Глава первая

Хмельной воздух предгорья

Белым кружевом виноградного цвета встретил хазар Семендер. В переплетении голубых и белых ручьев и рек весенним изумрудом благоухали волглые травы. Желтые, красные, фиолетовые и синие очи цветов заглядывали в сердца людей. Пела весна гудом привольным, и душа распахивалась наружу, как чапан на крепкой груди табунщика!

Стелилась прохлада с далеких гор, и подпирали ее легкими крыльями вольные орлы-беркуты. Здесь солнце умывалось по утрам холодными росами. И никакой драгоценный камень не мог превозмочь красоту звонкой дождевой капли, застывшей на остром кончике пушистого зеленого листа.

А ночи с говорящей водой родников! Где еще встретишь такое? Здесь, в звенящем счастливом краю, рождаются могучие и стремительные кони. На этой благодатной земле взрастают лихие наездники, чтобы в свистящем беге скакуна услышать песнь жизни, чтоб ветер животворящий пить в угоду богатырскому сердцу! Здесь не поют грустных песен. Да кто ж в радости заунывные песни поет? Мелодии этих мест созвучны скоку быстроногого сарабаира, веселой потехе богатырской, первому признанию в любви!

Здесь пери живут, и нет нигде на земле стройнее их и краше. Глаза божественных дев подобны таинственному покрову ночи, и звезды в них так же пылают, как в небе близком и безлунном, и так же страстно шепчут о любви.

И дети рождаются в этом краю для великой радости, и появление их подобно появлению чистой луны над снежными вершинами далеких и загадочных гор.

Нет смерти на веселой земле, ибо здесь царствует радость жизни, вечно прекрасной и юной, как свет солнца в голубом просторе...

Дым.

Дым?

Дым!

Тревога?!

Нет! Хо-о-ох-х! Слава аллаху! Это зажглись костры кочевые. А дым их не смрадный дым войны: он легкий, он запахом черемши напоен. Это дым помыслов, это дым счастья от огня жизни!

— Восславим великое солнце! — ликуют хазары.

И никого не всполошило страхом слово «война!». Здесь город Семендер. Здесь войны быть не может. Здесь царствует жизнь!

Зачем война табунщику? Чтоб сына потерять!

Зачем война виноделу? Чтоб жену потерять?

Зачем война пахарю? Чтоб жизнь потерять!

А для хана война — богатство и слава!

«Ярко блестит золото, омытое чужой кровью», — думает хан, а вслух кричит:

— Хазары! Пронесем имя великого Тенгри-хана (Адо-ная, Мухаммеда, Христа Спасителя) по всей Вселенной!

А если этот призыв перевести на доступный пониманию язык, то он так прозвучит:

— Скоты безмозглые, спешите содрать кожу с соседей, чтоб поскорее ее мне принести! Идите дальше и сдирайте кожу с других, потому что с вас уже содрать нечего!

Или вкрадчиво:

— Ты хочешь вкусной еды?

— Да, о эльтебер!

— Ты хочешь красивую одежду?

— Да, мой хан!

— Ты хочешь иметь жену стройную, как кипарис, и сладкую, как сок граната?

— О-о! Мой тархан!

— А может, ты хочешь много золота?

— Хочу, о повелитель!

— Тогда почему ты ковыряешь землю? Меч выковать легче, чем лемех плуга! Удобней сидеть верхом на коне, чем погонять его в борозде. Урожая надо долго ждать...

— Ой как долго! Но что делать, мой властелин? Такова жизнь бедняка.

— Чтобы не быть бедным, сядь верхом на коня, возьми меч в крепкую руку и скачи к соседу. Убей его, отбери еду и богатство. Возьми его дочь и сделай ее своей наложницей. Вот путь, достойный храброго. Богатство легче добыть мечом, чем плугом! Или ты этого не знаешь?

— Теперь узнал, о великий!..

Простому воину кургана на могилу не насыпают: его непогребенным телом черный ворон питается, а доблестью — хан пресветлый!

И лежат рядом бедняк-пахарь и сосед его: помирила их навечно острая железная полоса, выкованная из лемеха плуга.

Так кому же досталось богатство соседа?

Какова уж тут загадка, только глупому не разгадать!

И вот на тебе: почему-то во все времена такими глупцами, что плуг на меч променяли, устланы все поля больших и малых сражений! И даже само название племен их уплыло из памяти народов.

Вот так ханы!.. Цари!.. Князья!.. Высоко сидят, стрелой не достанешь. Достать бы умом, тогда...

Шатер кагана-беки Асмида стоял на высоком холме и светился голубым шелком, как сапфир на острие боевого шлема. Совет высокородных собрался: за обильным яствами дастарханом сидели пять тумен-тарханов и сам каган.

— Где Фаруз-Капад-эльтебер?! — кипел бешенством Асмид. — Я тебя спрашиваю, Семендер-тархан! Ты доносил, что Фаруз ждет нас!

— О-о Могучий! — повалился на колени тучный эльтебер. — Еще три дня назад Фаруз-Капад-тархан со своими туменами был здесь.

— Так где же он?!

— О-о, Защита Ислама! Фаруз-Капад внезапно свернул шатры и исчез со своими богатурами. Но я проследил за ним: тумены светлого хана прошли по берегу реки Куфис и заняли крепость Таматарху.

— Агир-хан!

— Я здесь, о Светоч вселенной!

— Пошли гонца к Фаруз-Капад-эльтеберу с приказом идти к Каракелу и ждать там моего повеления!

— Слушаю и повинуюсь, о Мудрость вселенной!

Визирь ал-арсиев, пятясь, удалился. Каган-беки, не поворачивая головы, спросил мрачно:

— Санджар-тархан, что ты думаешь об угрозе Святосляба? Как он сказал нашим послам? Ах да: «Иду к вам!» Смелый!

— Он не придет, о Могучий! — просипел раненым ртом Санджар-тархан. — Путь ему в наши степи закрыт!

— Почему? Разве каган Святосляб похож на сороку, которая трещит без толку?

— Нет, о Могучий! Каган Святосляб — человек слова! Но на нас он не пойдет потому, что путь его один — спешить в северные земли Урусии, чтобы спасти их от меча Талиб-алихана...

Асмид-каган непонимающе посмотрел на него.

— Талиб-алихан повел своих воинов вверх по реке Итилю, на урусские города Ростов и Новгород, — почтительно пояснил эльтебер.

— Ах да, мы же с ним договаривались об этом.

Санджар-тархан склонился перед властелином и сказал подобострастно:

— Да, это твоя воля, о Мудрейший! Ты все предусмотрел! Ты все предугадал! Только ты мог провести белую черту на носу Святосляба, чтобы он как курица мог идти только туда, куда указывает эта черта!

Каган-беки Асмид довольный рассмеялся:

— Что будет тогда?

— Тогда мы пойдем на Куяву. Этот главный город Урусии останется без защиты. Мы сделаем то, чего не смог сделать каган Урак: мы убьем Святосляба и полоним всю его землю!

— Да, это так! — согласился Асмид. — Урак был стар, мозги в его голове прокисли, и он не смог обмануть коназа Святосляба. Удел глупого на войне — смерть! Обмануть врага — значит победить его! — изрек с глубокомысленным видом каган.

Трое писцов тотчас заскрипели камышовыми калямами, занося слова мудрейшего в свод божественных изречений.

Каган-беки Асмид глянул на них, улыбнулся:

— Я поставлю Урусию на колени. А голову Святосляба воздену на острие копья и выставлю на главном базаре Итиль-кела!

— Да будет так! — разом воскликнули тарханы.

— По воле Могучего! — раздалось у входа в шатер.

— Пропустите! — разрешил Асмид.

В шатер вошел и пал ниц начальник кагановой охраны.

— Разрешаем говорить! — милостиво изрек Асмид.

— О Могучий! В стан прискакал с тысячей богатуров бек-хан печенегов Кураши.

— Чего ему надо?

— Хочет видеть тебя и говорить с тобой, о Защита справедливости. Он спешит.

— Ну что ж. Позови его, раз дело спешное. Бек-хан Кураши всегда смотрел в нашу сторону. Он непримиримый враг Урусии, значит, наш друг! Пусть придет!

Каган и тумен-тарханы в глубоком молчании уставились на входной полог. Ждать пришлось недолго: раздался топот копыт, звон удил и доспехов, тяжелые шаги. Полог распахнулся. Бек-хан Куря ступил в шатер и остановился, силясь разглядеть в полумраке, кто где сидит.

— Проходи к дастархану и отведай наших яств, доблестный брат наш, — пригласил его каган-беки Асмид.

Бек-хан поклонился. Слуга подошел к нему и молча указал на место неподалеку от кагана. Куря, довольный оказанной честью, ощерился улыбкой и опустился на ковровые подушки.

Хотя любопытство эльтеберов и самого кагана было возбуждено до предела, они, соблюдая восточный этикет, расспрашивали гостя о его здоровье, приплоде в табунах, о сочности трав, женах, детях, сабле и еще о многом другом, но только не о главном, что привело сюда печенега.

Куря обильно закусывал, отвечал по порядку, только более открыто и грубо. Но тут уж обижаться на него было бессмысленно: таким уродился, таким и умрет — не переделаешь.

Но как только обязательное велеречие было соблюдено, Куря обвел всех своими зелеными навыкате глазами и ляпнул без обиняков:

— Каган Святосляб ушел из Куявы со всеми своими батырами!

— Куда?! — враз, как по команде, воскликнули хазары.

— Доносчики сказали, что каган Святосляб погрузил всех своих воинов в большие лодки и спешно уплыл вверх по реке Юзуг. В Куяве остался бек Претыч с малой дружиной.

— Слава аллаху! — радостно воскликнули военачальники. — Свершилось предначертание всевышнего и всемогущего! Ты велик, о каган-беки Асмид!

— Медлить  нельзя,   о  Могучий! —   просипел  Санджар-тархан.

— Джурус! — воззвал Асмид-каган. — Прикажи моим именем сворачивать юрты. Пусть тумены идут на реку Бузан, к крепости Каракелу!

— Слушаю и повинуюсь, о Могучий! — радостно ответил ему хан-Война.

— Двигаться будем  обычными перегонами, как на простых кочевках. Надо, чтобы наши кони не устали в пути и на тучных пастбищах набирали силу.

— Так будет, о Мудрость вселенной!

— Мой тумен батыров тоже у Каракела ждет, — заявил Куря. — Я тоже пойду с вами на Куяву!

— Мы тебе рады, доблестный брат наш, — милостиво изрек Асмид. — А где другие беки Печенегии?

— Как только хазары пойдут на Урусию, печенеги двинут своих коней следом. Так сказали бек-ханы Илдей и Тарсук.

— А где же воины Радмана? — спросил Санджар-тархан. — Он, наверное, откочевал раньше вас к пределам Урусии?

Куря метнул в него зеленые молнии из враз освирепевших глаз и не удостоил ответом.

А за полами шатра взбурлились тысячи голосов, железо звенело, ревели верблюды, кони ржали и копытами дробили землю.

Каган-беки, бек-хан Куря и тумен-тарханы вышли из шатра...

Начинался великий поход на Урусию... С далеких гор тянуло прохладой, и пахучие весенние ветры кружили головы.

Здесь царство Мира и Покоя! Но отсюда приходили войны!

— Эй, бедняк! К чему тебе богатство, нажитое твоим соседом?! — вопрошали ветры, цветы, травы и реки.

Но разум застило видение пожаров на чужой земле и блеск золота, которое... достанется ханам в случае удачи.

 

Глава вторая

Прыжок пардуса

[139]

Бек-хан Куря, сам не ведая того, обманул кагана-беки Асмида: князь Святослав, чтобы сбить с толку хазарских и печенежских доглядчиков, при великом шуме и гаме со всем своим войском погрузился в ладьи и двинулся вверх по Днепру.

— Вперед, на Булгар-град! — гремели дружины. — Покажем сапожникам, как промышлять Русь!

— Ждем с победой! — кричали оставшиеся в Киеве немногочисленные ратники и жители города, в основном старики, женщины и дети.

Пять сотен ладей стремили по реке двадцатитысячное войско. Конная дружина в десять тысяч всадников целый день до вечера переправлялась паромами на левый берег Днепра. По мере того как на левобережье оказывалась тысяча комонников, она тотчас угонистой рысью спешила вслед за ладьями.

