Монетный двор Акинфия Демидова

В феврале 1744 года известный уральский заводчик Акинфий Демидов (1678–1745 гг.) преподнес императрице Елизавете Петровне серебряный слиток весом 11 килограммов. Слиток выплавили на алтайских заводах Демидова из местных медных руд. Демидов прекрасно знал, что добыча благородных металлов частным владельцам запрещена, поэтому он попросил государыню направить на Колыванскне рудники толкового чиновника для оценки на серебро эксплуатируемых им месторождений. Свои алтайские заводы, на которых появилась возможность выплавлять вместе с медью и серебро, Акинфий предложил передать в ведение «высочайшего кабинета».

Такой «верноподданнейший» поступок, сулящий огромную прибыль государственной казне, поначалу привел императрицу в неописуемый восторг, который вскоре сменился великим гневом. Вслед за Акинфием в Петербург прибыл штейгер Колыванского завода Филипп Трегер, подавший «извет» о том, что, дескать, Демидов ведет тайную добычу серебра и золота. Находясь в Колывани с 1740 года, Трегер, превосходный специалист по серебряным рудам, естественно, знал об этом. После окончания трехлетнего договора, собираясь уезжать в столицу, он неосторожно проговорился мастеровым, что донесет о незаконной добыче. Верные приказчики сразу дали знать хозяину в Невьянск. Вот тогда Демидов решился на хитрый ход. Захватив с собой мастера но плавке серебра Иоганна Юнгганса, он поспешил сам доложить императрице о якобы впервые выплавленном на Алтае серебре. Правда, он умолчал о том, что попутно получал золото, и что выплавка благородных металлов производилась им тайно не первый год. И даже самому себе Демидов боялся признаться, что в подземной части Невьянской башни был оборудован тайный монетный двор, где чеканились серебряные рубли.

Хитроумный ход не удался. Разоблачение Трегера вызвало сильное неудовольствие императрицы. Только заступничество благодетелей в лице барона И. А. Черкасова и других влиятельных придворных спасло именитого заводчика от суровых последствий «извета».

В Колывань для проверки «заявки» срочно послали бригадира Бейера. В январе 1745 года он приступил к плавке медно-серебряной руды, заранее заготовленной демидовскими приказчиками. Менее чем за год бригадир закончил порученное дело и в декабре возвратился в Петербург. Бейер доставил почти 45 пудов серебра, содержавшего по пробам около 12 фунтов золота.

Щедрый подарок Демидова обошелся ему дороговато: все его алтайские рудники и заводы были отобраны в казну.

Таким образом, еще в начале 40-х годов XVIII века Акинфий Демидов уже занимался незаконной добычей серебра, а возможно, и золота. Очевидно, этим он занимался раньше, еще со времен постройки Колыванского завода (1729 год?).

Чтобы дать ответ, следует выяснить, знал ли Акинфий Демидов в то время о содержании серебра в алтайских рудах? Горный инженер В. И. Рожков, который изучал деятельность Акинфия Демидова на Колывано-Воскресенских заводах в конце XIX века, опубликовал архивные данные. Из них можно сделать вывод, что уральский заводчик узнал о месторождениях меди и серебра на Алтае от «рудознатного» мастера Каменского завода Федора Инютина.

В 1720 году томский воевода поручил Инютину проверить заявки на медь в Томском и Кузнецком уездах. Местные жители, которым было невыгодно открытие государственных рудников, подкупили Инютина, и тот обманул горное начальство, привезя вместо богатых медных руд пустые породы. Обман вскоре раскрылся, и Инютин в начале 1724 года сбежал на Невьянский завод, где и попросил убежища у Демидова.

Осуществить проверку сведений, полученных от Инютина, и подать заявку на указанные им месторождения Демидов сразу не мог. Еще не утих скандал с посланцем томского воеводы, да и отношения с начальником горных заводов Урала и Сибири В. И. Татищевым оставляли желать лучшего.

В конце 1723 года Татищев отбыл с Урала, и Демидов сразу же послал на Алтай своих руководителей.

19 января 1726 года Демидов послал доношение в Берг-коллегию, в котором сообщает, что «для происку медных и прочих руд и осмотру руд и лесов посылал (рудоискателей) с заводов в Сибирь, в Томской и другие уезды в 1724 году». Рудоискатели возвратились в сентябре 1725 года и принесли весть об открытии ими богатых медных руд.

Подобная посылка Демидовым людей на Алтай за медью, когда еще полтора года назад он заявлял новому начальнику Уральских горных заводов генералу В. И. Геннину о своем нежеланий плавить «добрую» медную руду у себя, в данном случае многое проясняет. Вскоре после смерти отца, 17 ноября 1726 года, Акинфий Демидов отправился в Петербург. Здесь, 10 января 1726 года, он объявил императрице Екатерине Алексеевне об алтайских медных рудах, обнаруженных в верховьях рек Алея и Чарыша, в районах Венинской и Змеевой гор недалеко от озера Колывани, в бассейнах речек Муралихи и Таволжанки. Образцы руд передали а Берг-коллегию, откуда они попали к монетному мастеру И. А. Шлаттеру для анализа.

Пока шло испытание руд, Акинфий Демидов, еще ранее сделав им пробу, подал 19 января доношение в Берг-коллегию с просьбой предоставить право «в Томском и Кузнецком уездах медную нам руду копать и заводы заводить».

К 1 февраля были получены анализы руд. В своем заключении И. А, Шлаттер отметил, что руды содержат от 8 до 53 процентов чистой меди. Такая руда обещала огромные прибыли будущему заводовладельцу. Естественно, что он всеми силами старался скорее получить разрешение на строительство заводов.

Рис. 32. Акинфий Никитич Демидов. Гравюра.

Однако Акинфий Демидов думал о другом. 4 февраля он подал новое прошение, в нем, словно, между прочим, после просьб о запрещении «винной и пивной продажи» на намечаемых к строительству заводах и о взятии в компаньоны генерала В. И. Геннина, просил разрешить ему разрабатывать не только медные руды на Алтае, но и серебряные и золотые, «ежели же, где приищутся впредь».

Резолюцией от 16 февраля строительство медным заводов на Алтае разрешили с условием, что если там обнаружатся золотые или серебряные руды, то образцы их присылать на пробу в Берг-коллегию.

Это был очень неопределенный ответ на прошение, поскольку оставалось непонятным, кто же — заводчик или казна будет разрабатывать найденные руды. В общем, Акинфий Демидов, выслушав 17 февраля решение о строительстве заводов, заверил, что исполнит его в точности и в Берг-коллегию и в Сибирский Обер-бергамт «рапортовать о всем будет».

В подтверждение своей исполнительности Демидов тут же представил на пробу свинцовую руду. Анализ, который провел И. А. Шлаттер, показал, что содержание серебра в ней составило (в переводе на метрические меры) 1250 грамм на тонну. По тому времени это позволяло со значительной выгодой вести разработку.

Интересно, что местонахождение руды Демидов не указал. Тогда нарушились бы все его планы, и под угрозой оказалось бы разрешение на строительство заводов.

Еще лишь добиваясь разрешения строить заводы на Алтае, Акинфий Демидов уже знал о наличии серебра в алтайских рудах и намеревался его добывать. Имея на руках разрешение на строительство, Акинфий Демидов направил на Алтай своих приказчиков и мастеровых, которые на речке Локтевке построили небольшой медеплавильный заводик на две печи. Завод построили до осенних заморозков 1726 года. Первую полученную из печей черновую медь сразу отправили водным путем для очистки на Невьянский завод.

Проведя первые плавки, Демидов внезапно принял решение забросить Локтевский рудник и завод и обратился к генералу В. И. Геннину с просьбой прислать ему опытного в медном деле мастера для выбора места под новый завод.

В чем же дело? Содержание меди в локтевских рудах даже по тем временам было очень высоким — 37,5 %, вместо обычных 3–5 %. Локтевские руды оказались очень тугоплавкими и это могло послужить официальной причиной отказа от их разработки. Скорее всего, была другая причина.

Вот о ней-то заводчик и умолчал. Серебра, как установил потом академик Фальк, было всего ползолотника в пуде отборной руды (130 граммов на тонну).

Где же поставил Демидов новый завод? Посланные В. И. Генниным на Алтай в 1727 году специалисты-плавильщики по медному и серебряному делу — гиттенфервальтер Никифор Клеопин и саксонец Георги, прибыв на место и ознакомившись с положением дел, посоветовали начать строительство нового завода в трех верстах от первого, на реке Белой, впадающей в озеро Колывань.

Место было выбрано в районе распространения полиметаллических месторождений, содержащих, кроме меди, промышленные концентрации цинка, свинца, серебра и золота. Именно это и соответствовало намерениям Акинфия Демидова.

Ожидая крупные доходы, он стал вести строительство нового завода, названного Колыванским, самыми быстрыми темпами. В сентябре 1729 года Колыванский завод был пущен в действие и первые караваны с алтайской черновой рудой потянулись на Невьянский завод. Так началась таинственная деятельность демидовского Урало-Алтайского комплекса, долгое время смущавшего позднейших исследователей своим плохим географическим размещением.

Отправка черновой меди с Колыванского завода в Невьянск за 2000 верст показалась горным чиновникам необычайно подозрительной. Берг-коллегия направила в 1732 году на Алтай ревизоров: ассесора В. Райзера и капитана В. Фермора. Демидовские приказчики представили ревизорам такие «счетные книги», что ревизоры, вернувшись осенью в Петербург, смогли сообщить начальству, что «книги» ведутся у Демидова «не по правилам», а потому выразили недоверие цифровым показателям работы Колыванского завода. В. Райзер и В. Фермор указали и на серебро в разрабатываемых рудах.

Доносители изрядно мешали деятельности Акинфия Демидова как на Алтае, так и на Урале. Не успел горнозаводчик прийти в себя от наезда петербургских ревизоров на Алтай, как в мае 1733 года екатеринбургский фискал, подканцелярист Капустин подал императрице Анне Иоанновне «извет» о неплатеже в казну налогов с Невьянских заводов и о наличии на алтайских землях Демидова серебряной руды, которую «без указа плавить не велено».

Вслед посыпались новые «серебряные» доносы. Они попадали, как говорится, «в жилу». Именно в начале 30-х годов XVIII века началось «выколачивание» налогов с заводовладельцев, которые всяческими способами уклонялись от платежа пошлин. В августе 1733 года для этого была образована специальная комиссия под председательством президента Коммерц-коллегии барона П. П. Шафирова.

Сразу после создания комиссии на Невьянские заводы направился ревизор капитан С. Кожухов. Как ни тайно готовилась его поездка, Акинфий Демидов, будучи в Петербурге, узнал о ней и срочно направил в Невьянск гонца с наказами спрятать все заводские документы в подвал церкви. Ревизорской комиссии все же удалось установить, что выплавка чугуна на заводе оказалась в полтора раза больше, нежели было показано в ведомостях, присланных в Берг-коллегию.

Так обстояло дело в Невьянске. Алтайским медеплавильным заводом, на который также указывали доносители, комиссия почему-то не занималась. Хотя на Урале ходили упорные слухи о тайной выплавке на Невьянском заводе серебра из привозимой с Алтая черновой меди.

Вновь назначенный начальником горных заводов Урала и Алтая Татищев решился потревожить алтайскую вотчину Демидова. В 1736 году он направил на Кольванский завод экспедицию под руководством майора А. Угрюмова, чтобы отобрать завод в казну в связи с подозрением о выплавке на нем серебряных руд.

При пробной плавке руд, взятых с месторождения на реке Корбалихе, мастера экспедиции установили наличие в них серебра. Угрюмев не придал почему-то этому значения, посчитав, что плавильщик добавил в пробу «могильное чудское серебро или серебряные копейки». И все же Татищев добился того, чтобы завод был взят в казну. Лишь благодаря хлопотам высокопоставленных заступников, через несколько месяцев его возвратили обратно владельцу. Как видим, Демидов смог убедить кого-то «в верхах», что серебра там нет.

Прошло еще три года, в августе 1739 года академик И. Г. Гмелин, путешествуя по Сибири, посетил Колыванский завод и в своих путевых записях отметил, что тамошняя руда наряду с медью содержит и серебро.

Выходит, что серебро в медных рудах, которые плавились на Колыванском заводе, несомненно, было. Однако извлекали ли его из черновой меди?

Ответ на этот вопрос дают отдельные подозрительные моменты в деятельности Невьянского и Колыванского заводов.

Ревизоры В. Райзер и В. Фермор, обследовавшие демидовские рудники и заводы, отмечали, что с 1729 по 1731 г. там выплавлено 7868 пудов черновой меди, из которой 2552 пуда отправлено водным путем по Иртышу и Тоболу в Невьянск. О переправке черновой меди в Невьянск и ее очистке здесь сообщали и многие другие. Перевозка меди-сырца с Алтая на Урал за 2000 верст выглядит очень странно. Демидов объяснял это тем, что в районе Колыванского завода не имеется необходимого количества леса для пережигания на уголь и что не хватает рабочих для очистки меди на месте.

Повод для сомнения дает то, что после того как алтайские заводы отобрали в казну (1747 год), там с большой выгодой руду перерабатывали на месте и выплавляли чистую медь, серебро и золото. Местных лесов хватало для получения древесного угля.

Для более ясного представления себе странности перевозки черновой меди на такое огромное расстояние следует пояснить, что такое «черновая медь». При плавке обожженной руды в плавильных печах получался роштейн, то есть сплав сернистых соединений меди и железа с примесью других металлов. Этот сплав потом обжигали и получали черновую медь — продукт, в котором чистой меди было около 70 процентов.

Затем черновую медь плавили в разделительных или извлекательных печах, где отделяли железо и выжигали остатки серы. Из печей уже выходила красная медь — гаркупфер, в которой чистой меди содержалось 95 процентов, но еще оставались свинец, цинк, серебро, золото, никель, кобальт и разные редкие металлы.

В Невьянск для очистки перевозилась черновая медь, хотя гораздо выгоднее было транспортировать красную медь или чистую.

Для получения черновой меди в то время требовалось в 11 раз больше древесного угля, чем для ее дальнейшей очистки. Таким образом, это не такая и сложная проблема, как представлял ее Демидов перед казной.

Он говорил, что на Колыванском заводе ему не хватало мастеровых. Но вот какой парадокс: для очистки меди на месте рабочих не хватало, а для ее перевозки в Невьянск, на что требовалось (по расчету) в десять раз больше людей, нежели для очистки, люди находились.

С какой же целью перевозили черновую медь? Экономический подсчет показывает, что на одной лишь перевозке многих тысяч пудов ненужных примесей, которые содержались в черновой меди, Акинфий Демидов должен был терпеть громадные потери. А ведь подобное было не в его натуре. Именно эти «ненужные» примеси крайне были нужны Акинфию Демидову. В них имелось серебро и золото.

Производственный процесс отделения золота и серебра от меди в России освоили в первой четверти XVIII века. И трудно себе представить, чтобы практичный горнозаводчик Акинфий Демидов при очистке алтайской меди, богатой примесями благородных металлов, мог допустить, чтобы они шли вместе с отходами сразу в отвалы. Без сомнения, остаточный сплав (свинец, цинк, золото, серебро) подвергался аффинажу, то есть разделению.

В этом деле Демидову могли помочь иноземные мастера — специалисты по плавке серебра, работавшие на его Колыванском и Невьянском заводах. Видимо, не случайно очисткой меди в Невьянске занимался опытный плавильщик серебра Иоганн Юнгганс. Он навряд ли позволил бы допустить такую потерю ценных примесей.

О стремлении к тщательной очистке меди на Невьянском заводе свидетельствует письмо Акинфия Демидова, посланное им 12 марта 1733 года из Петербурга, приказчику Нижнетагильского завода Стефану Егорову (в Невьянске в то время хозяйничали ревизоры): «Колывано-Воскресенскую черную медь очисти всю, а Яков Сидоров (приказчик — В. Я.) пишет, что, де, та медь не совершенно очищена, будто оная в дело посуды не идет, кроме колокольного литья. И для бога смотри за гармахером, чтоб она шла в действие, чтоб нам от того не нажить худые славы».

Для колокольного литья требовалась медь особой чистоты. Опасение же «нажить худые славы» вызывалось боязнью, что ревизоры обнаружат в плохо очищенной меди золото и серебро.

Если алтайскую медь очищали от примесей в медных цехах Невьянского завода открыто, то где же производилась заключительная тайная операция по окончательной очистке серебра и золота от свинца и цинка и само отделение серебра от золота. Многочисленные легенды указывают на подземелья Невьянской башни.

Выплавка серебра и золота — процесс сложный. И если это делали под башней, то в ее районе существовала целая система подземных помещений, в которых можно было разместить людей, плавильные горны, топливо, продукты питания, сырье для плавки и многое другое. Без всего этого секретный цех Демидова не смог бы действовать. Вопрос о подземельях до сего времени остается открытым. Хотя известно достаточно много свидетельств о подземных помещениях под башней, под бывшей заводской конторой и «господским домом», расположенными недалеко от «звонницы».

Самые ранние официальные сведения о подвалах под башней содержатся в рукописной «Книге мемориальной о заводском производстве», завершенной в 1770 году невьянским приказчиком Григорием Махотиным. Описывая заводские строения, Махотин сообщает: «Под тою башнею полат, внизу складенных» и дальше упоминает еще «полатку» под крыльцом башни.

