великого кагана Хазарии. А народа? Мечта о счастливой жизни без войн и ханов!
Араз-беки проявил выдающиеся качества военачальника. Он действовал решительно и скоро.
— Разберите амбары купцов и возьмите все оружие! — был его первый приказ.
— Скачите в степь и пригоните табун боевых коней! — второе распоряжение Араза-беки.
— Окружите валом выход с моста! — в третий раз прозвучал уверенный голос предводителя восставших.
К утру, когда ал-арсии решились наконец атаковать, они обнаружили, что отрезаны от восточной части Итиль-кела высоким завалом. Наверху стояли вооруженные люди и, потрясая мечами, хохотали:
— Идите сюда, сыны змеи и скорпиона, мы выпустим вашу черную кровь!
Вперед выехал на высоком пегом коне сам каган-беки Асмид. Он мрачно оглядел препятствие.
— Если вы к полудню не расползетесь по своим вонючим норам и не выдадите зачинщиков, я в пепел превращу все вокруг и всех вас прикажу повесить! — пообещал военный защитник богачей.
— Не грози! Нас два тумена, — засмеялся узкоглазый воин с кривой саблей на поясе. — Послушай наше условие: ты вернешь посла урусов Рудмера и всенародно объявишь ему нашу волю к миру. Мы не хотим биться с каганом Святослябом. Хватит с нас крови сорока тысяч наших братьев, павших на земле Урусии два года тому назад...
— Замолчи, презренный! — воскликнул каган. — Я узнал тебя, сын грязного пастуха Беклемиша! Ты Араз-табунщик, беглый воин из тумена Алмаз-хана. Ты продался урусам и...
— Не следует тебе, сын вонючей свиньи, говорить подобным образом с богатуром из рода Ашин — рода великих каганов Хазарии, — прервал его Араз. — Вы, стая безродных шакалов, захватили власть в Хазарии и грозите мечом мне, потомку Великих?! Но мой меч сегодня тяжелее твоего, и Тенгри-хан скажет...
Араз-беки не успел закончить, как небо вдруг разразилось грохотом. Хазары испуганно глянули вверх: с северо-запада, от великой реки Юзуг, спешили черные тучи, изрыгавшие молнии. Язычники простерли ладони к небу в благоговейном трепете и великом ликовании, ибо небо подтвердило слова их предводителя. Мусульмане — ал-арсии и тургуды-иудеи в ужасе попятились. Каган-беки Асмид внешне спокойно повернул коня и отъехал к своим.
С неба хлынул густой дождь; страшные стрелы Тенг-ри-хана чертили мрак, высвечивая готовый тронуться лед на реке и враз осевшие снежные холмы. Дело невиданное — гроза в такое время! Шаманы мутили народ:
— Светлый знак для нас! Надо идти туда. — Они показывали на западный берег. — Надо разрушить храмы недостойных и повернуть народ лицом к древним богам. Если мы сделаем это, Хазария опять будет повелевать всеми народами, как сто лет назад. Где наша сила и былая слава?! Ее отняли у нас жадные и завистливые ханы, пришедшие невесть откуда. Великий каган предал нас и стал иудеем. Мы посадим во дворце Ал-Бейда своего властелина, который будет добрым отцом хазар и всех уравняет в правах. Мы все знаем его. Вот он, наш Араз-ата-беки. Он законный наследник Великих. Он из старинного рода Ашин! Веди нас, ата-беки! Мы в воле твоей!
Сподвижники Араза вторили жрецам:
— Вперед, хазары! Мечами добудем себе счастливую жизнь! Прогоним вероломных ханов с нашей земли!
— Вперед! — взревели восставшие и снова устремились в яростную атаку.
Бой с перерывами продолжался весь день. К вечеру восставшие стали одолевать. Видя, что мост не удержать, ал-арсии подожгли его и отошли на остров Ал-Бейда, под стены дворца великого кагана.
Утром Араз-беки узнал, что к ханам спешит подмога.
— Тумен Неустрашимых во главе с Джурус-тарханом в одном конном переходе на пути к Итиль-келу, — доложили разведчики.
— Реку им сейчас не перейти, лед вот-вот тронется, — спокойно ответил полководец.
Но через три дня новая тревожная весть прилетела в лагерь восставших:
— На нас идут буртасы Бурзи-бохадур-хана! Им не надо переходить реку, они на этой стороне. Бурзи — верный пес кагана-беки Асмида! Воины его свирепы и беспощадны. Что делать?