Как всегда водится, войско сопровождали многочисленные купеческие струги. Именно среди этого разношерстного племени любителей наживы противоборствующая сторона насаждала своих лазутчиков. Да и обычный купец не прочь был заработать деньгу, продав тайну тому, кто захочет ее купить.

В одной ладье со Святославом плыли греки. Плыли не по своей воле. Патрикий Михаил возмущался:

— Зачем ты везешь нас с собой бог весть куда? Когда же мы теперь попадем на родину?

— Скорее, чем ты мыслишь! — весело блестел глазами властитель Руси. — Ну а ты, царевич, тоже жалеешь, што в поход с нами пошел? — спросил князь Василия.

— О нет, царь Скифии. Мне нравится у тебя. Скажи, а скоро битва будет?

— Дойдем и до битвы, — рассмеялся Святослав.

— Говорят, ты побеждаешь всех своих врагов?

— Покамест ни от кого не бегал.

— А правда, что два года тому назад здесь, под Киевом, ты разгромил врага, впятеро превосходившего числом все твои друнги?

— Было дело.

— Расскажи!

— Не до того мне, друже. Да и не люблю яз сказки сказывать. Ты вон у воеводы Ядрея поспрошай: он страсть как умеет языком намолачивать, купец все же. Уж больно складно у него выходит.

Василий ринулся к низкорослому и пузатому воину с хитрым толстым лицом и глазами-щелками. Вскоре старый и малый сидели рядом и оживленно разговаривали. Воевода при этом размахивал руками, делал страшные глаза и хватался за жидкие усы...

К вечеру Святослав внезапно приказал взять под стражу всех купцов и подозрительных людей, оказавшихся в караване. Когда это было сделано, ладьи, все как одна, повернули и со всеми предосторожностями стали спускаться вниз по Днепру...

Мимо Киева прошли в полной темноте на парусах, ни одно весло не стукнуло. Боевыми судами командовали опытные кормчие. Они отлично знали все мели и перекаты на могучей реке, и ни один корабль не сел на мель, да и мудрено было, половодье в тот год удалось на славу.

Ночь для тайного перехода была тем более благоприятна, что почти все ратники в ладьях спали. Никакой посторонний шум не мог быть услышан на берегу. Даже разговаривать было запрещено, пока караван не миновал Киев. Приказы же грозного князя-витязя исполнялись безоговорочно, ибо расправа в боевом походе у него была короткой: голова с плеч или камень на шею!

— Один дурак может тьму богатырей загубить! — часто говорил Святослав. — А посему держи дурака на привязи!..

Всю ночь боевая флотилия руссов стремительно катилась вниз по реке. Но едва звезды побледнели, корабли один за другим канули в заросли камыша и затаились. Этой ночью караван прошел около пятидесяти верст.

В прибрежных зарослях и на вершинах курганов спряталась зоркая сторожа из самых ловких и опытных разведчиков...

Конная дружина к тому времени достигла города Переяслава и, сторожась, пошла к верховьям Северского Донца. Здесь начинались земли Харук-хана, а он, как никто другой, был заинтересован в том, чтобы каган-беки Асмид не узнал до поры о его тайном союзе с руссами. Сам властитель земли Харук с ордой ушел в набег на Камскую Булгарию, и проводником у киевлян остался расторопный Умаш.

Однако дальнейший путь конных дружин знал только воевода Свенельд. Полководец и соратник князей Игоря и Святослава командовал сейчас лучшей частью русского воинства — гридями Ряда Полчного, мужами нарочитыми. С ним же шли конные сторонники из горожан и сельчан Киева, Полоцка, Любеча, Чернигова, Искоростеня, Переяслава и Новгорода.

— Где-то сойдемся мы с лодейными полками князя Святослава? — гадали Свенельдовы гриди.

— То не вашего ума дело! — одергивали их десятские и сотские, сами гадавшие о том же.

Русские конные полки разделялись по роду вооружения. Три тысячи гридей сидели на могучих конях, ибо только доспехи одного богатыря весили более двух с половиной пудов. Вооружение тяжелого всадника состояло из клепаного или литого шлема, кольчуги, нагрудника, стальных защитных полос на плечах, наручей и поножей. К этому надо добавить вес двуручного меча, длинного копья, палицы, тяжелого лука, двух колчанов с сотней полусаженных стрел, конской сбруи. Такую тяжесть мог нести только сильный богатырский конь. Русь сильными конями славилась во все времена.

Обозов воины Святослава с собой не водили, поэтому все дополнительное снаряжение, особенно запас тяжелых стрел, они везли на заводных конях.

Рать, составленная из таких всадников-богатырей, была основной ударной силой войск Святослава. Трехтысячный отряд тяжелых комонников в дружине Свенельда возглавлял холодный и уравновешенный витязь Добрыня, свояк Святослава и дядя младшего княжеского сына Владимира. Высокое звание нарочитого воеводы Добрыня получил не за нечаянное родство с великим князем Руси, а за светлый ум и ратные подвиги, да и не больно-то в делах государственных Святослав полагался на родственников, если они того не заслуживали.

При защите Киева от хазар и печенегов два года тому назад Добрыня собрал и возглавил рать сторонников из двадцати тысяч воинов и нанес сокрушительное поражение тумену Джурус-хана за Днепром. Удар его ладейиых дружин был стремителен и сокрушающ: Джурус-хан два с половиной своих всадников бежал в степь. Разделив свой флот, молодой военачальник столь же скоро перекрыл стрежень реки Глубочицы на Подоле Киевском и отрезал орды печенегов от основных сил кагана-беки Урака. Другая половина сторонников ворвалась в реку Лыбедь и преградила путь к отступлению туменам Фаруз-Капад-эльтебера.

Затем, уже под Черниговом, дружина молодого воеводы под видом беспорядочной толпы пленных обманула самого кагана-беки Урака, зашла ему в тыл и тем завершила окружение всего хазарского войска.

Уже потом, на пиру в Киеве, Святослав назвал Добрыню ясмень-соколом, скором мыслью в деле ратном, и дал ему звание нарочитого воеводы, которое носили в дружине великокняжеской только два человека: старый Асмуд и Свенельд...

Другие семь тысяч всадников дружины Свенельда составили полки легкоконных воинов. Вооружение их было иным: легкий кожаный или металлический шлем, кольчуга из тонких, но прочных колец, сабля или короткий меч, легкий лук с полусотней стрел в колчане, короткие тонкие пики-сулицы. В мирное время эти воины несли дозорную службу на дальних подступах к границам Руси — в Диком Поле. А те, кто нынче пошел на хазар добровольно, в обыденной жизни были табунщиками у князей и воевод.

В ловкости и стремительности эти наездники не уступали кочевникам, умели попасть стрелой в любую цель с летящего во весь опор коня. Аркан в руке такого воина был послушным оружием и срывал врага из седла с тридцати шагов. Легкий меч-молния разил противника без промаха, а метательный топорик доставал врага, даже укрытого щитом: особый крюк на изогнутой рукояти цеплялся за край щита, а лезвие поражало цель позади него.

В битве легкоконные быстрые всадники наносили удары по крыльям неприятельской орды, преследовали и уничтожали отступающего противника. Если пешая рать руссов оказывалась окруженной, тогда легкая конница охраняла фланги дружин, а тяжелые конные богатыри защищали тыл. И те и другие, пока их пешие товарищи отражали натиск с фронта, короткими ударами разрушали наступающие силы врага.

Легкими полками конницы в дружине Свенельда командовал воевода Скопа, горячий и бесшабашный рубака. С виду молодой военачальник казался легкомысленным, но Святослав знал в нем того русса, который умел прикинуться этаким придурковатым ванькой-ряхайкой. Такие люди на Руси жили во все времена, и именно по ним иностранцы судили о загадочной русской душе, которая то в пятках, то нараспашку, то из тела — вон! Иной человек, напыщенный от высокоумия, считал их хвастунами и балаболками, неспособными к свершению больших дел. И какой же ошарашенный вид бывает у велемудрого начетчика, когда он узнает, что цель, к которой он сам стремился всю жизнь, уже достигнута этим самым Скопой с кажущейся легкостью.

Святослав тонко разбирался в людях, случайных советников и военачальников при себе не держал, а таких, как Скопа, понимал и любил.

Передовой сотней в дружине воеводы Скопы командовал Кирша. Летко Волчий Хвост звал его с собой, но тот заявил:

— Путь мой лежит туда, где будет Санджар-хан. В тот раз не удалось мне поразить вероломного князя ко-зарского, а в этот раз яз его достану...

Сейчас сотня Кирши широкой лавой обшаривала степь далеко впереди основных дружин. Действовали разведчики скрытно и стремительно: иной кочевник и глазом не успевал моргнуть, как оказывался заарканенным и поставленным перед грозные очи Свенельда...

Через семь дней ладейные дружины самого Святослава, двигаясь скрытно ночами, достигли устья реки Ворсклы — притока Днепра.

Комонники к тому времени прошли триста верст по левому берегу Северского Донца и остановились на полпути к хазарскому городу Каракелу, или Черной крепости, как называли его руссы...

Каган-беки Асмид пребывал в гибельном неведении: он уверенно полагал, что коназ Святосляб где-то там, за двести фарс ахов от него, спешит спасать северные земли Урусии от нашествия орд Талиб-алихана. Тумены хазар с табунами, женами, детьми и кибитками неторопливо перекатывались к устью Дона, где все ожидали встретить Фаруз-Капад-эльтебера с его табунами и воинами.

Но предводителя аланов там уже не было. Ослушавшись приказа кагана-беки, тархан Фаруз-Капад двинул свои тумены к Саркелу и, не дойдя до него, внезапно повернул на восток. В отличие от своего повелителя, Фа-руз-Капад-эльтебер спешил. И пока каган-беки Асмид беспечно стрелял уток и гусей в окрестностях живописного озера Маныч, его самовольный тархан остановил коней перед западными воротами столицы Хазарского каганата...

Святослав в это же самое время принимал в своем походном шатре печенежского властителя Радмана. Обязательные приветствия, обмен подарками, трапеза минули, и теперь шел прямой, без обиняков, разговор:

— Я поведу свои тумены на Каракел, каган Святосляб. Собака Асмид увидит блеск клинков моих батыров!

— Однако ж воинов у него впятеро поболе, чем у тебя, — заметил Святослав. — А потом, как ты сам сказал, бек-хан Куря со своей ордой переметнулся к козарам.

— Куря не поднимет меча против меня! — твердо заявил Радман.

— А где бек-ханы Илдей и Тарсук?

— Беки ждут, как повернется дело. Если они узнают, что ты со своими богатурами здесь, они сразу нападут на хазар! — говорил Радман, как мечом рубил.

«Прав оказался Летко Волчий Хвост, — подумал Святослав. — Один он поверил замыслам моим! Так-то!»

— Но сейчас рано говорить им, што яз с дружинами своими рядом, — вслух сказал князь.

— Ты прав, каган Урусии! Когда же сказать можно будет?

— А как только к Донцу-реке с лодиями переберусь, тогда и поведаешь князьям Илдею и Тарсуку о пути моем...

За пологом раздался шум, звякнул металл, громкий голос крикнул:

— По делу великого князя! Пусти! Беда!

— Кто там? — насторожился Святослав. — Пустите его!

В шатер ворвался Жизнемир, переяславский тысяцкий. Не поздоровавшись, он ошарашил новостью:

— Грек один сбежал! Из тех, кто с послом в охране был!

— Когда?!

— А кто ж его ведает? Видать, утром. Дозорного на дальней стороже заколол, взял его коня и... поминай как звали! У нас тут, при лодиях, коней-то и десятка не наберется, о погоне и думать нечего. Видать, теперича уж далеко ушел, гад!

— От нас не уйдет! — вмешался Радман. — Что делать с ним, каган Святосляб?

— Утопи, штоб и следа не осталось. Ишь как греки в дружбе верны: патрикий гонца к козарам снарядил. Ежели уйдет доглядчик сей, так все дело наше порушится. Понимает посланец Царьграда, куда больнее ударить.

Радман крикнул что-то по-печенежски, в шатер вбежал и застыл в почтительной позе быстроглазый молодой воин.

— Бепен-хан, надо беглеца поймать, — приказал ему степной властелин. — Он грек и несет наши тайны паршивому ублюдку Асмид-хану. Когда поймаешь, утопи его в первой попавшейся луже, если реки рядом не будет. Потом скажешь мне.

