Сашкина очередь дежурить в подъезде подошла 3-го ноября. Он оделся потеп­лее, взял у Волка обрез и устроился на мешках. Был обычный для местной осени сырой пасмурный день, ребята грелись по квартирам, и мимо него не бегали. От нечего делать он достал из кармана одну из свечек, зажёг. Огонёк казался маленьким и весёлым, Сашка смот­рел на него и с удивлением замечал, что ему действительно становится хорошо. Так, как не было уже давным-давно. Если прищуриться, пламя как будто заполняло собой пространство и отсекало всё, что было вокруг. И, казалось, ничего и нет. Только он, Сашка, и тёплый огонёк у него в руке…

– Колдуешь?

Сашка вздрогнул.

– Я думал, у вас в бригаде один профессиональный шаман, – из угла вышел Пёс без обычной каски. В руках у него была грязная книжонка в газетной обёртке. – Не помешаю?

– Нет, садись, – Сашка задул свечу и сунул обратно в карман. – К университету гото­вишься? Учебники читаешь?

– Да нет, – Пёс посмотрел на книгу у себя в руках. – Это, Санёк, так сказать, криминаль­ное чтение. Запрещённая литература.

– Разве в нашем городе есть запрещённые книги?

– Конечно, в городе нет, – усмехнулся Пёс. – А на развалинах – есть. У нас тут полиция не шарит, поэтому подлинная демократия и свобода мысли. Правда, здесь книги читать некому. Народ сам понимаешь, какой. Так что властные структуры в относительной безопасности.

– А откуда она, книга?

– В буквальном смысле от верблюда. Мужик продавал, горбатый. Горб метр на метр, смешно. И просил всего двадцать грошей. Ну я и взял для самокруток сразу пять экземпляров. Четыре скурил, эта последняя. Хотел тоже скурить, а потом оставил. Написана душевно. Правда, она на языке пустынников. Ты знаешь этот язык?

– Знаю, – сказал Сашка. – Только, Максим, это, наверное, неправильная книга, вредная.

– Да брось, – Максим почти насильно вручил книгу Сашке. – Вредных книг не бывает, только если очень мелкий шрифт, то для глаз вредно. А так набор букв и всё. Тут главное: как книгу понимать, какая у тебя точка зрения. Если ты дурак дураком, то одного «Кодекса штурмовика» на всю жизнь хватит, а все остальные будут вредными казаться. А если в голове мозги, то читать можно всё. Понял?

– А там про Бога есть? – поинтересовался Сашка, открывая первую страницу.

– Если принять идеал за Бога, то да. Почитай, и узнаешь. Тут тебе всё равно делать нечего. Только к вечеру верни в таком же состоянии.

Пёс ушёл, а Сашка удивленно подумал, что испортить эту книгу сильнее никак нельзя. Имя автора на обложке кто-то зачеркал чёрным карандашом. Сашка вздохнул и, осторожно пере­листывая ветхие страницы, стал читать. Это была нелепая и странная повесть о пятнадца­тилетнем подростке, который родился в прифронтовом городе на глухой окраине, и никогда не видел ничего, кроме крови и смерти. Правил городом царь, который хотел воевать. На первых страницах были так красочно описаны бомбёжки, от которых пытался спрятаться главный герой, что Сашку передёрнуло. Мальчик из книжки забыл своё имя, почти ничего не слышал и, наверное, умер бы, если бы на улице не познакомился со странным стариком. Старик рассказал ему, что далеко к югу, за Энском и Степноградом, есть город, где никто никогда не воюет, где нет голода, страха и болезней. Мальчик бежал туда из их военного города с этим стариком. Они долго шли через степь, без еды и воды, прячась от армий воюющих сторон. Старик умер, а мальчик дошёл. Город этот был красив. Он описывался так, будто автор побывал во сне Сашки. В том сне, где он видел белые дома, ровный асфальт, зелёную сочную траву, голубое небо… Люди в городе жили в достатке и были счастливы. Никакой войны они не знали уже сотни лет. Мальчик тоже стал горожанином и выучился на архитектора, чтобы строить красивые белые дома.