В шатре Хаджи-Хасана, который опустел сразу, как только возмутился народ, срочно собрался совет предводителей восстания. Первым говорил Араз-беки:
— Братья, мы не успели подготовиться, а народ уже поднял меч. К ханам отовсюду спешит подмога. Если мы не отступим в степь, нас окружат и перебьют всех до единого. У Асмида только там, — он указал на западный берег, — три тумена. Это настоящие воины, они хорошо вооружены и обучены бою. Скоро сюда примчатся бурта-сы — еще два тумена. Нам не устоять, и реки братской крови зальют улицы города...
— Но в степи мы беззащитны! — возразил его помощник Дамир.
Араз сощурил глаза:
— В степи мы не беззащитны. Я еще вчера послал гонцов к турку-огузам.
— Они наши враги! — раздалось сразу несколько голосов.
— Они враги хазарских эльтеберов, но не наши. У меня тайный сговор с их старейшинами. Турку-огузы примут нас как своих братьев.
Дамир поморщился, но промолчал, понимая, что это, пожалуй, единственный выход из грозного положения.
— Собираться надо тотчас, иначе буртасы отрежут нам дорогу к спасению!
— Я согласен, — отозвался Дамир.
— Другого пути у нас нет, — согласились с ним другие военачальники.
— Друзья! — Араз-беки обвел их внимательным взглядом. — Объявите всем, что завтра ночью мы покинем город, ибо он может стать курджумом для наших голов. Скажите всем, что мы еще вернемся, и тогда — горе эльтеберам!
На следующий день к вечеру восставшие с семьями и скарбом покинули Итиль-кел. Шли скоро, благо бежавшие купцы оставили на своих подворьях много верблюдов и вьючных лошадей. Сейчас они оказались как нельзя кстати.
Дозорные всадники вовремя заметили опасность. Мятежная орда во всеоружии встретила буртасов, Ведомых самим Бурзи-бохадур-ханом. Битва была долгой и беспощадной. В рядах восставших бешено сражались даже женщины. К буртасам на помощь спешили ал-арсии, и победные клики все громче раздавались в их рядах...
Но первыми на поле боя успели тумены тюрок-огузов. Буртасы побежали. Многие сторонники кагана-беки Асмида были изрублены, сотни попали в плен. Сам Бурзи-бохадур-хан, властитель Буртасии, едва избежал аркана — быстрый нисийский жеребец сумел унести его от беды.
Победители не стали преследовать разбитого врага. Они похоронили убитых товарищей, подобрали раненых и поворотили коней к берегам полноводного Джаика. Торки радушно приняли в свою семью покинувших родину хазар. Тяжко было на душе беглецов, иные плакали...
Но горшей судьбины, чем у оставшихся в городе, нельзя было пожелать никому; эльтеберы жестоко отомстили невинным, кровь народная долго еще багрянела на сером весеннем снегу огромного города-базара.
А жрецы языческие не унимались.
— Горе нам, хазары! — вещали они на площадях. — Небесные стрелы Тенгри-хана летят от Куявы! Грозный каган Святосляб ведет в степи Хазарии своих железных богатуров! Повернитесь лицом к древним богам, хазары! Пусть великий царь Шад-Хазар Наран-Итиль дарует нам мир с урусами!
Стражники хватали смутьянов, подвергали страшным пыткам. Жрецы, изнывая от нестерпимой боли, кривили окровавленные губы и без содрогания подставляли головы под неумолимый тяжелый меч палача. Видя их твердость в вере, народ изумлялся, цепенел от страха, слушая страшные предсказания, косился на безжалостных чужеземных воинов кагана-беки Асмида и смиренно молил древних богов хазарских о даровании спокойствия и самой жизни.
Как всегда во времена смуты, в Итиль-келе и его окрестностях развелось множество разбойников. По ночам, а то и среди бела дня то тут, то там раздавались отчаянные крики и мольба о помощи. Но никто не спешил спасти несчастных, ибо все жители-бедняки были безоружны по воле ханов, испуганных народной грозой.
Кендар-каган распорядился покончить с разбоем. Ал-арсии рьяно взялись за дело. Они хватали ночных прохожих и, не выясняя вину их, безжалостно рубили головы и правым и виноватым...