— Исполню, о доблестный! — звонко прокричал печенег и выбежал из шатра.

Вскоре удаляющийся грохот тысяч копыт донес, что повеление грозного Радмана исполняется с усердием и поспешанием.

— Теперь, каган Святосляб, твоим ладьям незачем плыть только ночами, — сказал бек-хан. — Я своими туменами прикрою твоих воинов от любопытных глаз хазарских лазутчиков.

— Верно! — просветлел лицом князь. — Теперь мы скорее сможем поспеть в Донец-реку.

— Надо спешить, каган Святосляб, ибо войско твое надолго не скроешь. Я должен идти. Прощай, друг, да осветит Тенгри-хан путь твой лучами великого солнца!

— Прощай, князь! — поднялся и Святослав. — До встречи у Черной крепости. Там мы обнажим свои мечи супротив хакан-бека козарского...

— О Могучий! — стоя на коленях, завыл начальник дозорной тысячи богатуров Гулуг-хан. — О-о, Угроза кя-фирам, Фаруз-Капад-эльтебера в Каракеле нет!

— Он что, не исполнил моего приказа? — зловеще спросил Асмид. — Может быть, он еще не выходил из Таматархи?

— Он ушел оттуда. Но в Каракел не приходил. Пастухи говорят, что большое войско перешло реку Егорлык и исчезло в той стороне. — Гулуг-хан показал на север.

— Как это понять? — Каган-беки удивленно глянул на окружавших его тарханов.

Те пошептались, опустили глаза и ничего не ответили.

— Может быть он не понял нашего приказа? — нарушил тягостное молчание Асмид. — Может, он пошел к Саркелу, чтобы первым устремить свои тумены на беззащитный город Куяву?

— Так может быть! — сказал за всех Джурус-тар-хан. — Хоть и говорят, что Фаруз-Капад в дружбе с каганом Святослябом, однако он же не урус. А беззащитный город Куява — добыча желанная!

— Тогда и мы поторопим своих коней! — решил каган-беки. — А ты, — он ткнул пальцем в Гулуг-хана, — скачи вперед и предупреди Фаруз-Капад-эльтебера: пусть ожидает нас!

— Слушаю и повинуюсь, о Могучий и Всевидящий!..

Вскоре ладейные дружины Святослава достигли истоков Ворсклы. Двое суток понадобилось, чтобы переволочь суда в Северский Донец. Для этого разлившиеся весенние ручьи пришлось перегораживать парусами. Когда вода поднималась в них, ладьи всплывали и подтягивались вперед. Так по частям вся флотилия оказалась в среднем течении притока Дона в ста пятидесяти верстах от крепости Каракел. Наблюдая за действиями руссов, печенеги изумленно цокали языками и говорили:

— Умен и могуч каган Святосляб! Глупец тот, кто осмелится встать на его пути! Наш бек-хан Радман тоже мудр, если дружит с таким человеком! Быть нам с добычей, кангары!

К вечеру того же дня тумены кагана-беки Асмида, преодолев стоверстый путь, осадили разгоряченных коней на виду крепости Саркел. Фаруз-Капад-эльтебера и его воинов здесь не оказалось. Бек Саркела Магаюр-хан недоуменно пожал плечами:

— О Фаруз-Капад-тархане мы ничего не слышали, о могучий!

— Где Гулуг-хан?! — возопил в бешенстве Асмид-каган.

— Он поскакал со своей тысячей в Каракел.

— Зачем?!

— Дозорные донесли оттуда, что они заметили в степи большое войско. Гулуг-хан подумал, наверное это тумены Фаруз-Капад-эльтебера.

— Хорошо. Джурус-тархан, прикажи воинам ставить юрты, мы подождем здесь...

Ночь под Саркелом прошла спокойно, и безоблачное утро предвещало яркий солнечный день. Каган-беки и тарханы легко позавтракали. Слуги готовили коней: высокородные собирались на облавную охоту за степными турами. Все были возбуждены в ожидании стремительной скачки и борьбы с могучими животными. Солнце поднялось высоко. Кагану подвели вороного жеребца. Асмид уже занес ногу в стремя, как вдруг перед ним явился измученный долгой скачкой Гулуг-хан. Лицо его выказывало непередаваемый ужас.

— Говори, сын змеи и шакала! — завизжал каган-беки, ибо страх подчиненного передался и ему. — Скажи нам, от кого ты так поспешно удирал?! Где твои воины?! Ты что, откусил свой паршивый язык?!

— Там, там, — лепетал Гулуг-хан, указывая рукой на запад. — Там ка... как... каган Святосляб! — Последние слова он выпалил без заминки громко и испуганно.

— Что-о?! — воскликнули вместе с каганом все его беки.

И тот же возглас вырвался из могучей груди бек-хана Кури.

— Каракел разрушен! — обрел наконец дар речи Гулуг-хан. — Тысяча кумвар с могучими воинами кагана Святосляба плывет сюда. По берегу скачут свирепые тумены печенегов! О-о! Спаси, аллах!

— Ты трус и дурак! — взвизгнул каган-беки. — К чему мне бабские сказки?! Мне нужна правда! Ты черный вестник! Так получи положенное тебе! — Асмид вырвал из ножен меч и собственноручно изволил срубить голову опальному Гулуг-хану.

— Санджар-Саркел-тархан!

— Я здесь, о Могучий!

— Возьми тумен Неустрашимых и поспеши навстречу врагу. Пришли ко мне гонцов с точными словами. Мне не нужна ложь от страха. Я хочу знать, откуда здесь взялся Святосляб. Ты узнаешь, сколько у него богатуров и что за печенеги сопровождают урусов по берегу!

— Я все исполню, как ты велишь, о Могучий! — ответил решительный и смелый Санджар-Саркел-тархан.

 

Глава третья

Кольцо коварства

Летко Волчий Хвост с сотней всадников догнал орду Харук-хана к вечеру того же дня.

— Ашин Летко?! — изумился эльтебер. — Какая беда привела тебя ко мне?

Русс коротко изложил суть дела.

— Бичи-хан? Это на него похоже. Но вряд ли с такой добычей, как Альбуда-нисо, он станет прятаться среди моих воинов. Зарир-беки! — позвал Харук.

Сухощавый-быстроглазый воин вмиг оказался рядом.

— Проверь, нет ли в моем войске Бичи-карапшика, — распорядился властитель.

— Слушаю и повинуюсь, мой эльтебер! — прокричал Зарир и умчался сломя голову.

Харук-хан сошел с коня. Слуги тут же, на траве, расстелили ковер. Летко тоже спешился. Дастархан-баши подал хану и Летке пиалы с пенящимся прохладным кумысом... Не прошло и получаса, как Зарир-Молния доложил:

— Бичи-карапшик был в нашем стане вчера. Ночью он ускакал.

— Он один был или с шайкой своих татей? — спросил Летко Волчий Хвост.

Зарир глянул на Харук-хана. Тот кивнул: «Говори!».

— Бичи был у нас с тремя воинами.

— Куда они могли ускакать?

— Кто их знает... Бичи-хан — вольный человек. Скачет, куда захочет. Путь его никому не ведом.

— Он же разбойник. Как вы могли приютить его?

— У него ярлык от Кендар-кагана. Значит, он торговец и волен быть, где захочет.

Летко еле сдерживал себя: боль за Альбиду саднила сердце. Но русс перед лицом хазар казался почти равнодушным. Давалось это ему нелегко. Проницательный Харук-хан видел все и, как бы жалея молодого военачальника, заговорил:

— Зарир глуп. Он ничего не понимает. Если бы я знал, что Бичи в моем стане, то приказал бы зарубить карапшика. Мне жаль, если он украл Альбуду-ханум. Я дам тебе пятьсот воинов, быстрых, словно степной ураган, и они разыщут Бичи даже на краю земли. Поведет их Зарир-Молния.

— Слушаю и повинуюсь, мой эльтебер! Карапшик от меня не уйдет!

Харук пропустил заверение своего подданного мимо ушей: он и так был уверен, что его воля будет выполнена безоговорочно. У старого хана остро сидела в мозгу своя игла: как повернуть русские дружины на штурм столицы Булгарского ханства. Увлеченный этой мыслью, он продолжал:

— Я думаю, путь Бичи-хана один: к буртасам. На Хазарской земле места ему нет. К кагану-беки он не побежит, потому что Асмид опять прогневался на разбойника за кражу боевых коней из кагановых табунов. Если Бичи попадет к Фаруз-Капад-эльтеберу, тархан сразу его повесит, ибо на земле аланов нет ненавистнее имени, чем Бичи. Только у буртасов карапшик в безопасности: он всегда продает им ворованных коней.

Летко Волчий Хвост внимательно слушал. Зарир-беки почтительно молчал.

— Ашин Летко, ты сам хочешь возглавить погоню? — спросил Харук. — Если так, то лучше Уруслана никто не сможет командовать твоим войском.

Летко Волчий Хвост вздрогнул и словно от страшного сна пробудился: видением мелькнули перед ним встречи с великим князем Святославом, разговоры с ним, уверенность властителя Руси в его, Летки, государственном и полководческом уме, пожары на родной земле, стоны русских колодников на невольничьих сакмах.

«Што яз творю? — с ужасом подумал он. — Надобно скоро вести дружины по следу коварного булгарина. Скоро!.. А как же Альбида? — опять кольнуло в сердце. — Что делать?»

Харук-хан участливо и выжидающе смотрел в лицо молодого русского воеводы.

— Сотский Мина поедет с твоим беком в угон за татями степными, — наконец выдавил из себя Летко.

— Почему так? — прищурился Харук-хан. — Разве красавица Альбуда-ханум не стоит того, чтобы ради нее подвергнуть жизнь свою смертельному испытанию?

Лицо русса вдруг стало жестким, словно грубой рукой из серого камня вырубленным, голос обрел твердость.

— Красна дева, слов нет! — отчеканил он. — Сердце болит, будто мечом пронзенное. Но еще боле стонет оно за Русь Святую! И яз тут выбирать не волен!

— Кагана Святосляба боишься?

— Не его страшусь, а крови родной земли, коя по моей вине пролиться может!

Харук-хан задумался, пытаясь уяснить для себя логику в словах русса. Не уяснил, сказал хмуро:

— Воля твоя, урус-беки. Твоя воля. Но освобожденная из плена Альбуда-ханум будет ждать тебя в моей орде, под стенами Булгар-кела.

Летко Волчий Хвост не ответил, поднялся. Ему подвели коня. Уже с седла он приказал:

— Мина, бери с собой всех комонников русских, што здесь с нами. А яз с десятком козар в свой стан поскачу. Ежели исполнишь дело, как уговорено, златом осыплю и первым гридем при мне будешь, покамест яз жив!

— На што мне награда? — обиделся Мина. — Яз из дружбы к тебе всю степь перерою, а Альбиду отыщу.

— Добро! — потеплел взором воевода. — Благодарствую и тебе, князь Харук. Видит Перун, яз в долгу не останусь. Может, и встретимся под Булгар-градом, коль гонца пришлешь с вестью, што Альбида в стане твоем.

Харук-хан, тоже сидя верхом, ответил:

— Жди гонца! Он принесет тебе благие вести... Зарир! Возьми тысячу воинов, обшарь всю степь вокруг, но поймай Бичи и верни Альбуду-ханум ее жениху!..

Бичи-хан с полусотней головорезов спешно уходил к буртасам. Он мечтал продать красавицу Бурзи-бохадур-хану, который с ума сходил при одном упоминании о беловолосых и голубоглазых женщинах. Альбида была именно такой, к тому же писаной красавицей. Хан-конокрад уверил себя, что эта «лошадка» придется по вкусу властителю Буртасии и обойдется ему недешево и что за ценой тот не постоит.

Бичи-хан отлично знал норов, наверное, всех лошадей на свете, но с женщинами ему приходилось встречаться редко, даже с хазарками, а норманнка ему попалась вообще в первый раз...

Тогда, на пиру, ее умыкнули легко и просто. Перед тем как разойтись на ночлег, к Альбиде подошла молодая женщина и шепнула на ломаном русском языке:

— Там ждет тебя один человек. Он хочет сказать что-то важное.

— Кто? — тоже шепотом спросила Альбида.

— Ашин Летко.

— Пошли...