Сашка прочитал книжку взахлёб, не отрываясь. Его пугало и завораживало сходство воюющего города и города, где сейчас жил он. «От нас к югу находится Энск, – вспомнил он занятия по общей географии. – А что там дальше, знает только Контора. Нам это знать не нужно. Да, где-то ещё южнее степь переходит в пустыню, а потом должно быть море. Те, кто рос до войны, ещё хранят старые карты мира, хотя Глава приказал сжечь их, как не отражающие действительность. Конечно, он прав, многие города за время войны были сметены с лица земли, кое-где поселения пустынников выросли в города. За полвека непрерывных боёв мир изменился, но море-то никуда не делось! Никуда не исчезла степь и пустыня. Неужели где-то есть не воюющий город, нормальная мирная жизнь? А что такое мирная жизнь?» Сашка не мог себе этого представить. Конечно, в их центре не было боёв, но Сашка рос среди офицеров и сам готовился стать военным. Да и все знако­мые пацаны только и мечтали попасть в гвардию. «А этот их книжный царь так похож на нашего Главу – тоже толстый и в очках» – Сашка улёгся на мешки. Он пытался отогнать от себя другую мысль: как этот мальчик из повести похож на него самого. «Или на Илью? Может, Илья не в Энск бежал? Зачем ему было бежать в Энск? Это тоже военный город. Какая разница, где воевать? – Сашку даже пот пробил от неожиданной догадки. – Илья что-то знал, он всегда был недоволен Корпусом и Главой. Может, он хотел бежать ту­да, гораздо южнее Энска? Илья, почему ты мне ничего не сказал? Мы ведь были друзьями! Я бы понял». Сашка повертелся на мешках: «Нет, ничего бы я не понял, начал бы тебя отговаривать. Ты, Илья, уже был сиротой, а у ме­ня была мама. Я бы никуда с тобой не пошёл, а если бы стали допрашивать – всё рассказал бы. В Конторе умеют допрашивать…» Сашка то вставал, то опять ложился на мешки, от непонятных и неожиданных мыслей кружилась голова. Когда начало темнеть, пришёл Пёс:

– Ну что, не очень сложно?

– Пёс, а ты думаешь, есть такой город? Где совсем не стреляют?

– Не знаю, – Пёс вынул из Сашкиных рук книгу. – Литературное творчество – явление загадочное: или чего не бывает, так опишут, что поверишь, или настоящее так извратят… Что с них возьмёшь, с сочинителей…

Ночью дежурному на мешках спать было нельзя, и раньше Сашка крепился, как мог, но всё равно дремал под утро, а в эту ночь сон не приходил. Сашка смотрел в чёрное зимнее небо и в голову лезли мысли про город без войны, про Катю, про Илью и Кешу… Под утро Сашка услышал снаружи осторожные шаги. Он поднял обрез и лёг за меш­ки. Было ясно, что нормальные люди в такую пору не ходят.

– Дежуйный, не стьеяй! – услышал Сашка через мгновение и расслабился: так картавить мог только Эдик Кролик.

– Заходи смело, я стьеять не собияюсь, – усмехнулся Сашка.

– Дьязнишься, заяза! – догадался Кролик. – Тащусь в вашу дыю сьеди ночи, а он ещё пьикаивается.                              

– Не надо ночью по дыям таскаться!

– Ядно, я же по дею! Война начаясь, пьиятей! Дейжи! Ечь Гьявы, новенькая.

В руках у Сашки оказался листок с заголовком «Боевая газета». Кролик подсветил фонариком и Сашка прочитал:

«Жители нашего славного города! Беда уже на пороге. Полувоенный режим Энска начал агрессивные действия против наших сил. Значительные стычки произошли недалеко от Южного Форпоста. Наши доблестные силы адекватно ответили бандам из Энска и их наймитам пустынникам. Настала пора начать активную контратакующую операцию, направленную на уничто­жение враждебных нам банд агрессора. Весь народ как один выражает негодование, растёт наше единение. Все армейские соединения приведены в полную боевую готовность. Наши победоносные бронетанковые силы при поддержке вертолётов начали наступ­ление. Готовится выступить военизированная служба обороны «Штурм». Сотни жителей записываются в добровольческие батальоны. Я верю, мы победим. Да здравствует победа!»

У Сашки похолодело в груди: вот оно и началось!

– У нас на юге потейи бойшие, наш кондой сказай, чтобы все утьём быи в степи, – продолжил Кролик. – Давай, Войка буди: надо быстьё, а то до сойнца не успеем!

Сашка схватил обрез и побежал будить Волка. Кролик всю дорогу до четвёртого, Волкова, этажа шёл следом и ворчал о том, что никто на лестнице не убирается. Тем време­нем Сашка постучал в дверь. Её долго не открывали, прислушивались. Потом раздался испуганный голос Шакала:

– Кто там?                      