Внезапно грабежи перекинулись в западную часть Итиль-кела, где жило самое богатое сословие: эльтеберы, тарханы, состоятельные купцы и сами каганы. Здесь нельзя было, как на противоположной стороне, резать всех ночных гуляк подряд, и ал-арсиям стало труднее выполнять приказ верховного судьи Хазарии. Ханские подворья окружила неусыпная стража. Девять судей Справедливейшего не знали отдыха, отдавая приказы палачам. Но грабежи и разбои, как моровое поветрие, не прекращались.
Глава пятая
Речи о громах грядущих
Вода постепенно прибывала. Ночью с грохотом лопнул лед на Днепре. Утром люди увидели, как неисчислимое речное воинство, сталкиваясь, налезая друг на друга, спешило вниз по течению, к морю — на простор!
Русский отряд во главе с Рудомиром остановился на левом берегу Днепра, как раз напротив Киева. Боярин и сотский Летко Волчий Хвост расположились в бревенчатой избе паромщика, которая одновременно служила и гостиницей для проезжающих. Хозяин провел почетных гостей в самую просторную горницу. Стоя перед грозным начальником, мужик рассказывал:
— Кабы денька три тому, то пеши мож и перешли бы Непру-реку. Как раз позавчерась тут козарин какой-тось перебрался в Киев-град.
— Пеший, што ль? — спросил Рудомир. — Дак козары пеши не ходят.
— Пошто пеши? — удивился мужик непонятливости боярина. — Верхи. Толечко как раз посередке они и провалились. Козарин — ловкий малый, прыгнул куда потверже, а конь-тось утоп. Жалко, хороших кровей скакун был. Птица, не скакун.
— Кто козарин-то, дознавался?
— А как же. Остромир, старшой сторожи здешней, спрашивал. А вот мне-тось ничего не сказывал. Да яз и не...
— Што ж ты голову морочишь, навоз медвежий?! — возмутился боярин. — Найди мне немедля Остромира!
— Где ж яго искать? — Паромщик развел руками, и глупое лицо его стало, как у стряпухи, нечаянно уронившей на пол сырое яйцо. — Он по утицам пошел в плавни. Небось приварок притащит в казан Остромир-та...
— Вон отсюда, олух! — рыкнул боярин так, что задрожали стены.
Летко Волчий Хвост расхохотался во все горло. Когда паромщик, пятясь, вышел, Рудомир спросил Летку:
— Слышь, а где побратим-то твой? Кирша, кажись?
— В Итиль-граде остался.
— Чего так? Аль в полоне не заскучал по родной земле?
— Должок у него к Санджар-хану. Отдать хочет.
— Кровавый должок-от?
— Навроде того.
— Што-о? Да как ты смел оставить его там для ради такого дела?! — Выпуклые глаза боярина налились гневом. — А ежели он, исполнив долг, попадется в лапы хакановых мечников! Тогда што, а? Тогда хакан-бек обвинит Русь в убивстве князя козарского. Скажет, мы подстрекнули. Да Святослав голову с меня сымет! Да яз! Тебя...
— Не пыли, болярин. — Летко недобро прищурился. — Не из пужливых яз. Это Кирши дело. И ты в него не встревай. А потом, он парень ухваткий. Да и мне обещался: коль иного пути не будет, так он заколет себя, а в полон во второй раз не отдастся.
— Все едино. По обличью и мертвого узнать могут, — понизил тон. Рудомир.
— Не узнают. Яз его...
— Кого не узнают? — раздался вдруг знакомый властный голос.
Рудомир и Летко вскочили. При этом боярин грохнулся головой о дощатый потолок. На пороге стоял Святослав.
— Ну и велик же ты, Рудомир. Это какие ж тебе хоромы надобны, ежели эти, гостевы, низки? Садитесь! — Святослав прошел в горницу, уселся за стол, снял шапку, пригладил длинный чуб, глянул в упор на Летку:
— Сказывай, ума палата, кто и што не узнает?
Летко коротко изложил суть дела.
— Так жив Кирша Рачьи Глаза? — радостно изумился Святослав. — А яз-то думал... Князя Санджара, речешь, убить обещался? Так то доброе для Руси дело! Ежели Кирша свершит сие и жив останется, гривной на шею пожалую...
— Надо бы, — порадовался за друга сотский.
