Он обнаружил себя уже в кузове грузовика. Грузовик отчаянно трясся, дре­безжал плохо закреплёнными бортами и натужно ревел мотором. «По грязи едем» – догадал­ся Сашка и стал осторожно оглядываться: рядом, конечно, сидел Кеша, дальше, привалив­шись к Кешиному плечу, спал Хнык, сидели ещё несколько не очень знакомых пацанов, напротив полулежали Пёс с Женькой. У самого края, свесив ноги за борт, расположился Шиз. Женька курил.                               

– Алкоголик, – сказал Кеша, увидев, что Сашка проснулся, – настоящая замена Лёвке.

– Не, – протянул Коньков. – Он нормальный пацан, не то, что ты, отрыжка!

Сашка покрутил головой – та раскалывалась, во рту горело.

– Кеша, я пить хочу!

Женька опять достал фляжку:

– На, от сердца отрываю.               

– Не надо, – слабо отказался Сашка.

– Да пей, урод, там вода талая! Спирт вы у меня весь выцедили, я его не произвожу!

Сашка хлебнул противной воды с привкусом степных трав и опять повалился на пол:

– Хорошо!

– Это тебе, друг, сейчас хорошо, – мрачно сказал Пёс. – А в талой воде, между прочим, амёбы дизентерийные бывают, наглотаешься и сдохнешь засранцем.

– А ему всё равно, как дохнуть, – усмехнулся Кеша. – Он у нас уже созрел, вон как Шиз.

– Не созрел он, – подал голос Витька. – Он ищет успокоение в веществах, туманящих ра­зум, а успокоение – в чистоте этого разума.

Парни заржали, а Сашка всё не мог понять, о нём ли идёт речь. Наконец, грузовик остановился. Первым из кузова выпрыгнул Шиз, присвистнул, ози­раясь.

– Вылазь, пьянчуга, – Кеша стряхнул с себя Сашкину голову и дал пинка Хныку, – и ты вали, разлёгся тут, как на лежанке!

Ребята полезли наружу. Место, на которое привезли группу, было очень похоже на то, из которого их увезли: та же степь без конца и края, только посреди степи стояла крепость из железобетонных блоков какой-то разобранного городского дома. Здесь были окопы с блиндажами и ежи с колючей проволокой. У каждого входа лежали мешки с песком. Рядом с крепостью виднелся колодец и несколько чахлых акаций. Чуть в стороне стояла слегка поко­сившаяся наблюдательная вышка.

– Вот в таком месте мы прошлый раз воевали, – сообщил Кеша. – Тут есть, где спрятать­ся, это тебе не два куста на ровном месте.

Сашка огляделся и пошёл к колодцу.

– Не пей сразу, – предупредил Пёс. – Набери вот в мою каску и присмотрись: если это место энские занимали, там вполне трупак может болтаться, ну или кровяки много, знаешь, они такие штучки любят.

Сашка посмотрел на колодец, протянутую Псом каску, и пить ему расхотелось.

– Ладно, кончай базар, – распорядился Женька, – заселяемся.

Парни из других групп уже таскали снаряжение в крепость. Сашка подумал, что их тут двадцать человек, да стены неплохие, так что, вероятно, можно будет отбиться без потерь, и полез осматривать окопы.                         

– Он здесь жить собирается, – хохотнул ему вслед Кеша.

«Собираюсь, – подумал Сашка. – Не подыхать же мне собираться. Хотя это у нас запро­сто. Что за война такая, схватят тебя за шкварку, привезут в степь, под чужие танки, если уцелел – опять схватят и на новое место. Чую я, что нами в штабе какие-то дыры затыкают, с кадетами бы так не обращались»… Окопы оказались довольно приличными: немного размокшими, с грязью на дне, но глубокими. Сашка прошёлся по одному из них до блиндажа, залез в блиндаж, посмотрел через щель на степь и окончательно успокоился. В крепости уже горел костёр, парни расположились кто где. Сашкина бригада поставила две палатки снаружи у самой стены, другие – подальше, и теперь пацаны ели консервы.

Через узкое отверстие в панели, служившее не то окошком, не то бойницей, Сашка по­смотрел, как уезжают привезшие их грузовики и сел к огню.

– Братва, а кто теперь за Волкова будет? – спросил Женька. – Вы хоть с кондором свя­зывались?