В книжечке В. Г. Федорова «Тайны Невьянской башни» (1961 г.) приводится прошение участника волнений работных людей на Невьянском заводе в 1824–1825 годах, «бунтовщика» П. Е. Меньшикова, жаловавшегося на помещение его «под строжайший караул в ужасную палатку под башнею».

Что башня строилась именно для этой цели, можно судить по тому, что дымоходы из подвалов были заложены сразу при сооружении стен. Отсюда еще один вывод: когда строили башню, первые Демидовы уже знали о возможности добычи серебра и золота из алтайских (а может быть, уральских?) руд.

Тульские оружейники Демидовы, Никита и его сын Акинфий, были людьми настойчивыми и страстными. За что бы они ни брались, всегда старались взять в этом деле верх. «Было много общего в этих натурах… работали до кровавого пота и, кажется, не знали границ своим замыслам», — писал о Демидовых и их покровителе Петре I Д. Н. Мамин-Сибиряк. Демидовы, благодаря энергии и предприимчивости, столь редкой в тогдашней Руси, смогли первыми на Урале получить так необходимый в то время России чугун. Произошло это на Невьянском заводе 16 декабря 1701 года.

«Нельзя не прийти к выводу, что Полтавская битва, а в конечном итоге и Северная война были выиграны в значительной мере благодаря уральской металлургии», — писал известный историк Д. А. Кашинцев.

В 1721 году на Невьянском заводе трудились 250 «высококвалифицированных», выражаясь современным языком, работников, мастеров и подмастерьев.

Примерно в середине 20-х годов XVIII века на Невьянском заводе появились каменный господский дом и заводская контора. А рядом с деревянной церковью поставили каменную колокольню, которую более двухсот лет любопытствующие путешественники будут называть падающей, а местные жители их поправлять: «Нет! Наша башня наклонная!»

Однако встает вопрос, на который до сего времени нет ответа. С чего это вдруг отец и сын Демидовы, люди крайне практичные, вложили деньги не в завод, не в новую домну, а решили построить башню? Как оборонное сооружение она не может рассматриваться. Завод стоял внутри крепости, правда, деревянной, но достаточно крепкой, чтобы сдержать натиск разных лихоимцев. С большой натяжкой башню можно назвать сторожевой колокольней, поскольку для таких целей гораздо разумнее было бы срубить небольшую недорогую сторожку на горе, у подножия которой расположился завод.

Невьянская башня поражает воображение. Толщина стен нижнего этажа около двух метров. Строили башню из кирпича, называемого подпятным (глину месили пятками). Приходил приказчик и тростью, как щупом, проверял работу: готова ли глина для формовки. Кирпич длиной 32 сантиметра имел клиновидную форму, чтобы башня не съезжала (невьянцы такой кирпич называли «морковным»). Башня состоит из мощного четырехэтажного четверика, трех восьмигранных ярусов с балконами и шатра с флюгером.

Первый восьмигранный ярус держит уникальный железочугунный каркас. Уже в то время (1725 г.) зодчие сделали попытку правильно сочетать два разнородных металла, дающих при совместной работе прекрасную систему. При взгляде со стороны башня вызывает светлые чувства, ощущение полета. Но изнутри она живет совсем другой жизнью. Тяжелые двери, украшенные грубым, варварски красивым чугунным литьем. Пустые, свежепобеленные комнаты, напоминающие монашеские кельи. Лестницы всех видов — каменные и деревянные, широкие и узкие, прямые и закрученные в штопор; наклонные, поэтажные полы, где любого стоящего на них так и сносит неведомой силой к каменной стене…

Из множества башенных комнат особенно интересны две. На третий этаж со второго, в рудную лабораторию Демидовых, где находился «пробирной горн», можно попасть только по узкой винтовой лестнице, встроенной в толщу двухметровой стены. Акинфий Демидов всю жизнь клялся, что в невьянской земле нет золота. Однако в саже, взятой из дымохода печи, нынешние исследователи обнаружили не только золото, но и серебро. И медь…

Рис. 33. Невьянская башня, где располагался тайный монетный двор Акинфия Демидова (в разрезе).

Другую комнату называют «слуховой». Если встать лицом в один из углов, четко можно услышать шепот человека, находящегося в противоположном углу. Подобный акустический эффект вызван двумя причинами: особой геометрией сводчатого потолка и определенным соответствием высоты свода и размеров комнат. Звук идет вдоль оси-свода полосой около 60 сантиметров и буквально обрушивается на слушающего. Ощущение неприятное, кажется, что стена разговаривает с человеком. Человек, стоящий посреди комнаты, не слышит этих тайных переговоров. Если на пути скольжения звука установить поглощающий экран, чудо пропадает.

Итак, еще одна загадка башни: «Слуховая комната» — случайность, гениальная ошибка строителей или тонкий расчет? Бели расчет, то кого подслушивал Акинфий Демидов? Недаром, видно, про него говорили в народе: «Демид все слышит…»

Первый российский император Петр I внимательно следил за чистотой государственной денежной системы.

После смерти Петра на престол взошла его немецкая жена Екатерина I. Фактическую же власть прибрал к рукам А. Меншиков. Старый сподвижник Петра всегда был нечист на руку. Теперь же, получив полномочия и избавившись от строгого государева ока, он принялся экспериментировать с серебряными деньгами. Всего за несколько месяцев, с мая по июль 1726 года, проба серебра скатилась с 64-й на 42-ю. Последние чеканились в сплаве с мышьяком. После прекращения чеканки «меншиковские» монеты были немедленно аннулированы. О том, каким было их качество, свидетельствует такой факт: слитки 42-й пробы, пролежав несколько дней на монетном дворе, начали источать непонятную черную жидкость.

Так был дан один из первых прецедентов чеканки фальшивых серебряных денег.

Крупные монеты Екатерина I украсила своим портретом в сочетании с государственным гербом. Только повернут он был почему-то не вправо, как принято, а влево. В народе такие рубли прозвали «оборотниками».

Следом за Екатериной I в 1727 году императором стал Петр II, двенадцатилетний внук Петра I, сын казненного им царевича Алексея.

В 1730 году юный царь внезапно скончался. На престол была призвана племянница Петра I Анна Иоанновна. Ее десятилетнее правление внесло свой вклад в монетное дело. Экстравагантная императрица на рублях увековечила свои многочисленные портреты с разнообразными прическами нарядами и украшениями.

Рис. 34. Рубль Анны Иоанновны, 1734 год.

Прославила себя Анна Иоанновна невиданным ранее государственным мошенничеством. С 1735 года началась тайная чеканка иностранных золотых монет — голландских дукатов, прозывавшихся в России червонцами. В официальных документах их таинственно нарекли «известной монетой». Поддельными монетами выплачивали жалованье. В Украине дукаты российского «розлива» называли «лобанчиками» или «пучковыми» по изображению воина с пучком стрел. Лишь в 1868 году была прекращена чеканка этих монет.

Положить конец десятилетнему правлению Анны и ее любовника Вирона выпало А. Разумовскому. Обласканный царедворцами за звучный голос, необыкновенную красоту, он пришелся по сердцу юной царевне Елизавете, дочери Петра I. С помощью фаворита Елизавета Петровна смогла прийти к власти, заточив в тюрьму маленького наследника — двоюродного внука Анны Иоанновны Ивана VI.

За несколько месяцев правления младенца Иоанна успели выпустить монеты с его портретом (правда, во взрослом виде). Елизавета строго-настрого запретила употребление этих монет. Многие из рублей Иоанна были перечеканены, на них выбивался портрет Елизаветы.

Серебряные рубли, очевидно, чеканились Акинфием Демидовым в то время, когда в Петербурге происходила непрерывная придворная сумятица. Все жили в напряжении ожидая смены правителя. Сначала Демидов изучил опыт изготовления фальшивых денег А. Д. Меншиковым. В России всегда хватало талантливых людей. Их-то и привлек сообразительный заводчик в свой тайный монетный двор. Практически он ничем и не рисковал. В случае необходимости затопить подвалы Невьянской башни он успевал.

В Невьянске существует такое предание. Однажды императрица играла в карты с Акинфием Демидовым. Перед тем как сдать карты, она взяла в руки пригоршню серебряных монет и неожиданно спросила своего партнера: «Чьей работы — твоей или моей?» Демидов немедленно ответил: «Все твое, матушка: и мы твои, и работа наша твоя».

Возникает вопрос: зачем этому богачу фальшивые деньги? Акинфий Демидов построил около 25 новых металлургических заводов. Для такого строительства требовались огромные средства. А нещадная эксплуатация крепостных хоть и приносила огромный доход, но, очевидно, его не хватало.

 

«Эфраимиты» Фридриха II Великого

Прусского короля Фридриха II Великого (1712–1797 гг.) — «Старого Фрица» — потомки называли блестящим правителем, «философом на троне». Какова нее была его философия? Великий Вольтер сказал о Фридрихе: «Он плюет в миску, чтобы отвратить других».

Фридрих Великий свои философские взгляды изложил в книге «Опровержение доводов князя Макиавелли». Эту книгу издал Вольтер под измененным названием «Анти-Макиавелли», не сообщая при этом фамилии автора. Однако Европа прекрасно знала, кто так резко выступил против теоретика эффективного правления.

«Старый Фриц» был так увлечен проблематикой управления, что считал своей обязанностью оправдаться, почему он заглядывает за грязные кулисы власти.

«Мир является как бы партией игры, где есть как порядочные игроки, так и мошенники. Так вот, князь, который должен принять участие в этой партии, не желая пасть жертвой мошенничества, должен знать способ обмана не для того, чтобы самому на практике применять это знание, а затем, чтобы не дать себя обмануть».

Далее «Старый Фриц» говорит: «Все разумные люди, а, прежде всего, те, которых Провидение предназначило для правления другими, должны составить себе план поведения, так добротно обоснованный на умозаключении и такой точный, как геометрическое доказательство. Скрупулезное следование такой системе будет средством, которое позволяет действовать всегда результативно и не отдаляясь от своей цели. Таким образом можно будет все обстоятельства и все события склонить к своим планам; все сложится для выполнения предпринятых намерений.

Фридрих строго исполнял свои же советы, когда в начале лета 1740 года он занял прусский трон, его считали образованным, открытым, терпимым и сказочно богатым. Во многом его почитатели ошибались.

Сказочное богатство состояло из 8,7 млн. талеров и серебряных сокровищ берлинского замка, который сестра Фридриха Вильгельмина Фридрике Софи фон Байрейт оценила в 6 млн. талеров.

Через пять лет вся наличность прусского короля была спущена в первой (1740–1742 гг.) и второй (1744–1745 гг.). Силезских войнах. Первоначальный капитал для новой кампании, в которой Фридрих был в союзе с Англией и некоторыми германскими государствами за обладание Силезией и Саксонией против коалиции Австрии, Франции, России, Швеции и большинства германских княжеств, финансовые эксперты Фридриха оценили в 5,5 млн. талеров. Некоторая часть серебряных сокровищ была пущена в переплав, что дало 1,5 млн. талеров. Безжалостный налоговый пресс принес еще 2,3 млн. талеров. Необходимо было собрать 1,5 млн. талеров. Этого могло хватить только в случае быстрого окончания войны.

Большие надежды Фридрих II возлагал на созданную к этому времени большую шпионскую организацию. Он писал: „Зная всегда и заблаговременно намерения противника, можно заручиться превосходством сил даже при численно слабейшей армии“. При Росбазе Фридрих на голову разгромил французскую армию маршала принца де Субиза. Объясняя причины своей победы, Фридрих откровенно заметил: „За маршалом де Субизом двигаются сто поваров, а впереди меня — сто шпионов“. Однако шпионам необходимо было платить — и немалые деньги. Например, в 1755 году Фридрих безуспешно пытался за 500 тыс. экю подкупить любовницу французского короля маркизу Помпадур. Маркиза посчитала сумму достаточно небольшой.

Попав в безвыходное положение, рационально мыслящий король обратился за помощью к одной из жриц алхимии с символическим именем Нотнагель (фамилия „говорящая“ — „аварийная игла“, „аварийный гвоздь“). Жрица алхимии заверила короля, что может „сделать“ золота на 1 млн. талеров. Естественно, что эксперимент не удался. Поскольку дело было совершенно секретным, судьба производительницы золота осталась неизвестной. Как видим и „философ на троне“ попался на удочку обманчивого искусства алхимиков. В конце концов, король вынужден был признать: „Алхимия — это род болезни; кажется, на какое-то время она излечена разумом, но вдруг вновь возвращается и поистине становится эпидемией…“

Когда прусские войска под командованием Фридриха II вступили на территорию Польши и Литвы, им достались богатые трофеи, самыми ценными из которых оказались неказистые инструменты для чеканки литовских монет. Узнав о неожиданной находке, Фридрих, прежде всего, поспешил всех, кто так или иначе узнал об этих инструментах, арестовать и взять под строгую охрану. Потом он поручил трем авантюристам-фальшивомонетчикам приступить к чеканке литовских монет. Им выдали серебро, но с условием, что они будут его использовать „экономно“. Троица мошенников начала изготовление монет, которые лишь выглядели серебряными. Поскольку эти монеты должны были иметь вид бывших в употреблении, излишний блеск их поверхности устранялся при помощи так называемого винного камня. Монеты чеканили с той же датой, что и подлинные. Неудивительно, что купцы, которые снабжали прусскую армию, эти деньги брали без колебаний. Эта „святая троица“ отчеканила фальшивых денег на многие миллионы.

Завоевание Саксонии было первой целью прусской армии. Необходимые для войск мелкие монеты для покрытия первых военных потребностей уже были изготовлены по образу лейпцигских монет в Кенигсберге и Бреслау, пока в строгом соответствии с саксонскими нормами. Как видим, Фридрих II начинает потихоньку увлекаться фальшивомонетничеством.

29 августа 1766 года 61 тысяча прусских войск вторгается в Саксонию. Начинается третья Силезская война, или, как ее потом назвали, Семилетняя война (1756–1763 гг.). Саксонская армия, насчитывавшая всего 19 тыс. человек, уже к. середине сентября была разбита.

Прусское генеральное военное командование на занятой саксонской территории должно было позаботиться о том, как пополнить свои войска саксонскими солдатами, а прусскую казну — саксонскими деньгами.

Контрибуция была установлена в размере 5 млн. талеров. Однако это было еще не все. 5 ноября появился королевский приказ о включении лейпцигского двора во владения прусской короны. Подобный указ был вызван тем, что саксонский арендатор монетного двора Фреге боялся ухудшать качество монет. Тогда Фридрих нашел нового арендатора в лице берлинской фирмы „Эфраим и сыновья“. За чеканку миллиона имперских талеров в разменной монете фирма готова была уплатить королю 200 тыс. имперских талеров. „Монетная стопа“ этих монет, их весовые и качественные характеристики были гораздо ниже исходного уровня. При Фреге монетный масштаб составлял 14 талеров разменной монеты из марки серебра. Чтобы вносить арендную плату, Эфраим довел выпуск монет до 18 и даже 20 талеров. Обман жителей оккупированной территории усугублялся тем, что на обесцененных монетах ставились довоенные годы выпуска 1753 и 1764.

Когда прусские войска остановились в Богемии, Эфраим предложил подделывать австрийские монеты достоинством в 7, 10 и 20 кройцеров из расчета 200 тыс. монет на 1 млн. талеров. Глава оккупационных властей в Саксонии Фридрих Вильгельм Борке сопроводил эти предложения своим комментарием. Он давал высокую оценку такой афере, поскольку тогда солдаты Богемии обойдутся дешевле. И направил предложения Фридриху II. Король не был удовлетворен предложенным и потребовал 350 тыс. талеров за разрешение на чеканку. „Эфраим и сыновья“ согласились, но при условии, что им будет позволено изготовить монет на сумму в 1,5 млн. талеров. Контракт был заключен. Фальшивые монеты должны были чеканиться в Дрездене и Праге. К такому счастью, население Богемии не очень пострадало. После поражения под Кельном (1757 г.) прусские войска оставили основную часть Богемии… Под давлением нарастающих требований короля продукция саксонских монетных дворов начала катастрофически обесцениваться. Вместо первоначальных 14 талеров из марки серебра начали чеканить 45 талеров в мелких монетах. В истории фальшивомонетничества наступил праздник. И все же в каждом договоре со своими монетными арендаторами Фридрих II специальным пунктом оговаривал, что саксонские монеты не должны попадать в Пруссию. Обесцененные монеты в восемь грошей, а также саксонские 6-, 3-грошовые монеты были основными деньгами войны. Около 25 млн. талеров Фридрих II получил от чеканки фальшивых денег. Это 1/6 того, во что ему обошлась вся Семилетняя война. Эти фальшивые монеты прозвали „эфраимитами“. Прозвище было унаследовано прусскими монетами в 1/3 талера, которые стали чеканиться в Дрездене с 1757 года, и 12-грошовыми монетами. Такое прозвище отражало разочарование прусского населения, страдавшего от „похудения“ денег. „Эфраимиты“ вскоре стали настолько непопулярными, что на улицах Берлина пели куплеты: „Прекрасны снаружи, ужасны внутри, — Фридрих снаружи, Офраим внутри“.

Рис. 35. Прусский король Фридрих XI Великий, по прозвищу „Старый Фриц“, проводил операции с фальшивыми монетами.

Примеру „Старого Фрица“ последовали другие „монетные господа“. Первым стал граф фон Вид, который в своей мастерской в Нойвиде чеканил недоброкачественные 4-грошовые монеты, сбывал их в основном в Саксонии, составляя конкуренцию прусским „фальшивомонетчикам“. Мастерская была закрыта только в 1760 году по настоянию императора Франца I.