Святослав взглядом прервал его и продолжал:
— ...Санджар истинно ратного ума князь. Помню, два лета тому сумел он отбиться от наших. Многих русичей посек и ушел. Орду свою увел, почти и не потерял ни одного воя. Санджар — вот кому бы в Козарии ха-кан-беком быть! То б большой бедой для Руси обернулось! Великой бедой! — Князь задумался, потом глянул на воеводу. — Поведай мне, Рудомир, што хакан-бек Асмид ответствовал на слово мое?
— А никак не ответствовал, — все еще хмурясь и почесывая ушибленную голову, проговорил боярин. — Да яз и слушать не стал. А только видно было, што испужался он. И воеводы его тож побледнели.
— Тебя всякий испужается. — Князь засмеялся. — Ну ладно, об этом потом поподробнее потолкуем... Скажи, Летко, надежно ли слово эмира Бухарского Мансура? Не подведет исмаильтянин?
Летко Волчий Хвост долго рассказывал о делах в Итиль-келе, о грызне ханов между собой, о возмущении простых работных людей нещадными поборами. Сказал, что простые хазары не хотят воевать с Русью...
— И не только смерды, а и вой белые ропщут. Однажды приходил ко мне страж хаканов меч торговать. Яз угостил его изрядно медовухой, меч за бесценок отдал. Дак он поведал мне, старшая жена великого хакана ханша Пулад-нисо днем и ночью пилит ему шею, штоб он замирился с тобой.
— Ну и?
— Дак царь казарский только на словах великий правитель. А так... — Летко махнул рукой. — Три властителя настоящих в Козарии: хакан-бек, чаушиарь и кендарь. А раз все войско у хакан-беки, то он и вертит всеми. И нет злее врага для нас, чем хакан-бек Асмид. Да и он не сам делами ворочает. Есть при нем старичок один зело умный и зловредный — кудесник Магометов по имени Хаджа Мамед...
— Наслышан. Тогда, после битвы под Чернигов-градом, мало кто из козар ушел, а тот кудесник ускользнул. Жаль, он целой орды степняков стоит, а может, и боле. — Святослав потер переносицу. — Вот бы кого лицом к Руси поворотить.
— Нет! Этого не поворотишь. А значит, не поворотить и хакан-бека. Яз могу предсказать, каков ответ тебе от козар будет.
— Каков же?
— Готовься к битве! Жди козарские тумены на Русь! Быть скоро грозе ратной!
— Што ж, встретим... Только злоба — плохой помощник в драке. Дурак он, этот хакан-бек. Быть ему биту! Добро, хоть кудесник Хаджа Мамед воевода хреновый. С ним бы мне потруднее пришлось, умен! Готовься к битве, речешь? Давно готов. С козарами нам так или эдак, а схватиться наступит время. Мешаем мы друг дружке. Да и хотелось бы ратовать с ними нынче. — Князь вздохнул тяжело, настроение его как-то сразу изменилось к худшему. — Что-то печенеги освирепели. Князь Радман удерживает их покамест от набегов на Русь. Вот только долго ль слушать его будут ханы степные, особливо Куря?
— Что так? — невольно вырвалось у Летки. Святослав глянул на него строго, но пояснил:
— Орды Кури, Илдея и Тарсука пошарпали было земли Романии, да потом разбил их воевода царьградский Иоанн Каркуас. И царь болгарский Петр на них насел. Дак беки те печенежские едва с половиной воев своих прорвались назад, в кочевья. Злы печенеги, добычи ищут. А козары снова, как два лета тому, подталкивают соседушек к нашим пределам.
— Побьем и на сей раз! — уверенно заявил Рудомир.
— А пошто их бить да кровь-руду русскую лить? — насмешливо глянул на него Святослав. — Нам степняков стравить надобно, как тех кочетов. Яз спослал гонца в Печенегию, мира делить с беками ихними. Зову их на битву с козарами. Да не ведаю вот, как дело сие выгорит.
— Авось выгорит! — снова пробасил Рудомир.
— Дур-рак! — вспылил Святослав. — «Авось»?! «Авось» хороша в крутой каше с доброй долей масла! А тут на «авось» не полагайся! Эй, кто там? — Князь обернулся на скрип двери.
— Остромир яз, великий князь. Дозволь войти?
— Входи!
В горницу ступил белобрысый крепыш в охотничьей одежде и высоких кожаных сапогах. Он низко поклонился, сказал:
— Так што утиц насшибали отроки мои. Прикажи изжарить?