Они и прошли-то не более двадцати шагов в сторону от ханской юрты. Альбиду внезапно накрыли чем-то черным, связали и понесли. Молодая женщина пыталась сопротивляться, но тщетно: она попала в цепкие руки! Вскоре ее положили поперек седла, и сильный конь понес пленницу в неизвестность. Скакали долго. Когда остановились, с нее сняли покрывало. Свет ослепил: ночь отринулась перед яркой утренней зарей.

Альбида огляделась. Со всех сторон ее окружили воины-кочевники в полосатых халатах. Один из них, в более добротной одежде, оскалил хищный большой рот.

— Я Бичи-хан, — сообщил он. — Ты мой ясырь. Плакать будешь? Кричать будешь? Все напрасно! Ты в моей воле.

Норманнка насмешливо глянула ему в лицо:

— Я никогда не плачу. Я дочь сурового Севера! А в том краю рождаются только несокрушимые воины! Не пожалеть бы тебе потом о содеянном тобой...

— Ха! Я никогда и ни о чем не жалею! Я Бичи-хан — гроза хазарских степей!

— Слыхала.

— Это хорошо. Так что будем делать? Сама в седло сядешь или насильно повезем?

— Я с конем управлюсь не хуже тебя, — презрительно сообщила дочь варяжского конунга. — Сила сейчас на твоей стороне. Поеду как воин, в седле!

— Ты умная женщина! — восхитился ее хладнокровием разбойник. — Ночью опять будет большая скачка. Мы пересядем на свежих коней, чтобы уйти от погони.

— Куда мы едем?

— Узнаешь потом...

В ту ночь они не слезали с седел. На привале Бичи-хан сказал со смехом:

— Э-э, Альбуда-нисо. Не строй мне глазки. Я не Ашин Летко, чтобы от чар твоих раскиснуть. Мне женщины безразличны. Ты мне лучше свое золото отдай. К чему оно тебе теперь? Сама отдашь или... — Разбойник выразительно глянул ей в глаза.

Альбида молча сняла ожерелье из самоцветов, золотые кольца — подарки Летки — и протянула разбойнику, попросила:

— Оставь этот перстень, — она показала на средний палец левой руки. — Он не из золота и стоит дешево. Это память о матери.

— Бери, — великодушно согласился Бичи-хан. — Мать надо помнить и подарки ее беречь! — философски заключил он.

Альбида поблагодарила.

Пленница вроде бы смирилась со своим положением, но старый конокрад был настороже: от красоты писаной веяло неуловимой угрозой. На следующем привале он хотел было связать ее, но норманнка рассмеялась ему в лицо:

— Вот богатырь, бабы испугался!

Разбойник нахмурился, рука невольно легла на рукоять кинжала. Пленница насмешливо смотрела ему в лицо. Хазарин расхохотался:

— Я проверял тебя. Ты храбрая женщина. Спи здесь. Вот тебе попона и седло под голову...

Около пленницы постоянно бодрствовали десять воинов, сменяемых трижды в сутки. Однажды атаман сказал Альбиде:

— К Бурзи-бохадур-хану едем. Он, наверное, тебя своей женой сделает, а мне калым даст, — и опять расхохотался.

— Царицей?! — воскликнула норманнка. — Я всю жизнь мечтала быть царицей! Так поторопим же коней!

На шестой день скачки, а теперь они ехали только днем, отряд достиг берега многоводной реки Итиль.

— Еще два конных перехода, и мы достигнем желаемого! — объявил атаман.

— Я устала, — капризно отозвалась пленница. — Скорее бы уж быть на месте. Мы скачем очень медленно!

— Кони едва идут, — возразил Бичи-хан. — Сегодня привал пораньше сделаем. Куда торопиться? Успеем.

Разбойник до того теперь уверился в покорности Аль-биды, что потерял бдительность. А варяжская княжна только того и ждала. Она давно обдумала месть за позор плена, и час ее настал. За ней уже не следили так строго, как в первые дни. Душа норманнки ликовала: коварство вот-вот должно было нанести неотразимый мстительный удар!

Альбида с нежностью погладила массивный серебряный перстень, великодушно оставленный ей атаманом. Кольцо было полым, а внутри его хранился сильный яд. Пленница только одного остерегалась — хватит ли его, чтобы наверняка отравить весь разбойный отряд. Потом решила: будь что будет!

Гуляя, Альбида подошла к огромному казану, в котором варилась шурпа для всего отряда. Хазарин-кашевар приветливо улыбнулся ей, та улыбнулась в ответ. По-русски повар не говорил, но знаками показал ей, чтобы она помешала в котле, покамест он подбросит в костер сухих веток. Альбида согласилась и пока хазарин, наклонясь, подкладывал топливо, содержимое серебряного перстня смешалось с пищей...

Казнь свершилась при последних лучах солнца: вся полусотня кочевников, закатив глаза от страшной боли в животах, выла и каталась по траве.

Бичи-хан пытался достать кинжал и поразить коварную диву, которая стояла над ним и смеялась:

— Ты был ласков со мной, конунг разбойников, и я окажу тебе милость. Ты не должен мучиться.

Норманнка взяла копье атамана и хладнокровно погрузила острую сталь в горло грозы хазарских степей.

Солнце в ужасе закрылось лиловой чадрой. А воины, извиваясь, умирали один за другим. Многие молили ее о спасении, но Альбида смотрела на их страдания равнодушно. Когда все кончилось, она подошла к бездыханному телу Бичи-хана, сорвала с его пояса ковровую суму, заглянула внутрь, усмехнулась:

— Вот мои перстни и ожерелье. Да еще впридачу не менее тысячи динаров золота... Теперь — вперед!

Альбида спокойно подошла к коновязи, нашла своего скакуна, отвязала. Не оглядываясь, она поскакала прочь от могучей реки, в сумеречную степь...

Скрыться в степи от хазар даже хазарину непросто. Зарир-Молния уже на следующий день уверенно сказал сотскому Мине:

— Вот их след! Харук-эльтебер был прав: Бичи поскакал к буртасам. Богатуры! — воззвал он. — Поспешим! Вперед! Чу-чу-чу!

— Кони у разбойников резвы. Догоним ли? — усомнился Мина. — Ежели они стойбища хана Бурзи достигнут, нам полонянку не вызволить!

— Бурзи-бохадур-хан не захочет ссориться с Харук-эльтебером, — возразил Зарир. — Мой властелин — грозный воитель! В крайнем случае выкуп бохадур-хану дадим!

И все-таки погоня ускорила бег своих коней. Через несколько дней почти беспрерывной скачки встречные пастухи сказали: разбойники рядом. Тысяча Зарира-Молнии остановилась на отдых. Вперед улетела только дозорная разведка. Через час дозорные сообщили, что Бичи-хан остановился на ночлег в двух фарсахах впереди, на берегу реки Итиль.

— Стражи в степи нет! — доложил бек разведчиков.

— Значит, карапшик не ждет нас сегодня, — улыбнулся Зарир-Молния.

Полководец тотчас поднял орду и, следуя указаниям дозорных, обложил со всех сторон отряд Бичи-хана.

— Нападем перед рассветом, — решил бин-беки. — Тогда сон карапшиков будет особенно крепким, и мы повяжем их всех!

Но только солнце село, как один из неусыпных дозорных услыхал дробный топот копыт. Хазарин притаился за кустом, приготовив аркан. Всадник скакал прямо на него. Кочевник знал свое дело и даже в сумерках бросок его был неотразим...

Когда победитель подбежал к оглушенному падением всаднику и глянул в его лицо, то опешил от изумления:

— Женщина?!

Та застонала, открыла глаза:

— Что со мной?

Хазарин понял вопрос, хотя по-русски не говорил.

— Ты Альбуда-ханум? — спросил он.

Женщина не ответила. На шум сбежалось десятка два воинов. Один из них был стражником на праздничном пиру в тот памятный вечер. Он видел красавицу рядом с Ольгердом и тотчас узнал ее.

— Это она, кого мы должны спасти! — радостно возопил он. — Ашин Летко осыплет нас золотом! Вставай, Альбуда-ханум, мы пришли спасти тебя!

Альбида встала. Дозорные почтительно помогли ей подняться в седло и, держа лошадь ее под уздцы, повели к юрте Зарира-беки.

По дороге Альбида соображала, как ей объяснить свой побег. Она отнюдь не собиралась хвастаться своим сомнительным подвигом, поэтому на радостный вопрос сотского Мины ответила:

— Покамест они похлебку ели, я незаметно отвела коня в сторону и ушла. Они, наверное, уже ищут меня.

Услыхав это, бек хазарский приказал быть начеку всей своей орде. Перед восходом солнца, когда развиднелось, воины Зарира со всех сторон ринулись на разбойничий стан. Но там не подняли тревоги, ни одна стрела не просвистела навстречу...

Жуткая картина предстала перед взорами нападавших: скрюченные тела разбойников валялись повсюду, и пена застыла на искусанных губах мертвецов.

— Што это?! — воскликнул испуганно Мина.

— Они отравлены, — мрачно сообщил Зарир-Молния.

— Кто это сделал? — Сотский посмотрел прямо в изумрудно-серые глаза Альбиды.

Та равнодушно пожала плечами:

— Их покарал Перун.

Мина мгновенно понял все, и жуткая мысль мелькнула в его голове: «Сие чудище прекрасное ведь Летковой супругой станет!»

Воин, привыкший встречать врага грудь в грудь, никак не мог понять такой жестокости: ну, отравить одного Бичи-хана, виновника ее позора, еще куда ни шло. То во благо! Но полсотни богатырей, по сути невиновных, эт-то...

Веселый ранее сотский с ужасом смотрел на безмятежно-прекрасное лицо норманнки и еле сдерживал себя от того, чтобы могучим ударом не срубить ей дивную беловолосую голову...

 

Глава четвертая

«Отныне не мир вам, но меч!»

Тумен Неустрашимых Санджар-Саркел-тархана сумел опрокинуть печенегов.

— Коназ-пардус! — взывал с берега Радман. — Помоги! Пусть твои батыры сойдут на берег!

— Держись, бек-хан! На подмогу к тебе спешит Тарсук! Он уже рядом! — отвечал Святослав.

— Хорошо, каган урусов! Кангары, вперед! Руби хазарских собак!..

Орда печенегов, собравшись в кулак, ринулась на хазарские копья. Но Санджар-эльтебер недаром считался одним из лучших полководцев Хазарии, и Неустрашимые прозваны были так тоже не зря: печенегов вновь опрокинули с немалым для них уроном.

Санджар-Саркел-тархан знал: если на берег высадятся урусские богатуры, тогда ему не устоять. Но он понимал и другое: каган Святосляб не сделает этого, чтобы не ввязываться в затяжной бой в невыгодных для себя условиях. А посему он полагал разгромить орду печенегов Радмана и только после этого отойти на подмогу кагану-беки Асмиду, с которым вот-вот столкнутся главные силы урусов.

Но Неустрашимые внезапно подверглись удару совсем с другой стороны. Подоспевший на подмогу своим бек-хан Тарсук устремил батыров в тыл хазарскому тумену и отрезал его от войска кагана-беки Асмида. Воины Радмана, ободренные подмогой, пошли в новую атаку. Санджар-Саркел-тархан не отступил, и богатуры его не поддались панике. Они встали в плотный круг, оградились щитами и выставили вперед тяжелые копья. Трижды орды Радмана и Тарсука пытались прорвать стальной заслон, и трижды мужественные хазары отбрасывали их назад. В четвертый раз, несмотря на потери и тучи метких стрел, печенеги, взбурлив ярость, сломали преграду из щитов и копий. Битва перешла в рукопашную. Хазары изнемогали. Казалось, мгновения хазарского тумена сочтены: богатуры, хрипя, рубились из последних сил.

— О-о, светлый хан! — кричали они Санджару. — Прикажи прорываться! Мы погибаем!

— Стойте, богатуры! — взывали глашатаи тархана. — Помощь недалеко! Тенгри-хан и аллах с нами! Ур-р-рагх!

И словно в подтверждение этому в тылу печенегов раздался боевой клич:

— Бур-р-ртас! Бур-р-тас! Вперед, буртасы!

Печенеги перестроились и, огрызаясь, стали отходить вдоль берега к Каракелу. Хазары и буртасы некоторое время преследовали их, но потом остановились.

Бек-ханы сошлись, поздоровались коротко. Радман сразу же спросил:

— Где брат наш Илдей?