– Связывались, – спокойно ответил невысокий крепкий парнишка, везде таскавший с собой мини-радиостанцию, за что все его называли Радист. – Он говорит, выбирайте пока са­мого разумного. А потом помех в эфире много, не насвязываешься.

– Ну, выбирать по правилам надо одного из командоров, – сказал Женька, – только нашего не считайте.

Командоров кроме Витьки было трое – все взрослые парни. Сашка никого из них толком не знал, и ему было всё равно, кто займёт место Волка. Лишь бы не пинал без причины. Ребята спорили, размахивали руками, а двое чуть даже не подрались, но, в конце концов, выбрали Уксуса.

– Хана, – сказал Кеша, когда споры закончились. – Этот убьёт и имени не спросит. Вто­рой Горилла Тим.

Сашка пожал плечами и залез в палатку. Снаружи было слышно, как Уксус назначает по­рядок караулов…

Они промаялись на позициях два дня, а боёв даже не было слышно. На следующий день на грязном джипе приехал от кондора Эдик Кролик с бумагами и ещё одним парнем. Когда бумаги были подписаны, гонцы на радостях напились, и лежали в одном из блиндажей. Сашка с Кешей с утра до вечера играли в карты на сигареты, Пёс читал тощую книжонку, где не хватало уже половины страниц, Шиз лежал на мешках с песком и часами таращился в небо, а на Хныка напала тоска: он ныл, как ему не хватает Олега, ревел, размазывая по лицу слезы и грязь, и так всех достал, что полу­чил от Женьки по шее.

Вечером второго дня до ребят стали доноситься далёкие раскаты.

– Танки стреляют, точно вам говорю, – клялся Кеша.

Караулы на ночь были удвоены, и Сашка опять оказался в окопе. Рядом в блиндаже сидел Пашка Радист и непрерывно пытался выйти на связь с кондором.

– Ни хрена никто не слышит, – жаловался Пашка. – Техника – дерьмо, помехи одни, или это нас энские глушат.

– Южный Форпост штурмуют, – сказал сидящий рядом с Радистом Уксус.

– Грузовики! – крикнул с вышки наблюдатель.

– Кого везут? – спросил Уксус.

– Навейное, энские наступают! – выполз из своего блиндажа Кролик. – А что в эфие?

– Глухо.

– Энские! – закричал наблюдатель совсем громко. Парни похватали оружие и рассыпа­лись по окопам.

– Ну вот, опять, – бормотал Кеша рядом с Сашкой. – Начинается!

– А они что, – удивленно спросил Сашка, – на грузовиках прут? Мы же их порвём!

– Точно, – Уксус заматерился и сам полез на вышку. – Какие энские! Ты, сучок слепой!

Наблюдатель оправдывался, пытался спрятаться от разозлённого Уксуса.

– Говнодавы! Салага знает, что грузовики в атаку не ходят, пообосрались тут! – Уксус пнул наблюдателя и спустился вниз. – Это наши отступают, уроды!

 Грузовики приближались, Сашка насчитал их шесть штук.

– Яненых везут, – предположил протрезвевший от страха Кролик. – Ийи пьенных с юга.

 Парни подождали, пока грузовики подъедут совсем близко, и вышли из укрытия. Уксус и командоры говорили с шоферами, а Кролик бегал от одной машины к другой и что-то оза­боченно высматривал.

– Ну, пацаны, – протянул Женька, вернувшись к группе, – дела на юге туго идут. Эти борта мёртвых везут, а вон в крайних двух – раненые. Сейчас грузовики дальше поедут. Ну, блин, там заварушка.

Грузовики, дымя и урча, поехали дальше, а парни потянулись в палатки. Все, кроме де­журной группы.