— Молодец! — повеселел князь. — А яз ни одной и не видел. Готовь трапезу! Есть хочу, яко бирюк. А вы? — Он посмотрел на Летку и Рудомира.
— И мы тож не откажемся от утятинки! — прогромыхал боярин, радуясь тому, что, кажется, гнев княжеский прошел на этот раз мимо него...
Без малого неделю ледоход не пускал Святослава и русское посольство на другой берег Днепра, в Киев. Народу здесь, на левом берегу, скопилось изрядно. Поели весь хлеб у Остромира и паромщика и питались только вареной или жареной дичиной.
Князь сам ходил по плавням с луком. Охота была удачной, и Святослав вваливался в избу возбужденный и по-мальчишески хвастался добычей.
По вечерам властитель Руси придирчиво расспрашивал Летку о хазарах — ханах и купцах, с которыми тому приходилось иметь дело, будучи в Итиль-келе.
— Все одно, князь, штоб свалить хакан-бека, надобно добрую ратную силу иметь, — говорил Летко. — Хоть и раздор промеж ханами в Козарии, но воев там много. В одном Итиль-граде до двух туменов постоянно живет. Правда, ранее изока они на битву не пойдут. Кони у них отощали, а без коня степняк не воин. Эта зима ох как снежна была, корму скоту не хватало. Так што козары поначалу от южных пастбищ с ранней травой будут постепенно отходить к северу вслед за кормом. Солнышко жаркое на том пути разгорячит кровь воев степных, и будут они веселы и люты, как змеи на горячем песке.
— Надобна сила... — Святослав задумался, невидяще глядя на огонь в печи. — Сила? Сила у нас есть. К травеню смерды сев закончат и станут способны к бою. Да и дружину яз ополчил немалую. Скажи... — Князь остро глянул в глаза Летке. — Как бы ты ратное дело свершил с козарами? Воеводы мои советуют к вятичам на Оку вести дружины, штоб отнять данников сих от Козарии и пополнить наше войско. И оттуда, дескать, по Итиль-реке потом двинуться в лодиях в глубь козарской земли. А ты как мыслишь, ума палата, а?
— Яз малый человек, сотский всего-то. Мне ль давать советы великому князю Руси? — смутился Летко.
— А все же?
— Ну ежели на то воля твоя... Не обессудь, но мыслится мне, поход через землю вятичей нынче не ко времени. Плыть туда надобно, но не теперь.
— Не понял...
— А што тут понимать. В той стороне тебя сразу с великой силой ратной встретят все племена, кои стоят под рукой хакановой: и булгары камские, и буртасы, и берендеи, и саксины, и сами козары...
— Разгромлю! Мои дружины сильны, как никогда прежде. — Князь стукнул кулаком по столу. — Мокрого места не оставлю от степного воинства. С воды мы не дадимся им. А как миг приспеет, высадимся на берег и раздавим по одному! Да и торки помогут. Уговор у меня с ними.
— Торки далеко, за Итиль-рекой. — Голос Летки отвердел. — А ежели в то время, когда ты будешь с булгарами да буртасами возиться, хакан-бек от Белой Вежи двинет свои тумены на Киев-град? Да еще печенегов с собой потащит, тогда как?
— С печенегами хоть худой мир, а держим... Радман обещался по хакану ударить. И другие бек-ханы за ним пойдут.
Князь говорил вроде бы серьезно, но сотский чувствовал, что Святослав так не думает и уж поступать тем более не будет. Летко Волчий Хвост в душе недоумевал, почему Святослав именно с ним завел этот разговор. Не от скуки же?
— Ну што скажешь, ума палата?
Сотский решил высказаться до конца.
— Ежели ты с дружинами своими будешь далеко, печенеги одни на хакана не пойдут, остерегутся. Бек-ханов надобно только как подмогу иметь: их в хвосте держать хорошо, а в битву пускать, когда уж ворог разбит будет. Вот тогда печенеги в угон пойдут и порубят бегущих. Для трудного боя телесно степняки не способны. Увидят печенеги перед собой неисчислимое множество воев козарских — уйдут от битвы. Тогда хакан-бек сманит их посулом и потащит за собой жечь землю Святорусскую. И защитить ее будет некому.
— Ну и как бы ты поступил на моем месте?