— Недалеко. В одном переходе. К вечеру здесь будет!

— Хорошо! Отдохнем пока. А потом покажем хазарским собакам силу доблестных кангаров!..

Тем временем флотилия руссов оказалась на виду Саркела.

— Ну все, хватит разговоров! — воскликнул Святослав. — Козары! Вы сами позвали грозу на землю вашу! Отныне не мир вам, но меч! Ядрей! — позвал князь. — Стремись к посаду. Захвати его и, если сможешь, сохрани. И штоб мне ни один козарин из тверди не утек!

Две сотни однодеревок полетели к мысу обширного острова, на котором стоял Саркел. Остальной флот, прибавив скорости, пошел посредине реки и встал напротив главных ворот хазарской твердыни. Руссы появились столь внезапно, что хазары не успели уничтожить наплавной мост, соединявший город с правым берегом. Святослав захватил его тотчас.

— Расцепляй вершу! — приказал князь. — Гоните наплыв вверх по стрежню, а там в версте отсюда ставьте его на упоры!

Хазары со стен и башен крепости пускали стрелы, но река разлилась широко и ладьи руссов из-за дальности оставались недосягаемыми для злой вражеской силы. На берегу толпы конных кочевников только неистовыми криками могли выражать свое негодование, иные махали копьями и порывались кинуться в воду. Но увы — кони плавают хуже ладей, и даже тысяча всадников была бессильна на воде против одного боевого корабля всего с сорока воинами на борту.

Руссы преспокойно обрубили волосяные канаты, сцеплявшие хазарские челны, основу моста, и уводили суда вверх по реке.

— Ну што, друзи, — обратился Святослав к воинам, — вот она, твердь козарская! Долгонько сидела заноза на Дону-реке! Ан сковырнем ее! А, братие и дружина?!

— Сковырнем, князь! — громогласно отвечали дружинники.

«Да, сковырнешь тут. Твердь-то высока, как бы самим не сковырнуться...» — думали многие, усиленно работая веслами...

Саркел был построен в середине девятого столетия по плану византийского стратига Петроны Каматира. Военный зодчий приехал по просьбе самого великого кагана и с разрешения императора Романии. Крепость должна была оградить хазарские земли от набегов мадьяр, обитавших тогда в причерноморских степях.

Место выбрали на левом берегу Дона, где река после крутого поворота несла свои быстрые воды прямо на восток, в Азовское море. Песчаный и узкий, как кинжал, откос в десяток гектаров площадью стал основой будущей твердыни. Восточная часть косы состояла из камня, который и послужил естественным фундаментом для крепости. Петрона решил поставить стены города ромбом относительно течения реки, так что главные угловые башни смотрели точно по направлению четырех сторон света.

Восточная башня упиралась в самый урез каменного берега косы, и волны плескались у самого ее основания.

Вся площадь оборонительного сооружения составила семьдесят на сто саженей. В четыре стены вросли шестнадцать сторожевых башен, жаждая из которых выступала на три сажени наружу.

Пять лет строилась могучая твердыня. Тысячи мастеров месили глину, лепили и обжигали кирпичи и ставили на каждом магический знак Тенгри-хана. Тысячи каменщиков возводили стены семисаженной высоты и двухсаженной толщины. Башни возвышались над землей на восемь саженей. Всего двое ворот вели в город: одни — прямо с реки, другие — с песчаной косы.

Внутри твердыня была разделена пополам. Детинцем стала юго-восточная часть. Здесь, в заповедном месте, стояли особняком еще две башни-донжона, способные вместить по сотне защитников каждая. Наружных ворот детинец не имел, и проникнуть в него можно было только через систему сложных переходов из северо-западной части Саркела.

Когда могучее оборонительное сооружение закончили строить, хазары с юго-запада прокопали ров в пятьдесят саженей шириной, и крепость оказалась на искусственном острове, неприступная со всех сторон.

За сто тридцать лет Саркел множество раз осаждали сначала мадьяры, потом печенеги, на него налетали ладейные дружины варягов и руссов. Но твердыня стояла, равнодушная к яростным усилиям врагов.

Незадолго до вторжения на Хазарскую землю Святослав побывал в Саркеле под видом купца. Зоркий глаз полководца подсказал ему то, чего не смог предусмотреть даже мудрый Петрона Каматир. Князь-витязь решил атаковать крепость с той стороны, с которой к ней не смел подступиться ни один нападавший, — с востока, непосредственно с воды, откуда Саркел казался более всего неприступным. ..

Но самовластный военачальник пока не раскрывал своих планов никому, даже близким своим советникам — Асмуду, Свенельду и Добрыне. Когда они спрашивали, Святослав отвечал с усмешкой:

— Сначала хакан-бека с войском его побьем, а там и за твердь примемся. Она не конь, ног у нее нету, и убежать ей от нас некуда!

— Надо бы обмозговать нонче ж, — хмурил густые брови Свенельд.

— Обдумаем, время есть! — отрубил князь...

Постепенно узкий песчаный язык, протянувшийся на запад от угловой башни Саркела, стал заселяться разного рода людьми. Здесь, на перекрестке торговых путей, привольно жили хазары, печенеги, саксины, аланы, крымские готы, греки-херсониты, болгары, руссы, но большинство все-таки составляли хазары и печенеги, ибо тут проходила граница их владений. Здесь работали кузнецы, оружейники, гончары, кожевники и ювелиры. Здесь торговали кто чем мог, и остров плотно застроился шатрами, полуземлянками, саклями, амбарами и лачугами на любой вкус. Исключая воинов, в Саркеле и вокруг него жили три-четыре тысячи человек.

В самой крепости постоянный гарнизон составлял всего три сотни ратников, ежегодно сменяемых. В случае военной грозы на стены и башни Саркела могли встать две тысячи защитников.

В бранное время, в зависимости от того, кто с кем воюет, обитатели посада разделялись, брались за оружие и вступали в бой друг с другом...

Когда весть о приближении русского войска прилетела в крепость, ворота ее тотчас закрылись, а на посаде среди скопища построек возгорелась сеча между хазарами и печенегами. Торговые и ремесленные ряды полыхнули огнем. Печенеги с боем отступили за западную оконечность острова. Хазары пытались сбить их в реку, тем более что к ним пришло подкрепление: сам каган-беки Асмид вступил в Саркел во главе тысячи богатуров своей личной охраны. Тотчас по его приказу триста воинов крепостного гарнизона устремились на подмогу соплеменникам, чтобы завершить разгром так некстати оказавшегося здесь врага. Но и у противника нашелся умелый вождь: еще час назад продававший хазарам коней Эрнак Свирепый возглавил своих сородичей. Печенеги растащили два бревенчатых амбара, соорудили завал и отчаянно отбивались от назойливых подданных кагана стрелами, топорами, копьями и мечами.

Асмид не обращал на них ни малейшего внимания. Хазарский полководец стоял на западной угловой башне и смотрел в низовья Дона на приближающийся русский флот. Вопреки мольбам ханов он промедлил малое время и оказался вдруг отрезанным от своего основного войска. Ладьи руссов внезапно оказались перед крепостью. Асмид проворно, несмотря на полноту, сбежал вниз. Но когда свита его и охрана оказались перед воротами на наплавной мост, руссы уже разбирали его посредине.

— Амурат-хан, вперед! — приказал полководец начальнику охранной тысячи. — Вперед! Отбей переправу!

— О-о! Могу...

— Вперед! — завизжал каган-беки, выхватив из ножен меч. — Вперед! Или я зарублю тебя!

Несколько сотен хазарских богатуров ринулись на мост. С правого берега им в помощь устремились ал-арсии. С русских ладей и в тех и в других полетели тяжелые стрелы. Хазары яростно ответили на стрельбу. Но русские богатыри были прикрыты бортами стругов и огромными миндалевидными щитами. Легкие стрелы кочевых воинов оказались бессильны перед такой преградой. Сами же хазары стали беспомощной мишенью на узкой полоске моста и понесли огромные потери: едва половина богатуров смогла вернуться в крепость или отступить на берег.

Силе стрелкового оружия Святослав отдавал должное и всячески совершенствовал этот вид боя. Он часто говорил сподвижникам:

— Лук русский должен быть втрое могутнее козарского иль печенежского. Ежели в битве стена наших ратников будет враз пускать тяжелые стрелы, тогда степняки и к щитам русским не подступятся. Некому будет подступаться, всех стрелами посечем вместе с конями ихними!

Надо сказать, что, следуя этому правилу, Святослав не проиграл ни одного сражения. И сейчас, когда кочевники поспешно бежали под напором могучих стрел, князь указал воеводе Рудомиру:

— Видишь, што значит могутный лук. А ты не советовал брать их, дескать, тяжелы да несподручны в лодиях. Мол, легкими луками обойдемся.

— Да-а!

— Вот те и «да-а!», — передразнил Святослав. — Ну-ка, воевода, стрельни из Спирькиных машин по брегу козарскому! Ишь столпились. Пугни!

— Сполню, княже! Эй, друзи! Готовь огнеметы! — полетел громыхающий бас над рекой. — К берегу! Дружно! Греби!

— Да много наряда огненного не расходуй. Побереги! — крикнул вдогонку князь...

Ядрей, исполняя приказание Святослава, высадился с тысячей доспешных ратников почти у самого основания стен крепости. Хазары, теснившие печенегов к концу косы, вдруг оказались отрезанными от своих. Все последующее походило не на битву, а на избиение. Крепость могла бы оказать поддержку своим, но кагану-беки было не до того. Поэтому только горстке храбрецов удалось прорубиться к башенным воротам.

— За мной, робя! — вопил в боевом восторге плотный ратник с кривой саблей в руке.

— Идем, брат Ломка! — отвечали ему богатыри, стремясь достигнуть ворот и ворваться в крепость.

Но отвага удальцов оказалась тщетной. Последний хазарский воин успел перемахнуть через перекидной мост. Ломка ринулся следом. Мост уже поднимался. Русс ухватился за край настила, не удержался и рухнул в воду. Ему сунули конец длинного копья и едва успели вытащить из рва, как стены крепости разразились градом стрел и камней. К счастью, смельчаки успели убраться подальше и никто из них не пострадал...

— В Саркеле сейчас больше трех тысяч хазар, из них половина богатуры, — доложил Магаюр-хан кагану-беки. — Крепость урусам мы не отдадим. Сто тридцать лет стоит этот город-камень на пути врагов Хазарии. Много чуждых мечей сломалось об него, но сталь не проникла к сердцу Белого Дома. Будь спокоен, о Могучий, и меч кагана Святосляба окажется таким же бессильным. Коназ-пардус уйдет отсюда, кроша свои зубы от напрасной злобы!

Каган-беки Асмид только молча сопел в ответ.

— Коназ-пардус Святосляб будет разбит. Он уйдет отсюда так же, как когда-то ушел грозный воитель уру-сов Олег. Тогда мы догоним его в пути и перегрызем глотку! — загалдели эльтеберы из свиты могучего.

Тот мрачно оглядел сподвижников и спросил Магаюр-хана:

— У тебя есть хоть одна лодка?

— Есть, о Великий!

— Ночью мне надо незаметно переплыть на другой берег, где ждут меня мои тумены.

— А-а...

— Больше не надо слов!

Ханы склонили покорные головы...

Ядрей обвел стены и башни хазарской твердыни хитрыми щелками заплывших глаз.

— М-да, вот она какая, — молвил он ласково-сладким голосом, который так не вязался с суровым ратным доспехом воеводы. — Крепка городина козарская. Креп-ка-а. Ну да Перун поможет, осилим! А покамест надобно так окружить ее со всех сторон челнами, штоб ни днем ни ночью и мышь из тверди сей не вылезла. Уразумели, мил человеки, а?

 

Глава пятая

Пленник в собственной крепости

— Доблестный, что нам делать? Тумены бек-ханов Тарсука и Радмана вступили в бой с хазарами. К месту битвы спешит со своими батырами бек-хан Илдей. Он тоже на стороне кагана Святосляба!

Куря, сидя верхом на высоком арабском жеребце, мрачно глядел через реку на белые стены Саркела.

Всадник-гонец с тремя косицами на выбритой спереди голове повторил вопрос.

Куря посмотрел на него исподлобья, бросил коротко:

— Чей перевес?

— На помощь хазарам пришли буртасы, и сейчас их больше, чем кангаров. Но когда прискачут батыры бек-хана Ил...