Утром те же грузовики вернулись, на этот раз они везли подкрепление и провиант. Кролик деловито экспроприировал из запасов несколько ящиков дополнительной тушёнки отряду и небольшую канистру медицинского спирта – для себя и напарника. До вечера всё было тихо. Витька сидел на корточках у погасшего костра и шептал что-то себе под нос.Сашка пытался прислушаться, но ничего не понял. Хозяйственный Кеша при­волок откуда-то несколько коротких досок и, прежде чем отправить их на отопление, выди­рал оттуда ржавые гвоздики. Хнык весь день пролежал в палатке и выбирался только постонать о своих больных ногах. Сашка смотрел в бойницу и думал о степи, о Краеве, о Кате. Когда начало садиться солнце, все парни собрались по бригадам на ужин. Витькиной группе повезло больше других: они сегодня не были в карауле и могли спокойно поесть внутри крепости. Сашка развёл костёр, лениво хлопнул по шее Хныка, который тут же по­пытался от этого костра прикурить, и присел на ящик у стены. Ящиков в крепости было до­вольно много: в деревянных и картонных подвозили продукты, в алюминиевых – боеприпа­сы и лекарства. Ящики из-под продуктов тут же шли на отопление. Сашка сонно глядел на то, как Кеша ставит банки с тушёнкой к огню, подбрасывает топлива, и думал, что сейчас здесь не так уж плохо. Сухо, тепло и тихо. Чего ещё надо человеку? Потом Сашка повнима­тельней посмотрел на скрючившегося в уголке Хныка, Женьку, который методично чистил свой автомат, на Кешу с Максом, тесно сидящих у костра и понял, что пытается угадать, кто же вернётся живым с этой боёвки.

– Согрелось, – сказал Пёс, – где только командора носит?

– Он на закат чего-то ноет, – сообщил Кеша, зачерпывая ложкой тушёнку. – Давайте, что ли, его пайку сожрём, чтобы ушами не хлопал.

– Ну-ну, – усмехнулся Пёс, – значит, призываешь нас употребить за Шиза его долю этой серой пищи. Мне, может, и своя уже не доставляет радости.

– Отдай мне, раз такой разборчивый! Сашка, чего он выпендривается?

Сашка пожал плечами и тоже подсел к огню. Парни замолчали и принялись за тушёнку. Подошёл Хнык:

– Я тоже чего-нибудь ещё бы съел. Картоху вот хочется.

– Да, если бы кто-нибудь угостил меня картофелиной, я б ему сейчас десять марок по­дарил, – со вздохом произнёс Кеша.

– Это очень не рациональное желание, никоим образом не соответствующее действи­тельности, – сказал ему на это Пёс.

– А мне по фиг, понял, – Кеша бросил банку с тушёнкой и несильно стукнул Пса в грудь.

– Ты чего? – удивился тот.

– Чего? – закричал Кеша. – Чего? Я давно тебя спросить, суку, хотел: где ты был на са­мом деле, когда Серёгу Волкова из танка убивали?

Пёс резко побледнел, поднялся и с такой силой толкнул Кешу, что тот, не удержав­шись, отлетел в дальний угол.

– Пацаны! – Сашка встал, чтобы растащить Кешу и Пса. – Не надо!

Он даже не заметил Хныка, несущегося на Пса с доской. Доска со всего размаха въеха­ла Максиму в живот, и тот упал на пол. Кеша подбежал и принялся пинать его. Хнык тоже. Женька, лениво наблюдавший за схваткой, вытащил из-под себя алюминиевый ящик и, размахнувшись, бросил его в сторону дерущихся. «Убьют» – с ужасом подумал Сашка, метнулся к автомату и, сорвав его с предохранителя, дал очередь вверх.     

– Прекратите!!! – закричал он.

То ли крик подействовал, то ли автомат привёл парней в чувство, но схватка тот час же прекратилась. Ревел Хнык в углу, матерился Кеша. Женька Коньков деловито открывал свою банку с тушёнкой. Сашка подошёл к Псу и помог ему встать.

– Сильно тебе досталось?

– Эквивалентно интеллекту, – прошептал Максим, не решаясь разогнуться. – Мне всегда достаётся.

Вбежали парни из других групп. Пришёл Уксус.

– Что случилось? – спросил он у Женьки.

– Пёс с автоматом баловался – он выстрелил, – жуя, ответил Коньков.

– Пёс – это ваш очкан? – уточнил Уксус.

– Ну, Псина, кранты, – ядовито прошептал Хнык. – Сейчас тебя, суку, замочат!

– Это я стрелял, – сказал Сашка.

– Зачем? – Уксус пристально посмотрел на Сашку. В его взгляде было что-то от Горил­лы Тима.

– Случайно, – внутри у Сашки похолодело.

– Дай автомат, – спокойно сказал Уксус.

Сашка осторожно протянул ему «Калашников» под испуганным Кешиным взглядом.