— Надобно двинуть всю ратную силу русскую на Белую Вежу и взять твердь сию на копье. Потом по Дону-реке спуститься в лодиях до Сурожского моря и взять приступом Тмутаракань и Корчев.
— Ого! А печенеги?
— Печенеги тогда за тобой пойдут, им деваться некуда. Мы для них страшнее козар. Ударь ты, князь, по этим трем городам, и сразу вся Козария пошатнется, ибо ты отрежешь ей путь к базарам богатой Романии. Хакан-бек, ханы и купцы козарские никогда не смирятся с убытком и двинут на выручку твердей сих все свои ратные силы. Вот и бей их всех сразу. И печенеги при сем с тобой будут. Вот!
— Да ты воевода хоть куда! — изумился Святослав. — А ведь и яз так промыслил. Или почти што так. Да только Асмуд, Претич, Добрыня и боляре киевские меня отговаривают, особливо Свенельд старается.
— Зря отговаривают. Риск есть, конечно. Но он наименьший.
— Ну, а далее как бы ты дело повел, ума палата? — Святослав смешливо прищурился.
— А вот как! — Летко задорно вскинул голову. — Ежели дело с умом вершить, то хакан-бек может все войско свое потерять в битве на Дону или у Сурожского моря. Вот тогда, будущим летом, и надобно пойти с дружинами по тому пути, на который нынче тебя толкают воеводы и боляре твои...
— Дак врагов на сем пути не убавится: булгары, буртасы, берендеи, саксины?
— Надобно мыслить, все ж убавится: ежели не врагов, так сила их! Во-первых, хакан-бек не успеет собрать новых воев для битвы, ежели ты этим летом разобьешь его. Значит, и булгары, и саксины и протчие с осторожкой встретят тебя. Да мыслится мне, примирятся они с тобой, ежели сам хакан бит будет: им ведь тож не сладко под тяжкой десницей козарской живется, ибо дань великую погодно платят они Итиль-граду. И печенеги без страха ринутся в глубь Козарии, когда за спиной у них тверди русские стоять будут по Дону-реке.
— Мудро мыслишь, Летко Волчий Хвост. Быть тебе когда-нито большим воеводой. А сейчас... — Князь сразу стал серьезным. — Все, што ты сказал тут, и яз почти так же измыслил. Но... почти! А посему яз дам тебе малую дружину в тысячу сторонников.
— Как мне?! — опешил Летко. — Я же сотский всего!
— Отныне ты воевода-тысяцкий! Как в Киев-град придем, пожалую по чести при всех болярах. Пожалую за добрые дела, кои свершил ты во славу Святой Руси в Итиль-граде, за то, что мыслишь остро, как подобает доброму воеводе!
— Благодарствую за честь, князь! — Летко вскочил и встал на одно колено.
— Встань! Слушай. Ежели нам хакан-бек мира не даст, тогда с тысячей хорошо оружных ратников пойдешь к вятичам. Они примут тебя и подмогнут воями. С ними, опять же в лодиях, поплывешь к булгарам и встанешь на виду их стольна града. Скажешь Талибу-царю: ежели грозы на земле своей не хочет, то пусть на мир с Русью идет и гонцов с тем шлет ко мне!
— А ежели он отвергнет слово твое?
— Тогда пожги, што сможешь, на земле булгарской и возвращайся к вятичам. Жди меня там. Другим летом я со своим войском туда приду...
Дверь широко распахнулась. На пороге стоял Остромир.
— Чего тебе? — резко спросил Святослав.
— Гонец от козарского князя Харука челом бьет.
— Пускай подождет, не велика птица!
— Не хочет ждать. Волосы на себе рвет. Сказывает, уж девять ден как прискакал, а тебя сыскать не может. В Киев-граде ждал. Теперь сюда перебрался...
— Как в Киев-граде?! Што, путь через Непру-реку чист?
— Не совсем. Лед еще на реке. Да гонца того за пять серебряных монет рыбарь Лабун примчал на челноке. Сказывает лодочник, разов шесть чуть было не потопли.
— Ай да козарин! Ай да удалец! — Князь хлопнул себя ладонью по коленке. — А ведь степняки и теплой речки страшатся. А этот? Сотней золотых одарю, ей-богу! Ежели даже с плохой вестью пожаловал гонец, все одно одарю! Веди его сюда! Зови, раз уж он такой лихой богатырь!