Не медлили и маркграф фон Ансбах, который организовал производство фальшивых монет в своем родовом имении в Ансбахе, как и князь фон Сайн-Виттгенштейн-Альтенкирхен, чеканивший монеты в Сайне. Необычайно большие неприятности доставляла Фридриху II мастерская князя фон Ангальт-Бернбург Виктора Фридриха, действовавшая с 1758 года. Только в конце 1760 года с применением силы Фридриху II удалось закрыть и опечатать эту мастерскую. В ответ Виктор Фридрих заявил, что если его лишат монетной мастерской, он не будет платить налоги, связанные с войной. Явная угроза возымела действие. Виктор Фридрих получил разрешение возобновить чеканку монет. Однако он не должен был направлять свои монеты, очень походившие на прусские 8-, 5- и 2-грошовые монеты, в Пруссию.

Теперь транспорты купцов, направляющиеся на запад, обыскивались. Прусские деньги не подлежали вывозу. К прибыльному делу фальшивомонетничества вскоре присоединились герцог Вюртембергский, герцог Саксонский-Веймарский Айзенахский, герцог Мекленбургский-Шверинский и многие другие. Масштаб производимых ими денег увеличился до 44 и 45 талеров из марки.

Естественно, что вину за монетные махинации возложили на евреев, которые, в основном, являлись арендаторами королевских и многих других монетных дворов.

Безусловно, в руках Эфраимов тоже оседало немало из того, что они делали по заказу своих господ. Ярким свидетельством их власти стал великолепный дворец Эфраимов в Берлине. При Гогенцоллернах они были в большой чести, а глава предприятия получил ранг тайного советника. „Эфраим и сыновья“ занимались денежным обманом, но чеканили „эфраимиты“ по указке своих высокопоставленных хозяев.

О том, что евреи не были ответственны за фальшивомонетничество Фридриха II, говорит такой эпизод. Англия обещала Пруссии за кампанию против Франции, Австрии, России значительные субсидии. Их представление было начато в середине 1758 года: золото стоимостью 1 367 626 и серебро стоимостью 2 655 388 имперских талеров. Изготовление монет из полученных драгоценных металлов поручили не арендаторам-евреям, а производило само государство. Ученые рассказали Фридриху о том, что существуют способы облагораживания меди. 11 ноября 1760 года король пишет предписание тайному военному советнику Фридриху Готтхольду Коппену: „Я располагаю информацией, что существует способ рафинирования меди, при котором обработанная рафинированная медь может использоваться вместе с золотом для чеканки монет, внутренняя ценность которых значительно выше, чем стоимость монет, сделанных из обычной меди. Если сейчас дополненные плохой медью монеты с монет с изображением Фридриха (эти монеты должны быть золотыми) до своей ценности примерно соответствуют 2 талерам, 12 грошам, то использование рафинированной меди повышает стоимость до 4 талеров… Так как это может дать значительную прибыль и увеличить доходы от чеканки монет, я пришел к решению, что все золото, субсидированное англичанами и пока не превращенное в монеты, должно быть использовано в соответствии с этим способом на монетном дворе в Берлине. Все должно оставаться в моей собственности, чтобы никакие евреи-монетчики не имели с этим ничего общего и не могли отчеканить ни одной монеты из оставшегося английского золота“. Этим же приказом король обязал директора берлинского монетного двора и его главного мастера к строжайшей секретности.

„Философ на троне“ снова оказался в плену трюкачества алхимиков. Если бы этому просвещенному самодержцу были известны комедии англичанина Бена Джонсона, то все было бы иначе.

В появившейся в 1605 году комедии „Эй, к востоку“ ее авторы Бен Джонсон, Джон Марстон и Джордж Чампен показали, как подмастерье Квиксильвер, обучающийся „золотым делам“, дает шкиперу Сигалу квалифицированный урок фальшивомонетничества: „Даже самый последний подмастерье знает, как это делается. Но я расскажу тебе, как ты сам можешь заставить медь побледнеть. Возьми мышьяк — это прекрасный яд. Промой его три-четыре раза, потом помести в стакан с химией, пусть он превратится в отвар. Через 24 часа он будет готов. Этим твердым порошком нужно тщательно натереть хорошенько вычищенную медь. Дело сделано“. Квиксильвер знает также рецепт утяжеления фальшивой монеты.

„Химия“ — это, очевидно, винный камень. В 1626 году 1 один фальшивомонетчик из Люксембурга признался, что если в расплавленную шведскую медь (медь с небольшим содержанием серебра) добавить мышьяк и винный камень, то она становится белой, как монета в три су.

Пока остается загадкой, каким образом прусский король собирался делать золотые монеты еще более золотыми. Во всяком случае, он распорядился новые золотые монеты с изображением императора Августа чеканить не в 1, а в 7 карат. После этого „Старый Фриц“ возмущался, почему его фальшивомонетный трюк не удался. Народ не желал брать плохую золотую монету по ее объявленной стоимости.

Вину возложили на евреев-монетчиков. Имена монетчика арендатора Даниэля Итцига и банкира Натана Фейтеля Эфраима стали в Берлине символом мошеннического „еврейского ростовщичества“.

Король решил снова произвести уменьшение содержания драгоценного металла в монетах. Его подход к этому вопросу был неправильным. Король и слышать не желал, что содержание металла в монете не должно быть произвольным. Чтобы разубедить его в этом, Натан Фейтель Эфраим пытался привести пример с разменной монетой. Король стоял на своем. Чеканку ущербных монет он обосновал тем, что надо не допустить подъема промышленности в Польше, Поэтому следует привести в негодность основной измеритель, оценивающий и воплощающий в себе все предметы, то есть польские деньги. На фальшивые деньги стали закупать в Польше овощи и 6 зерно.

Тайный советник Прусского королевства Бенджамин Фейтель Эфраим, сын Натана, говорит о Фридрихе Великом, как о фальшивомонетчике: „Привязанность большого человека чеканить в уменьшенном виде чужие монеты восходит еще к Семилетней войне. Эта страсть не покидала его, так как тем самым король находил не только необходимые для ведения войн средства, но и скрытым образом взимал контрибуцию со своих соседей“.

Великий немецкий поэт Генрих Гейне в своих „Путевых картинах“ пишет: „В денежной политике Пруссия продвинулась далеко вперед. Там умеют, смышлено примешивая медь, сделать так, чтобы щеки короля на новой монете краснели“.

Правда, это уже относится к тому периоду, когда прусские серебряные сокровища, за небольшим исключением, из берлинского замка давно попали на монетные дворы.

 

„Не стоит и Континенталя“

Данная поговорка, бытующая у американцев более 200 лет, — своеобразная память о подделке долларов англичанами в период борьбы молодой Америки за свою независимость.

Первоначально в американских колониях денег почти не было. Англия не завозила монеты и запрещала колониям выпускать свои, вынуждая таким образом торговать исключительно с метрополией. Без денег колонисты не могли вступать в деловые отношения с иностранцами, требовавшими оплаты наличными. Однако американцы могли покупать продукты у английских купцов по векселям, которые они получали от других английских торговцев в обмен на собственные товары.

Испытывая острую нехватку наличности, оборотистые пионеры научились у краснокожих друзей использовать своеобразные заменители денег. Это могли быть бобровые шкуры, зерно, пули для мушкетов, гвозди. В табачных колониях Вирджинии и Мэриленда валютой служили квитанции на табак.

Кроме английских шиллингов, американские колонисты с удовольствием пользовались иностранными монетами. Наиболее распространенными из них являлись большие испанские талеры. Для обмена монету иногда рубили на восемь кусков. И сейчас название кусочков означает мелкие монеты. Два куска равнялись четверти доллара, четыре — половине доллара. В 1652 году в колонии Массачусетс были выпущены первые американские монеты. Это было несколько видов серебряных монет. Среди них два с поэтично-ботаническими названиями — сосновый шиллинг и дубовый шиллинг. Пионер монетопечатания — Массачусетс продолжал выпуск монет 30 лет, не считаясь с английским законом. По этому закону лишь монарх имел право выпускать деньги. Этот закон колонисты смогли обойти с помощью небольшой хитрой уловки. Все монеты, невзирая на реальный год выпуска, датировались 1652 годом.

В истории США зафиксировано имя первого фальшивомонетчика, который подделывал американские монеты. В 1654 году перед судом предстал Джон дю Плисе. В декабре 1683 года губернатор и муниципальные власти Нью-Йорка издали приказ. Жители города предупреждались, что в их провинции появились фальшивые монеты.

С этого времени начался бизнес на фальшивых деньгах. Дело дошло до того, что верхняя палата Ассамблеи провинции Коннектикут специально занималась вопросом борьбы с так называемыми „черными шиллингами“.

Особая эпоха для фальшивомонетничества началась в 1690 году, когда в Массачусетсе появились первые бумажные деньги, названные аккредитивами. Это были квитанции для займов граждан колониальному правительству.

Рис. 36. Денежный билет, выпущенный 3 февраля 1690 года колонией Массачусетс в Новой Англии. Из книги Ф. Броделя „Структуры повседневности“, том. 1, стр. 475, Москва. „Прогресс“, 1986 год.

Печатались они на простои бумаге, только на одной стороне. На прямоугольном листе без водяных знаков была отпечатана невзрачная виньетка, герб, номинал, подписи должностных лиц. Поначалу все печаталось черной краской, но потом герб и виньетки начали печатать красной. Бывало, что делалась и надпись о золотом или серебряном обеспечении денег, а также предупреждающая надпись о том, что изготовление фальшивых денег карается смертной казнью. С течением времени внешний вид денег стал меняться. Так, 2 шиллинга провинции Нью-Гемпшир (1743 г.) и 20 шиллингов провинции Коннектикут (1756 г.) приобрели сложный орнамент, а одна из сторон 20-шиллинговой банкноты по отпечатанному на ней рисунку скорее напоминала ковер.

В целях борьбы с фальшивомонетчиками каждая провинция прибегала к особым уловкам: печатались секретные завитушки, особым шрифтом слова. В Южной Каролине на деньгах 1776 года использовали древнееврейский и греческий алфавит. В Пенсильвании бумажные деньги разного достоинства имели разное написание провинции. Это была не опечатка, а еще одно средство в борьбе с фальшивомонетчиками.

Такие деньги подделывать было нетрудно. Они выпускались достоинством в 3, 5, 10, 15 и более фунтов стерлингов. Вот почему подделывать их было более выгоднее, нежели монеты достоинством в несколько пенсов. До нас дошли имена первых подделывателей бумажных денег США: Роберт Фентон и Бенджамин Пирс. Американские бумажные деньги первого выпуска имели один край неровный (часто правый). Таким наивным способом хотели затруднить подделывание денег. В монетном дворе хранился корешок, противоположный край которого был точно такой же, как у денежного знака данной серии. Деньги изнашивались быстро, и не то что край, а даже изображение денежного знака невозможно было различить. Да и, подделывая деньги, вовсе нетрудно было вырезать край знака необходимым образом.

Это доказал своими „подвигами“ на ниве фальшивомонетничества в начале XVIII века Джон Поттер. Он был одним из самых богатых и наиболее влиятельных граждан провинции Род-Айленд, На деньгах, выпускаемых в этой провинции, в числе других стояла и его подпись. В историю Джон Поттер вошел потому, что был одним из самых хитрых и ловких фальшивомонетчиков своей эпохи!

Однажды Джон Поттер пришел на монетный двор, располагающийся в Ньюпорте. Как человека высокопоставленного и уважаемого его ознакомили с деятельностью печатников, граверов и других мастеров. Покидая монетный двор, Джон Поттер уносил с собой самое важное — четкое представление, как печатаются деньги.

Прошло некоторое время, и у самого Поттера начал действовать собственный „монетный двор“. Его единственным работником являлся помощник Поттера, фамилия которого остается пока неизвестной. Изготовленные им деньги были фальшивыми, но подпись Джона Поттера, естественно, была самая настоящая. Фактически это были „частично“ поддельные деньги. Остальные подписи Поттер подделывал собственноручно. Поскольку сам фальшивомонетчик стоял у кормила власти, то он первый узнал о появлении в провинции фальшивых денег. Лишь только их принесли ему, Поттер взял несколько своих и настоящих денег и пошел к главному печатнику монетного двора. Он стал корить печатника за то, что одни деньги получаются хорошо, а другие из рук вон плохо.

Бедный печатник, не зная еще о появлении фальшивых денег, клялся-божился, что деньги Поттера — самые настоящие. Он пожаловался, что печатная форма изнашивается быстро и не всегда удается подобрать одинаковый состав краски. Поттер милостиво простил печатника. Потом предложил подписать заявление о том, что некоторые расхождения во внешнем виде денег вызваны недосмотром печатника.

Поттер работал достаточно долго на ниве фальшивомонетничества. И все же попался. Приобретенное богатство — 10 000 фунтов стерлингов — огромные по тому времени деньги — помогло ему сохранить жизнь, достоинство. Иначе его ждало постыдное и мучительное наказание.

В те далекие времена в США виновных в нарушении закона приговаривали к отсечению ушей, клеймению на обеих щеках буквой R (Rascal — „негодяй, мошенник“), избиению плетью и выставлению на всеобщее обозрение у позорного столба. Оно проводилось так: преступник всходил на прямоугольный помост, его голову и руки зажимали широкой прямоугольной колодкой. В таком неудобном положении он находился довольно долгое время. Здесь же вывешивалось соответствующее разъяснение. В случае приговора к смертной казни виновного просто вешали.

Несмотря на строгую кару, бизнес на фальшивых деньгах процветал. В 1735 году в штате Южная Каролина деньги достоинством 15 и 10 фунтов стерлингов были полностью изъяты из обращения. Как тогда говорили, денежные знаки были подделаны „разными дьявольскими личностями“, а отличить подлинные от фальшивых никто не мог.

Изготовлением денег занимались и женщины. Наиболее талантливая из них Мэри Ваттерворт даже вошла в историю.

Владелец небольшой строительной фирмы Джон Ваттерворт в округе был известен как „муж Мэри“. Молодая 30-летняя женщина, мать семерых детей (!) была очень энергичной, находчивой женщиной.

Деньги в семье были, но Мэри казалось, что чего-то все нее не хватает для полного счастья. Безусловно, еще денег, много денег, В глухом углу провинции Род-Айленд не было золотых приисков, россыпей алмазов. Казалось, негде раздобыть желанных денег. Упорная, настойчивая Мэри не стала ждать манны небесной. Однажды, когда дети уже улеглись, на кухне собрался семейный совет; Джон, Мэри, ее братья Исраэл, Стивен и Николас, жена Николаса — Ханна. Мэри рассказала нм о том, как ей удалось изготовить поддельные деньги, не прибегая к помощи клише. Мэри не раз замечала, что краска на новых бумажных деньгах провинции Род-Айленд достоинством в 5 фунтов стерлингов высыхает не так быстро. Мэри взяла влажный муслин, наложила его на ассигнацию и стала осторожно гладить теплым утюгом. Рисунок ассигнации достаточно четко отпечатался на материи. Потом она приложила муслин к чистому листу бумаги и еще более горячим утюгом попыталась „перепечатать“ это изображение. В результате получилось относительно сносное подобие ассигнации. „Матрицу“ Мэри сожгла. За тем с помощью гусиных перьев и краски дорисовала плохо отпечатавшиеся детали.

После совещания фальшивомонетническая фирма „Мэри Ваттерворт и К°“ заработала на полную мощь.

Мужчины готовили гусиные перья разной толщины и дорисовывали более простой рисунок оборотной стороны. Мэри и Ханна занимались „глажкой“ и доводили до кондиции завитушки на основной стороне ассигнации.

Изготовленные деньги Мэри продавала надежным лицам за половину номинала.

Власти заметили появление поддельных денег. Никто не думал, что фальшивки изготавливались „кухонным методом“ с помощью утюга и гусиных перьев. Полиция усиленно искала клише, для этого устраивались поголовные обыски. Обыски ничего не дали, а фальшивки продолжали появляться. Почти восемь лет шло это своеобразное противостояние монетных дворов. В июле 1733 года для фирмы „Ваттерворт и К°“ произошло неприятное событие.

19 июля 1733 года 20-пушечный фрегат „Грейхаунд“ взял на абордаж у американских берегов пиратское судно „Рейнджер“. Это событие взволновало жителей небольшого городка Ньюпорт и близлежащих поселений. Люди устремились к гавани, куда „Грейхаунд“ должен был отбуксировать „Рейнджер“.

Поспешил в Ньюпорт и экипаж, в котором ехали три прелестные девицы и галантный джентльмен, одетый в шикарный камзол. Прибыв в Ньюпорт, веселая компания поспешила в салун, чтобы отметить свое знакомство. Кавалер заказал роскошный обед с дорогими напитками. Когда подошло время расчета, кавалер достал толстую пачку 5-фунтовых бумажек. Щедро дав на „чаевые“ трактирщику, он приготовился с дамами идти в гавань. Вот тут произошло непредвиденное: трактирщик оказался очень осторожным. Вскоре незадачливый ухажер-фальшивомонетчик очутился в тюрьме с 26 пиратами с судна „Рейнджер“.

Полиция, прознав от кого, он получил фальшивые деньги, поспешила к дому Баттерворт. Тщательный обыск ничего не дал. Полиция не нашла никакого клише. Всю семью арестовали. Но из-за отсутствия главной улики всех вынуждены были отпустить. На всякий случай власти полностью изъяли все 5-фунтовые деньги из обращения. Прекратив бизнес на фальшивых деньгах, Мэри умерла в возрасте 89 лет, оставив приличное состояние своим потомкам.