– Откьивай, нехьен высьюшивать тут. Свои, – громко сказал Кролик.

 Дверь отворилась. На пороге, освещённый Кроликовым фонариком, стоял Шакал в штанах с начёсом и тёплом свитере.

– Все спят, – шепнул он.

– А мне один хьен, – ответил ему Кролик очень громко. – Буди Войка.

 Шакал шмыгнул в комнату Волка, а Сашка тем временем осмотрелся. Коридор почти  ничем не отличался от их коридора, только в углу, в полутьме, стоял шкаф, в котором лежали книги, наверное, принадлежавшие Псу. Из комнаты, освещая себе путь керосиновой лампой, вышел Волк, а за ним хнычущий Шакал.

– Я, блин, думал Шакал офигел совсем, шарах его по башке, а оказывается зазря, – улы­баясь, пояснил он.

– Ну что, готов кьёвь пьёйивать? – спросил его Кролик.

– Да пошёл ты, со своей кьёвью, – ответил Волк и широко зевнул. – Что, на войну поедем?

– Непьеменно, будет штуйм Южного Фойпоста, – сообщил Кролик. – Нужны все, даже самые зачмоенные.

– На что намекаешь? – грозно спросил Волк.

– Ядно, забудь, – тон Кролика был весьма миролюбивым. – Коёче, чеез пять часов быть в фойме и полной выкьядке на пьяцу дья выезда на место дисьёкации. Хойошо взять жьятвы побойше, может затянуться. ПОняй?

– ПонЯй, понЯй – иди и не воняй, – заржал Волк.

– Ну-ну, – неодобрительно сказал Кролик. –  Пойду Воёнцова пьедупьежу. Пока, не кашьяй.

Кролик пошёл с четвертого этажа на пятый, а Сашка спустился на своё место. «Нас выводят из запаса, – думал он, ложась на холодные мешки. – Скоро бой. В сущности, это моя работа». «Штурмовик должен быть всегда готов к войне», – таковы были слова в «Кодексе штурмовика». «И ещё что-то про честь, храбрость», – думал Сашка. Странно, но он больше не смог вспомнить ни единого слова из кодекса. «Почему так? Навер­ное, я сильно болел. Говорят, иногда это влияет на память. Вот и повлияло».

Совсем скоро вышел Кролик, а за ним Витька в форме. Коман­дор присел рядом.

– Пока, пьиятейи, – на прощание крикнул посыльный кондора.

– Слушай, Витька, почему ты стал командором? – спросил Сашка, когда Кролик скрылся за развалинами.

– Это не имеет никакого значения, – безмятежно глядя на звёздное небо, ответил Витька.

– Ты вообще воевать умеешь? – поинтересовался Сашка.

Витька покивал головой и, чуть помолчав, сказал:

– Я умею так же петь песни при жертвоприношениях, но я не хочу больше петь их. Я знаю и волшебные заклинания, но не хочу больше произносить их. Я читал священные кни­ги.

– Библию? – спросил Сашка.

– Не только, – ответил Витька, – я дам потом почитать тебе «Сидхарту» и ты поймёшь меня.

– А я начал читать Библию, только мне она не понравилась, – сказал Сашка. – Не верю я ей. А ты веришь?

Витька не ответил. Он вообще в течение часа ничего не говорил, только смотрел на звёзды. Сашка попробовал тоже на них смотреть, но ему вдруг захотелось спать. Он вышел на улицу, обтёр лицо снегом и, устроившись на мешках, снова задумался о Кате. Когда начало светать, из подъезда вышел Кеша. Позёвывая, он подошёл к Сашке и сообщил:

– Сейчас уже будем уходить, заканчивай дежурство. Я твои вещи собрал.

В квартире был жуткий беспорядок и толкотня. По большой комнате гордо расхаживал Хнык, прикрутивший к воротнику формы истёртый значок в виде пятиконечной звезды с улыбающимся в центре малышом.

– Крутой знак, – с ухмылкой пояснил Кеша. – Ему его как нагрузку дали к полкило ма­хорки. Цена ему пять грошей, а он свистит, будто это старая медаль за отвагу. Фуфлогон.

Олег в штурмовой куртке и ватных штанах, дожёвывая бу­терброд, объяснял Женьке, куда примерно их повезут. Только Сашка успел надеть форму, как зашёл Волк в сопровождении Шакала.

– Вперёд, братва. Нужно будет идти быстро. Грузовики могут прийти раньше.