Глава шестая
Дар кагана великого — вещий дар!
Неподалеку от жилища кагана-беки Асмида стоял богатый шатер Санджар-хана: честь великая для эльтебера, ибо он входил в число самых доверенных беков, окружавших золотой трон военного предводителя хазар.
Сегодня на подворье эльтебера той в честь дня рождения сына. Очередного наследника хану подарила самая любимая из четырех жен — Адине. И она, дочь Джурус-эльтебера, действительно была «украшением женщин», как говорит само ее имя.
И еще одна причина была для великого пира: сын, которого нарекли именем Зафар, что означает «победа», родился в первый день месяца шавваль. И день этот совпал с праздником ураза-байрам, а праздник этот бурно отмечался всеми мусульманами целых три дня.
В первый день Санджар-эльтебер по обычаю пригласил на той только родственников, которых набралось у него в Итиль-келе не менее сотни человек.
На следующий день подворье счастливого отца посетили ханы и купцы — друзья, соратники в делах мирных и ратных.
На третий день степному властителю оказали великую честь все три кагана Хазарии: каган-беки, чаушиар-каган и кендар-каган.
Каган-беки Асмид подарил новорожденному полный доспех и оружие ал-арсия.
— Мы волей своей, — изрек военный предводитель хазар, — объявляем твоего сына Зафара белым воином моего тумена. Отныне все должны знать это! И еще все должны знать, что Зафар-эльтебер с сегодняшнего дня облачен званием юз-беки в моей личной охране!
— Велик и щедр могучий каган Асмид! — восторженно кричали гости — тумен-тарханы Хазарии.
— Я твоя тень, о Грозящий! — Санджар-эльтебер склонился, впервые приложив к титулу кагана почетную приставку, которая пришлась Асмиду весьма по душе.
Кендар-каган поднес Зафару боевой рог, усыпанный редчайшими самоцветами.
— Пусть от грозного рева его кровь застывает в жилах врагов Хазарии, — звучно проговорил верховный судья. — Имя твое: Зафар! Этот рог всегда будет утверждать победу, и она прославит твое имя на века, Зафар-эльтебер-юз-беки!
— Мой подарок, — заявил чаушиар-каган Равия, — боевая кумвара с самыми могучими гребцами на ней!
Пока гости славославили щедрого привратника дворца великого Шад-Хазара, он стоял гордый и надменный. Но вот Равия поднял руку, требуя тишины. Гости мгновенно смолкли.
— Это еще не все, — сказал чаушиар. — По воле Великого кагана и по желанию нас, власть имущих, — Равия почтительно поклонился каган-беки и кендар-кага-ну, — за большие заслуги мы назначаем тебя, Санджар-эльтебер, тарханом земли Саркел. Отныне имя твое — Санджар-Саркел-тархан!
Все, исключая каганов, повалились ниц, раболепствуя воле великого царя Солнце Шад-Хазара Наран-Итиля и его опоры — трех властителей Хазарии.
— Выйди за порог юрты, славный Санджар-Саркел-тархан, и прими знаки твоего достоинства! — чаушиар-каган указал на входную полу шатра.
Новый военачальник вскочил с ошалевшим от счастья лицом, склонился в поясном поклоне, пропуская вперед своих владык. Потом, соблюдая старшинство по чину, вслед за хозяином во дворе оказались все гости и ахнули.
Перед изумленными тарханами стоял дивный белый конь. Цена ему... Да разве можно назвать цену такому сокровищу?! Рослый богатур Татуш держал чудо-скакуна за узду. Высокий жеребец нисийской породы перебирал стройными сухими, ногами, порывался встать на дыбы и косил на людей огненным взором.
Спину боевого скакуна венчало дорогое седло с высокой передней лукой. Тускло при свете факелов отливало серебро чеканки, жемчуг струил загадочный свет со сбруи, сверкало золото блях, качался на лбу коня султан из перьев черной цапли.
Наездники, а ими были здесь все, не могли проронить и слова от восхищения, а только смотрели, затаив дыхание.
— Прими меч, славный Санджар-Саркел-тархан, — нарушил благоговейную тишину каган-беки Асмид. — Отныне этот клинок — знак власти, тебе дарованной!