„Королями фальшивомонетчиков“ середины XVIII века были Оуэн Салливан и Самюэль Форд по прозвищу „Казначей трех провинций“.

1 марта 1756 года, невзирая на холод и дождь, ранним утром в дремучем лесу северной части провинции Новая Англия появилась группа вооруженных всадников. Возглавлял ее детектив из города Нью-Хейвен Элифалет Бичер. Рядом с ним ехал человек, руки которого были крепко связаны за спиной веревкой. Миновав болото, кавалькада остановилась около крутого холма.

„Это здесь“, — тихо произнес пленный и кивнул в сторону трех густых кустов.

Бичер спешился и, подойдя к кустам, отодвинул их в сторону. За маскировочными кустами проглядывался огромный пень. Пень был полый, и его легко сдвинули с места. Под пнем оказался скрытый ход в подземелье. Вся группа спешилась и с ружьями наготове спустилась в туннель. Впереди шел полицейский с зажженным факелом, а за ним Бичер. Перед дверью они остановились. Потом Бичер, быстрым рывком раскрыв ее, ворвался в комнату. Комната оказалась пустой. Дневной свет из большого окна, вырубленного в противоположном склоне холма, превосходно освещал помещение. В комнате было тепло и сухо, она была обставлена дорогой мебелью. Чувствовалось, что хозяин убежища покинул его совсем недавно.

Устроив засаду, Бичер двинулся со своим отрядом в ближайшее селение.

Одиннадцать дней группа Бичера с несколькими добровольными помощниками безуспешно обыскивала дома по всему графству Датчес.

12 марта, потеряв надежду поймать преступника, отряд Бичера проводил обыск в доме сообщника предполагаемого неуловимого Салливана. И тут обыск не дал никаких результатов. Детектив уже хотел уводить своих людей, когда под кроватью, на которой лежала больная женщина, увидел небольшой комок свежей грязи. Кровать отодвинули в сторону и сразу обнаружили половицу, неплотно прилегающую к другим. Под ней оказался ход в подвал, из которого извлекли Оуэна Салливана, гравера и печатника. Этот человек на протяжении 10 лет изготовил фальшивых бумажных денег на огромную по тем временам сумму — 240 000 фунтов стерлингов.

Впервые известность Салливан приобрел в 1747 году, когда был арестован в Луисбурге за распространение фальшивых денег.

Сумев избежать суда, он уехал в Бостон, где стал числиться золотых дел мастером. В действительности Салливан продолжал заниматься сбытом поддельных денег. Он недолго преуспевал на этом поприще. Под действием горячительных напитков он проболтался. В августе 1749 года его арестовали и на квартире нашли клише. В кармане камзола у Салливана обнаружили 30 фальшивых ассигнаций.

Салливан был признан виновным в изготовлении клише и приговорен к двум часам стояния у позорного столба и 20 ударам плетью.

Во время экзекуции Салливан дал себе слово впредь быть осторожным. Он покинул Бостон и прибыл в Провиденс, где изготовил превосходное клише бумажной ассигнации провинции Род-Айленд. С большой осторожностью Салливан подбирал помощников, которые занялись распространением поддельных денег. Фальшивомонетчик предупредил своих помощников, что, если их схватит полиция, следует все отрицать и говорить, что деньги настоящие. Они ничего не знают, не ведают о фальшивках. В таком случае судить будут только одного Салливана. В августе 1750 года шайка Салливана попалась. Согласно договоренности, все отрицали свою причастность к изготовлению фальшивок. Только один Николас Стефан решил, что Салливан хитрит, и сделал признание, что распространял фальшивые деньги, которые изготовил Салливан. В общем, Стефан превратился в сообщника. Всех отпустили, а Салливана и Стефана отдали под суд, который приговорил преступников к клеймению, отрезанию ушей и заключению в тюрьму на длительный срок.

Случилось удивительное. В отношении Салливана приговор лишь формально был приведен в исполнение. Фактически… обе щеки Салливана по-прежнему украшали густые, рыжие бакенбарды, уши оставались на прежнем месте. Дай в тюрьме он жил, как на свободе. Ему даже разрешили выйти из тюрьмы и посмотреть, как у „нарушителя конвенции“ Стефана обрезают уши.

Послабление властей в отношении Салливана никого не удивило. Сила уголовного мира, объединенного Салливаном, была так велика, что власти были вынуждены вежливо обходиться с закоренелым злодеем.

Наблюдая экзекуцию, Салливан внезапно выхватил саблю у сопровождавшего его стражника, пробился к эшафоту и, угрожая саблей, потребовал; чтобы палач отрезал уши у Стефана как положено» до основания, и заклеймил обе щеки. Убедившись в полном исполнении его требований, Салливан скрылся.

Через несколько дней чисто случайно Салливан был схвачен и снова предстал перед судом. Обвинение в побеге, самоуправство при приведении в исполнение приговора над другим осужденным грозили большими карами.

В то время в глухой части провинции Нью-Йорк, графство Датчес, сложилась своеобразная «республика» уголовников, которые были объединены круговой порукой. Местные власти, подкупленные преступниками, стояли за них горой. Вот сюда и прибыл тайком Оуэн Салливан.

Из группы головорезов он создал знаменитый «монетный двор Дувра». 30 человек, руководимые Салливаном, быстро наводнили фальшивыми деньгами провинции.

Власти долго не могли добраться до Салливана, хотя знали, что он из себя представляет. Ассамблея Род-Айленда объявила награду за поимку Салливана в размере 400 фунтов стерлингов. Поймать преступника удалось малоизвестному детективу Элифалету Бичеру. В декабре 1775 года он получил от властей Нью-Йорка ордер на арест Салливана. Ассамблея Коннектикута обязалась оплатить все расходы по поимке и выдать награду за каждого пойманного фальшивомонетчика.

Бичер развернул бурную деятельность и вскоре ему удалось поймать несколько членов «монетного двора Дувра». И произошло неожиданное. Мировой судья графства Датчес во всеуслышание заявил, что Бичер схватил «честных парней». Почти сразу «честных парней» выпустили под залог в 50 фунтов стерлингов. А Бичера оштрафовали и приговорили к уплате всех расходов, связанных с расследованием его деятельности в графстве Датчес.

Однако Салливан не торжествовал. Он понял, что рано или поздно настырный Бичер доберется до него. Салливан постарался скрыться понадежней. О его местонахождении никто не знал. Детектив Бичер не терял времени зря. Прибыв в один из поселков графства Датчес, он с помощниками зашел в таверну. Хозяин, получив по счету, дал сдачу. И сразу был арестован: сдачу он дал фальшивыми деньгами. Не давая опомниться, Бичер провел молниеносный допрос. Хозяин таверны рассказал о составе банды, о том, кто, где живет. Поведал он и о предположительном месте нахождения тайной штаб-квартиры Салливана. Быстрый арест и умелый допрос других членов банды позволили полностью узнать численность банды и поголовный состав «монетного двора». Осталось только поймать главаря банды, что и было вскоре, как видим, сделано.

…Салливана извлекли из подвала. Отряхнув с себя пыль, он потребовал, чтобы ему дали возможность побеседовать с Бичером наедине. Оставшись один на один с детективом, Салливан вытащил из кармана огромную пачку денег и предложил их Бичеру. Тот отказался от взятки. Нечего греха таить, Бичеру приходилось брать взятки, но в данном случае он рассчитывал извлечь большую выгоду от поимки фальшивомонетчика, нежели от его взятки.

Вскоре Салливана доставили в Нью-Йорк. Суд приговорил его к смертной казни через повешение. Приговор должен был быть приведен в исполнение 7 мая 1756 году между 10 и 12 часами дня.

В назначенный срок казнь не состоялась. Сбежал палач… Его трусливое поведение объяснимо: Салливан пользовался большой популярностью. Дерзкий преступник был почти героем, о нем говорили с уважением, как о человеке, умеющем «делать деньги».

К тому же на свободе оставались его сообщники. Эти люди пользовались тайной поддержкой некоторых представителей правоохранительных органов. Для них смерть Салливан означала крах сытого, безбедного существования. Эти энергичные люди предупредили палача, что его ожидает, если он пойдет исполнять приговор.

В ночь с 7 на 8 мая рухнула установленная да площади виселица, кто-то подпилил. В воскресенье 9 мая никакие «зрелищные мероприятия» не проводились. В понедельник утром у здания тюрьмы собралась внушительная толпа. Салливан воспользовался этим и обратился к народу с «воззванием». Он заявил, что клише уничтожены его друзьями, значит, вопрос о поддельных деньгах можно считать закрытым. Потом он поклялся стать на путь исправления. Страстная речь Салливана произвела большое впечатление на присутствовавших.

Все же Салливана смогли повесить. С его смертью ушел лидер синдиката фальшивомонетчиков, не имеющего себе равных как по своему размеру, так и по размаху деятельности.

Сработанные Салливаном клише остались в руках сообщников. Поэтому Ассамблея города Нью-Йорка 9 июля 1768 года приняла закон, согласно которому все, кто когда-нибудь попытается пустить в ход клише Салливана, автоматически приговаривается к смерти.

В американских колониях катастрофически но хватало монет из драгоценных металлов для развития торговли. Первые колонисты были вынуждены экспериментировать с выпуском собственных бумажных денег. Ряд из этих попыток оказался вполне удачным.

Бенджамин Франклин был ярким сторонником выпуска колонистами своих денег. В 1757 году его послали в Лондон, где он прожил 17 лет, почти до начала Американской революции. В течение этого периода колонисты стали выпускать бумажные деньги — «колониальные расписки». Первый опыт прошел удачно. Выпуск денег обеспечил надежное средство обмена, способствовал укреплению чувства единства среди колонистов. Необходимо помнить, что «колониальные расписки» были только лишь бумажными деньгами, долговыми обязательствами, которые выпускались в общественных интересах и не были обеспечены золотом и серебром. Они являлись чисто условной валютой.

В один прекрасный день случилось то, что и должно было случиться. Руководители Банка Англии попросили Бенджамина Франклина дать объяснение необычайному финансовому расцвету колоний. Тот, не колеблясь, ответил: «Это просто. В колониях мы выпускаем собственную валюту. Она называется „колониальная расписка“. Мы печатаем ее в строгом соответствии с потребностями торговли и промышленности, чтобы товары легко переходили от производителя к потребителю. Таким образом, выпуская для себя бумажные деньги, мы контролируем покупательную способность и не заинтересованы в том, чтобы платить кому-либо еще».

Здравые рассуждения Франклина по поводу колониальных денег явились поистине открытием для Банка Англии. Они постигли невероятную тайну: Америка узнала секрет денег! Джинн вырвался из кувшина. Его следовало как можно быстрее затолкать обратно и прихлопнуть крепкой печатью.

В 1764 году английский парламент выпустил «Закон о валюте», запрещающий администрации колоний эмиссию собственных денег и обязывал их впредь платить все налоги золотыми и серебряными монетами. Короче, он перевел колонии на золотой стандарт. Это немедленно сказалось на экономике Америки.

Рис. 37. Бенджамин Франклин — ярый сторонник выпуска американскими колонистами своих денег.

В своей автобиографии Бенджамин Франклин писал: «Всего за один год экономические условия ухудшились настолько, что эра процветания закончилась. Наступила такая депрессия, что улицы городов заполнились безработными». Франклин уверяет, что именно это оказалось главной причиной Американской революции. Как сказано в его автобиографии: «Колонисты бы с готовностью вытерпели небольшое повышение налогов на чай и другие вещи, если бы Банк Англии не отбирал у колоний все деньги. Это провоцировало рост безработицы и народного недовольства. Неспособность колонистов забрать обратно право на выпуск своих денег из рук Георга III и международных банкиров стало первопричиной Американской освободительной войны».

К тому времени, когда в Лексингтоне, штате Массачусетс 19 апреля 1775 года прозвучали первые выстрелы этой войны, британская система налогообложения сумела полностью выкачать из колоний все золотые и серебряные монеты. Колониальное правительство для финансирования войны было вынуждено печатать деньги.

В начале революции величина американской денежной массы равнялась 12 млн. долларов, к ее концу она достигла 500 млн. долларов. Национальная валюта стала практически бесполезной. За 5000 долларов можно было приобрести лишь пару башмаков. «Колониальные расписки» работали, потому что их выпускали ровно столько, сколько было необходимо для обеспечения торговли. Теперь же, сокрушался Джордж Вашингтон, за телегу денег едва можно было купить телегу провизии.

В это бурное время фальшивые деньги оказались своеобразным и очень активным оружием в борьбе Англии с восставшими колониями в Новом Свете.

Война за независимость началась 19 апреля 1775 года сражением при Лексингтоне. Каждая из 13 колоний обязана была снарядить для борьбы с англичанами армию, обеспечить ее всем необходимым. Вот почему солдаты были плохо одеты, снабжение деньгами и боеприпасами проводилось нерегулярно. Поэтому, несмотря на высокий боевой дух, американские солдаты с трудом вели боевые действия. Затрудняла снабжение высокая инфляция, нехватка многих материалов. Колонии находились в тяжелом экономическом положении.

Тяжелым экономическим положением колоний решил воспользоваться Лондон.

В октябре 1775 года представитель колоний в Лондоне Артур Ли прислал тайное донесение на имя члена континентального конгресса Самюэля Адамса. Проницательный американский контрразведчик с чувством глубокой тревоги сообщал, что ему удалось совершенно случайно узнать о заговоре, который зреет в некоторых провинциях. В отношении случайности можно и посомневаться. Брат Артура Ли Вильям был не только удачливым торговцем табаком, но и в 1773–1774 годах одним из двух шерифов (начальников полиции) Лондона. А вскоре он был избран ольдермэном — членом городского управления Олдгейта (городской район Лондона). Никогда еще американец не избирался членом городского управления Лондона (эта должность в ту пору была пожизненной). Как видим, Артур Ли мог получать самую секретную из первых рук информацию. В своем послании од, в частности, сообщал: «Весьма возможно, что в ближайшее время вам придется столкнуться с предательством в ряде провинций. Доктор Чарч организовал заговор и привлек на свою сторону некоторых, в том числе своего зятя печатника Флеминга. Они будут пытаться обесценить континентальные денежные знаки путем выброса на рынок массы фальшивых денег. Мне удалось это узнать из авторитетного источника в том министерстве, которое связано с ним…»

Поначалу сообщению подозрительного смутьяна Артура Ли не поверили. Доктор Чарч — генеральный директор всех госпиталей континентальной армии! Бэнджамин Чарч — глубоко уважаемый человек. Но вскоре Самюэлю Адамсу стало известно и еще кое-что другое. Выяснилось, что доктор Чарч давно находится на подозрении. После того как заметили, что он ведет тайную переписку с командующим британскими войсками генералом Гейджем, за доктором была установлена тайная слежка. Арест предателя ничего не изменил бы. Именно доктор Чарч подал идею англичанам с помощью огромного потока фальшивых денег переломить финансовый хребет американской независимости.

Арест предателя уже ничего не мог изменить: англичане ухватились за возможность совершенно подорвать шатающуюся финансовую систему взбунтовавшихся колоний.

В Лондоне превосходно понимали, что с этим медлить нельзя.

В конце января 1776 года из Плимута в Нью-Йорк прибыл линейный корабль «Феникс». На его борту было установлено оборудование для изготовления клише и печатания фальшивых денег, выпущенных континентальным конгрессом 10 мая 1775 года. Отпечатанные фальшивые доллары выносились в мешках из-под муки.

В конце апреля 1776 года «Феникс» внезапно покинул гавань Нью-Йорка.

Однако поток фальшивок не прерывался и с каждым днем принимал все более угрожающие размеры. Тайные агенты Вашингтона пытались нащупать адрес подпольного монетного двора. Наконец пришла удача. Некто Исраэль Янг при допросе 26 июня 1776 гола под присягой показал, что его знакомый Томас Верной, выполняя задание английского губернатора Нью-Йорка Уильяма Трайона, искал фальшивомонетчика, который смог бы изготовить клише континентальных долларов. Томас Верной доложил губернатору, постоянно находившемуся на борту английского корабля «Дюшес оф Гордон», что самым квалифицированным является Генри Доукинс.

Поиски не увенчались успехом.

Английский губернатор без помощи Вернона смог организовать на борту корабля печатание континентальных денег. Помощь ему оказал владелец нью-йоркской типографии Джеймс Ривингтон, который прислал опытного мастера и необходимое оборудование. Поток фальшивок увеличился. 14 апреля 1777 года в «Нью-Йорк газетт», «Уикли меркюри» и других газетах было опубликовано объявление, ставшее историческим. Жители города предупреждались о большом количестве фальшивых денег, появившихся в колониях. Они «столь искусно и точно изготовлены, что нет никакого риска ими пользоваться, так как почти невозможно их отличить от настоящих».

Рис. 38. Лицевая сторона достоинством в 30 долларов выпуска 1776 года. Этот «денежный знак» настолько прост, что подделать его не составляло особого труда.

Британская финансовая диверсия смогла успешно осуществляться еще и потому, что английские войска смогли в 1776 году захватить бумажную фабрику в Пенсильвании и доставить на свой «тайный монетный двор» большое количество бумаги. И теперь даже по качеству бумаги невозможно было отличить фальшивые деньги от настоящих. Англичанам удалось привлечь на свою сторону известного филадельфийского гравера Джеймса Смизера, который незадолго до начала войны изготовил несколько клише для монетных дворов колоний. Когда англичане оставили Филадельфию и отошли к Нью-Йорку, то вместе с ними ушел и Смизер.