– Отойдите все.

«Убьёт» – безнадёжно подумал Сашка. Как будто в подтверждение этого Уксус отбросил автомат в сторону и достал из-за пояса пистолет. «Всё, – решил Сашка, – конец».

– Уксус, не надо! – пробормотал Кеша.

Сашка видел, как Уксус медленно поднимает ствол на уровень его лица, и думал о том, что у него за поясом тоже есть пистолет, но доставать его уже поздно.

– Ну что, псих сраный, повоевать захотелось? – холодное дуло упёрлось Сашке в лоб. – Патроны у тебя лишние? Ну тогда и у меня найдется.

Сашка поразился, какая вокруг тишина. Только Женька продолжал звякать ложкой, как ни в чём не бывало. Как будто то, что сейчас при нём застрелят человека, не могло испортить ему аппетит. Сашке казалось, что тишина длится очень долго. Так долго, что он устал стоять. Захотелось закричать: «Стреляй, не мучай!»

– Выстрелить, что ли? – Уксус обращался к Псу, стоявшему рядом. – Как думаешь, выблядок?

– Не надо, – ответил Пёс.

– Не надо, – сказал Кеша.

Женька молчал, Хнык продолжал всхлипывать. Сашка стоял, не дыша, и хотел только од­ного – чтобы всё это скорее кончилось. Как это кончится, было уже неважно.

– Ладно, – Уксус так же медленно начал опускать руку с пистолетом. – Прощаю послед­ний раз.

Сашка облегченно выдохнул воздух и тут же получил пистолетом по лицу. Из носа за­капала кровь.

– Это тебе вместо пули, – сказал Уксус и вышел.

Сашка мешком свалился на пол, закрыл лицо руками, потекли слёзы.

– Чё ты сунулся, урод? – спросил Женька. – Этот очкарик сам нарвался – нехрен от сво­их бегать, ну и попинали бы его, труса и предателя.

«Предателя, – подумал Сашка. – Вот и меня в Корпусе посчитали предателем. Я знаю, что это такое». Сашка посмотрел на Женьку ненавидящим взглядом, встал, сел в угол. Кеша и Пёс по­дошли одновременно.

– Он бы не выстрелил, – сказал Кеша. – Он против тебя ничего не имеет.

– Саша, не плачь, – Пёс поправил очки. – Тебе не надо было меня защищать. В этой сре­де если раз прискреблись – пиши пропало.

– Вы чокнулись! – заорал Сашка. – Ты озверел, Кеша! Мы же не люди!

– Не люди, не люди, – успокаивал его Пёс. – Люди все в городе остались. А мы так – во­енный контингент.

– Почему всё так! – орал Сашка, словно желая высказать всё, что накопилось за те несколько дней, что он воевал. – Почему про хорошую жизнь пишут только в книжках! Почему все мы такие сволочи!

– Успокойся, Саша, успокойся, – Пёс схватил Сашку за плечи и хорошенько тряхнул. – Написать книжку про хорошую жизнь проще, чем её построить. Такая книга называется утопия. То есть фигня, которой никогда не будет. Мы, во всяком случае, не доживём. А если ты сейчас не замолчишь, то вернётся Уксус. Я его видеть не хочу, да и ты, наверное, тоже.

Сашка отстранил Пса, подошёл к ящику и сел. Кеша заботливо подал ему недоеденную банку тушёнки.

– Будешь курить, Сашка? – как ни в чём не бывало поинтересовался Женька, выбросив свою пустую жестянку и вынимая кисет. – Табак ещё трофейный, со жмуров.

Сашка кивнул, был угощён самокруткой, которую тут же раскурил. «Всё как и раньше, – успокаивал он себя. – Всё как и раньше». Не успокаивало. Тревога, обида не исчезала, всё явственней и явственней возвращались эпизоды, происходившие с ним ранее. И пистолетное дуло в лицо, и ощущение готовности самому убивать. Убивать таких, как Уксус. Убивать этих нелюдей с нечеловеческими бесстрастными глазами. Тех, из-за кого, возможно, никогда не будет в их городе хорошей жизни. Пёс не прав. Город с белыми домами возможен. Надо только победить энских и начать строить белые дома. Только Уксусу, Горилле, Силосу там будет не место…

Сашка сидел с потухшим уже окурком и равнодушно смотрел, как расходятся парни по палаткам. Он остался один, если не считать Шиза, который зашёл в блиндаж, открыл банку и принялся есть. Взгляд его был пуст, словно командора не было здесь, а только его оболочка. Сашка, стараясь не глядеть на Шиза, отправился в палатку. Лёг, долго вертелся и не мог заснуть, потом очень захотелось на свежий воздух.