— Н-да, буртасы. Сколько их?

— Два тумена.

— Хорошо. Значит, свою землю хан Бурзи оставил без защиты?

— Может, три-четыре тысячи батыров там найдется, не больше, — подтвердил размышления Кури гонец.

Рябое лицо бек-хана оживилось, зеленые глаза зловеще блеснули:

— Буртасы бедны! Что толку в их земле. Скажи, а много ли воинов сейчас в Итиль-келе?

— Одни купцы да кара-будуны.

— Хорошо! — Куря посмотрел батыру в лицо. — Мы пойдем на Итиль-кел.

Гонец радостно осклабился.

— Только никому не говори, куда мы направляем бег своих коней, — процедил сквозь зубы бек-хан.

— Не скажу!

— А-а, зачем скрывать... — Куря хитро прищурился. — Можешь сказать батырам, что мы пойдем на земли Бурзи-бохадур-хана. Громко скажи, чтобы все слышали.

Воин кивнул, пришпорил коня и вихрем полетел к тумену. Куря неторопливо последовал за ним.

Джурус-тархан, оставшийся на берегу со всем хазарским войском по воле, или скорее по неволе, кагана-беки Асмида, выругался по-черному:

— ...Разве можно доверять печенегам?! Куда они пошли?

— Вопили, что на Буртасию, — доложил бек ал-ар-сиев Агир-хан.

— Ты не говори пока никому, чтобы буртасы не прознали. А то мы одни останемся перед грозной силой кагана Святосляба.

— Боевой клич печенегов многие слыхали. Как удержать тайну?

— Что доносит нам Санджар-тархан? — неприязненно покосился на него полководец.

— Его теснят печенеги. Три тумена давят на хазар и буртасов Бурзи-бохадур-хана.

— Откуда три? Два было.

— Илдей примчался с ордой своих головорезов.

Джурус-тархан помолчал, соображая что-то про себя, потом изрек жестко:

— Пусть держится славный Санджар-эльтебер. Помочь ему мы ничем не можем. Видишь, урусы готовятся сойти на берег. Скоро и здесь будет жарко. О аллах, помоги нам!

Зоркий глаз не обманул опытного полководца: ладьи руссов выстроились в четыре ровные линии и, не ломая строя, пошли к берегу. Тархан распорядился бить по ним стрелами и приказал выдвинуть вперед еще один тумен под водительством бесстрашного Сарир-хана. Десять тысяч воинов Ганибек-хана Джурус оставил в резерве.

Ладьи Святослава медленно, соблюдая равнение, приближались к пологому береговому откосу, оставив остров с крепостью слева от себя. Хазары открыли по ним частую стрельбу из луков. Ладьи через ровные промежутки времени также разражались тучами стрел: тяжелый дождь их был настолько плотен, что всадники на берегу не выдержали смертоносного напора и отхлынули.

Потери среди хазар от организованного боя могучих луков оказались значительными, ибо гордые наездники считали зазорным спешиться и закрыться щитами. Противник же не стыдился этого, наоборот — всячески старался быть неуязвимым.

Джурус-тархан, скрипя зубами, приказал изготовить для атаки копья.

— Если урусы сойдут на берег, мы сметем их лавиной конницы! — заявил он своим бекам.

Эльтеберы молчали, насупясь...

С высокой башни Саркела за началом битвы в бессильном бешенстве наблюдал сам каган-беки Асмид. Вдруг он побледнел и крикнул, указывая рукой на запад:

— Смотрите! Там чьи-то всадники! Кто они?!

— Это урусы, — ответил Магаюр-хан, забыв при этом провеличать властителя хотя бы одним из его титулов.

— Да, это урусы, — подтвердил Амурат-хан. — Я вижу блеск их кольчуг и зарево щитов.

— Неужели Джурус-тархан не знает о них?! — завизжал каган-беки. — Сейчас урусы сбоку ударят по его богатурам. О аллах, не допусти этого!.. Надо как-то предупредить наших. Пусть принесут белое полотно и машут в ту сторону. Может быть, Джурус увидит наш знак и догадается?

— Слушаю и повинуюсь, о Мудрейший! — рявкнул Магаюр-хан и скатился вниз по лестнице, забыв, что в его распоряжении тут около десятка беков и богатуров.

Пока сам начальник крепости отнимал у купцов нужный товар, каган-беки с неослабевающим вниманием следил за действиями противника. Ладьи пока не достигли берега и саженях в пятидесяти от него вдруг все разом остановились. Видимо, Джурус-тархан на том берегу был в недоумении. Но с башни Саркела было хорошо видно, чего ждали урусы. Они ждали атаки своей конницы! Внезапной атаки, чтобы беспрепятственно высадиться на сушу и построиться для битвы. Каган-беки Асмид видел, что конных урусов намного меньше, чем хазар, и опрокинуть тумены Джуруса они не в состоянии.

— Но отбросить наших от берега внезапным ударом они могут, — подумал вслух каган. — А Святослябу больше ничего от них и не надо!

Беки придвинулись ближе, полагая, что властитель отдает им какой-то приказ, а они его не слышат. Асмид раздраженно оглянулся, и свита почтительно удалилась на прежнее место.

Появился запыхавшийся Магаюр-хан. Огромный богатур следом за ним нес кусок белого полотна.

— Поздно! — прохрипел каган. — Конные урусы уже летят в правое крыло туменов Джурус-эльтебера.

— Что же делать? — испуганно зашелестела свита.

— Только одним мы можем помочь своим богатурам, — обернулся к ним Асмид. — Ты, Магаюр-хан, сейчас выведешь всех воинов из крепости и сметешь урусов с острова. Надо захватить их ладьи-кумвары. Тогда мы сможем посадить в них своих богатуров и ударить кагану Святослябу в спину. Все! Выполняй!

— О-о мой властелин и...

— Ты что-о-о?! — взъярился каган.

— Я иду, о Могучий...

— Спеши! И без победы лучше не являйся передо мной. Зарублю! Амурат-хан поможет тебе. Все!

— Слушаю  и повинуюсь! —  срывающимся голосом прокричал бек Саркела и вместе с начальником охранной тысячи богатуров кагана-беки поспешил вниз...

Тем временем конные руссы ударили по туменам Джурус-тархана и стали быстро теснить хазар вдоль берега. Ладьи Святослава тотчас двинулись вперед. Остановить их пытались только богатуры запасного тумена Ганибек-хана. Но было уже поздно: тяжелые стрелы в упор разили хазар и заставляли держаться подальше от места высадки русских ладейных дружин.

Прошло около часа, прежде чем кочевники оправились от внезапного удара конных руссов. Воины самого Святослава за это время успели высадиться на берег и построиться в плотную стену на десять шеренг в глубину. Свенельд приказал коннице отходить к правому крылу пешего войска.

Теперь руссы во всеоружии готовы были встретить любую вражескую силу.

Джурус-тархан выл от бешенства и бил себя кулаками по голове. Беки его сочувственно цокали языками...

Каган-беки Асмид не видел этого из-за дальности, да и смотрел он сейчас в другую сторону — на косу перед крепостью. Здесь хазары успешно теснили урусов и печенегов к воде.

— Скажите Магаюр-хану, — бросил через плечо каган, — главное — отрезать урусов от воды и захватить кумвары. Если он не сделает этого, то победа его будет равна поражению. Без кумвар мы бессильны помочь Джурус-тархану.

Один из тургудов кагана тут же нырнул в провал на лестницу, не забыв рявкнуть обязательное: «Слушаю и повинуюсь, о...»

Асмид некоторое время наблюдал за сечей на острове. И без дополнительного приказа Магаюр-хан понимал, что надо делать. Его богатуры повели организованный натиск вдоль берега, стремясь овладеть ладьями. Руссы и печенеги упорно сопротивлялись, но вынуждены были отступать. ..

Каган перевел взгляд через реку. Там два тумена хазар пошли в атаку на пешие полки урусов.

— Хорошо! — прошептал Асмид, и улыбка тронула его полные губы.

С башни было хорошо видно, как по одному и группами из туменов стали выпадать воины. Скачущие следом массы всадников накрывали их, а когда конные волны перекатывались дальше, на земле оставались разноцветные пятна: это лежали поверженные кони и люди, смятые и бездыханные.

Каган-беки видел, как тысячи урусов одновременно вздымали руки с тяжелыми луками и темные облачка стрел спешили навстречу атакующей орде. Над живой стеной ратников мерцал наточенной сталью лес длинных копий, и Асмид ждал, когда эта стройная чаща склонится навстречу хазарам.

Но плотная конная масса стала замедлять движение, остановилась и подалась назад, оставляя на земле шевелящиеся фигурки коней и людей.

— Дур-рак! — процедил каган, наблюдая, как вслед за хазарами полетели отряды конных руссов. Стена медленно и неотвратимо двинулась на равнину, откуда только что подверглась нападению...

Джурус-тархан вынужден был ввести в бой тумен Га-нибек-хана. Атакованная конница руссов быстро схлынула к крыльям своей пешей рати. Хазары вновь изготовились к приступу.

— Дур-рак! — повторил каган-беки зло. — Надо впереди туменов поставить панцирных богатуров, прикрытых большими щитами, чтобы стрелы не смогли остановить их натиск.

И, словно услыхав своего властелина, Джурус-тархан перестроил орду. Асмид пока не видел этого и перевел гневный взгляд на остров. Здесь богатуры Магаюр-хана действовали успешнее. Они были уже неподалеку от урусских кумвар, вот-вот захватят. Каган-беки подумал, а не время ли ему покинуть крепость и на быстром челноке перемахнуть реку. Но стрежень стерегли пять вооруженных русских однодеревок и, по-видимому, не собирались никуда уходить.

Асмид выругался и снова стал следить за действиями Магаюр-хана.

— Что там такое? — процедил он. — Урусы с ума сошли, они хотят умереть все до единого?

Было видно, как низкорослый урус в блестящих доспехах сталкивал кумвары в реку, ему помогали два десятка богатуров. Пустые суда тут же подхватывало быстрое течение и стремительно уносило от берега. Дрогнувшие было под натиском хазар урус-богатуры и печенеги сплотились. Сначала медленно, потом все быстрее они стали теснить воинов Магаюр-хана.

— Не отступать! — визжал Асмид. — Помогите им! — Он бешено сверкнул глазами на беков. — Соберите всех, кто способен держать меч или дубину. Гоните в битву купцов, гончаров и конюхов. Здесь, под стенами Саркела, урусы должны быть уничтожены!

Беки поклонились и, толпясь, поспешили выполнять приказ Могучего. Асмид остался на башне с тремя тургудами. Он снова стал смотреть через реку.

Теперь Джурус-тархан поступил предусмотрительно, и вторая атака его туменов оказалась куда успешнее: стрелы урусов теперь почти не досаждали конным тысячам хазар, прикрытых спереди доспешными богатурами. Асмид ждал, что будет дальше.

Кто знает, насколько верно поступил хазарский военачальник: панцирные были самыми могучими воинами Хазарии. И они сумели прикрыть от стрел следующих за ними кочевников. Все шло хорошо. Но вот, подпустив хазар шагов на сто, руссы опустили лес копий на уровень груди и бегом устремились навстречу атакующему врагу. И первыми ощутили на себе всю мощь удара тысяч тяжелых копий именно могучие богатуры Хазарии. С грохотом стали лопаться их панцири и щиты, взвыли поверженные наземь воины, жалобно заржали смертельно раненные кони. Гордость Хазарии — сыны эльтеберов, лихие наездники и несокрушимые поединщики — первыми пали в этом страшном столкновении. Бессмысленность их гибели сразу же увидел Джурус-тархан. Стена руссов не дрогнула, она оставалась по-прежнему несокрушимой и разящей. Из глубин ее в хазар полетели боевые топоры и сулицы, а передняя линия — по шесть человек на копье — продолжала двигаться вперед, легко опрокидывая всадников вместе с конями. Напрасно мелькали в воздухе остро отточенные хазарские клинки: они не могли дотянуться даже до щитов первого ряда русских ратников. ..

Тархан приказал отступать. Захрипели карнаи, и хазарская орда отхлынула в степь.

Каган-беки понял вдруг, почему руссы и малыми силами побеждают своих врагов.