Верховный исполнительный совет Пенсильвании издал специальную листовку, в которой Смизер обвинялся в предательстве и государственной измене. Видно, деньги, которые Смизер получал от англичанина, перевесили и чувство патриотизма.

Встает интересный вопрос: кто занимался распространением фальшивок? В условиях военного времени это опасное дело. К этому бизнесу англичане склонили шайку проходимцев. Некоторые из них даже попали в историю американского государства. О самом видном из них — Стефане Холлекде — будущий губернатор штата Нью-Гэмпшир Джон Лэигтон с досадой сказал: «Будь он проклят! Я надеюсь увидеть его повешенным. Он один причинил больше ущерба, чем это могли сделать десять тысяч человек».

Тогда многие выдавали себя за «полковников». До войны полковник Стефан Холленд был преуспевающим торговцем. Когда началась освободительная война, то он принял сторону англичан. Вместе с преданными людьми Холленд взялся за распространение фальшивок. Бравый полковник не раз попадался в руки властей, но убегал при невероятных обстоятельствах. Однажды его поймали, и посадили в тюрьму до выяснения обстоятельств, связанных с его «работой». Правда, это была не тюрьма, а обычный сарай без окон. Часовой, недавно заступивший на пост, увидел, что из тюрьмы вышла девушка, одетая в отличный наряд. Игриво помахивая зонтиком, девица медленно пошла по дороге в сторону леса. Когда эта «девушка» неожиданно вскочила на появившегося из леса коня, тогда часовой понял, что его провели.

Через многие годы удалось узнать, что Холленд имел связи со многими видными колонистами, которые ему рьяно помогали. Вот почему самому Холленду и многим из его банды удалось избежать возмездия американской богини правосудия. Один раз колонистам, казалось, повезло. Они поймали английского фальшивомонетчика капитана Канингхэма. Однако ему удалось совершить побег. Отпрыск старинного дворянского рода настолько пристрастился к выгодному бизнесу, что, возвратившись в Лондон, взялся за новую профессию. Канингхэм стал подделывать фунты стерлингов. Здесь ему не повезло. 10 августа 1791 года капитан Канингхэм был повешен в Лондоне.

Усилия колонистов приостановить все возрастающий поток фальшивых денег не давал ощутимых результатов. Тогда приняли решение блокировать побережье и осуществлять перехват всех английских судов. Результат сказался быстро.

Утром 9 августа 1776 года американский фрегат «Диана» увидел на горизонте вражеский корабль. Быстроходный фрегат начал погоню. Преследование продолжалось целый день. Английский корабль «Гленкэрн» был захвачен только к вечеру. Капитан «Дианы» Сэмюэль Николсон доносил: «На борту „Гленкэрна“ мы обнаружили человека, который при допросе сознался, что у него на хранении находится ящик, содержание которого ему неизвестно. В Англии при вручении этого ящика ему сказали, что в случае встречи с неприятелем ящик следует выбросить за борт. По прибытии в Нью-Йорк, он должен был доставить ящик одному лицу. При приближении нашей шлюпки этот человек успел выбросить ящик в море. Нами были приняты все меры к тому, чтобы найти его и выловить, После долгих поисков нам удалось его найти и поднять на борт. В нем мы нашли материалы и оборудование, необходимые для подделки наших денежных знаков».

Такие же находки были обнаружены еще на нескольких английских судах.

Почему местные власти не опубликовали обычную в подобных случаях листовку с указанием, как отличить фальшивые деньги от настоящих? Некоторые историки утверждают, что власти не желали этого делать из боязни, что англичане устранят обнаруженные неточности в изготовлении фальшивых денег. Это наивное утверждение. Настоящая причина странного молчания властей заключается в другом. Фальшивые деньги были англичанами изготовлены так хорошо, что их крайне трудно было отличить от настоящих. Власти определили, что в стране обращаются фальшивые деньги лишь по обилию денежных знаков, циркулирующих в стране.

Оставалось последнее средство — полное изъятие денежных знаков некоторых номиналов и замена их новыми. Это и было сделано в конце 1778 года. Денежный хаос усилился. Подлинные банкноты сдавались часто как… фальшивые. Правительство не успело выпустить новые деньги. Более чем двухмесячное ожидание привело к панике среди населения. Паника усилилась еще потому, что английские агенты распространяли слухи о том, что новые деньги фальшивые. Слухам поверили, и доверие к новым бумажным денежным знакам упало. Тогда и появилась поговорка «Не стоит и Континенталя».

Война за независимость окончилась победой колонистов. 30 ноября 1782 года между Англией и США был заключен предварительной мирный договор. 3 сентября 1783 года война закончилась официально: в Версале был подписан мирный договор. Англия признала независимость США. Причины поражения Англии не стоит рассматривать. Речь совсем о другом. Благодаря «финансовой диверсии» «коварный» Альбион был близок к цели: поставить на колени свои восставшие колонии.

 

«Золото Питта»

Осенью 1789 года во Франции пошли слухи о том, что Англия тратит огромные деньги на разжигание «беспорядков» в их стране. Из переписки французского министра иностранных дел Монморена с французским послом в Лондоне Лялюзерном видно, что подстрекательство к «анархии» со стороны не проходит без английского участия. Обоим вельможам и в голову не приходило, что британский посол лорд Дорвет к роли вдохновителя революции («адских козней») совсем не подходил.

Почти два года спустя, 24 и 27 апреля 1791 года, французское министерство направило Лялюзерну два письма, в которых было дано перечисление действий английской резидентуры во Франции. На этот раз посол был более осторожен, подчеркивая в своем ответе, что хотя английское правительство, по его мнению, использует все доступные ему средства, чтобы поддерживать внутренние беспорядки во Франции, оно вряд ли открыто оказывает помощь недовольным. Далее посол подверг анализу присланную ему информацию. Во-первых, по его мнению, сведения о том, что известный английский разведчик времен войны против колонистов Пол Уэнтворт действовал на юге Франции, неверны. Лялюзерн считал, что Уэнтворт находился в Голландии, поскольку если бы он действительно проник во Францию, то своими делами заставил бы говорить о себе. Во-вторых, подвергались сомнению утверждения, что английские заводчики посылают во Францию ружья, пушки и порох. Посол не смог обнаружить никаких доказательств такого рода поставок. Подобным образом обстояло дело и с другой информацией. Представитель версальского двора добавлял, что ему уже передал такие сведения некий Браун-Дигнем; вполне возможно, он же сообщил эти сведения в Париж. Браун-Дигнем ранее служил шпионом в Германии и был рассчитан своими нанимателями.

После смерти Лялюзерна временным поверенным в делах Франции в Лондоне стал известный французский дипломат и разведчик Франсуа Бартелеми.

В депешах, посылавшихся в Париж, а затем в своих известных мемуарах Бартелеми обвинял британский кабинет в «вероломнейшем макиавеллизме», в стремлении любой ценой не допустить восстановления «порядка» во Франции. С другой стороны, Камиль Демулен в разгар французской революции утверждал, что Уильям Питт играет в ней такую же роль, какую кардинал Ришелье сыграл в революции английской. Будто бы Питт решил взять реванш за помощь, оказанную французами колонистам в Северной Америке. Демулен добавлял: «Наша революция 1789 года была делом, устроенным британским правительством и меньшинством дворянства». Роялисты тоже твердили, что Питт вызвал финансовый кризис во Франции в 1788 году, добился созыва Генеральных штатов, занимался организацией всех революционных выступлений, не жалея миллионов.

Британский кабинет, естественно, отрицал какое-либо участие в начавшихся во Франции событиях.

Герцог Дорсет уже 29 июля 1789 года, то есть через две недели после взятия Бастилии, опровергал утверждения об этом. Для доказательства, что Англия ничего не имела общего с начавшимися волнениями и отнюдь не пыталась их использовать и что она не мобилизовала свой флот, Дорсет напомнил Монморену их разговор в начале июня 1789 года. Тогда он сообщил министру о существовании заговора с целью захвата Бреста. Еще в конце мая 1789 года к Дорсету обратился какой-то аббат, но посол не пожелал его принять и даже узнать его фамилию и адрес. Аббат пришел во второй раз и был на этот раз принят. Узнав о предложениях аббата, министр иностранных дел Кармартен заподозрил провокацию. Он предписал Дорсету поставить в известность об этом французское правительство. При этом сослаться только на слухи, циркулирующие в Лондоне, с тем, чтобы не поставить под угрозу людей, которые обращаются в британское посольство. Монморен вообще не поверил Дорсету и счел его сообщение, не заслуживающим внимания. Участники этого туманного «брестского заговора» сочли себя преданными английским правительством. Других доказательств английского подстрекательства не имеется.

Чтобы установить истину, надо выяснить, какие были затраты на секретную службу английских министров иностранных дел, внутренних дел и адмиралтейства.

Война против революционной Франции, начавшаяся в 1793 году, привела к невиданному расширению английской секретной службы. В десятки и сотни раз увеличилось число прямо или косвенно работающих на нее агентов. Привычка английской буржуазии воевать чужими руками породила стремление вести разведку чужими руками. В войне против Франции английское правительство использовало контрреволюционное подполье как свою разведывательно-диверсионную организацию. С помощью больших субсидий на содержание брались иностранные армии. Английскими гинеями щедро оплачивалась подрывная деятельность роялистов против Французской республики.

В первые месяцы после объявления войны Франции в Лондоне не слишком были осведомлены о восстании в Вандее. Весной 1793 года были сделаны первые попытки наладить контакты с одним из вождей вандейцев, неким Гастоном. В мае в Вандею по поручению английского правительства отправился известный авантюрист полковник д'Анжели. В августе д'Анжели прислал подробный отчет о шуанах и их руководителях. Это позволило Лондону составить представление о ходе вандейского мятежа. Еще одним британским агентом, который был направлен для связи с шуанами, был шевалье де Тинтениак. Его послал командующий войсками на острове Джерси полковник Крейг. Тинтениак переслал Крейгу подробный перечень нужд вандейцев, которые надеялись на существенную помощь со стороны англичан. В ноябре 1793 года вандейцы попытались по согласованию с англичанами занять Гранвиль, но были отбиты. Британский десант прибыл только 2 декабря, после их отступления. Медлительность порождалась недоверием Лондона к «чистым роялистам», к их способности добиться полного восстановления прежнего режима. Кроме того, мешали постоянные столкновения между Крейгом и губернатором Джерси Филиппом Фоллом, руководившим разведывательными операциями.

В октябре 1793 года Крейга перевели с Джерси на другой остров — Гернси. Через два месяца его вообще удалили из этого района. Руководство разведкой в Джерси было поручено новому командующему лорду Бэлкерсу. При нем стала создаваться широкая разведывательная сеть «Корреспонданс».

Еще в письмах Крейга в апреле 1793 года впервые появляется фамилия одного из ее наиболее активных агентов — Прижана. Он родился в Сен-Мало в 1768 году в купеческой, семье. В первые же месяцы своей шпионской службы Прижан смог себя зарекомендовать ловким агентом, отлично знакомым с прибрежными районами, где ему приходилось действовать. Достаточно сказать, что за свою деятельность он позднее получил от английской секретной службы 500 фунтов стерлингов. Впрочем, этому предшествовал провал. В ночь с 30 на 31 декабря 1794 года Прижан был арестован республиканцами. Он поспешил выдать все, что знал о «Корреспонданс», и не поскупился на уверения в своей горячей любви к республике. В результате, 20 апреля 1795 года по общей амнистии его освободили, и Прижан… снова стал агентом «Корреспонданс». Этот эпизод вызвал недоверие к Прижану со стороны некоторых роялистов, но ему оказывал поддержку их лидер — граф Пюизе, являвшийся представителем графа Прованского (будущего Людовика XVIII).

С 1794 года «Корреспонданс» быстро превратилась в разветвленную шпионскую организацию.

Одной из наиболее опасных для республики форм активности «Корреспонданс» была заброска во Францию ассигнаций, которые еще с 1791 года начали печатать в специальных мастерских в Лондоне. В роли фальшивомонетчиков подвизались, в частности, эмигранты-священники. Тюки с фальшивыми ассигнациями переправлялись во Францию для снабжения деньгами роялистов и для того, чтобы вызвать финансовый кризис в стране.

Рис. 39. Карикатура на антифранцузскую коалицию. Внизу в роли кукловода — глава английского кабинета Уильям Питт младший, сидящий на мешках с фальшивыми деньгами.

Эмигранты-роялисты, в частности граф Пюизе, даже сочинили теоретическое обоснование фальшивомонетничества. Поскольку власть правительства Французской республики, как они рассуждали, является незаконной и поскольку собственность, обеспеченная бумажными деньгами, конфискована у дворянства, ассигнации, выпущенные Конвентом, следует признавать подделкой; напротив, изготовленные английской разведкой совместно с Пюизе фальшивые деньги являются якобы самым законным средством платежа. В конце 1794 года в мастерской Пюизе, где работали 70 человек, рассчитывали «производить» не менее 1 млн ливров поддельных ассигнаций в день. Расчет оказался даже заниженным. Когда летом 1795 года отряды эмигрантов высадились в Кибероне, на севере Франции, и были вскоре разгромлены войсками генерала Гоша, в числе трофеев, захваченных республиканцами, находились фальшивые бумажные деньги на сумму 10 млрд ливров. Поддельные французские ассигнации фабриковались в большом количестве не только в Англии, но и в Нидерландах, Швейцарии и Италии, в тех районах Франции, которые временно захватывали иностранные интервенты и роялисты. Как отмечает французский историк Ж. Бушари, специально занимавшийся изучением роли, сыгранной фальшивыми ассигнациями в годы революции, широко известный факт их существования не меньше, чем массовый выпуск правительством бумажных денег для покрытия своих расходов, способствовал быстрому росту инфляции.

А потеря доверия к обесценившимся бумажным деньгам имела серьезное экономическое и политическое значение.

 

«Пекарь античности»

Плиний в своей «Истории» сообщает, что фальшивые монеты вызывали большой интерес среди римских патрициев и они охотно за один фальшивый денарий давали несколько настоящих. Такой спрос побудил римских фальшивомонетчиков к изготовлению монет для коллекционеров.

Весь свой талант поддельщики показали и в период Возрождения, когда в кругах высшей знати модным стало коллекционирование античных монет и оборудование специальных «монетных» кабинетов.

Из всех фальшивомонетчиков подобного направления прославился еще при жизни Карл Беккер, заслуживший прозвище «античный Беккер». Он вошел в историю как самый крупный фальшивомонетчик всех времен.

Карл Вильгельм Беккер родился 28 июня 1772 года в семье виноторговца Иоганна Вильгельма Беккера в старом городе — вотчине императора Шпейере, где был монетный двор, Беккер учился в отличной школе, поскольку отец мечтал, что сын продолжит его дело. Однако у молодого Карла были свои планы, он хотел стать скульптором или художником. Вместо этого отец послал его учиться к одному виноторговцу в Бордо. Там Беккер попутно стал изучать и рисовать старые монеты, а также получил первый опыт в искусстве гравировки.

В 1795 году Беккер открывает во Франкфурте собственную винную торговлю. Через три года он организует торговлю сукном в Мангейме. Но эти начинания не принесли Карлу коммерческого успеха. В 1803 году он обращается к художественному промыслу. И вскоре Беккер работает в Мюнхене на имперском монетном дворе, занимаясь изготовлением монетных печатей. Там же, в Мюнхене, произошел инцидент, натолкнувший Беккера на мысль о подделке монет. Барон фон Шеллерсгейм однажды продал ему фальшивую золотую монету времен Римской империи. Беккер сразу распознал подделку и направился к барону. Тот сразил Беккера словами: «Все правильно. Если чего-то не понимаешь, то не следует этим и заниматься». С этого момента Беккер решил стать фальшивомонетчиком.

Первый образец продукции своей фальсификаторской мастерской Беккер через посредника, работавшего на Шеллерсгейма, обменял на подлинную монету. Месть удалась преотлично. Это случилось в 1805 году. С этого времени чеканка античных монет разворачивается вовсю. Первое время Беккер отдавал предпочтение золотым монетам, скупая те из них, которые имели широкое хождение и достать которые не составляло особого труда. Потом он переплавлял их по античным образцам, К подобной практике он прибегал и позже, обратившись к подделке серебряных монет. Беккер превосходно изучил приемы античных монетных мастеров. Он также чеканит монеты вручную, не прибегая к помощи специальных прессов, возвращается к так называемой двойной чеканке. «Древние», когда чеканка получалась слишком слабой, прибегали к повторному использованию штампа, что приводило к появлению двойного контура. Подобным образом изготовленная фальшивка выглядела подлинной.

Однако все же нашелся человек, который разоблачил фальшивомонетчика. Им оказался Георг Фридрих Кройцер (1771–1858 гг.). Из-под его пера вышло немало трудов об искусстве и литературе античности. В 1806 году «благодаря случаю» Кройцер получил доказательство того, что «искусный Беккер копирует греческие королевские монеты».

Разоблачение ничуть не встревожило Беккера. Предупреждение Кройцера осталось неуслышанным. Беккер настолько осмелел, что в 1809 году изобрел древнегреческую монету, так называемый антилатер. Карл отправляется в путешествия, появляется в Швейцарии, Италии. В 1810 году он гостит у Гаэтано Каттанео — директора миланского «монетного кабинета» и продает ему монеты на сумму 6986 лир.