На площади, где когда-то патрон штурмовиков призывал их уничтожать хиппи, сейчас тор­чало несколько отрядов. Парни мрачно курили и сплёвывали. Оружие им уже выдали, поэтому на каждом висел автомат, граната, фляжка и несколько рожков с патронами. Некоторые, помоложе, пригибались к земле под тяжестью толстенных рюкзаков и тюков с палатками.

– Вовремя мы пришли, – сказал Кеша. – Сейчас стволы получим и тотчас поедем.

Отряду Волка палатки выдали двухместные, но с расчётом, что в каждую поместится ещё и третий. Кеша взялся нести палатку сам. Сашка тащил только одеяло, котелок, пяток банок с консервами и браунинг. Ещё летом он нёс бы эту поклажу сколько угодно, но теперь, после болезни, нести вещи ему было тяжеловато, и он быстро вспотел. В штабе им выдали стандартное ору­жие и зимнюю форму: чёрные телогрейки с нашивками «Штурм» на рукавах, шапки-ушанки и даже рукавицы с брезентовым покрытием, которые почему-то пахли плесенью. Вскоре подкатили грузовики. Они были очень старые, скрипящие бортами, но с отлич­ным пологом сверху. Сашка забрался в самый дальний угол, сел на скамью и, привалившись к холодному пологу, почти сразу заснул.

Проснулся он оттого, что его толкал в бок Кеша.

– Вставай, приехали. Тут теперь перевалочный пункт будет, сейчас там наверху поразмыслят, кого куда везти, а мы пока в палатках покайфуем. Этим, кстати, вообще войнушка может закончиться. Правда, говорят, энские близко совсем, подвижной корпус прорвался к нам в тыл, а теперь бежит обратно, но ничего, поди, всё обойдётся.

Возле грузовиков со штурмовиками стоял танковый корпус. Это были старые уже тан­ки, некоторые сделанные из тракторов, упакованных в броню, и несколько разведыва­тельных броневиков с лёгкими пулемётами.

– Привет, карлики! – приветствовали штурмовиков высунувшиеся из люков танкисты.

– Привет, пылесосы! – отвечали им штурмовики.

– Я тоже мог быть пылесосом, – гордо сказал Кеша. – Мы, когда выезжали за город, то в танках ездили, вон в тех, что из тракторов. В них летом пылищи – не продохнуть.

К лагерю штурмовиков, тем временем, подъехало несколько неплохих джипов. Из одного вылез кондор, худощавый мужчина с крючковатым носом, и несколько парней в новёхонькой униформе со значками отличия. Был среди них и Кролик. Он помахал отряду рукой.

– Тьфу, пейхоть кондоёва, – зло сплюнул Олег.      

Группа Шиза расположилась в небольшой балке. Внизу было много снега, поэтому палатки разбили у самого края, где сквозь снег пробивалась жухлая трава. В палатку к Кеше с Сашкой третьим попросился Хнык.

– Не хочу я с Олегом. Он Витьку пустил, а тот на меня смотрит, я боюсь его, – пожа­ловался он. – Вдруг он ночью меня задушит. У меня вон ноги болят. А он говорит – это к смерти.

Когда они закончили устанавливать палатку, Кеша предложил Сашке с Хныком пойти к танкистам.

– Там свистнуть чего-нибудь можно, а потом своим загнать, – пояснил он.

До обеда было ещё время, поэтому Сашка согласился при условии, что воровать Кеша ни­чего не будет. Кеша дал слово и они пошли. Оказалось, что многие танкисты, особенно помоложе, Кешу прекрасно помнят. Он тот­час же настрелял много сигарет и, довольный, беседовал с долговязым парнем в таком же, как у Кеши шлеме о починке двигателей. «Сколько ходим, – ворчал долговязый, – воз­духоочистители не меняли. Ты бы видел, какие они засорённые». Что Кеша на это ответил, Сашка уже не расслышал, потому что рядом взревел мотор танка. Сашка немного постоял ря­дом и направился к своей палатке.

И тут он вдруг услышал, что его окликают по имени и фамилии. Кричал какой-то зна­комый и в то же время забытый голос. Сашка повернулся, и увидел сидящих на броневике Вов­ку Бауэра и Макара Стеценко. Они показывали на него пальцами и смеялись. Нерешительно потоптавшись на месте, Сашка пошёл к бывшим друзьям по Корпусу.