Санджар-эльтебер встал на одно колено. Каган обнажил дамасскую сталь и, коснувшись ею плеча возвеличенного, торжественно изрек:
— Пусть этот славный меч станет неодолимой преградой для врагов великой Хазарии! Пусть в твоей руке он, как возмездие Аллаха Всемогущего и Карающего, поразит нечистых печенегов. Пусть сталь эта обагрится кровью урусов. Да увидит его каган Святосляб над Куявой и да устрашится его сияния!
Счастливый Санджар-тархан вскочил, протянул обе руки и... Из толпы гостей метнулась стремительная тень, и сияющий клинок оказался в руке неизвестного. Выпад дерзкого был молниеносен. Сталь ударила в грудь Санджар-хана, звякнула о кольчугу, скользнула вверх и острием вонзилась в подбородок. Именинник рухнул под ноги гостей...
Все произошло столь быстро и неожиданно, что люди окостенели от ужаса. А дерзкий взлетел в седло, ударом меча свалил Татуша под ноги коню и крикнул торжествующе:
— Ты получил плату за смерть Оразгула, с-собака! Ты получил плату за мой позор! Я отомстил! Ха-ха-ха-ха!
Только теперь все взоры обратились к всаднику. Оцепенение стало проходить. Но дерзкий уже развернул коня на пятачке и полетел через раскрытые настежь ворота в ночь.
— Лови его! На коней, богатуры!
Ал-арсий, стоявший у ворот, ловкий и гибкий, как пантера, прыгнул, намереваясь схватить скакуна за узду. Наездник сплеча рубанул его яростным клинком и был таков!
Воины СандЖар-хана бросились к коновязям, но у всех лошадей оказались подрезанными сухожилия на ногах.
Горестный вой взлетел к звездам. Каганы поспешно уехали со двора. Покинули дом горя и другие гости. Всех устрашило странное и жуткое происшествие, и все усмотрели в этом какой-то особый зловещий смысл...
По всем закоулкам Итиль-кела и в степи искали дерзкого ал-арсии. Чаушиар-каган выделил для поисков свою черную тысячу тургудов. Тайные доносители повылезали из всех щелей. Только на третий день кагану-беки сообщили, что ночью хан Бичи, известный разбойник и конокрад, видел, как мчался по степи белый конь. Светила полная луна, скакуны у Бичи-хана и его карапшиков были резвыми, и атаман решил перехватить подозрительного всадника. Но белый конь оставил преследователей далеко позади и растворился во мраке.
Тотчас снарядили погоню.
— Далеко ему не уйти, — напутствовал каган-беки Асмид своего визиря Агир-хана. — Бери по три самых быстрых коня на всадника и привези мне удалого карапшика живым!
Два десятка удальцов, обгоняя ветер, ринулись на север по указанному следу. Язык кочевавших в степи табунщиков вел их верной дорогой. На седьмой день Агир-хан и его богатуры увидели труп благородного коня, наполовину съеденный волками. Злоумышленник исчез, и следы его разметал ветер.
Кем был дерзновенный удалец, как его звали, так никто и не узнал...
Воин, пытавшийся задержать неизвестного в воротах, остался жив и даже не был ранен: его спасла добротная кольчуга, кованная в далеком Дамаске. Это был тот самый ал-арсий, который похвалялся зарубить «самого кагана Святосляба».
Татушу досталась горшая участь. Удар булатной сабли пришелся по правому плечу. Рана оказалась глубокой. В бреду вдруг явилось слуге Санджар-хана яркое видение: снежная степь, он гонит в Итиль-кел толпу невольников; побег старого Оразгула и горящий ненавидящий взор уруса; он, Татуш, с размаха хлещет его бичом, а горящие глаза раба прочат ему гибель...
Страх поразил жителей западной части Итиль-кела, и власть имущие не спали ночами, прислушиваясь к зловещей тишине. Стража из особо доверенных богатуров денно и нощно окружала их шатры и юрты. Ни один незнакомец не допускался к степным властителям ближе, чем на десять шагов.
Притих западный Итиль-кел.
Неистово бурлил восточный, многоязыкий и страшный для ханов Итиль-кел — город кузнецов, оружейников, кожевников, строителей и других работных людей.
А посредине острова Ал-Бейда, на стенах белокаменного дворца Шад-Хазара Наран-Итиля, стояли исполины-тургуды с оружием в могучих руках. И золотой диск, ранее ярко блестевший над куполом дворца, светился теперь тревожным кроваво-красным огнем.