В 1812–1813 годах Беккер по непонятным причинам становится опять виноторговцем. Став совладельцем одной из торговых фирм в Майгейме, он здесь же открывает антикварный магазин для «повышенных запросов». В числе крупнейших клиентов князь Карл-Фридрих фон Изенбург-Бирштейн. Он принадлежал к Рейнскому союзу 16 князей, которые в 1806 году вышли из «Священной Римской империи германской нации» и присоединились к Наполеону. До этого Карл-Фридрих в чине генерал-майора находился на службе в прусской армии. В 1806 году он рекрутирует из попавших в плен к французам прусских солдат полк наемников наполеоновской армии. Вместе со своим полком князь участвовал в разграблении королевской кунсткамеры в Берлине. Биограф Беккера М. Пиндер в 1843 году сообщает, что из испанского похода наполеоновской армии князь привез «прекрасную коллекцию монет и прежде всего — полный комплект монет вестготов».

Князь нашел приятным общество удивительно образованного любителя античности. В 1814 году он приглашает Беккера в Оффенбах, где тот вскоре получает должность библиотекаря и становится надворным советником.

При княжеском дворе Беккер попадает в общество людей, которые не прочь в своих целях использовать его умение и искусство. Пиндер особо упоминает в этой связи «барона фон Част…ра», подразумевая маркиза Иоганна Габриэля фон Частелера (1763–1825 гг.). Беккер отказывается от весьма сомнительных предложений, видя в них попытку поживиться за его счет. На то время он располагает надежной сбытовой сетью, в которой первое место занимают известные еврейские банкирские и торговые дома: Коллины в Оффенбахе, Джованни Рикарди — в Венеции, Ротшильды. Например, в 1806 году Беккер взял заем у фирмы «Мейер Амшель Ротшильд и сын», который погасил через пять лет фальшивыми монетами, Ротшильды подтвердили получение золотых монет словами: «Мы видим, что имеем дело с честным человеком».

Рис. 40. Банкир Мейер Амшель Ротшильд, который давал займы Беккеру.

Современники описывают Беккера как приземистого брюнета с красивым задумчивым лицом и располагающими манерами. Советник считался блестящим собеседником с неисчерпаемыми знаниями в самых различных областях, но больше всего в истории искусств и нумизматике. Он владел французским, итальянским, латынью и древнегреческим. Для «профессии» Беккера знание языков было просто необходимо. В 1816 году Беккера навестил Иоганн Вольфанг фон Гете. Эта встреча не оставила великого поэта равнодушным, и он сделал в своем дневнике такую запись: «Надворный советник Беккер в Оффенбахе показал мне значительные картины, монеты и геммы, и при этом он никогда не отказывал в подарке гостю полюбившейся ему вещи». В книге «Искусство и древность» читаем: «Господин Беккер, высоко ценимый знаток монет и медалей, собрал значительную коллекцию монет всех времен, поясняющую историю его предмета. У него же можно увидеть значительные картины, бронзовые фигурки и другие древние произведения искусства различных видов». Гете сам был известным собирателем монет, но изделия: «фабрики» Беккера его не привлекли. В знак глубокого уважения Гете прислал Беккеру экземпляр немецкого издания автобиографии известного итальянского золотых дел мастера Бенвенутто Челлини с посвящением: «Господину Карлу Вильгельму Беккеру с благодарностью от переводчика». Гете, скорее всего, знал об основной деятельности Беккера. В письме И. К. Эрманну от 20 марта 1816 года Гете спрашивает своего адресата, знает ли тот некоего Беккера, который проживает во Франкфурте. Беккер имеет «резиденции» во многих городах для того, чтобы продолжать развивать свое «монетное» дело.

В «монетном» деле Беккер отличался тем, что для своих подделок он не использовал отливки с настоящих монет, каждый раз чеканя монеты заново. Так для 330 монет ему надо было изготовить более 600 штампов (для некоторых экземпляров он использовал аверс или реверс других монет). Иногда он делал монеты, не имея перед собой никаких образцов. Это были его собственные изобретения.

«Пекарь античности» (Беккер в переводе с немецкого — «пекарь») не мог прибегать к помощи подмастерьев. Подобное было бы неоправданно опасным для его промысла.

И все же в 1826 году, когда начинает ухудшаться зрение, он нанимает помощника — Вильгельма Циндера. На то время чеканка Беккера не была такой уж великой тайной.

По меркам тех времен продукция «пекарни» Беккера представляла собой совершенные подделки, доведенные до вершин искусства. «Ему подвластно все: элегантная грация греков, строгая красота римского искусства, оригинальность и причудливость средневековых монет», — так пишет о Беккере Поль Эдель, французский эксперт-криминалист, знаток в области искусствоведения. Беккеровская серия, как он говорил, «скопированных» монет охватывала период с XVII века до н. э. до XVIII века.

Для придания коллекции античной внешности Беккер разработал свою технологию. На рессорах двуколки разместил открытую емкость, в которой вперемешку с металлической стружкой, обильно пропитанной жиром, находились монеты. Двуколка тряслась по брусчатке или проселочной дороге, монеты принимали обильные пылевые или грязевые ванны и быстро старились, В дневнике Беккера часто встречается надпись: «Опять вывозил свои монеты».

Оригинальные образцы для своих подделок Беккер заимствовал из коллекции своего князя. Он нередко подменял подлинники и продавал по высоким ценам. Такой же прием Беккер использовал, общаясь с другими, ничего не подозревавшими коллекционерами. Об этом он откровенно рассказывает в письме, написанном в Альтенбург, господину фон Габеленцу, известному коллекционеру. «Что касается „Юлии Тити“, она настолько хорошо сохранилась, она так редка и изысканна, что мне трудно с ней расстаться. Прошу Вас проявить еще немного терпения. Вы обязательно получите ее и другие монеты, как я Вам и обещал. Делаю это потому, что рассчитываю и от Вас получить что-нибудь действительно редкое».

Естественно, что доверчивый коллекционер взамен подлинников получил продукцию «пекарни» Беккера. Юлиус Фридлендер (1813–1884 гг.), директор берлинского «монетного кабинета» с 1854 года, пишет в своем посвящении отцу И. Г. Бенони Фридлендеру о Беккере: «Он нашел в коллекции моего отца „свои“ серебряные монеты, обрадовался и сказал, что это, наверняка, хорошие копии, раз в них поверил такой знаток! А на следующий день в качестве „доказательства“ он прислал бронзовые экземпляры тех же монет, потому что тогда обстоятельства вынудили его признать, что изготавливает он античные монеты якобы для того, чтобы коллекционеры, которые не могут достать настоящие монеты, получили хотя бы их копии».

К тому времени, 1829 году, надворный советник давно отказался от инкогнито и «легализовал» свой промысел.

В 1820 году после смерти его хозяина, князя Карла, для Беккера настали тяжелые времена. Он все чаще сталкивается с разоблачением своих подделок. Хотя никто не выдвигал пока против него обвинений.

Знаменитый «пекарь античности» решил сделать сам первый шаг и упредить все обвинения. В 1824 году он предложил на продажу серию собственноручно изготовленных серебряных монет за 300 дукатов. Венскому кабинету он предложил купить его штампы, заявив, что никогда не преследовал корыстных целей. Посредником выступил знакомый Габриэль фон Фейервари. Посреднику Беккер сказал, что является жертвой алчных торговцев, выдававших его копии за оригинал. Для того чтобы положить этому конец, Беккер принял решение предоставить свои штампы венскому музею за 8000 гульденов, хотя лондонская фирма Уильяма Фостера предлагала 2264 дуката. Его чеканка лучше «пагдуанской», чьи штампы являются гордостью парижского «монетного кабинета». Несмотря на все усилия посредников, австрийский министр финансов отклонил сделку.

Все факты свидетельствовали против Беккера: общий комплект его подделок по монетному каталогу оценивался в 70 тысяч талеров, кроме того, его торговые агенты проводили эту сделку не один раз. Беккер изобрел некоторые монеты и сделал несколько уникальных работ, которые представляли собой продукцию фальшивомонетничества.

После венской неудачи Беккер не оставил свою деятельность, продолжив изготовление штампов для новых монет. Будучи в Вене, он встретился с неким господином Данцем, который предложил свои услуги в качестве продавца монет Беккера на Востоке. Здесь и кроется объяснение того, почему Беккер предложил венскому кабинету 510 штампов, в то время как позднее у него было обнаружено более 600 штампов. Чутье не подвело Беккера, когда он официально предлагал свою продукцию. В 1825 году появилась прокламация, предупреждающая о фальшивках Беккера. В 1826 году вышла книга итальянца Доменико Сестини, рассказывающая о фальсификаторах монет, и, в частности, о Беккере: «Этот человек обладает глубокими знаниями, к тому же он чрезвычайно одарен талантлив и умел как гравер. Он изготовлял штампы для монет различных римских императоров и чеканил их из золота для того, чтобы поставлять английским коллекционерам. После этих первых операций Беккер продолжал изготовлять штампы различных редких монет, которые оказывались в королевском собрании в Париже. Во всех европейских музеях имеются беккеровские монеты».

Как видим, в Оффенбахе все обстоятельства складывались против Беккера. В 1826 году надворный советник переезжает в Бад-Хомбург, где очень скромно живет до самой кончины. После того как настоящий характер его «производства» стал известен миру специалистов по монетному делу и коллекционерам, торговцы отвернулись от Беккера, поскольку на его монетах уже нельзя было заработать. Даже штампы знаменитого мастера не находили покупателей. В 1829 году Беккер поехал в Берлин, чтобы предложить их за 5 тысяч дукатов прусскому королю. Эта попытка не удалась, так же как и предложение о продаже штампов русскому царю за 6 тысяч дукатов. 11 апреля 1830 года гениальный фальшивомонетчик скончался от инсульта. Его штампы перешли во владение хомбургской семьи Занденштрикеров. Коллекция в 331 штамп была продана за 30 рейнских гульденов. Позднее часть этих штампов попала в «монетный кабинет», где находится и сейчас.

У Беккера были золотые руки, но и его копии имели только один дефект; они были весьма совершенны и правильны. Его серебряные монеты имели сине-черный оттенок, который их немного затуманивал. Значительное количество видных экспертов было введено Беккером в заблуждение.

Многие не столь знаменитые фальшивомонетчики использовали менее трудоемкую технологию. Они делали отливки настоящих монет, а затем в полученные формы заливали жидкий металл. Правда, таким способом не удавалось достичь той степени подлинности, которая получалась при настоящей чеканке. Поверхность «слиточных» монет выдавала их происхождение, под лупой выглядела зернистой, встречались следы воздушных пузырьков. Эти улики удавалось иногда скрыть за счет специальной технологии старения монет и находились доверчивые покупатели.

 

«Сочинитель фальшивых ассигнаций» Наполеон

Впервые в России проект выпуска бумажных денег рассматривался в 1744 году и был отвергнут сенатом на том основании, что бумажные деньги хуже медных, поскольку «никакой внутренней доброты не содержат». Первые русские бумажные деньги-ассигнации появились только в 1769 году в период правления императрицы Екатерины II. Высочайшим манифестом от 29 декабря 1768 года в Санкт-Петербурге и Москве были учреждены два ассигнационных банка «для вымена государственных ассигнаций». Согласно тому же манифесту, всем российским подданным предписывалось осуществлять платежи и казенные сборы «в числе каждых 500 рублей государственную ассигнацию в 25 рублей».

Широкое внедрение изобретенных в XVIII веке роллов-аппаратов, размалывающих сырье для производства бумаги, позволило осуществить механизацию выработки бумаги. Это помогло начать массовый выпуск ассигнаций в обращение. Бумагу для них вырабатывала Красносельская мануфактура под наблюдением командированных из Петербурга экзекуторов. Изображение печаталось в Сенатской типографии. Ассигнации 1769 года имели номиналы 25, 50, 76 и 100 рублей. Для защиты денежных билетов от подделки ассигнации печатались на бумаге с водяным знаком и имели рельефные изображения, выполненные тиснением. Население, привыкшее к металлической монете, встретило новые деньги с недоверием. Простота изготовления первых ассигнаций побудила «народных умельцев» к попыткам их подделки.

Рис. 42. Старинный размалывающий ролл-аппарат.

…Осенью 1770 года в петербургской пристани пришвартовался большой четырехмачтовый голландский барк. На удивление, трап был подан быстро и измученные тяжелым путешествием пассажиры начали сходить на берег. Шел сильный дождь, наступали сумерки. Одним из последних вступил на трап кучер графа П. Чернышева. Огромного роста мужчина шел, сильно пошатываясь от принятого на грудь шкалика. В середине трапа он оступился, упал за борт и исчез в водной пучине.

Его смазливая молодая жена-француженка не очень долго горевала. Через неделю после похорон она появилась в Москве. Вскоре, в 1771 году, сочеталась законным браком с неким Пьером Туайли. Через год тот вознесся на небеса, но опытная девица не долго убивалась. Офицер Шампаньоло — француз на русской службе — не остался равнодушным к судьбе милой соотечественницы. Не дожидаясь окончания траура, он повел невесту под венец. Через некоторое время Шампоньоло запросил отставку и вместе с супругой переехал в Петербург, где начал держать меблированные квартиры.

Так заканчивается официальная биография супругов Шампаньоло и начинается тайная. Два раза выезжала госпожа Шампаньоло в Голландию «на отдых». Правда, после ее оздоровительных поездок петербургская полиция получила секретное сообщение от «доброжелателя России». В нем некто уведомлял, что госпожа Шампаньоло, будучи в Гааге, совсем не отдыхала. Она налаживала связь с бандой международных фальшивомонетчиков. Занималась согласованием вопросов, связанных с изготовлением русских фальшивых ассигнаций.

Полиция установила за квартирой Шампаньоло негласный надзор. С прислугой и всем обслуживающим персоналом побеседовали «по душам». Такая работа дала свои результаты. Установили, что в ближайшее время из Голландии в адрес семьи Шампаньоло должна прийти ценная посылка. Что будет в ней, никто толком не ведал.

В это же время в министерство иностранных дел доставили из Гааги срочную депешу от посла России князя Д. А. Голицына. В ней он сообщал, что по имеющимся у него агентурным сведениям в Голландии налажено производство фальшивых русских банкнот. Далее Д. А. Голицын писал, что это не политическая диверсия со стороны голландского правительства, а результат деятельности банды международных фальшивомонетчиков. Вот с ними-то и установила тесный контакт госпожа Шампоньоло во время своей первой поездки. Посол сообщал, что ему удалось организовать тайную встречу с гравером, который изготовлял клише для печатания русских денег. Посол упомянул о том, что гравер развязал язык лишь после того, как получил от него изрядную сумму настоящих денег.

…Когда 13 октября 1776 года к причалу петербургского порта подошел белоснежный парусник из Гааги, на пристани его нетерпеливо ожидали представители властей. Среди документов на различный груз, размещенный в трюмах судна, были и четыре извещения о посылках на имя госпожи Шампоньоло. В сопроводительных документах указывалось, что посылки из Гааги содержат кружева. После быстрого совещания представители петербургских властей приняли решение вскрыть при свидетелях эти четыре посылки. Как и ожидали, в них оказались не модные кружева, а аккуратно перевязанные пачки фальшивых русских ассигнаций на общую сумму более 12 млн рублей. По тому времени сумма огромнейшая. Деньги изъяли, составили акт, который подписали сначала свидетели. Во вскрытые посылки вместо денег положили старую бумагу. Все аккуратно вновь зашили. Правда, зачем это сделали, непонятно: в результате исчезла главная улика против госпожи Шампаньоло.

Но фальшивомонетчик и так предстала перед генерал-прокурором А. А. Вяземским. Тот самым тщательным образом допросил ее. Его беспокоило, не замешано ли в таком грязном деле правительство Голландии или какого-нибудь иного государства. Госпожа Шампоньоло в категорической форме отрицала предположения подобного рода. Опытный генерал-прокурор не случайно напирал на возможное участие в изготовлении фальшивых денег правительств иноземных держав. Примеров такого промысла имелось предостаточно. Худшие опасения генерал-прокурора, к счастью, не оправдались. Госпожу Шампоньоло, ее мать и брата решили выслать за пределы России. На том же корабле, который привез почту, они покинули страну.

Генерал-прокурор А. А. Вяземский убедился еще и в том, что страны Европы не знают, что в России изготовляют так называемые «голландские червонцы» — золотые монеты, в точности копирующие голландские дукаты. Они не отличались от оригинала ни в пробе, ни в весе. Их чеканили для заграничных платежей. В первую очередь это были закупки провианта Архипелагической экспедиции, покрывшей себя неувядаемой славой, разгромив турецкий флот в знаменитой Чесменской битве.

Часть изготовленных в Петербурге «голландских червонцев» затонула в Чесменской битве, часть ушла на оплату провианта в средиземноморских портах. Этими монетами, скорее всего, были оплачены щекотливые мероприятия, когда заманивали на борт русского корабля известную авантюристку Елизавету Тараканову, которая выдавала себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и претендовала на русский престол.

«Голландские червонцы» обращались внутри России. Последнее не вызывало удивления, поскольку золотые монеты-подделки не очень отличались от их голландского образца. При императоре Павле I «дукаты» уже не чеканились, но их внешний вид остался на новых монетах, которые начали при нем чеканить. Например, была взята квадратная рамка «голландского червонца», но подпись внутри рамки, конечно, была другая. Ее заменили на религиозную формулу: «Не нам, не нам, а имени твоему».