– Я смотрю, опа, вижу, что кто-то знакомый идёт в чёрной форме, – смеясь, пояснял Вовка. – Говорю Макару, смотри, типа это наш Ерхов, а он мне не верит.

– Как ты здесь оказался? – спросил Макар.

– Война ведь, – сказал Сашка, смутившись. Ему совсем не нравилось, что его увидели в форме штурмовика.

– Так чё, из Корпуса всё-таки попёрли? А мы тебе завидовали, думали, повезло: по­лучил по башке и в гвардии остался, – Вовка достал из кармана зажигалку и сигарету. – Мы сегодня в первый раз по нормальному в степь попали, раньше броневики совсем у стен обка­тывали, а сегодня раз – на войну. Куришь?

Сашка отрицательно покачал головой, потом опять посмотрел на ребят:

– А Василь вроде с вами в бронечасти был.

– Был, да сплыл, – Вовка с удовольствием затянулся, выдохнул сизый дым. – Нер­вишки подкачали.

– Он пить стал, – пояснил Макар, – его и выгнали. Теперь никуда не устроится, разве что грузчиком каким-нибудь. А тебе, Сашка, кроме штурмовой бри­гады ничего не предлагали?

– Нет.

– Зря ты, Сань, с этим Ясновым водился больше всех. Он всегда какой-то подозритель­ный был, – сказал Вовка.

«Илья подозрительный, – подумал Сашка. – Весёлый синеглазый Илья, лучший мой друг…»

– Ладно, ребята, я к своим пойду.

– Ну, давай, пешеход, не печалься, – сказал Вовка.

Не печалься… Кто им сказал, что ему плохо? Может, ему повезло больше, чем им. Ез­дят в этих пыльных жестянках, степь полируют…

Кеша уже наговорился со своими знакомыми. Точнее, знакомые устали от его болтовни и попрятались в танках.

– Пошли отсюда. Куда этот Хнык, задрыга, подевался!

Хнык сидел за одним из броневичков и курил. Увидев Сашку с Кешей, спрятал само­крутку.

– Олегу не говорите. Он совсем озверел: увидит у меня махорку и по морде! Самому-то можно!

– Он потом по полу не валяется и лекарства ему не нужны, – проворчал Кеша. – Но мне-то по фигу, дыми, сокращай продолжительность жизни.

Было видно, что Хнык понял только разрешение курить. Вернувшись, они распаковали рюкзаки, и Кеша деловито открыл банку консервов.

– Говорят, в тушёнку крыс кладут, – сообщил он, с аппетитом уписывая жирное мясо. – А баранину сами жрут. Представляете, у моего папаши на ферме были бараны. Вот это класс! Я барашков сколько угодно есть готов, особенно с картошкой.

Тушёнка быстро закончилась, Кеша бросил банку на снег и полез в рюкзак за ломтём кукурузной лепёшки. Сашка, поглядев, как Кеша уплетает свой паёк, тоже вытащил лепёшку. Неподалёку показалась нелепая фигура Пса.

– Приколитесь, пацаны, – сказал он, усевшись и бесцеремонно отломив кусок Сашкиной лепёшки. – Наш Шакалина как-то проник на грузовик и приполз в палатку к Волку. Чуть ли не в тру­сах. Вот шибанутый-то! Если бы моя воля, то я бы никогда сюда не полез. Но что поделаешь, олигофрения даёт о себе знать. Кеша, дай сигаретку, у тебя есть, я видел.

– Тридцать грошей, – ответил Кеша.

– Костян, дай хоть ты махры, – повернулся к Хныку Пёс. – Оставим этого жадного субъ­екта с его подозрительной шмалью.

Хнык насыпал из кисета немного махорки.

– Гумаги у меня нет, – сообщил он.

– Бумаги, мой недалёкий, это называется бумага, а впрочем… – Пёс вытащил из-за па­зухи какую-то книжицу и вырвал листок. Поделив его пополам, протянул часть Хныку.

Скрутив самокрутки, они долго пускали дым с блаженным видом. Большую часть дыма относило в сторону Сашки и он, бросив недоёденную лепёшку в вещмешок, поднялся и отошёл. Повсюду суетились штурмовики. Возле палаток развели костры, вырвав почти весь кустарник и всю сухую траву, проглядывающую сквозь тонкий слой снега. Возле одного из костров что-то праздновали, пели песни и смеялись.

– Мы тут недалеко расположились, – сообщил Пёс. – Там у нас хоть кустарник погуще, не так продувает, а у вас тут голо, как на лысине. Я вообще степь не люблю. Глазу остановиться негде. Нет радующих взгляд развалин.