— Вся их мощь в несокрушимом единстве, — вслух подумал властитель. — Луки урусов бьют вдвое, а то и втрое дальше хазарских. Могучая стрела уруса с двухсот шагов разрывает кольчугу. Мне тоже надо иметь пеший строй тяжелых богатуров, такой, как у кагана Свя...

— О Могучий, — пробасил спокойный голос тургу-да, — отойди подальше, а то стрелы кяфиров стали залетать в крепость.

Асмид глянул на остров. Воины Магаюр-хана поспешно отступали к воротам Саркела. Все потуги беков и собранного ими ополчения оказались тщетными. Урусы, встав в плотный строй, мощно теснили их. Хазары были загнаны обратно в твердыню. Единственное, что удалось Магаюр-хану, так это задержать врага у ворот и отстоять их. Руссы и печенеги под градом стрел с башен и стен, закрывшись щитами, медленно отошли к посаду.

— Кто бек у храбрых урусских богатуров? — спросил каган вернувшегося на башню Магаюр-хана.

Тот, зажав ладонью рану на левой щеке, ответил хрипло:

— Купец Ядре! Чтоб ему подохнуть...

— Какой он купец? Он великий бек! Урусов на острове совсем немного, а они победили тебя. Кто кумвары в реку столкнул?

— Ядре-беки. Тьфу, кяфир! Чтоб его...

— Этим он укрепил дух своих богатуров, указав им, что отступать некуда. Учитесь, эльтеберы! Победа Ядре-беки не в том, что он загнал вас обратно в крепость, а в том, что он понял, кому нужны кумвары. Он решился скорее погибнуть, чем отдать их нам... Кто нанес тебе рану?

— Ядр-ре! — скрежетнул зубами Магаюр-хан. — Мщение мое будет страшным! О-о-о аллах, по...

— Замолчи! — грозно сдвинул брови Асмид. — Кому страшны пустые угрозы, если силу свою и мудрость ты не смог доказать в битве? Зачем других смущать видом позорной раны, если ты не сумел отбить урусские кумвары? Если бы ты сделал это, я сам бы возглавил свои тумены там. — Каган указал рукой на противоположный берег. — Тогда еще сегодня я смог бы сокрушить Святосляба, а потом двинуть своих воинов на Урусию. Джурус-хан не сможет победить такого воителя, как коназ-пардус. Успешно противостоять ему мог бы Санджар-Саркел-тархан, но он всего с одним туменом неустрашимых сдерживает все печенежские орды и не пускает их на помощь урусам...

Каган-беки замолчал, глядя через реку. Никто из свиты не напомнил ему, что рядом с Санджар-Саркел-тарханом рубятся еще два тумена буртасских богатуров и давно пора бы отогнать печенегов подальше от главного поля битвы. Властитель, словно прочитав их мысли, заметил мрачно:

— На буртасов надежда плоха. Они уже сегодня могут покинуть нас и оставить одних против урусов и печенегов. Бурзи-бохадур-хан друг только в удаче. В беде он враг!.. — Асмид помолчал и, как бы размышляя вслух, закончил: — Именно сейчас пригодились бы здесь аланы Фаруз-Капад-эльтебера. Но где они?

И опять промолчали ханы, страшась напомнить всесильному о том, что делать из Фаруз-Капад-тархана врага крайне неосмотрительно. Многие догадывались, почему нет тут сегодня властителя Алании со своими рослыми и храбрыми богатурами. Никто не верил, что Фаруз-Капад пошел на Урусию. Скорее...

— Почему не стремит в битву свои тумены Джурус-тархан? — снова взъярился Асмид. — Урусы строят укрепления. Если они насыплют вал и укрепят его, тогда кагана Святосляба не сокрушить! Джурус спокойно ждет своего поражения! О-о аллах, помоги мне добраться до моих туменов! Здесь я, как беркут со спутанными крыльями!

И в третий раз промолчали беки, только криво усмехнулся кое-кто. А Магаюр-хан подумал: «Кто звал тебя, дурака, в эту ловушку? Теперь сиди тут — пленник в собственной крепости!»

 

Глава шестая

Хитрость Селюк-хана

В жестокой битве на острове убитыми руссы потеряли немногих, а вот раненым был чуть ли не каждый,

— Лихо выступил князь Магаюр! — изумлялся воевода Ядрей. — С чего бы сие? Ране за ним такой прыти не замечалось. Тут што-то не так!

— Да-а, — соглашался с ним тысяцкий Рубач, человек высокого роста, жилистый и сухой. — Трижды сходился яз с ним на бранном поле. Обычное дело: помельтешит перед очами, стрелки помечет, погрозится мечом и был таков с воями своими!

— Ты не приметил, што за люди на левой башне стояли?

— Нет, а што?

— Князь Магаюр — воевода крепости сей. Беков у него много, а воев в битву сам повел. В то же время на башне какие-то ханы стояли. Не из приезжих ли кто? Как мыслишь?

— Яз не видел. Как прижали козары, так кровавый пот с лица потек. По сторонам глядеть было неколи.

— Да-а. Вот и яз реку, што-то нонче Магаюр храбер был не в меру. Значитца, кто-то спослал его на битву с нами. Простого хана он не послушался бы. Какой-то владыка в тверди нынче есть.

— Мож, и так, а нам-то што за недолга? — изумился Рубач. — Нам Святослав велел никого из тверди не пускать. То мы и делаем.

— В войне мало приказ сполнить. Надобно не только великому князю, а и воеводе головой промышлять. Прикажи-ка, брат, завал из построек здешних перед вратами тверди поставить да рвом отгородиться. По всему видать, не последний раз козары на вылазку ходили. Воев у них много, а мы нонче без лодий, и отступать нам теперь некуда.

— Што ты, воевода? Вои и так устали. Какую битву свершили, помыслить и то страшно! Многие от ран изнемогают. Надобно бы подмоги у князя испросить. А ты...

— Подмоги? — рассмеялся Ядрей, и от этого смеха у бесстрашного Рубача похолодела спина.

Никто и никогда не видел Ядрея сердитым. Всегда воевода-купец был благодушен и улыбчив. Голосом гневно не играл, угроз не изрыгал, а руку поднимал только на врагов Руси. Недавно, когда битва на острове загромыхала с непостижимой силой и хазары начали одолевать, Ядрей увлек за собой охранных гридей и столкнул в воду все ладьи — последнюю надежду на спасение. Сделал он это не потому, чтобы воины его дрались яростнее — они и так сражались мужественно, — а потому, что хотел лишить противника главной цели в этом бою — захвата судов. Он почти понял, чего хотел Магаюр-хан, и оказался прав: как только ладьи уплыли от острова, напор хазарских богатуров ослаб, и руссы вскоре стали теснить врага. В пылу жестокой сечи Ядрей был так же хладнокровен и улыбчив, как при заключении торговых сделок с греками, болгарами или теми же хазарами.

Немало людей, и не только на Руси, разорил предприимчивый купец. Как бы в насмешку над всеми страданиями его издольщиков стал Ядрей воеводой города Киева. Раздобрел телом. А улыбка еще шире расплывалась на его круглом румяном лице. Но почему-то никто не улыбался ему в ответ. Видимо, потому, что с улыбкой благодушного купца часто приходила беда. Ядрей-купец был беспощаден при взимании долгов, Ядрей-воевода был так же беспощаден к своим воинам. Но при всем том он никогда не прятался за спины других, и в самых кровавых битвах богатыри видели его в наиболее опасных местах. Никто и никогда не видел воеводу испуганным. Приказы его всегда были осмысленны и четки, а исполнения их он требовал неукоснительно ровным и спокойным голосом. Ратники не любили его самого, но стремились попасть в его дружину, ибо не было случая, чтобы Ядрей проиграл хоть один бой, и павших у него всегда было меньше, чем у других воевод.

В Ядрее противоречиво уживались непомерная скупость и гостеприимство, жестокость и доброта, трусость и неодолимое мужество. Как-то он признался Святославу, что в одной из битв едва не упал в обморок от страха, когда печенег только чудом не снес ему голову. А ведь за тот бой князь наградил Ядрея золотой гривной. Рассказывая об этом случае, Ядрей улыбался, и Святослав не поверил ему. Но воевода не врал...

Поэтому Рубач поперхнулся словами, когда Ядрей спросил:

— Подмоги, речешь, кликать у князя? Ты глянь, чего там творится. Впору нам подмогу ему посылать, да не на чем: лодии-то уплыли. А не то половину воев своих спослал бы на подмогу своим. А ты, мила дура? — Он похлопал оробевшего Рубача по плечу. — Иди, друг, и скоро сполняй волю мою, ибо она охранит и тебя, и воев русских, да и печенегов тутошних от меча козарского. Чую яз, снова они нападут на нас.

Тысяцкий тотчас ушел исполнять приказ, отданный так благодушно и строго. А Ядрей продолжал рассуждать про себя о необычном поведении начальника хазарской крепости Магаюр-хана...

Между тем каган-беки Асмид, удрученный неудачей с захватом русских ладей, созвал военный совет.

— И все-таки урусов и печенегов на острове надо уничтожить, — говорил он отрывисто и сердито. — Свя-тосляб не может ничем помочь Ядре-беки, пока тумены Джурус-тархана досаждают ему своими ударами.

— А может быть, о Великий, Джурус-тархан разгромит Святосляба? Ведь богатуров у него намного больше, — первым подал голос Магаюр-хан.

— Ты был два года тому назад на горах Куявы? — вместо ответа спросил его Асмид.

— Н-нет, о Великий.

— Там тоже хазары превосходили урусов числом, а поражение наше было мгновенным, как от удара молнии. Каган Святосляб — великий воитель! Разгромить его войско можно, предусмотрев все до мелочей. А кому это дано? — Каган мрачно оглядел подобострастные лица беков. — Джурус-тархан храбр и находчив, это так. Но он не сможет разбить коназ-пардуса. А если бы аллах помог ему в этом, тархану понадобится для победы слишком много времени. Поэтому нам надо освободить остров от богатуров Ядре-беки. Тогда мы найдем способ помочь Джурусу. Но главное, — Асмид поднял палец, — мне самому надо возглавить несокрушимые хазарские тумены! Только я знаю, как победить Святосляба! Думайте, беки! Думайте, покамест у вас есть для этого головы на плечах. Думайте! — Последнее слово каган прокричал с пеной у рта.

Удивительно, но на этот раз беков не испугала ярость их властелина, хотя они и сделали испуганные лица.

«Надутый индюк! — внезапно для себя подумал Амурат-хан. — Криком Ядре-беки не победить. Урус только смеяться будет!»

Ханы молчали, каждый на свой лад. Но вот один из них, тучный и высокий ростом, склонил голову перед каганом:

— О Могучий, разреши дерзкому подать совет?

— Кто ты? Я тебя не знаю!

— Имя мое — Селюк. Я хан славного рода Ашин. Я торгую в этих местах, здесь мой аил.

«Язычник!» — отметил про себя Асмид, а вслух проворчал:

— Разрешаем говорить.

Селюк-хан еще раз склонил голову.

— О великий и могучий каган, у меня есть с собой пять тысяч динаров. Я готов отдать их для твоего спасения.

— К чему мне твои динары сейчас? — рассвирепел Асмид. — Мне мечи нужны, мне богатуры нужны, мне победить надо! Зачем мне золото, на которое ничего нельзя купить? Совет твой глуп, потому что твои слова не от аллаха, а от грязных язычников. Больше не разрешаем тебе открывать рот!

Но Селюк-хан не отступил и опять почтительно поднял палец, когда каган вновь спросил совета у ханов. Асмид уставился прямо в белесые глаза ослушника. Селюк пальца не опустил.

— Говори! Только короче.

— Золото — лучший посредник в переговорах. А Ядре-беки еще и купец, — скороговоркой выпалил Селюк и замолчал.

Глаза кагана сверкнули, как упомянутый металл.

— Верно! Продолжай.

— Ни один купец не устоит, когда ему светит бакшиш. Война тоже торг! Только в ней разговоры мечом ведут. А ведь золото ярче стали. Я готов говорить с Ядре-беки о том, чтобы он за золото выпустил меня из Саркела и переправил на тот берег...

— На тот берег мне надо! — перебил каган купца. — Мне, а не тебе!

— О Могучий, ты не дослушал. Разреши сказать все?

— Говори!

— Я слугу с собой возьму...

— Ага! — сообразил наконец Асмид. — Я переоденусь слугой и сяду за весла. Ты, Селюк-хан, будешь в богатой одежде, чтобы урусы не заподозрили во мне значительное лицо. Ты знаком с Ядре-беки?