При Александре I «голландские червонцы» начали чеканить снова. Руководство страны понимало, что затея подобного характера не слишком корректна по отношению к дружественному государству. Поэтому во всех официальных документах «голландские червонцы» стыдливо именовали «известная монета». Она чеканилась до 1868 года.

Однако возвратимся к последствиям авантюры Шампоньоло и других фальшивомонетчиков.

Ассигнации 75-рублевого достоинства были изъяты из обращения, так как они переделывались весьма искусно из 25-рублевых. Как говорилось в Указе Екатерины II: «Известно нам стало, что в Санкт-Петербургский банк для вымена государственных ассигнаций вступило несколько подложных ассигнаций, т. е. 25-рублевых, переписанных в 75-рублевые таким образом, что цифирь вторый, и в строках написанное слово „25“ выскоблены и вместо того вписаны цифирь седьмый, и в строках словами семьдесят, но оная при этом так осторожно учинена, что при первом взгляде и не будучи о том преуведомлену, трудно таковую подложность распознать».

Подделать ассигнации не составляло особого труда. Печатались они на белой бумаге, имевшей водяные знаки и составлявшие в целом рамку, расположенную рядом с узорчатой рамкой, отпечатанной, как и текст ассигнации, черной краской. Эта рамка заключала в себе надписи: вверху — «Любовь к отечеству», внизу — «Действует к пользе оного», слева и справа — «государственная казна». По углам рамки расположены под коронами гербы четырех царств: Астраханского, Московского, Казанского и Сибирского.

Вверху, перед печатным текстом, вытеснены без краски два овала с изображением эмблем. Внизу левого овала расположены военные атрибуты и эмблемы торговли и промышленности (тюк, бочка, кадуцей Меркурия), за ними вдали виднеется корабль. Весь центр овала занимает двуглавый орёл с полураспростертыми крыльями; на шее у него цепь ордена Андрея Первозванного, в центре которой помещен на груди геральдический щит с изображением Георгия Победоносца. Вверху левого овала полукругом надпись «Покоит и обороняет». В центре правого овала изображена неприступная скала, внизу — бушующее море и головы чудовищ, сверху полукругом надпись «Невредима». На каждой ассигнации имелись четыре собственноручные подписи: двух сенаторов, главного директора правления банков (Санкт-Петербургского и Московского) и директора местного банка.

Простота изготовления этих ассигнаций беспокоила правительство, поэтому их вывоз за рубеж и ввоз обратно был категорически запрещен.

Рис. 43. Водяные знаки на бумаге ранней московской выделки.

В России появление поддельных ассигнаций являлось обычной прозаиком. Сенат непрестанно требовал от всех властей, чтобы они употребляли «всемерное старание к открытию сочинителей фальшивых ассигнаций», а также установили «бдительный присмотр за теми, у кого окажутся такие деньги». Все расследования по вопросу фальшивых денег рекомендовалось проводить «без всяких разглашений, дабы не давать явного повода „к подрыву кредита“ к настоящим ассигнациям. Увеличивающееся число подделок заставило правительство изменить внешний вид ассигнаций и выпустить новые. Указом 16 марта 1786 года начался обмен старых ассигнаций на новые. Они выпускались 100-, 50- и 25-рублевого достоинства. В отличие от старых, на новых имелись не четыре, а три подписи: советника правления банков, банковского директора и кассира.

Некоторые специалисты отмечают тот факт, что готовые ассигнации подписывали от руки не советники и директора, а молодые чиновники, подписи которых были особенно заковыристые. Их „работа“ состояла только в том, чтобы подписывать ассигнации. Старые ассигнации, вымененные на новые, сжигались на площади перед сенатом публично.

В этот период фальшивомонетничество в России наказывалось смертной казнью. В редких случаях она заменялась вечной каторгой. Например, в 1794 году отставной капитан Фрайденберг и бывший в иностранной службе подпоручик барон Гулепрехт за изготовление фальшивых ассигнаций приговорены к лишению чинов и дворянского достоинства, потом публично на обеих руках каждого раскаленным железом было поставлено клеймо из первых букв слов „вор и сочинитель фальшивых ассигнаций“. После чего оба были сосланы „навечно“ на каторжные работы в Нерчинск.

История свидетельствует, что одним из наиболее видных „сочинителей фальшивых ассигнаций“ того времени был Наполеон Бонапарт.

Заваливая враждебные страны фальшивыми купюрами, он старался нарушить их денежное обращение и ослабить экономику. В 1806–1807 годах император руководил подделкой прусской разменной монеты и австрийских ценных бумаг в 1810 году — английских банковских билетов. Когда императорский взор обратился в сторону России, то он сразу же озаботился финансами этой страны.

Рис. 44. Винтовой пресс универсален: он применялся для изготовления денег и пытки фальшивомонетчиков.

Наполеон начал готовить экономическую диверсию против России в начале 1810 года. Уже тогда для этой ответственной работы был приглашен гравер главного военного управления Франции Лаль. Тщательно засекреченная операция проводилась под руководством брата личного императорского секретаря Фэна. Вся работа была разбита на части. Второстепенные исполнители не знали о цели операции. Словолитчик получал от художника гравированные буквы, цифры и виньетки и составлял доску. Затем к делу приступал типограф, занимавшийся тиснением. Типография располагалась на пустыре в невзрачном домике, в стороне от бульвара Монпарнас. В ней была и особая комната, в которой никогда не мыли пол. В эту секретную комнату сбрасывали новые ассигнации и кожаной метелкой вываливали их в пыли. Таким хитроумным способом купюрам придавали пепельный оттенок, „поношенный вид“.

Поддельные ассигнации чаще всего печатались достоинством в 25 рублей, реже — в 50, но долго в обороте они не находились, поскольку в них обнаружили грубые опечатки. Вместо слов „государственная ассигнация“ было отпечатано „госуларственная ассигнация“. В ряде экземпляров встречалось слово „холячею“ вместо „ходячею“.

Рис. 45. Наполеоновская поддельная банкнота 25-рублевого номинала. На ней видна ошибка французских мастеров. Вместо „ходячею монетою“ у них получилось; „холячею монетою“.

Больше всего французских фальшивомонетчиков подвели подписи русских чиновников. На настоящих русских рублях подпись подлинная, сделанная пером и тушью. С течением времени она немного выцветает, приобретает коричневый оттенок. На „французских рублях“ подписи чиновников выгравированы на меди и печатаются черной типографской краской, как и все изображение ассигнации. Вот почему они не выцветают и выполнены очень четко. Кстати, фальшивых „французских рублей“ и сохранилось больше всего. „Французские рубли“ отличались и более четкой филигранью (водяными знаками).

Наполеон держал под личным контролем производство и распространение подделок.

23 июня 1812 года наполеоновские войска переправились через реку Неман. Начался русский поход властолюбивого корсиканца.

Оборудование типографии из Франции перевезли в Варшаву, где вскоре было запущено новое производство. После падения Москвы его филиал был создан в полуразрушенном здании на Преображенском кладбище, которое в то время находилось за чертой города. Возможно, существовал и еще филиал непосредственно в Москве. Некий Мартен, офицер русской армии, участник отражения французской агрессии, писал в своем дневнике: „Когда мы ехали по улицам второй столицы России, в одном из полусгоревших домов мы нашли хорошо оснащенную фабрику фальшивых денег со всем необходимым: машины, инструменты, а также массу готовых ассигнаций. Они были сделаны настолько искусно, что отличить от настоящих их было просто невозможно“.

Наполеон собирался содержать свою армию за счет противника. Он хотел использовать фальшивые ассигнации для покупки у местного населения продуктов и фуража, а также платить жалованье своим солдатам. Грандиозным планам Бонапарта не суждено было сбыться. Французские солдаты предпочитали не покупать у крестьян продукты, а грабить их.

Кроме того, оккупированное население не слишком торопилось продавать захватчикам свои припасы. В основном, французские деньги самим французам и доставались. Император выплачивал ими жалованье из расчета в четверть номинальной стоимости. Везти фальшивые ассигнации в войска Наполеон приказывал по дорогам, где наиболее часто замечались партизанские отряды и казачьи разъезды. Он надеялся, что противник будет нападать на военные инкассаторские обозы, грабить их и таким способом фальшивки будет распространять сам противник.

В романе „Война и мир“ Л. Н. Толстой писал о том, как Наполеон задумал поразить завоеванное население своим истинным благородством и раздать погоревшим москвичам пособия. „Но так как съестные припасы были слишком дороги для того, чтобы давать их людям чужой земли, и по большей части враждебно расположенным, Наполеон счел лучшим дать им денег, чтобы они добывали продовольствие на стороне; и он приказал оделять их бумажными рублями“.

Щедрая благотворительность Наполеона оказалась неоцененной. По словам Л. Н. Толстого, „Фальшивые ассигнации и не фальшивые наполняли Москву и не имели цены“. Обесценились и медные деньги. Очевидцы рассказывали, как медные монеты россыпью лежали на Красной площади.

Приезжие крестьяне брали столько, сколько могли увезти. Ассигнации же просто летали по воздуху.

Начиная отступление из России, Наполеон отдал приказ сжечь оставшиеся деньги, чтобы русские не обнаружили их запасы. Имеются сведения, что в Москве было сожжено 28 ящиков фальшивых денег. Своя репутация теперь волновала французского императора больше, нежели подрыв русской экономики.

Рис. 46. Наполеон. По его приказу изготавливались фальшивые русские рубли.

Маркиз Коленкор, главный придворный конюшенный Наполеона, в своих воспоминаниях рассказал о том, как возвращающийся в Париж император с отчаянием воспринял известие о сдаче Вильно, его последнего бастиона в России. „С неописуемым нетерпением он ожидал приезда и доклада герцога Бассано (Г.-Б. Марэ, наполеоновский министр иностранных дел). В первую очередь он хотел знать, удалось ли уничтожить фальшивые русские банкноты, хранившиеся в Вильно. „От наших людей можно ожидать, что они вполне могут забыть об этом, — говорит мне император. — Они могут и перепоручить это дело кому-нибудь, кто в поисках наживы может пустить их в оборот. Было бы неприятно, если в руки русским что-нибудь попадет“. Он добавил, что от некоторых частных лиц знает, что после его проезда через Вильно эти банкноты были поделены, и это его беспокоило. После отступления наполеоновских войск изготовление фальшивых денег не прекратилось. Оно продолжалось в герцогстве Варшавском. В Варшаве было выпущено на 20 млрд рублей фальшивых банкнот, а в Бродах — на полмиллиона.

Большинство подделок было обнаружено сразу и возвращено в казначейство. Российское правительство запретило пересылку по почте и ввоз в Россию ассигнаций из-за границы. Таким образом, фальшивки французской работы оказались обесцененными в Польше и Пруссии, хотя они и подрывали доверие к России на европейском рынке.

Значительно хуже обстояли дела в самой России. Простые люди не могли отличить фальшивые деньги от подлинных. На всякий случай они отказывались пользоваться бумажными купюрами вообще. В 1813 году губернаторы разослали секретное предписание „О признаках фальшивых ассигнаций“ с запрещением оплаты. Самой действенной мерой по сохранению доверия к русским деньгам явилось изменение их внешнего вида. В 1819–1821 годах был произведен обмен ассигнаций. При обмене мелкие суммы фальшивых денег компенсировались владельцам. Если владельцы крупных сумм пытались скрыть их, то их обвиняли в содействии врагу и сбыте фальшивых денег и ссылали на каторжные работы.

„Французские рубли“ попортили много крови российскому правительству, но большого ущерба экономике не принесли.

 

„Дикие“ российские фальшивомонетчики

Много фальшивых российских ассигнаций появилось во время Крымской войны. Места их изготовления остались вечной тайной. Но по использованию для фальшивок превосходной бумаги и качеству исполнения можно сказать, что они выпускались с ведома государственных органов страны. Только некоторые высшие чиновники знали, где располагался монетный двор, который занимался производством поддельных российских денег.

Русские частные фальшивомонетчики сразу поняли, что и им можно начинать производить фальшивки. Особенно восприняли духом в глубинке.

Господин И. А. Никотин, чиновник по особым поручениям при генерал-губернаторе В. В. Назимове, правившем в середине XIX века в Северо-Западном крае, в своих воспоминаниях писал: „Ни одна из местностей России, как мне кажется, не может поспорить с местным краем по фабрикации и торговле фальшивыми кредитными билетами. На мою долю выпало до 15 следствий по данному предмету, да это и немудрено…“ Необходимо заметить, что экономическое положение страны после Крымской войны было поистине катастрофическим, Как отмечал И. А. Никотин, „торговля фальшивками шла бойко“. И все же эти кустарные „монетные дворы“ не могли сравниться с продукцией, поступавшей из-за границы на одну суконную фабрику.

11 сентября 1859 года И. А. Никотина пригласили к генерал-губернатору на секретную встречу. Назимов ознакомил его с письмом, пришедшим из Петербурга. В письме сообщалось“ что, по имеющимся сведениям, во вверенном Назимову крае появились превосходно изготовленные фальшивые ассигнации 10-рублевого достоинства.

Образец такого кредитного билета прилагался к письму. Губернатор и его чиновник по особым поручениям долго и тщательно рассматривали банкноту, но так и не обнаружили ничего подозрительного. Все было как на настоящей ассигнации. Надо было искать источник, который засорял фальшивками финансовые каналы России.

Господин И. А. Никотин взялся за решение этой сложнейшей задачи. Прежде всего установил связь с людьми, в той или иной мере в прошлом замешанными в фальшивомонетничестве. Затем отдал приказания всем почтмейстерам края установить, кто ведет переписку с заграницей, получает посылки из-за рубежа.

Вскоре не замедлил появиться и результат. Уездный исправник Фогель, специалист по борьбе с фальшивомонетничеством, доложил И. А. Никотину, что „кое-кто“ указал ему на бельгийского подданного Сиэса, директора Крайщанской суконной фабрики, расположенной в Вилейском уезде Виленской области. Фамилия Сиэса была в сводной ведомости, где перечислялись лица, имеющие почтовую связь с заграницей. Как директор суконной фабрики. Сиэс мог вести переписку и получать товар из-за границы? В этом случае посылки должны были превышать своим весом десятки пудов. А они весили не более полпуда.

За корреспонденцией господина Сиэса начали следить, и случилось, как всегда, наоборот. В это время Сиэс не получал никаких посылок. Никотин уже стал сомневаться, правильный ли он выбрал путь, когда неожиданно пришло анонимное письмо. Его автор сообщал, что на имя Сиэса из Бельгии приходили посылки с фальшивыми 10-рублевками, но без номеров! Сиэс при помощи специально изготовленного штампа допечатывал на кредитных билетах те номера, которые стояли на банкнотах, находящихся в обращении. Все это делал так ловко, что никакого сомнения в их подлинности не возникало.

Надо было спешить. Сигнал, пусть и анонимный, мог стать известен, Сиэсу. Он примет все меры предосторожности или уничтожит все улики. Никотин срочно поехал в Вильно. „Прибыв на фабрику поздно вечером, — вспоминает он, — я произвел у него дома обыск в присутствии станового пристава и понятых и в конце концов нашел металлические цифры, совершенно тождественные тем, которые обыкновенно проставлялись на кредитных билетах десятирублевого достоинства“.

Господин Сиэс проявил глубокое возмущение. На Никотина сыпались обвинения в нарушении норм международного права. Ссылаясь на свое бельгийское подданство, Сиэс обещал подать жалобу царю на самоуправство местной администрации. Никотин сделал вид, что не слышит гневных тирад бельгийца. Протокол обыска подписали понятые, становой пристав, Никотин. Сиэса под усиленным конвоем отправили в Вильно. Местный художник нарисовал акварельный портрет подозреваемого. Рисунок отправили в Брюссель вместе с документами и просьбой проверить, кто он, этот Сиэс, тот ли, за кого себя выдает.

Бельгийский подданный продолжал буянить, требуя, чтобы его освободили. Сиэс заявил, что набор цифр ему был необходим, чтобы маркировать ткань, выпускаемую фабрикой. Ни о каких фальшивых ассигнациях он и слухом не слыхал. Пришедший ответ из Брюсселя гласил, что на самом деле Сиэс никакой не Сиэс, а беглый каторжник, которого бельгийская полиция давно разыскивает. Также сообщалось, что в Брюсселе недавно арестовали гравера, обвинявшегося в изготовлении клише для печатания русских, бельгийских и голландских денежных знаков. Впоследствии выяснилось, что тот же гравер изготовил и цифры для Сиэса. Потом из Брюсселя пришло еще одно сообщение: установлена бумажная фабрика, на которой два года тому назад сам Сиэс заказывал бумагу с водяными знаками. Бельгийская полиция просила российских коллег передать их соотечественника на родину.

Когда Сиэс узнал об этом требовании бельгийской полиции, он попросил дать ему бумагу, перо и чернила. Через несколько часов Сиэс вручил Никотину прошение на имя царя с просьбой дать ему разрешение о переходе в российское подданство. Такое ходатайство Сиэс объяснял рядом причин, в том числе… и прекрасным воздухом России.

Когда Сиэс получил отказ, он начал разыгрывать сумасшедшего. Невзирая на все ухищрения, Сиэса все-таки выпроводили в Бельгию. Там он был предан суду за свои прошлые преступления и приговорен к пожизненным каторжным работам.