Из танковой части донёсся рёв. Пёс поднялся, отряхнул снег, и усмехнулся, глядя вдаль.

– А броники, кажись, уезжают. Теперь, если что, мы тут оборону держать будем. Между прочим, известно, что штурмовики – самый дешёвый боевой материал. Вот трактора с пукалками, так называемая бронетехника, она стоит денег, порядка пяти тысяч марок каждая, а мы каждый стоим тридцать марок премии и ни гроша компенсации родным и близким в случае прежде­временной кончины.

– Преждевременной чего? – ошалело спросил Хнык.

– Короче, задёшево сдохнем! Лучше махорки отсыпь, я к своим пойду, да не жмоться, – Пёс, покуривая, ушёл.

– Чмошный Псина, – сказал Кеша, обиженный на «жадного субъекта», – да каждый трактор такой можно загнать за шесть тысяч как минимум. Я, когда танк угонять собирался, у меня покупатель был. Он мне трёшку сразу давал. Не люблю я Пса. Не давай ему, Хнык, больше махорки.

Сашка не понял, как можно не любить степь и любить развалины? «Странно, – думал он. – Но в одном Пёс прав: жизнь наша дешёвая. Кондору проще сюда сто пацанов согнать, чем пару танков. Перевалочный пункт называется, ни окопов, ни фига. Если что – только в балку и можно спрятаться». Сашка повернул голову, примеряя глубину балки, и увидел Волка с Шакалом. Шакал смотрелся очень жалко: без шапки, в перевязанных верёвочкой ботинках, огромной ватной куртке, из которой смешно торчала тоненькая шея. Нечёсаные выгоревшие добела волосы сосульками свисали с головы. Он прятал посиневшие от холода руки в рукава и никак не поспевал за Волком.

– Устроились? – спросил Волк у Кеши с Сашкой.

– Ничего, жить можно, – кивнул Кеша. – Долго нам тут загорать?

– Сколько скажут.

Шакал уже уселся около Хныка и лез в его банку с тушёнкой самодельной деревянной ложкой.

– Ну что, нервный, – Волк подмигнул Сашке, – давай, гаси чужих, как своих. Не слабо?

Сашка молча смотрел себе под ноги, но Волк, похоже, и не ждал от него ответа. Он взял Шакала за шиворот, тряхнул и сказал:

– Пошли, скот. Врезать бы тебе как следует!

– Не надо, – попросил Шакал. – Я тоже воевать хочу. Против энских.

– Заметят они такую вшу…– пробурчал Волк, отходя. – Ну, удачи, парни!

– Удачи, – ответил Сашка.

Хнык с Кешей ещё поболтали и отправились по бригадам продавать набранные Кешей у танкистов сигареты. Сашка посмотрел им вслед, и сел чистить автомат – оружие штурмовикам выдавали в жутком состоянии. «А Кешка точно разбогатеет, – дума­лось лениво. – Мастерскую откроет, женится, детишек нарожает. Если конечно, нас сегодня-завтра тут не перебьют. А я, наверное, жениться вовсе не стану. Зачем? Ну, родится у меня сын и что? Вырастет и будет, как я, мучиться, или грохнут его». Сашка поймал себя на том, что думает о семье – нико­гда с ним такого не было. Потом мысли переключились на Катю. Стало интересно, где её отец. Ведь, наверняка, его часть уже выехала в степь. А может, он уже участвовал в ночном бою. А Катина мама сидит дома, на том самом диване, где Сашка спал несколько ночей, и читает книжку, а строк толком не видит, потому что ждёт мужа… Сашка знал, как это бывает. Помнил, как всегда волновалась за отца его мама. А Катя? Она волнуется за своего отца? А может, она и за него, Сашку, волнуется? Хотелось, чтобы это было так. Чтобы хоть кто-то думал о нём, ждал его…

Кеша с Хныком вернулись уже в сумраке. Кеша пересчитывал марки, Хнык жевал что-то:

– Зря Максим тут гнал, что Кеша жадный, – сказал он Сашке, – вон он мне семечек у ре­бят обменял. На сигарету – аж кулёк вышел, если с кожурой жрать, так надолго хватит.

– Щедрее Кеши зверя нет, – вздохнул Сашка и кивнул на брезентухи. – Может, спать зава­литься, я со вчера не выспался?

Ребята легли, завернулись в одеяла, закрыли полог палатки. На степь наваливалась зимняя ночь.