– Может, мне с тобой пойти? – спросил Кеша.

– Отстань, – рявкнул на него Сашка.

Всё. Больше так жить было нельзя. Нельзя жить с желанием убивать. Он уже желает чужой смерти. Он уже готов радоваться хотя бы гибели Уксуса. Он уже представляет, с каким бы удовольствием увидел бы того, распростёртого на земле, с дыркой во лбу и остекленевшим взглядом. Сашка подумал, что сходит с ума. Или уже сошёл. Он посветил спичкой у календарика. Сегодня было 8 ноября. Недолго он пробыл в группе. Сашка поднёс спичку к календарю и тот нехотя загорелся. Вот и всё, завтра уже не будет. Завтра не будет Александра Ерхова. То есть, его уже нет. Нет давно, ещё с прихода в бригаду. А тот, кто живёт в его теле теперь, жизни не достоин. «Я уже умер, – подумал Сашка, – поэтому умереть ещё раз мне будет не страшно»… На улице, как всегда, было сыро и холодно. Сашка осторожно обошёл крепость, наблюдательную вышку, отошёл на сотню ша­гов в степь, аккуратно вытащил из-за пояса браунинг… Так просто: надо приставить дуло к виску, нажать на курок и больше ничего не случится.  Из-за рваного края тучи выглянула луна, осветила степь неясным светом. Сашка смотрел на лужи, остатки не стаявшего снега, на их крепость так, как будто видел всё это в последний раз и хотел запомнить, потом поднял руку, приставил пистолет к виску. Рука была холодная и какая-то непослушная. «На­до нажать на курок, – медленно подумал Сашка. Пальцы не слушались. – Я совсем не боюсь… Или боюсь? Неужели я хочу жить? Такой жизнью?» Луна опять скрылась, а Сашка всё стоял. «А больно ли это? – мелькнула мысль. – Вдруг я промахнусь?» Секунды шли. Палец, лежащий на курке, задро­жал. Сашка хорошо чувствовал это. Он весь стал этим пальцем. Дрожь разливалась от пальца по всему телу, и вот уже озноб достиг головы. Воздух вокруг наполнился каким-то шуршанием, шёпотом, неясными голосами. Как будто кто-то хотел отговорить его от задуманного, как будто кому-то он был ещё дорог и нужен… Могло ли это быть правдой? Нет. Он один, совсем один в этом городе. Без семьи, без настоящих друзей, без будущего… Так что и сомневаться нечего… Дрожь усиливалась… Сашка напрягся, выгоняя её из тела. На счёт три… Раз… Два… Три…

Ничего не произошло. Он стоял и дрожал. Потом резко опустил руку, уронил брау­нинг в грязь и пошёл к крепости…

Когда рассвело, Сашка всё ещё сидел около мешков с песком и совсем ни о чём не ду­мал. Мимо него проходили дежурные, один раз прошёл сам Уксус, но Сашка не шевелился. На­конец, подошёл Витька Шиз, сел рядом, протянул браунинг. Сашка взял ствол холод­ной рукой, повертел в руках.

– Ты слабый, – сказал Шиз. – Я видел тебя вчера, я ждал твоих действий, но те­бе ещё рано. Ты не выполнил своего предназначения здесь.

– Пошёл ты, чокнутый! – Сашка замахнулся на Шиза, но Витька равнодушно перехва­тил его руку и продолжил:

– Настоящая смерть должна быть мучительной. Ты хотел сделать всё просто, но нет, дух, ты так легко не освободишься.

– Уйди! – Сашка вывернулся из рук командора и сильно пнул того под коленку. Шиз охнул и крепко схватил Сашку за плечи. «Какой он сильный» – еле успел подумать Сашка. Шиз повалил его на землю, прижал своим весом и продолжал говорить:

– Нет, дух! Ты будешь умирать долго и проклянёшь день, когда родился.

– Мама! – закричал Сашка с ужасом и потерял сознание.