Власти начали предпринимать решительные меры по борьбе с фальшивомонетничеством. Составляя новые программы печатания монет, чиновники министерства финансов сразу начали думать об их защите. Например, в записке министра финансов, датированной 1 февраля 1867 года „О выпуске в народное обращение новой разменной серебряной и медной монеты“ говорится: „Для затруднения же подделки необходимо составить новые, более красивые рисунки, приняв, кроме других улучшений, для надписей на монете два рода букв: выпуклые и вдавленные. Буквы эти требуют разного способа приготовления“ и, следовательно, для выделки фальшивых штемпелей будет необходимо большое искусство».

Именно в это время искусство и притом очень большое показал бывший ротмистр Керченской пограничной стражи М. Сазонов. Он серьезно занялся нумизматикой, поездил по музеям, познакомился с опытными нумизматами. Увидел, как выглядят старинные монеты, затем занялся металлургией, постиг искусство чеканки.

В 1868 году М. Сазонов изготовил первую золотую «древнегреческую» монету. Затем, чтобы превратить ее в старую, немного стер поверхность, нанес щербинки и монета стала «ископаемой». Сам четко обозначил место, где она была найдена (в этом месте археологи недавно проводили раскопки кургана). В общем, так тщательно продумал все, что, найдя покупателя в Одессе, он без всяких хлопот продал монету за довольно высокую цену.

Так он стал изготавливать монеты, вошедшие в историю нумизматики как знаменитые «сазоновские». Чтобы не сбить цену и не вызвать подозрений, Сазонов чеканил всего по 3–4 экземпляра монеты и за два года, 1868–1869, изготовил до 50 золотых и отчасти серебряных «древних» монет. Скопив значительный капитал, он свернул свою деятельность и лишь иногда возвращался к чеканке монет. Качество его подделок было таким высоким, что долгое время монеты не вызывали никакого сомнения в их подлинности. Лишь через много лет после кончины М. Сазонова установили, что его монеты фальшивые…

Следует сказать, что производство вдавленных и выпуклых надписей требует не только «большого искусства», но и сложных технических приспособлений, мощного прессового оборудования, которого «дикие» фальшивомонетчики не имели.

В министерстве внутренних дел был создан специальный отдел по борьбе с фальшивомонетничеством. В нем были два подотдела — по внутренним и международным делам. Первым подотделом руководил талантливый сыщик Б, С. Безсонов. Когда пришло известие, что где-то в глухой лесной чащобе Новгородской губернии в старообрядческом скиту наладили производство фальшивых серебряных монет, то Безсонов сам их решил разоблачить.

Старообрядцы — народ суровый, молчаливый, проникнуть в их тесный круг постороннему практически невозможно. Сыщик изучил все старообрядческие обычаи, прочитал много книг, «опростился» и под видом странника с посохом и котомкой за плечами отправился из Нижнего Новгорода в Сергачский уезд, где, по слухам, располагался скит. После длительных поисков оголодавший, истощенный, обросший многодневной щетиной Безсонов пришел к старообрядцам. Поначалу странника приняли настороженно. Прошло немного времени, новичок смог завоевать у старообрядцев не только доверие, но и авторитет. Он смог доказать, что всей шайке фальшивомонетчиков лучше переехать в Петербург. Там, под его руководством, можно будет сбывать нелегальную продукцию. Вскоре лесные бородачи собрались в дорогу и под руководством Безсонова прибыли в столицу. Здесь их всех и арестовали…

Вторым заграничным подотделом руководил не менее талантливый сыщик Ю. А. Юнге. В одиночку, без помощи Скотланд-Ярда, он умудрился раскрыть и обезвредить группу фальшивомонетчиков, действовавшую в Англии. В туманный Альбион Ю. А. Юнге отправился сам. После долгих поисков вышел на преступников. Мастерство не подвело Юнге: он настолько втерся в доверие мошенников, что… привез всю шайку в Петербург, где их арестовали.

Обычно деньги они пересылали в посылках или засовывали их в огромные рулоны материи, или в сигары и найти их практически было невозможно. Откроют таможенники деревянную коробку с красивыми узорами, а там ароматные сигары. Сигары пересыпали в другой ящик и нюхали, и щупали… Все безрезультатно. Юнге на глазах у таможенников аккуратно отгибал первый табачный лист сигары и показывал удивленным таможенникам видневшийся кончик радужной бумаги. Фальшивые банкноты аккуратненько укладывали под последний лист, а потом возвращали этикетку на место.

…3 марта 1869 года в Санкт-Петербурге на Миллионной улице задержали купца 1-й гильдии Станислава Янсена 57 лет и его сына Эмиля 30 лет. В небольшом деревянном ящичке с металлическим барельефом Наполеона, который нес Эмиль, находились 360 фальшивых кредитных билетов 50-рублевого достоинства.

Поводом для задержания стало заявление санкт-петербургскому полицмейстеру от кабинет-курьера французского посольства Евгения-Людвига Обри. Тот рассказывал, что перед отъездом из Парижа в Петербург к нему обратился некий Риу. Просьба того была простой: передать его шурину купцу Янсену деревянный ящик, покрытый клеенкой, в котором, по словам Риу, лежали образцы модных вещей. Посылка показалась малоценного содержания, Обри небрежно бросил ее в мешок с дипломатической почтой.

Прибыв в Санкт-Петербург, Обри достал ящик из мешка, оказалось, что его обшивка порвалась. Обри открыл ящик и исследовал содержимое. В нем в двух пакетах лежали 380 билетов 50-рублевого достоинства выпуска 1864–1865 годов.

Обри известил полицмейстера об интересной посылке и что 3 марта за ней придут отец и сын Янсены. Те действительно пришли, заплатили 20 рублей. Эмиль дал Обри расписку в получении посылки. Когда отца и сына задержали, Эмиль сделал полицейским чиновникам заявление, что посылка адресована Янсенам, однако предназначена она третьему лицу. А вот кому именно, Эмиль отказался объяснить. По словам Эмиля, он ничего не знал о содержимом ящика. Во время обыска в квартире Янсенов обнаружили один 50-рублевый билет. Станислав Янсен объяснил появление данного билета тем, что жена Мелина получила его от неизвестного покупателя.

Такие объяснение не убедили полицию.

Уже длительное время в разных городах России отмечали появление поддельных 50-рублевых билетов. На момент ареста Янсенов таких билетов уже изъяли 647 штук на сумму 32 350 рублей. В день ареста купцов в далекой Варшаве у сына содержателя гостиницы Якуба Шенвица нашли поддельных 50-рублевых банкнот на общую сумму 100 000 рублей. Эксперты Экспедиции Заготовления государственных бумаг (Российского монетного двора) подтвердили, что эти билеты абсолютно идентичны, изъятым у Янсенов.

Немного позже следователь Сумского окружного суда сообщил столичному полицмейстеру, что им обнаружено у инженера-путейца Августа Жуэ 92 фальшивых билета 10-рублевого достоинства. Тот расплачивался ими с рабочими. Еще у Жуэ извлекли из-под подкладки сюртука два письма от… Станислава Янсена. В одном из писем Станислав сообщал о «посылке». Следовательно, 10-рублевые фальшивки шли из Франции через Янсенов…

Когда связались с парижской тайной полицией, ее начальник Клод подтвердил, что его агенты давно следили за Янсенами. Одновременно Клод сообщил, что, по имеющимся у него данным, Янсены имеют в Санкт-Петербурге сообщницу-модистку по фамилии Акар. В качестве передаточного ящика Риу использован впервые. До сего времени жулики прибегали к помощи английских дипкурьеров, Получив сообщение из Парижа, полицейские поспешили в роскошный магазин на Михайловской улице. Однако с 4 марта это торговое заведение было закрыто. Его владелица госпожа Жермен Акар побыстрее, за полцены продав магазин, собиралась с внушительным багажом в гавань, торопясь сесть на немецкий корабль. Допрос постоянных посетителей ее магазина показал, что Янсены избрали очень удобный способ распространения поддельных денег. Действительно, кто из великосветских дам, посещавших магазин, обратит внимание на сдачу, полученную из рук любезной, красивой француженки. Даже если и обнаружите, потом, что эти деньги фальшивые, кто из важных барынь снизойдет до того, чтобы пойти скандалить или обратиться с жалобой в полицию? Скорее всего, это мошенники обманули несчастную госпожу Акар. Та по душевной простоте не очень сильно разбиралась в русских денежных знаках. Если бывали случаи, когда Акар все же возвращали фальшивые кредитные билеты, Акар без слов меняла, приносила свои извинения и говорила, что это непрестанные козни… конкурентов.

«Против каждого из русских людей, против всего нашего отечественного рынка, против нашего кредита и против целого общества ввозом фальшивых бумажек ведется война, — от преступления здесь страдает и отдельная личность, и целое общество», — писал известный юрист А. Ф. Кони.

Старообрядцы, известные своей небывалой приверженностью к строгим нравственным правилам, часто оказывались фальшивомонетчиками. Их строгое следование суровым канонам своей веры было только видимостью.

Весной 1912 года Кредитная канцелярия (подобие нынешнего Центрального банка) с тревогой сообщила полиции о том, что в обращении появились фальшивые сторублевки превосходного качества. Часто они появляются в Поволжье и Читинской области.

Когда руководитель Московского уголовного розыска А. Ф. Кошко получил из Канцелярии образцы фальшивок, то был удивлен их совершенством. В сопроводительном письме его просили обратить внимание на разницу в рисунке «сетки» по сравнению с настоящей и на точку в конце текста, где говорилось о наказании за подделку банковских билетов. На настоящих банковских билетах точка отсутствовала.

Взяв одну поддельную сторублевку, А. Ф. Кошко отправился в Московский купеческий банк и попросил кассира разменять банкноту. Кассир внимательно рассмотрел ее, спокойно положил в кассу и принялся отсчитывать разменные деньги. А. Ф. Кошко остановил кассира, сказав, что банкнота фальшивая. Кассир рассмеялся. Только после того как посетитель показал свое удостоверение и обратил внимание на злополучную точку, кассир схватился за голову.

…Из разных концов России продолжали поступать тревожные сообщения о появлении фальшивых сторублевок. По всем сыскным отделениям А. Ф. Кошко разослал необходимые указания. Начальству всех тюрем было наказано сообщить, не находится ли в бегах кто-нибудь из преступников, отбывающих наказание за фальшивомонетничество.

Из сыскных отделений утешительных вестей не поступило. Начальство Читинской каторжной тюрьмы порадовало. Из нее шесть месяцев тому назад бежали два заключенных, приговоренных к длительному сроку за подделки пяти и десятирублевых банкнотов. Фамилии фальшивомонетчиков: Левендаль и Сиив. Тщательные поиски беглецов оказались безрезультатными.

Волна фальшивок нарастала. Полиция сбилась с ног. А. Ф. Кошко пришел в отчаяние. И вдруг неожиданно ему принесли донесение от начальника Читинского сыскного отделения, немного отличающееся от его предыдущих. В донесении предлагалось подойти к поимке фальшивомонетчиков с другой стороны.

«Живут у нас в Чите три брата С. местные золотопромышленники, богатые староверы, пользующиеся всеобщим уважением, — указывается в донесении. — Живут они замкнуто, дел их точно никто не знает. Я, разумеется, никаких улик против них не имею, но считаю своим долгом рассказать о подмеченном мною странном явлении. Младший из братьев часто ездит в Париж и всякий раз после его возвращения поддельные кредитки вновь наполняют край. В Чите они не появляются, но распространяются усиленно по округу. Я, было, хотел произвести у братьев С. обыск, но боюсь испортить дело, решил дождаться вашего распоряжения».

Естественно, что А. Ф. Кошко сразу же телеграфировал в Читу, чтобы обыск не проводили, поскольку туда немедленно выезжает опытный следователь Н. Н. Орлов.

Три месяца бесполезной безрезультатной езды по золотоносным приискам края совсем обессилили И. Н. Орлова. На одном отдаленном прииске он встретил «чалдона» (промывателя золота вручную). Тот за бутылкой доверительно сообщил, что два сбежавших из тюрьмы каторжника, побывавших в этих краях сразу после побега, похвалялись, что они нашли богатого капиталиста, который согласен помочь в покупке оборудования для изготовления фальшивых денег. Чалдон имени этого щедрого мецената не назвал. След же беглых давно простыл. И все же это было уже кое-что… Когда Н. Н. Орлов сообщил, что один из братьев собирается в Париж, то А. Ф. Кошко сразу ответил, чтобы он сопровождал его до Москвы. В первопрестольной надзор за подозреваемым поведут другие.

По просьбе А. Ф. Кошко в Париже к слежке за двумя россиянами присоединились два опытных полицейских агента. Поначалу слежка за С. ничего не принесла. Правда, полицейских удивило его неожиданное посещение оперы. Этого никак нельзя было ожидать от старовера.

Потом С. посетил небольшую лавку, расположенную вдали от центра. Здесь продавались изготовленные в прилегающей к лавке мастерской чемоданы, несессеры и другие дорожные товары. Это насторожило сыщиков. Рядом с гостиницей «Нормандия», где остановился брат С., имелось множество превосходных магазинов, имеющих более обширный выбор подобных товаров. А его понесло на окраину города! Все это было необычайно странно. Внезапно С. ночью скрылся из гостиницы, оставив в номере все вещи. Правда, он предупредил администратора, что уезжает в Лион и возвратится через неделю. Французские, агенты в Лионе не обнаружили С. Оставалось лишь одно: круглосуточно дежурить у гостиницы «Нормандия». Русские представители пришли в глубокое расстройство.

Но вот через неделю и на самом деле С. возвратился в гостиницу с каким-то свертком. В тот же день он отправился к лавочнику, но без свертка. Вскоре хозяин лавки вынес и помог С. разместить на экипаже чемодан солидных размеров. Оставив за С. наблюдать двух французских агентов, русские представители зашли в лавку. Лавочник откровенно признался, что С. уже четвертый раз в этом году приезжает за таким же чемоданом. У этого чемодана двойное дно. В гостинице агентам сообщили, что С. потребовал счет и заказал билеты на поезд.

До границы с Россией подозреваемого С. не трогали. Лишь только он оказался в приграничном городе Александрове, его арестовали. При осмотре чемодана там обнаружили тайник, где лежали 300 000 фальшивых сторублевых банкнотов. Сумма по тому времени колоссальная.

Господин С. все отрицал. Его отправили в варшавскую тюрьму (Польша тогда входила в состав Российской империи).

А. Ф. Кошко немедленно послал телеграмму в Читу с просьбой провести обыск в квартире братьев С. Обыск, к великому сожалению, ничего не дал. Тогда А. Ф. Кошко принялся активно искать «монетный двор». Для этой цели в камеру, где находился С., подсадили своего человека. Два месяца просидел полицейский агент вместе с фальшивомонетчиком. «Подсадке» удалось установить с С. доверительные отношения, но ничего существенного в разговорах он не узнал.

«Подсадку» решили выпустить, но сделать так, чтобы у С. не возникло даже малейшего сомнения, что рядом с ним сидел настоящий преступник. Все документы оформили как полагается и на руки выдали справку об освобождении. Здесь-то С. и решил воспользоваться случаем, что его сокамерник выходит на свободу. Он попросил вынести за пределы тюрьмы и отправить во Францию небольшое письмо.

Освобождающийся сокамерник разыграл комедию, отказываясь взять письмо, поскольку снова боялся попасть за решетку.

Потом все же милостиво дал согласие. И вот письмо на столе у А. Ф. Кошко. На письме адрес: Париж, 25 улица Муни, мадемуазель Гренье. В письме господин С. просил повидать Левендаля и передать ему, что в Ницце все уничтожено и что он сидит в тюрьме. Вот почему дальнейших расчетов не предвидится.

Письмо снова запечатали в конверт и отправили по адресу. Одновременно в Париж послали чиновника К., который был там недавно и вместе с С. возвратился в Россию. Трое суток К. следил за мадемуазель Гренье, но ничего подозрительного не заметил. Только на четвертый день агент К. был вознагражден. Глубокой ночью мадемуазель Гренье вышла из своего дома, быстро перебежала улицу и скрылась в подъезде старого дома. Пробыв там минут пятнадцать, она вышла на улицу с рослым, неряшливо одетым мужчиной. Распрощавшись с ним, мадемуазель направилась к своему дому, а ее сопровождающий пошел в сторону центра города.

Была светлая летняя ночь и К., смог рассмотреть лицо этого господина. Это был Левендаль. Следя за ним в отдалении, К. заметил дом, куда зашел Левендаль. Борясь с дремотой, сыщик остался ждать.

Ждать пришлось недолго. Вскоре Левендаль вышел из дому вместе с человеком небольшого роста, в нем К. сразу узнал известного Сиива. Подозвав на помощь нескольких полицейских, чиновник К. без труда арестовал бывших каторжников. В полицейском участке те все рассказали начистоту. По их словам, С. помог им убежать, обеспечил одеждой, деньгами, а потом и перебраться во Францию. По частям господин С. перевез в Ниццу все необходимое оборудование, краски, бумагу. Дело начало раскручиваться на полный оборот.

Вначале С. выплачивал деньги аккуратно, но потом начал задерживать платежи. Перед последним приездом С. написал, что едет во Францию в последний раз. Потом он уничтожит в Ницце «монетный двор» и щедро рассчитается с ними. Получив письмо, Левендаль спешно направился к Сииву с намерением скрыться.

Трое фальшивомонетчиков были приговорены к долгосрочной каторге.