— Да, о Мудрейший. Я хорошо знаком с ним.

— Ха! Мне надо изменить внешность. Я не видел Ядре-беки раньше, но он мог видеть меня. Ха-ха, Селюк-хан, тебе должно быть лестно, что сам каган-беки Великой Хазарии будет гребцом на твоей лодке, а? — Асмид окончательно развеселился. — Только пусть сам Ядре-беки в заложники идет!

— О Могучий! — опешил Селюк-хан. — Ядре не согласится стать заложником ради меня. Он слишком велик у трона кагана Святосляба!

— Я сам слишком велик! — снова вскипел Асмид.

— Да-а, но урусы не должны знать, кто ты, о Вели...

— Ты прав! — Каган задумался. Ханы молчали, опустив глаза.

— Может быть, за двух беков Ядре согласится сам стать аманатом? — спросил Асмид Селюк-хана.

— Об этом надо спросить самого Ядре, о Могучий.

— Так иди и спроси!

 

Глава седьмая

Выкуп за свободу

Воевода Ядрей забраковал план канала, который намеревался прорыть тысяцкий Рубач напротив ворот Саркела.

— Копайте углом! — приказал Ядрей. — Тогда при налете козары боле всего будут собираться в углу рва и тут нам легче посечь их стрелами. Покамест они на вал взберутся, мы их в воде потопим. Навались, друзи! Время не ждет!

Ратники, в отличие от своего тысяцкого, не думали об отдыхе. Они работали как одержимые. Даже непривычные к такому труду печенеги взяли в руки заступы. Были здесь оставшиеся с руссами болгары, крымские готы и даже несколько греческих купцов из Херсонеса. Гул битвы за рекой подхлестывал всех. Люди понимали: в ближайшее время ждать помощи неоткуда. Даже легкораненые выгребали песок, углубляя ров. Хазары с башен и стен мрачно наблюдали за деятельностью врага. Некоторые богатуры пытались достать работавших стрелами, но цель из-за дальности была недосягаемой для легких луков.

Вдруг на воротной башне замелькало белое полотнище. Рубач указал на него Ядрею:

— Знамено кажут. Поведать што-то хотят, а, воевода?

Ратники прекратили работу и тоже стали глядеть на башню, переговариваясь и гадая вслух, что же это такое.

— К делу, братие и дружина! — воззвал Ядрей. — Ворог хитер и к обману способен. Навались!

Руссы отдались работе, изредка посматривая на крепость. Печенеги схватились за мечи и луки, не обращая внимания на призывы своих сотников.

Между тем Ядрей и Рубач разглядели около полотнища человека огромного роста. Он поднял над головой стрелу, помахал ею и, наложив на лук, выстрелил. Стрела упала неподалеку от рва. Один из ратников поднял ее, оглядел и отнес воеводе.

— Тряпицей обмотана, — сообщил он. Любопытный ратник остался было стоять рядом, но Ядрей, ласково улыбнувшись, сказал ему:

— Ты иди, сынок. Не твово ума тут дело.

Ратник поплелся на свое место.

— Н-да... — Ядрей размотал со стрелы матерчатую ленту, испещренную письменами, быстро пробежал глазами текст, глянул на башню: полотнище продолжало колыхаться на ветру.

— Ну што там? — спросил нетерпеливо Рубач.

— Для разговору кличут меня.

— Тебя? А-а, приперло! — засмеялся тысяцкий. — Не ходи. Ну их. Куда они теперь денутся?

— Ворога слушать надобно, — назидательно сказал Ядрей. — Иной раз разговорами множество жизней человеческих спасти можно! К тому ж знакомец меня кличет, Селюк-хан. В делах купецких он завсегда был добрым товарищем. К обману способен самую малость. Торг с ним вести можно. Пойду яз.

— Не ходи! Война не торг! Заманят, убьют, и войско наше здесь без головы оставят. Давай лучше яз схожу.

— Эко ж ты опаский какой, — дребезжаще рассмеялся Ядрей. — И война — торг! Да еще какой. Только в ней замест товара жизни людские на весы бросают! Примика меч и кинжал, идти надобно. Русь труса не празднует! А ты изготовь молодцов-удальцов на случай чего.

— Сделаю, раз ты этак. Иди! Перун тебе в подмогу! Эй, братие, бросай работу! Изготовьте железо бранное для битвы! Глядеть будем, штоб козары воеводу нашего не обидели!

Ядрей безоружный шел в сторону ворот Саркела. Хазары толпами стояли на башнях и стенах. Навстречу ему шел тучный высокий человек в пестром, голубого шелка архалуке...

В то время, когда за рекой в яростном порыве в третий раз столкнулись богатуры Джурус-тархана с пешими полками Святослава, воевода Ядрей и хазарский хан Селюк мирно встретились в ста шагах от крепостных ворот Саркела. Встретились и поклонились друг другу, каждый на свой лад. Разговор их продолжался недолго...

— Ну што? — поспешил Рубач навстречу воеводе, когда тот возвратился.

Ядрей посмотрел на него насмешливо, распорядился, чтобы ратники продолжали углублять ров и насыпать вал, а затем вкратце изложил суть дела.

— Не ходи! — решительно заявил тысяцкий. — На кой ляд тебе тот козарин, штоб из-за него жизни решаться. Давай яз пойду за половину того злата!

— Не-ет. Тут што-то не то. Не Селюк-хана хотят они из тверди вызволить. Ой, не его! — Ядрей помолчал задумчиво. — Так сотворим! — решил он. — Яз пойду к козарам, а как только Селюк с челядином к тебе придет, так ты челядина того повяжи...

— Ка-ак?! — вскинулся тысяцкий. — Тебя ж козары тогда враз зарубят!

— Слушай и молчи! Не зарубят, ежели ты все тайно свершишь... Слугу Селюк-хана повяжешь тайно, а самого с нашим гребцом отправишь на ту сторону к козарам. Яз то злато хочу по правде получить, раз его хан за себя сулит: штоб душу мою Велес-бог успокоил. А как только от Селюк-хана знамено будет, так меня из крепости выпустят, ведь при тебе еще один заложник останется — сам Магаюр-хан.

— Ну-у?! Тогда дело другое. А што мне с тем челядином делать?

— Спроси его, кто он. А ежели не скажет, то как только стемнеет, отправь его в стан князя Святослава. Там дознаются, кого Селюк спасти из крепости мыслит.

— Добро! Так и сотворю.

— С Селюк-ханом отправь кого-нито посноровистей. Тут где-то яз Колюту переяславского видал. Покличь его ко мне для разговору.

— И все ж на козар надега слабая. Обманут.

— Там поглядим, — рассмеялся Ядрей. — Чать, и мы не без ума да и к обману не хуже козар способны...

Рубач исполнил повеление воеводы в точности. Даже сам сообразил разместить заложника и пленника в разных местах. Если Магаюр-хана содержали, хоть и под стражей, но почетно, то со спутником Селюка не церемонились: связали руки и ноги, бросили на глинобитный пол ветхой сакли. А раз так, то и сторож дремал себе около входа, не беспокоясь, что кочевник может убежать. Как и думал воевода Ядрей, челядин Селюков ничего не сказал тысяцкому, да и не умел Рубач допрашивать: ему б головы рубить в жестоком бою.

Каган-беки Асмид чувствовал себя безнадежно обманутым и обреченным на унизительный плен. Но он, как все люди, к тому же если они мусульмане, еще надеялся на лучшее. Он горячо молил аллаха о спасении. Иногда натура самовластного кагана возмущалась против унижающего обращения, в он готов был открыться, ибо подобного положения не испытывал никогда в жизни. Асмид стонал от бессильной злобы, распаляя свой гнев. Но что-то удерживало его от признания. Темнело.

Вдруг в гуле боевого стана Асмиду послышался посторонний шорох снаружи: глухой удар, продолжительный стон, холодный звук стали. В дверном проеме мелькнула тень человека.

«Убийца!» — похолодел пленник, готовый закричать, но ужас заткнул ему глотку тягучей слюной.

— Тише, я друг! — раздался шепот на ломаном хазарском языке.

Асмид еще не пришел в себя от леденящего страха, как почувствовал, что путы на его руках и ногах ослабли.

— Тиш-ше! — еще раз прошипел неизвестный. — Я сейчас. — И снова тень мелькнула в проеме двери.

Через мгновение неизвестный вернулся и, тяжело дыша, свалил на пол какой-то тюк: во мраке сакли он только угадывался.

— Готов, с-собака!

— Ты кто? — прохрипел Асмид.

— Тише. Я друг. Подожди, вот беда! Тебе надо надеть шлем и плащ этого росса. Можешь встать и идти?

— Могу! — Каган вскочил на ноги.

— Тише! На, надевай.

Асмид напялил на голову железный островерхий шлем с кольчужным оплечьем, надел длинный, до пят, плащ из грубой холстины.

— Меч возьми.

— Нацепить некуда. Пояс отняли, — прошептал с досадой каган.

— Вот меч росса вместе с поясом. Возьми. Скорее, нам надо спешить.

Асмид быстро опоясался оружием.

— Пошли! — приказал незнакомец. — Среди воинов в стане держись прямо, иди твердо, не оглядывайся. Если заподозрят, тогда...

Они выскользнули из сакли. Стояла светлая ночь. Заря только что угасла. От реки тянуло вечерним паром. Было тепло, и первый ночной ветерок принес со стороны Дикого Поля запах горелой полыни.

Двое шли через боевой стан руссов. Спокойно и размеренно шагали мимо походных костров. На них никто не обращал внимания.

— Не торопись, — иногда одним дыханием предупреждал Асмида неизвестный.

Так вышли они к валу неподалеку от северной угловой башни. Здесь злоумышленники затаились, угадав дозорного в ночи.

За рекой, там, где по кострам угадывался русский боевой стан, внезапно полыхнуло пламя. По реке растекся многоголосый вой, и тут же грохот яростной битвы заглушил все.

Дозорный сделал несколько шагов в сторону гула и пламени. Все руссы на острове и хазары в крепости поспешили узнать, в чем дело. Даже каган засмотрелся.

— Вперед! — дернул его за рукав спутник. — Вперед или будет поздно!

Две стремительные тени позади дозорного скользнули к стене. Часовой ничего не заметил. Громада башни как-то сразу нависла над беглецами.

— Что же дальше? — выдохнул каган. — Нам не преодолеть этой стены. И голос своим подать нельзя, урусы сразу услышат и зарежут нас.

— Я знаю потайной ход в крепость. Иди за мной.

— Куда?

Спутник не ответил, шагнул в реку. Каган последовал за ним. Когда воды оказалось по грудь, неизвестный прошептал:

— Здесь поднырнуть надо. Не бойся, держись за мою руку и не дыши. Тут всего три шага под водой. Готов?

— Да!

— Сбрось с себя шлем и плащ. Пошли.

Незнакомец крепко схватил Асмида за руку. Хазарин, повинуясь приказу, нырнул. Рывок — и они оказались в кромешной тьме. Воды здесь было по горло.

— Где мы?

— В тайном ходе внутри крепостной стены. Тут лестница, она приведет нас в башню. Осторожнее!

Асмид и впрямь нащупал ногой скользкие ступени. Они шаг за шагом выбрались из воды.

— Подожди. Здесь должен быть факел.

Незнакомец пошуршал ладонью по стене.

— Ага! Есть!

Асмид зажмурился от ярко полыхнувшего снопа искр. Через мгновение незнакомец ловко добыл огонь с помощью огнива, и вскоре пламя факела вырвало из темноты профиль строгого горбоносого лица.

— Кто ты?

— Я друг хазар! Я узнал тебя, царь Итиля! Привет тебе от базилевса Никифора Фоки! Он приказал помогать тебе. Меня зовут Лорикат.

— Я осыплю тебя золотом с ног до головы! — воскликнул каган-беки Асмид. — И помощь великого кагана Румии Никифора я оплачу десятикратно! Веди меня дальше, хитрый рум!..

Оставшийся в Саркеле за старшего Амурат-хан чуть в обморок не упал от страха, когда Могучий внезапно возник перед ним.

— Где Ядре-беки?! — рявкнул знакомый голос властителя военных сил Хазарского каганата.

— Т-т-там! — указал куда-то влево ошеломленный хан.

— Веди его сюда!